В Высоцкий

--PAGE_BREAK--Глава 2. Народный поэт
§ 1. Поэзия
Случилось так, что свой путь к аудитории Владимир Высоцкий проложил сам, вне принятых и литературе обычаев. Слишком многие каноны «вступления в профессию» (если поэзию считать профессией) Высоцким были нарушены. Первые робкие строки, неизбежное вмешательство первого редактора, первая то­ненькая книжечка с чьим — либо благословляющим напутствием — ничего этого у него не было. Никто из маститых его не опекал, никто не вводил как начинающего в круг профессионалов и не предоставлял ему прав литератора. Когда к Высоцкому пришло ощущение собственной зрелости, двусмысленность такого положе­ния в литературе стала очевидной, ибо оно решительно не соответ­ствовало массовому признанию. Высоцкий не мог, не желал с этим смириться и, как теперь всем ясно, был прав. Смириться — озна­чало признать свое поэтическое слово и свою работу «вне закона» на той земле, которую он до боли любил и отклик которой постоянно слышал,
На многомиллионную аудиторию обрушился шквал не слыханных ранее песен. Голос был яростной силы, неотшлифованный, ви­шенный благостности. Был совсем непривычен интонационный склад песен—речь принадлежала то явно автору, то явно меняла свой характер, выражая чью-то совсем другую судьбу, которую поэт безо всяких усилий брал на себя. Этот голос (и говор) то доносился буквально с сегодняшней улицы, то заставлял вспоминать о сказителях и о народном эпосе. Благодаря магнитофонным лентам песни Высоцкого стали принадлежностью современного быта. При том голос поэта жил на удивление свободно в разных временах, будто для него не было ни прошлого, ни будущего, только настоящее расширялось бесконечно. Он мог вплотную при­близить годы ушедшей в историю войны и заставить их пережить, а мог создать реальную картину того, чего в реальности вообще не существует, но—как знать…      
Кроме голоса было еще лицо. Оно очень изменилось с годами. Лицо мальчика, а потом вдруг, как-то сразу,—мужа, мужчины. Говорят: после сорока человек сам отвечает за свое лицо. Что-то дает природа, но потом внутренняя жизнь, как скульптор, лепит облик изнутри. Образ жизни Высоцкого определялся прежде всего невероятным напряжением творческой работы и полнотой душевной отдачи. И лицо его отразило именно это—постоянную сосре­доточенность работающего человека. Ничего лишнего, ничего актер­ского, никакого «грима». Публичность не приводила к развязной позе, не ослепляла. Напротив, удивительной была его постоянная собранность и почти невероятная зоркость взгляда.
Известно, что сборник «Нерв», хоть и вышел уже двумя изданиями, многими переписывался от руки, не только в глухих места страны, но и в Москве и Ленинграде. Эту книгу можно было купить за валюту в «Березке», за рубежом (оттуда она к нам нередко и попадала), но ни часу она не лежала на книжном прилавке. Стихи Высоцкого были недоступны тем, кто не умеет, не хочет или не может пользоваться изощренными способами сегодняшнего «приобретательства». Не будем преувеличивать и матери­альных возможностей рядового, нормального человека — пятьдесят рублей он не может вынуть из кармана, как один рубль. Так человек (читатель!) сторонится «черного рынка», будучи совестлив, как правило. Так вот, этому контингенту читателей стихи Высоц­кого до последнего времени были недоступны. Естественному желанию знать бесхозяйственность ставила препоны.
С другой стороны, — не будем скрывать -  есть люди, восприни­мающие поэзию Высоцкого как некое вторжение в отечественную словесность. На этот счет выработано немало доводов, которые мне кажется неуместным здесь оспаривать. Как ни странно, чаще всего за ними стоят мотивы предельно элементарные — боязнь за свой служебный стул (если речь идет о публикации), комплекс самоутверждения, перекрывающий иные качества характера, и, в любом случае, нежелание знать, как-то расширить свое представление о поэзии и ее связях с жизнью. Высоцкому сопро­тивляется не культура, а ее отсутствие, то есть бескультурье.
И оказывается, таким образом, что противники Высоцкого гораздо теснее связаны с теми, кого сам поэт называл «психо­патами», «кликушами». Но если таковые были при жизни поэта, вряд ли исчезли и теперь. Пустота души всегда чем-то заполняется. Враждебность ли это по отно­шению к поэту или взнервленная атмосфера поклонения — и то и другое есть искусственное, подлинной культуре не только чуждое явление, но иногда и опасное, ибо потенциально разрушительное. Когда человек, в силу ли возраста или иных индивидуальных причин, ищет дурмана (бессознательно боясь трезвости и самостоя­тельности), тут самое желанное — кумир, идол.
Его стремление петь много, долго, петь для всех и всюду, объяснялось, мне кажется, не только свойствами темперамента. Даже от тех поэтов, одновременно с которыми он в шестидесятые годы вышел на подмостки, он отличался индивидуальным ощуще­нием именно массовости аудитории. И сохранял это навсегда. В этом отношении другие менялись, он — нет.  Не всякий поэт ставит своей задачей во что бы то ни стало достучаться до сознания многих и таким образом их, многих, объединить. Само наличие слушателя-собеседника далеко не всегда, не во все времена для поэта есть осуществленный факт.
Слово Высоцкого было вызвано к жизни чувством доверия к людям, непосредственно к ним было обращено и потому лишено какой бы то ни было усложненности или изысканности. Простота его слов очевидна. Но у этой простоты своя сложность. При пуб­ликации она выказывает себя.
С обескураживающей простотой, которую лишь ребенку про­щают, Высоцкий в стихах говорил то, что думал. Между его лич­ными мыслями и словами, которые всем слышны, не было различия. Поэтому нет в его стихах фальши и двусмысленностей. Поэзия Высоцкого прямодушна. Это ее характер, ее природа. При всем естественном разнообразим понимания правды следует все же ска­зать, что поэт писал правду и выступал против лжи. Что же странного тогда в массовом отклике поэту? Когда люди к правде тянутся, учатся ее различать и обдумывать, когда именно ее, пусть суровую и беспокойную, они предпочитают, — это говорит лишь о нравственном здоровье людей, о том, что души их не за­гублены и совесть жива. Нужно ли подчеркивать, насколько это важно сегодня?
Простота поэзии Высоцкого несет в себе еще и другой смысл. Он более всего ценил живую, разговорную человеческую речь, которая по сравнению с литературной, то есть письменной, тоже  по-своему проста. Эта частная (не общая), повседневная, массовая  речь становилась основным поэтическим материалом и отстаивала себя и свое значение. Последнее я подчеркиваю, потому что под напором всякого рода газетных штампов, канцеляризмов, умножае­мых средствами массовой коммуникации, язык, которым пользуется народ в своем обиходе, хоть и охраняет себя, но и подлежит охране — как живой способ общение, как явление природы.
Когда стихи Высоцкого видишь на бумаге, их можно обдумать и рассмотреть. По-новому открывается способ работы поэта. Пользуясь чаще всего разговорной речью, Высоцкий располагает слова и фразы с тем умом и расчетом, с какими когда-то клали деревянные дома — и в деревне, и в городе. Когда на строгом учете было каждое бревно и каждый крепкий гвоздь, когда неожи­данная асимметрия если и возникала, то по живой — творческой — прихоти строителя, когда воздуху давался ход во всякое дерево, чтобы оно не гнило, не задыхалось, но дышало, по-своему продол­жало жить — не в лесу, но в человеческом строении, в доме. Эту ладную ручную работу, достойную мужа, мужчины, уважающего себя и свое дело, — одно удовольствие рассматривать в поэтических текстах Высоцкого.
Стихи Высоцкого как бы «успокаиваются» на бумаге. Слово дает себя разглядеть в разных связях—со звуком, со смыслом, с другими словами-соседями. В звучащей песне оно выплескивалось из всех пределов, а став напечатанным, являет свою дисциплину и неожиданный, достаточно строгий нрав.
Наверно, кому-то будет мешать память о его голосе — он неиз­бежно озвучивает многие строфы. Но  эта память скорее помогает, дает новый объем восприятию, толкает к сопоставлениям.
Стихотворение «Когда я отпою и отыграю...» не стало песней. С подмостков Высоцкий его не читал. В рабочем блокноте оно— рядом с песней к фильму «Единственная дорога». Один из образов даже повторяется в двух разных текстах, но лишь один текст стал песней. Стихи остались в архиве. По содержанию они связаны с «Памятником», написанным в те же годы, и на эту связь хочется обратить внимание. Поэт обдумывает не столько реальность своего конца, но свое поведение, так сказать, а присутствие смерти (или даже после нее?), и это поведение динамично. Элегический, меланхолический тон — это Высоцкому чуждо. Он бросает смерти вызов и верит в свою победу. Нет, он не предается мыслям о бессмертии поэзии, о собственных заслугах и тому подобном. Победа, о которой он пишет, стоит нечеловеческих усилии, и их, собственно, и перечисляет автор. Он их будто планирует, фиксируя необходимую их последовательность. «Посажен на литую цепь почета» — это действие принадлежит не ему, и ему оно враждебно.
Поэт ни от чего не бережет себя, не прячется, не уклоняется. Он может молчать, но говорит «за всех», нарушая немоту других. Люди ходят просто по земле—«поэты ходят пятками по лезвию ножа». Это поэтический образ, но и буквальное, повседневное состояние души.
Один из постоянных мотивов Высоцкого — осмысление отчаяния. Именно так: осмысление и преодоление. Разные смысловые полюсы слова «отчаяние» опре­деляют одно из самых блестящих поэтических исследований Высоц­кого — «Охоту на волков».
«Охота на волков» вызывает длинный и сложный ряд ассоциа­ций. Освободиться от них — значит обеднить собственное понима­ние поэзии и той переклички, которая всегда звучит в поэтическом хоре эпохи. Высоцкий «влезает» в чужую шкуру, чтобы перевести в поэтический образ неукротимое стрем­ление преодолеть преграду, запрет, мету, то есть границу возмож­ного. Он, как всегда, доводит психологическое напряжение ситуа­ции до предела и — выводит за этот, казавшийся установленным, предел. То же самое и в «Горизонте». Раздвинуть горизонт—это воспринимается не как азарт игры, но как чья-то коллективная, к поэту обращенная просьба, которую нельзя не выполнить, потому то выполняется она для других. И итог победы останется многим.
Последние свои стихи («И снизу лед, и сверху…») он оставил Марине Влади, уезжая из Парижа весной 1980 года. Прощался и, кажется, предвидел—навсегда. Двенадцать лет они были вместе. Над второй строкой последней строфы им было вписано: «двена­дцать лет». В стихах сплетены и друг от друга неотделимы любовь, благодарность любимой женщине, сознание выполненного долга перед людьми. Но кажется, самое главное тут — вера в возвраще­ние к людям, в свою от них неотделимость. Высоцкий свято верил в человека. Для него слова «долг», «совесть», «любовь», «друг» наполнялись, высочайшим духовным смыслом. Ему было что спеть, что сказать людям.
Высоцкий всегда отталкивается от конкретного факта, но потом идет к необычайной метафорической насыщенности стиха. Его стихи нередко бывают связаны метафорами, как хорошим креплением, в котором не так просто развязать все узлы. Прост факт—человек, стоя на берегу, наблюдает беспокойное торе: «Штормит весь вечер...» Или—корабль сел на мель, команда его покинула. Или еще проще—картошка гниет на полях, ее некому убирать. Поэт оживляет, по-своему воодушевляет любой факт, дает ему выговориться. Корабль у него кричит, убеждает, просит, как человек, попавший в беду. Свою обиду, брошенность, надежду он выражает так, что в нас вызывает способность откликнуться. А это немало.
И он спорил, боролся за справедливость, ненавидел мещанство, беспощадно бичевал недостатки. “Он импровизировал, увлекался, преувеличивал, был дерзок и насмешлив, дразнил и разоблачал, одобрял и поддерживал”, — говорил Р.Рождественский.
И, наконец, последнее. Поэзия Высоцкого разнообразна по те­мам, содержанию, жанрам, способам обработки материала. Одно в ней постоянно — она песенна по своей природе, оттого так естественно и часто в песню и устремлялась, ее лад искала и находила.
С большим поэтом, даже если он ошибается или преувеличи­вает, нет желании спорить. К нему лучше прислушаться.
§ 2. Первые песни
Но начнём с самого начала. Первые свои песни Володя писал для своих близких друзей в жанре «городского романса». Эти песни являлись отражением того времени, ведь 40-50 годы – это время сталинских репрессий, время войны и разрухи, голода и холода, нищеты, но всё-таки большой веры в настоящее и лучшее будущее. Дань и память сталинским репрессиям Высоцкий отдаст позже в песне «Банька по-белому», а пока большое количество заключённых и освободившихся из тюрем не могли не создать свой собственный песенный жанр – «Блатная песня», которого и придерживался в своих первых песнях Володя Высоцкий. Они были написаны по услышанным рассказам  бывших заключённых, да и просто огромный талант поэта позволил ему где-то домыслить, где-то представить, как могло всё быть, как есть на самом деле. Героями этих песен были люди, так или иначе нарушавшие закон: домушники, щипочи, рецидивисты, шулера. Эти песни написаны с юношеским задором и огромным юмором. В песнях Высоцкий не превозносил блатную жизнь, не восхищался ей, а просто показал, что она существует, что её породила сама система. За блатной оболочкой прослеживаются темы дружбы и продажности, любви, сострадания к этим людям, зачастую маленькие факты автобиографии:
«Я рос как вся дворовая шпана
  Мы пили водку, пели песни ночью…»[1]
или
«Я вырос в Ленинградскую блокаду,
  Но я тогда не пил и не гулял
  Я видел, как горят огнём Бадаевские склады
  В очередях за хлебушком стоял»[2]
Эти первые песни исполнялись в узком кругу друзей, вечером на кухне, но благодаря началу магнитофонной эры быстро вышли за его пределы и разлетелись по всей стране. Они и проложили дорогу тогда ещё молодому, но очень талантливому поэту.
Блатные принимали его за своего, то есть человека сидевшего в тюрьме. Говорили, что слышали эти песни раньше, что они написаны ещё до революции и т.д. В этом и был талант. Высоцкий смог примерить на себя шкуру другого, влезть в неё и почувствовать окружающий мир, так как его чувствует описываемый им человек, в созданной для него ситуации. Конечно же, здесь сыграл огромную роль и актёрский талант Володи.
§ 3. Песни о дружбе
Следующий этап творчества В.С. Высоцкого наступает с момента поступления в Московский театр драмы и комедии на Таганке под руководством Юрия Любимова, где поэт проработал до самой смерти. Играя в театре, Высоцкий начинает писать песни для спектаклей, а так же для кинофильмов. Очень часто песни созданные им оказывались как бы на несколько размеров больше самого спектакля или фильма. И каждый раз у этих песен начиналась своя жизнь. Они сразу же шли к людям, шли, будто бы минуя сцену и экран.
Одними из таких песен являются песни, написанные к кинофильму «Вертикаль». Был такой вроде бы не плохой фильм. Был и прошёл. А песни написанные Владимиром Высоцким для этого фильма, остались. Для альпинистов они стали как бы гимном. Строчки из этих песен выбивали на могилах погибших альпинистов их друзья.
«Если друг оказался вдруг
  И не друг и не враг, а так
  Если сразу не разберёшь
  Плох он или хорош…»[3]
Эти песни пронизаны героизмом тех людей, которые занимаются этим опасным видом спорта. Но опять таки это только оболочка, за которой видна главная тема — дружба, взаимовыручка, мужество идти до конца и ни когда не сдаваться. Эта тема присуща всему творчеству Высоцкого. Для своих песен он всегда выбирает ситуации, когда люди рискуют жизнью, когда они «вдоль обрыва, по над пропастью, по самому по краю». Высоцкий на своих выступлениях часто говорил, что ему нравится писать, когда что-то происходит, маленькие происшествия из жизни и не любит писать, когда люди сидят, едят, смотрят телевизор, т.е. ни чего не делают. Хотя и это он часто высмеивал в своих шуточных песнях.
После «Вертикали» в народ ушли такие замечательные песни: «Скалолазка», «Песня о друге», «Прощание с горами». Песни, которые давали толчок к покорению новых жизненных вершин.
«Так оставьте ненужные споры –
  Я себе уже всё доказал:
  Лучше гор могут быть только горы
  На которых ещё не бывал.»[4]
§ 4. Военные песни
Огромное значение в творчестве Владимира Высоцкого занимают песни, написанные на тему о войне. Почему поэт, человек, который по своему возрасту явно не мог принимать участие в войне, всё-таки пишет о ней, более того – не может не писать? Поэт считал, что пусть война давно закончилась, но в памяти народа должна остаться вечная память о погибших в боях за Отечество.
    продолжение
--PAGE_BREAK--«Здесь раньше вставала земля на дыбы,
  А нынче гранитные плиты.
  Здесь нет ни одной персональной судьбы
  Все судьбы в единую слиты.
  У братских могил нет заплаканных вдов,
  Сюда ходят люди по крепче.
  На братских могилах не ставят крестов,
  Но разве от этого легче?..»[5]
 
 Песни Володи Высоцкого о войне – это, прежде всего, песни очень настоящих людей. Людей из плоти и крови. Сильных, усталых, мужественных, злых и добрых одновременно. Таким людям можно доверить и собственную жизнь и Родину. Такие не подведут. И опять таки это возможность для актёра примерить и сыграть новые роли, побывать на месте того человека из тех времён и окунуться в события тех лет. Высоцкому это удалось. Удалось на славу.
«Наши мёртвые нас не оставят в беде,
  Наши павшие – как часовые.
  Отражается небо в лесу, как в воде,
  И деревья стоят голубые».[6]
На концертах ветераны войны плакали, дарили ему цветы и подарки. В своих письмах участники тех военных событий спрашивали Высоцкого, где он воевал, с кем был в одном полку. Они принимали молодого парня, не принимавшего участия в боях за своего, за однополчанина. Для поэта это была самая большая награда. Высоцкого очень трогали эти письма, и он часто говорил: «Лучше получать письма, где тебя принимают за своего, однополчанина, чем письма, где тебя считают товарищем по камере». И он благодарил людей новыми песнями, новыми ролями в театре и кино.
Одна из таких ролей это роль в спектакле «Антимиры». Этот спектакль был посвящён всем молодым поэтам и писателям, не вернувшимся с войны. Это не в прямом смысле спектакль. Просто актёры выходили и читали стихи молодых поэтов, не по годам мудрые и поэтичные, раскрывающие героизм всей страны и каждого солдата в частности. Жаль только, что авторы сами не смогли читать их со сцены. Им и посвящена эта постановка. Высоцкий в этом спектакле исполнял свои песни и читал свои стихи наряду со стихами других поэтов.
Своей военной тематикой Володя Высоцкий как бы извинялся за то, что не имел возможности принимать участия в боях.
«Я кругом и навечно виноват перед теми
  С кем сегодня встречаться почёл бы за честь
  Но хотя мы живыми до конца долетели
  Жмёт нас память и мучает совесть
  У кого, у кого она есть».[7]
Можно рассказать о войне всю правду. Показать все её ужасы и весь её трагизм, но ни у кого не получится докопаться и показать её с таких неожиданных сторон, как мог это сделать Владимир Семёнович Высоцкий. Мы можем видеть войну не только глазами солдат, но и боевого истребителя:
«Я Як истребитель, мотор мой звенит
  Небо – моя обитель
  А тот, который во мне сидит
  Считает, что он – истребитель…»[8]
Мы можем видеть войну глазами заключённых штрафных батальонов:
«Считает враг: морально мы слабы, —
  За ним и лес, и города сожжены.
  Вы лучше лес рубите на гробы
  В прорыв идут штрафные батальоны».[9]
Штрафные батальоны у Высоцкого – символ трагического героизма. Он не хочет разбираться, почему люди туда попали. Он ощущает как свою, их готовность погибнуть за родину, ставшую к ним суровой.
Даже есть одна шуточная песня про человека, которого должны расстрелять, написанная от его имени. Кстати песня, имеющая под собой реальную основу: «Тот, который не стрелял».
«Я вам мозги не пудрю,
  Уже не тот завод:
  В меня стрелял поутру
  Из ружей целый взвод».[10]
Песни Высоцкого о войне в тоже время и непременно о Земле. Земля тогда была бескрайним полем боя. Земля теперь может стать жертвой последней войны.
«Материнства не взять у Земли
  Не отнять, как не вычерпать моря.
  Кто поверил, что Землю сожгли,
  Нет, она почернела от горя».[11]
Убить неубиваемое, расстрелять вечное. У Высоцкого есть песня «Расстрел горного эха». Зачем понадобилось расстреливать эхо? От злобы? Ради потехи? Чтоб не было свидетеля, разносящего слух? Стреляют нелюди. Фашисты для Высоцкого не люди в победном своём марше, а лишь номера: первый – второй. А эхо – живое. Оно и сейчас несёт нам голос Высоцкого.
«Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья, и зелья,
  Чтоб не был услышан ни кем громкий топот и храп, топот и храп,
  Пришли умертвить, обеззвучить живое, живое ущелье –
  И эхо связали, и в рот ему сунули кляп».[12]
                                            
§ 5. Песни-роли
Многие песни Высоцкого чем-то похожи на роли. Роли из ни кем не поставленных и более того – ни кем ещё не написанных пьес. Пьеса с такими ролями, конечно, могли бы быть написаны, появиться на сцене. Пусть не сегодня, так завтра, послезавтра. Но дело в том, что ждать до завтра Высоцкий не хотел. Он хотел играть эти роли сегодня, сейчас, немедленно. И поэтому сочинял их сам, сам был режиссером и исполнителем.
Он торопился, примерял на себя одежды, характеры и судьбы других людей: смешных и серьёзных, практичных и бесшабашных, реальных и выдуманных. Он влезал в их заботы, проблемы, профессии и жизненные принципы, демонстрировал их способность мыслить и манеру говорить.
Он импровизировал, увлекался, преувеличивал, был дерзок и насмешлив, дразнил и разоблачал, одобрял и поддерживал. При чем все это он делал так талантливо, так убедительно, что иные даже путали его с теми персонажами, которых он изображал в своих песнях. Высоцкий вроде бы и не обращал на это, ни какого внимания. Он снова и снова выходил на сцену, продолжал сочинять и петь свои всегда неожиданные, разноплановые, злободневные – «песни – роли».
Мы видим поэта, который пытается бороться. Который пытается сойти с той колеи, по которой идут все, идут прямёхонько в тупик.
«Сам виноват – и слёзы лью,
  И охаю
  Попал в чужую колею
  Глубокую
  Я цели намечал свои
  На выбор сам
  А вот теперь из колеи
  Не выбраться».[13]
Поэт призывает:
«Эй, вы! Задние! Делай, как я
  Это значит – не надо за мной
  Колея эта – только моя
  Выбирайтесь своей колеёй».
В своих стихах он примеряет себя не только к людям, но и к животным. У него есть две замечательные песни: «Охота на волков», «Охота с вертолета». За образом загнанного егерями волка – вожака бесстрашно прорывающегося за флажки, мы видим самого Высоцкого.
«Рвусь из сил и из всех сухожилий
  Но сегодня – опять, как вчера, —
  Обложи меня. Обложили!
  Гонят весело на номера!»[14]
«Охота на волков» -  гимн свободе и борьбе за неё.
«Наши ноги и челюсти быстры
  Почему же, вожак, дай ответ-
  Мы затравленно мчимся на выстрел
  И не пробуем через запрет?!»14
Эта песня пришла, когда так думали все. И он сказал за всех. Ещё одна песня написана от имени коня «Иноходец», которая чётко и ясно раскрывает позицию Высоцкого «не как все».
«Я скачу, но я скачу иначе,
  По камням, по лужам, по росе,
  Бег мой назван иноходью, значит
  По – другому, то есть не как все».[15]
§ 6. Голос исполнения
Исполняя песни, Высоцкий мог быть таким грохочущим, таким штормовым и бушующим, что людям, сидящим в зале, приходилось, будто от сильного ветра, закрывать глаза и втягивать головы в плечи. И казалось ещё секунда и рухнет потолок, и взорвутся динамики, не выдержав напряжения, а сам Высоцкий упадёт, задохнётся, умрёт прямо на сцене.
Казалось на таком нервном накале не возможно петь, нельзя дышать! А он пел. Он дышал. Пел, как кричал, потому что что-то в нём кричало. За нас за всех крик. Голос – всегда изъявление души. Голос Высоцкого – щедрый, расточительный подвиг. А ведь расчетливых подвигов и не бывает.
За то его следующая песня могла быть потрясающе тихой. И от этого она ещё больше западала в душу. Высоцкий только что казался пульсирующим сгустком нервов, вдруг становился воплощением возвышенного спокойствия, становился человеком, постигшим все тайны бытия. И каждое слово звучало по – особому трепетно. Он выбрал себе манеру исполнения с длящимися, но жёсткими согласными, раскатистым «Р», открыто и ясно звучащими гласными. Он сделал это естественной частью глубоко личного, оригинального и эмоционально насыщенного исполнения. В жизни он говорил, совершено не так – тихо, мягко, с застенчивой улыбкой, богатым набором лукавых, насмешливых интонаций. На сцене его голос достигал последних рядов балкона. Так удивительно ли, что народ признал своим и Высоцкого и его голос. Да как ещё признал.
Он пробовал себя в различных интонациях, он искал себя для своих песен всё новые и новые краски, новые детали, и поэтому его песни имеют несколько вариантов, изменений, сокращений. И в этом тоже он, Высоцкий, — его натура, его неудовлетворённость собой, его способ творчества.
Музыка для Володи подчас служила лишь аккомпанементом. Он писал много текстов, и ему не хватало времени, требовательности отрабатывать мелодию. Он часто «ломал» её, подгонял под рифму стиха, что парой получалась не удачно. Но он так мастерски исполнял свои песни, что звуковой ряд уходил на второй план, оставался смысл строк. Это музыкальная грубоватость и вызывала у слушателей особое доверие к его песням, притягивала к ним.
§ 7. Песни о России
Как гражданин своей страны, Высоцкий не мог не писать о России и своём народе. В цикле песен о России: «Кони привередливые», «Купола», «Дом», «Как по Волге матушке», — Высоцкий показывает всю любовь и нежность к своему народу, который столько страдал и страдает.
«Дом» это одна из лучших песен Володи Высоцкого, в которой очень чётко видна судьба России. Здесь «Дом» — это Россия. Поэт чётко показал, как люди маются, живут скученно, но и трагически разобщено. Они утеряли представление о нормальной жизни, о любви, о труде. Они не замечают, когда кто-то умирает или кого-то убивают. Они тоскуют толи по прошлому, толи по будущему, а в настоящем жить не умеют. Про прошлое выдумывают, то чего не было, а про будущее ни чего толком не знают. Они не разумны в своих действиях, но чего-то ещё хотят, на что-то надеются. В этом доме кипит своя энергия жизни. И лишь взглянув на этот дом как бы со стороны Высоцкий показал Россию и её народ. Но здесь видна надежда на единение и страстная тоска по лучшей жизни выраженная голосом Высоцкого:
«Кто ответит мне, что за дом такой?
  Почему во тьме, как барак чумной!
  Свет лампад погас, воздух вылился
  Али жить у вас разучилися?
  Двери настежь у вас, а душа взаперти!
  Кто хозяином здесь – напоил бы вином?!
  А в ответ мне: — Видать, был ты долго в пути
  И людей позабыл – мы всегда так живём.
  Траву кушаем, век на щавеле,
  Скисли душами – опрыщавели
  Да ещё вином много тешились.
  Разоряли дом – дрались, вешались…»[16]
И конечно песня «Купола», которая до последнего слова пронизана болью за свою страну.
«Я стою, как перед вечною загадкою,
  Пред великою да сказочной страною –
  Перед солоно — да горько-кисло-сладкою,
  Голубою, родниковою, ржаною.
  Грязью, чавкая жирной да ржавою,
  Вязнут лошади по стремена,
  Но влекут меня сонной державою,
  Что раскисла, опухла от сна».[17]
§ 8. Высоцкий-лирик
Когда Высоцкий обрёл опыт в поэзии, в своём творчестве стал затрагивать тему любви. Его лирические стихи навеяны огромной любовью к Марине Влади. Это была странная любовь, месяцами они не виделись, общаясь лишь по телефону, но эту любовь Высоцкий пронёс через всю жизнь.
«Я дышу, — и, значит, я люблю!
  Я люблю, — и, значит, я живу!»[18]
Глава 3. Народный философ
Владимир Высоцкий был оди­нок. Более одинок, чем многие себе представляли. У него был один друг—от студенческой скамьи до последнего дня. О существовании этой верной дружбы не имели и понятия многочисленные «друзья», число которых сейчас, после-смерти поэта, невероятно возросло.
Откуда взялся этот хриплый рык? Эта луженая глотка, которая была способна петь согласные? Откуда пришло ощущение трагизма в любой, даже пустяковой песне? Это пришло от силы. От московских дворов, где сначала почиталась сила, потом—все остальное. От детства, в котором были ордера на сандалии, хилые школьные винегреты. бублики «на шарап», драки за штабелями дров. Волна инфантилизма, захлестнувшая в свое время все песенное творчество, никак не коснулась его. Он был рожден от силы. страсти его были недвусмысленны, крик нескончаем. Он был отвратителен эстетам, выдававшим за правду милые картин­ки сочиненной ими жизни. Помните: «… А парень с милой девушкой на лавочке прощается»? Высоцкий—«Сегодня я с большой охотою распоряжусь своей субботою». Вспомните: «Не могу я тебе в день рождения дорогие подарки дарить...» Высоцкий—«… А мне плевать, мне очень хочется!» Он их шокировал и формой, и содержанием. А больше всего он был ненавистен эстетам за то, что пытался говорить правду, ту самую правду, мимо которой они проезжали в такси или торопливым шагом огибали ее на тротуарах. Это была не всеобщая картина жизни, но этот кусок был правдив. Это была правда его, Владимира Высоцкого, и он искрикивал ее в своих песнях, потому что правда эта была невесела.
Написано в 1980 году для стенной газеты Московского клуба самодеятельной песни «Менестрель».
Владимир Высоцкий страшно спешил. Будто предчув­ствуя свою короткую жизнь, он непрерывно сочинял, успев написать что-то около шестисот песен. Его редко занимала конструкция, на его ногах скорохода не висели пудовые ядра формы, часто он только намечал тему и стремглав летел к следующей. Много россказней ходит о его запоях. Однако мало кто знает, что он был рабом поэтических «запоев»—по три-четыре дня, запершись в своей комнате, он писал как одержимый, почти не делая перерывов в сочинительстве. Он был во всем сторонником силы—и не только душевно-поэтической, но и обыкновенной, физической, которая не раз его выручала и в тонком деле поэзии. В век, когда песни пишутся «индустриальным» способом: текст—поэт, музыку— композитор, аранжировку—аранжировщик, пение—певец, Владимир Высоцкий создал совершенно неповторимый стиль личности, имя которому—он сам и где равно и неразрывно присутствовали голос, гитара и стихи. Каждый из компонен­тов имел свои недостатки, но, слившись вместе, как три кварка в атомном ядре, они делали этот стиль совершенно неразрываемым, уникальным, и многочисленные эпигоны Высоцкого постоянно терпели крах на этом пути. Их голоса выглядели просто голосами блатняк, их правда была всего лишь пасквилем.
Однажды случилось странное: искусство, предназначен­ное для отечественного уха, неожиданно приобрело валют­ное поблескивание. Однако здесь, как мне кажется, успех меньше сопутствовал артисту. Профессиональные француз­ские ансамблики никак не смогли конкурировать с безгра­мотной гитарой мастера, которая то паузой, то одинокой семикопеечной струной, а чаще всего неистовым «боем» сообщала нечто такое, чего никак не могли выговорить лакированные зарубежные барабаны.
Владимир Высоцкий испытывал в своем творчестве немало колебаний, но колебаний своих собственных, рожден­ных внутри себя. Залетные ветры никак не гнули этот крепкий побег отечественного искусства. Ничьим влияниям со стороны, кроме влияния времени, он не подвергался и не уподоблялся иным бардам, распродававшим чужое горе и ходившим в ворованном терновом венце. У Высоцкого было много своих тем, море тем, он мучался скорее от «трудно­стей изобилия», а не от модного, как бессонница, бестемья.
Ему адски мешала невиданная популярность, которой он когда-то, на заре концертирования, страстно и ревниво добивался и от которой всю остальную жизнь страдал. Случилось удивительное: многие актеры, поэты, певцы, чуть ли не ежедневно совавшие свои лица в коробку телевизион­ного приемника—признанного распространителя моды, ни по каким статьям и близко не могли пододвинуться в популярности к артисту, не имевшему никаких званий, к певцу издавшему скромную гибкую пластинку, к поэту, ни разу (насколько я знаю) не печатавшему свои стихи в журналах, к киноактеру, снявшемуся не в лучших лентах. Популярность его песен (да простят мне это мои выдающиеся коллеги) не знала равенства. Легенды, рассказывавшиеся о нем, были полны чудовищного вранья в духе «романов» пересыльных тюрем. В последние годы Высоцкий просто скрывался, репертуарный сборник Театра на Таганке, в котором печатаются телефоны всей труппы, не печатал его домашнего телефона. Он как-то жаловался мне, что во время концертов в Одессе он не мог жить в гостинице, а тайно прятался у знакомых артистов в задних комнатах временного цирка шапито. О нем любили говорить так, как любят говорить в нашем мире о предметах чрезвычайно далеких, выдавая их за легкодостижимые. Тысячи полузнакомых и незнакомых называли его Володей. 3 атом смысле он пал жертвой собственного успеха…
    продолжение
--PAGE_BREAK--Владимир Высоцкий всю жизнь боролся с чиновниками, которым его творчество никак не представлялось творчеством и которые видели в нем все, что хотели видеть,— блатнягу, пьяницу, истерика, искателя дешевой популярности, кумира пивных и подворотен. Пошляки и бездарности издавали сборники и демонстрировали в многотысячных тиражах свою душевную пустоту, и каждый раз их лишь легко журили литературоведческие страницы, и дело шло дальше. В то же время все, что делал и писал Высоцкий, рассматривалось под сильнейшей лупой. Его неудачи в искусстве были почти заранее запрограммированы регулярной нечистой подтасовкой, но не относительно тонкостей той или иной роли, а по вопросу вообще участия Высоцкого в той или иной картине. В итоге на старт он выходил совершенно обессиленный.
В песнях у него не было ограничений—слава богу, магнитная пленка есть в свободной продаже. Он кричал свою спешную поэзию, и этот магнитофонный крик висел над всей страной—«от Москвы до самых до окраин». За его силу, за его правду ему прощалось все. Его песни были народными, и сам он был народным артистом, и для доказательства этого ему не нужно было предъявлять удостоверения.
Он предчувствовал свою смерть и много писал о ней. Она всегда представлялась ему насильственной. Случилось по-другому: его длинное сорокадвухлетнее самоубийство стало оборотной стороной медали—его яростного желания жить.
Сколько чудес за туманами кроется—Не подойти, не увидеть, не взять,—Дважды пытались, но бог любит троицу-Глупо опять поворачивать вспять.Выучи намертво, не забывайИ повторяй как заклинанье:«Не потеряй веру в тумане, Да и себя не потеряй!»
Было когда-то—тревожили беды нас,—Многих туман укрывал от врагов.Нынче, туман, не нужна твоя преданность-Хватит тайгу запирать на засов! Выучи намертво, не забывайИ повторяй как заклинанье:«Не потеряй веру в тумане, Да и себя не потеряй!»
Тайной покрыто, молчанием сколото—
Заколдовала природа-шаман.
Черное золото, белое золото
Сторож седой охраняет—туман.
Только ты выучи, не забывай
И повторяй как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»
Что же выходит—и пробовать нечего,
Перед туманом ничто человек?
Но от тепла, от тепла человечьего
Даже туман поднимается вверх!
Выучи, вызубри, не забывай
И повторяй как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»
1968
Глава 4. Народный артист

То ли мед, то ли горькая чаша,
То ли адский огонь, то ли храм…
Все, что было его – нынче ваше.
Все для вас. Посвящается вам.
Б. Окуджава
После некоторых людей остается только черточка между двумя датами. После него остались песни, спектакли, стихи, его жизнь, память…
Он не вышел ни званьем, ни ростом.
Не за славу, не за плату –
На свой, необычный манер
Он по жизни шагал над помостом
По канату, по канату,
Натянутому, как нерв.
Теперь ему было бы 60. Как бы он жил, как бы он творил в современном мире? Трудно было бы ему, намного труднее, чем в “застойные годы”. Поэт – это очень чувствительный человек, все, что происходит вокруг, сильно влияет на его душевное состояние. Если Высоцкий не мог терпеть авторитарный режим в нашей стране, крича об этом в своих песнях, срывая голос, разбивая в кровь пальцы о струны, не соглашаясь с устоявшимися принципами, то в наше время… Возможно, именно поэтому в России сейчас так мало творческих личностей. Творческие люди-то есть, а вот личностей…
Он не только не соответствовал государственной системе (лучше бы сказать – система не соответствовала размаху его личности), Высоцкий еще и не был признан как поэт. Самими поэтами. И дело не в том, что его не приняли в союз писателей – не хватало необходимого минимума напечатанных строчек, и это при том, что воскресными вечерами из каждого окна звучал его хрипловатый голос – дело в том, что сами слушатели не считали его поэтом. Бардом – да, но не служителем муз, не поэтом в общепринятом понимании. Один только, зато, наверное, самый великий из его современников-поэтов Иосиф Бродский увидел в нем равного себе.
Популярность Высоцкого в 70-е стала почти легендарной. Приведу лишь один пример. На “Мелодии” записывали новый альбом. Тиражный выпуск его не удался – сверху поступило соответствующее указание. Однако уже через неделю именно эти, последние записи Высоцкого звучали в Магадане, в Риге и на всем пространстве между ними – на склеенных обрывках магнитной ленты.
Я скольжу по коричневой пленке…
Или это – красивые сны?
Простыня на постели в сторонке
Смята комом, огни зажжены.
Или просто погашены свечи?
Я проснусь – липкий пот и знобит.
Лишь во сне долгожданные речи,
Лишь во сне яркий факел горит.
Здесь смысл, здесь девиз и способ – способ донесения своей поэзии до слушателя. И только в последние годы выходят его книги и пластинки, только сейчас, в связи с юбилеем, издано полное собрание сочинений Высоцкого. Бродский, да что Бродский – Ахматова, Мандельштам и Набоков еще ждут своей очереди. Они еще не классики, ведь академические собрания как бы автоматически переводят автора в разряд классиков. Кто из больших художников удостоился этого при жизни?
Современник Высоцкого, актер Андрей Миронов, после одного из скандалов в театре, произнес :“Чтобы жить в России вечно, нужно умереть”.
Однако перед тем необходимо здесь родиться и прожить свой век так, чтобы в день твоего шестидесятилетия в каждом доме звучал твой голос, читались книги с твоими стихами, чтобы всюду жила, нет, не память – живая душа. Во всем мире вряд ли найдется такая страна и такой человек, которого бы его родина любила так, как Россия любит Высоцкого. Даже если бы он обладал только одним из своих талантов, он мог бы стать известнейшим человеком. Но разносторонность – это сущность его. Иначе Высоцкий не был бы тем Высоцким, которого мы знаем.
Работая в театре на Таганке под руководством Юрия Любимова, он хоть и ссорился с режиссером, но постоянно получал главные роли.
Их отношения походили на отношения отца и блудного, непослушного сына. Сколько раз Любимову приходилось отменять спектакли только из-за того, что отказывался играть или просто-напросто исчезал Высоцкий! Через некоторое время следовало объяснение, режиссер грозился уволить актера или передать его роли другим.
Но вечером Высоцкий выходил на сцену и… ни о каком увольнении речи уже не было: отработав спектакль, он заставлял публику, приходившую, кстати, часто только “на него”, аплодировать стоя. На сцене Высоцкий выкладывался полностью: в таких больших спектаклях, как, например, “Жизнь Галилея” он терял два-три килограмма веса за вечер. Однако психика страдала сильнее: главные роли, требовавшие высочайшего актерского профессионализма, постоянное новаторство (достаточно вспомнить только Гамлета с гитарой), особый дар взаимодействия с залом, когда каждый зритель ощущает всю гамму чувств, сострадает актеру-персонажу, – все это изнашивает сильнее любых физических перегрузок.
“На сцене неистово кричит и бьётся полураздетый человек. От пояса до плеч он обмотан цепями. Ощущение страшное. Сцена наклонена под углом к полу, и цепи, которые держат четыре человека, не только сковывают пленника, но и не дают ему упасть”, – так вспоминает Марина Влади о первой встрече с Высоцким, которая произошла в 1967 году на спектакле “Пугачев”. Описанный ею монолог Хлопуши известен всем.
Постоянно гастролируя по стране с театром, Высоцкий параллельно выступал сам, один. Точнее, вдвоем – с гитарой. Он пел свои песни везде, где было можно и нельзя. А нельзя было почти везде. Марина Влади в своей известной книге “Владимир, или Прерванный полет” вспоминает: “Темы баллад разнообразны. Война, спорт, сказки…
Здесь есть и песни протеста, но сам автор говорит, что он старается писать об общечеловеческих проблемах. В своих стихах он размышляет о жизни, смерти, о судьбе, о ненависти, о любви, о несправедливости, о героизме, о страдании, о свободе, о дружбе.
Высоцкий не является официальным поэтом, то есть его тексты не печатаются. Но стихи и баллады используются в кино. Он поет перед студентами, рабочими, на заводах, в университетах, в различных организациях. Он поет на сцене и на экране. “Я не пишу для определенной категории зрителей, – говорит он, – я стараюсь затронуть душу людей вне зависимости от их возраста, профессии, национальности. Я не люблю легких песен. Я не люблю, чтобы на моих концертах люди отдыхали. Я хочу, чтобы моя публика работала вместе со мной, чтобы она творила. Наверное, так установилась моя манера. Моя песня – это почти крик”.
Баллады Высоцкого – это монологи разных людей. Но он всегда поет от первого лица и становится, таким образом, участником того, о чем поет. Он старается влезть в шкуру своих героев, жить и умирать вместе с ними”.
Прямая речь Владимира Высоцкого в книге Марины Влади принадлежит самому Высоцкому. Кто еще мог бы так точно и коротко объяснить суть его личности и работы? Он написал это о себе для конферансье, выступая с концертом в Мексике, где Высоцкого до того никто не знал. После концерта и телетрансляции телефон в студии разрывался от многочисленных звонков благодарных и потрясенных слушателей.
Высоколобые критики сочли, что такой успех рассчитан только на массы, оттого, мол, Высоцкого и не принимают профессионалы.
Стоит ли теперь доказывать ошибочность или просто лживость этого мнения? Только пример – решайте сами.
Во время гастролей по Америке, в Лос-Анджелесе Высоцкому довелось встретиться с голливудскими актерами. Они, сами понимаете, люди сложные, избалованные славой, много повидавшие на своем веку. Но послушав Высоцкого всего полтора часа, они плакали, хотя ни слова не поняли. А это ведь не кто-нибудь – такие мастера, как Лайза Минелли и Роберт де Ниро!
В отличие от американских “звезд” или современных воротил отечественной эстрады, Высоцкий не был недоступным кумиром – он везде и всегда, в любом зале и в каждой компании был “своим”. Его просили петь – он пел, поговорить – запросто… Да и сам он никогда не считал себя лучшим: актером, певцом, поэтом. Всегда ставил себе цель – достичь уровня некоего лучшего деятеля в данной области.
Если говорить о планке в литературе – для Высоцкого это был Пушкин. Господь с вами, не о величии и известности речь, – о мастерстве и самоотдаче. Есть некоторое сходство между 60 – 70-ми годами века нынешнего и 20 – 30-ми века минувшего: тогда у читателей был Пушкин, теперь – Высоцкий.
Оба творили время, благодаря тому и другому менялась жизнь, оба влияли на историю, оба не боялись правды сами и не боялись говорить ее другим, в том числе и власть предержащим, каждый из них был своеобразным мерилом, индикатором своего времени, времени, в котором они жили и которое их погубило: Пушкина – “отсутствием воздуха” по Блоку, Высоцкого – убийственной изнанкой маски “светлого будущего”.
Интересная у нас история: каждый раз в самую трудную для России минуту, во время самого тяжелого кризиса, находится человек, который взваливает себе на плечи нацию и тащит ее, как крест, к уже, казалось бы, навсегда утраченному уровню. Нет, это вовсе не политики, не реформаторы, не “вожди” – это поэты, писатели, музыканты, философы, словом, люди культуры и искусства, возрождающие самосознание народа.
Говорят, что Высоцкий родился не вовремя: родись он позже, может быть, прожил бы больше сорока двух. Но ведь жизнь поэта – это жизнь его стихов. Чем дольше мы будем изучать его творчество, слушать песни, смотреть фильмы, записи спектаклей, тем дольше будет жить он сам. А когда человек родился – имеет ли это такое уж важное значение для него? Впрочем, с великим человеком иначе: не будь во второй половине ХХ века в СССР Высоцкого, неизвестно, что было бы сейчас. А сейчас многое уже в наших силах, в том числе – продлить его жизнь: не забыть. Не смогли сохранить его при жизни – умерло тело; не сохраним его теперь мы – умрет и душа…
Неужели через десять-двадцать лет от Высоцкого останется только несколько песен и фраз, ставших афоризмами? А все остальное, то, что криком своим он пытался донести до нас, канет в небытие?
Мы должны передать нашим потомкам не одного только “легкого” Высоцкого. Судьбы всех крупных русских художников, созидателей – трагичны. Высоцкий – не исключение. Поэтому забыть его нельзя, но не забыть – мало: надо не отдать пошлякам, не исковеркать, а это значит – понять и сберечь во всей хрупкости живого, чтобы те, кто будут после нас, таким и узнали его, живым и настоящим, не исправленным, не отредактированным, не глянцевым.
А потом, по прошествии года,
Как венец моего исправленья,
Крепко сбитый, литой монумент
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье,
Под мое – с намагниченных лент.
Тишина надо мной раскололась –
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет, –
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.

Саван сдернули – как я обужен! –
Нате, смерьте!
Неужели такой я вам нужен
После смерти?!
Заключение
Цель большинства стихотворений Высоцкого — снять с читателя розовые очки, высмеять его благодушие и окунуть в мир высших ценностей человеческого бытия. Поэзия Высоцкого не оставляет шанса на спасение в неизменной действительности. Стихотворения поэта — художественное пророчество о мощных катаклизмах, участниками и свидетелями которых мы являемся ныне.
Если попытаться определить место Высоцкого в истории нашей культуры одним словом, то самым точным, будет: олицетворенная совесть народа. Поэтому и любимец народа, поэтому и массовое паломничество к его могиле на Ваганьковском вот уже, сколько лет, поэтому и нескончаемое море цветов у его памятника. При жизни он не стал ни народным, ни заслуженным, ни лауреатом. Официальных наград и званий удостоен не был. Но поистине народным стал. Его талант, его творчество и явились тем самым нерукотворным памятником. Масштабность народной национальной трагедии, связанной с потерей Владимира Высоцкого, отражается в тысячах стихов, посвященных его памяти. Их пишут рабочие, инженеры, учителя, ученые, артисты, писатели и поэты. Они возникли, как ливень, как град, и поток этот не иссяк до сих пор. В нём смешались, как во время пожара, маститые «львы» нашей поэзии и безвестные авторы. Трудно сказать, чьи произведения лучше.
Исчезновение километровой очереди на Ваганьковом кладбище в Москве 25 января и 25 июля, кажется, не отразилось на количестве цветов, укрывающих в эти дни могилу Владимира Высоцкого. Но побудило задаться вопросом: с чем связано очевидное уменьшение популярности этого более чем неординарного человека, отношение к которому каждого из нас как будто не изменилось. Уж не предвестье ли это забвения, которое может постичь его стихи и песни?
Подобный ход событий был бы нормален для сатирика, к которым, впрочем, многие причисляют и Высоцкого. Произведения этого жанра становятся безжизненными с исчезновением или пересмотром породивших их фактов.
Безусловно, в стихах Высоцкого естественным образом присутствуют черты окружавшей его реальности. Но при этом являются источником («События — это только повод...»), а не адресом. Да и характерная для сатиры однозначность оценок Высоцкому не присуща.
Шутки, насмешки, ирония никогда не переходили у него в «бичевание порока». Побудительным мотивом часто становилась игра, но никогда — борьба.
Между прочим, то, что обычно воспринимается как «борьба», «героизм» Высоцкого и т.п., на самом деле является проявлением свободного сознания, не ощущающего запретов. Ему не приходилось рвать оковы. Будучи изначально — раскованным.
(Мужество нередко требовалось для исполнения написанного, но об этом поговорим отдельно).
И если творчество поэта — зеркало, то уж никак не «кривое», тщащееся своей кривизной выправить реальность.
Неизвестно одной моей бедной мамане,
Что я с самого детства сижу,
Что держу я какую-то фигу в кармане
И вряд ли ее покажу.
Сопоставим это четверостишие Высоцкого с заключительными строками стихотворения А.Безыменского, героиня которого в заботе о сыне коварно пытается спрятать его партийный билет:
Не понять ей, старенькой маме,
Пятнышку в нашей борьбе,
Что ношу партбилет не в кармане —
В себе.
Очевидно, что здесь у Высоцкого — не идейная полемика, скорее — пародия, причем не cтолько на конкретный текст, сколько на «социальную поэзию» как таковую.
В лучшем случае читателям комментариев изданий академического толка может быть знакома строфа известной песни о проделках шпиона, навсегда оставшаяся в черновике:
    продолжение
--PAGE_BREAK--