--PAGE_BREAK--Одним из таких приемов, которые позволили бы описать подсознание и чувства героя, стали сны. Первый сон Раскольникова стал своего рода выражением доброй стороны души Родиона. В этом сне он, будучи семилетним мальчиком, видит, как мужик Миколка насмерть засекает свою лошадь. Раскольников во сне видит это и ему становится до слез жалко несчастное животное. Этот сон снится Раскольникову до того, как он совершает убийства, и как будто выражает внутренний протест подсознания героя против того, на что он решается пойти.
Важно обратить внимание на отца Раскольникова во сне. Он всё время рядом с ним. Вроде бы и защищает его. Но когда убивают лошадь, мальчик переживает, страдает и мучается, отец не старается ее защитить, не предпринимает каких-то решительных действий, лишь уводит сына. Образ отца в этом сне олицетворяет Бога. Бога в душе Раскольникова. Он вроде бы и есть, всё время с ним, но ничего хорошего и полезного (по мнению героя романа) не делает. Происходит отторжение от отца- отторжение от Бога.
Сразу после совершения убийства Раскольников видит свой второй сон, в котором он приходит на квартиру к убитой старухе-процентщице. Старуха во сне прячется в углу комнаты и смеется, и тогда Раскольников достает из сквозного кармана на внутренней стороне своего пальто топор и бьет старуху по темени. Однако старуха остается жива, мало того, казалось бы, с ней вообще ничего не происходит. Тогда Раскольников начинает наносить ей удары по голове, но это вызывает у старухи только новую волну смеха. В этом сне автор показывает нам, что ощущение содеянного, образ убитой старухи теперь не отпустит Раскольникова, и будет преследовать его до того момента, пока он не обретет в душе гармонию с самим собой. Автор уделяет большое внимание деталям произведения, которые могут помочь оказать то или иное воздействие на читателя. Так, в сцене убийства возникает похожий на описанный ранее эффект. Он достигается за счет того, что старуху-процентщицу Раскольников бил обухом по голове, а ее сестру Лизавету — острием. Однако в течение всего времени, когда происходило убийство, лезвие топора Раскольникова было направлено исключительно на него, как бы угрожая и приглашая стать на место жертвы. «Не топор во власти Раскольникова, а Раскольников стал орудием топора». Но вот Раскольников убивает Лизавету, и тем самым получается, что топор все же сумел жестоко наказать Раскольникова. Вообще, «Преступление и наказание» наполнено мельчайшими деталями, которые на первый взгляд не воспринимаем, но которые находят отражение в нашем подсознании. Примером таких деталей могут стать числа «семь» и «одиннадцать», которые на протяжении всего романа «преследуют» Раскольникова. Не стоит обделять вниманием и тот факт, что Достоевскому удавалось мастерски давать портретные описания своих героев. Да, конечно, темп большинства его про из ведений задается настолько стремительный, что зачастую становятся незаметными те или иные «портреты» действующих лиц. Но, тем не менее, четкий образ, который рисует писатель, частенько надолго остается в нашем сознании и подсознании. Вспомним, к примеру, старуху процентщицу, образ которой задается во многом использованием уменьшительных слов: «Это была крошечная, сухая старушонка, лет шестидесяти, с вострыми и злыми глазками, с маленьким вострым носом. Белобрысые, мало поседевшие волосы ее были жирно смазаны маслом… Старушонка поминутно кашляла и кряхтела». Сам Петербург в романе представляет собой на удивление живой и яркий образ, который находится в постоянном взаимодействии с главным героем. А ведь этот образ создается всего лишь за счет нескольких достаточно коротких описаний. Но вернемся ко снам Раскольникова. Самое большое значение для воплощения замысла романа «Преступление и наказание» имеет третий сон Раскольникова, который имеет место уже в самом эпилоге. Здесь автор вступает в неявный спор с Чернышевским, полностью отрицая его теорию «разумного эгоизма». В третьем сне Раскольникова мы видим, как мир погружается в атмосферу эгоизма, делая людей «бесноватыми, сумасшедшими», при этом, заставляя их считать себя «умными и непоколебимыми в истине». Эгоизм становится причиной непонимания, возникающего между людьми. Это непонимание, в свою очередь, влечет за собой волну стихийных бедствий, что приводит к тому, что мир погибает. Становится известно, что спастись из этого кошмара могут далеко не все люди, а только «чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей». Очевидно, говоря об избранных, автор имеет в виду таких людей, как Соня, являющаяся в романе воплощением истиной духовности, избранные по Достоевскому — это люди, наделенные глубочайшей верой. Именно в третьем сне Достоевский говорит о том, что индивидуализм и эгоизм представляют для человечества реальную и страшную угрозу, они могут привести к тому, что человек забудет все нормы и понятия, а также перестанет различать такие критерии, как добро и зло.
«Фантастичность», как категория, имеющая психологический смысл
Мы должны обратить пристальное внимание на понятие «фантастичность», которое глубоко вплетено во всю ткань романа с начала и до конца. Это очень важная для Достоевского категория, имеющая и психологический, и идейный смысл. Эпитетом «фантастический» награждены многие герои «Преступления и наказания», он применяется к характеристике поступков, явлений, бывает употреблен и в одобрительном, и 8 порицающем смысле.
Чаще всего это понятие, конечно, связывается с главным героем. Идея Раскольникова, как сказано от автора, «дикий и фантастический вопрос»; «нелепой и фантастичной» назовет статью героя Порфирий, а дело его для «пристава следственных дел» — «фантастическое, мрачное, дело современное», «фантастическим» финалом которого могло бы быть самоубийство Раскольникова. Свидригайлову последний понравился «фантастичностью» своего «положения», И «дело» его он тоже назовет «фантастическим». Раскольников «фантастичен» даже на взгляд своей матери. «Фантастическим душегубцем» отрекомендует Лужин также и Свидригайлова, который сам пользуется этим понятием очень охотно.
Постепенно, наконец, из всех этих беглых, но многозначительных указаний фантастичность начнет вырисовываться как некоторая национальная черта. По наблюдению Порфирия, Миколка «сердце имеет; фантаст». ОН же, уже обобщая, скажет: «Что, не допускаете, что ли, чтоб из такого народа выходили люди фантастические?». И Свидригайлов, уже готовый к своему «вояжу» в никуда, подытожит, видимо, наблюдения целой жизни: «Русские люди вообще широкие люди широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фантастическому, к беспорядочному».
Пейзаж, как средство изображения психологического состояния героев
Чтобы более точно изобразить психологическое состояние человека, Достоевский нередко прибегает к описанию погоды. Она иногда расшифровывает, иногда только лишь намекает на состояние души героя. И очень важно, что она служит созданию определённого настроения у читателя настроения. Например, описание Петербурга, перед самоубийством Свидригайлова. «Молочный, густой туман лежал над городом. Свидригайлов пошёл по скользкой, грязной деревянной мостовой, по направлению к Малой Неве. Ему мерещилось высоко поднявшаяся на ночь вода Малой Невы, Петровский остров, мокрые дорожки. Мокрая трава, мокрые деревья и кусты и, наконец, тот самый куст… С досадой стал он рассматривать дома, чтобы подумать о чём-нибудь другом. Ни прохожего, ни извозчика не встречал ось по проспекту. Уныло и грязно смотрели ярко-жёлтые деревянные домики с закрытыми ставнями. Холод и сырость прохватывали всё его тело, его стало знобить. Изредка он наталкивался на лавочные и овощные вывески и каждую тщательно прочитывал. Вот уже и кончилась деревянная мостовая. Он уже поравнялся с большим каменным домом. Грязная, издрогшая собачонка, с поджатым хвостом. Перебежала дорогу. Какой-то мёртвенно пьяный в шинели лицом вниз лежал поперёк тротуара поглядел на него и пошёл далее… » Невольно приходит в голову мысль: разве в такой обстановке может происходить что-то светлое, хорошее, радостное Оно и не происходит. Описание ненастной, неприятной погоды создаёт определённую психологическую атмосферу, атмосферу предельного психологического напряжения, часто страдания, душевной муки. Душевное состояние героя сопоставляется с описанием погоды. В описании очень часто употребляется слово «грязный», видимо, как душа Свидригайлова, которая грязна, порочна. На душе у него «холод и сырость» И читателю становится понятна сама причина самоубийства.
Речевая характеристика героев
Речь героев Ф. М. Достоевского более важна, чем портрет. Важна сама манера говорить, общаться между собой и произносить внутренние монологи. Л. Н. Толстой считал: « У Ф. М. Достоевского все герои говорят одинаковым языком, не передавая своих индивидуальных душевных переживаний». Современный исследователь Ю. Ф. Карякин спорит с этим утверждением. «Тот накал страстей, который выражается в этих спорах, не оставляет места для хладнокровного обдумывания. Все герои высказывают самое важное, самое сокровенное, самовыражаются на пределе, кричат в исступлении или шепчут в смертельном бреду последние признания».[2] Что может служить лучшей рекомендацией искренности, чем состояние истерики, когда открывается твой внутренний мир? В кризисных ситуациях, во время скандала, в напряженнейших эпизодах, следующих один за другим, герои Достоевского выплескивают все, что накипело в душе. («Не слова судороги, слипшиеся комом» В. Маяковский.) В речи героев, всегда взволнованной, невзначай проскальзывает то, что они больше всего хотели бы скрыть, утаить от окружающих. Этот прием, применяемый Ф. М. Достоевским, — свидетельство глубочайшего знания им человеческой природы. Скрепленные ассоциативными связями, эти намеки и оговорки как раз и выводят наружу все тайное, на первый взгляд недоступное. Иногда, напряженно думая о чем-то, герои начинают раскладывать на отдельные слова речь других персонажей, акцентируя свое внимание на определенных словах-ассоциациях. Наблюдая этот процесс, мы узнаем, например, что же по-настоящему гнетет Раскольникова, когда он из разговора Лизаветы и мещан выделяет лишь слова «семь», «в седьмом часу», «решайтесь, Лизавета Ивановна», «порешить». В конце концов, эти слова в его воспаленном сознании превращаются в слова «смерть», «поре шить», то есть убить. Что интересно: Порфирием Петровичем, тонким психологом — криминалистом, эти ассоциативные связи используются сознательно в разговоре с Раскольниковым. Он давит на сознание Раскольникова, повторяя слова: «казенная квартира», то есть тюрьма, «порешить», «обух», заставляя Раскольникова все более волноваться и доводя наконец его до конечной цели признания. Слова «обух», «кровь», «темя», «смерть» проходят лейтмотивом через весь роман, через все разговоры Раскольникова с Заметовым, Разумихиным и Порфирием Петровичем, создавая особый психологический подтекст. «Психологический подтекст есть не что иное, как рассредоточенный повтор, все звенья которого вступают друг с другом в сложные взаимоотношения, из чего рождается их новый, более глубокий смысл», — говорит один из исследователей Ф. М. Достоевского Т. Сильман. Порфирий Петрович, наверное, тоже так думает, он играет словами, заставляя Раскольникова признаться. В этот момент Раскольников получает тяжелую моральную травму, переживания не дают ему покоя, и он выплескивает все наружу. Цель Порфирия Петровича достигнута. Общий психологический настрой способствует выявлению сходства персонажей. Вот что говорит о проблеме двойничества известный исследователь Достоевского Топоров: "… то, что мы выделяем Раскольникова и Свидригайлова… строго говоря, дань привычке (в частности, к ипостасности)". Итак, с помощью целой системы двойников происходит раскрытие главного героя Достоевского. Образы Сони, Дуни, Катерины Ивановны тоже пересекаются по ряду мотивов: например, самоотверженность свойственна всем трем. При этом Катерина Ивановна в высшей степени наделена еще и своеволием, а Дунечка и горда, и своенравна, и жертвенна. Она почти прямая копия брата — Родиона Раскольникова. Вот что говорит о них мать: "… смотрела я на вас обоих, и не столько лицом, сколько душою: оба вы меланхолики, оба угрюмые и вспыльчивые, оба высокомерные и оба великодушные". Здесь также имеет место один из приемов характеристики персонажа, один из способов проникновения во внутренний мир героя: характеристика его другими персонажами. Но у Ф. М. Достоевского герои поясняют друг друга не только с помощью речи. Схожих действующих лиц Достоевский наделяет созвучными фамилиями. Говорящие фамилии — это прием, пришедший еще из классицизма, благодаря ему очень метко дается характеристика герою. Фамилии Ф. М. Достоевского под стать портретам. Целый ряд «хтонических» (Г. Гачев) персонажей наделен фамилиями, где явно просматривается слово «рог» (Ставрогин, Свидригайлов, Рогожин). Это какие-то бесовские атрибуты земного человека. В романах Ф. М. Достоевского фамилии персонажей даже по своему звуковому составу представляют собой уже характеристики. Мармеладов внутренне мягок, прозрачен, его фамилия «указывает на водяной состав — преобладают м, н, л — звуки сонорные, звонкие, женские, влажные» (Г. Гачев). Это тоже попытка проникновения во внутренний мир персонажа, но связи персонаж читатель устанавливаются на подсознательном уровне. Ф. М. Достоевский не знает себе равных по количеству и, главное, по виртуозности использования приемов проникновения во внутренний мир героев.
Принцип антитезы
Антитеза — основной идейно-композиционный принцип «Преступления и наказания», заложенный уже в заглавии. Он проявляется на всех уровнях художественного текста: от проблематики до построения системы персонажей и приемов психологического изображения. Однако в самом использовании антитезы Достоевский часто демонстрирует разные методы.
Понятия преступление и наказание интересуют Достоевского не в их узком юридическом смысле. «Преступление и наказание» — это произведение, ставящее глубинные философские и нравственные проблемы.
Герои Достоевского никогда не изображаются однозначно: человек у Достоевского всегда противоречив, непознаваем до конца. Его герои сочетают в себе две бездны разом: бездну добра, сострадания, жертвенности и бездну зла, эгоизма, индивидуализма, порока. В каждом из героев есть два идеала: идеал Мадонны и идеал Содомский. Содержание «Преступления и наказания» составляет суд над Раскольниковым, внутренний суд, суд совести. Достоевский прибегает к приему двойного портретирования. Причем первый портрет, более обобщенный, обычно спорит со вторым. Так, до совершения преступления автор говорит о красоте Раскольникова, о его прекрасных глазах.
Мир героев романа «Преступление и наказание»
Образы «бывших» героев романа
Мир героев «Преступления и наказания». В чем его тревожная непривычность? Только в том, что почти все центральные фигуры романа — парии, социально отверженные, что главный герои и его избранница — это «убийца и блудница», как библейски будут обозначены они в IV главе части четвертой? Нет еще молодые авторы натуральной школы с дерзкой жестокостью познакомили «почтеннейшего читателя» с «физиологией Петербурга» (так назывался знаменитый сборник, подготовленный в 1845 году по инициативе Некрасова). Обитатели мрачных «Петербургских углов» (это собственный очерк Некрасова в упомянутой книге) и продуваемых ледяным ветром столичных чердаков — «Петербургских вершин» (как озаглавил свою книгу даровитый Я. П. Бутков), их безвыходно трагические судьбы были уже художественно освоены русской литературой, прежде всего прозой. Она успела затронуть в той или иной мере и самосознание этих «бедных людей». Все это было уже в ранних сочинениях Достоевского. Есть оно и в «Преступлении и наказании». (Не случайно Писарев, глубоко прочитавший роман как раз в таком плане, назвал статью о нем «Борьба за жизнь»).
Но дело не только в том, что именно для русского романа подобный социальный паспорт героев был не вполне обычен. В книге Г. М. Фридлендера «Реализм Достоевского» опубликовано сохранившееся в архиве интереснейшее письмо к Достоевскому неизвестного читателя (1876), по-видимому, читателя «талантливого» и чуткого: «У нас в России только и есть два психологабеллетриста — это Толстой и Вы. Художественная кисть Толстого рисует предметы тонкие, изящные… Вы же трогаете болячки чуждого Вам элемента… Оттого-то Вам одному только доступно изображать типы, которые почти непонятны другим. Вы их прочувствовали, Вы за них болели, Вы измаялись нравственно вместе с ними, заставляли себя чувствовать по-ихнему и таким образом воспроизводить живого, но изуродованного человека». Замечательно тонко отмечена здесь способность писателя рисовать таких необычных героев, которые «почти непонятны другим».[3]
продолжение
--PAGE_BREAK--М. М. Бахтин обращает наше внимание на то, что герой Достоевского выключен из «конкретных и специфицированных» отношений, твердо определяемых жизненным местом человека. В «Преступлении и наказании» почти все — «бывшие». Раскольников «бывший студент» (так сам он отвечает в полиции на прямой вопрос — кто он), бывшим студентом в данный момент является и Разумихин. Бывшим чиновником, «ровно пять суток назад тому» окончательно и безвозвратно сорвавшимся, входит в роман Мармеладов. Бывшая «барышня» — его дочь Соня, которая ныне «по желтому билету живет-с… ». Бывшие «дворянские дети» — малыши Катерины Ивановны, которых нищета выгоняет собирать милостыню на улицах. Свидригайлов появляется в Петербурге в сущности уже тоже как бывший помещик (и даже некогда «хозяин порядочный»); он бесповоротно для себя расстался со своим недавним усадебным прошлым и рассказывает о нем Раскольникову с каким-то насмешливым удивлением, словно о чужой, другой жизни. Вполне естественно поэтому, что герои Достоевского отторгнуты от реальной житейской практики. Конкретно почти все они вроде бы не заняты ничем (кроме Зосимова — практикующего медика и судебного пристава Порфирия Петровича). Лужин в данный момент только готовит себя к подвигам буржуазного хищничества (которые с таким сатирическим блеском и разоблачающей силой будут представлены Салтыковым в «Дневнике провинциала в Петербурге»). Разумихин ради добывания средств к существованию делает переводы для рыночного издателя-книготорговца и увлекается проектом собственного книгоиздательского дела, в эпилоге сообщается о его успехах на этом поприще. Но реально в романе Достоевский в эту сторону жизни не входит. Вообще же, как правило, человеку Достоевского противопоказана «нормальная» — деловая, служебная, хозяйственная — жизнедеятельность. Он не может удержаться в этих ·рамках. И Мармеладов, которому не раз (даже и перед самым его концом) судьба давала возможность стать на путь «исправного» чиновника. И Свидригайлов, незадолго до самоубийства признавшийся Раскольникову в невозможности пристроить себя к какому-либо определенному занятию: «Верите ли, хотя бы что-нибудь было; ну, помещиком быть, ну, отцом, ну, уланом, фотографом, журналистом… н-ничего, никакой специальности! Иногда даже скучно».
Это равнодушие к «насущному» и неспособность к нему достигает апогея у Раскольникова. Хотя он «был задавлен бедностью», это «перестала в последнее время тяготить его. Насущными делами своими он совсем перестал заниматься» — сразу узнаем мы уже на первой странице романа. Несмотря на молодое самолюбие, он «менее всего совестился своих лохмотьев на улице»; ему «наплевать», как он сам заявит Настасье, и на свою нищету, и на возможность как-то поправить положение уроками.
Отрешенность от житейских дел принимает у Раскольникова такую крайнюю форму, что даже еда для него какой-то посторонний, чуждый акт. К постоянному изумлению и даже негодованию сердито-сострадательной Настасьи, он с трудом заставляет себя съесть «ложки три-четыре», «машинально» отхлебывает чай. Когда Зосимов внушает Раскольникову: «Вам без занятий оставаться нельзя, а потому труд и твердо поставленная перед собою цель, мне кажется, очень бы могли вам помочь», он получает отстраненно-издевательский ответ: «Да, да, вы совершенно правы… вот я поскорей поступлю в университет, и тогда все пойдет… как по маслу… ».
И это вопреки тому, что Раскольников, да и Свидригайлов активно-деятельны по натуре и по общей своей жизненной позиции. Не говоря уже о главном, страшном действии Раскольникова, оба они все время невольно вмешиваются в мелькающие мимо них, посторонние им события: в обстоятельства ли жизни мармеладовского семейства, в судьбу ли девочки на бульваре или в ссору в увеселительном заведении. Недаром Свидригайлов в шутку (но в чем-то и серьезно) говорит о себе, что он бы и на воздушном шаре мог полететь. Они деятельны, но не деловиты.
Почти все люди Достоевского предстают перед нами вольными и невольными «вечными странниками».
Единственное исключение — Порфирий Петрович. Кроме второстепенного по значению Зосимова, он единственный, кто связан прочным жизненным положением: службой, прямым непосредственным делом и, между прочим, «казенной квартирой». Об этом обстоятельстве сообщается специально: «казенная квартира, знаете, это славная вещь». Но интересно, что в самых искренних своих высказываниях, приоткрывающих настоящую душевную глубину, Порфирий Петрович несколько раз бесповоротно назовет себя «поконченным человеком» «конченым» «закоченелым». И это будет для нас не только словами. На фоне неприкаянной «свободы» других лиц Порфирий, в самом деле, как будто накрыт раковиной, панцирем. Жизнь других со всех сторон открыта случайностям (чаще всего, конечно, угрожающим, драматическим), жизнь Порфирия от них ограждена каменной стеной, определена — «покончена».
Рассматривая образы «бывших» людей, я вижу, как автор с помощью изображения чувств, мыслей и переживаний героев раскрывает психологизм романа.
Семья
Человек Достоевского — герой действия, хотя и не герой житейски-конкретного, социально определенного дела. Он не связан, не прикреплен к действительности с социально-служебной стороны. Но этого мало. Первичная нормальная ячейка общества — семья. Она также дает человеку твердое «определение». В «Преступлении и наказании» нет ни одной целой семьи, почти все люди, там — осиротевшие обломки уже распавшихся семейств, а большинство женщин в романе — вдовы. Такова, в сущности, семья Раскольниковых; мать его вдова, как и его квартирная хозяйка, как и ростовщица, Алена Ивановна, второй раз за свою жизнь остается вдовой Катерина Ивановна. Раскольников не успеет прочитать в письме матери о благополучном «доме господ Свидригайловых», как этот «дом» перестанет существовать; загадочно скоропостижно умерла Марфа Петровна, дети, как вскользь заметит Свидригайлов, отданы тетке, «а я им лично не надобен. Да и какой я отец!». Семьи в романе либо неудержимо расклеиваются, либо не создаются, не могут возникнуть. Не удается сватовство Лужина к Дуне, хотя он явился в роман именно с иголочки новым субъектом, «состоящим на линии жениха»; Раскольникову не суждено было жениться на своей «весенней» избраннице; Порфирий Петрович «недавно вздумал уверять, что женится, что все уж готово к венцу. Платье даже новое сшил» и принял поздравления близких, но «ни невесты, ничего не бывало: все мираж!». Еще один мираж — предсмертный проект женитьбы Свидригайлова на шестнадцатилетнем «ангеле», которого готовы продать ему алчные родители. Единственная складывающаяся семья посреди этого всеобщего трагического распадения — Дуни и Разумихина — остается за пределами непосредственного изображения.
Совершенно понятно, что герои, лишенные семьи, лишены и домашнего очага, своего крова. Достоевский не дает им оседлости. Не только «очага», даже просто своего места, в сущности, нет ни у кого из них. Все они: Мармеладовы, Соня, Раскольников, Пульхерия Александровна с Дуней, Свидригайлов, Лужин существуют на чужом месте и временно. Всех их мы встречаем на постое в номерах, в углах, на временном пристанище у знакомых… причем многих (Мармеладовых, Раскольникова, Лужина) настойчиво гонят и с этого случайного места. Апофеоз бездомности, характерной для человека Достоевского вообще, конечно, являет Раскольников, который просто не запирает свою комнатенку (
В «Преступлении и наказании» нет ни одной целой семьи, почти все люди, там — осиротевшие обломки уже распавшихся семейств. Совершенно понятно, что герои, лишенные семьи, лишены и домашнего очага, своего крова. С помощью изображения «семьи» в романе, Достоевский раскрывает психологический облик внутреннего мира героев романа.
Преступление и наказание роман «мести» и «печали»
По своей общей «душевной структуре» большинство главных героев «Преступления и наказания» настолько выпадают из правил, что даже друг для друга каждый из них как бы чуть сдвинут с нормальной позиции. Не раз на протяжении романа они принимают друг друга за безумцев. На грани настоящего душевного расстройства все время шатко колеблется Катерина Ивановна; для Сони она «как ребенок», но для многих просто «сумасшедшая». Вместе со «смыслом и умом» в глазах Мармеладова мелькает «как будто и безумие». Вот Соня глазами Раскольникова: «Но кто же сказал, что она не сошла уже с ума? Разве она в здравом рассудке? Разве так можно говорить, как она? Разве так можно сидеть над погибелью, прямо над смрадною ямой, в которую уже ее втягивает, и махать руками, и уши затыкать, когда ей говорят об опасности? Что она, уж не чуда ли ждет? И наверно так. Разве все это не признаки помешательства?». «Как полоумный!» — подумала в свою очередь Соня. Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это». «Безумие», «сумасшествие», помрачение разума Раскольникова всерьез обсуждают Зосимов и Разумихин. Однако и со строгой трезвостью оценивающий его Порфирий скажет в итоге, что его преступление «по совести, оно помрачение и есть». «Это помешанный»,- думает и говорит Раскольников о Свидригайлове. Но и Свидригайлов в свою очередь убежден, что Петербург вообще «город полусумасшедших».
Существование «на грани», на краю психической нормы, под угрозой постоянного срыва — психологический тонус большинства героев романа. Душевная прочность, устойчивость здесь удел немногих. Но и в этом случае как-то не возникает ощущение психологического благополучия. Достоевский удаляет от всех своих героев спокойствие. Пафос душевной жизни, эмоциональный настрой большинства их «отрицательный». «Преступление и наказание» поистине роман «мести и печали». Негативные реакции нагнетаются в нем на протяжении пяти частей, они явственно падают только в шестой (заметим это). Они обнаруживаются почти у всех героев (кроме Пульхерии Александровны, Лизаветы Мармеладова и Миколки) — до кроткой Сони включительно. Конечно, центром здесь опять-таки будет Раскольников — классический образец типа «озлобленных героев» Достоевского (об этом предстоит отдельный разговор). Но в романе «взрывоопасен» почти любой человек.
По простейшим бытовым поводам добродушная Haстасья «кричит» «с негодованием», «с злостью», «с отвращением». «У меня характер язвительный, скверный», «ядовитый характер у меня»,- признается Порфирий. Даже осмотрительный Лужин тоже не всегда способен совладать с собой: «в раздражении», «скрежетал про себя», «заскрежетав еще раз», «он вернулся домой вдвое злее и раздражительнее, чем вышел» «Петр Петрович презирал и ненавидел его даже сверх меры». Дуня, психологически очень близкая к брату говорит «резко и презрительно», «с досадою», «со взглядом, горевшим от негодования»; ее речь обозначается чаще всего не спокойным «сказала», но «вскрикнула», «отрезала». Квартирная хозяйка Мармеладовых «Амалия Ивановна, металась по комнате, визжала, причитала, швыряла все, что ни попадалось ей, на пол и буянила». Процентщица «намедни Лизавете палец со зла укусила». Эмоциональная мелодия Катерины Ивановны — «исступление», «ярость», «пароксизмы гордости и тщеславия». В этом отношении очень показательна глава II части пятой — «бестолковые поминки» по Мармеладову. Вся внутренняя линия Катерины Ивановны здесь — неуклонное постепенное закипание. С этим она и умирает: «Довольно!.. Пора!.. Прощай, горемыка!… Уездили клячу!… Надорвалась! — крикнула она отчаянно и ненавистно и грохнулась головой на подушку».
Даже случайные уличные прохожие полны «ненавистных» чувств: когда Раскольников на мосту подучил удар кнута, раздается жестокий «смех», мещанин бросает ему свое обвинение «с улыбкой какого-то ненавистного торжества». Это основной эмоциональный тон в романе, бесконечно варьируемых нарастающий крещендо вплоть до последней части! «Разъединение и разобщение людей между собою и с миром» — исходный и момент действия.
«Преступление и наказание» — роман «шумный». Крикливые номера третьеразрядных гостиниц, набитые неблагополучными жильцами скандальные «углы», улицы и переулки, прилегающие к Сенной, переполнены захлебывающейся речью, резкими вскриками, исступленно-яростными голосами, и во сне Раскольникова преследует в мучительно-сгущенном виде то, что окружает наяву. Спокойного тона нет у героев романа.
Странно тихи в нем лишь немногие строки и страницы, в частности те, которые относятся к Лизавете и Соне. Эти островки тишины производят огромное впечатление, и они очень нужны Достоевскому. Но следует заметить, что Соня, чей голос входит тихой и чистой мелодией в напряженно громкое, раздраженное звучание других голосов, тоже способна не к одному кроткому безмолвию и тишине. Она может «дрожать от негодования и гнева», быть «упорной» и «суровой», защищать свои убеждения «строго и гневно», «горячась и волнуясь», «даже раздражиться», она дитя этого крикливого мира, и, рисуя ее черты, Достоевский избегает иконописных приемов.
Достоевский все время ставит своих героев в положение «от противного»: мы узнаем, чего у них нет, и этого отсутствующего оказывается слишком много. Они избавлены почти от всего, что связывает человека опасением потери и может ограничить свободу его действий, его волеизъявления. Большинству героев Достоевского терять нечего. Их поведение полно особой свободы отчаяния.
Отсюда их нравственная активность, открытые возможности действия, несвязанность средним жизненным уровнем, обстоятельствами.
Такие люди, которых показал нам Достоевский, не могут встретиться на почве «нормальных» отношений: хозяйственных или служебно-деловых, семейных. Они требуют себе особой арены и организации действия.
Совершенно другие люди Достоевского иначе строят и свои взаимоотношения. Интересно, что все реально-житейские, практические связи, образующиеся у Раскольникова (с Зосимовым, который его лечит, с Настасьей, которая его подкармливает, с хозяйкой квартиры),- все неглавные, второстепенные. А центральные, основные — все оказываются иными. Так, даже чисто служебная встреча следователя Порфирия с подозреваемым Раскольниковым — мы чувствуем это — быстро превращается в какой-то совершенно иной контакт. По существу главным здесь становится идейное противостояние, поединок — не только психологический, но и философский. Именно такие отношения стягивают вокруг Раскольникова и всех остальных значительных героев романа.
Случайные столкновения с людьми, вчера еще совершенно неизвестными герою: со всей семьей Мармеладовых и особенно с Соней, со Свидригайловым и Лужиным, становятся для него «предопределением». Они утверждают его в правоте своих намерений или, напротив, заставляют сомневаться в их истине и вовлекают его все дальше в лабиринт рассуждений и доказательств. Даже та человеческая связь, которая, казалось бы, ни в какой «философии» не нуждается,- с матерью и сестрой — приобретает такой же характер.
Психологический облик Петербурга в романе
В петербургской топографии Достоевский, конечно, выбирает не парадно-историческую, фешенебельную часть, а ту, где совершается процесс жизни города — «физиология» его. Действие почти целиком концентрируется в районе Сенной площади — базарном, рыночном месте и прилегающих к нему улицах и переулках. Петербург «Преступления и наказания» антиэстетичен больше, чем в любом другом произведении Достоевского. Видимое в облике города здесь не самое существенное. Грубые голоса, некрасивые, резкие звуки, отвратительные запахи (многократно упоминаемая «грязь» и «вонь»)- главные на этот раз его опознавательные приметы для писателя. Упомянутая один-единственный раз прекрасная панорама набережной «холодна», чужда душе героя.
Уличная жизнь играет большую роль в быту героев Достоевского, неприкаянных существ, выброшенных из своего угла либо вовсе его не имеющих. По наблюдению М. М. Бахтина: «организации пространства у Достоевского особое значение принадлежит, кроме порога, площади, «где происходит катастрофа и скандал» (или каким-либо ее пространственным заменителям)». Это вполне понятно. Издpeвлe площадь — место, где совершается нечто экстраординарное, место «позора», казней, столкновений, бунтов и расправ. Для героев Достоевского, кроме того, это еще и место идеологических заявлений, публичных деклараций — это их «кафедра» и трибуна. В «Преступлении и наказании», по социальному положению героев, заменителем площади чаще всего служит не гостиная, не зал, а трактир. Там производит своим рассказом «публичную казнь» над собой Мармеладов. Там Раскольников фактически делает впервые — перед Заметовым — свое публичное признание; это как бы шумная, дерзкая репетиция его будущего серьезного и тихого поклона на площади. В трактире Свидригайлов исповедуется перед Раскольниковым и т. д. Но следует обратить внимание на то, что площадь в известном смысле пространство «итоговое», где разрешается то, что завязывалось, вызревало где-то в другом месте. Площадь — Вместилище внешне несколько статических, «финальных» сцен, где обыкновенно завершается определенный «акт» романного действия.
продолжение
--PAGE_BREAK--Динамикой текущих, сиюминутных сюжетных событий насыщена в «Преступлении и наказании» улица. На улице происходит многое, что дает импульс мыслям и действиям Раскольникова, новому повороту событий (встреча с Лизаветой, послужившая прелюдией убийства, с пьяной девочкой, с загадочным мещанином, с Мармеладовым, раздавленным коляской, собственное столкновение героя с мчащимся экипажем, первое соприкосновение Свидригайлова с Раскольниковы.!, Разумихиным и Соней). Улица сама по себе — образ непрестанного движения. Здесь «по одежке» быстро определяется социальная принадлежность человека, и само различие внешнего облика едущих и идущих мгновенно дает почувствовать сложную многоэтажность социальной структуры. Между прочим, Достоевский мастерски воспроизводит каждому из нас знакомый, именно такой оценивающе — скользящий по внешности окружающих специфически «уличный» взгляд, когда впервые представляет Мармеладова, Свидригайлова, Соню. Лишь затем он поведет читателя вглубь, за это внешнее впечатление, за готовую «мерку». И в то же время улица — то место, где любой человек, прежде всего прохожий. Обычные перегородки между людьми здесь не падают, конечно, но они становятся более проницаемы: улица — место повышенных, хотя и мимолетных контактов, она облегчает их. Это очень важно для «свободного» человека Достоевского.
Мы уже говорили о том, что все авторы натуральной школы, в том числе и сам ранний Достоевский,- «мастера зимних пейзажей» столицы. В «Преступлении и наказании» Петербург летний (осенне-зимнее ненастье там упомянуто лишь мимоходом) и главным образом дневной. Традиционная литературная символика приучила массового читателя к тому, что бурная ночь — спутница преступлений и трагических происшествий. Достоевский разуверяет его: нынче трагедии перестали совершаться ночью, это обычное «дневное» дело. И встреча с обманутой пьяной девочкой на бульваре, и убийство процентщицы — все происходит «в резком неподкупном свете дня» (А. Блок).
Поэтическая образность Достоевского тонка и богата, она включается в сложную ассоциативную цепь. Здесь не всему, можно давать логически упорядоченные определения, точные причинно-следственные характеристики. Хотя высшая идейно-художественная целесообразность, несомненно, есть во всей той «материальной среде», которой Достоевский безвыходно окружил Раскольникова. Герой мучается своим страшным замыслом в «ужасном шкафу», где он все время вдвоем со своей мыслью, от которой физически некуда отодвинуться, отстраниться. Из своего «шкафа», «сундука», «гроба» он выходит на улицы жаркого пыльного города. «На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и особенная летняя вонь… ». Это первое впечатление будет настойчиво нагнетаться, бесконечно варьироваться и усиливаться дальше. Остановившийся душный воздух, неподвижно висящий зной и безжалостное, долго не заходящее петербургское солнце сопровождают каждый момент бытия героя.
В романе Достоевского события происходят на переломе от дня к вечеру, на закате солнца, в его ярких косых лучах. Конечно, многое падает и на другие суточные моменты, но закат солнца все-таки остается каким-то «рубежным часом» героя. Раскольников видит заходящее «яркое солнце» во время своего «пробного» визита к старухе (и с внутренним содроганием спрашивает себя: «И тогда, стало быть, так же будет солнце светить!.. »). В момент краткого нравственного прозрения, «отречения от проклятой мечты», он будет чувствовать себя тихо и спокойно, но над Невой его встретит «яркий закат яркого красного солнца», и тут же следом состоится «роковая» встреча с Лизаветой. После убийства это обычное время, когда глубокая тревога гонит Раскольникова из дома, когда он не в силах совладать с мучительными ощущениями, «зависящими от какого-нибудь заката солнца». Выполнение требования Сони о покаянии (совпадающего с его собственным внутренним императивом) он тоже приурочивает этому времени: «Ему хотелось кончить все до, заката солнца». В этот час («между тем солнце уже закатывалось») его ждет и встречает в последний раз на свободе измученная тревогой Соня. «Солнце» в романе Достоевского имеет неоднозначный смысл. Это и символ всего того непреложного и ясного, что несовместимо с преступлением, и (чаще) грозное предзнаменование, образ тревоги и смятения. Но совсем другое — «эпическое» солнце, обливающее «необозримую степь», где царствует свобода и течет естественная жизнь, впервые увидит Раскольников только в «Эпилоге».
С такой же упорной последовательностью Достоевский будет врезать в сознание читателя еще одно впечатление: «душно». Впервые об этом сказано сразу же при начале романа. Но писатель станет снова и снова напоминать, как «душно» было в пивной, где произошла первая встреча Раскольникова с Мармеладовым, и в комнате, где ютится семья последнего, у старухи процентщицы, в полицейском участке «тоже духота была чрезвычайная». Вынырнув из беспамятства болезни, Раскольников убеждается, что «духота стояла прежняя», после страшной встречи с мещанином «как-то особенно душно было в воздухе». То же не раз ощутит Свидригайлов в своих скитаниях после расставания с Дуней. Достоевский не боится этих бесконечных упорных повторений. Его героям негде и невозможно вздохнуть полной грудью. Это тоже многосмысленный момент.
Простодушная Пульхерия Александровна непосредственно заметит о Петербурге: «… а где тут воздухом-то дышать? Здесь и на улицах, как в комнатах без форточек». И совершенно серьезно Свидригайлов скажет о современной жизни вообще: «… всем человекам надобно воздуху, воздуху, воздуху-с… Прежде всего!». Теперь только воздуху надо, Героям «Преступления и наказания» недостает именно простора естественной широкой жизни, чуждо и удушающих индивидуалистических страстей, «воздуха» настоящей и живой внутренней свободы (вместо той призрачной, в которую уверовал Раскольников).
Все эти впечатления Достоевский поддержит еще с одной
стороны. На то же ощущение палящей стоячей духоты, замкнутой безысходности жизни, неотвратимой единственности идеи-страсти Раскольникова работает цветовая гамма романа Достоевский вообще скуп на цветовые указания. Он в очень редких случаях отметит зеленый дом Сони, синенькую скатерть в ее комнате, зеленый платок Мармеладовых, новые обои «равнодушного» бело-лилового цвета в квартире, которую совсем недавно обагряла кровь. Но обычно писатель как-то обходится без конкретного обозначения цвета предметов. Он указывает поношенное «цветное» платье Сони, благородную бедность наряда матери и дочери Раскольниковых, тщеславное франтовство Лужина, барственную элегантность Свидригайлова, минуя колористические характеристики.
На этом фоне особенно заметно, как господствует и торжествует желтый цвет на палитре Достоевского в «Преступлении и наказанию. Писатель буквально заливает им свое полотно, снова и снова возвращаясь к описанию уже упомянутых им желтых предметов
Аккомпанируя основному тону, в «Преступлении и наказании» появляются (более скупо представленные) разнообразные оттенки красного, тоже выраженные прямо и косвенно: красный свет солнца, «огненное перо» на шляпках уличной певицы и Сони, красная рубаха приказчика, множество красно-розовых бликов в эпизоде с утопленницей, медный подсвечник у Сони, красные пятна на щеках Катерины Ивановны и обагрявшая повествование во многих местах кровь старухи и Лизаветы, Мармеладова, Катерины Ивановны. Косвенно в этих же красках Раскольников обозначает «промысел» Сони: «охота по красному зверю… золотопромышленность… ». се рассмотренные детали показывают психологический облик рбурга, его влияние на героев, их поступки, мысли и чувства. уть Раскольникова от зарождения теории до ее краха психологическое состояние на протяжении всего пути).К Раскольникову сходятся все нити повествования. Все окружающее (горе, беды и несправедливости) он впитывает в себя: именно в этом смысл первой части «Преступления и наказании». Мы видим, как человеческие трагедии, крушения – и совсем дальние, и такие, которые серьезно входят в его жизнь, и самые близкие ему — заряжают героя протестом, переполняют решимостью. Это происходит с, ним не только сейчас: способность вобрать в свою душу боль другого существа, ощутить ее как собственное живое горе Достоевский открывает в герое с детства (знаменитый потрясающий каждого читателя сон Раскольникова о забитой лошади). Всей первой частью романа писатель ясно дает понять: для Раскольникова проблема не в поправлении собственных «крайних» обстоятельств.
В Раскольникове, в общем, нет той эгоцентрической сосредоточенности, которая целиком образует в романе личность Лужина. Раскольников натура из тех, которые в первую очередь не берут от окружающих; а дают им.
Вопрос о свободе личности, о ее «суверенности» и в то же время о внутренних границах этой свободы поставлен в «Преступлении и наказании» необычайно сложно и глубоко. Писатель отверг тезис утопического социализма об изначально прекрасной человеческой природе, в которой все дурное объяснимо только искажающей силой общественных обстоятельств. «Подлец человек» слишком легко привыкает «ко всему», не раз и не без оснований заметит Раскольников, и сама эта легкость привыкания к злу наводит на мысль, что оно не только внешний по отношению к человеческой натуре момент.
Из понимания свободы личности, не полностью подчиненной «закону среды», из раскрытия противоречивости самой природы человека, несущей в себе и начала зла, гибели, разрушения, в романах Достоевского рождается не безнадежное «свидригайловское» отчаяние. Отсюда следует возможность борьбы человека с собой, возможность преодоления собой, сознание личной ответственности за свою жизненную позицию. И в итоге вытекает возможность нравственного самовоспитания и возрождения, «воскресения», а это бесконечно удаляет Достоевского от пессимизма.
Стремление быть самим собой, вырваться из закона среды требует высокой расплаты, возлагает на героя, на личность «ответственность самобытности» (А. Герцен). Этой ответственностью самобытности в высшей степени обладает Раскольников. Не только потому, что он яростно отстаивает свою ценность, свою суверенность и независимость (Разумихин о нем: «Ужасно высоко себя ценит и, кажется, не без некоторого права на то». Вспомним еще одну очень выразительную деталь: полицейские чины поражены несовпадением нищего одеяния героя и его осанки — он держится и смотрит слишком «прямо»). Главное в другом: ношу расплаты за свои поступки Раскольников не пытается сбросить со своих плеч.
В романе не раз возникает речь о том, что, согласно современным воззрениям, «Преступление есть протест против ненормальности социального устройства — и только, и ничего больше и разговор в трактире, подслушанный им (мнение студента), развивает ту же мысль: «устранить вошь» подобную Алене Ивановне, не преступление, а как бы «поправка» неправильного современного хода вещей.
Но эта возможность переложить ответственность на внешний «закон обстоятельств» приходит в противоречие с требованием гордой индивидуальной самостоятельности. Раскольников в общем не прячется в эту лазейку, не принимает оправдания своего поступка общей социальной ненормальностью, поставившей его в безвыходное положение.
Раскольников понимает, что за все содеянное он должен отвечать сам — пролитую им кровь «взять на себя».
У преступления Раскольникова не один мотив, а сложный клубок мотивов. Это, конечно, отчасти социальный бунт и своего рода социальная месть, попытка выйти из предначертанного круга «жизни, ограбленной и суженной неумолимой силой общественной „несправедливости. Но не только. Глубинная причина преступления Раскольникова конечно «разлаженный» «вывихнутый» век. Но, совершая этот акт, герой идет не только от обстоятельств, которые внеличны, но от собственной теории устанавливающей особый взгляд на человеческую природу.
Трактирные собеседники чисто теоретически рассуждают о допустимости «крошечного преступленьица» — убийства «вредного» существа ради «добрых дел и начинаний». Раскольников безжалостно ставит опыт на себе: можно ли такое сделать и вынести, пережить человеку, если он не собирается переложить всю ответственность на социальные обстоятельства. Именно за эту стойкую готовность все «перетащить на себе» на него с невольным сострадательным уважением смотрят Порфирий Петрович и Свидригайлов; от него не могут отвернуться враждебные его идее Дуня, Соня, Разумихин.
Индивидуализм Раскольникова, таким образом, не только его ахиллесова пята, но и источник его достоинства и привлекательности.
В краткой и жесткой схеме заданные условия эксперимента Родиона Романовича Раскольникова — положение, что в мире абсолютного зла, царящего вокруг, действует толпа, стадо неразумной «дрожащей твари» (как виновников, так и жертв этого зла), которая покорно влачит иго любых законов. И есть (единицами на миллионы) вершители жизни, гении, которые законы устанавливают: время от времени ниспровергают прежние и диктуют человечеству другие. Они-то и являются героями своего времени. Круг заведенной жизни гений прорывает напором личного самоутверждения, которое основано на освобождении себя не от одних негодных норм социального общежития, а от тяжести норм, совокупно принятых на себя людьми, вообще: «если ему надо, для своей идеи, перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то он внутри себя, по совести, может дать себе разрешение перешагнуть через кровь ...». Экспериментальным материалом для Раскольникова служит его собственная жизнь и личность.
Достоевский сделал все для того, чтобы ужаснуть читателя картиной социального ада, столичного и провинциального, с поразительной беспощадностью вылепил объект покушения Раскольникова нравственно и физически беспредельно отталкивающим.
Свое наступление на раскольниковскую идею Достоевский развертывает как великий идейный стратег: с разных сторон, неторопливо, но с неодолимой силой. Вообще в гении внимание Раскольникова, прежде всего приковывает его «властительное начало», а его созидательная способность («способность сказать что-нибудь новенькое») хотя и не позабыта, но как-то странно отступает для героя Достоевского на второй план. Поэтому и свою личную «пробу на гениальность» он производит не в акте созидания и творчества, а в акте уничтожения, разрушения. Но ведь величие гения, прежде всего в его мощном творческом начале, намного прерывающем обычный человеческий потенциал, а «повелевающий» момент здесь далеко не главное. Искать самоутверждения на зиждительном, творящем пути посоветует Раскольникову и Порфирии: «Станьте солнцем, вас… все и увидят. Солнцу, прежде всего надо быть солнцем».
Отклонение от истины заложено уже в самом истоке, в «зерне» всех последующих рассуждений героя. В его концепции великого человека на первый план выходит то, что вторично производно следствие ставится впереди причины.
Опасность раскольниковской теории состоит еще и в том, что, обрезая артерии между гением и толпой, он в сущности сам не знает: не обрекает ли он гения на гибель от бескровия; нарушая сообщение между великим человеком и жизнью в целом, не готовит ли ему утрату творящей силы, а следовательно, и величия?
Раскольников вообще мыслитель нетерпеливый, философ, не докапывающийся до корня лежащих перед ним противоречий выяснив, что корень реальных противоречий действительности уходит очень глубоко, Раскольников в сущности бросает свою раскопку где-то на полпути. Трудоемкому процессу отделения добра от зла — процессу, который человек не только познает, но и переживает всю жизнь и всей своей жизнью, а не одним рассудком,- герой предпочитает энергичное «одноактное» решение: встать по ту сторону добра и зла. Совершая это действие он (следуя своей теории) намерен выяснить, принадлежит ли он лично к высшему человеческому разряду.
Раскольников «волевым» усилием стремится преодолеть не только силу социальных ограничений, тяготеющих над массой и часто действительно несправедливых, но и силу «нравственного тяготения», которая тоже сдерживает человеческое большинство в его действиях. Он выходит, так сказать, в нравственную «невесомость», где над ним не довлеют никакие законы. Герой испытывает при этом необычную легкость поступка. Она даже не обманчива, а действительна, но опасна: в «невесомости» его рука уже сама, собой ударяет с силой большей, чем задумано, не соразмерной его намерению и желанию.
Здесь мы вплотную подходим к вопросу: как же выдерживает эксперимент Раскольникова его натура, его личность?
продолжение
--PAGE_BREAK--