«Серапионовы братья»: теория и практика
Вфеврале 1919 года при петроградском издательстве «Всемирная литература»открылась Студия художественного перевода, которая должна была готовитьквалифицированных переводчиков. Однако вскоро выяснилось, что молодежь,пришедшая по объявлению о наборе, хочет овладеть не только искусствомхудожественного перевода, а вообще литературным мастерством. Вскорепереводческая студия переехала в открывшийся 19 ноября 1919 года «Дом Искусств»и преобразовалась в Литературную студию. Здесь молодые авторы слушали лекцииизвестных писателей и филологов — В.М.Жирмунского, А.Белого, В.Б.Шкловского, К.И.Чуковского, посещали семинары,которыми руководили Е.И.Замятин (проза), Н.С.Гумилев (поэзия), М.Л.Лозинский(стихотворный перевод). Прошло определенное время, прежде чем из массыспособных людей выделились те, кто составил ядро группы «Серапионовы братья». Почтисразу прием новых членов был ужесточен, а затем и прекращен вовсе.«Канонический» состав группы запечатлен на фотографии 1921 года. Это Л.Н.Лунц,Н.Н.Никитин, М.Л.Слонимский,И.А.Груздев, К.А.Федин,В.В.Иванов, М.М.Зощенко, В.А.Каверин, Е.Г.Полонская, Н.С.Тихонов(перечислены авторы примерно в том же порядке, как они были приняты).
Целенаправленная организационнаяработа по созданию группы относится к январю 1921 года. На этом этапе главнымибыли не столько литературные способности участников, сколько дружеские связи.
Членыгруппы – вместе и порознь – выступали с чтением собственных произведений. Изтаких публичных выступлений следует упомянуть два литературных вечера,проведенных в Доме Искусств. Первый состоялся 19 октября 1921 (читали своипроизведения Федин, Слонимский, Иванов, Каверин), второй – 26 октября 1921(читали Полонская, Н.Чуковский, Зощенко, Никитин, Лунц), со вступительнымсловом на обоих вечерах выступил Шкловский.
Итак,литературная группа «Серапионовы братья» (по названиюкружка друзей в одноименном романе Э.Т.А. Гофмана. 1819-1821, 4 тома) возникла1 февраля 1921 года в Петрограде (Ленинграде) при Доме искусств.
В книге Гофмана группа друзей встречается после долгой разлуки, иодин из них — Киприан — рассказывает о своей встрече с безумным графом П. Графвообразил себя пустынником Серапионом, который при римском императоре Дециибежал в Фиваидскую пустынь, а позже принял мученическую смерть в Александрии.Все попытки друзей переубедить его наталкивались на непоколебимую уверенностьграфа, что весь окружающий нас мир — иллюзия и создание человеческого духа.
Для Гофмана был важен этот отказ героя от объективнойдействительности и уход в мир свободного воображения. Всего в сборнике Гофмананасчитывается 22 истории, которые рассказывают друг другу названые братья. Средиэтих историй такие известные, как «Щелкунчик и мышиный король», «МастерМартин-бочар и его подмастерья», «Мадам Скюдери» и многие другие.
Для группы молодых писателей, объединившихся в Петрограде в 1921году, главным в этой книге был принцип свободы воображения, порождающего новуюреальность.
Кобласти «серапионовского» фольклора, породившего немало легенд, относитсявопрос о происхождении названия группы. По свидетельству Шкловского (которогоиногда относили к числу участников группы), первоначально мыслилось название«Невский проспект», которое предполагает двоякую трактовку. Во-первых, отсылкук «петербургскому мифу», отразившемуся в творчестве молодых авторов, (влияниеН.В.Гоголя можно найти едва ли не у всех «серапионов»). Во-вторых, эмблемасерапионовского быта – комната Слонимского, которая долгое время оставаласьместом встречи «серапионов», единственным окном выходила на Невский проспект. Ивсе-таки предпочтение было отдано другому названию. Толкователи возводили его кодноименному роману Э.Т.А.Гофмана (как уже было отмечено), амемуаристы безнадежно пытались вспомнить, кто первый предложил такое название(одно время на авторство претендовал Слонимский, впоследствии отказавшийся от этого).Из области «фантастики» – и серапионовские «субботы», день, когда проходилиеженедельные заседания. На самом деле, в разные периоды встречи бывали и вовторник, и в среду, и в пятницу.
Тем не менее, многие литературоведы утверждают, что «братья»встречались именно по субботам. Участники литературной группы собирались длячтения и обсуждения своих произведений. Собрания проходили в атмосфере строгойвзыскательности, в острых, принципиальных спорах об искусстве. Выпустилиединственный совместный сборник – «Серапионовы братья» в 1922 году (следуетотметить, что в том же году он был переиздан в Берлине, но уже дополненныйстатьей И. Груздева «Лицо и маски». Этот сборник относительно недавно переиздали,но статья Груздева была исключена). Уже к середине 20-х годов встречи «братьев»становятся редкими, хотя и продолжаются вплоть до 1929 года.
Лидером группы был совсем молодой 20-летний Лев Лунц, который инаписал манифест нового литературного объединения.
Однако состав и традиции группыоформились достаточно быстро. Протоколы заседаний на первых порах отчастиориентировались на стилистику протоколов «Арзамасского общества безвестныхлюдей», объединявшего литераторов пушкинского круга. Шуточные прозвища, которыедавали другдругу«серапионы», –дань литературной традиции, связанной с «Арзамасом». Один изоснователей группы, впоследствии известный французский литератор, В.Познер вписьме к А.М.Ремизову упоминает некоторые из них:«братья: Груздев – брат настоятель, Никитин – брат канонарх, Лунц – братскоморох, Шкловский – брат скандалист, я – молодой брат. Без прозвища – Вы,Ахматова, Анненков, Замятин, Зощенко, Одоевцева, Коля Чуковский». Упоминание Ахматовой,Шкловского и иных авторов, официально не входивших в группу, объясняется тем,что у молодых литераторов имелось немало друзей и единомышленников, многие изних регулярно посещали «серапионовские» собрания, участвовали в обсужденииновых произведений. Не являясь «серапионами» в полном смысле слова, не были онии«гостишками»– так именовали людей случайных или не слишком близких группе, допускавшихся наоткрытые собрания (иногда заседания проходили в узком кругу, где присутствовалиодни «братья»). Кроме того, существовал так называемый «институт серапионовскихдевиц», который составляли М.Алонкина, И.Каплан-Ингель (впоследствии –Слонимская), Л.Сазонова, Л.Харитон, З.Гацкевич (впоследствии – Никитина).
Историяпоявления фразы «Здравствуй, брат! Писать очень трудно», которую принятосчитать традиционным серапионовским приветствием, а Каверин взял в качественазвания одной из своих мемуарных книг, также легендарна. Появилась эта фраза вписьме Федина, адресованном М.Горькому, где автор говорил о сложностилитературного ремесла: «Все прошли какую-то неписаную науку, и науку эту можновыразить так: «писать очень трудно». Фраза была с восторгом подхваченаадресатом: «Писать очень трудно» – это превосходный и мудрый лозунг».Об особом серапионовскомприветствии упомянуто в статье, напечатанной в бельгийском журнале «Disque vert» (1923 год) под заглавием:Группа«Серапионовыбратья». Неопубликованное письмо Максима Горького. Нарусском языке она вышла в петроградском журнале «Жизнь искусства» (1923 год).
В статьеотразился отнюдь не случайный интерес знаменитого писателя к молодым собратьямпо перу. Стараниями Горького литературная группа не только формировалась (онрекомендовал Иванова и Федина), но и в прямом смысле выжила. Так, благодарягорьковскому ходатайству «серапионам» были оформлены продуктовые пайки,выдавали одежду, по его рекомендации им высылались посылки АРА. Кроме того,Горький оказывал писателям денежную помощь, пропагандировал творчество«серапионов» за границей, договаривался о переводе их произведений наиностранные языки и следил за соблюдением авторских прав. Упоминавшаяся вышестатья имела также целью защитить «Серапионовых братьев» от критических нападокв России. Горький стоял у истоков затевавшегося альманаха 1921, кудадолжны были войти произведения «серапионов», и даже набросал возможный планиздания. Альманах в свет не вышел (среди других не осуществленных по разнымпричинам серапионовских начинаний – журнал «Двадцатые годы», еженедельнаягазета, посвященная вопросам литературы и искусства, книжная лавка).
Огромнуюроль сыграл в истории группы Шкловский. Его статья Серапионовы братья(«Книжный угол», 1921год) оказалась первым упоминанием о «серапионах» в печатии стала, по словам Полонской, их «метрическим свидетельством». В ней он нетолько охарактеризовал настоящее положение молодых литераторов, нопарадоксальным образом предсказал будущее: «Видели ли вы, как перед поднятымстеною пролетом Дворцового моста скапливаются люди? Так невозможностьпечататься собрала воедино Серапионовых братьев». Хотя критик тут жеоговаривался: «…конечно, не одна невозможность, но и другое – культура письма».Действительно, распад группы наметился сразу после того, как ее члены получиливозможность публиковаться (В.Иванов, К.Федин, Н.Никитин и М.Зощенко вскорестали известными писателями, тогда как Л.Лунца и В.Каверина почти не печатали).
В той жестатье Шкловский называл источники, влияние которых различимо в творчестве«серапионов». С одной стороны, это линия «от Лескова через Ремизова и от Андрея Белого через Евгения Замятина», с другой – западныйавантюрный роман. Таким образом Шкловский отметил разделение внутри группы на«правых» и «левых», «западников» и «восточников», подхваченное критикой. Вчастном письме, относящемся к тому же периоду, Шкловский выразился ещеопределеннее: члены группы делятся на «бытовиков» и «сюжетников». Благодаря деятельному вмешательству Шкловскоговышел в свет сборник «Серапионовы братья. Альманах первый» (1922). Онпоявился в апреле 1922 и был посвящен М.С.Алонкиной, одной из «серапионовскихдевиц», секретарю литературной студии, где занимались будущие «серапионы».
Небольшаяпо объему (чуть меньше 4 печатных листов) и очень скромно оформленная книга,изданная, однако, серьезным по тому времени тиражом (в выходных данных указано4000 экземпляров), так и осталась единственным серапионовским сборником.Впоследствии увидевшая свет книга «Серапионовы братья. Заграничный альманах»(Берлин, «Русское творчество», 1922) была лишь расширенным вариантом русскогоиздания – добавлены стихи Полонской, Тихонова, статья Груздева «Лицо и маска», а рассказ Никитина «Дэзи» заменен его же рассказом«Пес». Сборник дает возможностьсудить о стилистических тенденциях, характерных для авторов, об их работе надформой.
РассказыИванова «Синий зверюшка» и Зощенко «Виктория Казимировна»посвящены современности (у Зощенко действие разворачивается в период Первоймировой войны) и написаны в традициях сказовой либо орнаментальной прозы.Рассказ Лунца «В пустыне» представляет достаточно вольную интерпретациюбиблейского эпизода исхода евреев из Египта, тогда как рассказ Слонимского «Дикий»построен на соотношении двух линий – современной, где существуют портной АвраамЭпштейн, его жена и человек, влюбленный в его жену, – и вневременной, где имя Авраампрочитывается как имя библейского патриарха, родоначальника еврейского народа. РассказыНикитина «Дэзи» и Федина «Песьидуши»– попыткивзглянуть на человеческий мир глазами зверя, тигрицы или собаки. В первомслучае автор использовал прием литературного монтажа, соединяя псевдо-документ(«газетную заметку», «телеграмму»), отрывки прозы и т.д., во втором – передчитателем классически ясное и психологически выверенное повествование,продолжающее линию «звериных» рассказовИ.А.Бунина(«Сны Чанга») и А.П.Чехова(«Каштанка»), оба произведения – осовременности. Рассказ Каверина «Хроника города Лейпцига за 18… год»отсылает к творчеству Э.Т.А.Гофмана и других немецких романтиков. На выходальманаха благожелательными рецензиями откликнулись Замятин («Литературныезаписки», 1922, № 1) и Ю.Н.Тынянов («Книга и революция», 1922).
Но дажеблагожелатели и друзья резко отрицательно оценили появившиеся в № 3 журнала«Литературные записки» за 1922 год автобиографии «серапионовых братьев».Написанные с иронией, доходящей порой до ерничества, они прозвучали фальшиво инеубедительно. Например, краткая заметка за подписью Груздева гласила, чтоНикитина сейчас нет в Петрограде, а Груздев не знает,в каком году Никитин родился. Вавтобиографической заметке, озаглавленной «О себе, об идеологии и еще кое очем» М.Зощенко нарочито преувеличивал свою политическую инфантильность, чтововсе не соответствовало действительности (заметка эта была в 1946 годуупомянута А.Ждановым в докладе, с которого начались государственные гонения написателя).
Резкимдиссонансом прозвучала опубликованная в том же номере журнала заметка Лунца,где, словно полемизируя с другими «серапионами», он заявлял: «Глупо писатьавтобиографию, не напечатав своих произведений. А лирических жизнеописаний спретензией на остроумие я не люблю». Вслед за тем была помещена его статья «Почемумы Серапионовы братья», вызвавшая полемику в печати и многие десятилетияименуемая не иначе, как серапионовским «манифестом».
Лунцнастоятельно подчеркивал – члены группы не выступают против идеологии, но укаждого из них своя идеология. На риторический вопрос: «С кем же мы,Серапионовы братья? – отвечал: «Мы с пустынником Серапионом. Мы верим, чтолитературные химеры – особая реальность, и мы не хотим утилитаризма. Мы пишемне для пропаганды. Искусство реально, как сама жизнь. И, как сама жизнь, онобез цели и без смысла: существует, потому что не может не существовать». Ситуация оказаласьдвусмысленной. Сказанное Лунцем не противоречило взглядам «Серапионовыхбратьев» на искусство и политику, но подобное выступление явно нарушалосерапионовскую этику. Автор статьи не обсудил ее предварительно с членамигруппы (почему — неизвестно), и хотя высказывал собственное мнение, употреблялместоимение «мы» и говорил как бы от лица всех «серапионов».
Ответане пришлось долго ждать. В дискуссии, спровоцированной не столькоавтобиографиями, сколько лунцевской статьей, участвовали такие крупныегосударственные деятели, как А.В.Луначарский и Л.Д.Троцкий. Отечески журя илижестко выговаривая молодым писателям, высокопоставленные критики неизбежносводили возражения к тому, что выступления «серапионов» в «Литературныхзаписках» – юношескаябравада,между тем как за спиной авторов – большой жизненный и боевой опыт (к молодымЛунцу и Каверину это, конечно, не относилось).
Задача тех,кто имел непосредственное отношение к власти, состояла в том, чтобы, неявноразделив «серапионов», подчинить группу своему влиянию. Это хорошо видно хотябы из частного письма Воронского к В.И.Ленину (похожего на партийный отчет),где перечисляются фамилии даровитых молодых писателей. Среди прочих названыНикитин и Федин, и сделан недвусмысленный вывод: «Имейте в виду, что ВсеволодИванов это первая бомба, разорвавшаяся уже среди Зайцевых и Замятиных». Вкачестве поощрения наиболее перспективные, с партийной точки зрения,«серапионы» получали возможность печататься. В частности, некоторые былиприняты в писательскую артель «Круг» (артель, как выяснилось из недавноопубликованных документов, существовала на деньги партии и являлась хитроумнойловушкой для литераторов). Так государство использовало разнородность«серапионов», подчас незаметную самим членам группы, но отмеченную еще в статьеШкловского иочевиднуюдля любого внимательного наблюдателя. Например, в статье «Говорящие»,рассуждая о «серапионах», М.А.Кузмин прямо утверждал: «Это – нелитературная школа, а скорее кооперация или трест. Союз скорее наступательный,чем оборонительный, так как решительно никаким нападкам они не подвергаются, анаоборот окружены похвалами и поощрениями. Я их воспринимаю каждого отдельно,но раз они сами утверждают себя группой, пусть будет так».
Членыгруппы пытались заявить о единстве в коллективном «Письме в редакцию»( «Жизнь искусства», 1922 год, 28марта), которое явилось ответом на статью С.М.Городецкого, по сути,противопоставлявшего Зощенко и Иванова. Центробежные тенденции были стольсильны, что 2 декабря 1922 года на очередном собрании Лунц выступил с речью «Назапад!», опубликованной потом в виде статьи. За излюбленным лунцевскимтезисом: русская литература «съедена» публицистикой, а потому надо учитьсямастерству у литературы западной, использующей чистый литературный сюжет,следует неожиданный и жестокий вывод – «серапионы» «продали фабулу зачечевичную похлебку литературного крикливого успеха». Надо учиться заново, надовсе начинать сначала.
Особеннообострилась ситуация в связи с публикацией заметки «Пролетарские писателипамяти тов. Ленина»(«Петроградскаяправда», 1924, 27 января). Уже подписи, в том виде, как они были проставленыпод заметкой, показывали, что единой группы не существует. Так, подписьГруздева стояла среди подписей писателей вне объединений, Иванов фигурировалкак член Объединения ленинградских писателей, а как «серапионовы братья» поименованы были Никитин, Федин, Зощенко, Тихонов, Полонская,Слонимский и Каверин (Лунц находился на лечении за границей и об инцидентеузнал из газет). Кто и по каким причинам расставил подписи именно так, до сихпор не выяснено, но если судить по серапионовской переписке, где происходящееобсуждалось бурно и подробно, разрешение поставить подписи «серапионов» подзаметкой дал Никитин. Суть конфликта заключалась не в том, что «серапионы» демонстративноне хотели откликаться насмертьвождя революции, а в том, что кто бы то ни было не имел права единолично решатьза всю группу, серьезные вопросы обсуждались на закрытых серапионовскихсобраниях коллективно.
Конецэтого периода истории группы отмечен смертью двадцатитрехлетнего Лунца, случившейся9 мая 1924. В связи с намерением издать сборники его произведений ивоспоминаний о нем (ни то, ни другое в свет не вышло), Федин писал Горькому:«Конечно, каждый из нас переболел по-своему утрату. Но мы связаны теперьпрошлым и личной дружбой, а не той литературной порукой, которая скрепила всвое время братство. Мы не распались, потому что Серапионы существуют вне нас.Одно это имя, живущее своей жизнью, держит нас вместе, помимо нашей воли, а длянекоторых и против воли. И даже смерть кого-нибудь из нас, как смерть Лунца… ничего неизменит в «литературном обществе Серапионовы братья». Это обществодифференцировалось, братья стали подрастать, приобретать привычки, оттачиватьхарактеры. Мы часто бываем вместе, мы любим бывать вместе, но наши встречиобусловлены привычкой, дружбой, необходимостью, но не потребностью.Потребность жить и работать в братстве исчезла с условиями и романтикойголодного Петербурга».
Группане была официально распущена, а дружеские либо приятельские связи бывшие«серапионы» поддерживали до конца жизни. Они выступали в литературе единымфронтом (альманахи «Ковш» и «Издательство писателей в Ленинграде»расценивались современниками, как чисто серапионовские начинания). «Годовщины»«Серапионовых братьев» регулярно праздновались вплоть до 1929 года, постепенноперерождаясь из дружеских встреч с неизменными сатирическими стенгазетами и«кинематографом» (своеобразными «живыми картинами», которые придумал Лунц ивиртуозно конферировал Е.Л.Шварц) в обычные приятельские попойки. Намерениевыпустить альманах к пятилетию группы так и осталось благим намерением. Наюбилейный вечер, устроенный 3 февраля 1926 года в ленинградском Доме печати,Зощенко не явился.
Попыткавозродить группу в конце 1929 года (состоялось несколько заседаний) неувенчалась успехом. Сама идея группы изжила себя, а время не способствовалосуществованию литературных группировок, окончательно упраздненных с появлениемединого Союза писателей. Впрочем, короткая история «Серапионовых братьев» быластоль бурной, а личные связи бывших «серапионов» так широко известны, что впартийном постановлении 1946 года «О журналах «Звезда» и «Ленинград», атакже в докладе А.Жданова, его толковавшем, о группе было упомянуто. Следствиемэтого стали различной тяжести санкции против бывших «серапионов» – Зощенко,Слонимского и Тихонова.
Л. ЛУНЦ
ПОЧЕМУ МЫ СЕРАПИОНОВЫ БРАТЬЯ (статья)
I.
«Серапионовыбратья» — роман Гофмана. Значит, мы пишем под Гофмана, значит, мы — школаГофмана.
Этотвывод делает всякий, услышавший о нас. И он же, прочитав наш сборник илиотдельные рассказы братьев, недоумевает. «Что у них от Гофмана? Ведь, вообще,единой школы, единого направления у них нет. Каждый пишет по-своему».
Да,это так Мы не школа, не направление, не студия подражания Гофману.
Ипоэтому-то мы назвались Серапионовыми Братьями.
Лотариздевается над Отмаром: «Не постановить ли нам, о чем можно и о чем нельзябудет говорить? Не заставить ли каждого рассказать непременно три острыханекдота или определить неизменный салат из сардинок для ужина? Этим мыпогрузимся в такое море филистерства, какое может процветать только в клубах.Неужели ты не понимаешь, что всякое определенное условие влечет за собоюпринуждение и скуку, в которых тонет удовольствие?».
Мыназвались Серапионовыми Братьями, потому что не хотим принуждения и скуки, нехотим, чтобы все писали одинаково, хотя бы и в подражание Гофману.
Укаждого из нас свое лицо и свои литературные вкусы. У каждого из нас можнонайти следы самых различных литературных влияний. «У каждого свой барабан», — сказал Никитин на первом нашем собрании.
Новедь и гофманские шесть братьев не близнецы, не солдатская шеренга по росту.Сильвестр — тихий и скромный, молчаливый, а Винцент — бешеный, неудержимый, непостоянный,шипучий. Лотар — упрямый ворчун, брюзга, спорщик, и Киприан — задумчивыймистик. Отмар — злой насмешник, и, наконец, Теодор — хозяин, нежный отец и другсвоих братьев, неслышно руководящий этим диким кружком, зажигающий и тушащийспоры.
А споровтак много. Шесть Серапионовых Братьев тоже не школа и не направление. Онинападают друг на друга, вечно не согласны друг с другом, и поэтому мы назвалисьСерапионовыми Братьями.
Вфеврале 1921 года, в период величайших регламентации, регистрации и казарменногоупорядочения, когда всем был дан один железный и скучный устав, — мы решилисобираться без уставов и председателей, без выборов и голосований. Вместе сТеодором, Отмаром и Киприаном мы верили, что «характер будущих собранийобрисуется сам собой, и дали обет быть верными до конца уставу пустынникаСерапиоиа».
II.
Аустав этот, вот он.
ГрафП. объявил себя пустынником Серапионом, тем самым, что жил при императореДеции. Он ушел в лес, там выстроил себе хижину вдали от изумленного света. Ноон не был одинок Вчера его посетил Ариосто, сегодня он беседовал с Данте. Такпрожил безумный поэт до глубокой старости, смеясь над умными людьми, которыепытались убедить его, что он граф П. Он верил своим виденьям… Нет, не такговорю я: для него они были не виденьями, а истиной.
Мыверим в реальность своих вымышленных героев и вымышленных событий. Жил Гофман,человек, жил и Щелкунчик, кукла, жил своей особой, но также настоящей жизнью.
Это неново. Какой самый захудалый, самый низколобый публицист не писал о живойлитературе, о реальности произведений искусства?
Что ж!Мы не выступаем с новыми лозунгами, не публикуем манифестов и программ. Но домнас старая истина имеет великий практический смысл, непонятый или забытый,особенно у нас в России.
Мысчитаем, что русская литература наших дней удивительно чинна, чопорна,однообразна. Нам разрешается писать рассказы, романы и нудные драмы, — в старомли, в новом ли стиле, — но непременно бытовые и непременно на современные темы.
Авантюрныйроман есть явление вредное: классическая и романтическая трагедия — архаизм илистилизация; бульварная повесть — безнравственна. Поэтому: Александр Дюма (отец)- макулатура; Гофман и Стивенсон — писатели для детей.
А мыполагаем, что наш гениальный патрон, творец невероятного и неправдоподобного,равен Толстому и Бальзаку, что Стивенсон, автор разбойничьих романов, — великийписатель; и что Дюма — классик, подобно Достоевскому.
Это незначит, что мы признаем только Гофмана, только Стивенсона. Почти все нашибратья как раз бытовики. Но они знают, что и другое возможно. Произведениеможет отражать эпоху, но может и не отражать, от этого оно хуже не станет. Ивот Всев. Иванов, твердый бытовик, описывающий революционную, тяжелую икровавую деревню, признает Каверина, автора бестолковых романтических новелл. Амоя ультраромантическая трагедия уживается с благородной, старинной лирикойФедина.
Потомучто мы требуем одного: произведение должно быть органичным, реальным, житьсвоей особой жизнью.
Своейособой жизнью. Не быть копией с натуры, а жить наравне с природой. Мы говорим:Щелкунчик Гофмана ближе к Челкашу Горького, чем этот литературный босяк кбосяку живому. Потому что и Щелкунчик, и Челкаш выдуманы, созданы художником,только разные перья рисовали их.
III.
И ещеодин великий практический смысл открывает нам устав пустынника Серапиона.
Мысобрались в дни революционного, в дни мощного политического напряжения. «Кто нес нами, тот против нас», — говорили нам справа и слева. — С кем же вы,Серапионовы Братья? С коммунистами или против коммунистов? За революцию илипротив революции?
С кемже мы, Серапионовы Братья?
Мы спустынником Серапионом.
Значит,ни с кем? Значит — болото? Значит, эстетствующая интеллигенция? Без идеологии,без убеждений, наша хата с краю?
Нет.
Укаждого из нас есть идеология, есть политические убеждения, каждый хату свою всвой цвет красит. Так в жизни. И так в повестях, рассказах, драмах. Мы жевместе, мы — братство — требуем одного: чтобы голос не был фальшив, чтоб мыверили в реальность произведения, какого бы цвета оно ни было.
Слишкомдолго и мучительно правила русской литературой общественность. Пока сказать,что некоммунистический рассказ может быть бездарным, но может быть игениальным. И нам все равно, с кем был Блок — поэт, автор «Двенадцати», Бунин — писатель, автор «Господина из Сан-Франциско».
Этоазбучные истины, но каждый день убеждает нас в том, что это надо говорить сноваи снова.
С кемже мы, Серапионовы Братья?
Мы спустынником Серапионом. Мы верим, что литературные химеры особая реальность, имы не хотим утилитаризма. Мы пишем не для пропаганды. Искусство реально, каксама жизнь. И, как сама жизнь, оно без цели и без смысла: существует, потомучто не может не существовать.
IV.
Братья!
К ваммое последнее слово.
Естьеще нечто, что объединяет нас, чего не докажешь и не объяснишь, — наша братскаялюбовь.
Мы несочлены одного клуба, не коллеги, не товарищи, а -
Братья!
Каждыйиз нас дорог другому как писатель и как человек. В великое время, в великомгороде мы нашли -друг друга, — авантюристы, интеллигенты и просто люди, какнаходят друг друга братья. Кровь моя говорила мне: «Вот твой брат!». И кровьтвоя говорила тебе: «Вот твой брат!». И нет той силы в мире, которая разрушитединство крови, разорвет союз родных братьев.
Итеперь, когда фанатики-политиканы и подслеповатые критики справа и слеваразжигают в нас рознь. бьют в наши идеологические расхождения и кричат:«Разойдитесь по партиям!» — мы не ответим им. Потому что один брат можетмолиться Богу, а другой — диаволу, но братьями они останутся. И никому в мире неразорвать единства крови родных братьев.
Мы нетоварищи, а –
Братья!
1922
“Серапионовыбратья” не приняли художественного мира Клюева, оценив, но, вероятно, всю егоисторическую и формальную подлинность. Но то же самое произошло по отношению кним и с его стороны, о чем, например, свидетельствует высказанное в1924 году суждение Клюева о “новых прозаиках”, преимущественно“Серапионовых братьях”: “Глядишь на новых писателей: Никитин в очках,Всев Иванов в очках, Пильняк тоже. И очки не как у людей —стекла луковицей, оправа гуттаперчевая. Не писатели, а какие-то водолазы.Только не достать им жемчугов со дна моря русской жизни. Тина, гнилыеводоросли, изредка пустышка-раковина — их добыча. Жемчуга же в ларце, вморях морей, их рыбка-одноглазка сторожит”. Измерением истинных духовныхценностей у Клюева неизменно выступает образ глубины, приобретающий в еготворчестве исключительно богатую семантику. Присутствует он, как видим, издесь, в рассуждении о “нынешних” прозаиках, — однако лишь в ироническомсмысле: современная литература, занятая в лице своих “новых” представителейтолько отображением текущей действительности, без обращения к поддонным слоямнационального духовного бытия, по мысли поэта, становится попросту мелковатой.
Просуществовав всего восемь лет, группа распалась в 1929 году.
История «Серапионовых братьев» до сих пор все еще недостаточноизучена, к сожалению, некоторые события известнылишь по мемуарным свидетельствам, некоторые подробности узнать не удастся уженикогда. Многие «серапионы» стали впоследствии классиками советской литературы,и потому цензурные запреты действовали с удвоенной силой: историки советскойлитературы стремились нарисовать картину идеализированную и бесконфликтную.Другая причина недокументированности – с самого начала заявленная свобода откаких-либо инструкций и уложений. «…в период величайших регламентаций,регистраций и казарменного упорядочения, когда всем был дан один железный искучный устав, – мы решили собираться без уставов и председателей, без выборови голосований», – рассказывал встатье «Почему мы «Серапионовы братья» Л.Лунц. «Серапионовы братья» –едва ли не единственная литературная группа, не выступившая с декларацией либоманифестом, зафиксировавшим их творческие принципы.
Стремясь к художественному воплощению современности, «братья» нечуждались эксперимента, нередко навлекая на себя обвинения в формализме, многовнимания уделяли естественному для молодых писателей освоению технологииискусства в самом широком диапазоне: от русского психологического романа доостросюжетной прозы Запада. Отвечая на критику, они нарочито подчеркивали своюаполитичность, заявляли, что тенденция безразлична искусству. Всё этообъяснялось главным образом издержками полемики и существенно не затрагивалособственного творчества «Серапионовых братьев».
Уже в начале 20-х годов в «Партизанских повестях» Иванова,романтических балладах Тихонова, сатирических рассказах Зощенко, романе Федина«Города и годы», в ряде других произведений писателей- «серапионов»революционная эпоха нашла самобытное и разностороннее отражение.
ЛунцЛев Натанович (1901—1924)
Ьеллетрист и драматург первых летпооктябрьской эпохи, идеолог литературной группы «Серапионовы братья» (см.).Р. в Петербурге, в 1918 окончил гимназию, в 1922 — университет, при котором былоставлен для научной работы 636покафедре западно-европейских литературы. Образцами публицистической деятельностиЛ. являются его статьи: «Почему мы „Серапионовы братья“, «О публицистике иидеологии», «На Запад», послесловие к трагедии «Бертран де Борн». Изхудожественных произведений Лунца наиболее известны: трагедии «Бертран де Борн»и «Вне закона», из рассказов — «Исходящая № 37» и «В пустыне». Лунц умер отвоспаления мозга в Гамбурге.
Литературно-идеологическая концепция Лунцас наибольшей отчетливостью выразилась в указанных выше публицистическихстатьях. Он выступает в них в качестве воинствующего буржуазногоиндивидуалиста, для к-рого эпоха военного коммунизма представляется главным образомкак период величайших регламентаций, регистраций и казарменного упорядочения.«Слишком долго правила русской литературой общественность», заявляет Л. и отэтой общественности спасается в иллюзорный мир пустынника Серапиона. Последнийдолжен, по мысли Л., уберечь писателя от ответа на сакраментальные вопросы: «Скоммунистами или против коммунистов? За революцию или против революции?» Обответе на этот вопрос самого Л. нетрудно догадаться по его неоднократнымзаявле