Дипломатическая служба в московском царстве

35

Дипломатическая служба в Московском царстве

В XVI веке было создано особое учреждение, которое занималось внешними сношениями, - Посольский приказ. Официально он был создан в 1549 г., когда во главе «посольского дела» был поставлен И.М. Висковатый, фактически же начало создания и оформление его в учреждение восходит к началу XVI века. «Посольское дело» на Руси в силу своей специфики и сложности очень рано выделилось в особую отрасль государственного управления, наибольшую связь с которым имели боярская дума и ведомство казначеев. Так, боярская дума на своих заседаниях рассматривала почти все вопросы, связанные с текущей дипломатической работой (начиная с обсуждения вопросов войны и мира и кончая мелкими процедурными вопросами определения ранга посла); из числа думных людей составлялись «ответные» комиссии (чаще всего это были лица из ближайшего окружения великого князя). Однако, сама специфика «посольского дела» требовала привлечения к нему ограниченного круга лиц, да и собрать полностью думу, личный состав которой с конца XV века стал быстро увеличиваться, было очень трудно, поскольку многие бояре по службе обычно находились за пределами Москвы. К тому же, с начала XVI века началось постепенное сужение компетенции думы в решении важнейших государственных вопросов, в том числе вопросов внешней политики. Значительную роль в «посольском деле» играло ведомство казначеев. В задачу ведомства входило прежде всего устройство прибывших в Москву послов, ведение учёта расходам, связанным с их содержанием, обеспечение членов «ответной» комиссии необходимыми для переговоров сведениями и документами из государственного архива. В тоже время казначеи играли ведущую роль в сношениях с восточными государствами (Крымом, Казанью, Астраханью, ногайскими татарами), что было связано с финансовыми соображениями. Посольства из этих государств наряду с решением дипломатических вопросов обычно преследовали также и торговые цели (как правило с послами в Москву приезжало большое количество купцов), что касалось компетенции Казны. Также значительную роль в посольском деле играл Большой Дворец - снабжал прибывавших в Москву послов и гонцов «кормом», дворцовые дьяки занимались размещением их на подворьях, они же участвовали в церемониях по приёму и отпуску послов. Дворецкие были почти непременными участниками «ответных» комиссий в переговорах с послами из европейских государств. Среди дьяков, принимавших участие в переговорах с послами, ездивших в составе посольств за границу, были как дьяки из Казны (В. Кулешин, Д. Куприянов-Мамырев, А. Лукин и др.), так и дьяки Дворца (В. Белый, Г. Александров, Ш. Воробьёв, М. Путятин и др.). Эти дьяки не только выполняли роль канцеляристов, но и активно участвовали в обсуждении рассматриваемых вопросов. Однако, отсутствие единого связующего центра по руководству «посольским делом», отсутствие постоянных приказных кадров, специализировавшихся только на приказной работе - всё это усложняло руководство внешней политикой, делало необходимым реформу «посольского дела». Значение проведённой в начале 1549 года реформы, выразившейся внешне в «приказании» «посольского дела» И.М. Висковатому, состояло в том, что с этого времени непосредственное руководство «посольским делом» перешло в руки одного лица - посольского дьяка, назначавшегося специально царём и руководствовавшегося в своих действиях прежде всего указаниями царя. С момента своего назначения Висковатый стал непременным участником всех переговоров с иностранными послами, причём ему обычно поручалась самая ответственная часть: обоснование точки зрения русского правительства по главному вопросу переговоров. Роль остальных думных людей сводилась к изложению по готовым текстам, составленным в Посольском приказе, русской точки зрения на отдельные вопросы, затрагиваемые в переговорах. Висковатый фактически стал посредником между царём и думой в вопросах внешней политики. «Дьячья изба» Висковатого стала центром дипломатического ведомства, центром дипломатического делопроизводства.

Посольские дьяки пользовались самыми широкими полномочиями: они принимали привезённые послами грамоты; вели предварительные переговоры; присутствовали на приемах иностранных дипломатов; проверяли приготовленные списки ответных грамот; составляли наказы российским дипломатам, отправляемым за границу, и приставам -- для встречи иностранных послов; знакомились с отчетами российских послов, вернувшихся после выполнения дипломатической миссии на родину. Более того, присутствуя при “сидении” государя с боярами для доклада по своему ведомству, они, в случае несогласия с решением вопроса, высказывали свое мнение. Замена главы Посольского приказа подчас приводила к переориентации внешнеполитического курса. Средний годовой оклад думного дьяка в середине XVII века составлял по тем временам значительную сумму -- 200--250 рублей. Посольский приказ занимался не только дипломатическими сношениями, но и другими делами, связанными с иностранцами. Его ведению подлежали: проживавшие в России иноземные купцы и ремесленники; поселившиеся в России татары; московские слободы, заселенные иностранцами; дворы для приема послов; выкуп пленных. Кроме того, Посольскому приказу давались отдельные поручения. Так, под его управлением состояли именитые люди Строгановы, купцы и промышленники, участвовавшие в освоении Сибири, несколько крупных монастырей.

В XVII веке аппарат Посольского приказа значительно вырос и включал в себя отдельные структурные части -- “повытья”, возглавлявшиеся “старшими/старыми” подьячими. В XVI веке их было два или три. В XVII веке -- от четырех до шести в разные периоды. Три повытья ведали сношениями с Западной Европой, два -- с азиатскими государствами. Общее количество персонала, занятого дипломатической работой собственно в Посольском приказе в XVII веке, было следующим: 5--6 старых подьячих, начальников повытий, 10--12 младших. К концу XVII века -- 5 старых, 20 средних и молодых и 5 новых, т.е. всего 30 человек.

В XVI--XVII вв. в России не было постоянных дипломатических миссий других государств. Иноземные послы приезжали в Москву “по случаю”. Вся работа, связанная с приемом и отправкой иностранных посольств, велась в Посольском приказе.

Подробное описание обычаев, связанных с приёмом послов, можно найти у многих путешественников, посещавших Московское царство.

Например, в сочинении «Дневник ливонского посольства к царю Ивану Васильевичу» Томаса Хёрнера можно прочитать:

«Тысяча пятьсот пятьдесят седьмого года по Р. X., октября 25 дня, отправляясь в Москву, откланялись в Трикатене нашему высокодостойному и высокомощному князю и государю немецкого рыцарского ордена магистру Ливонскому Вильгельму Фюрстенбергу честные, почтенные, высокоученые и достойные Клаус Франке, Томас Хёрнер, лиценциат обоих прав, и Мельхиор Гротгаузен и при Божьей помощи прибыли 28 ноября на четвертый новгородский ям Яжелбицы, где их ожидал прибывший в ночи гонец Великого Князя. В тот день послы переехали еще один ям на своих лошадях и поздно ночью прибыли в Едеровень. Оттуда отправили они по почте в Москву Хейнриха Винтера с письмом (которым извинялись в замедлении) и продолжали путь на своих лошадях до Торжка, куда также прибыл возвратившийся из Москвы поздно вечером Х. Винтер. <…>. На следующий день, получив разрешение продолжать путь, в день Св. Николая, по милости Божьей, прибыли в Москву и были встречены нашим приставом Петром Головиным и толмачом Алексеем и как принято угощенье. 7 декабря мы отдыхали. 8 декабря послы потребованы были главным приставом и толмачом Алексеем к Великому Князю в красивую и великолепную палату, где Государь величаво восседал на золотом стуле, держа в левой руке золотой жезл и имея около себя татарских царей: с правой стороны старшего -- Жиг-Алея, а с левой -- Александра, а кругом их сидело много из царских людей и советников. После того как Клаус Франке, от имени высокодостойного и высокомощного князя и пр., передал Великому Князю поклон и поднес золотые и cepебряные материи и высказал дружественные пожелания, и когда представил верительную грамоту, подарки и окончил свою речь, Государь Великий Князь спросил собственно лично: как жалует Бог господина магистра. Клаус Франке, поблагодарив как приличествует, объявил, что оставил его княжескую светлость в добром здоровье. Точно также поступил и фохт Элepт Краузе -- приветствовал oт лица Дерптского епископа Государя Великого Князя и вручил вверительную грамоту и подарки и пр. После сего были мы препровождены из великокняжеского дворца в палату со сводами. Bеликий Князь, против обыкновения, не допустил нас к pyке и попросил быть его гостьми. Здесь мы заявили о наших инструкциях Алексею Федоровичу Адашеву и канцлеру Ивану Михайловичу, а Мельхиор Гротгаузен изложил оные именем обоих послов. <…> Взяв наши инструкции и вверительные грамоты, сказали, что ответ Государя Великого Князя вскоре будет дан. Вслед за сим отправились мы обратно на подворье. 9 декабря рано утром потребовали нас в замок, где нам канцлер прочел и вручил в свитке ответ Государя и Великого Князя. <…><…> На это Дерптские послы отвечали, что это невозможно и такого обычая у нас нет, а может статься были прошения, чтобы Великий Князь пошлину отставил и взял по добросовестному дознанию сколько в состоянии дать высокочтимый господин Дерптский и т. д. Но, несмотря на всевозможное прилежание, послы ничего не достигли и удалились в комнату. Тогда порассудив о настоящей опасности и готовности Великого Князя к войне и, приняв во внимание вред для бедной Ливонской земли от опустошения и разорения и от уведения в плен бедных людей, как последствий войны, были они вынуждены войти в переговоры, но предварительно, чтобы иметь время посоветоваться между собой, испросили отсрочки до следующего дня.

Алексей Федорович и канцлер. Государь Великий Князь и повелитель всея Руси не может отсрочивать вам долее: три года имели вы время, чтобы исправиться во всех делах по крестному целованию. Его рать готова выступить; разберетесь, когда увидите ее перед собой.

Тогда господа послы, удалившись и рассудив, что дело это серьезное, попросили послов моего высокочтимого господина магистра взять на себя переговоры и первоначально предложить ежегодной дани тысячу марок и тысячу талеров за три прошлые года, что послы магистра и сделали и прилежно просили канцлера отставить прежнюю недоимку. <…> После сего господа послы снова совещались и объявили, что они старались всячески удовлетворить и они уже ничего более не в силах сделать, а потому просят господ советников Великого Князя доложить Его Царскому Величеству, что они просят и бьют челом Его Царскому Величеству, чтобы удовлетворился тем, что ныне предлагают и пожаловал бы их христианским миром, так как более того обещать им невозможно. <…> На сем, распростившись, мы отправились на наше подворье. Перед царским дворцом сидело на конях множество военачальников Великого Князя. Вслед за нами отправился в поле на коне Великий Князь, сопровождаемый огромной толпой стрельцов; наш же пристав не позволил нам смотреть на Великого Князя и его толпу, но понуждал ехать прямо на подворье.

После сего через час времени Великий Князь приказал открыть пальбу из больших и малых орудий, которая продолжалась целый день. Вечером наш пристав объявил нам, чтобы мы готовились и завтра утром уезжали восвояси».

В «Известии о путешествии в Россию и Москву герцога Ганса Младшего Датского» говорится следующее:

«<…>10 Августа рано утром подошли к Нарвскому рейду, и там почти на целый морской ход от берега корабли стали на якоре; потом, в знак привала каждый корабль выпалил из 3 больших пушек; после того Русский бот с Боярами и переводчиками подошел к кораблям в бурю и с большою опасностью, спрашивал: Королевские ли это корабли и приехал ли с ними Герцог? А как узнали, что Герцог тут, то сидевшие в нем были очень довольны и отплыли опять на свой берег.

Как только мы, с Божиею помощию, благополучно пристали к Нарве, Княжеские послы тотчас были отправлены на сушу с донесением о приезде Герцога. После того выехал на встречу послам Великий Канцлер (поджидавшей Его Княжескую Светлость уже два месяца), с 2000 лошадей а 500 пехоты, между которыми был и Комендант Ивангорода (или Русской Нарвы). Когда они сошлись с послами, Думный Дьяк, Афанасий Власьев, с Михаилом Глебовичем, и одним из главных Думных Бояр, велели спросить послов, что если они имеют какое дело до них, то сошли бы с коней; так и сделали послы, когда ответ их был выслушан. 11 Августа прибыло несколько Господ и Бояр с пустым ботом, на котором выстроена была беседка, снаружи убранная красным сукном, а внутри кармазинного цвета бархатом, в которой и отвезли Его Княжескую Светлость с корабля на сушу. <…> После того, как он уведомил Канцлера о причине своего приезда, а также и Канцлер исправил свое дело от имени Великого Князя и Царя всея Руси, Его Княжеской Милости поднесено было от Великого Князя много прекрасных подарков. <…> За тем, с такою же пышностью, как и в прошлый день, Его Княжескую Светлость провожали в Ивангород, где он и пробыл 8 дней. 16 Августа Его Княжеская Светлость сделал четыре мили от Ивангорода до деревни Лужки (Lusska). По бокам коляски Принца ехали выше помянутые Русские господа и 500 конников, сопровождавшие его до Москвы. <…> Недалеко от города, в прекрасной равнине, стояли до 1500 очень нарядных конников, все самые знатные господа, одетые в кафтанах из золотой и серебряной парчи, лошади в нарядном уборе, в серебряной, вызолоченной сбруе.

Тут были и Русские, и Татары Московские, и Немцы, и Поляки, все вместе, и все люди служивые при Царском Дворе.

При нашем приближении барабаны и литавры замолкли, Русские и Московские господа, подъехавши к Его Княжеской Милости, сошли с коней, а после того сошел с коня и Принц с Гофмейстером и Королевскими послами. Тогда Русские и Москвитяне подошли к Его Княжеской Милости с большим уважением и почетом и сделали ему блестящий прием. По окончании же приема и речи, Его Милости подарен был от имени Царя прекрасный, серый в яблоках, конь, в серебряном, вызолоченном седле и в чепраке из золотой парчи; нашейник у коня был серебряный, позолоченный, также и уздечка, по Русскому обычаю, двойная для красивости, точно цепочки у колымаги.

Гофмейстеру и Королевским посланникам тоже подарены красивые лошади с нарядными седлами, уздечками, серебряными цепочками, в сбруях, обитых большими серебряными и позолоченными наугольниками и пряжками, Камер-Юнкеры и Офицеры получили в подарок тоже прекрасных лошадей в нарядной сбруе. Царь велел звонить в большой колокол в Кремле, который гудел очень громко: это был радостный звон по случаю въезда. <…> 20 Сентября Великий Князь и Царь всех Русских и его сын прислали в помещение Его Княжеской Милости 100 кушаньев на блюдах. Эти блюда были из самого чистого золота, очень большие и толстые, числом до 200, по тому что всякое кушанье имело, вместо крышки, тоже блюдо, да и все напитки: пиво, мед, вино и водка, были в золотых и позолоченных стопах и чашах, а число их тоже велико.

28 Сентября Его Княжеская Милость, со всеми его людьми, получил приглашение и призыв от Его Царского Величества в гости (это сделали бы тотчас же по нашем приезде, да отложили по болезни Великого Князя). Все приоделись как можно понаряднее и поехали на лошадях, подаренных Его Величеством, в следующем порядке:

Во 1-х, ехал Великий Канцлер с огромною толпою Русских Бояр, одетых очень нарядно. Как только Его Королевская Милость был совсем готов, Русские в порядке поехали вперед, за ними Принц со всеми бывшими при нем людьми, тоже в порядке, потом следовала большая толпа Русских; от двора Его Княжеской Милости до Кремля и Царского двора так сгустились стрельцы и народ, стоявший очень тесно, что просто удивление. Во время шествия, пока мы не доехали до Кремля, гудел веселым звоном большой колокол. Когда мы сошли у дворца с лошадей, каждую из них тотчас принял стрелец и держал, или хранил, до тех пор, пока мы не вышли назад. Когда пошли мы вверх, Его Княжеская Милость со всеми его людьми проведены были через красиво расписанную и позолоченную комнату в другую. В комнатах шли по Турецким коврам. Когда же Его Княжеская Милость вошел в Царскую комнату, Его Царское Величество стояли там с своим сыном чрезвычайно красиво одетые, в жемчуге и драгоценных каменьях, особливо на голове и на груди, так что сияли точно звезды. Когда Принц с большим почтением подошел к Его Царскому Величеству, он и молодой Государь приняли его очень приветливо и любезно и тотчас приступили к слушанию. Кругом по обе стороны стояло в Царской комнате много Русских Господ, Царских советников, одетых очень нарядно, все в золотые парчи с жемчугом и золотом.

По окончании слушания, когда пришло время обеда, Царь и молодой Государь пошли с Его Княжескою Милостью к столу, в большую залу со сводом, красиво расписанную и убранную. Царские кресла были золотые, стол серебряный, с позолоченными лапами, а кругом стола лежал тканый с золотом ковер. После того Его Царское Величество, осмотрев, за своим Царским столом, все кушанья, приказал Стольникам носить их одно за другим на наши столы (а кушаньев было двести, все на золотых блюдах), с повещением, что тем нас жалует Его Величество. Тоже было и с напитками, которые подавались нам в больших золотых чашах, кубках и других сосудах. После обеда Великий Князь и Царь всея Руси, также и его сын, подарили нашему Принцу по прекрасной и богатой золотой цепи; они сняли эти цепи с себя и надели на шею Его Княжеской Милости, и они были богато украшены драгоценными каменьями высокого достоинства.

<….> 12 Декабря Его Царское Величество прислал трои красивые сани, чтобы Члены Посольства пожаловали в Кремль. Сначала ехали в несколько рядов Бояре, потом Боярские Дети, а за ними Послы. Возле каждого ехал Боярин в особенных санях, а за ними следовали пешие служители. От нашего двора до Царского дворца, по обе стороны, стояли, плотно друг к другу, стрельцы в хорошем наряде и, сверх того, много народа; а как только Посольство вошло, их тотчас же отвели к Его Царскому Величеству. Царь сидел на вызолоченном престоле, в двойном венце на голове. Слева возле Царя сидел молодой Государь, не много пониже его. Престол возвышался от полу на 4 ступени и был обит красным бархатом. Напротив стояло множество Князей и бояр, перед Царем послы, а слева Думные бояре. В верху и по стенам зала была позолочена, пол устлан коврами, почти такая же была и передняя. После представления Послы препровождены были из Кремля по прежнему.

<…>13 Генваря Королевские Послы по некоторому делу отведены были к Царскому Величеству с толпою Бояр в Кремль (так же, как и 12 декабря). А выслушав это дело, отведены были опять назад.

23 Генваря Господам Послам и их людям было от Царского Величества щедрое пожалование и дарение (в соболях, одежде и деньгах). Каждый был пожалован и обдарен Царем по своей должности и званию.

<…> Поровнявшись с нами, Его Царское Величество остановился и посмотрел на нас, через Думного Дьяка Афанасия и других Князей и переводчиков велел передать нам свое благоволение и приветствие, точно так же Любчанам и Стральзундцам, а на это все мы отдали Его Величеству должный всенижайший поклон. К вечеру в тот же день Царь прислал нам свое жалованье: крупичатого хлеба, романеи, водки и меду.

<…> 29 Мая Его Царское Величество велел некоторым Князьям и Боярам привести в Кремль Гофмейстера Акселя Гильденштерна с знатнейшими Камер-Юнкерами, где и простился с ним ласково и разрешил нам готовиться к отъезду и собираться в дорогу.

30 Мая, к вечеру, Царь прислал на наш двор, со многими Приставами и стрельцами, Царское жалованье, прекрасные подарки, как то: серебряную посуду, соболей, черных лисиц, дорогие Русские кафтаны, золотые парчи, бархат, камку, атлас, тафту и сукно, также деньги. Наши придворные Князья и переводчики, при Царских посланных и Гофмейстере, раздавали из того каждому, по его званию и должности, Царское жалованье и подарки.

31 Мая приехали повозки, в которых нам ехать».

Похожие описания можно увидеть в сочинении Георга Тектандера в его «Путешествие в Персию через Московию».

«<…> За сим, 6-го октября, Императорский Посол, с Божьей помощью, благополучно прибыл в Оршу и был ласково принят здесь воеводою, который был ему знаком и очень хорошо обращался с ним в течение 8 дней, пока посылали гонца в Смоленск, первый пограничный город Московии, чтобы об явить московитам о нашем прибытии, ибо иначе, без предуведомления, весьма опасно переезжать границу, да и не пропустили бы никого. Отсюда мы рано утром, чрез лес, называемый Ватою прибыли к реке, отделяющей Белоруссию от страны московитов, почему это место и называется русскими "раницею" или "границею".Тут к нам быстро под ехал московский всадник, с вопросом: это ли посольство от Римского Императора? Потом, получив ответ, он слез с коня и склонил, по обычаю сего народа, голову до земли пред Послом и приветствовал его, а затем, попросил нас остановиться и подождать немного, снова сел на своего коня и быстро скрылся в лесу. К нам приехали 12 всадников, великолепно одетых, видимо, знатных особ.

Приблизившись к нам, они проворно соскочили с лошадей, и самый видный из них, довольно пожилой мужчина и, судя по одежде, весьма важная особа, подошел к нам. Императорский Посол направился ему на встречу, и когда они приблизились на один шаг расстояния друг от друга, то московит наклонил свою голову к земле и коснулся земли правою рукою; тоже самое сделали и все. другие и таким образом приветствовали нас. Потом он спросил, как зовут Императорского Посла по имени и узнав это от толмача, обратился к нам с такими словами: "Пан Степан, многая лета Великому Царю всея Руси Борису Федоровичу, обладателю столь многих и столь Великих народов, стран и царств; Его Именем Смоленский воевода послал меня просить тебя пожаловать к нам ". Таковою речью встретил нас московит. С своей стороны, Императорский Посол кратко ответил ему, что он заехал так далеко с тем, чтобы с Божьей помощью, непременно лично предстать пред самим Светлейшим Великим Князем. По взаимном обмене обычных Вежливостей (с которыми московиты чрезвычайно мало знакомы), они сели опять на коней, а мы в наши колымаги. Сделав несколько шагов, они произвели в знак радости несколько выстрелов из своих ружей, а мы сделали то же самое и с нашей стороны, что им очень понравилось, как они нам заявили несколько дней спустя чрез толмача, так как это выражало де нашу радость по случаю приезда во владения их Царя (так зовут они своего князя). <…> Недалеко от сего города нас опять встретило с выстрелами большое количество знатных дворян из коих многие были верхом, и проводили нас до города. Никто из них, кроме двух охранителей или надзирателей, называемых ими приставами, и коим мы были препоручены, не смел молвить слова с нами. Этот обычай был замечаем нами, и другими, раньше нас, повсюду, во всей московской стране, и московиты придерживаются его так крепко, точно это -- закон, что никто не смеет разговаривать с послом. Причиною сему, может быть, служит опасение умалить достоинство Великого Князя, если кто другой станет говорить с посланными к нему, или они не считают народ способным разговаривать приличным образом с ними, или, наконец потому, что они боятся, что если посол станет разговаривать со многими, то откроются, и станут известными многие их тайны.

21 октября, наконец нам прислали на нашу квартиру шесть повозок; одну исключительно, для одного г-на Посла, в остальных же поехали мы, по двое в каждой, с нашими вещами. В повозку г-на Посла было запряжено две лошади, в остальные же -- по одной, согласно их обычаю. При отъезде нашем из Смоленска, к нам отрядили двух приставов с несколькими другими лицами, которые должны были нам прислуживать и доставлять все нужное в дорог!.. Наши повозки были также наполнены разного рода припасами, как-то: пивом, медом, водкой, хлебом, мясом и рыбою. Эти провожатые долго водили нас зря по разным местам, дабы мы не скоро прибыли в Москву. На третий день нашего пребывания в сем месте, главный из наших проводников, якобы по приказанию Великого Князя, предложил господину Послу разные вопросы: во-первых, чрез какие города мы проезжали во время нашего путешествия? Во вторых, он его спросил: скоро ли прибудет другой Императорский Посол и какая, точно, главная цель его посольства? Везет ли он с собою дары, и сколько? < …> Московит далеко не удовлетворился этими краткими ответами и на следующий день возобновил свои расспросы; особенно старательно доискивался он, какие подарки привезет Посол?

<…> Засим мы 9-го ноября, с Божьей помощью, около 2-х часов пополудни, благополучно прибыли в Москву. В одной миле от нее мы были встречены большою толпою знатных московитов, которые провели нас до нашей квартиры, где все было великолепно устроено и прибрано, и откуда нам, ни под каким видом, не позволяли выходить куда-либо, ни осматривать город вообще, но держали под караулом. Все же, что нам было нужно купить, или что вообще нами требовалось, все это приносилось к нам на квартиру. Что касается пищи и пития, то ежедневно, приставленные к нам, люди приносили нам в изобилии от Великого Князя, мед, пиво, водку, мясо, хлеб, масло, яйца, кур и другие необходимые припасы, и мы жили ничего не платя, на полном содержании так, что не нуждались ни в чем.

Рано утром, к нему на квартиру привели девять прекрасных коней, отлично убранных и, между ними, одного под великолепною попоною из красного бархата, шитою золотом, с сбруей, выложенной серебром и украшенной драгоценными камнями. Остальные, на которых поехали мы, были также красиво убраны, хотя и не в такой степени. Два часа приблизительно спустя, за нами явился наш охранител, человек пожилой, знатного рода и занимающий важную должность, великолепно одетый, в сопровождении нескольких знатных московитов, оставшихся дожидаться нас во дворе, и также прекрасно одетых, на разубранных лошадях. Они проводили нас до Великокняжеского дворца украшенного настенными коврами и великолепными картинами; с правой стороны, на высоком поставце, стояла золотая и серебряная посуда в таком количестве и таких размеров, что нельзя и рассказать. При въезде нашем звонили в большой колокол, находящийся в средине двора и повешенный очень низко, не более чем на 15 локтей, над землею. По обеим сторонам, начиная от нашей квартиры и вплоть до дворца, стояли мушкетеры с заряженными мушкетами. Когда мы все вместе вошли в комнату, назначенную для приема, то оказалось, что трон стоял прямо против входа, посреди комнаты, возвышаясь на четыре ступени, а рядом с ним, по левую, сторону, находилось еще другое, украшенное кресло. Великий Князь с сыном сидели на них. Его Величество был в золотом венце и золотой парчовой одежде, доходящей до ног, и держал в руке жезл черного дерева, окованный червонным золотом, похожий на чекан, а сын его в крапчатом платье, как будто бы одетый в рысью кожу. По обеим сторонам трона стояло по два гайдука с секирами, в белом платье, а кругом сидели знатнейшие советники, все великолепно одетые и в черных лисьих шапках. Когда Посол отдал обычный поклон Великому Князю и вручил ему Императорскую верющую грамоту и кончил свою речь, то Великий Князь встал и спросил: "как поживает Могущественнейший Император Римский Рудольф и достохвальные господа братья его; в добром ли они, все, здоровьи." На что Посол отвечал, что Его Императорское Величество, вполне, Слава Богу, здоров. О том же самом спросил и молодой Князь, и затем, нас отпустили, причем, опять, прежним же порядком, проводили до нашей квартиры. Не много времени, меньше часа, спустя, более ста человек явилось к нам с разного рода кушаньями и напитками со стола Великого Князя и преподнесли их нам от его имени; и после сего, все время, нас кормили очень хорошо.

<…> <…> Московский воевода в Тарки уже знал о нашем приезде и поэтому, при вступлении на берег, мы были встречены более чем 300 московских всадников, ожидающих нас с лошадьми, кои и доставили нас в город. Таким образом мы, с Божьей помощью, совершили самую трудную и самую опасную часть путешествия из Персии и прибыли в безопасное место.

По благополучном прибытии моем в Москву, Великий Князь пожаловал мне сорок мехов собольих и куньих, а также несколько локтей бархата. 15 Июля прибыл в Москву с большою торжественностью Посол Его Римского Императорского Величества, Нашего Всемилостивейшего Государя, господин Генрих фон-Логау, со свитою более чем в 60 человек, и был встречен так же, как некогда и мы, 4000 всадников, московитов и немцев, которые были в большем порядке выстроены в одной миле от города. Ему выслали вперед большое количество прекрасных, верховых лошадей, убранных серебром и золотом, и между ними одного арабского коня, покрытого попоною из золотой парчи. По встрече, его с особою пышностью провели в город на ту квартиру, которую занимал раньше принц Голштинский. 18 Июля Великий Князь велел передать господину Послу, что он назначает ему аудиенцию назавтра. Поэтому, 19 числа, часов около 9-ти, привели на двор большое количество прекрасных коней с золотыми сбруями и бархатными седлами, дабы каждый мог свободно себе выбрать по вкусу. Ехали в том же порядке, как и при въезде в город, но впереди всех, несли подарки, именно: во-первых, 12 прекрасных мушкетов, выложенных перламутром; во-вторых, великолепный, большой вызолоченный кубок и 3 прекрасных мушкета; в-третьих, большую золотую цепь и кубок; в-четвертых, великолепный кубок с водяною мельницею при нем; в-пятых, серебряную, позолоченную руку, на которой помещалось три кубка и райская птица; в-шестых, прекрасный, художественной работы письменный стол из слоновой кости, окованный червонным золотом; в-седьмых, три серебряных фляги. вышиною более двух локтей и несомые, двумя лицами каждая; в-восьмых, два кубка такой же Величины; в-девятых, прекрасный, искусно сделанный корабль из серебра, довольно большой, около двух локтей в длину, со всеми снастями, так, как они отправляются в море; в-десятых, прекрасного оленя, на коем сидела Диана, с великолепным драгоценным камнем на шее; на голове у него, вместо рогов, были коралловая Ветви, необычайной красот; в-одиннадцатых, три верительных грамоты, завернутая в красную и зеленую тафту, которая господин Посол нес сам с двумя знатнейшими советниками Великого Князя, которые шли по бокам его. Когда мы вошли в комнату, то оказалось, что Великий Князь сидит как раз против двери, как я уже и говорил раньше, но в другой одежде, на золоченом трон с великолепною двойною короною на голове, и в платье из золотой парчи, украшенной до самого визу жемчугом и драгоценными камнями. Около него, сбоку, лежала другая, тройная корона, вышиною почти в полтора локтя, великолепно разукрашенная и унизанная драгоценными камнями.

Посол, вручив подарки и верительная грамоты, кончил свою челобитную, Великий Князь, вместе с молодым Князем, встал и спросил о здоровье Могущественнейшего Императора и Государя, любезного Брата своего; все ли он еще бодр и здоров? Получив ответ, Великий Князь приказал оставить господина Посла и всех бывших на приеме у него” обедать, и нас увели в другую комнату, где вдоль стен, обтянутых коврами, стояли скамьи, и находился также большой поставец, весь уставленный золотыми и серебряными вещами. Из этой комнаты отворили дверь в другую, в которой сидел Великий Князь с молодым Князем, своим сыном, на позолоченных стульях за серебряными, позолоченным голом. Недалеко от них стоял другой, длинный стол, за который посадили Императорского Посла со свитого, в том порядке, как они ехали во дворец. Более 200, видимых из себя, московитов, большею частью, все одинаково, в платье из золотой парчи, одетых, прислуживали за столом и разносили кушанья. Великому Князю подали несколько больших белых хлебов, которые он сам разрезал на куски и приказал отнести по куску каждому по порядку. После сего подали до 300 блюд из чистого золота с кушаньями и разные напитки, и обед продолжался около пяти часов В этой же комнате (но отдельно от нас) обедало еще более 200 человек, немцев, но никому из них не позволялось подойти к нам, а еще менее, говорить с нами; за этим московиты зорко следили.

Также и 2-го августа, когда Великий Князь праздновал день своего рождения, нам, как и раньше, прислали из дворца 200 человек, которые несли каждый по блюду с разными рыбами, ибо это был постный день у московитов. Впереди же всего несли голыше хлебы -- каждый хлеб по два человека. -- Сперва поднесли один господину Послу, а потом и остальным, по старшинству чина, с теми же словами, которая я уже привел выше: что Великий Князь, дескать, нас ими жалует.

<…> На другой день, рано утром, Посол имел прощальную аудиенцию, и нас отпустили. Таким образом, мы, 24 августа, снова отправились в путь в Германию, на Нарву, к морю, сопровождаемые большим количеством знатных и благородных лиц из города».

Итальянский путешественник Рафаэль Барберини в своём сочинении «Путешествие в Московию в 1565 году» рассказывал о приёме послов:

«Важнейшие дела, касающиеся до иноземных государей, как то посольства или объявления войны, идут прямо от царя, великого канцлера и двух казначеев; а как часто такие дела поступают тоже от посланников из отдаленных стран и на языке весьма различном от их языка, который очень походит на славянский, то имеют они, поэтому случаю, многих у себя переводчиков для разных языков, посредством которых и изготовляются подобные дела.

В бытность мою там, приезжали послы из Черкессии от одного государя, отца супруги великого князя, а также, и послы от гроссмейстера рыцарей, кажется, родосского или иepycaлимcкогo ордена, который пребывает во Франконии, что в Германии. Приезжали они с довольно значительным числом дворян и прислуги, привезши с собою разных подарков, тысячи на четыре талеров, трактовать, слышал, о том, как бы им снова иметь гроссмейстера из ордена, что господствовал было в Ливонии, и именно из благородного дома Фустемберга Вестфальского, который попал в плен к московскому царю при взятии Ливонии; но упомянутые послы не могли этого получить. Говоря здесь о послах, не могу промолчать, как вообще дурно поступают с ними в этом крае; подлинное варварство! Во-первых, должно знать, что, когда они прибудут в эту землю, несколько дней задерживают их областные правители, пока не дадут о том знать двору и не получат оттуда разрешения. Потом, когда получится ответ, что можно их представить, придаются им для конвоя разные бояре, которые везут их туда, не дозволяя, впрочем, говорить им ни с кем, дорогою. По прибытии в Москву, отводится им особый дом, куда приставляется стража, дабы никто из них, даже последний их служитель, не мог оттуда выйти, и не дозволяется им ничего покупать для их удобства, кроме необходимого для жизни. К тому же не только им самим не дозволяется выходить за покупками, но даже запрещено, чтобы никто и из тамошних жителей не смел к ним приходить на дом, что-нибудь продавать, разве только оскорблять их и делать им всякие неприятности. И таким образом должны они, пока не получат аудиенции, оставаться у себя взаперти с месяц или около того, смотря как заблагорассудится государю. Потом же, когда захочет он дать им аудиенцию, предварительно извещают их о том, за день до приема; между тем государь отдает приказание собраться в назначенный и положенный день, всем своим дворянам и боярам, в длинных своих одеждах, наподобие венгерской, с серебряными и золотыми пуговицами, из разных шелковых материй и золотой парчи, подбитых разными, у кого собольими, у кого куньими, горностаевыми, рысьими и другими мехами; в своих высоких меховых, из соболя или серой лисицы, шапках, украшенных пуговицами, жемчугом и тому подобным, и в разноцветных сапогах, на манер турецких, но подкованных металлическими гвоздиками. И вот большая часть этих дворян и бояр наполняют огромнейшую залу, где все они сидят; а подле этой залы находится, еще гораздо обширнее той, другая зала, где восседает сам государь на весьма высоком, о трех или четырех ступеньках, троне, обитом золотою парчою. У самого же его на голове золотая корона, кругом осыпанная драгоценными каменьями, и опушенная, также как у бояр, но самым дорогим и самым черным собольим мехом; одежда на нем, тоже длинная до самых пят, из золотой парчи и с пуговицами, величиною в небольшое яйцо, но из чистого золота, и осыпанными жемчугом и каменьями; сапоги у него, тоже цветные, с острыми, кверху загнутыми носками до половины ноги, и подбитыми сверх того, небольшими серебряными гвоздиками; а в руке у него серебряная вызолоченная трость, наподобие епископского жезла. И в этой же самой тронной, только поодаль от него, сидят везде, кругом, более двухсот человек знатнейших бояр одетых как нельзя богаче. Когда всё таким образом приготовится, несколько назначенных государем придворных отправляются из дворца, в богатых одеждах, верхом на прекрасных конях, в парадных разноцветных сбруях; прибыв в посольский дом берут послов с собою и везут их, тоже верхом, но на самых скверных и убранных в самую дурную сбрую лошаденках, во дворец; тут шагов за тридцать или за сорок от дворца и заставляют их, из чванства, слезать со своих кляч и идти пешком. И таким образом вводят их, по одиночке, одного за другим, пред светлые очи государя, к которому приближаются они, делая пред ним поклоны; государь простирает им руку для целования, потом приказывает переводчикам спросить у них от какого государя присланы. Они отвечают, и удовлетворив на вопрос, подносят привезенные с собою подарки, которые принимая, он благодарит их, и тогда обращается с вопросом о здравии их государя; наконец приглашает их, того же утра, откушать с ним, следующими словами: «Я делаю вам милость приглашением откушать ныне хлеба-соли со мною!». И тогда вышеупомянутые придворные тотчас же уводят их в особую залу, в том же дворце. Всему, что здесь сказано, я был сам очевидцем за полчаса до аудиенции, дарованной упомянутым послам. Не будучи сам лично послом, имел я такую же точно аудиенцию, и так же был приглашен государем откушать с ним; а как в принятом обычае есть там, чтобы и все приезжие из чужих краев, желающие удостоиться аудиенции, приносили подарки государю, то и я должен был поднести ему большой серебряный кубок с крышкою, чеканной работы, с позолотою: без такого подарка, быть может, и не выпустили бы меня из этого края.... <…> Окинув глазами всю эту залу, государь пошел и сел в конце одного стола, на особом кресле; потом велел позвать послов, а подле него стоял его переводчик, который называл ему поименно входивших. Тогда государь, называя каждого по имени, указывал им место, где угодно ему было, чтобы садились; таким образом сажал он одного за другим, упомянутых послов, вместе с их служителями за один стол, который находился по правую руку от него; потом приказал позвать и меня, потому что на этот раз не было там других иностранцев, и назвав меня, так же как и прочих, по имени, посадил меня за другой стол, который еще оставался незанятым, вместе с моим переводчиком и двумя служителями, которые были со мною, потому что таков там обычай. <…> Государь все еще оставался на своем месте, и подозвал к себе послов, которым подавал, каждому своеручно, кубок вина; но они, будучи заранее предуведомлены о нравах и обычае страны, принимали из рук его кубок, держали свои шапки в руке и, обернувшись спиной к государю, отходили от него шагов за несколько, где, вдруг остановясь, снова оборачивались к нему лицом и преуниженно кланялись ему по-турецки; потом выпивали все до дна, либо отведывали только, как кому было угодно; потом отдавали кубок присутствующим, и не говоря ни слова, уходили. Послы были отведены стражею в свои покои, под арест, а я отправился к себе».

На основе рассмотренных документов можно выделить следующие правила приёма иностранных послов в Москве: На границе послов встречал пристав, высланный навстречу воеводой пограничного города. С момента вступления на русскую почву послы получали «корм» в значительном количестве. В пути за снабжением посольства всем необходимым наблюдал приставленный к нему пристав. По дороге в Москву послов всюду встречали с почетом, но воеводы не должны были обмениваться с ними визитами, так как твердо держалось правило, что до царской аудиенции никакое должностное лицо не должно с ними видеться. Не доезжая Москвы, посольство должно было остановиться в ожидании разрешения на въезд в столицу. В день, назначенный для въезда, из царской конюшни высылались возки или кареты и верховые лошади. Въезд послов в Москву происходил с большой пышностью, при большом стечении народа. Вся эта обстановка должна была внушать послам представление о богатстве и могуществе московского царя.

Послов стремились изолировать, под предлогом охраны их личности к ним приставлялась стража, которая никого не пропускала к ним; не разрешалось им и выходить со двора. В день аудиенции к послам являлись назначенные для того придворные со свитой. Для послов подавали опять лошадей с царской конюшни или царскую карету. Перед послами секретарь посольства или кто-нибудь другой из их свиты вез, высоко подняв в руке, верительную грамоту, завернутую в шелковую материю, затем уже ехали послы в сопровождении приставов.

Царь принимал, сидя на престоле, вдоль стен сидели на лавках бояре в роскошных кафтанах Послы представлялись в шляпах, их представлял один из окольничих. Посол «правил поклон», т. е. осведомлялся о здоровье царя, и произносил приветственную речь. В ответ царь вставал и спрашивал о здоровье государя, от имени которого прибыл посол. После обмена взаимных приветствий посол вручал верительную грамоту, которую принимал посольский дьяк. Затем царь допускал послов к руке. После целования руки послам ставили скамейку против престола. Посидев немного, послы излагали в краткой речи цель своего приезда и «являли» подарки, привезенные царю. В день аудиенции полагалось угощение послов царским обедом. Во время обеда кушанья подавались на царский стол в разрезанном виде, и царь рассылал куски гостям, в том числе и членам посольства. Во время обеда по определенному церемониалу произносились здравицы в честь царя и того государя, от имени которого правилось посольство.

Через несколько дней после торжественной аудиенции назначалась вторая в более скромной обстановке, во время которой царь сообщал послам, что, ознакомившись с содержанием верительной грамоты, он назначил несколько бояр для переговоров с ними по всем поднятым ими вопросам. Затем их вели в так называемую «ответную палату» и начинались переговоры. Заседания происходили несколько раз, и по окончании их назначалась последняя прощальная аудиенция. Если переговоры приводили к хорошему результату, царь на отпуске угощал послов медом.

Договоры в этот период утверждались присягой -- «крестным целованием». Царь присягал в присутствии иностранных послов. Придворный протопоп после молебна читал «заклинательное письмо о содержании вечного покоя», за ним повторял слова царь, а «грамота докончальная в то время лежит под евангелием». По окончании чтения текста клятвы царь прикладывался к кресту, потом, взяв докончальную грамоту, отдавал ее послам.

Московские послы получали от Посольского приказа наказ, в котором детально излагались инструкции, как поступать при посольстве, и даже что и как говорить. Например, в документе «Наказная память, данная из Посольского приказа Н.Г. Спафарию о посольстве в Цинскую империю» говорится:

«А как он, Николай, приедет Китайского государства к порубежному городу, и ему того города к державцу послати от себя нарочно и велети про себя сказати, что послан он от великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца и многих государств и земель восточных и западных и северных отчича и дедича и наследника, государя и обладателя, ко государю их китайскому богдехану в посланниках для его великого государя надобных дел, и чтоб он велел ево принять и до стольного Китайского государства до города Камбулака, дав им пристава и корм и подводы и провожатых, отпустил не мешкая. Да как ево тот порубежной державец из порубежного города в Камбулык отпустит, и ему до стольного города ехати с поспешением, и в дороге едучи проведывать: у китайского хана которые послы и посланники из-ыных государств приходят, на приезде у самого ль хана бывают и ево видят ли и посольства свои пред ним ли отправляют. <…>

А приехав на ханов двор итти в полаты, а как в тое полату, где хан будет, войдет, и Николаю от великого государя правити хану поклон. А молыть: божиею милостию великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец, московский, киевский, владимерский, новгородцкий, царь казанский, царь астраханский, царь сибирский, государь псковский и великий князь смоленский, тверский, югорский, пермский, вяцкий, болгарский и иных государь, и великий князь Новагорода Низовские земли, черниговский, резанский, ростовский, ярославский, белоозерский, удорский, обдорский, кондинский и всеа Северные страны повелитель, и государь Иверские земли карталинских и грузинских царей и Кабардинские земли черкаских и горских князей и иных многих государств и земель восточных и западных и северных отчич и дедич и наследник и государь и облаадатель, вам, велеможнейшему богдехану, города Камбалыка и всего Китайского государства владетелю, велел поклонитись и свое царского величества здоровье сказати, а ваше, ханово, здоровье видети. И поклониться рядовым поклоном.

А буде он, Николай, будучи в Канбалыке и до Канбалыка дорогою едучи, про ханово именование и титло, как он сам себя описует, уведаят подлинно, и ему в вышеписанной речи именованье ханово и титло говорить сполна, как он сам себя описует, буде он в той своей титле не имянуется всего света государем, также и иных окрестных великих государей имянованьем и титлами.

А как богдахан спросит про здоровье великого государя его царского величества встав, и Николаю молыть: как мы поехали от великого государя нашего, от его царского величества, и милостию божиею великий государь наш царь и великий князь Алексей Михайлович, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец и многих государств и земель восточных и западных и северных отчич и дедич и наследник и государь и облаадатель, на своих великих и преславных государствах великого и преславного Росийского царствия дал бог в добром здоровье. <…> Да подати хану грамоту руским письмом тое, в которой он написан послом, честно, а великого государя грамота с ним послана такова.

А буде ему, Николаю, китайской хан у себя на приезде быть и очей своих видеть и посольства перед собою править против прежних своих обычаев не велит, а прикажет к нему, чтоб он великого государя грамоту и любительные поминки отдал и посольство свое правил перед ево хановыми ближними людьми, и Николаю хановым ближним людей говорити, что прислан он от великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, и многих государств и земель восточных и западных и северных отчича и дедича и наследника и государя и обладателя, ко государю их к богдехану с его царского величества любительною грамотою и для их обоих государей нужных и надобных дел, которые им обоим государем и государствам их ко всякому добру и к пожитком, и наказано ему тое царского величества грамоту подати и речь говорить самому богдехану, а не им, хановым ближним людем, и ему мимо самого бугдыхана ближним ево людем царского величества грамоты и поминков отдать и посольства править немочно, и тем царскому величеству государь их богдыхан оказываетца нелюбовью, и чтоб они государю своему богдехану донесли, чтоб ему царского величества з грамотою быти и посольства править велел перед собою, а не перед ближними своими людьми. <…> А поклона и посольства от царского величества перед хановыми ближними людьми не править.

К великому государю, к его царскому величеству, предки государя их бугдыхана прежние китайские ханы и он, бугдыхан, о каких делах писали, о том великому государю за неведомостью языка их китайскова не известно, и для подлинного выразумления те их хановы подлинные грамоты ныне присланы с ним, Николаем, и чтоб они, хановы ближние люди, до государя своего до будыхана донесли, чтоб они те свои китайские грамоты для выразумения велели перевесть на латинской язык и ему, Николаю, отдать назад.

А буде китайской хан к царскому величеству с ним, Николаем, в грамоте своей великого государя имянованья и титлы описати против его государского достоинства, как он, великий государь, к нему, хану, в своей царского величества грамоте с ним, Николаем, имянованье свое и титлы описати указал, не велит, а напишут с убавкою, и Николаю говорити и стояти о том накрепко, чтоб китайской хан в грамоте своей царского величества имянованье и титло написати велел во всем против того, как он, великий государь, сам себя описует.

<…><…>Хановым же ближним людем говорит ь и домогатца того всякими мерами накрепко, чтоб государь их указал с ним к великому государю, к его царскому величеству, послати со объявлением дружбы своей и любви и с любительными поминки китайского посла своего, а не иного государства уроженца. А с тем бы послом своим слал к великому государю в поминках каменья, серебра, бархатов, камок китайских и пряных тамошних зелей. И обещати, что тот ево посол царского величества в сибирских городех принят и до царствующаго града Москвы будет преважен с кормами и с подводами и со всяким удовольствованном.

Да с хановыми ж ближними людьми договоритца всякими мерами накрепко о серебре, доведовся ему в Канбалыке от всяких чинов людей самые прямые цены, чтоб государь их, богдыхан, указал серебра пуд по 1000 и по 2000 и по 3000 и больши высылать с послы своими с посланники или купчины в царствующий великий град Москву, а на Москве за то серебро царского величества ис казны по счоту давано будет товарами, которые товары на их руку будут годны».

Вернувшись, послы должны были представить в Посольский приказ подробный отчёт о своей поездке в виде дневника, в котором по «статьям» излагалось всё, что они видели, слышали, говорили за границей (т.н. «статейные списки»). Иногда эти отчёты были весьма короткими. Например, «Статейный список посольства Ж. И. Квашнина к императору Рудольфу II 1575-1578 гг»:

«А к датцкому королю Ждан приехал в Капнагав апреля в 7 день, а король в те поры был в своем городе Кроноборхе, а приехал король в Капнагав апреля в 7 день. А у себя король велел быть в 10 день, в четверг. И как Ждан посланье от государя изговорили и королев ответ на том, деи великому государю, царю и великому князю Ивану Васильевичю всеа Русии и челом бью, что хочет про мое здоровье слышать. А яз деи молю Бога о том, чтоб великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии, приятель мой, здоров и многолетен на своих государствах и с своими детьми, с царевичем Иваном и царевичем Федором. А тобе, деи, его царству посланнику, дорога чиста и корм готов, а отпущу деи тебя часа того, да и своих послов отпущу к своему приятелю царю и великому князю всеа Русии с тобою же вместе, чтоб тобе на море безстрашно проехать к своему государю. И король меня датцкой отпущает, государь, с своими послы. Послы от него к государю идут большие Пет Гюленстер да Яков Ульфельдт».

Однако, большая часть статейных списков содержат очень подробное описание всей поездки.

Статейный список посольства Н. Г. Спафария в Цинскую империю (1675-1676 гг.):

«Лета 7183-го февраля в 20 день великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец, указал быть на своей великого государя службе в послех с своею великого государя любительною грамотою у китайского бугдыхана Николаю Гавриловичю Спафарию. <…>

А в тех двух листах, которой полной перевод не умел перевесть, к великому государю пишут, чтоб великий государь изволил к ним присылать почасту послов своих, и что он, великий государь, от них желает, и они великому государю служить ради, что у них сыщется. <…>

<…> А сотник пришол и стал перед послом по своему обычаю на одном колене и говорил, что де ожидают тебя воеводы и иные чесные люди в полатках, а хотят принять с честию. И посол сотнику отказал и говорил, что послы никогда не ходят, кроме того х кому послан, а иные ходят к послу встречю. И сотник возвратился назад к воеводам.

И они, пришед в юрту, спрашивали про здравье великого государя и про путное шествие его, а посол спрашивал також де про здравье бугдыханова величества и про их. И после того спрашивали: сколь давно с Москвы поехали. И посол говорил: как поехали с Москвы, тому ныне 11 месяцов. <…>Также спрашивали есть ли от великого государя к их хану грамота и про лист, которой они послали в прошлых годех чрез Нерчинской, также и про поминки, и з добрыми делами идем или с войною. И посол им отповедь учинил, что им о том дела роспрашивать не надлежит, а те дела, как бог даст, приедет в царство в Пежин, тогда объявлены будут бугдыханову величеству, а им порубежным воеводам надобно ведать только, что великий государь, его царское величество, желает дружбу и любовь з бугдыхановым величеством держать. И они говорили, что они ради тому паче всего, потому как будет меж обоих великих государей дружба и любовь, тогда и обоим государствам будет добро и прибыль. Также им посол говорил, что дали ему подводы и провожатых до царства, чтоб ни за чем не учинилось замедление. <…>

А приехали в царствующий город Пежин в самые полдни, встретил нас заргучей, товарыщ асканамин, и взял з дороги на сторону, а сели под сараеми. И посланника и асканяму потчивали чаем. <…> И в том городе живет китайской богдыхан.

<…>А на посольском дворе полаты каменные, поземные, крыты черепом, а в полатах подволоки деревянные, и связей в полатах железных нет. Также на посольском дворе садов и иных каких диковин нет, и место самое кручинное, бутто тюрьма. А как поставили на посольской двор, тотчас приставили караул крепкой. <…> И посланник говорил:

Как бугдыханово величество остерегает честь свою и обычай старой не хочет нарушить, и говорит -- буде возьмет великого государя грамоту, от того учинитца безчестию, также и нашему великому государю немалая скудость в честь и слава недобрая учинитца от того, что великий государь посылал с толикою дружбою и с поминки, а бугдыхан бутто небрегает дружбу великого государя и вменяет меньши себя, и для того не изволит и грамоту великого государя пред собою принять, как обычай надлежит у государей всего света. И так большая нечесть учинитца нашему великому государю, буде не примет, нежели бугдыхану, буде примет, потому что те государи, которые посылали доселе послов своих здесь, и сами они не сравняютца с нашим великим государем и не могут они говорити для чего почитал паче их посольство от великого государя, потому что всякой сам себя знает каков. <…>

<…>Июня в 4 день приехал асканьяма с езуитом и с заргучеем и говорил, что бугдыханово величество, почитая царское величество паче иных посольств, которые прежде сего бывали, и для того велел говорить... место, и на том месте будут... де и ближние люди, а завтра в первом часу пошлют кони и поставят все великого государя поминки на небольших столех, и те столы понесут перед тобою твои люди или наши, как ты хочешь, и после того понесут все три государские грамоты по вашему обычаю, как у вас ведется, и как придешь в город, и там место уготовлено будет против ханова места, и на том месте положишь государские грамоты, да поминки блиско тут же будут, а при том месте будет стоять и принимать первой колай, которой есть правитель всему Китайскому государству, да и сверх того и племянник ханов, а как отдашь царского величества грамоты и поминки, и тогда ничего не говоря опять поедешь на подворье; только де у них обычай, что пред хановою полатою есть столб каменной и на том столбе написано имя ханова, и как придет против того столба брат ханов или боярин, должен с коня слесть и пешь итить для того, что у них исстари так повелось. <…>».

Статейный список Российского посольства в Данию в 1562 -- 1563 г.

«И лета 7070 сентября в 8 день писали ко царю и великому князю из Юрьева Ливонскаго, воевода князь Андрей Курбской с товарищы с Богданом Левашовым, а к ним писали государевы послы князь Онтон Ромодановской, да Иван Михайлов с Степаном с Лыковым сентября 2 дня, что посылал их государь к датцкому к Фредерику королю посольством, и они государево царево и великаго князя дело зделали по государеву наказу и отпустил их Фредерик король из Датцкие земли из Лунды манастыря, к государю, августа 9 дня. <…> И которого, государь, есмя дни приехали от города за две версты и капнагафской намесник Франц Бро-конгуз прислал к нам пятнадцать батов, чтоб мы ехали в город, а детей боярских, встречников и пристава к нам не прислали, а про короля сказали, что король в отъезде.

<…> И они сказали, что у них того в обычае нет, и мы, государь, вопросили, дворы нам готовы ли, где нам стояти. И они, государь, сказали: что нам всем стояти на одном дворе. И мы отказали, что нам всем на одном дворе стояти не пригоже. <…>

<…>И октября, государь, в 17 день, во вторник, приехали к нам Петр Совин, а с ним приехали на встречю Яков Броконгуз, да Яне Улштен, да Франц Бильдя, да Петр да Захария дохтор, а с ними немцы многие и сказали нам, что король в отъезде, а дворы нам розные и корм готов, а приставы мне, Онтону, Франц Билд, а мне, Иванцу, -- Петр, а мне, Петрецу, -- Ян Струков. И мы, государь, в город поехали, и вышли есмя, государь, из судов против королева двора, а тут нам привели королевы жеребцы под Королевыми седлы, и мы, государь, приехали на подворье, а Яков Броконгуз с товарищы ехали до подворья с нами ж вместе и, проводя нас до подворья, поехали прочь, а корму нам того дни не прислали, а прислали нам корм на завтрее, а детем боярским корму не дали пять ден, и о том есмя им говорили накрепко, и они отвечивали, что им про детей боярских у тебя, государя, не сказано, потому им и корму давати не хотели.

И октября ж, государь, 23 дня, пришел к нам от короля Франц Бильдя и впросил нас от короля о здоровье. <…> И ноября ж в 3 день, в суботу, прислал к нам король Якова Броконгуза, да Янса, да Франца, а велел нам у себя быти на посольстве, и прислал к нам оргамаки свои со всем конским нарядом, да и конюхов с оргамаки прислал своих. И мы, государь, х королю ехали на двор, а, приехав на двор, с оргамаков сошли у лесницы и шли х королю в полату, а встречи нам не было. И как есмя, государь, вошли х королю в полату и король встал, и яз, Онтонец, по твоему государеву наказу, учал королю поклон правити, и король шапку снял, и как есмя поклон исправили, и король вспросил нас о твоем государево здоровье, да нас звал к руце, дав нам руку, сел, а нам велел сести ж, а посольства нам говорити не велел, да звал к руце твоих государевых дворян, и как, государь, дворяне у руки были, и мы велели королю сказати от себя поминки, и король, государь, поминки наши велел взяти, а нас, государь, звал есть на завтрее к неделе. А как стол отшел, и король, государь, прислал к нам Якова Броконгуза, что король хочет пити твою государеву чашу, и как нам Яков сказал, и король встал да выпил кубок, да подал, государь, нам по кубку и говорил:

“Яз выпил кубок для приятеля своего царя и великого князя, и вы испейте ж чашу государя своего”. И мы, государь, вышед из-за стола, твою государеву чашу пили, и как есмя, государь, твою государеву чашу испили, и король нам велел сести да подал кубки твои государевым детям боярским. А после твоей государевы чаши, спустя голомя, прислал нам Якова ж Броконгуза, что король пьет свою чашу, и мы, государь, встали, и король, государь, кубок выпил да прислал к нам по кубку, и мы, государь, хотели пити, вышед из-за стола, и король, государь, нам из-за стола ходити не велел, и мы, государь, испили, как вместно, и король, государь, велел нам сести, да говорил сам: “Пожалуйте, испейте”.

<…> И мы, государь, говорили о том накрепко, чтоб король наши речи сам выслушал, и они, государь, говорили, никак тому быти нельзе, что речи наши слушать королю самому: у короля будут люди многие, выслати их невместно. И мы, государь, приехали к королю на двор и пришли в полату. <…>

И ноября ж, государь, 19-го дня, в пятницу, приежжал от короля Вопшь, да Яков Броконгуз, да Яне, а говорили: “Государь наш король велел вам говорити, коли сказываете, что вам о Колках не приказано написать их в нашу сторону, и нам без Колок с вашим государем в приятельстве быти не мочно, а вы будет без государя своего ведома не смеете их нам написати, и вы пошлите от себя к государю своему, чтоб вам о том наказ прислал, а яз от себя человека ж пошлю к вашему государю, что мне без Колок делать нельзе”.

И мы, государь, отказали: “Мы от государя своего посланы большие послы, и наказ нам от государя дан, как нам дело делати. И мы то и сказали, и нам посылать нечего для. Похочет король по государя нашего приказу дело делати, и он делай, а позабудет послов своих крестнаго целованья, что целовали животворящей крест его душею, и то ведает король, на ком тое неправды Бог взыщет, а нас бы к нашему государю отпустил, как нам будет мочно морем идти”. <…>

И на завтрее, государь, декабря в 3-й день, приехал к нам Яков Броконгуз, да королев печатник Яков, да дохтор Захарья к грамоте печать привесити, и захотели свое писмо кла-сти наверх, и мы, государь, с ними о том спорных речей говорили много: “Государь наш по королеву челобитью принял короля в приятельство, ино и писму его грамоте пригоже быта наверху”, а они говорили: “Нам чести свое писмо, а не ваше, мы по вашему писму не умеем”

И мы по твоему государеву наказу велели руское писмо подложити под испод, и королев печатник Яков к грамоте печать золотую привесил, и поехали х королю, а грамоту, государь, мы взяли к себе. И король, государь, нам велел ехати к себе на двор, а прислал Якова Броконгуза, да Янса, и приехав, сказали от короля, что король хочет на грамоте крест целовати. И мы, государь, говорили, чтоб они королю ведомо учинили, чтоб король грамоту, государя нашего слово, со государя нашего печатью велел приготовить у себя в избе, целовати ему крест на обеих грамотах. А не будет тут государя нашего грамоты, то целованье не в целованье.

И как вошли в полату, и король встал, и мы, государь, челом ударили, и король шапку снял, да звал нас к руце, да вспросил о здоровье. И мы били челом королю на жалованье, что преж того после стола с нами пировал и подчивал.

И король велел грамоты чести. И как грамоты прочли, и королеве слово, грамоту, взяли дохторы, с одну сторону Героним, а з другую Захарья, и став на коленех, розогнули ее перед королем. А твое государево слово, грамоту, взял печатник королев, а на верх ее не положил. И мы, государь, у королева печатника из рук грамоту взяли, да положили ее наверх.

И мы, государь, говорили: “Король государь, вывет у целованья на грамотах не живет, целуют государи на грамотех меж себя без вывету, как в грамотах написано, и то нам твое целованье не надобе. Мы идем вон и грамота тебе. Молви, государь так: целую крест приятелю своему царю и великому князю на том, по тому мне ему правити, как в сей грамоте писано”. И король то слово молвил без выве-та, как мы ему говорили, да и поцеловал крест, а с своею радою о том не посоветовав, говорил. И рада на него о том кручинилися, что поцеловал без вывета.

<…> И декабря ж, государь, в 4 день, в пятницу, прислал король к нам и к детям боярским свое жалованье, против наших поминков, и сверх поминков. <…> И декабря, государь, в шестый день, в неделю, велел нам король быти у себя. И король велел нам сести, и, посидев мало, призвал нас к себе, а молвил:

“Князь Онтон, и Иван, и Петр, присылал вас к нам приятель мой и сусед, царь и великий князь, о своем деле и о нашем, и мы те дела поделали, и вас отпускаем к приятелю своему ко царю и великому князю, а как будете у своего государя, и вы от нас приятелю нашему царю и великому князю челом ударьте, <…>”

<…>А нас, государь, отпустил после себя в третий день, в понедельник, августа в девятый».

В целом все сношения с иностранными державами строились на принципе охранения государевой «чести». «Честь» эта выражалась в первую очередь в «именовании», т. е. в титуле. Вопрос о титуле стоял всегда на первом месте, поскольку титул выражал определенные права, и всякое умаление в титуле косвенно означало отказ от этих прав.

Московское правительство настаивало, чтобы грамоты к царю печатались обязательно большой печатью; представители царя должны были всегда требовать первого места, чтобы русских послов принимали по тому же обряду, как принимали иностранных послов в Москве, и т. д. Послам запрещалось до аудиенции у государя вести какие-либо переговоры с министрами и даже бывать у них. Другим требованием было, чтобы русский посол не представлялся государю одновременно с послами других государств и даже в один день с ними. Также московским послам давались указания как приветствовать иностранного государя (не преклоняя колен). Важным был вопрос о том, как будет спрашивать иностранный государь о царском здоровье и снимет ли он шляпу при произнесении царского титула.

При представлении иностранным государям послы говорили речи согласно полученному ими наказу, зорко следя, чтобы при произнесении царского титула государь встал. Речь произносилась, если можно так выразиться, коллективно: один член посольства начинал, другие продолжали.

Наряду с приходом послов в Москву и посылкой послов из Москвы в «государства» очень часто дипломатические переговоры были предметом особых посольских съездов, обычно в пограничных городах. И здесь также очень много времени и сил уделялось вопросам местничества и этикета. Послы размещались в шатрах, и много споров возникало о том, в чьем шатре должны были происходить конференции. Иногда для равенства чести послы переговаривались из своих шатров, поставленных на таком расстоянии друг от друга, чтобы можно было слышать голоса. Бывали случаи, когда шатры ставились совсем рядом, и послы сидели за общим столом, один конец которого находился в одном шатре, а другой -- в другом, и тут вопрос уже шел о том, на чьей стороне была большая часть стола. Договоры заключались «крестным целованием».

При подготовке работы использованы материалы сайта www.vostlit.info, а также работы Леонтьева А.К. Образование приказной системы управления в Русском государстве: (Из истории создания центрального государственного аппарата в конце XV - первой половине XVI в.) (М., 1961), Рогожина Н.М. Посольский приказ - «Око всей Великой России» (Дипломатический вестник. № 2, 1999); История дипломатии (т.1, М.,1959).