Своеобразие жанра поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души»Автор: Гоголь Н.В.
Хотя понятие жанра непрерывно изменяется и усложняется, под жанром можно понимать исторически складывающийся тип литературного произведения, которому присущи определенные черты. Уже по этим чертам нам во многом становится ясна основная мысль произведения, и мы примерно угадываем его содержание; от определения “роман” мы ждем описания жизни героев от начала до конца, от комедии — динамичного действия и необычной развязки; лирическое стихотворение должно погружать нас в глубину чувств и переживаний. Но когда эти черты, присущие разным жанрам, смешиваются между собой, создают своеобразное неповторимое сочетание — такое произведение поначалу приводит читателя в недоумение.
Так, недоуменно было встречено и одно из величайших, но в то же время и загадочных произведений XIX века — поэма Гоголя “Мертвые души”. Жанровое определение “поэма”, под которой тогда однозначно понималось лиро-эпическое произведение, написанное в стихотворной форме и романтическое по преимуществу, принималось современниками Гоголя по-разному. Одни нашли его издевательским. Реакционная критика просто глумилась над авторским определением жанра произведения.
Но мнения разошлись и другие усмотрели в этом определении скрытую иронию. Шевырев писал, что “значение слова “поэма” кажется нам двояким… из-за слова “поэма” выглянет глубокая, значительная ирония”. Но разве только лишь из-за одной иронии Гоголь на титульном листе крупно изобразил слово “поэма”? Безусловно, такое решение Гоголя имело более глубокий смысл.
Но почему же именно этот жанр Гоголь избрал для воплощения своих идей? Неужели поэма настолько вместительна, чтобы дать простор всем мыслям и духовным переживаниям Гоголя? Ведь “Мертвые души” воплотили в себе и иронию, и художественную проповедь. Безусловно, в этом-то и состоит мастерство Гоголя. Он сумел перемешать черты, присущие разным жанрам, и гармонично соединить их под одним жанровым определением “поэма”. Что же нового внес Гоголь? Какие из черт поэмы, корни которой уходят в античность, он оставил для раскрытия своего творческого замысла?
Прежде всего нам вспоминаются “Илиада” и “Одиссея” Гомера.
На этой основе развернулась полемика между Белинским и К. Аксаковым, который считал, что “Мертвые души” написаны точно по образцу “Илиады” и “Одиссеи”. “В поэме Гоголя является нам тот древний гомеровский эпос, в ней возникает вновь его важный характер, его достоинство и широко объемлющий размер”, — писал К. Аксаков. Действительно, черты сходства с гомеровской поэмой очевидны, они играют большую роль в определении жанра и раскрытии замысла автора. Уже начиная с заглавия, аналогия со странствиями Одиссея очевидна. На яростные протесты цензуры против такого несколько странного названия — “Мертвые души” — Гоголь ответил, прибавив к главному названию еще одно — “Похождения Чичикова”. Но похождения, путешествия, странствия Одиссея и описал великий Гомер. Одной из самых ярких аналогий с поэмой Гомера является появление Чичикова у Коробочки. Если Чичиков — Одиссей, странствующий по свету, то Коробочка предстает перед нами, пусть в таком необычном виде, нимфой Калипсо или волшебницей Цирцеей: “Ах, сударь-батюшка, да у тебя-то, как у борова, вся спина и бок в грязи. Где так изволил засалиться?” — такими словами приветствует Коробочка Чичикова, и так, только превратив их в настоящих свиней, встречает спутников Одиссея Цирцея. Пробыв у Коробочки около суток, Чичиков сам превращается в борова, поглощая пироги и прочие яства. Надо заметить, что Коробочка (кстати, единственная женщина среди помещиков) проживала в своем отдаленном поместье, напоминающем заброшенный остров Калипсо, и продержала Чичикова у себя дольше всех помещиков. У Коробочки приоткрывается тайна шкатулочки Чичикова. Некоторые исследователи полагают, что это жена Чичикова. В этом ярко проявляется мистицизм и загадочность гоголевского произведения, оно отчасти начинает напоминать лирическую поэму с волнующим мистическим сюжетом. Заглавие “Мертвые души” и черепа, нарисованные самим Гоголем на титульном листе, только подтверждают эту мысль. Другим упоминанием о гомеровской поэме может служить образ Собакевича. Стоит лишь взглянуть на него, и мы узнаем в нем циклопа Полифема — мощного, грозного великана, обитающего в таких же огромных берлогах. Дом Собакевича вовсе не отличается красотой и изяществом, а про такое здание мы говорим — циклопическое сооружение, имея в виду его форму и полное отсутствие какой-либо логики в построении. Да и сам Собакевич противоречив: его “половина” — Феодулия Ивановна, тощая как жердь, является полной противоположностью своему мужу. Но не только в описаниях помещиков мы находим сходство с гомеровской поэмой. Интересен также и эпизод на таможне, который является как бы продолжением хитрости Одиссея. Перевозка кружев на баранах явно перенята у античного героя, который спас свою жизнь и жизни своих товарищей, подвязав людей под овец. Аналогии есть и в композиции — экспозиция о прошлых делах Чичикова дана в конце произведения, так же как и Одиссей рассказывает Алкиною о своих бедствиях, уже находясь почти рядом с родной Итакой. Но в поэме этот факт является как бы вступлением, а сам рассказ составляет главную часть. Такой перестановке вступлений, заключений и главной части способствует и еще один интересный факт: и Одиссей, и Чичиков путешествуют как бы не по своей воле — они оба постепенно затягиваются стихиями, которые управляют героями, как хотят. Внимание обращает на себя сходство этих стихий — в одном случае это грозная природа, в другом — порочная природа человека. Итак, мы видим, что композиция непосредственно связана с жанром поэмы и гомеровские аналогии здесь имеют огромное значение. Они играют большую роль в жанровом определении и расширяют поэму до “размеров” “малого рода эпопеи”. На это прямо указывают необычные композиционные приемы, позволяющие охватить значительный отрезок времени, и вставные рассказы, усложняющие сюжетную линию произведения.
Но говорить о прямом влиянии античного эпоса на гоголевскую поэму было бы неправильно. Начиная с древних времен многие жанры прошли сложную эволюцию. Думать, что в наше время возможен древний эпос, — это так же нелепо, как и думать, чтоб в наше время человечество могло вновь сделаться ребенком, как писал Белинский, полемизируя с К. Аксаковым. Но поэма Гоголя, конечно, куда философичней, и некоторые критики находят влияние другого великого произведения, правда, уже эпохи средневековья, — “Божественной комедии” Данте. В самой композиции просматриваются некоторые черты сходства: во-первых, указывается на трех частный принцип композиции произведения, и первый том “Мертвых душ”, задуманных как трехтомник, являет собой, условно говоря, Ад дантовской комедии. Отдельные главы представляют собой круги ада. 1-й круг — Лимб — поместье Манилова, где находятся безгрешные язычники — Манилов с женой и их дети. Сладострастники Коробочка и Ноздрев населяют второй круг ада, далее следуют Собакевич и Плюшкин, одержимые Плутосом — Богом богатства и скупости. Город Дит — губернский город, и даже стражник у ворот, у которого усы кажутся на лбу и напоминают, таким образом, рога черта, уже говорит нам о сходстве этих порочных городов своим видом. В то время когда Чичиков покидает город, в него вносят гроб покойного прокурора — это черти волокут его душу в ад. Через это царство тени и мрака проглядывает лишь один луч света — губернаторская дочка — Беатриче (или героиня 2-го тома “Мертвых душ” Уленька Бетрищева). Композиционные и текстовые аналогии с комедией Данте указывают на всеобъемлющий и всеуничтожающий характер гоголевского произведения. Одним сравнением России с адом в первом томе Гоголь помогает нам понять, что Россия должна воспрянуть духом и из ада пройти в чистилище, а затем в рай. Такие несколько утопические и гротесковые идеи Гоголя, его всеуничтожающие и поистине гомеровские сравнения могли быть выражены только в поэме, такой мистической и необычной по своему сюжету, как у Данте. В том, что Гоголь не сумел осуществить свой творческий замысел, состоящий в “создании” чистилища и рая (двух последующих томов), состоит эстетическая трагедия Гоголя. Он слишком хорошо осознавал падение России, и в его поэме пошлая российская действительность нашла свое не только философское, но и сатаническое отражение. Получилась как бы пародия — изобличение пороков российской действительности. И даже задуманное Гоголем возрождение Чичикова несет в себе оттенок некоего донкихотства. Перед нами открывается еще один возможный прообраз поэмы Гоголя — травестированный рыцарский роман (которым является и “Дон Кихот” Сервантеса). В основе травестированного рыцарского романа, а иначе плутовского, также лежит жанр похождений. Чичиков путешествует по России, занимаясь аферами и сомнительными предприятиями, но сквозь поиски сокровищ проглядывают поиски духовного совершенства — Гоголь постепенно выводит Чичикова на прямой путь, который бы явился началом долгого пути возрождения во втором и третьем томах “Мертвых душ”. Травестирование жанра, как, например, травестирование рыцарского романа в плутовской, приводит иногда к тому, что большое влияние начинают оказывать и фольклорные элементы. Их влияние на формирование жанрового своеобразия “Мертвых душ” достаточно велико, причем на творчество Гоголя, который был украинофилом, непосредственное влияние оказали именно украинские мотивы, тем более что и травести оказались наиболее распространенными на Украине (например, поэма Котляревского “Энеида”). В. Бахтин находит в гоголевской поэме “формы веселого, карнавального шествия по преисподней”. Итак, перед нами предстают обычные герои фольклорных жанров — богатыри, изображенные Гоголем как бы в перевернутом виде (в виде антибогатырей без душ). Это гоголевские помещики и чиновники, например Собакевич, который, по мнению Набокова, является чуть ли не самым поэтическим героем Гоголя.
Большую роль в поэме играет и образ народа, но не жалкие Селифан и Петрушка, которые, по сути, тоже внутренне мертвы, а идеализированный народ лирических отступлений. Он не только указывает на такой фольклорный жанр, как лирическая народная песня, но как бы подводит нас к самому глубокому в художественном и идейном смысле жанру — художественной проповеди. Гоголь сам мыслил себя богатырем, который, прямо указуя на недостатки, воспитает Россию и удержит ее от дальнейшего падения. Он думал, что, показав “метафизическую природу зла” (Н. Бердяев), возродит падшие “мертвые души” и своим произведением, как рычагом, перевернет их развитие в сторону возрождения. На это указывает один факт — Гоголь хотел, чтобы его поэма вышла вместе с картиной Иванова “Явление Христа народу”. Таким же лучом, способствующим прозрению, Гоголь представлял и свое произведение.
В этом и есть особый замысел Гоголя: сочетание черт разных жанров придает его произведению всеобъемлющий дидактический характер притчи или поучения. Первая часть задуманной трилогии написана блестяще — только один Гоголь сумел так ярко показать безобразную российскую действительность. Но в дальнейшем писателя постигла эстетическая и творческая трагедия, художественная проповедь воплотила только первую свою часть — порицание, но не имела конца — раскаяния и воскресения. Намек на раскаяние содержится в самом жанровом определении — именно лирические отступления, которыми и должна быть наполнена настоящая поэма, указывают на него, хотя они и остаются, пожалуй, единственной чертой настоящего лиро-эпического произведения. Они придают всему произведению внутреннюю грусть и оттеняют иронию.
Сам Гоголь говорил, что 1-й том “Мертвых душ” — это лишь “крыльцо к обширному зданию”, 2-й и 3-й тома — чистилище и возрождение.
Писатель думал переродить людей путем прямого наставления, но не смог — он так и не увидел идеальных “воскресших” людей. Но его литературное начинание было затем продолжено в русской литературе. С Гоголя начинается ее мессианский характер — Достоевский, Толстой. Они смогли показать перерождение человека, воскресение его из той действительности, которую так ярко изобразил Гоголь.