Этническое возрождение второй половины XX века
Стефаненко Т.
1. Этнический парадокс современности
Начиная
с 60-70 гг. нашего столетия в мировом масштабе наметились процессы,
характеризующиеся стремлением народов сохранить свою самобытность, подчеркнуть
уникальность бытовой культуры и психологического склада, всплеском у многих
миллионов людей осознания своей принадлежности к определенному этносу –
национального самосознания или этнической идентичности, если использовать более
привычный для психолога термин.
Это
явление, затронувшее население множества стран на всех континентах, вначале
даже получило название этнического парадокса современности, так как оно
сопутствует все нарастающей унификации духовной и материальной культуры. Но в
настоящее время этническое возрождение рассматривается как одна из основных
черт развития человечества во второй половине двадцатого века. Почти
повсеместный интерес к своим корням у отдельных людей и целых народов
проявляется в самых разных формах: от попыток реанимации старинных обычаев и
обрядов, фольклоризации профессиональной культуры, поисков «загадочной народной
души» до стремления создать или восстановить свою национальную
государственность.
К
сожалению, когда эти законные интересы сталкиваются с интересами других
народов, мы наблюдаем ситуации межэтнической напряженности, например между
валлонами и фламандцами в Бельгии или между англо- и франко-канадцами. Очень
часто дело доходит до открытых межэтнических конфликтов и кровопролитных войн.
В 90-е г.г. среди самых ожесточенных можно выделить столкновения между сербами
и хорватами в бывшей Югославии, между народностями тутси и хуту в африканских
государствах Бурунди и Руанде.
Но
если во всем мире представители разных наук уже более тридцати лет изучают
этническое возрождение, то в бывшем СССР, если верить многочисленным
специалистам-обществоведам доперестроечной поры, процесс шел в противоположном
направлении: национальные общности не только расцветали, но и сближались, а
национальный вопрос был полностью решен. На самом деле ситуация в нашей стране
не отличалась от мировой, и у многих народов наблюдался рост этнической
идентичности и этнической солидарности.
Мы
не будем подробно останавливаться на непсихологических причинах небывалого
роста этнической солидарности большинства народов бывшего СССР, а только
перечислим некоторые из них: 1) имперское колониальное наследие, в частности
приоритет православной церкви даже в годы гонений на религию – когда все церкви
были «плохие», православная была все-таки немного лучше; 2) преступления против
человечества (депортации целых народов, репрессии против национальной
интеллигенции); 3) сверхпроизвольность этно-территориального членения страны:
только 53 народа из более чем 100, проживавших на территории бывшего СССР,
имели свои национальные единицы, причем была установлена их строгая иерархия –
союзные республики, автономные республики, автономные области, автономные
округа. А статус национально-государственных образований и их границы очень
часто определялись без учета численности и реального расселения народов.
В
этой ситуации задолго до распада СССР многие этносы стремились к
самоопределению, рассматривая существующий порядок как незаконный. Национальная
напряженность проявлялась во многих регионах, случались и массовые выступления:
например в 70-х – начале 80-х гг. в Грузии, Абхазии, Северной Осетии, Якутии.
Но известны они были только специалистам. Этнографы и социологи знали, что на
территории СССР существуют многочисленные узлы межнациональных противоречий,
которые в любой момент могут вспыхнуть – Абхазия, Нагорный Карабах, Южная
Осетия и многие другие. И все-таки кризис конца 80-х гг., когда гласность
«выпустила джинна из бутылки», застал всех врасплох. Не подготовленными к нему
оказались не только государственные структуры, но и научное сообщество,
многочисленные специалисты, занимавшиеся доказательством расцвета и сближения
наций: историки, философы, социологи, демографы. Не подготовленными оказались и
психологи, но по другой причине – этнопсихология в это время находилась в нашей
стране в зачаточном состоянии, этнопсихологические исследования не проводились
с 30-х г.г., когда их фактически запретили, прямо связывая с расизмом и
национализмом.
Но
если в жизни современного человека осознание своей принадлежности к
определенному народу, поиски его особенностей – в том числе и особенностей
психики – играют столь важную роль и оказывают столь серьезное влияние на
отношения между людьми – от межличностных до межгосударственных, то совершенно
необходимо изучение психологического аспекта этнического фактора. Необходимо
развитие этнопсихологии, как и других наук – этносоциологии, этнополитологии, –
с разных сторон анализирующих многочисленные «национальные» проблемы, встающие
перед современным обществом. Этнопсихологи призваны выяснить, где нужно искать
причины столь частого непонимания, возникающего при контактах представителей
разных народов; существуют ли какие-либо обусловленные культурой особенности
психики, которые заставляют членов одного народа игнорировать, смотреть сверху
вниз или дискриминировать представителей другого народа; имеются ли
психологические явления, способствующие росту межэтнической напряженности и
межэтническим конфликтам. Среди множества вопросов, требующих ответа, и вопрос
о психологических причинах роста этнической идентичности в наше время.
2. Психологические причины роста этнической
идентичности в современном мире
В
мировой науке существует несколько объяснительных концепций этнического
возрождения второй половины двадцатого века. Разные социологические школы
объясняют рост этнической идентичности: а) реакцией отставших в развитии
народов на порождающую этнокультурное разделение труда экономическую и
технологическую экспансию народов более развитых; б) мировой социальной
конкуренцией, в результате которой несмотря на унификацию материальной и
духовной культуры интенсифицируется внутриэтническое взаимодействие; в)
повышением влияния больших социальных групп в экономике и политике и
облегчением процессов их сплочения благодаря средствам массовой коммуникации.
При этом утверждается, что именно этнические общности оказываются в более
выгодном положении, чем другие большие группы, например классы. Мы не будем
анализировать достоинства и недостатки этих социологических концепций, так как
в любой из них, как справедливо отмечает этносоциолог А. А. Сусоколов (1990),
этнос рассматривается как группа, призванная обеспечивать экономические и
политические преимущества.
А
психолога этнос интересует прежде всего как психологическая общность, способная
успешно выполнять важные для каждого человека функции: 1) ориентировать в
окружающем мире, поставляя относительно упорядоченную информацию; 2) задавать
общие жизненные ценности; 3) защищать, отвечая не только за социальное, но и за
физическое самочувствие. Человеку всегда необходимо ощущать себя частью «мы», и
этнос – не единственная группа, в осознании принадлежности к которой человек
ищет опору в жизни. Среди таких групп можно назвать партии, церковные
организации, профессиональные объединения, неформальные объединения молодежи и
т.д. и т.п. Многие люди целиком «погружаются» в одну из подобных групп, но
членство в них не всегда приводит к удовлетворению потребности в
психологической стабильности. Опора оказывается не слишком устойчивой, ведь
состав групп постоянно обновляется, сроки их существования ограничены во
времени, самого человека могут за какую-то провинность из группы исключить.
Всех этих недостатков лишена этническая общность. Это межпоколенная группа, она
устойчива во времени, для нее характерна стабильность состава, а каждый человек
обладает устойчивым этническим статусом, его невозможно «исключить» из этноса.
Благодаря этим качествам этнос является для человека надежной группой
поддержки.
Конечно,
кроме этнических есть и другие стабильные большие группы. Еще больше их
существовало на более ранних этапах развития человечества. В традиционных
обществах и сейчас имеются группы, которые лучше, чем современные этносы,
выполняют ценностно-ориентационную и защитную функции. Так, получаемая от них
информация не только однородна и упорядочена, но и требует однозначного,
безукоризненно точного выполнения множества обрядов, сопровождающих каждый шаг
жизни человека от рождения до смерти и всю его хозяйственную деятельность.
Культуры
таких групп, культуры, ориентированные на предков и традиции, великий
американский этнолог Маргарет Мид (1901-1978) назвала постфигуративными.
Невозможно лучше, чем Мид, охарактеризовать особенности подобных культур:
«Постфигуративная
культура – это такая культура, где каждое изменение протекает настолько
медленно и незаметно, что деды, держа на руках новорожденных внуков, не могут
представить себе для них никакого иного будущего, отличного от их собственного
прошлого. Прошлое взрослых оказывается будущим каждого нового поколения;
прожитое ими – это схема будущего для их детей. ... Для того, чтобы сохранить
такую культуру, старики были нужны, и не только для того, чтобы иногда вести
группы людей на новые места в периоды голода, но и для того, чтобы служить
законченным образцом жизни, как она есть.... Ответы на вопросы: «Кто я? Какова
суть моей жизни как представителя моей культуры? Как я должен говорить,
двигаться, есть, спать, любить, зарабатывать на жизнь, встречать смерть?» –
считаются предрешенными» (Мид, 1988, с.322-325 ).
Современные
этнические общности не имеют столь непререкаемых традиций и стабильной картины
мира, многие элементы их культуры размываются – интернализируется хозяйственная
деятельность, жилище, пища, искусство. Этносы в значительной степени оторваны
от традиций, поведение предков не рассматривается членами группы как модель.
Согласно терминологии Мид, это кофигуративные культуры, в которых «...преобладающей
моделью поведения для людей оказывается поведение их современников» (Там же,
с.342). Но разрыва поколений все-таки не происходит. Всегда остаются слои
культуры, позволяющие осознавать свою принадлежность к этнической общности:
язык, религия, миф об общих предках, историческая память, богатая подвигами
героев или общими страданиями.
Но
американская исследовательница предсказывала появление еще одной культурной
нормы – префигуративных культур, где не предки и не современники, а сам ребенок
определяет ответы на сущностные вопросы бытия. В этом случае старшие не видят
повторяющимся в жизни молодых их собственный опыт, жизнь родителей не является
моделью для детей, происходит разрыв поколений:
«Еще
совсем недавно старшие могли говорить: «Послушай, я был молодым, а ты никогда
не был старым». Но сегодня молодые могут им ответить: «Ты никогда не был
молодым в мире, где молод я, и никогда им не будешь» (Там же, с.360)».
В
жизни современного общества можно найти проявления того, что прогноз Мид
сбывается. Но если бы предсказание американской исследовательницы сбылось
полностью, человечество исчезло бы с лица земли. Несмотря на любые инновации,
человечеству, чтобы самовоспроизводиться и саморегулироваться, необходимо
сохранять связи между поколениями.
Более
того, в современном мире наблюдается психологический сдвиг в настроениях людей
- больший интерес к корням. Это умонастроение есть последствие международных
конфликтов, опасности ядерной войны, экологической угрозы. Человек ощущает
нестабильность окружающего мира, уменьшается его оптимизм и желание смотреть
вперед. Все больше людей – даже молодых – склонны смотреть назад и вглубь,
искать поддержку и защиту в стабильных ценностях предков. Поэтому именно
межпоколенные стабильные общности, прежде всего этносы, несмотря на
предсказанные Мид и действительно наметившиеся тенденции к их разрушению,
приобретают столь существенное значение в жизни современного человека.
Итак,
мы выделили одну из психологических причин роста этнической идентичности во
второй половине двадцатого века – поиск ориентиров и стабильности в
перенасыщенном информацией и нестабильном мире. Вторая психологическая причина
лежит на поверхности и не требует особых доказательств. Это интенсификация
межэтнических контактов, как непосредственных (трудовая миграция, студенческие
обмены, перемещение миллионов эмигрантов и беженцев, туризм), так и
опосредованных современными средствами массовой коммуникации от спутникового
телевидения до сети «Интернет». Повторяющиеся контакты актуализируют этническую
идентичность, так как только через сравнение можно наиболее четко воспринять
свою «русскость», «еврейство» и т.п. как нечто особое. Психологические причины
роста этнической идентичности едины для всего человечества, но особую
значимость этнос приобретает в эпоху радикальных социальных преобразований,
приводящих к социальной нестабильности.
3. Этническая идентичность в ситуациях социальной
нестабильности
В
условиях острой социальной нестабильности этнос часто выступает в качестве
аварийной группы поддержки. Именно в такой период, который переживает и наша
страна, человеку свойственно ориентироваться прежде всего на этнические
общности и нередко преувеличивать позитивное отличие своей общности от других.
Следует
отметить, что этнос был группой поддержки для очень многих людей и в бывшем
СССР. А когда колосс зашатался, и к осознанию незаконности существующих
отношений между группами добавилось осознание их нестабильности, этнические
чувства выплеснулись наружу. В нашей стране этому процессу способствовало еще и
то обстоятельство, что в советский период этносы оказались одними из немногих
общностей, которые были способны выполнять столь необходимые для человека
ценностно-ориентационную и защитную функции. Как известно, в СССР в течение
семидесяти лет проводился «эксперимент» по установлению социальной
однородности. В результате его осуществления были уничтожены многие группы,
которые в большей или меньшей степени служили человеку опорой и защитой –
сословия, крестьянская община, большинство церковных приходов, многочисленные
партии, землячества национальных меньшинств и т.п.: «от крестьянского двора до
союза поэтов, от кооператива маслобойщиков до университетской профессуры»
(Гусейнов, Драгунский, 1990, с.9). Были утеряны и региональные элементы
культурной отличительности, на основе которых формировалась групповая
идентичность граждан Российской империи, осознававших себя прежде всего
поморами, казаками, мегрелами, а не русскими, украинцами, грузинами.
Кроме
этнических общностей осталось очень мало больших групп, по отношению к которым
можно было сохранить позитивную социальную идентичность. Во-первых,
государство, и действительно, при государственном социализме очень многие
граждане СССР чувствовали себя полностью защищенными и оберегаемыми великой
державой. Идеологическая машина много сделала для того, чтобы советские люди
знали только одну страну, «где так вольно дышит человек». Во-вторых, социальные
классы, но при диктатуре одного из них – пролетариата – сложно сохранять
позитивную групповую идентичность с остальными. Кроме того, функционировали
одна партия – КПСС, одна молодежная организация – комсомол, одна детская –
пионерская – организация. Конечно, этого явно недостаточно для удовлетворения
интересов всех граждан огромной страны. Но зато это были стабильные, могущественные
группы, по отношению к которым очень многим – не без помощи идеологической
машины удавалось сохранить позитивную групповую идентичность.
И
защиту человек действительно искал у партии, даже если он только декларировал
коммунистические нормы и ценности. Защита не обязательно состояла в
привилегиях. На пьяницу-мужа жена жаловалась в партком, заявление с просьбой
починить крышу писали в райком КПСС. А многим из 18 миллионов членов партии
было достаточно одного чувства принадлежности к группе, которая имела самый
высокий статус в обществе.
Но
времена изменились. Нет больше великой державы – СССР, могущественной партии,
славного комсомола. Человек остался один на один с нелегкой жизнью и не знает,
кто он такой, на какие ценности ему ориентироваться. Как никогда ему требуется
защита и поддержка, так как распад СССР и советской системы повлекли за собой
массовый «культурный шок» и потерю устойчивой социальной идентичности. Когда
окружающий мир перестает быть понятным, начинается поиск групп, которые помогли
бы восстановить его целостность и упорядоченность, защитили бы от трудностей
пореформенной жизни.
И
действительно, за последние годы в России появилось много новых групп,
претендующих на эту роль – кришнаиты и хиппи, белое братство и рокеры. Предпринимаются
попытки возродить уничтоженные за годы советской власти общности: действуют
общества потомков дворян и купцов, все более активны «казачьи войска». Партии
исчисляются десятками, если не сотнями. Но все эти группы не могут успешно
выполнять ценностно-ориентационную и защитную функции для большинства граждан
России из-за особенностей, о которых говорилось в предыдущем разделе. Более
того, очень часто эти объединения – во всяком случае на первом этапе своего
существования – оказываются лишь инсценировками групп, если использовать
термин, предложенный социологом Л. Г. Иониным (1996). По его верному замечанию,
в подобных группах превалируют внешние знаки идентификации: их члены осваивают
символику одежды (сари, кожаные куртки, казачью форму), специфический жаргон,
стиль движений и приветствий.
Многие
люди «погружаются» в подобные субкультуры, но для большинства в период слома
социальной системы необходимо «зацепиться» за что-то более стабильное, за более
устойчивую группу. Как и в других странах, переживающих эпоху острой социальной
нестабильности, в России такими группами оказались безкпоколенные общности –
семья и этнос . Не следует также забывать, что этническая идентичность является
наиболее доступной формой социальной идентичности именно у нас в стране:
самоотождествиться с «народом» для большинства граждан не составляет труда, так
как советская паспортная система превратила «национальность» в расовую
категорию, определяемую по «крови» (происхождению родителей), тогда как во всем
цивилизованном мире это понятие означает гражданство.
С
помощью осознания своей принадлежности к этносам потерявшие опору в жизни
бывшие граждане бывшего СССР стремятся найти выход из состояния социальной
неприкаянности и беспомощности, почувствовать себя частью общности, которая
обязательно имеет привлекательные черты. Конечно, на первых этапах и здесь не
обходится без «инсценировок». При этом «этнические новые русские» (или
украинцы, татары и т.п.) не так давно осознававшие себя прежде всего
«советскими» и не задумывавшиеся о том, что их связывает с этносом кроме пятого
пункта в паспорте, часто выделяют либо самые внешние знаки идентичности
(национальную одежду, другие элементы оформления внешности, стиль речи), либо
глубинные факторы крови, миф об общем происхождении. Так, члены русских
националистических групп опираются на идеи о великом предназначении России,
рассуждают, используя архиизированный стиль речи, о тайнах русской души. Более
того, люди часто доказывают превосходство своего народа не только с помощью
самых красивых усов или самой загадочной души. Используют и
социально-психологические механизмы, которые помогают противопоставлять свой
народ всем остальным и смотреть на них сверху вниз. Используют, к великому
сожалению, и коллективные действия, далеко не всегда мирные. Но обо всем этом
речь впереди.
Список литературы
Гусейнов
Г., Драгунский Д. Новый взгляд на старые истины // Ожог родного очага / Под
ред. Г. Гусейнова, Д. Драгунского. М.: Прогресс, 1990. С. 7-28.
Ионин
Л.Г. Социология культуры. М.: Логос, 1996. С. 201-228.
Mud
M . Культура и мир детства. М.: Наука, 1988. С.322-361.
Сусоколов
А.А. Структурные факторы самоорганизации этноса // Расы и народы. М.: Наука,
1990. Вып. 20. С.5-39.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.gumer.info/