Никитин О.В.
I. Человек редкой созидательной силы в науке: страницыбиографии
9лет назад, 9 марта 2002 г., ушел из жизни выдающийся русский ученый-славистакадемик РАН Олег Николаевич Трубачев. Тогда это событие своей неожиданностьюглубоко взволновало научную общественность, потрясло трагизмом и откликнулосьболью и сочувствием в сердцах многих тысяч отечественных и зарубежных ученых.Еще в декабре 2001 г. он плодотворно работал, готовил к изданию свойфундаментальный труд — «Статьи по этимологии» в 2-х томах — итог егомноголетней работы в области генеалогии русско-славянской языковой стихии.
Ужебудучи больным, он смело выступил в открытой печати с интервью на злободневнуютему “Алфавитная глобализация”, жестко и справедливо, по-научному мудро ипо-человечески болезненно восприняв очередное «посягательство» на многовековыетрадиции кириллического письма — пропаганду латинизации (!!!) русскогоалфавита. В этой, наверное, последней прижизненной беседе с известным писателемЮ. Лощицем академик О. Н. Трубачев определенно заявил: «Да, во всех этихпосягательствах, и заявленных вслух, и еще, похоже, припасаемых для болееудобного момента, просматривается какое-то мертвенное неуважение к великимкультурным традициям православного славянства и народов, обретших письменностьсравнительно недавно или совсем недавно — на основе той же нашей работящей ищедрой кириллицы. То есть худшего варианта глобализации, если это она и еслиэто одно из ее проявлений, трудно было бы придумать. Могу ответственно сказать,что все эти досужие разговоры о преимуществах латиницы и о ее совершенстве естьне что иное, как новейший культурный, а правильней сказать, антикультурный миф.Глобализация, не успев еще внятно обозначить на мировой сцене свои подлинныенамерения, уже оборачивается массовым обманом и мифотворчеством»[i].
Мыне случайно начали наш ретроспективный очерк именно с этого последнего интервьюО. Н. Трубачева. В нем, как, впрочем, в большинстве своих работ выраженанезыблемая идея единства, которая всегда была и останется камнем преткновенияславянской цивилизации. Он не мыслил подлинной государственности без русскогоязыка, без уважения и преклонения перед духовными, а значит, народными, традициямиславян, слагавшимися в противоборстве с иноземными влияниями. Именносамобытность их культуры, прежде всего языковой — корневой, верований, оригинальностьи глубина мышления, созидательная сила творчества и исключительный духовныйпотенциал славянской цивилизации был в центре внимания ученого еще с ранних лети столь четко, рельефно и по-русски откровенно обозначился в последние годыдеятельности этого замечательного, самобытного русского ученого.
Ещев годы молодости, во время обучения в Днепропетровском университете, он четкоопределил свои лингвистические предпочтения, в основе которых лежал юношескийинтерес к языкам и культурам славянских народов. «И хотя в дипломе Трубачевапроставлена специальность «Филолог (русский язык и литература)», он оканчивалуниверситет уже славистом, представив две дипломные работы: главную —«Общеславянская лексика в основном словарном фонде русского языка и, таксказать, добровольно-дополнительную — о болгарском возрождении...»[ii].
Затембыли работа в газете «Комсомольская правда», другие общественные поручения. Ноосновное призвание жизни уже обозначилось тогда, когда он поступил васпирантуру Института славяноведения АН СССР, где мог заниматься любимым делом— славистикой и жить атмосферой подлинной научной работы.
1958 г. — наверное, самое памятное время в жизни О. Н. Трубачева (да он и сам не раз в этомпризнавался): рождение сына, участие в IV Международном съезде славистов, присуждениеученой степени кандидата филологических наук за диссертацию «История славянскихтерминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя».
Новсе же по-особому значимым стало именно участие в знаменитом московском съезде,о котором он не раз вспоминал: «Мое поколение пришло в науку после войны, имосковский IV Международный съезд славистов 1958 года был нашим первымславистическим съездом. Он и по всем своим параметрам был первым славистическимсъездом нового времени, второй половины века. Тысячное участие (точнее, говорят,тогда собралось более 2000 человек) роднило его уже со всеми последующимисъездами, но он отличался и от них, смею утверждать это, небывалым подъемом, обилиеморганизационно-научных инициатив , а также неожиданным множествомсобравшихся живых классиков, которых не успела выкосить война.
Фасмер.Кипарский, Мазон, Вайян, Белич, Гавранек, Лер-Сплавинский, Якобсон, Стендер-Петерсен,Виноградов… Никогда уже больше ни один съезд славистов не соберет равновеликогосонма имен. Наше поколение жадно смотрело на них, с восхищением вслушивалось вих речи, в дискуссии между ними, в их русский язык, которым они (почти все)замечательно владели»[iii].
Опятьже не случайно мы процитировали именно этот фрагмент, выделяющий в личности О.Н. Трубачева и его предшественников символический момент, живущий до сих пор вученом мире — это идея преемственности науки, значение подлинной школы итрадиции. Олег Николаевич и стал наряду с некоторыми пятидесятниками одним изпродолжателей дел легендарных филологов прошлого.
О.Н. Трубачева можно смело назвать создателем и вдохновителем Московскойэтимологической школы. Благодаря его усилиям при помощи Н. И. Толстого иподдержке акад. В. В. Виноградова в начале 1960-х гг. в Институте русскогоязыка АН СССР организуется Сектор (сейчас Отдел) этимологии и ономастики. С 1961 г. в течение более чем 40 лет О. Н. Трубачев являлся заведующим этим Отделом. С 1963 г. начинает выходить под его редакцией ежегодник «Этимология», в котором оттачивается авторскийметод исследования генеалогии слова, намечаются и решаются сложные проблемызаимствований, рассматриваются теоретические вопросы, сопряженные среконструкцией древнеславянского лексического фонда, изучаются топонимы и др.Последний прижизненный выпуск «Этимологии» (М., 2000) был как раз приурочен к70-летию О. Н. Трубачева. В предисловии к нему акад. В. Н. Топоров писал:«Крупнейший этимолог-славист, он своими трудами более чем кто-либоспособствовал прогрессу в славянской этимологии. Надо признаться, что в русскойэтимологической традиции (да и не только в ней) этимология оставалась слабымместом, так сказать, «факультативным» занятием, к которому обращались время отвремени, по «озарению», не без элемента любительства, весьма выборочно.Этимологическая деятельность О. Н. Трубачева произвела переворот (курсив наш. —О. Н.) в самом понимании задач этимологии»[iv].
Новсе же главным делом его жизни на протяжении более чем сорока лет стала работапо созданию отвечающего современным научным требованиям этимологическогословаря славянских языков, охватывающего праславянский лексический фонд. С 1974 г. он становится ответственным редактором этого словаря, и так, год за годом, вместе со своимнебольшим коллективом ученый выпускал фундаментальный труд мирового значения.Один из моих коллег незадолго до кончины Олега Николаевича как-то обмолвился, чтоза такой труд (по сути дела — подвиг) славянские народы могли бы выдвинуть егокандидатуру в Комитет по нобелевским премиям. Но конъюнктура нынешнего времени,разрозненные интересы и сама научная атмосфера как внутри страны, так и вне ее,какая-то патологическая отстраненность государства от своей главнойнациональной ценности — русского языка, едва ли позволяют надеяться на то, чторусский ученый-гуманитарий удостоится всеобщего признания.
Впрочем,научная общественность воздала ему должное: за этот капитальный труд (а с 1974 г. вышел уже 31 том) О. Н. Трубачев удостоился первой золотой медали им. В. И. Даля и памятногодиплома.
В 1966 г. О. Н. Трубачеву присуждена ученая степень доктора филологических наукза диссертацию «Ремесленная терминология в славянских языках, изданную вскореотдельной книгой (М., 1966). В ней автор дал подробный анализ общих черт изакономерностей производственной терминологии славянства, выделил группы такойлексики и охарактеризовал их специфические особенности в контекстекультурно-языковой, этнолингвистической традиции.
Этакнига в дальнейшем послужила началом целому ряду исследований ученого, посвященныхизучению этнографической стороны славянских этимологий: от работы надгидронимией Верхнего Поднепровья (совместно с В. Н. Топоровым) дофундаментальных исследований 1990-х — «Этногенез и культура древнейших славян»(М., 1991), научная ценность которого отмечена Академической премией им. А. С.Пушкина (два основных ее тезиса: центральноевропейский исходный ареал славян идревность славянского как особого индоевропейского языкового типа, —заслуживают того, чтобы занять свою нишу в совокупности знаний, полезных дляславянского (русского) самосознания), и «Indoarica в Северном Причерноморье»(М., 1999), многочисленных статей и докладов на съездах конференциях, публикацийв отечественной и зарубежной периодике. Последняя из указанных нами книграскрывает реликты языка, этноса и культуры древнего южного региона ипредставляет целое направление в науке, новую ветвь о названиях мест и именлюдей (их в монографии более трехсот).
Особаястраница в научной деятельности О. Н. Трубачева связана с работой по переводу, редактированиюи обработке четырехтомного «Этимологического словаря русского языка М. Фасмера,первоначально изданного в Германии на немецком языке. Дополнения русскогоредактора, а по сути дела — соавтора, составили более одной трети оригинала.Впоследствии этот словарь, «Русский Фасмер», как его называли, выдержал ещечетыре издания.
Почитателямталанта О. Н. Трубачева хорошо известны вехи его официальной биографии, котораявся была связана с деятельностью на ниве славистики и народного образования. Ноесли говорить очень кратко, не пересказывая всего того, что уже было отмеченодругими, необходимо отметить знаковые даты: на протяжении многих лет, с 1966 по1982 гг., О. Н. Трубачев занимал пост заместителя директора Института русскогоязыка АН СССР; в 1966 г. он стал членом Международного комитета ономастическихнаук; с 1973 г. вошел в состав Международной комиссии по славянскойлексикологии и лексикографии при Международном комитете славистов. Научныезаслуги ученого, его вклад в славянское и русское языкознание и общественнаядеятельность были отмечены избранием О. Н. Трубачева в 1972 г. членом-корреспондентом АН СССР. Он был награжден также медалью. «За доблестный труд» (1970) иорденом «Знак Почета» (1975).
О.Н. Трубачев имел немалый опыт международного научного сотрудничества. В 1976 г. он читал лекции в Университете Хельсинки. В 1977 г. его пригласили лектором в высшие учебныезаведения Германии. В 1986 г. ученый совершил вояж в ряд университетов США. В 1980 г. О. Н. Трубачева избрали членом-корреспондентом Финно-угорского общества (Финляндия), а в1983-м — членом-корреспондентом Академии наук и искусств в Загребе (Югославия).За научные достижения в области славистики в 1995 г. ему присуждена степень почетного доктора honoris causa Кошицкого университета (Словакия) ивручена золотая медаль им. П. Й. Шафарика — великого славянского филолога ипросветителя.
Трудыи высказывания академика РАН О. Н. Трубачева в области славянской и особеннорусской культуры широко известны в России и за ее пределами. Всегда основанныена богатом «природном» материале, подкрепленные интересными личныминаблюдениями ученого, имеющего большую научную да и, пожалуй, житейскуюпрактику, его работы не просто увлекают читателя своей новизной, нетрафаретностьюпримеров и замечаний, но, и личной заинтересованностью, и гражданской позициейавтора. Они как бы стирают грань между строгими рамками академичности и особым,подчас только ему ведомым оттенком смысла, заставляя каждый раз останавливаться,вдумываясь и вчитываясь в его слог. Работы О. Н. Трубачева обращают читателя вту сферу истории и культуры славян, которая до сих пор обсуждалась и обсуждаетсянеохотно, с оглядкой на прошлое, причем иногда болезненной, обремененнойсложившимися стереотипами. У О. Н. Трубачева, напротив, история не являетсяантагонистом, полемика с которым часто уносит в сторону, она лишь подталкиваетего к новым открытиям, подсказывает время и «местодействие» славянскогобратства. Мы склонны считать, что работы ученого не всегда выдерживаютизвестного принципа сторонников «чистой» науки (да и стоит ли?): язык радиязыка, но в них непременно ощущается дыхание эпохи, не абстрактноетеоретизирование и загруженность компьютерной терминологией, обосновавшейсядаже здесь, в социо- и этнолингвистических исследованиях, в этимологическойлексикографии, которая, казалось бы, должна быть свободна от претензий «новыхлингвистов», а тот veteris vestigia flammae, что служит неизменным спутникомвсякого подлинного ученого. И здесь не только (а в ряде фрагментов — нестолько) языковедческий инструментарий выступает на первый план. Знакомясь сработами ученого, можно заметить, что и археология, и этнография, и гео-, иэтнонимика народов и культур находят удачное соединение, закрепляясь иотражаясь в языке, хранящем пласты древних цивилизаций.
Памятенв этом отношении цикл «смоленских» работ О. Н. Трубачёва, который не разобсуждался на страницах научных изданий. Позже именно «смоленские мотивы»завершили одну из недавних книг ученого «В поисках единства», выдержавшую кнастоящему времени два издания (1-е изд. — М., 1992). И это не было случайнымходом. Великий Новгород — древний Киев — белорусская земля — смоленщина — вотте оплоты Русской земли — основы её просвещения, духовной культуры инациональной самобытности, которые в немалой мере определили характер развитияРусского государства и его становление как независимого центра, объединившеговосточнославянские народы. И снова, возвращаясь к мысли О. Н. Трубачева оВеликом водоразделе, будто бы самой природой обозначенном и выбранном, — именноСмоленская земля стала тем уникальным незамкнутым этно-, гео- илингвографическим полем, на карте которого проходила жизнь не одного поколениявеликорусов. Примечательны слова ученого: «… кроме главных в истории русскойСмоленщины южных и западных истоков населения и культуры, давали о себе знатьтакже восточные культурные импульсы, и смоленская Русь от них не отгораживалась,принимала их в свою культурную сокровищницу подобно тем древним арабскимдиргемам, которые осели в русских кладах и могильных курганах»[v].
Вэтой книге с первых же страниц с неослабевающей остротой прозвучала вновь идеяединства русского языкового союза как, пожалуй, единственного оплота нашейцивилизации. « ни одна подлинно великая страна, — писал он, — некончается там, где кончается ее территория. Значительно дальше простираетсявлияние культуры великой страны, и это влияние идет практически всегда через ееязык. Знание языка великой культуры пускает корни в сопредельных национальныхрегионах, языки которых при этом связывает с наиболее авторитетным языкоммакрорегиона целая система своеобразных отношений, которые укладываются впонятие языкового союза Все сказанное имеет отношении к России и крусскому языку. Многоруганная централизованность политико-административнойвласти в Российской империи, возможно, сказалась, со своей стороны, на такойизвестной особенности русского литературного языка, как его единство, безвариантность,а это, в свою очередь, гарантировало удобство, надежность и действенностьименно русского языка как средства самой широкой коммуникации. Не надо такжезабывать и ту простую мысль (пока нас от нее совсем не отучили), что русскийязык был не только языком официальной администрации, но и — прежде всего —языком великой культуры. Все это в совокупности сообщало ему высокуюпритягательную силу, чего, естественно, не было бы в помине, если бы языкпросто «насаждали», за ним же — ничего не стояло»[vi].
Можнобыло бы озвучить и другие ценные мысли О. Н. Трубачева, назвать его книги, датьхарактеристику крупным исследовательским находкам и открытиям — но это, смеемнадеяться, удел будущего. Мы же в кратком очерке не можем упустить еще однойстержневой мотив, которым жил почтенный ученый в «разгульные» 1990-е…
Впоследние 10 с небольшим лет О. Н. Трубачев, помимо собственно этимологическихисследований, был вовлечен в занятия другого свойства, хотя именно они, но ужес другой стороны, продолжали серию статей-размышлений о собственном пути, онауке, о судьбах Отечества… Именно Олегу Николаевичу принадлежит идеяподготовки и издания Русской энциклопедии, которой, увы, до сих пор нет, и едвали может появиться в ближайшее время в том, «трубачевском» понимании. В этовремя выходят его работы: «Русская энциклопедия: Предварительные материалы(1988—1989)» (Народное образование, № 1, 1990), «Объемный портрет Отечества:[Беседа о Русской энциклопедии]» (Встреча, № 4, 1992), «Беседы о методологиинаучного труда («Трактат о хорошей работе») (Русская словесность, № 1, 1993), «Образованныйученый» (там же, № 2, 1993). Тогда же под эгидой Русской энциклопедии начинаютиздаваться и отдельные книги, охватывающие разные по своей проблематике, ноединые по общему замыслу идеи: «Русская ономастика и ономастика России» (подред. акад. О. Н.Трубачева. М., 1994), справочное пособие С. В. Смирнова«Отечественные филологи-слависты середины XVIII — начала XX вв.» под общейредакцией О. Н. Трубачева (М., 2001). Эта последняя из названных нами книг исама мысль исторической памяти в науке была близка ученому еще и потому, что всвоих работах: будь то строгие, по-академически «скроенные» исследования, будьто полемические заметки и статьи или же философские размышления — везде О. Н.Трубачев обращал свой взор в славное прошлое славянской (и прежде всего —русской) науки, откуда и сам он черпал силы, согревавшие его веру в счастливоебудущее одной из самых гуманных и глубинных наук — филологии. Отсюда в какой-томере и оптимизм Олега Николаевича, несмотря на все «глобализации» и«трансформации», которые претерпевает русское общество сегодня. Он писал:«Какие только события ни переживало отечественное языкознание — от становлениядо расцвета в XIX в. и вновь до упадка в 30-е годы XX века. Казалось, ничто непредвещало тогда ее последующего возрождения; тем отраднее сознавать, чтовопреки всему уже во второй половине нынешнего (двадцатого. — О. Н.) столетияцентр славистической научной мысли вновь переместился в Россию»[vii].
АкадемикО. Н. Трубачев участвовал во всех, начиная с памятного 1958 г., Международных съездах славистов, а в 1996 г. был избран председателем Национального комитетаславистов России. Он активно готовился и к предстоящему форуму 2003 г. в Любляне (Словения): составлял общий план, продумывал программу, намечал проблемы идискуссии для круглых столов, вел обширную переписку с коллегами-славистами издругих стран и т. д. Можно сказать, что Олег Николаевич был летописцем целойэпохи славистики: он застал тех, кто стоял у ее основания и одновременно жилнынешними проблемами, всегда ощущая в ритме своей научной деятельностинаправленный пульс современных исследований.
Вобщественно-полезной деятельности О. Н. Трубачева, казалось, было место всемусамому актуальному и нуждающемуся в его авторитетном мнении и поддержке в нашидни: с 1987 г. он член Научного совета по проблемам русской культуры РАН; с 1988 г.— председатель Общественного совета по подготовке Русской энциклопедии; в 1992 г. на заслуги в развитии отечественной науки, фундаментальные труды его избрали академикомРоссийской академии наук; с 1996 г. он занимал очень ответственный постглавного редактора журнала «Вопросы языкознания» и относился к этому неформально, как к еще одному поручению, а с неизменным тщанием, большой личнойтревогой и любовью (и здесь ощущалась преемственность традиций: от В. В.Виноградова — первого главного редактора, до Н. И. Толстого и его последователя— О. Н.Трубачева). С 1996 г. он занимал должность председателя экспертнойкомиссии Отделения литературы и языка РАН по премиям имени А. А. Шахматова.Наконец, с 1997 г. акад. О. Н. Трубачев — заместитель академика-секретаряОтделения литературы и языка РАН.
13марта 2002 г. на гражданской панихиде в Институте русского языка им. В. В.Виноградова РАН прозвучало много трагически-памятных речей, обращенных во следушедшему. Мне запомнилось такое. Кто-то сказал: «Русского человека сталоменьше». В осознании этого чувствовалась невосполнимая утрата, боль и какая-тозияющая пустота.
Похристианскому обычаю отпевали Олега Николаевича Трубачева в нижней церкви храмаХриста Спасителя, расположенного там же, на Волхонке, как раз напротив егородного института. Он был похоронен на Троекуровском кладбище Москвы.
УходОлега Николаевича обнажил снова и снова гордую, но трагическую участь русскогоученого-интеллигента: как хрупок человеческий механизм, как могуч человеческийдух.
Исейчас, по прошествии нескольких лет, отделяющих нас от эпохи Трубачева иславистов его поколения (приходится, увы, констатировать, что это времямедленно уходит в прошлое), по-прежнему живет ощущение той действительнобольшой величины, какой был Олег Николаевич Трубачев — человек редкойсозидательной силы, огромного трудолюбия и неиссякаемой веры в практическуюмощь науки, ценностей культуры, родного языка. Вечная память великому труженикуи славному гражданину Отчизны — Олегу Николаевичу Трубачеву.
II.Из личных воспоминаний об О. Н. Трубачеве
Кэтим биографическим заметкам (точнее — размышлениям), более или менее похожимна остальные, но, смеем заметить, все же оживляющим облик почтенного ученого сдругих сторон, хотелось бы добавить несколько слов о наших встречах и беседах сОлегом Николаевичем, о том, как тогда, еще совсем молодым исследователем, яоказался перед ЛИЧНОСТЬЮ, о том, что запомнилось мне…
Мыпознакомились с О. Н. Трубачевым году в 1998 или чуть раньше. Я давно вынашивалмысль об опубликовании статьи о В. В. Виноградове в «Вопросах языкознания». Водин из дней решился обратиться с просьбой к главному редактору журналарассмотреть эту работу. О. Н. Трубачев согласился и вскоре рекомендовал ее кпечати. Меня тогда поразило одно качество ученого и человека: при всейзагруженности научными делами и многочисленными поручениями он личноознакомился с моей статьей, хотя вполне мог отдать ее на прочтение любому членуредколлегии…
Всенаши встречи, такие недолгие, но памятные для меня, так или иначе сводились кименам в науке. Чаще всего это были ученые прошлого, которых знал Олег Николаевич:Б. Унбегаун, М. Фасмер, В. В. Виноградов, С. И. Ожегов и др. Во многомблагодаря стараниям О. Н. Трубачева в «ВЯ» регулярно публиковались архивныематериалы, и рубрика «Из истории науки», часто пустующая в журнале, вновьожила.
Онбыл всегда вежлив и корректен, готов откликнуться на любую свежую идею, понятьее и оценить (даже если это выходило за рамки его представлений). Можно сказать,что он своим авторитетом держал в руках журнал «Вопросы языкознания», которыйза годы «правления» Олега Николаевича укрепил свои позиции, расширил состававторов, имел четко выраженную лингвистическую стратегию, чуждую русофобству иего проявлениям даже в скрытых формах.
Мнезапомнилось чествование О. Н. Трубачева в Российской государственной библиотекепо случаю его 70-летнего юбилея и тот заслуженный пафос речей, которые, казалось,смущали Олега Николаевича, привыкшего к тихой кабинетной работе ученого итяготившегося суетой празднеств. На созданной выставке были представлены егомногочисленные книги, оттиски из журналов, отдельно — словарная работа. Все этоявляло собой результат большой внутренней созидательной силы личности, отличавшейсяпоследовательностью и гармонией. В этом, наверное, и состоит суть настоящегоученого, каким навсегда останется в памяти Олег Николаевич Трубачев.
Другоесвойство «кабинетного» облика ученого никак не вяжется с его академическойдеятельностью, которая сейчас все более принимает образец «клуба по интересам».О. Н. Трубачев всегда живо откликался на приглашения выступить по злободневнымпроблемам нашего бытия на радио, давал интервью в газеты, читал лекции передстудентами и преподавателями в вузах России. Иными словами, общение для него, также, как и образование, не было логическим продолжением «карьеры», аестественным состоянием души. Он хорошо понимал, что не только Москва с ее«имперскими» амбициями строит фундамент научных знаний, но и в регионах естьживые островки мысли, подчас более яркой и насыщенной идеями, чем в закосневшихкоридорах академической среды. Отсюда — его поездки в Рязань и ее окрестности, наисторическую родину И. И. Срезневского, выступления на кирилло-мефодиевскихпразднествах в Новгороде, Киеве, Минске, Смоленске. Нельзя не поразиться тому, скаким энтузиазмом он занимался этим непопулярным сейчас делом — просвещением, ноосуществлял это как-то очень тихо, без «свиты».
ОлегНиколаевич за свою не очень долгую жизнь успел многое сделать в науке. Онникогда (по крайне мере, по моим наблюдениям) не кичился тем, чтó оноткрыл, кого превзошел… — он просто работал и жил НАУКОЙ, без которой не могсебя мыслить. Это ощущение живого сплава всегда возникает и при чтении работученого, в которых не было дилетантизма, а всегда строгий, обоснованный подход,глубокое знание предмета и в то же время — чувство меры и филологическоготакта.
Вего внешнем облике, поведении, манерах не замечалось никакого позерства и «игрына публику». Он естественно жил, также думал, писал и искал, как и все мы, гармониив жизни.
Когда-то,теперь уже давно, в 1940-е гг., крупный советский ученый-тюрколог Н. К.Дмитриев писал о другом выдающемся слависте А. М. Селищеве: «Многое и многоеценное для науки унес с собой Афанасий Матвеевич, многое осталось внезавершенном виде. Однако и то, что успел он создать, высится, как гордыйпамятник научного творчества».
Подобносвоему предшественнику, одному из замечательных славистов XX века, О. Н.Трубачев и сейчас своими трудами открывает новые горизонты для научноготворчества.
III.О. Н. Трубачев как исследователь русской старины:
из«Смоленских мотивов»
Трудыи высказывания академика РАН О. Н. Трубачёва в области славянской и особеннорусской культуры широко известны в России и за её пределами. Всегда основанныена богатом «природном» материале, подкреплённые интересными личныминаблюдениями учёного, имеющего большую научную да и, пожалуй, житейскуюпрактику, его работы не просто увлекают читателя своей новизной, нетрафаретностьюпримеров и замечаний, но, и личной заинтересованностью, и гражданской позициейавтора. Они как бы стирают грань между строгими рамками академичности и особым,подчас только ему ведомым оттенком смысла, заставляя каждый раз останавливаться,вдумываясь и вчитываясь в его слог.
РаботыО. Н. Трубачёва обращают читателя в ту сферу истории и культуры славян, котораядо сих пор обсуждалась и обсуждается неохотно, с оглядкой на прошлое, причёминогда болезненной, обременённой сложившимися стереотипами. У О. Н. Трубачёва, напротив,история не является антагонистом, полемика с которым часто уносит в сторону, оналишь подталкивает его к новым открытиям, подсказывает время и «местодействие»славянского братства. Мы склонны считать, что работы ученого не всегдавыдерживают известного принципа сторонников «чистой» науки (да и стоит ли?):язык ради языка, но в них непременно ощущается дыхание эпохи, не абстрактноетеоретизирование и загруженность компьютерной терминологией, обосновавшейсядаже здесь, в социо- и этнолингвистических исследованиях, в этимологическойлексикографии, которая, казалось бы, должна быть свободна от претензий «новыхлингвистов», а тот veteris vestigia flammae, что служит неизменным спутникомвсякого подлинного ученого. И здесь не только (а в ряде фрагментов — нестолько) языковедческий инструментарий выступает на первый план. Знакомясь сработами ученого, можно заметить, что и археология, и этнография, и гео-, иэтнонимика народов и культур находят удачное соединение, закрепляясь иотражаясь в языке, хранящем пласты древних цивилизаций.
Цикл«смоленских» работ О. Н. Трубачёва в этом отношении весьма показателен и не разобсуждался на страницах научных изданий. Позже именно «смоленские мотивы»завершили одну из недавних книг ученого «В поисках единства», выдержавшую кнастоящему времени два издания (1-е изд. — М., 1992). И это не было случайнымходом. Великий Новгород — древний Киев — белорусская земля — смоленщина — вотте оплоты Русской земли — основы её просвещения, духовной культуры инациональной самобытности, которые в немалой мере определили характер развитияРусского государства и его становление как независимого центра, объединившеговосточнославянские народы. И снова, возвращаясь к мысли О. Н. Трубачёва оВеликом водоразделе, будто бы самой природой обозначенном и выбранном, — именноСмоленская земля стала тем уникальным незамкнутым этно-, гео- илингвографическим полем, на карте которого проходила жизнь не одного поколениявеликорусов. Примечательны слова учёного: «… кроме главных в истории русскойСмоленщины южных и западных истоков населения и культуры, давали о себе знатьтакже восточные культурные импульсы, и смоленская Русь от них не отгораживалась,принимала их в свою культурную сокровищницу подобно тем древним арабскимдиргемам, которые осели в русских кладах и могильных курганах»[viii].
Взаключение приведём стихотворение известного географа культуры и историка П. Н.Савицкого, предвосхитившего в какой-то мере некоторые ценные идеи О. Н.Трубачёва. (Вспомним хотя бы его брошюру «Россия — особый географический мир»).П. Н. Савицкий — не только был ученым-практиком, но и, вероятно, как и всякийодаренный и самобытно мыслящий человек, не мог удержаться только в рамкахнаучных разысканий. Многое из того, что волновало его, выражено в поэтическихминиатюрах, где он стал своего рода зачинателем нового жанра — географическойпоэзии. Вот эти строки, посвященные Смоленску[ix]:
Награнях лет, на водных гранях
Смоленсквозник и вырастал,
Внем у черты кипел охранной
Приливазападного вал.
ТыМономаховым собором
Столетьядолгие стоял
Иты ж, в святом своем отпоре,
Егосвятую твердь взрывал[x].
Номастерами Годунова,
ИАлексея, и Петра
Стенотлито кольцо литое
Бронясмоленского ядра.
Бьетв эти стены непогода,
Напрасношлет за ратью рать:
Наних двенадцатого года
Исорок третьего печать.
«Смоленскиемотивы» в трубачевской (а теперь и в нашей) судьбе — это особый этап. Мыприводим здесь небольшой фрагмент из одноименной статьи, републикацию которойнамеревались осуществить с согласия ученого еще при жизни. «Смоленские мотивы»,кроме указанной нами книги, публиковались также в журнале «Русская речь» в 1992году (№ 4, с. 72—88; № 5, с. 63—71; № 6, с. 51—61). Настоящая публикация(вступительные строки этой работы) осуществляется по изданию: Трубачёв О. Н. Изсмоленских мотивов (Гнёздово, горуня) // Slavia, 1992, roč. 61, s. 4, с.495–502.
***
Ипоныне впечатляет сохранившийся памятник днепровских верховьев — Гнёздово чутьниже Смоленска по Днепру, вернее — громадная группа курганов в этом месте:самое крупное скопление курганов Древней Руси. Что представляло собой этоГнёздово? «Кладбище языческого Смоленска»? «Не здесь ли было первичное Гнездосмольнян…?» — спрашивает смолянин С. П. Писарев, и вопрос этот прозвучитнепраздно, если вспомнить такие центры древней городской и государственнойжизни других славян, как польское Gniezno, чье название образовано от того жесамого славянского корня, что и Гнёздово. Дело еще отчасти в том, что началогнездовских курганов датируют тем же IX-ым веком, в котором летопись в первыйраз упоминает город Смоленск. Вопросы эти — решать историкам. Они же исследуюти другой смежный вопрос: кем основано Гнёздово? Относимое также (весьмапредположительно) к IX веку начало пути из Варяг в Греки охотно связывалось сактивностью самих скандинавов-варягов, а в гнездовских курганах отмечалисьнаходки скандинавских вещей и западного оружия. Отсюда совсем недалеко допризнания Гнёздово варяжским поселением, и такое положение популярно особенно взападноевропейских исследованиях. Присутствие варягов не вызывает сомнений.Какая-то часть этих варягов навеки упокоилась в гнездовских курганныхпогребениях. Неслучайно, например, одна из берестяных грамот, открытых вСмоленске, как оказалось, была написана скандинавским руническим письмом. Ноэто, как говорится. Лишь с одной стороны. А с другой стороны, нельзя забывать отом, на что также обращают наше внимание археологи, — о том, что «основнаямасса гнездовских курганов не содержит оружия. Поэтому наиболее взвешеннымсуждением нужно признать то, согласно которому Гнёздово — поселение и некрополь— принадлежало основному населению этих мест, славянам, Руси.
Шловремя, и свет христианской веры, восходя вверх по Днепру, постепенно достиг иэтих мест. К 988 году относят крещение Киевской Руси при Владимире. В общемдоказано, что христианство несло с собой культуру письма. Однако именно вГнёздове, отстоящем довольно далеко на север от Киева, в одном из гнездовскихпогребальных курганов была обнаружена надпись кирилловским письмом — древнейшаяна Руси, несколько более древняя, чем само крещение Руси Владимиром, и этосообщает проблеме Гнёздова особую прелесть загадки.
То,что называют кириллицей, генетически связано с греческим письмом, и еговозникновение естественно искать в зоне непосредственно греческого влияния.Известную из летописи запись договоров Руси с греками первой половины X векатакже естественно ассоциировать с кириллицей. Но договоры писались в Византии, агнездовская надпись, практически — того же времени, найдена далеко на севере, вземле Верхнего Поднепровья. Конечно, тут уместно вспомнить о том, что«массовому» крещению Руси Владимиром предшествовал ряд менее «массовых», поройдаже индивидуальных, актов крещения русских людей и иноплеменников, состоящихна службе, и что крещения эти имели место в Константинополе и других греческихвладениях, как, например, крещение при патриархе Фотии в 867 году, после чегоестественно предполагать, что крещеная Русь вновь возвращалась восвояси и моглараспространяться по всей днепровской трассе. Но так однозначно вся культурнаяпроблематика знаменитой гнездовской надписи все же не решается, поэтому стоитзадержаться на ней несколько более подробно.
Летом1949 года археологическая экспедиция МГУ на раскопках курганов у деревниГнёздово под Смоленском обнаружила в кургане Nr. 13 разбитый сосуд с надписью.Собственно, содержанием кургана оказалась весьма богатое погребение воина содной или двумя рабынями, каролингским мечом IX века и арабскими диргемами, самыйпоздний из которых датирован началом X века. Интереснее же всего прочегооказалась именно надпись — из одного довольно ясно читаемого слова кириллицейдревнего образца, которую публикаторы-историки попытались прочесть как гopqxma,допуская, что речь идет о горчице (надпись на горшке с пряностями?). С тогомомента и началась дискуссия, которая длится уже сорок лет и успела коснутьсяза это время различных вопросов. Как и следовало ожидать, лингвист подверг эточтение историка суровой и в целом справедливой критике, указав, в частности, наневозможность формы горухща (и прежде всего — последовательности звуков — хщ-!) в древнерусском языке и предложив свое, формально вполне корректное чтениегорушна, что подразумевало бы (зьрна) горушьна мн. ‘горчичные (зерна)’. Насмену интерпретатору-лингвисту пришел затем опять археолог, который усмотрел вразбитом горшке амфору античного вида для перевозки не сыпучих тел, а жидкостей— вина и масла (хотя, насколько мне известно, греки в амфорах перевозили все, чтоугодно, вплоть до зерна пшеницы и соленой рыбы!); археолог заключил(а), что этоамфора из восточной Тавриды и что в ней хранилась нефть, привезенная с юга, очем якобы гласила надпись, которую при желании можно прочесть горуща, то есть‘горючая’. Как видим, фантазия интерпретаторов в основном не шла дальшеконстатации здесь своего рода наклейки на консервной банке с наименованиемтовара. Почему при этом никто из них не приводит хоть каких-то примеровподобного обыкновения сравнимой древности, а значит, никто не задумывается надтипологией аргументации? Те примеры своего рода надписей — «этикеток», какиенекоторые их них все же приводят, являются владетельными надписями и уже темсамым не подтверждают авторских прочтений. Следующий по времени солидный опытинтерпретации гнездовской надписи опять принадлежит лингвисту, критическиразобравшему заодно все предшествующие попытки и всю относящуюся сюдалитературу. А. С. Львов (а речь идет именно о нем) солидарен с археологомКорзухиной, что надо читать гороуща, по которому якобы было исправлено потом нагороунща…
Список литературы
[i]Советская Россия. 14 декабря 2001 г. С. 5.
[ii]Гиндин Л. А. Олег Николаевич Трубачев // Отечественные лексикографы. XVII–XXвека / Под ред. Г. А. Богатовой. — М., 2000. С. 483.
[iii]Трубачев О.Н. Славянская филология и сравнительность. От съезда к съезду //Славянское языкознание. XII Международный съезд славистов: Доклады российскойделегации. — М., 1998. С. 3.
[iv]Топоров В. Н. К семидесятилетию О. Н. Трубачева // Этимология. 1997–1999. — М.,2000. С. 3–4.
[v]Трубачев О.Н. В поисках единства. М., 1992. С. 177.
[vi]Трубачев О. Н. В поисках единства. Взгляд филолога на проблему истоков Руси. —Изд. 2-е, доп. — М., 1997. С. 5–6.
[vii]Трубачев О. Н. Предисловие // Смирнов С. В. Отечественные филологи-славистысередины XVIII — начала XX вв.: Справочное пособие. — М., 2001. С. 6.
[viii]Трубачёв О. Н. В поисках единства. М., 1992. C. 177.
[ix]Публикуется по автографу П. Н. Савицкого: Государственный архив РФ. Ф. 5783.Оп. 1. Ед. хр. № 514. Л. 103.
[x]В 1611 г. последние защитники Смоленска взорвали себя в соборе, построенномВладимиром Мономахом в 1098 г. (примечание в автографе П. Н. Савицкого. — О.Н.).
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.portal-slovo.ru/