Реферат
Творчество А.П. Чехова как журналиста
План
Введение
1 Начало творческого пути
2 Чин или человек
3 «Трудно за юморомугоняться!»
4 Дальняя дорога
Заключение
Список использованной литературы
Введение
СемьяЧеховых была очень талантливой: старший брат Антона Павловича – Александр сталписателем, Николай – художником, Михаил – способным литератором, Иван –выдающимся педагогом, сестра Мария обладала незаурядными художественнымиспособностями. О себе, своих братьях и сестре Антон Павлович писал: «Талант унас со стороны отца, а душа со стороны матери».[1]
Ужев гимназические годы Чехов увлекается театром и литературой. Законоучитель Ф.Н.Покровскийвызывал симпатии гимназистов: иногда на уроках вместо священной историирассказывал о литературе – о Пушкине, Гете и Шекспире. У Покровского были своистранности: он любил давать ученикам смешные прозвища. Это он прозвал будущегописателя «Антошей Чехонте» — имя это стало позднее одним из литературныхпсевдонимов молодого Чехова.
Чеховначал писать в сложную эпоху 80-х годов. В это время в России продолжаетсядальнейшее развитие капитализма. Народники вынесли решение – расправиться сцарем Александром II. Но убийство царя 1 марта 1881 года не вызвало массовыхреволюционных выступлений. Место убитого занял новый царь – Александр III. Идейныйкризис народничества привел к тому, что большинство участников этого движенияубедились в порочности тактики индивидуального террора и ошибочности своейпрограммы – сохранить крестьянскую общину и через нее прийти к социализму.Народники отказались от революционной тактики. Началось перерождениереволюционного народничества в либеральное.
Боязньполитического пробуждения народа заставила правительство резко ограничитьдоступ в гимназии разночинцам и беднякам. Министр народного просвещения Деляновв 1887 году открыто заявил, что цель правительства – освободить гимназии «отпоступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников итому подобных людей, детей коих… вовсе не следует выводить из среды, к коей онипринадлежат».[2]
Вцелом 80-е годы – время реакции. Крылатой становится фраза: «Наше время – невремя великих задач». Жизнь казалась бесперспективной, зашедшей в тупик.
Вобщественно-литературной борьбе 80-х годов большое место занимала журналистика.Один из персонажей романа мещанского беллетриста Баранцева «Борцы» говорит: «Мывовсе не думаем о народе». Эти слова выражали принцип мещанской беллетристики80-х годов: она утеряла здоровое народное начало, столь характерное дляписателей-шестидесятников.
Нов это время появился и новый массовый читатель, жаждавший своей литературы,которая помогла бы ему разобраться в течении будничной жизни. Некоторыеюмористические журналы («Осколки»), внешне, казалось бы, безобидные, начинаютприобретать большую резкость и остроту, их смех становится иногда язвительным.И цензурные удары обрушиваются на «Осколки», а порой даже на «Стрекозу».
Именнов этих журналах появился новый писатель, который подписывал свои рассказыпсевдонимами «Антоша Чехонте», «Человек без селезенки», «Брат моего брата»,«Рувер», «Улисс» и многими другими.
В работе рассматривается творчество А.П. Чехова-журналиста,основная проблематика ранних рассказов и очерков «Остров Сахалин», особенностиюмора его произведений.
1 Начало пути
Журналистскаядеятельность А.П. Чехова началась с конца 70-х годов XIX века. Еще в 1877 г. он участвовал в гимназическом журнале «Досуг». Одна из первых опубликованных юморесок Чехова– «Кому платить (снимок)»[3] подписанапсевдонимом «Юный старец». В марте 1880 в «Стрекозе» были напечатаны рассказЧехова «Письмо донского помещика Степана Владимировича N. к ученому соседу д-руФридриху» и пародийная юмореска «Что чаще всего встречается в романах, повестяхи т.п.?». В студенческие годы Чехов сотрудничал в журналах «Стрекоза»,«Будильник», «Зритель», «Москва» и других, в газете «Новости дня», с 1885 г. – в «Петербургской газете». Подписывался псевдонимами – Антоша, Человек без селезенки, Рувер,Брат моего брата, Улисс и др., чаще всего – Антоша Чехонте. С 1882 года писалдля петербургского журнала «Осколки», вел обозрение «Осколки московской жизни»(1883-85). Многие рассказы и юморески Чехова вызывали цензурное вмешательство –вымарки или запрет. О рассказе «Унтер Пришибеев» (1885, первоначально названный– «Сверхштатный блюститель», «Кляузник») цензор писал, что там изображаются«…уродливые общественные формы, явившиеся вследствие усиленного наблюденияполиции».[4]
Подготовленныйк печати в 1882 году сборник «Шелопаи и благодушные» (затем озаглавленный«Шалость») не вышел в свет, очевидно, по цензурным причинам. Первая книгарассказов Чехова – «Сказки Мельпомены» (1884). За ней следуют «Пестрыерассказы» (1886), «В сумерках» (1887, сборник отмечен в 1887 половинойПушкинской премии).
С 1886 г. Чехов сотрудничал в газете «Новое время», издававшейся А.С.Сувориным,с 1888 – в «Северном вестнике». 26 марта 1886 г. Д.В.Григорович обратился к Чехову с письмом, в котором говорил о его «настоящем таланте» и призывал «броситьсрочную работу…», поберечь «…впечатления для труда обдуманного».[5]Письмо Григоровича явилось одним из толчков, ускоривших переход Чехова отюмористики и «мелкой» работы к «труду обдуманному». Переход этот, связанный спреодолением юмористических рамок, вторжением в «область серьеза», совершаетсяв 1885-87 гг. Его рассказы той поры — начала 80-х годов — больше, чем «юношескиеопыты». Без них неполным было бы наше представление о писателе. Лучшие из них,пережив время, стали живой и неотъемлемой частью чеховского наследства.
Всегдавзыскательный и строгий к себе, Чехов, будучи уже зрелым, сложившимсяхудожником, с удовольствием перечитывал свои произведения юности. Многие из нихон включил в собрание сочинений. Если бы Чехов не написал ничего, кромерассказов первых лет, он и тогда вошел бы в русскую литературу какнепревзойденный мастер смеха, тонкий, умный, насмешливый писатель.
Внаши дни рассказы молодого Чехова, или, как он тогда подписывался, «АнтошиЧехонте», не потускнели. Какое веселое оживление наступает неизменно наконцертах, когда объявляются рассказы Чехова, каким хохотом встречаются историио папаше и мамаше, которые пытались поймать с поличным неосторожного ухажера иокрутить его законным браком, но впопыхах схватили вместо иконы портретписателя Лажечникова; о пылавшей благородным негодованием даме: узнав, что еемуж мошенник, она от него ушла… в другую комнату; о статском советникеШарамыкине с его «живой хронологией» — он безошибочно вспоминает возраст своихдетей по датам приезда в город различных знаменитостей; о подводной битве заналима, кончившейся так плачевно; о «лошадиной фамилии», неожиданно, вроде тогоже налима, ускользнувшей из памяти приказчика в тот момент, когда она так быланужна измученному зубной болью генералу… Да разве перечислишь все этиистории, в которых столько жизни и непосредственности, столько искрометноговеселья, брызжущего юмора!
Юмормногих рассказов молодого Чехова часто построен на неожиданной сюжетнойразвязке. Чтобы усилить эту неожиданность, автор направляет воображениечитателя по ложному следу. Тем выразительнее оказывается развязка. Вот «Случайиз судебной практики» (1883). Знаменитейший адвокат держит речь в защитуподсудимого Шельмецова, обвиненного в краже со взломом, мошенничестве и другихправонарушениях. Говорит он трогательно, играет на нервах публики, «как набалалайке». Уже кто-то ахнул, вынесли из зала какую-то бледную даму, слышатсявсхлипывания, даже судебный пристав полез в карман за платком. Но в самыйнапряженный момент, когда у прокурора, «бесчувственнейшего из организмов»,из-под очков засверкали слезы,— не вынес и сам подсудимый. Растроганныйадвокатским красноречием, он заплакал и закричал: «Виноват! Сознаю свою вину!Украл и мошенства строил! Окаянный я человек!..»
Характернаяособенность рассказов Антоши Чехонте в том, что, вспоминая о них, мывоспроизводим в памяти вместе с сюжетом многочисленнейшие подробности,воссоздающие картину быта, атмосферу жизни.
Юморбывает разный. Один юморист переводит любое жизненное противоречие в чистокомическое несоответствие, в смешную нелепицу. Шутя, он скорее отшучивается отжизни. Для него жизненный факт сам по себе не столь интересен и служит лишьпредлогом для остроты. Это внешний, развлекательный юмор. Многочисленныеобразцы такого юмора мы находим на страницах журналов 80-х годов, где начиналсвой путь будущий великий писатель.
Ноесть и другой, неизмеримо более высокий юмор, воссоздающий неповторимуюсложность и характерность жизни. Это — не средство отталкивания от жизни, носвоеобразная форма раскрытия ее противоречий, приговор над действительностью.
Перечитываяодин за другим рассказы Антоши Чехонте, мы все больше чувствуем за отдельнымизображенным фактом явление, общественный уклад.
Толстенький,коротенький человек стоит в магазине у прилавка с нотами и мучительноприпоминает, морща свой маленький лоб и подняв вверх глаза, какую же пьесу дляигры на фортепиано ведено ему купить.
«—Мм… Мм… Дайте припомнить… Ну, как же быть? А без пьесы и ехать нельзя —загрызет Надя, дочь, то есть; играет ее без нот, знаете ли, неловко… не товыходит! Были у ней ноты, да я, признаться, нечаянно керосином их облил и, чтобкрику не было, за комод бросил… Не люблю бабьего крику! Велела купить… Ну,да… Ффф… Какой кот важный!..»
Онтак смешон, этот замученный жениными и дочкиными поручениями человечек, когдабеспомощно топчется у прилавка, закрыв глаза, пытается спеть фистулойускользающий мотив, откашливается, выплевывает застрявшее в зубах семечко иснова пытается вспомнить мотив:
«Тру-ру-ру…Все этак вверх… а потом, знаете ли, вниз, вниз… Заходит этак бочком, апотом берется верхняя нота, такая рассыпчатая… то-то-ти… рууу. Понимаете?»— так смешон, что даже кот с удивлением смотрит на него и, засмеявшись, ленивососкакивает со стойки.
Гауптвахтов—так зовут героя — уже, махнул было рукой на проклятую мелодию, зашагал к дому,но вдруг резко поворачивает назад, врывается в магазин с криком: «Вспомнил!!!Вот самое! То-то-ти-то-то!» — радостно голосит, и, наконец, благополучнопокупает нужную пьесу.
Казалосьбы — забавный случай, анекдот, не больше. И все-таки звучит здесь еще одна,пусть не сильная, но различимая для чуткого уха невеселая нота. Как вспомнилбедняга Гауптвахтов потерянный мотив?
«Он ругнул свою память изадумался...
Задумалсяон о том, как приедет он домой, как выскочат к нему навстречу жена, дочь,детишки… Жена осмотрит покупки, ругнет его, назовет каким-нибудь животным,ослом или быком… Детишки набросятся на сладости и начнут с остервенениемпортить свои уже испорченные желудки… Выйдет навстречу Надя в голубом капотес розовым галстуком и спросит: «купил ноты?» Услышавши «нет», она ругнет своегостарого отца, запрется в свою комнатку, разревется и не выйдет обедать… Потомвыйдет из своей комнаты и заплаканная, убитая горем, сядет за рояль… Сыграетсначала что-нибудь жалостное, пропоет что-нибудь, глотая слезы… Под вечерНадя станет веселей и, наконец, глубоко и в последний раз вздохнувши, онасыграет это любимое: то-то-ти-то-то...»
Тут-тоон и вспоминает неуловимый дотоле мотив и, «поймав», несется в магазин.
Мелодияиз чудесной рапсодии Листа слита для Гауптвахтова со всем его бытом, бранчливойженой, безвкусной, манерной дочкой. Вот в чем юмор рассказа — мелодия этастановится как бы символом скучной, однообразной — почти совсем как нагауптвахте! — жизни Гауптвахтова. Потому-то она и зазвучала сразу в его душепри мысли о доме, о семье — веселая, радостная, но опошленная невеселым,безрадостным бытом.
2 Чин или человек…
Еслиглупец, пошляк, стяжатель, подхалим кажутся нам смешными, безобразными, сталобыть, они воспринимаются как отступления от нормы. Обратимся к рассказу«Толстый и тонкий».
Навокзале Николаевской железной дороги встретились два приятеля: один толстый,другой тонкий.
—Порфирий! Ты ли это? Голубчик мой! Сколько зим, сколько лет! — радостновосклицает толстый.
—Батюшки! — изумляется тонкий.— Миша! Друг детства!..
Приятеливспоминают дни детства, гимназию, рассказывают друг другу, кто как живет.
Аживут они по-разному. Тонкий дослужился до «коллежского асессора» — чиннебольшой и жалованье плохое, но ничего: жена дает уроки музыки, а он, тонкий,приватно делает портсигары из дерева и продает по рублю за штуку. В общем —перебивается кое-как. А толстый?
—Я уже до тайного дослужился...— говорит он тонкому,— Две звезды имею.
Ивот уже сразу перечеркнута картина восторженной встречи двух людей, двухприятелей, друзей детства. Не два человека перед нами — толстый и тонкий, а двачина — большой и маленький, тайный советник и коллежский асессор. Один стоит наверхней ступени служебной лестницы, а другой где-то там внизу, со своей женойЛуизой, урожденной Ванцеибах, с сыном Нафанаилом, с узелками, картонками и спортсигарами по рублю за штуку.
«Тонкийвдруг побледнел, окаменел...» Слова толстого парализовали его, убили в нем всеживое.
«Самон съежился, сгорбился, сузился… Его чемоданы, узлы и картонки съежились,поморщились… Длинный подбородок жены стал еще длиннее; Нафанаил вытянулся вофрунт и застегнул все пуговки своего мундира...»
Напрасноморщится толстый, слыша угодливую речь тонкого, с заученно подобострастными,неживыми интонациями. Они уже не друзья детства. Неслучайно тонкий зановопредставляет толстому жену и сына. Еще бы — тогда он знакомил с ними приятеляМишу, а теперь — «Милостивое внимание вашего превосходительства… вроде как быживительной влаги...» и т. д. и т. п.
Даи напрасно морщится толстый — ведь если бы ему пришлось встретиться с человекомвыше его по чину, наверно уж самому пришлось бы играть роль «тонкого» —заискивать, унижаться, благоговейно пожимать начальственную руку.
Тыне у дел? Стало быть, ты бездельник. Живешь плохо? Значит, сам плох. Не вчести? Значит, нечестен, а если и честен, то к чему честь, коли нечего есть…Такова равнодушная и подлая философия мира, построенного на неправде инесправедливости, мира, где человек человеку — либо хозяин, либо слуга,повелитель или покорный исполнитель воли и прихотей «вышестоящего».
Силачеховского юмора в том, что, нигде прямо не выступая против общественногоправопорядка, писатель с огромной выразительностью передает атмосферу времени,высмеивает дух лакейства, угодничества, чинопочитания, пресмыкательства. Влучших произведениях молодого Чехова юмор возвышается до сатиры. Полицейскийнадзиратель Очумелов, (рассказ «Хамелеон», 1884) при всей его индивидуальнойхарактерности, с подвижностью флюгера отражает реальное соотношение междулюдьми в мире социальной несправедливости. Высмеивая толстых и тонких,хамелеонов, Пришибеевых, писатель разоблачает их не как носителей извечныхлюдских пороков, но как прямое порождение современной им социальной жизни.
Герои,люди разного социального положения и веса, не просто встречаются, но, казалосьбы, вступают в столкновения друг с другом. Вот-вот — и произойдет ссора,скандал, конфликт. Но ничего не происходит. Чехов намеренно ставит своих«героев» — пока это слово звучит у него не иначе как в кавычках — в такие положения,что, казалось бы, уже никак нельзя не возроптать, не возмутиться, невзбунтоваться, наконец. Однако малейшая вспышка протеста кончается ничем,конфузом, пшиком. Так кончился, например, «бунт» Дездемонова: вместо того,чтобы высказать прямо в глаза «всю правду» начальнику, самодуру и толстопузу,он, неожиданно оробев, отдает последние двадцать пять рублей на лотерею,которую устраивает начальникова супруга («Депутат, или повесть о том, как уДездемонова 25 рублей пропало», 1883). Точно так же либеральный тост в защитуправ личности от произвола «его превосходительства» конфузно завершаетсяпожеланием здоровья… его же превосходительству, покровителю и благодетелю(«Рассказ, которому трудно подобрать название», 1883).
Стоитлишь появиться главе департамента, стоит лишь встретиться недовольнымчиновникам с его начальственным взглядом, как сразу же смолкают либеральныеречи, призывы к протесту, крики о том, что «одним словом, господа, жить такдалее невозможно!» — все мгновенно стихает, улетучивается, забывается. «Тонкий»подчиняется «толстому». Ведь не будет же спорить какая-нибудь карточная«семерка» с «тузом», и любая некозырная «дама» уступит «козырю».
Этосопоставление: люди—карты, закономерно рождается у молодого Чехова. Конечно, невсе и не вообще люди, а именно люди, переставшие быть людьми, превратившиеся вобладателей чинов, носителей знаков отличий.
Врассказе «Винт» (1884) чиновники наклеивают на игральные карты фотографиидействительных статских советников, их супруг, коллежских советников и прочихчинов четырех ведомств, заменяющих игрокам четыре масти.
Картинаигры в карты одновременно и фантастична и до малейшей детали правдоподобна:
«—Хожусо статского… Бросай, Ваня, какого-нибудь титуляшку или губернского.
—Зачем нам титуляшку? Мы и Пересолиным хватим...
—А мы твоего Пересолина по зубам… по зубам...» На первый взгляд самое смешноездесь в том, как неожиданно совмещаются два совершенно различных плана: масти идостоинства карт, с одной стороны, чины и ведомства служащих, с другой. Но ещесмешнее и одновременно печальнее то, что фантастическое оказывается возможным,неожиданное — оправданным, подсказанным жизнью.
3 «Трудно за юмором угоняться!..»
ПерсонажАнтоши Чехонте — преимущественно образ отрицательный. Молодой сатирик мог бы повторитьслова героя щедринской сказки, написанной в 1880 году, в том самом году, когдаЧехов вступил на литературное поприще: «Сколько я ни старался добродетельнуюкуклу сделать — никак не могу! Мерзавцев — сколько угодно, а что касаетсядобродетели, так, кажется, экого слова и в заводе-то в этом царстве нет!»
Внешнеперсонажи Антоши Чехонте вполне человекоподобны. У них есть и свое счастье, исвоя любовь, и своя поэзия. Но все это только одна видимость, бутафория.
… Молодойчеловек, сверкая лакированными ботинками и изнемогая от волнения, едет ккняжне, к милому, восхитительному созданию. Долго он не решается приступить кразговору, мнется, конфузится, а затем, собравшись с духом, делает, наконец,предложение...
—Предложение в высшей степени выгодное!..— жарко шепчет он, склонившись к ней.—Мы в один год продадим миллион пудов сала! Давайте построим в наших смежныхимениях салотопенный завод на паях!
Княжнаподумала и сказала:
—С удовольствием...
Предложениесостоялось, но это совсем не то предложение, какого можно было ожидать.Впрочем, это даже и не совсем неожиданная концовка. С первых строк, внешневосторгаясь героем, автор издевается над ним, над его дешевой, затасканной,лакированной красивостью, над его банальной, взятой напрокат поэтичностью.
«Ялюблю Машеньку, люблю страстно, больше жизни!» — бурно исповедуется геройрассказа «Два письма» (1884) в письме к дорогому дядюшке, умоляя его осодействии. Из ответа дорогого дядюшки выясняется, что непонятное, нокрасноречивое письмо племянника прочитали все дядюшкины соседи, никто еговсерьез не принял, но письмо понравилось и влюбленного сочли «как бысочинителем». Показывал дядюшка это письмо и самой Машеньке Мурдашевич и еемужу, немцу Урмахеру, за которого она вышла замуж. Немец прочел и похвалил.
«Итеперь,— заканчивает свой ответ дядюшка,— я всем показываю твое письмо и читаю.Пиши еще! А икра у Мурдашевича очень вкусная».
Такоборачивается любовь «героев» Антоши Чехонте рублем, «миллионом пудов сала»,вкусной икрой Мурдашевича.
Лучшиеиз рассказов Антоши Чехонте, изображая частное, затрагивали и общее, наводиличитателя на далеко идущие выводы о том, что же мешает человеку быть человеком.Не случайно с первых лет своей деятельности Чехов разделил участь передовыхрусских писателей, его современников и предшественников: произведения молодогоюмориста вызывали самое настороженное отношение цензуры; сплошь и рядом на нихнакладывалась резолюция: «К напечатанию не дозволять».
Инадо ли удивляться тому, что самый сильный рассказ молодого Чехова, знаменитый«Унтер Пришибеев», сразу же был встречен цензурой в штыки.
Ополчаясьпротив всего недозволенного законом, унтер и сам пришиблен, сам готоввытянуться во фрунт, выпятить грудь колесом и пожирать глазами начальство. Рычана всех, он виляет при виде хозяина — совсем как цепной пес.
Нив одном рассказе Антоши Чехонте не звучала еще такая сила насмешки и презренияк штатным и внештатным блюстителям бюрократического порядка, к должностным идобровольным держимордам, к охранителям неправого закона, пуще всего боящимсятого, чтоб «народу волю давать».
В рассказе «Хамелеон» не было жертвы.Мастер Хрюкин, которого укусила собака, лицо комическое. В «Унтере Пришибееве»уже предстают перед нами люди, которые действительно страдают от произвола имогут быть названы жертвами пришибеевщины. И это знаменательно. В пестрой ишумной толпе самодовольных, невежественных и лицемерных персонажей АнтошиЧехонте все чаще мелькают иные лица — молчаливых, бедно одетых, нечиновных,страдающих людей.
«Сиротливая»старушка, одетая в глубокий траур, пережившая свою единственную дочь,разоряемая вечно пьяным родственником («Приданое», 1883)...
Женщинас «заплаканными, тупыми от горя, почти безумными глазами» («75000», 1884)...
ГувернанткаМашенька, живущая в «чужих людях» и подвергающаяся оскорблениям, хорошознакомым «людям зависимым, безответным, живущим на хлебах у богатых и знатных»(«Переполох», 1886)...
Маленькая,худенькая Анюта, «очень бледная, с кроткими серыми глазами» («Анюта», 1886)...
ИзвозчикИона, оставшийся наедине со своим неизбывным, никем не разделенным горем(«Тоска», 1886)...
Этигерои человечны, их страдания неподдельны, и рассказ о них требует уже иноготона.
«Даи, правду сказать, трудно за юмором угоняться! — признается Чехов в письме кредактору «Осколков».— Иной раз погонишься за юмором да такую штуку сморозишь,что самому тошно станет».[6]
4 Дальняя дорога
М.П. Чехов рассказывает, что «собрался Антон Павлович на Дальний Восток как-товдруг, неожиданно, так что в первое время трудно было понять, серьезно ли онговорит об этом, или шутит».
Почемуон решил поехать именно на Сахалин? Он никогда не проявлял никакого особогоинтереса к этому острову.
Поездкана Сахалин была по тем временам самым настоящим путешествием, утомительным идалеко не безопасным. Великой Сибирской железной дороги еще не было. От Тюменинужно было ехать в тарантасе четыре тысячи верст. Антон Павлович хорошо знал,что его ждут и дорожная грязь, и разливы могучих сибирских рек, и жестокаятряска, и множество других испытаний, тяжелых и для вполне здорового человека.А он незадолго перед тем отказался от предложения об одной приятной поездке потой причине, что в вагоне у него всегда усиливается кашель. Но что значитвагонная тряска в сравнении с тарантасной, к тому же продолжающейся не день, недва, а многие недели!
НамерениеАнтона Павловича всем казалось непонятным. Его спрашивали о причинах поездки,писали ему недоуменные письма. Чехов отшучивался, стремился представить поездкулегкомысленной, просто желанием «встряхнуться», а когда уж очень приставали срасспросами, то он делал серьезный вид: он хочет написать научный труд,диссертацию о Сахалине и тем самым хоть отчасти заплатить свой долг медицине —своей «законной жене», которой он изменил для литературы — своей «любовницы».
При«легкомысленном» варианте оставалось непонятным, почему нужно «встряхиваться»именно в тарантасе и именно в путешествии на Сахалин. Для того чтобы«встряхнуться», гораздо больше подходила обыкновенная комфортабельная поездказа границу. Кстати, после Сахалина Антон Павлович и совершил такую поездку.
Приварианте же «деловом» опять-таки было неясно, почему для диссертациипотребовался Сахалин. Чехов в свое время усиленно работал над интереснейшейнаучной темой — историей русской медицины, собрав для этого труда многоматериалов. Если ему так сильно хотелось «заплатить долг медицине» созданиемнаучного труда, то почему бы он не мог вернуться к начатой и уже более илименее освоенной теме? Или почему бы он не мог, наконец, выбрать любую тему, несвязанную с трудной поездкой?
Несомненно,что Антон Павлович хотел написать научный труд. Но несомненно и то, что он излагалдалеко не все мотивы своего решения о поездке на Сахалин и тем самым «вводил взаблуждение» и своих родных, и своих знакомых, и, добавим, своих биографов.Один из последних, основываясь на объяснениях Чехова, свел все мотивы поездки кследующему: «В скучной и нудной жизни», которую до сих пор влачил Чехов, таких«двух-трех дней» не было (Антон Павлович писал в одном из писем, что в егопоездке, вероятно, встретятся таких «два-три дня», о которых он будетвспоминать всю жизнь с восторгом или горечью), а надо, чтобы они были, иначенечем будет жить! Вот как нам представляется настоящее объяснение неожиданногодля всех решения Чехова поехать на Сахалин».[7]
Биографне замечает, что он ничего не ответил на главный вопрос: почему же для яркихдвух-трех дней надо было ехать на Сахалин, а не, скажем, в Ниццу?
Чеховочень хорошо знал, что Сахалин, превращенный царским правительством в местокаторги и ссылки, стал островом ужасов. Он отдавал себе полный отчет в том, чтоему предстоит встретиться с сосредоточением в одном месте всех возможных видовчеловеческого унижения и страдания. Со своим повышенным чутьем к страданию иболи он готовился к тому, что его пребывание на Сахалине будет для негосплошной мукой.
Ключк разгадке наиболее важных мотивов решения Чехова следует искать в двух еговысказываниях. Одно из них мы встречаем в ответе на недоуменный вопросСуворина: зачем Антону Павловичу понадобился Сахалин? Суворин писал, чтопоездка не имеет никакого смысла, потому что, дескать, Сахалин никому не нужени не интересен.
Преждечем перейти к отповеди Суворину, Чехов сначала подчеркивает полное отсутствие унего каких бы то ни было претензий.
«Едуя совершенно уверенный, что моя поездка не даст ценного вклада ни в литературу,ни в науку: не хватит на это ни знаний, ни времени, ни претензий».[8]
Далееон приводит в объяснение своего путешествия не главный, но действительноимевший для него известное значение мотив: «Поездка — это непрерывныйполугодовой труд, физический и умственный, а для меня это необходимо, так какя… стал уже лениться. Надо себя дрессировать».
Послевсего этого он переходит к главному. Тут-то и прорывается и его раздражениеписьмом Суворина и признание подлинных мотивов своего решения о поездке.
«… Выпишете, что Сахалин никому не нужен и ни для кого не интересен. Будто бы этоверно?.. Не дальше, как 25—30 лет назад, наши же русские люди, исследуяСахалин, совершали изумительные подвиги, за которые можно боготворить человека,а нам это не нужно, мы не знаем, что это за люди, и только сидим в четырех стенахи жалуемся на то, что бог дурно создал человека. Сахалин — это местоневыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный.Работавшие около него и на нем решали страшные, ответственные задачи...
… Изкниг, которые я прочел и читаю, видно, что мы сгноили в тюрьмах миллионы людей,сгноили зря, без рассуждений, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалахдесятки тысяч верст, заражали сифилисом, размножали преступников и все этосваливали на тюремных красноносых смотрителей… виноваты не смотрители, а всемы, но нам до этого дела нет, это неинтересно».
ИАнтон Павлович как бы спохватывается: не звучит ли все это претенциозно, неполучается ли что-то вроде декларации, провозвещающей великие результаты егопоездки? И он возвращается к первоначальному скромно-будничному тону письма.
«Нет,уверяю вас, Сахалин нужен и интересен, и нужно пожалеть только, что туда еду я,а не кто-нибудь другой, более смыслящий в деле и более способный возбудитьинтерес в обществе.
Яже лично еду за пустяками».
Биограф,объяснивший, поездку Чехова на Сахалин только желанием Антона Павловичаполучить два-три ярких дня, трактует приведенное высказывание Чехова в письме кЩеглову в духе обывательской «скуки» и обывательского же стремления от скуки «проветриться».
Номы хорошо знаем, что означала на чеховском языке скука и что означало егонедовольство современной ему критикой. Мы знаем, что скучной историей он назвалтоску человека, не имеющего «общей идеи». Его недовольство критикой былосвязано все с той же тоской по великим целям и идеалам. И именно с этой тоскойсвязывает он свое решение поехать на Сахалин.
Цельпоездки Чехова на Сахалин была связана прежде всего с поисками ответа все натот же вопрос: что делать?
Всвоей эпохе «малых дел», отсутствия идеалов у интеллигенции Чехов нашел длясебя то, к чему всегда стремились русские писатели: возможность подвига.
Конечно,если бы ему сказали, что его путешествие на Сахалин — подвиг, он рассмеялся бы.Он сам всячески старался «снизить» свое путешествие, представить его«пустяком». И все же поездка была подвигом. И дело тут не в его болезни, не втрудностях пути, не в изнурительном, непрерывном полугодовом труде, а встремлении прямо, лицом к лицу, сойтись с самой ужасной правдой и рассказать оней всем.
Бывает,что писатель отправляется в экзотическое трудное дальнее путешествие подвлиянием своего неуспеха, в заботе о своей репутации, о славе. Чехову, как мызнаем, не нравился его успех. Он боялся своей славы, боялся стать «моднымписателем». Ему казалось, что он «обманывает» читателя, не указывая ему целейжизни.
Своейпоездкой на Сахалин он хотел «заплатить долг» не столько медицине, сколькосвоей совести русского писателя.
Совестьвеликого народа — русский писатель всегда чувствовал свою ответственность переднародом за всю жизнь страны.
КогдаЧехов пишет: «мы сгноили в тюрьмах миллионы людей», «мы… размножалипреступников и все это сваливали на тюремных красноносых смотрителей», то этоозначает именно то, что написано: Чехов всем существом своим чувствует и своюличную ответственность за все преступления царского правительства.
Чеховзнал, что на своем длинном пути он встретит множество людей, увидит жизньстраны. Подмосковье, Петербург, родные южные места, Кавказ, Крым, Украина —всего этого было ему мало в ненасытной его жажде познания родины.
АнтонПавлович готовился к своей поездке со всей присущей ему научнойобстоятельностью, дотошностью. Он изучил, проштудировал целую библиотеку трудовпо самым различным отраслям науки. История, этнография, геология, биология,уголовное право, тюрьмоведение, метеорология, география — таковы были науки,по-новому, а многие впервые изучавшиеся Антоном Павловичем. «Целый день, —писал он, — сижу, читаю и делаю выписки… Умопомешательство. Приходится быть игеологом, и метеорологом, и этнографом».
Кажется,сама природа решила всячески затруднить Чехову его поездку. Сначала его долгомучил «страшенный холодище» и днем и ночью: весна выдалась необычно поздняя.Потом, с потеплением, пошла такая грязь, что он в своем тарантасе «не ехал, аполоскался». Не раз ему приходилось переплывать сибирские реки во время буйногоразлива на лодках, ежеминутно рискуя утонуть. Кое-какие штрихи, дающиепредставление о поездке, мы получаем из писем Антона Павловича к сестре,обращенных и ко всей семье.
«… Грязь,дождь, злющий ветер, холод… и валенки на ногах[9]. Знаете, чтозначит мокрые валенки? Это сапоги из студня. Едем, едем и вот перед очами моимирасстилается громадное озеро, на котором кое-где пятнами проглядывает земля иторчат кустики — это залитые луга. Вдали тянется крутой берег Иртыша; на нембелеет снег… Начинаем ехать по озеру. Вернуться бы назад, да мешает упрямствои берет какой-то непонятный задор, тот самый задор, который заставил менякупаться среди Черного моря, с яхты, и который побуждал меня делать немалоглупостей… Должно быть, психоз. Едем и выбираем островки, полоски.Направление указывают мосты и мостики; они снесены. Чтобы проехать по ним, нужнораспрягать лошадей поодиночке… Ямщик распрягает, я спрыгиваю в валенках вводу и держу лошадей… Занимательно! А тут дождь, ветер… Спаси, ЦарицаНебесная!..»
Описывалон и столкновение своего «тарантасика» с встречными тройками, при которомтолько случайность спасла его от гибели или инвалидности.
Несмотряна все трудности пути, настроение Антона Павловича было бодрое. Больше тысячиверст он проехал по Амуру, наслаждаясь мощной красотой пейзажа.
Егочувство родины расширялось. И горько и радостно было ему. Он видел многогрубого, тяжелого, его возмущал дикий произвол, хамство чиновников. Нонаблюдения его над крестьянами, над простыми русскими людьми с повседневнымгероизмом их труда в тогдашних сибирских условиях, — светлы и радостны. В путевыхочерках «Из Сибири» отмечает он разговор с крестьянином, который говорит ему:«Примерно, у нас по всей Сибири нет правды. Ежели была какая, то уж давнозамерзла. Вот и должен человек эту правду искать». Рассказывает Чехов о молодойкрестьянке и ее муже, которые взяли на время пожить у них ребенка однойпроезжей мещанки и так привыкли к нему, что боятся, как бы мать не забрала егоу них. Хозяйка со слезами говорит об этой возможности, а мужу ее тоже жалкоребенка, «но он мужчина, и сознаться ему в этом неловко». «Какие хорошие люди!»- не может Чехов удержаться от столь не свойственного ему открытого выражениясвоих чувств. А в письме к сестре он восклицает: «Боже мой, как богата Россияхорошими людьми!»
Дальняядорога, вызывавшая у русских писателей образы беспредельной шири, будившаягрусть-тоску о скованной, заколдованной народной силе, томление грядущегосчастья! И вот трясся в тарантасе, больной чахоткой, покашливающий, пристальновнимательный русский врач и писатель, которого позвала в дальнюю дорогу всегда непоседливая,неугомонная русская совесть.
Вэтой дальней своей дороге Антон Павлович сделал такую, например, запись вочерках «Из Сибири»:
«НаЕнисее жизнь началась стоном, а кончится удалью, какая нам и во сне не снилась.На этом берегу Красноярск, самый лучший и красивый из всех сибирских городов, ана том — горы, напомнившие мне о Кавказе, такие же дымчатые, мечтательные. Ястоял и думал: «Какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем этиберега».
Всянеобъятная страна вставала перед его взором, со своим даровитым, честным,ищущим правду, могучим народом. И чем яснее возникал в его мыслях и чувствахобраз величия родной страны, тем больнее было думать о том, что она отдана вовласть палачей, тупиц, Пришибеевых, тем сильнее хотелось сказать, что большетак жить нельзя!
Поприезде на Сахалин Антон Павлович сразу начал свою грандиозную,лихорадочно-напряженную и вместе с тем систематическую, хорошо продуманнуюработу исследователя. Напряженность работы объяснялась тем, что в егораспоряжении был очень ограниченный срок — всего три месяца, — иначе, поусловиям навигации, ему пришлось бы задержаться на Сахалине на целый год.
«Незнаю, что у меня выйдет, — писал он в конце своего пребывания на Сахалине, — носделано мною не мало. Хватило бы на три диссертации. Я вставал каждый день в 5часов утра, ложился поздно и все дни был в сильном напряжении от мысли, чтомною многое еще не сделано. Кстати сказать, я имел терпение сделать переписьвсего Сахалинского населения. Я объездил все поселения, заходил во все избы иговорил с каждым; употреблял я при переписи карточную систему, и мною ужезаписано около десяти тысяч человек каторжных и поселенцев. Другими словами, наСахалине нет ни одного каторжного или поселенца, который не разговаривал бы сомной. Особенно удалась мне перепись детей, на которую я возлагаю не малонадежд».
Воктябре он отправился в обратный путь на пароходе. Индия, Сингапур, Цейлон,Порт-Саид, Константинополь, Одесса. В Китайском море ему пришлось пережитьсильнейший шторм. В Индийском океане, подстрекаемый все тем же «непонятнымзадором», он на всем ходу кидался с палубы носовой части и взбирался обратно'по веревке, которую ему бросали с кормы. Пышная, ослепительно-яркая природа,пальмовые леса, бронзовые женщины — все было таким странным, после Сахалина!..
«Доволенпо самое горло, — писал он Щеглову, — сыт и очарован до такой степени, чтоничего больше не хочу и не обиделся бы, если бы трахнул меня паралич или унеслана тот свет дизентерия. Могу сказать: пожил! Будет с меня. Я был и в аду, какимпредставляется Сахалин, и в раю, т. е. на острове Цейлоне».
Огромны,богаты, сложны были его впечатления от поездки.
Каждыйдень на Сахалине приносил ему потрясения.
«Явидел голодных детей, — писал он в письме к известному прогрессивному судебномудеятелю А. Ф. Кони, — видел тринадцатилетних содержанок, пятнадцатилетнихбеременных. Проституцией начинают заниматься девочки с 12 лет. Церковь и школасуществуют только на бумаге, воспитывают же детей только среда и каторжнаяобстановка».
Еслимы вспомним рассказы Чехова о детях, проникнутые нежной любовью к детворе, егоболь за малейшую обиду, наносимую ребятам, то поймем, чего стоили АнтонуПавловичу встречи и разговоры с сахалинскими детьми.
Чеховвидел на Сахалине наказание плетьми. Это зрелище потрясло его до того, что емупотом часто снились в кошмарах эти страшные сцены, и он просыпался в холодномпоту.
Онвывез с Сахалина горечь на всю свою жизнь.
Повозвращении в Россию Антон Павлович садится за «Остров Сахалин», одновременноработая и над другими произведениями.
Работанад книгой о Сахалине потребовала новых, дополнительных исследований иизысканий; иной раз, для того чтобы написать одну строчку, приходилосьпрочитывать новые горы книг. Ему хотелось дать читателю точное научное ихудожественное представление о Сахалине. «Вчера я целый день возился ссахалинским климатом. Трудно писать о таких штуках, но все-таки в конце концовпоймал чорта за хвост. Я дал такую картину климата, что при чтении становитсяхолодно».
«ОстровСахалин» печатался главами в либеральном журнале «Русская мысль». Этасвоеобразнейшая книга, сочетающая глубину и точность подлинно научногоисследования с художественностью, явилась сильным разоблачительным документом.Верный своей манере внешне бесстрастного повествования, Чехов достигал тембольшей силы воздействия на читателя, чем объективнее и «спокойнее» выгляделоего исследование.
Заключение
Новыестороны действительности открывались взору молодого художника. Грязная изнанкажизни все чаще представала под его пером не в комическом осмеяниичеловекоподобных «толстых» и «тонких», а в трагической борьбе человека противбуржуазно-мещанской жизни, лживой, собственнической морали. Изображая мир «невидимойправды», Чехов с самого» начала отказывается от филантропического призыва к помощиотдельным беднякам.
Скаждым годом их все больше в произведениях Чехова—людей простых, зависимых,угнетенных. Тихие и незаметные, они сначала совсем теряются в толпе. Молчаживут и молча страдают. Каждый — наедине со своей бедой. Но постепенно закрадываетсяв их сознание мысль, что жизнь несправедлива к ним, оттесняя их на задний плани отводя заранее каждому из них маленькое место, за пределы которого выходитьне дозволено.
«Ичто это, думаю, за черта у русского человека! Пока ты свободен, учишься, илибез дела шатаешься, ты можешь с ним и выпить, и по животу его похлопать, и сдочкой его полюбезничать, но как только ты стал в мало-мальски подчиненныеотношения, ты уже сверчок, который должен знать свой шесток… Кое-как, знаешь,заглушаю мысль, а к горлу все-таки подкатывает»,— горько жалуется получивший вшею тапер Петя Рублев.
Такзарождается протест чеховского героя; как ни заглушает он мысль, а к горлувсе-таки подкатывает, подступают обидные, горькие, злые мысли, растет глухоенедовольство отношениями и установлениями, которые он раньше принимал смиреннои безропотно. И чем глубже разлад героя с существующим порядком, укладом жизни,тем ближе и дороже становится он автору. И современному читателю тоже.
В1890 Чехов предпринял поездку на остров Сахалин. «Это место, — писал он,невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный иподневольный». Поездка через всю страну, пребывание на Сахалине, внимательноеизучение условий жизни каторжных и ссыльных, проведенная Чеховым перепись населенияострова – все это оставило глубокий след в его творческом сознании.Непосредственным итогом сахалинских впечатлений явиласьочерково-публицистическая книга «Остров Сахалин» (1893-94). По-своемуотразились сахалинские впечатления и в художественных произведениях, врассказах «В ссылке» (1892), «Убийство» (1895), особенно в повести «Палата №6»(1892).
А.П.Чеховмечтал о соединении науки с искусством. В одном из его писем есть интереснейшеезамечание о родстве научного и художественного мышления и об их будущемсинтезе, который представит собою «гигантскую чудовищную силу».
Всвоем «Сахалине» он стремился к такому синтезу.
Книгапроизвела большое впечатление и в научных кругах и у широкого читателя. Еерезонанс был настолько силен, что царское правительство вынуждено было даженазначить комиссию на Сахалин для «упорядочения» положения, но, разумеется,практического значения это почти не имело.
Интересноотметить, что сам Чехов, никогда не бывавший удовлетворенным своимипроизведениями, был доволен тем, что в его «литературном гардеробе будет висетьи этот жесткий арестантский халат».
Полезностьего чисто художественных произведений представлялась ему сомнительной. Эта жекнига делала прямое, бесспорное общественное дело, привлекала внимание кстрашным язвам, не давала спокойствия всем и всяческим «милостливым государям».Она была, в глазах Чехова, честным, бесхитростным, но зато несомненным трудом.
Список использованной литературы
1. Чехов А.П. Собрание сочинений в восьми томах. Библиотека«Огонек». Издательство «Правда», М., 1969.
2. Еремин М. А.П. Чехов. Очерк творчества. Собрание сочиненийЧехова в восьми томах. Т.8.
3. Ермилов В. Антон Павлович Чехов. Издательство «Молодаягвардия», М., 1949.
4. Захаркин А.Ф. Антон Павлович Чехов. Очерк жизни и творчества.Издательство «Советская Россия», М., 1961.
5. Краткая литературная энциклопедия. Главный редакторА.А.Сурков. Том 8. Издательство «Советская энциклопедия», М., 1975.
6. «Литературное наследство», т. 68. Чехов. М., 1960
7. Паперный З. А.П.Чехов. Очерктворчества. Государственное издательство художественной литературы, М., 1954.
8. Сергиенко Т.С. АнтонПавлович Чехов. Биография. Государственное учебно-педагогическое издательствоМинистерства просвещения РСФСР, Ленинградское отделение, 1963.
9. Чехов М.П. Вокруг Чехова.М., 1964.