Оглавление
Введение
1. Особенности творчества Виктора Пелевина
1.1 Эволюция творчества Пелевина
1.2 Язык и речь текстов Пелевина
2. Элементы массовой культуры втворчестве Пелевина
2.1 Массовая литература /постмодернизм в прозе В. Пелевина
2.2 «Священная книга оборотня» и «Generation „П“
Заключение
Списокиспользованной литературы
Введение
Актуальность. В периодглобального социально-исторического перелома конца ХХ в. в обществе заявляет осебе новый тип общекультурного сознания, который знаменует переход „изтоталитарной эпохи – в виртуальную“ (М. Эпштейн) и определяется „какпостмодернистское мироощущение“.
Виктор Олегович Пелевин –наиболее яркая фигура современного русского постмодернизма, вызывающаядиаметрально противоположные оценки в критике и литературоведении. Большинствоисследователей определяет его творчество как „пограничное“,связывающее литературу „больших идей“ и массовую беллетристику.
Творчество Пелевина –одно из самых неоднозначных и неизученных явлений современной русскойлитературы. Многие исследователи видят в Пелевине наиболее яркую, знаковуюфигуру отечественного постмодернизма, мэтра российской прозы. Пелевина начала90-х гг. относили к „турбореализму“ (С. Бережной), „интеллектуальнойпопсе“ (А. Архангельский), „киберпанковскому“ стилю (А.Наринская) и т.д. Поздний Пелевин сознательно создает формальнопостмодернистский текст, в котором любой критик без труда находит те или иныеприметы постмодернизма, однако писатель не считает себя постмодернистом, чтонеоднократно подчеркивал в интервью. Это позволяет нам рассматривать творчествоПелевина как не-постмодернистский художественный текст и применить при егоисследовании традиционный литературоведческий подход, зачастую малоэффективныйпри анализе постмодернистского текста.
Творческий метод писателясоединяет в себе художественность, философичность и ярко выраженныйсоциологизм. В произведениях Пелевина мы находим художественное исследованиевлияния социальных законов на психологию отдельной личности и общества в целом,глубинных, скрытых в области бессознательного, архетипической памяти, причин,способствующих эффективности общественных законов, ускоряющих процесс энтропии.Помещение „культурно одаренного героя“ в ситуацию испытанияцивилизацией имеет целью поиск в сфере универсального вакцины против стремительного»старения" мировой цивилизации и опустошения личности, утратыдуховности и способности к творчеству и чувству.
Каждая новая книгаПелевина мгновенно становится объектом дискуссий, вызывает волну рецензий икритических разборов. Защищено несколько диссертаций, посвященных исследованиюотдельных произведений Пелевина, в частности романа «Generation П»(А.С. Гавенко, О.В. Жаринова, К.В. Шульга), и исследованию отдельных аспектовсовременного литературного процесса, где Пелевин рассматривается в ряду другихписателей (И. Азеева, Т.Н. Маркова, Е.П. Воробьева), однако творчество Пелевинав полном объеме еще не стало объектом фундаментального исследования. Некоторыеаспекты раннего творчества Пелевина рассматривает в своей книге «Русскийлитературный постмодернизм» В. Курицын. Пелевину посвящены разделы вмонографиях О.В. Богдановой, Е.В. Тихомировой, Е.М. Тюленевой. Краткий анализтворчества Пелевина 90-х годов ХХ века дан в учебных пособиях И. Скоропановой,И.К. Сушилиной.
Цель работы –проанализировать использование элементов массовой культуры в романномтворчестве В.Пелевина.
Задачи исследования:
1. Рассмотреть эволюциютворчества Пелевина.
2. Проанализировать языкпроизведения Виктора Пелевина.
3. Определитьсвоеобразие массовой литературы в творчестве Пелевина.
4. Провести анализ произведенийПелевина «Священная книга оборотня» и «Generation „П“.
Объект исследования –основополагающие характеристики прозы Виктора Пелевина.
Предмет исследования – своеобразиероманов „Священная книга оборотня“ и „Generation “П».
Структура работы: работасостоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.
1. Особенности творчества Виктора Пелевина1.1 Эволюция творчества Пелевина
Для произведений Пелевина1990-х гг. («Затворник и Шестипалый», «Желтая стрела», «Жизньнасекомых», роман «Чапаев и Пустота») был характерен герой, поинтеллектуальным и нравственным качествам стоящий выше окружающего его мира;часто он действовал в паре с Учителем — идеологом, резонером, нонконформистом.Сюжет строился как в романе воспитания: герой (самостоятельно или под влияниемУчителя) обретал все новые и новые знания о мире, учился этому мирупротивостоять и получал, в конце концов, возможность выхода за его пределы,прорыва к истине. Для этого герой должен был испытать мощную внутреннюютрансформацию, которая влекла за собой и преображение реальности. В «Generation»П"" для героя этот путь уже закрыт, но о возможности достичьидеала еще напоминают отступления, наполненные пафосом и дидактикой (трактат ЧеГевары, проповеди Сирруфа, песня ив, напоминающая герою, что он был или могбыть другим когда-то). Они сделаны по рецептам гоголевских «лирическихотступлений», где напряженный лиризм в сочетании с философскойпроблематикой взрывает авантюрный и сатирический сюжет.
В следующем романе «Числа»из сборника «Диалектика Переходного Периода из ниоткуда в никуда»лирические отступления и проповеднические мотивы уже окончательно исчезают изповествования. Меняются и ценностные критерии: исчезает представление обидеале, о «другой реальности», соотносимое с принципамиромантического двоемирия. В «ДПП» уже не только отсутствуетэксплицированный идеал, но ставится под сомнение вообще существование истины.
Главным в пелевинскомромане становится всеобъемлющая сатира. Осмеяны западные духовные ценности,российские политические реалии, бизнес, масс-медиа, нумерологическая мистика,духовное ученичество (гуру главного героя, Простислав, оказывается гибридомстукача и шарлатана). Не щадит автор и литературоведческое сообщество, даже то,которое благосклонно к Пелевину как представителю русского постмодернизма,например, вставляя в текст фрагмент статьи из какого-то современного альманаха:«Говоря о читателе и писателе, мы ни в коем случае не должны забывать одругих важных элементах творческого четырехугольника, а именно читателе ипитателе…». Именно тотальность отрицания рождает то ощущение мрачнойдухоты, которое многих неприятно поражает в романе, несмотря на обилие комическихситуаций, шуток и каламбуров. Но роман порожден временем, он отражает даже нестолько политическую, сколько нравственную обстановку в обществе, когда, пословам А. Троицкого, «настоящий фан закончился вместе с беспределом.Обидно, что будущего тоже нет. Выход только один — саморазрушение, коллапс,окончательная тоска». Это эпоха «духовного фастфуда» — мнимыхартефактов (вроде лингамов из сада камней), мнимых интеллектуальных и духовныхценностей.
Сатира Пелевина — особогорода. Она не предполагает возможности высокоморальной авторской позиции,высказанной непосредственно в тексте, т. к. порождена ощущением, что жизньбезобразна, но иной она быть не может, по крайней мере в данномпространственно-временном континууме. Такого рода идеи и настроения позволяютсоотнести роман «ДПП» с традициями античного сатирического романа и,прежде всего, с «Сатириконом» Петрония, соединившим в себе элементы «менипповойсатиры» и греческого любовного романа.
Сатирический романнизменно-бытового содержания строится как «перелицовка» греческоголюбовного романа с сохранением его сюжетной схемы и ряда отдельных мотивов, нов травестированном виде: вместо безупречных героев — воры и бродяги, вместовозвышенной любви — гомосексуальная связь и т. д. В этом смысле не случайнолюбовная история с Мюс не только оборачивается предательством, но и соседствуетс гомосексуальной темой. Любовь, как и многое другое в этом мире, становитсядевиантной, неестественной.
Форма «менипповойсатиры», ставшая уже традиционной для пародии на повествование высокогостиля, не является случайностью. Аристократ, «арбитр изящного» иодновременно циник Петроний стремился не «исправить» нравы, аразвлечь читателя беспощадной откровенностью своих описаний, далеко выходящихподчас за пределы того, что считалось пристойным в серьезной литературе. Близкак этому и позиция Пелевина: он, никак не относится к истинам и морали, покрайней мере, в своей писательской ипостаси" и «последовательноочищает свой ум от любых ценностных категорий, стремится к некоей окончательнойсвободе, когда человек лишен любой здешней ценности и самого „здесь исейчас“.
Однако задачи „ДПП“выходят за рамки, обозначенные сатирическим романом в чистом виде.Новеллистический стиль романа создает структуру, внешне бесформенную, что далоповод для многих нареканий. На первый взгляд, ни один из эпизодов „ДПП“не вытекает с логической неизбежностью из предыдущего, а некоторые побочныелинии можно изъять без всякого ущерба для повествования. Многих критиковраздражает то, что „смена событий обусловлена не логикой, а манипуляциями,которые герой совершает с числами.
Но важно отметить, чтонанизывание, казалось бы, необязательных эпизодов подчинено определенной цели:совокупность разрозненных историй должна продемонстрировать, что “реальность»,изображенная в «ДПП», совершенно иррациональна, герои романа, как исам автор, отчаялись понять какие бы то ни было законы, объективные причинысобытий. «Эпоха и жизнь были настолько абсурдны в своих глубинах, аэкономика и бизнес до такой степени зависели от черт знает чего, что любойчеловек, принимавший решения на основе трезвого анализа, делался похож надурня, пытающегося кататься на коньках во время пятибалльного шторма». Всовременной России, по мысли Пелевина, можно лишь слепо подчиняться неведомымиррациональным силам, покоряясь неизбежности, как и поступает главный герой,который в детстве узнал о магической силе чисел и, выбрав число 34, стал емупоклоняться. «Поняв, что услышан, Степа не только обрадовался, но ииспугался. Было не очень понятно, кем именно он услышан».
Между тем, такоеновеллистическое построение было использовано в другом античном сатирическомромане — романе Апулея «Золотой осел». В этом романе повествованиераздроблено на отдельные отрезки, охватывающие единичные бытовые эпизоды, которыеокруглены и закончены, но они изолированы и довлеют в себе. Бытовой мир рассеяни раздроблен, лишен существенных связей. Он статичен, и герой, даже перемещаясьв пространстве, по сути совершает переход из ниоткуда в никуда. За казалось быбессистемным нанизыванием эпизодов, от комических до трагических, в «Золотомосле» прослеживается стремление показать, что человек — песчинка в этойжизни, и его судьба совершенно не зависит от его личной воли. Единственныйспособ спастись — это полная покорность тем неведомым силам, которые имуправляют. Поняв это, Люций, герой Апулея, превращенный из-за собственноголегкомыслия в осла, обращается за спасением к могущественной, таинственнойбогине Изиде и становится ее жрецом. Можно также вспомнить, что Апулей был неопифагорейцем,а учение о магической силе чисел, адептом которого стал Степа, было детищемПифагора. Кроме того, сцена совокупления Степы и Сракандаева, банкира по кличке«Ослик Семь Центов» вызывает ассоциации с эпизодом из «Золотогоосла», где герой в образе осла делит ложе с воспылавшей к нему страстьюдамой.
Обращение к античнымистокам европейского романа не случайно: традиционные, устоявшиеся жанровыеформы начали демонстрировать свою исчерпанность уже на исходе 19 века, исегодня они являют свою беспомощность при описании происходящего с человеком иобществом. Возможность построения романа-воспитания отменяется самойдействительностью (уже Гончаров в «Обыкновенной истории» усомнился ввозможности воспитания человека путем приобретения опыта и утраты иллюзий).Роман-странствие также оказывается несостоятельным, человечество уже обрелодостаточно знаний о самом себе, чтобы отбросить любые иллюзии относительносуществования идеала в реальности. Гоголь в работе над II томом «Мертвыхдуш» не смог найти положительных героев, идеал, который мог бы проявитьсяв российской действительности: материал сопротивлялся воле автора.
Следовательно, Пелевин «рассыпает»традиционную структуру романа нового времени не от неумелости, а потому что онаперестает адекватно отражать действительность, которая предстает раздробленнойи алогичной. Возможно, поэтому Пелевин возвращается (может быть, инстинктивно)к первоосновам, к истокам романного жанра, в частности к традициям античногосатирического романа, также явившегося не только попыткой осмыслить свое время,но и отражением и порождением времени.
Можно сказать, чтоПелевин использует и трансформирует традиционные сюжетные схемы и жанровыемодели в духе посткультурного нигилизма. Но значение этих трансформацийопределяется важностью тех ценностей, на которые он покушается. Все ценностиизображенного им мира мнимые, следовательно, они должны быть разрушены, чтобыуже не в романе, но в сознании читателя появилась возможность выхода,обновления. Только тот, кто сможет искренне посмеяться над собой и возвыситьсянад всей этой жизненной мишурой, выйти за рамки обыденного автоматизированногосознания, сможет вырваться из душной атмосферы этого романа — этой «жизни».Единственная ценность для Пелевина — абсолютная свобода, которая может бытьдостигнута только в сознании читателя.
Следующий роман Пелевина,«Священная книга оборотня», представляет особый интерес, поскольку внем, наряду с особенностями поэтики, уже знакомыми нам по предыдущим романам,возникают новые элементы и тенденции, требующие внимательного рассмотрения ипредставляющие трудности в интерпретации для многих исследователей.
Пелевин, как и Гоголь впервой части «Мертвых душ», видимо, ощутил некую ограниченностьсатирического метода. Равномерно-пошлая, безгеройная среда и равный ей геройлишены возможности драматически взаимодействовать друг с другом, и это лишаетповествование необходимой динамики. В этом критика неоднократно упрекалаавтора. Поэтому в «Священной книге оборотня» Пелевин, возможно,возвращается к поэтике собственного творчества более раннего периода: сновавозникает положительный герой, причем это герой-идеолог — лиса-оборотень, отлица которой и ведется повествование. Вновь появляются проповеднические мотивы,особенно в письмах героини своим сестрам, тоже оборотням. Возвратом к поэтикеранних произведений может показаться также усиление буддийских мотивов,сведенных к минимуму в предыдущих двух романах, и мотивов романтическогодвоемирия и ухода героя в мир истины и добра, иной мир, находящийся за пределамиобыденной реальности, неприемлемой для героя.
«Священная книгаоборотня» демонстрирует блестящее сплетение разных жанров. Здесь иэлементы эпоса, наполненного фольклорными мотивами (лиса и волк, КраснаяШапочка, Крошечка-Хаврошечка) и мифология, причем как восточная, так и западная— пес (Гарм), Мировой волк (Фенрир), первокорова, несущая жизнь земнымсуществам (Аудумла)), и философские рассуждения с явственно дидактическойнагрузкой, и элементы сатирического романа. Характерными элементамисатирического романа Бахтин называл трущобный натурализм, злободневнуюпублицистичность, всяческие нарушения общепринятого и обычного хода событий,установленных норм поведения и этикета (в том числе и речевого), резкиеконтрасты и оксюморонные сочетания. И в то же время, как отмечал Бахтин,смелость вымысла и фантастики в этом жанре сочетается с исключительнымфилософским универсализмом и предельной миросозерцательностью.
Таким образом, икомпозиционная структура, близкая к структуре двух предыдущих романов, и обилиеобсцентной лексики и девиантных форм любви в «Священной книге оборотня»также обусловлены близостью к жанру античного сатирического романа. Пелевинскийроман состоит из набора эпизодов, рассказанных героиней, лисой А Хули. Но этаструктура, характерная и для двух предыдущих пелевинских романов, теперьнесколько видоизменилась. Ближе к концу романа сюжеты начинают замыкаться,снова появляются уже забытые герои и все элементы текста в конце концовстановятся значимыми.
Отразился в «Книгеоборотня» и родственный античному сатирическому роману европейскийплутовской роман эпохи Возрождения. Однако происходит любопытная трансформацияобраза ловкого плута. Хитрая лиса Алиса, героиня историй о лисе и волке,лисичка-сестричка — образ как будто максимально приближен к традиционному героюплутовского романа, но как в «женских» вариантах плутовского романа,например, в знаменитой «Моль Флендерс» Д. Дефо, героиня мягче «мужского»варианта плута, она не лишена совестливости, ей не чуждо самоосуждение.
В сущности, роман «Священнаякнига оборотня» как будто бы повторяет на новом витке литературы главноеоткрытие «натуральной школы»: в пошлую, сатирически показанную средуПелевин вводит героя — индивидуалиста, интеллектуала, лишнего человека,образованного, способного думать и чувствовать, разочарованного — словом, героя«онегинско-печеринского типа». Но сам этот конфликт также подверженироническому переосмыслению.
Следует отметитьнесколько моментов, принципиально важных для Пелевина. Во-первых, средапредставлена не безликой серой массой, а персонифицирована: воплощением среды,среднестатистического мировоззрения обычного, массового человека являетсяволк-оборотень Саша Серый. Патриотически-патриархальное, не лишенноексенофобских элементов, консервативное, гендерное (мужское), иерархическоеначало противостоит космополитичному, либеральному, западническому,гуманистическому началу А Хули. Можно сказать, что эти герои — носителиопределенных идей, герои-идеологи. Но хотя они выражают прямо противоположныеидеи, их нельзя назвать антагонистами. В сущности, это два голоса одного и тогоже кризисного сознания современной российской интеллигенции, где западническийдискурс не столько противостоит консервативному, слявянофильскому, сколькотрагически соседствует и сочетается с ним. Не случайно столь оригинальнымявляется тип взаимодействия героя со средой — это очень своеобразный «поединокроковой»: героя — лишнего человека и героя — представителя серой средысвязывают жаркие любовные отношения.
Смелым шагом является ужето, что героем такого плана (т. е. мыслящим, рефлексирующим, «лишнимчеловеком») является женщина. Причем герой этот настолько лишний, что онуже и не человек вовсе, это — лисица-оборотень. Создается впечатление, чтоПелевин пытается предпринять некое обновление своей поэтики, примиритьнепримиримое, столкнуть «гоголевскую», сатирически осмысленную средуи героя совершенно иного плана.
Если признать, чтоПелевин действительно возвращается к поэтике своих ранних произведений, то ифинал должен восприниматься однозначно, как единственно возможный выход, какдостижение героиней абсолютного знания о том, как жить и к чему стремиться.
Однако такому восприятиюмешает, во-первых, наличие в романе двух героев-идеологов, причем ни одна изидеологий в читательском сознании не может одержать верх, хотя состоянияпросветления достигает лиса, а не волк. Во-вторых, то, что С. Корнев называл «состояниемна грани стеба», когда не ясно, говорится ли нечто всерьез или этоиздевательство, пародия, или даже пародия на пародию. Постмодернизм, означает «эпистемологическуюнеуверенность» человека. Он не видит того, на что мог бы опереться, азначит, не видит и того, что мог бы отрицать полностью, на все сто процентов.Таким образом, присущая произведениям раннего Пелевина однозначность финала здесьможет быть подвергнута сомнению. Знание о том, как жить и к чему стремиться,принадлежит сфере повествователя (т. е. лисы), а сфере автора принадлежит нетолько отсутствие уверенности в этом знании, но и сомнение более общего,онтологического плана — имя лисы выбрано не случайно.
В этом романе происходитусиление буддийских мотивов, следовательно, если ориентироваться на философиюдзен-буддизма, согласно которой ни одна истина не может быть высказана напрямуюи утверждена сама по себе, «чтобы познать истину, требуется внезапноеозарение, которое снисходит только на посвященного, а посвящение человеканачинается с парадоксов, с отрицания необходимости знания, непризнания никакихканонов и авторитетов», то можно сказать, что Пелевин не напрямую,иронически опосредуя, но все же утверждает ту же истину, что и в раннихпроизведениях, и в «Чапаеве и Пустоте».
Поскольку нампредставляется невозможным на данном этапе определенно отнести Пелевина ккакому-либо литературному направлению, все три трактовки финала «Священнойкниги оборотня» остаются равноправными, что существенно расширяетсемантическое поле текста.
Таким образом, еслиговорить об эволюции пелевинской прозы, мы видим, что в этом романе имеет местовозвращение к поэтике ранних произведений, но оно происходит на новом,осложненном уровне. 1.2 Язык и речь текстов Пелевина
У Пелевина словоперестает обозначать реальность и само становится реальностью, овеществляется,обретает материальное воплощение, слова становятся «словами-оборотнями».В романах Пелевина отражен процесс материализации слов, связанный с погружениемобщества в пространство цивилизации. И важнейшей целью существования личности писательсчитает прорыв сквозь цивилизацию, сквозь нагромождение овеществленных и внутреннеопустошенных слов к культуре и истинной сущности мира – заряженному творчествомхаосу, Пустоте.
Язык текстов Пелевина –это отражение языка общества на определенном этапе его истории. Благодарянебольшой доле гротеска, акцентирующего происходящие в языке и с языкомпроцессы, путем постоянного перекодирования слова из пространства культуры впространство цивилизации и обратно Пелевин выделяет те универсалиилитературного языка, которые не подвластны деформации в пространствецивилизации и сохраняют в себе бесценное культурное послание, архетипическийсмысл. Такой подход к языку позволяет Пелевину очистить текст от «дискурса»и «гламура» – навязчивой денежно-сексуальной семантики, привносимойпространством цивилизации, путем ее постоянного утрирования в тексте в целом. Врезультате действия на слово кодовых полей культуры и цивилизации слова делятсяна «слова культуры» или «слова цивилизации». Слово культуры– творящее, созидающее слово. Слово цивилизации деструктивно и агрессивно.Цивилизация тяготеет к «бранному слову», этимологически возводимому кслову «брань» – бой, схватка. Однако для людей культуры,погружающихся в цивилизацию, ненормативная лексика выполняет функциюзащитно-маскирующую.
Язык и речь впроизведениях Пелевина приобретают значение внутренней тюрьмы человека. Языкзакрепощает личность, ограничивает ее свободу, не позволяет найти путь кистине, создавая иллюзию ее познаваемости раз и навсегда. Первым шагом ксвободе от порабощающих иллюзий становится отказ от речи – неговорение имолчание. В романе «Чапаев и Пустота» появляется понятие «тайнойсвободы», которая в действительности оказывается противоположностьюсвободе, бегством из тюрьмы действительности от дискомфорта и страха смерти веще более страшную тюрьму – в слово, в лабиринт языка. Освобождение отнеобходимости прятаться во «внутреннем мире», по Пелевину, состоит вдвойной иронии над происходящим. Свобода российского интеллигента и русскогочеловека вообще заключается не в молчании от скудости ума, а в добровольном исвободном выборе неговорения. Стадией наименьшей зависимости от слов,предшествующей добровольному отказу от вербализации, является общение припомощи музыки. Молчание в художественном мире Пелевина подобно слепоте Эдипа иДемокрита, ослепивших себя, чтобы «лучше видеть», оно оказываетсяспособом обретения истинного языка – языка любви, который не порабощает, аосвобождает, не загораживает истину, но дает возможность ежемоментного еепостижения. Пространство культуры характеризуется немыслием и неговорением, вкотором открывается истинная внутренняя свобода. А образ «перевернутой»Вавилонской башни – тофета, геенны огненной, соотносимый с цивилизацией,оказывается связанным именно с говорением, причем с ошибочным говорением – «смешениемязыка».
В своих романах Пелевинхудожественно исследует различные варианты «смешения языка». Это нетолько ненормативная лексика, но и допущение явных орфографических и речевыхошибок (яркий пример подобного смешения – надпись на красном фартуке, надетомна памятник Пушкину в романе «Чапаев и Пустота»), произвольнаяперестановка букв в словах и слов в предложении («вавилонский вариант»смешения языка, описанный в «Generation П»), неконтролируемоесмешение русского и английского языков (например, в речи Мюс, героини романа «Числа»),интернетовский новояз – «албанский язык» (в повести «Шлем ужаса»и романе «Ампир В»). Интенсивность «смешения» языка зависитот погруженности общества в цивилизацию. Так в романе «Омон Ра» иутрированно патетическая речь, и сложный «многоярусный» матвстречается только в речи слуг идеологии. В романе «Чапаев и Пустота»наиболее насыщенными ненормативной лексикой, оказываются фрагменты, описывающиемир новых русских. Начиная с романа «Generation П», в которомхудожественно осмысливаются первые итоги движения России по пути цивилизации, «смешениеязыка» охватывает весь текст. Европейская цивилизация связывается с идеейЛогоса, попытки выразить истину через слово. В этом позиция Пелевина сходна стеоретическими положениями западноевропейского постмодернизма, однако Пелевинпродолжает модернистские попытки выразить истину – только не словами, амолчанием.
Истина, как и свобода,постигается чувством и в чувстве.
Путь культуры частоотмечен в романах Пелевина образом бабочки, символизирующей бессмертнуювозрождающуюся душу. Бабочке как культурному символу, противопоставляется образкомара, символизирующий душу существа цивилизации – вампира. Комар в романахПелевина становится символом потребления, персонификацией характерной дляцивилизации черты использования Другого для собственной выгоды. Комар и летучаямышь как разные ипостаси вампира становятся в художественном мире Пелевинасимволами элиты, «внутреннего врага» России, паразитирующего на телеобщества.
Для Пелевина пустота какистинная природа всего представляет собой источник творческой энергии, именнопоэтому пустота «внешняя» не пугает человека культуры, к творчествуспособного, и так ужасает человека, обращенного к цивилизации, способного лишьна производство материальных объектов и симулякров и их тиражирование. Обладающийвнутренней свободой человек, обращенный к идеалам культуры (творчеству, любви,состраданию), обретает независимость от материального, вещного. Он способенуправлять иллюзией реальности, поскольку осознает, что бренна только форма,которую принимает пустота, в то время как истинная сущность всего остаетсянеуязвимой для смерти.
На основании анализатекстов Пелевина можно сделать вывод о соприродности пустоте, творящему хаосу исамой России, где фактические результаты цивилизационного движения замещаютсяих мысленными и чувственными образами, виртуализируются, и на эти виртуальныеобъекты накладывается система социальных отношений, адекватная дляневиртуального пространства. В России цивилизация приобретает форму «следа»(М. Эпштейн). Немногочисленные следы цивилизации в романах Пелевина несутпечать разрушения, являющегося вместе с тем неотъемлемой частью их сущности,воплощают в себе борьбу пустоты «внешней» и «внутренней»,часто принимающую форму деконструкции. Россия представляет собой пространствоборьбы порядка, крайним проявлением которого является опустошение,эмоциональный и творческий паралич личности и «меблировка» пустоты, ихаоса, содержащего в себе постоянный творческий импульс. Родственность хаосу,внешней пустоте, противостоящей диктату материального, вещного, вхудожественном мире Пелевина означает сохранение живой подвижной души.Осознание себя в процессе одновременного создания и стирания, как иллюзорнуюформу, мгновение назад созданную пустотой и из пустоты, и через мгновение сновавозвращающуюся в нее, дает героям Пелевина власть над иллюзорным миром исмертью.
Творчество Пелевинасодержит художественно закодированные для прочтения подготовленным читателемрезультаты наблюдения писателя за наступлением в России постмодерности, времениторжества технологии и отодвижения на второй план индивидуальности. Раннеетворчество Пелевина характеризуется деконструкцией советских мифов: СоветскийСоюз предстает механизмом, производящим симулякры, системой тонкогоманипулирования верой в высокие идеалы, низводящей человека до «винтика»,мельчайшей безымянной части механизма. Для раннего Пелевина имеет значениетолько прорыв за пределы симулятивной реальности Советского Союза (ОмонКривомазов выходит из тоннеля в суету станции метро («Омон Ра»), бройлерныецыплята покидают птицефабрику, улетая в закат («Затворник и Шестипалый»).Пространство за пределами преодоленной иллюзии оказывается художественнонеисследованным. В романе «Жизнь насекомых» Пелевин продолжаеттрадицию русских писателей-классиков (И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского),создает двойственный образ Запада – действительный и нарисованный воображениемроссийского человека. Россия в романах Пелевина рассматривается в сопоставлениис Европой, Западом, а также «первым миром», который включает нетолько Европу и Америку, но и Японию, являющуюся образом цивилизационногоВостока. Америка, Япония и Европа, поставленные в один ряд, подтверждают, что «первыймир» – это цивилизационная характеристика, поскольку перечислены центрылокальных цивилизаций. Движение от последних к первым – путь перехода культурыв цивилизацию. Для «первого мира» «второй мир» – культурныйэтап – уже позади. Для России, по Пелевину, «второй мир» достижим. «Второймир» – название главы романа «Жизнь насекомых», в которой мотылекМитя обретает себя, сталкивает с обрыва свой навозный шар и перестаетподчиняться воле ложной личности. Современность России 90-х – это время,близкое ко «второму миру», содержащее в себе возможность обретенияРоссией своего «золотого века». А для каждого отдельного человека «вторыммиром» становится «Внутренняя Монголия» – состояние максимальнойблизости к свободе. Основным препятствием достижения Россией «второго мира»является сформировавшийся еще при Петре Великом комплекс, заставляющий Россиюпостоянно сравнивать себя с Европой, шире – с западной цивилизацией,порождающий чувство стыда перед более цивилизованными странами за своюнедостаточную цивилизованность и паническую боязнь показать отсталость вцивилизационном плане от стран «первого мира». Выразителями этойчерты российского самосознания в романах Пелевина являются муха Наташа («Жизньнасекомых») и Семен Сердюк («Чапаев и Пустота»).
На рубеже историческихциклов перед Россией, занимающей место между «первым» и «третьим»миром, Европой и Азией, возникает необходимость занять определенное место вкруговороте локальных цивилизаций. Завершение предыдущего и начало новогоцивилизационного витка породило особенно сильный кризис цивилизационнойсамоидентификации России, который отразился в творчестве Пелевина в видесюжетной схемы «алхимического брака». Она характеризуется наличиемпары героев, отождествляющихся с Западом и Россией (Сэм Саккер и Наташа – «Жизньнасекомых», Арнольд Шварценеггер и Просто Мария – «Чапаев и Пустота»,Мюс и Степан Михайлов – «Числа»). И Запад, и Восток, избравшие путьпрогресса, оказываются враждебны России, «алхимический брак»трактуется как травматический для России опыт. Для русского человека в этойситуации открываются два пути: стать помощником «первого мира» вперекачке жизненных сил России в тело дряхлеющей западной или восточнойцивилизации и насильником над народной душой, либо самому стать доноромжизненной силы и добровольной жертвой цивилизации. С точки зрения писателя, обапути неприемлемы.
Ранние романы Пелевинаотражают его надежды на то, что Россия станет оплотом культуры и духовности всовременном мире. Но более позднее творчество (начиная со второй половины 90-хгодов ХХ века) говорит о крушении этих надежд и переориентации на поиск пути вкультуру для отдельного человека. Кризис разрешился в пользу выбора Россиейориентации на западную цивилизацию, что в контексте художественного мираПелевина трактуется как обращение к цивилизации вообще, к «первому миру»,для которого прогресс и деньги приобретают значительно большую ценность, чемкультура и религия. Уже в романе «Generation П» констатируетсяпереход России на цивилизационные рельсы, вступление в «первый мир» истремительное ослабление культурного начала. Но для понимания созданного вроманах Пелевина образа современной России необходимо учесть глубинные связиличности и страны, утверждающиеся во всех романах.
Параллелизм судьбы «культурноодаренного героя» и России позволяет сделать вывод о возможности длястраны пути в культуру даже из глубины цивилизации. Путь открытости,сострадания и любви приносит как Адель («Священная книга оборотня»),так и России огромные страдания. Но приводя свою героиню в финале романа вРадужный поток, Пелевин подчеркивает, что страдание ведет к спасению ибессмертию. Рама («Ампир В») связан с Россией на глубинном уровненационального, культурного. Он проходит через страдание для того, чтобы открытьв себе новый источник любви – любви к России, к миру. Он совершает качественныйскачок в культуру. И есть основания предполагать, что подобный качественныйскачок, по мнению Пелевина, способна и должна совершить Россия.
2. Элементы массовой культуры в творчестве Пелевина 2.1 Массовая литература / постмодернизм впрозе В. Пелевина
Важным направлениемисследования современного литературного процесса является изучение проблемыиерархии и взаимодействия двух существенных элементов художественной системырусской литературы рубежа ХХ-ХХІ веков: постмодернизма и массовой литературы.Заметим, что проблема синтеза массовой литературы и постмодернизма вевропейской литературе впервые была акцентирована еще Л. Фидлером в егохристоматийной статье «Пересекайте границы, засыпайте рвы», котораявышла в 1969 году в журнале «Плейбой». Российский исследователь В.Курицын подчеркивает, что заслуга автора статьи (которая большинствомтеоретиков постмодернизма считается точкой отсчета возникновения новойлитературы) заключается в разработке концепции, очерчивающей перспективыразвития литературы. По мнению В. Курицына, основополагающим для теории Л.Фидлера является утверждение о стирании границ между массовым и элитарнымискусством, что «во-первых, будет способствовать единению публики ихудожника, а во-вторых, чисто „физически“ расширит возможности литературы».
Свой вклад в изучениеэтой проблемы на рубеже ХХ-ХХІ веков сделали российские и украинские ученые М.Берг, И. Ильин, И. Скоропанова, А. Мережинская и др. Из анализа работисследователей явственно вырисовываются несколько векторов, определяющих особенностивзаимодействия этих двух ярких феноменов, обеспечивающих «динамикуразвития и устойчивость литературы 1990-2000-х гг.». Полярные и оченьспорные мнения относительно выделения доминирующей и «потребляемой»стороны высказывают И. Скоропанова и М. Берг. Так, И. Скоропанова утверждает,что постмодернизм (будучи элитарным по своей природе) служит плодотворнойпочвой для массовой литературы, которая адаптирует постмодернистские стратегиидля реализации своего потенциала. По замечанию исследовательницы, массоваякультура является «неполноценным китчевым двойником постмодернистской».М. Берг, анализируя проблему конкурентной «борьбы» массовойлитературы со своим оппонентом, приходит к выводу, что в ситуации кризисарусский постмодернизм утрачивает свой символический капитал, который необходимовосполнить. По мнению исследователя, в культуре наметилась тенденция,отражающая процесс использования постмодернизмом институции массовой литературы«для присвоения экономического и символического капитала, функционирующегов ней».
Аналогичную позициюотстаивает и И. Ильин. Ученый утверждает, что постмодернизм на современномэтапе активно использует опыт жанров массовой литературы. Показательно в этомотношении название одной из глав его книги «Массовая литература как питательнаясреда постмодерна». Исследователь утверждает, что отличительнойособенностью постмодернизма в поздней фазе его развития является «всевозрастающее влияние шаблонов массовой литературы, причем в масштабах,совершенно не мыслимых для серьезной литературы прежних времен». Слабойстороной концепций М. Берга и И. Ильина видится привлечение для анализа узкогокруга литературных источников.
Наибольшую теоретическуюценность, по нашему мнению, представляют работы А. Мережинской, которыепосвящены исследованию «специфики взаимоотношений двух полярных в русскойлитературе явлений». Исследовательница указывает на существование общеймодели взаимодействия постмодернизма и массовой литературы во второй половинеХХ века, о чем свидетельствуют: одновременность возникновения и параллельностьфункционирования; связь с социокультурными процессами вовлечения в рыночныеотношения элитарных сфер культуры и ее демократизация; существенное взаимноевлияние; наличие «определенной стратеги, позволяющей сближать принципы постмодернизмаи массовой литературы».
А. Мережинскаянебезосновательно замечает, что отношения двух ведущих тенденций литературыопределяются социальными и культурными реалиями в России рубежа ХХ-ХХI веков,которые очень отличаются от аналогичной ситуации в литературе американской изападноевропейской. «Неординарность» условий функционирования двухрусских литературных практик определяется следующими факторами развития: "…русскийпостмодернизм – в ситуации неразвитой постмодерности, а массовая литература – вобстоятельствах несформировавшегося, неструктурированного рынка, отсутствияофициального признания, невнимания критики".
Вступая в полемику с М.Бергом и И. Скоропановой, А. Мережинская убедительно доказывает, что влитературном процессе рубежа веков наметилась тенденция к сближению полярныхего проявлений. Единую направленность массовой литературы и постмодернизмаисследовательница связывает со стремлением литературы «объяснить сложнуюсовременность».
При исследовании проблемывзаимоотношения постмодернизма с массовой литературой и культурой особыйинтерес представляет творчество В. Пелевина. Цель данной статьи –проанализировать проблему синтеза массовой литературы и постмодернизма в прозеВ. Пелевина. О массовой популярности творчества писателя свидетельствуютогромные по меркам серьезной литературы тиражи его романов. Поражает и объемматериала о В. Пелевине, размещенного в сети Интернет. По этому поводуобозреватель журнала «Новый мир» С. Костырко высказал предположение,что В. Пелевин "…может, и самый популярный в нашем Интернете писатель…".На сегодняшний день функционируют несколько сайтов, посвященных прозепостмодерниста. Среди них наиболее ярко презентует творческое наследие В.Пелевина и его фигуру ресурс «Виктор Пелевин – сайт творчества»,возникший благодаря усилиям почитателей писателя в 2000 году в ВеликомНовгороде. На сайте представлены биографический материал об этом авторе, еготексты и критические статьи. О широкой популярности этого ресурса средичитателей сетевой литературы свидетельствует его постоянное пополнение иобновление материалами. Показательно, что только за промежуток времени с 2000по 2008 год сайт переделывался шесть раз. В настоящее время ресурс представленболее чем тысячью файлами.
Одной из стратегийпривлечения внимания читательской аудитории к произведениям В. Пелевина истимулирования интереса публики является создание ореола загадочности вокругфигуры писателя. Эту стратегию выделил Б. Тух. Исследователь утверждает, что напротяжении продолжительного периода времени В. Пелевин был окружен «информационнымвакуумом». Писатель очень редко дает интервью. Неотъемлемым атрибутом егоимиджа являются черные очки. Фотографии постмодерниста, на которых его глазаскрыты за черными стеклами, стали важной составляющей мифа о писателе. За В.Пелевиным закрепилась слава «гуру» современной молодежи и великогомистификатора. Так, по утверждению исследователя Б. Туха, о писателе бытуютсамые разнообразные мифы. В наиболее нелепых из них утверждается, что Пелевинявляется торговцем наркотиками, что под этим именем скрывается группа писателейили женщина. Ярким свидетельством мифологизации фигуры В. Пелевина являютсяанекдоты и байки о нем, размещенные на сайте.
Несмотря на популярность,тексты В. Пелевина представляют собой серьезную литературу русскогопостмодернизма. Н. Беляева указывает на то, что «приверженностьличностному началу, своеобразный стоицизм и ярко индивидуализированный стиль»писателя репрезентуют отличительные особенности русской версии постмодернизма.Его проза, отличающаяся глубоким в интеллектуальном отношении содержанием,содержит широкий спектр аллюзивных и ременисцентных отсылок к фольклору,классике и массовой культуре. Особое внимание писатель уделяет рекламе,кинематографу и популярной музыке как наиболее ярким формам проявлениямассового сознания.
Проза В. Пелевина – яркийобразец реализации приема двойного кодирования, сущность которого заключается всинтезе экспериментальности постмодернизма и шаблонности массовой литературы.Такой авторский подход позволяет массовому и искушенному в филологической наукечитателю по-своему прочитывать текст. Эту особенность прозы В. Пелевинаподчеркнул В. Курицын. По мнению исследователя, писателю очень точно удаетсявоссоздать актуальные проблемы современного общества и совместить жизненныйматериал с «компьютерно-»восточными" философскими заходами".Поэтому произведения В. Пелевина находят своего «неподготовленного»читателя и представляют определенный интерес для требовательного интеллектуала.
Постмодернистская прозаВ. Пелевина отличается использованием широкого спектра приемов и стратегий,характерных для массовой культуры. Такой подход направлен на привлечениевнимания массового читателя. Однако писатель преследует серьезную задачу. Всвоих текстах В. Пелевин стремится побудить читателя к активной мыслительнойдеятельности. Объектом внимания автора чаще всего является стереотипностьмышления современника. Именно поэтому В. Пелевин обращается к «феноменуидеологии, рекламы, возможностям компьютерных технологий, психоделике».
Нагнетанию интереса ккнигам писателя способствуют различные рекламные приемы. Вероятно, с этой цельювсе, что касается выхода в свет романа «Священная книга оборотня»было овеяно тайной, вплоть до момента презентации книги. Очень характернымпроявлением постодернистской игры с читателем является обращение В. Пелевина,размещенное в пресс-релизе книги: «Все, что я хотел сказать журналистам, ясказал… в этой книге». Эта фраза содержит аллюзивные отсылки сразу к двумпредставителям классической литературы – Л. Толстому и У. Эко. В. Пелевинобыгрывает ответ Л. Толстого журналистам по поводу идейного содержания «АнныКарениной». Второй источник, к которому отсылает писатель – это «Заметкина полях „Имени розы“» У. Эко. В этой работе итальянский классикпостмодернизма утверждает, что «автор не должен интерпретировать своепроизведение. Либо он не должен был писать роман, который по определению –машина-генератор интерпретаций». Обозначив таким образом авторскуюпозицию, В. Пелевину удалось, с одной стороны, создать атмосферу ажиотажавокруг романа среди критиков и журналистов (о чем свидетельствуют отзывы ирецензии в газетах «Известия», «Московские новости», «Газета.Ru»,«Литературная Россия» и др.), а, с другой стороны, снова утвердитьсяв своем статусе постмодерниста.
Обращает на себя вниманиеи авторская мистификация, изложенная в предисловии к роману. В ней объясняютсявсе перипетии обнаружения текста рукописи, который, якобы, находился на дискепортативного компьютера, оставленного неизвестным автором в одном из московскихпарков. В. Пелевин иронизирует над использованием распространенных в массовойкультуре «виртуозных технологий современного пиара», но, в то жевремя, сам применяет прием мистификации для возбуждения читательского интересак книге.
«Священная книгаоборотня» показательна еще одним новшеством. К роману прилагаетсякомпакт-диск с одиннадцатью музыкальными треками, снабженными комментариями отлица героини романа. Использование музыкального сопровождения в глазахпотребителя представляет книгу в более выгодном свете. Но музыка выполняет иважную литературную задачу. Прослушивание специально подобранных автором трековв маркированных местах текста способствует раскрытию замысла произведения,создает особую атмосферу, придает роману своеобразную мультимедийнуюмногомерность. Б. Кузьминский подчеркивает, что музыка выполняет в романеособую композиционную функцию. По его мнению, новаторство автора в том, чтомелодия и интонация пронизывают и скрепляют «пространное тело текста».То факт, что В. Пелевин предлагает читателю использовать музыкальный диск,свидетельствует не только о том, что постмодернист идет на поводу у интересовмассового потребителя, но и может быть расценен как авангардный поиск новыхпутей синтеза очень ярких видов искусств – литературы и музыки.
При рассмотрении проблемымассовости-элитарности прозы В. Пелевина особую ценность представляют идеи Ю.Лотмана, изложенные в работе «Массовая литература как историко-культурнаяпроблема». Литературовед утверждает, что образ высокой литературы напрямуюзависит от господствующих концепций в теории литературы и литературной критике:«Здесь литературе приписываются нормы, указывается, какой она должна быть».В. Пелевина очень часто вступает в диалог с критикой, который разворачиваетсяна страницах его произведений. Дело в том, что проза писателя неординарна иочень часто выходит за рамки «нормы», о которой говорит Ю. Лотман.Поэтому неизбежными являются негативные рецензии критиков на произведения В.Пелевина. Наиболее радикальные настроения по отношению к писательскимстратегиям нашли отражение в работах П. Бассинского, А. Немзера и др.
Яркое воплощение полемикаВ. Пелевина с критикой получила в предисловии к «Священной книге оборотня»,названном «Комментарием эксперта». Писатель в сатирическом ключе отсеквсе возможные негативные отзывы на новый роман. В тексте комментарияспародированы критические отзывы П. Басинского, А. Архангельского, М.Золотоносова, А. Немзера на его собственное творчество: «Этот текст незаслуживает, конечно, серьезного литературоведческого или критического анализа.Тем не менее отметим, что в нем просматривается настолько густая сетьзаимствований, подражаний, перепевов и аллюзий (не говоря уже о дурном языке иредкостном инфантилизме автора), что вопроса о его аутентичности или подлинностиперед серьезным специалистом по литературе не стоит…». Ирония писателянаправлена на осмеяние тенденциозности мышления тех «специалистов»,которые в своих логических построениях не могут выйти за рамки того или иноготеоретического канона.
«Комментарийэксперта» интересен также тем, что в нем нашла отражение важная стратегия «позднего»постмодернизма – буквализация ключевой для теории постмодернизма идеи «смертиавтора». Поиски истины А Хули (она же – автор рукописи текста) завершаютсяразработкой особого метода «хвост пустоты», применение которогопозволило героине растворить свое сознание в абсолюте. А Хули так описываетритуал обретения свободы: «Я выеду в самый центр пустого утреннего поля,соберу в сердце всю свою любовь, разгонюсь и взлечу на горку… Я громко прокричусвое имя и перестану создавать этот мир. Наступит удивительная секунда, непохожая ни на одну другую». Мир, о котором говорит героиня, – это миртекста, фиксирующего мыслительные акты ее сознания. Момент метаморфозы –символической смерти А Хули, как автора рукописи, акцентируется в предисловии кроману «Священная книга оборотня».
В романе «Числа»апелляция к представителям агрессивно настроенной по отношению к творчествуписателя критике окрашена в саркастические тона. Главный герой романа, далекийот литературных проблем, присутствует на филологическом семинаре. Здесь ончитает модный литературный альманах, в котором содержится отрывок изстилизованной автором рецензии: "…встречаются фразы, каждой из которых могбы всю зиму питаться у себя в норке какой-нибудь мелкий литературныйнедотыкомзер…". Фрагмент из текста свидетельствует об особой авторскойпозиции по отношению к необъективной критике, которая к тому же по своейприроде репродуктивна. В неологизме автора «недотыкомзер» явственнопросвечивается аллюзия на фамилию А. Немзера – известного обозревателя газеты «Сегодня».За А. Немзером закрепилась слава въедливого и очень пристрастного критикатворчества В. Пелевина. Так, А. Латынина с нескрываемой иронией констатирует,что «каждый текст писателя вызывает у критика острую аллергию».Следствием такого подхода является отсутствие в статьях А. Немзерааналитической глубины. На это обратили внимание даже собратья по критическомуперу. Н. Иванова, высказывая свое отношение к трудам критика, отмечает: «Практическини одну из сколько-нибудь заметных публикаций не минует его вольный пересказ,переходящий порой в заметку по поводу, снабженную множеством отсылок к „себепредыдущему“». Поэтому, на наш взгляд, ответ писателя критику хоть и слегкагрубоват, но закономерен. Обращает на себя внимание тот факт, что «месть»В. Пелевина исполнена со вкусом в форме литературной игры. Дело в том, чтослово «недотыкомзер» также содержит аллюзию на роман Ф. Соллогуба «Мелкийбес», в котором автор создает образ недотыкомки. Этот фантастическийперсонаж, как считает С. Бройтман, воплощает «злой абсурд и нелепостьокружаю щей повседневной жизни». Ирония В. Пелевина усугубляется еще однимприемом. В сознании героя романа «Числа» недотыкомзер персонифицируетсяв образе своеобразного насекомого, ползающего по странице «на черныхлапках букв»
Сатирическое снижение В.Пелевиным в текстах фигуры «нерадивого» критика продиктованостремлением автора восстановить справедливость и отстоять свое право нанезависимость творчества художника от каких либо ограничений (будь то мнение «толпы»или позиция каких-либо структур, диктующих законы литературной нормы). Следуетотметить, что подобный подход к аналогичной проблеме предпринят также М.А.Булгаковым в романе «Мастер и Маргарита» – это эпизод «мести»Маргариты критику Латунскому.
Ярко выраженная авторскаяпозиция неприятия критики и полемика с ней сближают произведения В. Пелевина ироманы известного бразильского писателя Пауло Коэльо. В произведениях Коэльокритик часто выступает в роли антигероя, «врага, завидующего любымпроявлениям успеха и таланта, не способного понять суть…». Целевойаудиторией Коэльо является обыкновенный, рядовой читатель, с которым авторотождествляет себя. По мнению М. Надъярных: «Писатель как бы постоянножертвует собой, самоуничтожается ради снятия границ между создателем текста иего адресатом». В своих текстах Коэльо моделирует ситуацию идиллическогодиалога между автором и читателем. Нарушить эту гармонию, по мнению прозаика,способен только критик.
Важной особенностью,характерной для двух писателей, является дидактический пафос повествования.Поучительность, как очень показательную черту творчества В. Пелевина, выделяютисследователи А. Генис, И. Дитковская, С. Корнев, В. Курицын. По нашему мнению,очень точно основную мысль, с которой в своих произведениях обращается кчитателю В. Пелевин, удалось уловить И. Дитковской. Исследовательница отмечает,что «писатель пытается привести своего читателя к мысли о том, что изжизненного тупика, в котором оказался человек эпохи постмодерна, есть выход».К этой мысли читатель должен прийти самостоятельно в процессе решения техпроблем, которые возникают перед героем в процессе разворачивания сюжетапроизведений. Очень необычной для В. Пелевина формой является непосредственноеобращение к аудитории. Именно такой прием автор использовал в романе «АмпирВ». Произведение заканчивается словами главного героя, за которымиявственно вырисовывается фигура писателя: «Спешите жить. Ибо придет день,когда небо лопнет по швам, и свет, ярости которого мы даже не можем себепредставить, ворвется в наш тихий дом и забудет нас навсегда». ДидактизмКоэльо обладает иной природой. В его основе лежит авторская исповедальность,которая позволяет писателю создавать образы, наделенные его личным опытом. Помнению М. Надъярных, такой подход позволяет достичь особого эффекта: "…Коэльокак бы заново вскрывает соответствие всеобщего и личного, обновляя смысл «избитых»истин непосредственным драматизмом своей судьбы".
Но, несмотря на то, чтопринципы творчества писателей очень похожи, в авторских стратегиях В. Пелевинаи П. Коэльо присутствуют серьезные отличия. Отметим, что сам В. Пелевин оченьскептически относится к интеллектуальной глубине текстов бразильского «гуру»,не без оснований считая его представителем искусства для массового читателя.Подтверждением тому является фраза (на нее ссылаются в своих исследованиях А.Мережинская и И. Дитковская) из интервью писателя, в котором он назвал романыКоэльо разведенным интеллектуальным компотом для ленивых умов. Тем самым В.Пелевин дистанцируется от литературной репутации бразильского писателя,указывая на то, что их произведения занимают различные положения в литературнойиерархии. Смысл слов В. Пелевина очень точно удалось объяснить А. Мережинской: «Конечно, основанием для такой оценки могут быть только повышенные эстетические иинтеллектуальные требования к современной постмо дернистской литературе инеприятие ее рутинизации».
Таким образом, проблемасинтеза массового и элитарного нашла свое воплощение и в творчестве В.Пелевина. Основной прием, который использует писатель в своих произведениях, –это двойное кодирование. Этот прием позволяет создавать тексты, представляющиесобой изысканные образцы интеллектуальной прозы, содержащие богатый интертекстуальныйматериал, авторскую иронию и игру с читателем. При этом тексты остаютсядоступными для восприятия неподготовленного в филологическом отношениичитателя. Обращение В. Пелевина к приемам, распространенным в массовойлитературе, способствует тому, что проза писателя становится востребованной уширокого круга читателей.2.2 «Священная книга оборотня» и «Generation „П“
В отличие от своих раннихпроизведений, где интерес Пелевина в первую очередь, останавливается на внешнейдействительности, специфике жизни в России, метаморфозах, происходящих с егопоколением и страной в целом, то в романе „Священная книга оборотня“автор обращается к другой из излюбленных тем постмодернистской литературы — теме двойничества или оборотничества. Но эта проблематика интересует Пелевинане столько в узком смысле типичной для художественного метода троичнойпарадигмы, в которую входят понятия „норма“, „аномалия“ и „преодолениенормы“, сколько в соотношении автора произведения, художника слова ичитателя.
Но почему же дляобъяснения феномена художественного творчества Виктор Пелевин выбирает такуюзамысловатую и странную на первый взгляд метафору — оборотень? Оборотень, какбы это странно ни звучало, вполне типичный российский символ. Например,писатель и журналист Дмитрий Быков уверен, что сознание русского человека „двойническое“по своей сути. „Русский характер бесконечен в оба конца: бескрайняя удальто и дело оборачивается зверством, доброта — тотальным контролем и навязчивостью,крайняя свобода — крайним угнетением, как у Достоевского. Оборотничество — главная примета России… У нас все с изнаночкой, с двойным дном, с тайнымвнутренним содержимым (почему матрешка и воплощает собой Россию: снял слой — атам всегда еще один, и никакой гарантии, что под румяной и улыбчивой матрешкой№ 1 не таится матрешка № 2 с такими вот зубами)“.
Рассказ в романе ведетсяот первого лица лисы А Хули, основного альтер эго автора. Это человек-лиса,способная внушать при помощи своего хвоста бесхвостой обезьяне, т. е. человекуобычному, любую реальность. Автор не скрывает, что под метафорой оборотня онпонимает писателя или любого другого человека, создающего некие творения припомощи собственного ума. Лисы с помощью хвоста внушают людям придуманный имидругой мир, трансформируют восприятие, дурачат и играют одновременно. Такиедействия помогают достигать определенных целей -заработать себе на жизнь,получить какую-либо информацию или просто приятно провести время. Лиса — это побольшому счету самая точная метафора писателя. Наваждение или морок, которыйони наводят, — это метафорическое понимание процесса творчества. В „Священнойкниге оборотня“ Пелевин отходит от высказанной еще в романе „Чапаев иПустота“ мысли, что процесс творчества полностью подвластенавтору-демиургу. Писательство — это тайна, его механизм загадочен и необъясним.»Хвост — орган, с помощью которого мы создаем наваждения. Как мы этоделаем? С помощью хвоста. И больше тут ничего не скажешь. Разве человек, еслион не ученый, может объяснить, как он видит? Или слышит? Или думает? Видитглазами, слышит ушами, а думает головой, вот и все. Так и мы — наводим морокхвостом. А объяснить механику происходящего в научных терминах я не берусь".
Но если процессписательства не может поддаваться какому-то логическому объяснению, тосодержание, конструкция литературного произведения полностью зависит от волитворца. Он руководствуется разумом и всегда контролирует процессы, протекающиев художественном тексте. «Лисы, как женщины, способны дурачить толькодругих, но не себя, и живут за счет чувств, которые вызывают. Но женщиныруководствуются инстинктом, а Лиса разумом, и там, где женщина движется впотемках и на ощупь, Лиса гордо идет вперед при ясном свете дня».
Вслед за французскимипостструктуралистами Виктор Пелевин считает, что автор больше конструктор, чемсоздатель. Он не создает какой-либо новый культурный объект, он скрепляетвоедино разномастные высказывания, культурные коды, камертоны смысла. В итогеполучается текст, который легко разложим на составные части, цитаты изаимствование, но как и любой оборотень, так и любое истинное произведениеискусства не может быть сводимым к простому их сочетанию. Именно талант и дарписателя помогают тексту преодолеть разнородность своих частей и стать самостоятельными самобытным культурным объектом. «Лиса, как и Женщина — естественнаялибералка, демократ, примерно как душа — природная христианка. Если она слышиткакое-либо суждение — она обязательно его выскажет от своего первого лица. Акак быть? Своих мнений по основным вопросам у нас нет, а говорить надо. Еслилисам говорят что-то запоминающееся, они почти всегда повторяют это в разговорес другими».
Оборотни, они же всякогорода писатели, — это особые существа, чья сущность заключается в притворстве,способности к тотальному перевоплощению и мимикрии, позволяющей им создаватьдля других любой мир, любую даже самую нелепую реальность. Не зря во многихинтервью Виктор Пелевин называет одним из своих любимым писателейХанса-Кристиана Андерсена, раз за разом, цитируя его слова о том, что настоящийхудожник может писать о чем угодно, для него нет никаких преград и барьеров,его не может и не должна ограничивать внешняя действительность.
При этом создаваемыйписателем симулятор всегда лучше оригинала, т. е. объективной реальности. «Стараешьсяизо всех сил объяснить другому истину, и вдруг понимаешь ее сам. Это для лисскорее правило, чем исключение. Чтобы понять что-то, мы, лисы, должны кому-тоэто объяснить. Это связано с особенностями нашего разума, который по своемуназначению есть симулятор человеческих личностей, способный к мимикрии в любойкультуре. Наша сущность в том, чтобы постоянно притворяться… А если моясущность в том, чтобы притворяться, значит, единственный путь к подлиннойискренности для меня лежит через притворство».
Писатель полностьюсознает, что находится интеллектуально, а иногда и нравственно, на несколькоступенек выше тех, кто окажется читателем его романов. Оборотень в человеческомобличье всегда превосходит натурального человека. В этом заключается еще однаиз проблем, с которыми каждодневно сталкивается любой писатель.
По мнению Пелевина, всеписатели делятся на истинных и тех, кто заслужил право называться писателем,только пользуясь зачастую незаслуженной любовью толпы. Но истинным писателемневозможно стать -им можно только родиться, т. е. получить от рождения особыйнабор психических свойств, характерный для занятий писательством. Все остальныеварианты приводят лишь к появлению графоманов, кои к настоящей литературеникакого отношения не имеют, но зато любимы в народе. «Перед нами — тайныймеханизм метаморфозы, приводящий к появлению Оборотней. Этот механизмзаключается в присущем им особом психическом свойстве — ослабленного демонизма,или, другими словами, амбициозной слабости, более известной под ницшеанскимтермином „рессентимент“».
Писательский талант имеетне только одну сторону, на которой ты наводишь «морок», дурачишьчитателя, внушаешь ему свое миропонимание и видение действительности, но идругую — трагедийную для самого творца. «Постепенно ты становишьсязаложником своего дара, своей профессии, ты не можешь больше не писать».
Но писатель, каким быталантливым и даже гениальным он ни был, никогда не может полностью подчинитьволю читателя. На место одних кумиров приходят другие, а человек постепенноперестает приписывать взгляд на вещи какому-либо творцу — он ассимилирует всебе полученную информацию, становится уже сам творцом новой реальности, аследовательно, по терминологии постмодернисткой эстетики «лишает художникаего власти над словом». Может быть и более простой, но от этого не менеежестокий по отношению к писателю вариант — читатель постепенно забывает автора,движется дальше, открывает новых художников и, конечно же, получает новуюпорцию «галлюцинаций», которые зачастую могут противоречить мороку,наводимому предыдущим кумиром.
Виктор Пелевин настраницах «Священной книги оборотня» пытается найти выход из «писательскоготупика сознания», обрести спокойствие, столь необходимое для настоящеготворца. Единственный выход, который видит лиса А Хули, а вместе с ней и самавтор, — покаяние. Именно тема вины становится доминирующей во второй части романа.Писатель испытывает вину не только перед читателем, которому он навязываетчуждую для него картину мира и идейные установки, но и перед самим собой.Пелевин виноват перед своим «я» в том, что его вообще заботитспецифика процесса художественного творчества и его конечный адресат. «Длясозидающего духа задаться вопросом, почему он созидает, губительно, а пониманиедля чего он создает — смертельно».
Таким образом, можно суверенностью заявлять, что в анализе проблемы художественного творчества вромане «Священная книга оборотня» Виктор Пелевин не выходит за рамкитрадиционного постмодернистского понимания этого процесса. Автор считает, чтописатель может лишь творить для самого себя, а сомнения и вопросы, присущиеданному процессу, являются лишь препятствиями для достижения конечногорезультата — создания культурного объекта, значимость которого не в том, что онотражает объективную реальность и имеет какую-либо интеллектуальную или эстетическуюценность, а лишь в самом факте своего существования, как результат ума отдельновзятой личности.
Роман «Generation‘П’» несколько расходится с основными установками постмодернизма,предполагающими бесконечность и текучесть смыслов, установление однозначностивсех явлений, приводящих персонажи к безысходности. Автор романа «Generation‘П’» включает в эти художественные тексты только атрибуты постмодернистскойфилософии в неизменном виде. Рассматривая «Generation ‘П’», можнообнаружить особую систему персонажей, в которой выделяются группы «преданныхрабов революции», «слуг информации» и «хозяев жизни».В романе «Generation ‘П’» в образах «слуг информации» типизируютсяпороки современного общества, в котором девальвированы культура, мораль, наука,милосердие, зато процветают и приветствуются «скверноприбытничество»,жестокость, насилие и эгоизм, распространено взяточничество, но нет местачувству патриотизма и любви к Родине.
Герои романа «Generation‘П’», живущие в освобожденном от тоталитаризма, якобы «открытом»обществе, оказываются не свободны, так как вынуждены подчиняться диктатуволчьих денежных «бизнес»-законов.
«Свобода слова»,«свобода печати», «свобода совести», «свобода рынка»,«свобода любви», «свобода самовыражения» – эти концептыприобретают, по мнению Виктора Пелевина, качество относительности, становятся симулякрами,фантомами современного общества, которое представляет собой царство тотальнойчеловеческой низости.
Виктор Пелевин показываетте чудовищные формы, которые обрела «симулякровая» свобода,обернувшаяся еще большим рабством и распадом духовности. Вместо единойабсолютной Истины люди обрели множественность относительных, частных «истин».Нормой стала внедренная в сознание идея о правах человека, понимаемая каквозможность жить без «репрессирующей» нормы, то есть по законам дикойприроды, подчиняясь воле инстинктов. А следование инстинктам, как известно, превращаетлюдей в животных. В романе «Generation ‘П’» ключевым персонажем,демонстрирующим этот процесс «биологизации человека» является ВавиленТатарский.
Анализируявзаимоотношения личности и общества в различные эпохи существования, ВикторПелевин ярко демонстрирует смену жизненных целей, резкое изменение аксиологическихконцептов (от жертвенного подчинения идеологическим установкам страны «победившегосоциализма» до тотальной вседозволенности и поклонения культу «западно-демократического»идеала, воплощенному в преуспевающем бизнесмене).
Показывая распад и гибельдуховного в человеке, автор «Generation ‘П’» вскрывает и резкообнажает иллюзию стабильности и процветания человека в мире рекламныхсимулякров, показывает страшную человеческую растерянность, одиночество,опустошенность и бессмысленность существования.
Сюжет любого произведенияПелевина всегда обильно сдобрен разнообразнейшими гротескными оборотами, усыпанзамысловатыми придумками, экзотическими сценками. Здесь их также хватает, анекоторые из них даже можно принять за основное содержание фабулы. Кажется, вотон, ключ всей композиции. Но нет, не то! Взять хотя бы «испанскую коллекциюживописи». Помещенная почти в самый конец, эта сцена наталкивает на мысль,что Пелевин посвятил всю книгу одной задаче,— нарисовать современный портретобщества потребления. Тут же сама собой всплывает параллель с «Одномернымчеловеком» Герберта Маркузе. Бумажки с печатями— вместо картин искульптур. Читателю остается только согласиться с персонажем ПелевинаАзадовским: и правда, зачем вывешивать подлинные полотна, ведь нынешнихучастников светских околокультурных тусовок, все равно, интересует лишь ценашедевра в миллионах долларов да имя нынешнего его владельца.
Пожалуй, «GenerationП» можно было бы принять за отечественный вариант «Одномерногочеловека», а Пелевина— за сегодняшнего российского Герберта Маркузе. Иреакции вроде как, подтверждают догадку. Читающая публика узнала себя. Оттогоодни этим романом восторгаются,— узнали. Оттого же другие выражают резкое неприятие,—тоже узнали.
Заключение
Пелевин обладает однимнесомненным даром, он умеет быть современным. Это, кстати, редкий талант влитературной среде, которая помешана на старомодности и чеховском пенсне сошнурочком. Притом Пелевин современен не искуственно. Он не изображает болезниобщества, а сам болеет ими. Он не стремится вдогонку за потоком, а расправляетв нем крылья. Просто иначе Пелевин писать не может. Возможно, хотел бы, но неможет. Именно поэтому он и достоверен. Лет через сто ни один человек по прозеДмитриева не сможет понять, как жили люди в 90-е годы нашего века. Чем дышали,что слышали, какие образы постоянно мелькали перед их глазами. А по «GenerationП» — сможет. Это тоже, согласитесь, немало.
Виктор Олегович Пелевин –современный российский прозаик, автор двух полноценных романов, четырехповестей и нескольких десятков рассказов. Обладатель Малой Букеровской премии.Произведения Пелевина издаются не только в нашей стране, но и за границей.
Отечественная критикаимеет относительно произведений Пелевина неоднозначное мнение. В рецензияхбольше вопросов, чем ответов на них. Молодой автор интересен критикам – этоподтверждают бурные дискуссии, не стихающие до сих пор, несмотря на то, что смомента выходы в свет последней книги В. Пелевина прошло более двух лет.Основная причина прений – к какой литературе отнести Пелевина – «высокой»или «низкой»? Круг поднимаемых им тем и привлекаемых источников, атакже идейные предшественники, указывают на своеобразную элитарностьпроизведений Пелевина. Однако массовость и «лакейский» (по выражениюБасинского) стиль и язык заставляют рецензентов ставить его книги в один ряд собычной «лоточной» литературой. Критик Владимир Курицын замечает вэтой связи, что Пелевин смог вернуть литературе главное ее достоинство –читателя. И, видимо, уже личность читателя и будет основным аргументом в пользутой или иной точки зрения.
И, так как практическивсе критики и исследователи «пелевинского вопроса» единодушноотмечают, что аудитория Пелевина – и школьники, и ветераны, и дворники, инаучные сотрудники, можно сделать вывод – проза Виктора Пелевина и есть тасамая попытка заполнить «лакуну» между «массовой» и «серьезной»литературой. Поскольку писатель может сказать о сложном просто, а в простомувидеть многоуровневый смысл, в его произведениях каждый находит то, что емунеобходимо.
Важная особенностьпелевинской прозы – в повествование он охотно вводит реальные историческиеперсонажи и реалии современной ему и нам жизни. Еще и в этом причина егопопулярности – читатели живут в одном измерении с писателем, говоря словамитого же Басинского, болеют одними с ним болезнями. Именно поэтому появлениеПелевина было попросту необходимым – в эпоху кризиса духовности и экономики онговорит о злободневном не с экрана телевизора или газетной полосы, а с книжнойстраницы.
Помимо концепцийпостмодернизма, тексты рассматриваемого автора обнаруживают в себе чертысходства с произведениями массовой культуры. Важнейшей принципиальнойособенностью паралитературы, проявившейся в тетралогии Пелевина и отчастизатронувшей и её метатекстуальный уровень (название первого романа тетралогии,обилие рекламных роликов во втором), является установка на популярностьпроизведения, повышающую читательский спрос на него. Средствами еёосуществления оказываются у Пелевина такие характерные черты, как известныйсхематизм образов, использование популярных персонажей массовой культуры (настраницах романов иногда появляются герои мексиканских сериалов и голливудскихбоевиков, «действующие лица» сравниваются с детскими игрушками «покемонами»),авантюрный сюжет, счастливый (иногда хотя бы на первый взгляд) конец,реализующая те же коммерческие цели установка на эпатаж.
Вместе с тем, втворчестве писателя есть ряд особенностей, выводящих его произведения за рамкипаралитературы. Так, в его произведениях отсутствует чёткая жанроваяопределённость, характерная для продуктов масскульта, писатель часто ставит всвоих текстах «вечные вопросы», более характерные для русскойклассики, и пытается найти ответ на них, разрабатывает идеалистическиефилософские концепции.
Однако, пожалуй, наиболеепримечательной и парадоксальной чертой, проявившейся в романах Пелевина,отличающей его как от популярной, так и от классической литературы, являетсяего критика современной коммерциализованной массовой культуры с одной стороны ибесполезной и сложной литературной классики — с другой. Эта уникальностьпозиции рассматриваемого автора объясняется, на наш взгляд, ощутимымпротиворечием между утилитарно-бытовым восприятием литературы как способаобеспечить себе безбедное существование, стремлением выразить при этом всоздаваемых книгах свои любимые идеи и одновременно глубоким(буддийско-даосским по происхождению) недоверием к слову как таковому.
Список использованной литературы
1. Беглов В.А. Феноменпустоты в современной русской литературе // Вестник Северо-Осетинскогогосударственного университета имени Коста Левановича Хетагурова. — 2009. — Т.2. — С. 7-12.
2. Беляева Н.В. «Яхочу спасти свое сознание»: герои Виктора Пелевина в поисках себя //Русский язык и литература. – 2003. – № 6. – С. 1-6.
3. Богданова О.В.Литературные стратегии В. Пелевина: учебное пособие. – СПб.: Фак. филологии иискусств СПбГУ, 2007. – 123 с.
4. Жулькова К.О.Литературные стратегии в. Пелевина // Социальные и гуманитарные науки.Отечественная и зарубежная литература. Серия 7: Литературоведение.Реферативный журнал. — 2009. — № 1. — С. 176-181.
5. История русскойлитературы конца XIX – начала XX века: Учеб. пособие для студ. высш. учеб.заведений. В 2 т. – Т. 2 / Под ред. В.А. Келды ша. – М.: Издательский центр «Академия»,2007. – 352 с.
6. Крайнова Е.А.Темпоральные структуры художественных текстов русской прозы хх века // Вестник Саратовскогогосударственного технического университета. — 2007. — Т. 1. — № 4. — С. 252-258.
7. Курицын В.Русский литературный постмодернизм. – М.: ОГИ, 2000. – 288 с.
8. Мережинская А.Ю.Русская постмодернистская литература: Учебник. – К.:Издательско-полиграфический центр «Киевский университет», 2007. – 335с.
9. Помялов А.В.Проблема художественного творчества в романе Виктора Пелевина «Священнаякнига оборотня» // Известия Российского государственного педагогическогоуниверситета им. А.И. Герцена. — 2008. — № 74-1. — С. 410-413.
10. Порутчик О.А. Миркак иллюзия в произведениях Виктора Пелевина // Вестник Российскогоуниверситета дружбы народов. Серия: Литературоведение, журналистика. — 2008. — № 1. — С. 51-55.
11. Поцелуев С.В.Пелевин: художественный вызов философскому истэблишменту // Гуманитарные исоциально-экономические науки. — 2007. — № 1. — С. 227a-228.
12. Репина М.В.Творчество В. Пелевина 90-х годов XX века в контексте русского литературногопостмодернизма: автореферат дис. – М., 2004. – 25 с.
13. Скоропанова И.С.Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык. – СПб.:Невский Простор, 2001. – 416 с.
14. Скоропанова И.С.Русская постмодернистская литература: Учебное пособие. – 4-е изд., испр. – М.:Флинта: Наука, 2002. – 608 с.
15. Тух Б. Новоепоколение выбирает «П». Очерк о Викторе Пелевине // Первая десяткасовременной русской литературы: Сб. очерков / Б.Тух. – М.: ООО «Оникс 21век», 2002. – С.193-232.
16. Чернышова Е.Б.Художественный концепт «pr» в романе в.Пелевина «generation „п“ // Актуальные проблемыгуманитарных и естественных наук. — 2009. — Т. 2. — № 3. — С. 183-191.