«Творимая легенда» Ф. Сологуба в критическихотзывах начала ХХ века
М. А. Черепанова
Особенностиидиостиля Ф. Сологуба и многочисленные критические разборы создали определенныйстереотип представлений о творчестве писателя: однотипность тематики(«певец смерти»), однотонность используемых поэтических средств,однообразие приемов. И это при том, что сама личность художника и его творенияполучили в отзывах современников самые противоречивые оценки — от восторженныхдо иронических. "… В глазах утонченных модернистов, в оценке, например,«Весов», где он всегда был почетным и желанным гостем, — Сологуб отецрусского модернизма, тонкий и изящный писатель, явно нащупывающий новые пути вискусстве, редкий стилист, достигающий исключительных красот, русский Бодлэр ит.д., — для других это поэт извращенник, «страшная, вывихнутая,исковерканная душа» — так описал ситуацию, сложившуюся вокруг имениСологуба в начале века, один из известных критиков тех лет А.Измайлов [ 11.С.2]. Между двумя крайностями, которые он констатировал, располагаются всеостальные оценки.
Начавписать «одновременно с Чеховым» [ 21. С.143], Сологуб приобрелпопулярность лишь в середине 1900-х годов. «Не будь Сологуб так талантлив,как он есть, мимо его произведений прошли бы, не обратив внимания. Его романы ирассказы очень легко назвать „ерундой“, кривляньем или даже бредомбольного. Так многие и поступали. Но Сологуб талантлив», — утверждалкритик[ 21. С.143]. Что Сологуб — «без сомнения сильный художник» [21. С.372], вынуждены были признать и те, кто не в состоянии был расшифроватьиконографические референции «заумного» сологубовского текста.
Загадочнымказался современникам сам образ поэта. «Сологуба считали колдуном исадистом», — вспоминала Н. Тэффи [ 6. С.87]. «Говорили, что онсатанист, и это внушало жуть и в то же время и интерес», — писала в своихмемуарах Л.Рындина [ 6. C/423]. Другой современник писателя, поэт-символистА.Белый, признавался: «Мне казалось: он какой-то буддийский монах, сГималаев, взирающий и равнодушно и сухо на наши дела, как на блошкинтрепых» [ 4. C.484]. Столь же загадочным представлялось и творчествоэтого «странного человека» (Тэффи). Вот только несколько высказыванийна эту тему: «Магия какая-то в каждой вещи Сологуба, даже в болееслабой» [ 6. С.95]; «Впрочем, целиком-то мы и вообще не знаем его:так он еще загадочен и темен для нас — этот наиболее загадочный из современныхписателей» [ 21. С.120]; «Многое в нем трудно понять...» [ 11.С.305] и др. Не случайно часто рецензировавший Сологуба А.Измайлов, возведяхудожника на литературный Олимп, однако использовал для характеристики писателяантичный иррациональный образ-символ: «Северный Сфинкс» (так названаодна из его статей). Но Сологуба любили за его умение задавать вопросы. ФилософЛ.Шестов, разделивший с Ф.Сологубом судьбу писателей «для немногих»(Измайлов), видел в своем собрате по перу и по участи избранника божьего:«Сологуб — оракул. Его проза не реализм, а одуряющие пары, его поэзия, какответы Пифии, — вечная и мучительная загадка» [ 21. С.71]. Этойособенностью творений мастера критик В.Боцяновский объяснил сложность впонимании произведений Сологуба. «Трудно, да и пожалуй, и вовсе невозможноназвать во всей нашей литературе писателя более оригинального и загадочного,как Федор Сологуб… Каждая новая повесть его, каждый новый роман, всегда оченьпохожий на старый и тесно связанный со всем предшествующим, до такой степениошеломлял, что многие прямо отказывались не только понимать, но и толковать этогостоль непохожего на других автора» [ 21. С.142]. Современники Сологубасовершенно справедливо подчеркивали, что творчество писателя не можетвместиться в одну какую-нибудь формулу [ 21] .
Сологубвошел в литературу как поэт, но для Сологуба периода его славы — 1907-1913годов — именно проза играла конститутивную роль. По мнению многихдореволюционных исследователей творчества художника, Сологуб равен себе, своемуталанту и в поэзии, и в прозе. «Он отличается ровностью творчества, прозаего не слабее его поэзии, и в обеих областях он плодовит», — А.Блок [ 5.С.282]. "… Стихи его, действительно, прекрасны, и благоуханная егопроза..." — восхищался И.Джонсон [ 21. С.130]. Прозаические текстыСологуба мыслились как своего рода продолжение и интерпретация«первичных» поэтических текстов. Романы и рассказы художникапрочитывались критиками начала века под углом зрения его поэзии. «Я неделаю разницы между его стихами и его прозой. У него проза полна той же поэзии,что и стихотворения», — совершенно справедливо утверждал В.Боцяновский [21. С.143]. Не отрицая генетического сходства прозаических и поэтическихтекстов Сологуба, иные ценители творчества писателя замечали и то, что«русский Шопенгауэр» (Волынский) прозой сильнее, чем поэзией, умел выразить«чудовищное жизни» (Блок). В своих стихах Сологуб, по выражениюЛ.Шестова, «бессмысленно воет», а «в прозе — и того хуже…хуже, чем животный крик» [ 21. С.60] .
Поколение,встретившееся с этим мастером на исходе ХХ века, попало в ситуацию, отчастизеркальную той, которая сложилась вокруг имени Сологуба на рубеже ХIХ-ХХ веков.Читатели начала прошлого столетия, зная Сологуба-переводчика, драматурга,теоретика символизма и прозаика, более ценили Сологуба-поэта. Его считали«интереснейшим и значительнейшим из лириков современности» [ 21.С.215]. Но, если верить В.Полонскому, Сологуб как прозаик, беллетрист былмалоизвестен «широким кругам читающей публики» [ 22. С.117]. Тэффивспоминала, что Нотович, у которого Сологуб печатался в «Новостях»,«сурово правил его (Сологуба — Ч.М.) сказочки» [ 6. С.81].«Опять принес декадентскую ерунду», — расстраивался издатель и,считая себя благодетелем, добавлял: «Ну кто его вообще будет печатать. Икто будет читать!» [ 6. С.82]. И в 1912 году, когда уже были опубликованы«Навьи чары», рецензент «Современного мира» писал:«Талантливый поэт-лирик и автор не менее талантливого „романа“ — »Мелкий бес", других произведений, правда, весьма неравногодостоинства, Ф.Сологуб подошел к драме..." [ 2. С.238] .
Изпрозаических произведений широкую популярность среди читателей и критиковначала ХХ века получил только роман «Мелкий бес».По крайней мере,«проб разгадывания» (Джонсон) другого шедевра Сологуба — трилогии«Творимая легенда» (первоначально «Навьи чары») — не такмного. Важно отметить, что существует преемственность современныхисследовательских пристрастий и оценок с теми критическими дискуссиями, чтовелись вокруг «Творимой легенды» в 1907-1913 годах. Потомуоказывается важным и рассмотрение того, как осваивалась «Творимая легенда»современниками писателя.
Критик,знакомый с предыдущими работами мастера, вряд ли мог бы предсказать появлениетрилогии. Несмотря на присутствие в ней тем, мотивов и характеров, типичных длятворчества Сологуба в целом, «вся эта огромная книга» [ 13. С.3] — произведение иного масштаба и в прямом, и в переносном смысле, дающеевозможность оценить истинные размеры сологубовского таланта. Автор«Тяжелых снов» и «Мелкого беса» позволил себе поместитьсозданных им фантастических героев в знакомую среду, пойти на рискованноесопряжение пространств и времен, «странные прозрения в прежниеперевоплощения» [ 12. С.2], вывести на сцену Иисуса Христа — одного изсамых литературных (наряду с сатаной) из всех мыслимых литературных персонажей.Подобная вольность редко обходится без рьяных нападок со стороны блюдущейканоны критики. «Кажется, ни одно из произведений Сологуба не подвергалосьтакому усердному критическому обстрелу, как именно „Навьи чары“»[ 14. С.6]. В центре внимания придирчивых рецензентов оказывались исодержание, и различные элементы формы сологубовского творения. Х.Баран,проведший уже в наши дни тщательную работу по разысканию и систематизациипервых критических откликов на «Творимую легенду», локализовал отзывыо романе в зависимости от объекта критики [ 3]. Нам кажется интереснымпроследить, как изменялось восприятие трилогии и ее автора по мере выходароманов в свет.
Реакциюна появление первых частей «Навьих чар» точно сформулировалА.Измайлов, по признанию Х. Барана, «наиболее доброжелательный, если несамый тонкий критик трилогии» [ 3. С.235]: "… едва ли он(читатель) забыл свое смутное и недоуменное впечатление и общую почтирастерянность критики перед этим романом" [ 13. С.3]. Произведение небыло подверстано под ожидаемое: коды отправителя и реципиента не совпали. Этоспровоцировало споры вокруг «Творимой легенды» (1907), мнениякритиков разделились. Та часть критики, которая в целом враждебно встретилановый роман Сологуба, считала, что произведение достойно пристального вниманияв связи с 1) болезненностью таланта автора и 2) не характерной для Сологубанебрежностью в исполнении. «Странный, дикий, невероятный роман написалСологуб. Здесь все есть, чего бы вы ни захотели», — сообщал читателямИзмайлов [ 13. С.3]. Любопытно, что в 1904 году в рецензии на сборникрассказов «Жало смерти» литературный обозреватель «Русскоймысли» писал о «захворавшем творчестве г.Сологуба» [ 26. С.279]и при этом ничтоже сумняшеся ставил «диагноз»: «Эти экстатическиевидения больного человека он передает нам спотыкающимся языком галлюцината,сопровождая их болезненными гримасами и улыбками» [ 26. С.279]. Впрочем,критику удалось обнаружить главное — нарочито амбивалентную форму«поведения» автора, когда сосредоточенная серьезность, озабоченность«перебиваются» игровой легкостью, сопряженной с веселостью и смехом.Так вели себя юродивые в Древней Руси.
Творчествоэтого писателя может, как и слова юродивых, казаться смешным, нелепым,несерьезным (Редько, Игнатов и др.) или страшным, философским (Иванов-Разумник,Шестов, Белый и др.), но оно чуждается ярлыков. Между тем один из них(«больной роман») как демонстрация своего негативного отношения сразуприклеен критикой «Творимой легенде». «После „Навьихчар“, — безапелляционно заявлял Измайлов, — положительно нельзясомневаться в болезненном надломе таланта автора» [ 11. С.316]. «Ядавно жду появления в русской литературе, — признавался критик, — серьезнойработы врача-психиатра, который бы взглянул на многие наши литературные явленияпоследних лет не с точки зрения человеческого вырождения, как это делал МаксНордау, но с простой точки зрения врача, изучающего неврастеников. „Навьичары“ — типичнейшее явление этой категории. Эта развинченностьвоображения, эта капризная смесь реального с чистой фантастикой, эти невольныетам и здесь проявления не совсем здорового эротического чувства, этот, наконец,разбросанный и нервный лапидарный стиль, напоминающий небрежный черновик илизаметки записной книжки, — все это несомненно симптомы больного века» [11. С.316]. Один из «знатоков» российской истории и посовместительству ценитель сологубовского творчества «интерпретировал»его как «кликушество» [ 26. С.279]. Интересно, что когда критиканачала века пыталась осмыслить «уродливость» и странность героевРемизова («Часы») в рамках известных идеологических и художественныхмоделей, то она отмечала в его произведениях влияние Ф.Достоевского иФ.Сологуба (видимо, как родоначальников «больной» прозы) [ 25]. Аэксцентричность внешней манеры изображения Ремизова тоже определялось словом«юродство». «Зачем юродствовать, отчего не говорить человеческимязыком?» — вопрошал критик Гершензон, выражая, очевидно, чувствобольшинства читателей Сологуба и Ремизова [ 7. С.770]. Собственнуюнеспособность оценить оригинальность новой работы Ф.Сологуба, нестандартностьпредлагаемой им модели мира критика поспешила завуалировать обвинениямиписателя не только в безумии, но и в патологических наклонностях: «Впоследнем своем романе „Навьи чары“ г-н Сологуб пошел еще дальше и,подражая психопату-мистику Гюисмансу, ударился в чистейшее чертобесие. Геройего романа, бывший доцент Триродов, не только имеет довольно двусмысленноеотношение к садизму, мазохизму, не только занимается блудом с рыжеволосойучительницей, к которой он совершенно холоден, но практикует форменнуюмагию...» [ 27. С.89].Критик не стал ограничивать себя обязательствамисоблюдения такта в отношении книги и автора. Рецензенты марксистского толка,недовольные самим способом подачи Сологубом политической темы, вообще были особеннорезки в оценке романа. "… Критика до сих пор по существу не выступилапротив этой уродливости в литературе и не указала на внутреннюю связь междуэротическим помешательством и мистическим чертобесием и наконец, — самоеглавное, — что г-н Сологуб позволил себе связать все эти мистико-эротическиемерзости со святым для нас именем социал-демократии", — возмущалсяЮ.Стеклов [ 27. С.90]. Удивительно, что одни клеймили писателя за упрощенноеили оскорбительное воссоздание окружающей действительности периода первойрусской революции, а другие упрекали его в отсутствии в «Творимойлегенде» легенды как таковой. «В чем заключается „творимаялегенда“? Чем проявляются „навьи чары“? Для чего вообщенагромождены эти исключимости, представлено несуразное месиво из наивных»заинтриговывающих" таинственностей?" — не понимал один изкритиков [ 18. С.223]. «Содержание, казалось бы, довольно примитивное иничего, напоминающего собою легенды, не дает», — констатировал другой исоветовал: «Если бы Сологуб взял какую-то таинственную жизнь вне времени ипространства и украсил бы своей фантазией, то читатель мог попытаться в этомразобраться» [ 23. С.119] .
Лейтмотивомуже первых критических отзывов на «Творимую легенду», по признаниюХ.Барана, стали вопросы композиции текста. Вот выдержки из рецензий на первую итретью части произведения: "… Попытка соединить, по-видимому,несоединимое — отклик на злобу дня с самым откровенным фантазированием… Ниодин из старых романистов не рисковал на такое сочетание реальной, прямо «газетной»,хроникерской правды с цветами фантазии и уклонами мистики" [ 11. С.309];«Необузданная игра фантазии рядом с картинами и образами реальнойжизни» [ 17. С.75]. Будучи в принципе не против самого художественногоприема, «сплетающего фантастику с реализмом в один непрерывающийсяклубок» [ 17. С.75], критики педалировали мысль о«дисгармонизме», печатью которого, по их мнению, отмечен стильсологубовского произведения. По мысли В.Кранихфельда, этим приемом частопользовался Салтыков-Щедрин и «достигал при этом изумительныхэффектов», Сологуб же «превратил его в свою специальность» [ 17.С.75], и ему перестали удаваться по-настоящему талантливые вещи. Другой критикутверждал, что у Сологуба в «Творимой легенде» «в соединенииреализма с вымыслом отсутствует главное и необходимое условие — разумностьтакого соединения» [ 23. С.119]. Главный упрек состоял в том, что Сологубне только сплетал реальность и фантастику в «один непрерывающийсяклубок», но специально разделял. Как заметил один из исследователей третьейчасти романа, «действительность и легенда у Сологуба не проникают друг вдруга, а лишь перемежаются» [ 3. С.353]. Семантическая и композиционнаянеоднородность текста объяснялись неумелостью автора («Все эти неряшливонагроможденные друг на друга куски, даже не склеенные и не сшитые, — из которыхсостряпана вторая часть „Навьих чар“...» [ 16. С.51-52] ) илиобъяснялись задачами словесного эпатажа: «Пестрота почти намеренная. Почтиявные анахронизмы. Намеренное смешение тонов и стилей. Намеренная эксцентричностьязыка...» [ 10. С.3]. Какими бы сравнениями и метафорами ни быланаграждена «бессвязность» сологубовского произведения ("… нероман, а груда отдельных глав и заметок..." [ 3. С.261]; "… словнов кинематографе, мелькают перед нами картинки, не имеющие никакой связи междусобой..." [ 23. С.118]; "… прием Сологубова письма — телеграммочки" [ 3. С.261] ), важно отметить сам факт обнаружения этойособенности построения романа Сологуба современниками писателя.
Вотличие от своих оппонентов, критики, более благосклонно отнесшиеся к новомуроману художника, оказались менее внимательными к мысли творца и болееэмоциональными, чем того требовало дело анализа. «Интересна „Творимаялегенда“, первая часть романа Федора Сологуба „Навьи чары“. Этоеще начало… И действительно, из грубой и бедной обыденной жизни, с обычнымипереживаниями — создается вдохновенная поэтическая творимая легенда», — утверждал ценитель творчества Сологуба из «Одесских новостей» и тутже, освобождая себя от каких-либо попыток критического проникновения вхудожественный мир романа, подчеркивал: "… я делюсь только с читателемтем радостным чувством, которое охватывает при чтении этой вдохновенной,пламенной книги..." [ 19. С.8]. Венчает это исполненное восхищения произведениеНезнакомца (таков псевдоним критика) достойная метафора: «Эта книга — медаль. Да, медаль, на одной стороне которой:
Величиеталанта.
Ана другой:
— Откровение духа и бессмертие поэта!» [ 19. С.8] .
Такаякомплиментарность и вытекающая из нее инерция некритичности, заниженностьанализа, думается, не могли разрушить стену непонимания между Сологубом и егопубликой. И в откликах доброжелателей от критики часто фигурируетприлагательное «странный» (это наиболее любимый критикамиэпитет-орнанс «Творимой легенды», самое частотное слово в рецензиях иэссе), которое так или иначе заставляет воспринимать роман как нечто чужеродное(«стороннее»). Скупые замечания, окутанные флером околичностей(«О „Творимой легенде“ Федора Сологуба удобнее будет сказать,когда будет закончен весь роман...» [ 1. С.190] ), снабженные«смягчающими» фразами типа: «уместнее будет судить, когда взаконченных линиях поднимется все его странное строение» [ 1. С.190] — или: "… у него есть про запас кое-что получше..." [ 21. С.60], — отзывы не могли помочь писателю обрести своего читателя. Сологуб ждал похвалыот рецензентов и делил своих критиков на «умных» и«дураков» в зависимости от того, соглашаются ли они с ним или нет [20], но, движимые желанием защитить писателя от нападок нечестивых критиков,доброжелательные критики вовсе не упрочивали контакта «массовогочитателя» с «трудным» творчеством Сологуба.
Парадоксальнаяситуация создалась и вокруг третьей части романа: художник предлагал публикекак будто бы то, что, по мысли автора, было адекватным ее ожиданию, но в ответполучал только глухое непонимание и молчание. Измайлов заметил, что«Сологуб был готов понять удивление читателя, но отказывается понять егораздражение» [ 14. С.3]. Ценителям художественного слова не так простобыло угодить: "… Ожидали вкусить нечто необычное… — расстраивалсякритик после выхода «Королевы Ортруды», — а вкусили нечтообычное" [ 24. С.140]. Вызвала недовольство критики и четвертая частьромана, «Дым и пепел», вышедшая отдельно от предыдущих: после длительногоперерыва и в другом альманахе — «Земля» («Творимаялегенда», «Капли крови» и «Королева Ортруда»издавались «Шиповником»). Подробное, не в пример первым трем частям,исследование мельчайших особенностей русского революционного быта, танезначительность «поправок», которые «вносит Сологуб в нашуужасную действительность» [ 22. С.235] в этом романе, были оставлены безвнимания консервативным большинством читателей и критиков. Одни рецензенты,находясь в плену впечатлений от первых частей «Творимой легенды», невидели или не хотели видеть «нововведений». Другие трактовали«экспансию» жизни в мечту как измену автора своим изначальнымзамыслам. «Казалось бы, сказка кончилась, — на самом деле вовсе нет.Фантазия Сологуба именно здесь разыгрывается вовсю», — писал критик [ 24.С.70]. Другой критик романа был недоволен тем, что Сологуб раскрывает секреты,разоблачает и срывает таинственный покров с того, что в первой части«Навьих чар» «было закутано вуалью и манило к себе, оставаясьзагадочным» [ 22. С.235]. Вот что говорил по этому поводу критикКожевников: «Был чрезвычайно интересен замысел: зачаровать читателя изаставить его верить; в условиях обывательской действительности показатьТриродова причастным к „великому делу“ (термин алхимиков). Никто, какСологуб, не был настолько призван, чтобы дать интересному замыслухудожественное осуществление. Несмотря на все неудачи, все же и в „Дыме ипепле“ фантазия автора весьма блестяща. Поэтому разочаровывающеевпечатление, которое производит повесть, тем более скорбно» [ 22. С.235].С этим выводом позже согласится и Н.Тэффи: «Конец… не оправдалобещанного» [ 6. С.86]. Итак, на этот раз разочарование было всеобщим.Даже жидкая шеренга бессильных почитателей сологубовского творения былаудручена. «Художественно это одно из слабейших произведенийСологуба», — подытожил А.Горнфельд [ 8. С.51], автор статьи о ФедореСологубе, включенной в знаменитую «Русскую литературу 20 века(1890-1910)» под редакцией профессора С.А.Венгерова, изданную передреволюцией.
Такимобразом, «взаимоотношения», сложившиеся между «Творимойлегендой» и ее первыми критиками, дают основание полагать, что роман былпрочитан, но не был понят. Недооценка трилогии исказила картину развитиярусской прозы. Но надо отдать должное современникам Сологуба: во-первых, они неостались безразличными к новой книге мастера. Несомненно, прав А.Горнфельд,утверждавший: «Все, что не есть равнодушие, есть уже победа поэта:проклинают только силу, и значение поэта только в его индивидуальной силе»[ 8. С.63]. Во-вторых, — и это, пожалуй, надобно поставить в заслугусологубовским противникам -строгие судьи романа с той чуткостью, которая поройрождается враждебностью, сумели почувствовать, распознать и главную мелодиюпроизведения и те побочные тоны, выявление которых будет задачей и будущихкомментаторов трилогии Сологуба. Однако, наметив исходные элементы последующегоанализа, дореволюционная критика предпочла отдать на откуп потомкам пристальноеизучение, осмысление, понимание «Творимой легенды» Ф.Сологуба.
Список литературы
АйхенвальдЮ. Литературные заметки // Русская мысль. 1908. № 1.
БатюшковФ. В походе против драмы (По поводу «Заложников жизни» Ф. Сологуба)// Современный мир. 1912. № 12.
БаранХ. Поэтика русской литературы начала ХХ века: Сборник. М., 1993.
БелыйА. Начало века. Воспоминания: В 3-х кн. М., 1990.
БлокА. Творчество Федора Сологуба. Собр.соч.: В 8 т. М.-Л., 1962. Т.5.
Воспоминанияо серебряном веке. М., 1993.
ГершензонМ. «Часы» // Вестник Европы. 1908. № 8.
ГорнфельдА.Г. Федор Сологуб. Русская литература ХХ века (1890-1910): В 2-х т. М.,1917.Т.2.
ГригорьевИ. Литературные наброски // Одесское обозрение. 1907. № 12. 13 декабря.
ИзмайловА. «Королева Ортруда» (Новый роман Ф.Сологуба) // Биржевые ведомости.1912. № 13175. 3 октября.
ИзмайловА. Литературный Олимп. Характеристики, встречи, портреты, автографы. М., 1911.
ИзмайловА. Новый роман Ф.Сологуба // Русское слово. 1909. №11. 15 (28) января.
ИзмайловА. Новый роман Ф.Сологуба // Русское слово. 1912. №222. 27 сентября (10октября).
ИзмайловА. (Аякс). У Ф.К.Сологуба // Биржевые ведомости. 1912. №13151. 19 сентября.
ИзмайловА. (Аякс). Ф.Сологуб о своих произведениях // Биржевые новости. 1908. №10761.16 октября.
КранихфельдВ. Альманашный листопад (Литературная заметка) // Современный мир. 1909. №9.
КранихфельдВ. Литературные отклики. Новые личины Передонова. Мой ответ «РусскойМысли» // Современный мир. 1909. №1.
НеведомскийМ. О «навьих» чарах и «навьих» тропах // Современный мир.1908. №2.
Незнакомец.Мелочи жизни. Альманах «Шиповник» // Одесские новости. 1907. №7375.22 ноября (5 декабря).
НеизданныйФ.Сологуб. М., 1997.
ОФедоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки. СПб.,1911.
Отзывыо книгах // Земля. Альманах. Сб.Х1. Бюллетени литературы и жизни. 1913. №23-24.
ПолонскийВ. О Леониде Андрееве и Федоре Сологубе // Вестник Знания. 1909. №2.
РедькоА.Е. Еще проблема // Русское богатство. 1910. №1.
РыстенкоА.В. Заметки о сочинениях А.М.Ремизова. Одесса, 1913.
СологубФ. Жало смерти. Земле земное. Обруч. Баранчик. Красота. Утешение. Рассказы. М.:Книгоизд-во «Скорпион», 1904. Русская мысль. 1904. №9.
СтекловЮ. Современный литературный распад, его характер и причины. СПб.,1908.
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.yspu.yar.ru