Интеллектуальное и моральное превращение Элизы Дулитл
Пьеса «Пигмалион» — одна из наилучших драм английского писателя Бернарда Шоу. Захватывает она сразу — с первой строки! Ты будто оказываешься в далекой Англии, а персонажи пьесы — твои давние знакомые.
Обильный летний дождь льет, как из ведра. Тут и там неистово верещат свистки»; а мы бежим, чтобы спрятаться под портиком церкви св. Павла. Странная девушка привлекла мое внимание. Она продавала цветы. У нее вовсе не романтическая фигура, ей где-то 18-20 лет. На голове у нее матросский брюлик, который насобирал немало лондонской пыли и копоти. Ботинки ее имеют плачевный вид, а волосы так и просят, чтобы их вымыли. Но сквозь ее запуск проглядывает естественная красота. Она привлекает внимание еще и потому, что каждому предлагает цветы, как вот: «Купите у меня цветочек, капитан!» Девушку зовут Элиза, она дочка мусорщика, матери у нее нет, мачеха выгнала ее из дома и ей придется самостоятельно зарабатывать себе на пропитание. Девушка выросла в Лиссон-Грови, а «жила там в такому хлеву — даже свиней держат лучше». Но Элиза никому не позволяет себя обижать, она умеет постоять за себя, она имеет гордость, даже немного самонадеянная. Элиза, вероятно, большая мечтательница, потому что иначе чего бы ей демонстрировать перед незнакомым парнем Фредди свою причастность к «Букингему». Сегодня Элиза заработала немного деньжат, настроение неплохое, даже на таксе приехала домой!
Что это? Угасшая лампа — окончился керосин. Но и это не беда. Можно вбросить в счетчик еще один пенни и в комнате будет светло, но девушка должна экономить. Да и мечтать и рассуждать в койке будет куда лучше и более дешево! Элиза снимает из себя некоторый верхний наряд, швыряет его на кучу разной разности и влезает в свою постель.
«Да, так, так, — мнились девушке.— Заработок сегодня неплохой. Но какой-то червячок грызет душу. Ах, записыватель! Элизе вспомнился джентльмен в портике, который записывал ее слова, — будто она что-то запретное говорила! А как неучтиво он с ней разговаривал! А все из-за чего? Через тот проклятый миссангровский диалект — будто она не имеет права говорить своим языком. «Запомни: ты — человеческое существо, наделенное душой и божественным даром ясного, выразительного слова, а твой родной язык — это язык Шекспира, Мильтона и Библии.» .
Элиза представила себе царицу, которую приветствуют в знаменитом Букингемскому дворце. Горит блеском огней и драгоценностей королевский зал, Элиза — самая прекрасная среди красавиц дворца. С этими мыслями засыпает цветочница; погасают огоньки в окнах бедняков на Эйнджелкорт.
Ранковий лучик притронулся к кончику носа дочки мусорщика, вздрогнули ее пушистые ресницы и она вернулась из королевского роскошного дворца домой. Нет, не отчаяние охватило Элизу. Она теперь знала, что должна была делать! Память у нее была хорошая, и она вспомнила, что один из джентльменов, который хорошо знает язык, называл свой адрес: «Вимпол-стрит, 37». «Приходите ко мне завтра», — сказал он «капитану». «И я приду, — подумала Элиза, — разве я не имею права брать уроки языка? Я научусь разговаривать на правильном английском и меня возьмут в цветочный магазин. Почему бы и нет?». Элиза принарядилась и «на таксях» поехала к самому известному лондонскому профессору фонетики мистера Генри Хиггинсу. У кого же как ни у него учиться языку бедной лондонской девушке?!
Элиза с ее известным диалектом сначала не заинтересовала профессора, потому он бесцеремонно воскликнул: «Забирайся прочь — ты мне не нужна». Но Элиза умела стоять на своем: три страусовых пера героически держались у нее на шляпе. Сначала ей удалось растрогать полковника Пикеринга — это воспитанный человек, который учтиво обращается и с судомойкой, и с цветочницей. Пикеринг, заинтересованный поведением и предложением Элизы, напоминает профессору о вчерашнем разговоре, и два взрослых мужчины заключают соглашение: Хиггинс берется за полгода научить девушку языку и манерам, полковник оплачивает расходы на содержание Элизы.
Эксперимент Хиггинса завершается блестяще: за несколько месяцев уличная цветочница под воздействием жизненных условий, интеллектуального общения, учебы языка превращается в «герцогиню». Она поражает высшее общество манерами, языком, знаниями.
Пигмалион создал Галатею! Из «грудки грязи» средствами искусства с помощью «волшебного резца». Хиггинсу удалось сделать совершенное творение, которое поражает всех.
Для высшего света важен лишь внешний бок: манеры, одежда, язык, происхождение. Элиза все это хорошо усвоила, она умело играет свою роль. К тому же Элиза выросла духовно, она различает воспитанность и нахальство, напускной и настоящий аристократизм, она тонко чувствует добро и зло. Ее раздражает то, что профессор, который взялся ее учить, сам не умеет вести себя учтиво ни дома, ни в обществе. Цветочница — девушка из народа — получила необходимые знания, ее интеллект вырос, она не имеет титула герцогини, но достигла нужного уровня, к тому же Элиза обогатилась духовно. Она переросла даже своего учителя. Но Хиггинс воспринимает ее лишь как подопытного существа, материал для своих исследований. Элиза протестует против такого отношения: ее ум, душа, чувство требуют взаимоуважения, человечеству в отношениях. Девушка упрекает профессора за то, что он превратил ее в «герцогиню»: «Лучше бы вы меня не трогали. Зачем вы забрали у меня независимость? Почему я согласилась на это?». Элиза осознает, что она «простая и темная», и ей больно, что выдающийся профессор, ученый, джентльмен относится к ней как к пустому месту. «У меня такие же чувства, как во всех, — говорит она.— Мне хочется мягкого слова, внимания».
Цветочница изменилась, в ее душе расцвели наилучшие проявления человеческих чувств и талантов. У каждого человека живут таланты, нужно только суметь их раскрыть. Учеба Хиггинса, вежливое отношение Пикеринга, внимание к ее лицу со стороны близлежащих людей постепенно формировали Элизу, которая впоследствии скажет: «Разница между леди и цветочницей заключается не в том, как она ведет себя, а как к ней относятся». Элиза изменилась, превратилась, ожила, как Галатея, к тому же она сознательно захотела изменить свое бытие, а это новое бытие сформировало в ней новое сознание. Жалко, что профессору нехватило душевного такта и воспитанности. Если бы он был не таким грубияном и снобом, Элиза могла бы стать настоящей Галатей — любящей и нежной, хорошей и внимательной. Ведь именно потому, что Пигмалион такой «пигмалионистый» — резкий, неотесанный, неучтивый, — Элиза вместо слов благодарности за науку произносит обвинительную речь в адрес своего творца.
Мне кажется, развитой интеллект Элизы всегда будет тянуть ее к таким, как Хиггинс, — аристократов по происхождению, к таким, как Пикеринг, — аристократов за духом, но ее естественное чувство ей подсказывает: «Твое место с такими, как Фредди». Думаю, что последняя сцена, откровенный разговор с Хиггинсом — это крик души, которая разрывается пополам. Душа хочет более высокого, лучшего, более совершенного, а жизненные условия диктуют свое. В финале пьесы Элиза сама не знает, когда была счастливее: в прошлом или в современном; она не знает, какое у нее будущее.
То что же делать — оставаться в «канаве» и быть весело беззаботной или вырываться из «грязи», а затем жаловаться от развитой культуры и интеллекта, от внутреннего дискомфорта?
Во времена Шоу — более ста лет тому назад, действительно, трудно было вырваться с той социальной среды, к которой принадлежал от рождения. Каждый имел будто свое клеймо: плебей, буржуа, аристократ. Но именно те, кто хотел чего-то большего, сумели идти дальше, смогли изменить жизнь и доказать, что свобода, раскованность духа, высокая культура делают из человека человека.