Федеральноеагентство по образованию
Бурятскийгосударственный университет
Филологическийфакультет
Кафедрарусской литературы
Допустить к защите:
Зав. кафедрой русской литературы
доктор филол. наук, проф.
_____________ С.С. Имихелова
"___"______________ 2009 г.
Образрассказчика и особенности повествования в «Повестях Белкина» А.С. Пушкина
(дипломнаяработа)
Научный руководитель:
доктор филол. наук, профессор С.С. Имихелова
Автор работы: Е.Б. Шоболова
Улан-Удэ
2009
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I.Образ рассказчика в прозе
1.1 Содержаниепонятия «образ рассказчика» в структуре произведения
1.2 Образ рассказчикав прозе А.С.Пушкина
ГЛАВА II.Особенности повествования в «Повестях Белкина» А.С.Пушкина
2.1 Своеобразиеповествования в «Повестях Белкина»
2.2 Образы рассказчиковв «Повестях Белкина»
2.3 «Станционныйсмотритель»: особенности повествования
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ПРИМЕЧАНИЯ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ВВЕДЕНИЕПрозе А.С.Пушкина свойственны широта охвата явлений иразнообразие характеров. Как художник-прозаик Пушкин выступил изданием в концеоктября 1831 года «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина». Драгоценноеблагоприобретение Болдинской осени, «Повести Белкина» представляютсобой первое завершенное произведение пушкинской прозы.
Оригинальность и своеобразие «Повестей Белкина» заключаются втом, что Пушкин выявил в них простое и безыскусственное на первый взглядотношение к жизни. Реалистический метод Пушкина-прозаика складывался вусловиях, требовавших подчеркнутого противопоставления его повестейсентиментальной и романтической традиции, занимавшей господствующее положение впрозе этого периода.
Сказалось это и в стремлении Пушкина изобразить жизнь такой, какой он еенаходил в действительности, объективно отразить типические ее стороны,воссоздать образы рядовых людей своего времени. Обращение к жизни поместногодворянства средней руки («Метель», «Барышня-крестьянка»),армейской среды («Выстрел»), внимание к судьбе «мученикачетырнадцатого класса» («Станционный смотритель»), наконец, кбыту мелких московских ремесленников («Гробовщик») наглядносвидетельствует об этой устремленности «Повестей Белкина».Воссоздавая жизнь своих ничем не примечательных героев, Пушкин не приукрашиваетее и не скрывает тех ее сторон, которые представлялись подлежащими преодолению.В качестве орудия критики действительности поэт избирает иронию.«Повести Белкина» интересны для исследователейсвоим художественным приемом – повествованием от лица выдуманного рассказчика.
Создавалисьли повести как «повести Белкина»? Связан ли Белкин со «своими»повестями? Является ли Белкин реальной значимой величиной или же это мнимаявеличина, не имеющая никакого важного значения? Таковы вопросы, составляющие «проблемуБелкина» в пушкиноведении. Не менее важным представляется вопрос о целой системерассказчиков, так как в «Повестях Белкина»композиционная функция Белкина проявляется в его «самоустранении» изповестей (образ автора включен только в предисловие).
Вопрос «К чемуБелкин?», заданный исследователями творчества Пушкина, встал надолго передрусской литературой и историко-литературной наукой. И до сих пор серьезного иудовлетворительного ответа на этот вопрос нет; не потому, что он неразрешим, апотому, что слишком уж сильна традиция предубежденного отношения к этомупушкинскому образу (1). Так как эта проблема до сих пор интересна и актуальна,то мы поставили целью исследования дать более обширную характеристику понятия «рассказчикпушкинских повестей», отсюда вытекают следующие задачиисследования:
1) определитьсовременный литературоведческий статус «образа рассказчика»;
2) выявить спецификуобраза рассказчика, его положение и позиции, занимаемые им в тексте «ПовестейБелкина»;
3) выявитьособенности повествования и образы рассказчиков в одной из «ПовестейБелкина» — «Станционном смотрителе.
Объект исследования – своеобразие прозы А.С.Пушкина.
Предмет исследования – системаобразов рассказчиковв „Повестях Белкина“.
Методологическойосновой работыпослужили труды известных отечественных ученых: М.М. Бахтина, В.В. Виноградова,С.Г. Бочарова и др.
Методы исследования: историко-литературный иструктурно-семантический.
Структура работы: дипломная работа состоит извведения, двух глав, заключения и библиографического списка использованнойлитературы.
ГЛАВА I. ОБРАЗ РАССКАЗЧИКА В ПРОЗЕ
1.1 Содержаниепонятия „образ рассказчика“ в структуре произведения
Как известно, образавтора – это не простой субъект речи, чаще всего он даже не назван в структурепроизведения. Это – концентрированное воплощение сути произведения,объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их соотношении сповествователем, рассказчиком или рассказчиками и через них являющеесяидейно-стилистическим средоточием, фокусом целого. Образ автора обычно несовпадает с рассказчиком в сказовой форме повествования. В этом случае рассказчик– это условный образ человека, от лица которого ведется повествование впроизведении.
В.В. Виноградов пишет: „Рассказчик– речевое порождение автора, и образ рассказчика – это форма литературногоартистизма автора. Образ автора усматривается в нем как образ актера в творимомим сценическом образе. Соотношение между образом рассказчика и образом авторадинамично даже в пределах одной сказовой композиции, это величина переменная“(2). Структура образа автора различна в разных видах художественной прозы. Так,рассказ как форма литературного повествования реализуется рассказчиком –посредником между автором и миром литературной действительности.
Образ рассказчиканакладывает отпечаток своей экспрессии, своего стиля и на формы изображенияперсонажей: герои уже не „самораскрываются“ в речи, а их речьпередается по вкусу рассказчика – в соответствии с его стилем в принципах егомонологического воспроизведения. Рассказчик в ткани речи получает свою „социологическую“характеристику. Конечно, для писателя при социально-стилистическойдифференциации персонажей необязательно следовать социально-экспрессивнымрасслоениям бытовой, прагматической речи. Тут остро выступает вопрос озависимости художника от литературных традиций, от структурных своеобразийязыка литературы. Но вообще, чем меньше в литературном рассказе „социально-экспрессивных“ограничений, чем слабее его „диалектная“ замкнутость, т.е. чемсильнее тяготение его к формам общего литературного языка, тем острее выступаетв нем момент „писательства“. А чем теснее сближение образарассказчика с образом писателя, тем разностороннее могут быть формы диалога,тем больше возможностей для экспрессивной дифференциации речи разныхперсонажей. Ведь рассказчик, поставленный на далекое речевое расстояние отавтора, объективируя себя, тем самым накладывает печать своей субъективности наречь персонажей, нивелируя ее.
Образ рассказчика, ккоторому прикрепляется литературное повествование, колеблется, иногдарасширяясь до пределов образа автора. Вместе с тем соотношение между образомрассказчика и образом автора динамично в пределах одной литературнойкомпозиции. Динамика форм этого соотношения непрестанно меняет функции основныхсловесных сфер рассказа, делает их колеблющимися, семантически многопланными.Лики рассказчика и автора, покрывая (вернее: перекрывая) и сменяя один другого,вступая в разные отношения с образами персонажей, оказываются основными формамиорганизации сюжета, придают его структуре прерывистую ассиметричную „слоистость“и в то же время складываются в единство сказового „субъекта“.
В отличие от образаавтора, который всегда есть в любом произведении, образ рассказчиканеобязателен, он может быть введен, а может быть и не введен. Так, возможно „нейтральное“,»объективное" повествование, при котором сам автор как бы отступает всторону и непосредственно создает перед нами картины жизни (конечно, авторнезримо присутствует в каждой клеточке произведения, выражая свое понимание иоценку совершающегося). Этот способ внешне «безличного» повествованиямы находим, например, в гончаровском «Обломове».
Чаще повествованиеведется от определенного лица; в произведении помимо других человеческихобразов выступает и образ рассказчика. Это может быть, во-первых, образ самогоавтора, который непосредственно обращается к читателю (ср. «Евгений Онегин»А.С.Пушкина). Очень часто в произведении создается и особый образ рассказчика,который выступает как отдельное от автора лицо. Этот рассказчик может бытьблизок к автору, родствен ему и очень далек от него по своему характеру иобщественному положению. Рассказчик может выступать и как всего лишьповествователь, знающий ту или иную историю, и как действующий геройпроизведения. Наконец, в произведении подчас предстает не один, а несколько рассказчиков,по-разному освещающих одни и те же события.
Образ рассказчика ближе кобразам персонажей, чем образ автора. Рассказчик выступает как действующеелицо, вступает во взаимоотношения с персонажами. Положение рассказчика междуавтором и персонажами может быть различно. Он может быть отделен от авторасредствами языка, свойствами характера, обстоятельствами биографии, а можетбыть по этим же признакам приближен к автору. В этом случае образ рассказчикапочти сливается с образом автора. Но все же полного слияния этих образов неможет быть. Положение образа рассказчика в отношении к образу автора и образамперсонажей может быть подвижно. То рассказчик отступает на второй план иливообще оказывается «за кадром», и в повествовании господствует образавтора, диктуя «распределение света и тени», «переходы от одногостиля к другому», то отступает образ автора и вперед выходит рассказчик,активно взаимодействуя с персонажами и высказывая суждения и оценки, которыенельзя приписывать автору. Такого рассказчика следует трактовать только какодну из смысловых и языковых линий, которые лишь во всей своей совокупности, вовсей сложности своих переплетений отражают авторскую позицию.
Е.А. Иванчикова выделяетнесколько типов рассказчиков в произведениях, относящихся к малым жанрам:
а) Анонимный рассказчикосуществляет «служебную», композиционно-информативную функцию: он вкратком предисловии вводит в повествование другого – основного – рассказчика,дает его характеристику.
б) Особая – «экспериментальная»– форма повествования с анонимным рассказчиком (он обнаруживается при помощи местоимений«мы», «наш»). Рассказ ведется с позиции непосредственногонаблюдателя и весь пронизан иронией.
в) Анонимный рассказчик-наблюдатель– очевидец и участник описываемых сцен и эпизодов. Он дает характеристикидействующих лиц, передает и комментирует их речи, наблюдает за происходящимвокруг, в свободной, раскованной форме высказывает свои суждения, раздает своиличные оценки, обращается к читателям.
г) Повествование ведетсяот имени конкретного (названного или нет) рассказчика, являющегося в то жевремя одним из персонажей произведения. Все происходящее преломляется через егосознание и восприятие, он не только наблюдает и оценивает, но и действует, онрассказывает не только о других, но и о себе, передает свои и чужие высказывания,делится своими впечатлениями и оценками (3).
Если конкретныйрассказчик ограничен в своих знаниях и возможностях, то и субъективное, иобъективное авторское повествование передает точку зрения всезнающего автора,который не указывает и не обязан указывать на источники своего знания о мире иперсонажах. Прежде всего, ему открыта внутренняя жизнь персонажа. Разныеразновидности повествования от первого лица отличаются мерой конкретностиповествователя, характером позиции повествователя, характером адресата икомпозиционного оформления, языковым обликом. Одна из разновидностейконкретного рассказчика – рассказчик, обладающий жизненным опытом, близким копыту писателя (например, «Детство», «Отрочество», «Юность»Л.Н. Толстого).
Речью рассказчика, еестилевой формой не только обрисовываются и оцениваются объекты художественнойдействительности, но и создаются образы самих рассказчиков, их социальные типы.Так, можно обнаружить и рассказчика – наблюдателя, сливающегося с описываемымим персонажем, и рассказчика – обличителя и моралиста, и рассказчика – насмешникаи сатирика, и рассказчика – чиновника, и рассказчика – обывателя, при этомразные «лики» рассказчиков проявляются иногда в одном и том жепроизведении.
Открытый рассказчикузнается по присутствию в тексте местоимений «я», «мы»,притяжательных местоимений «мой», «наш», глагольных форм1-го лица. Скрытый рассказчик, по сравнению с открытым, владеет значительнобольшим пространством романного текста. Скрытый рассказчик «обезличен»,что сближает его с объективным автором. Он обнаруживается в текстах сотсутствующим повествовательным «я». Это тексты основногоповествования, описательные фрагменты, сцены. Сигналами незримого присутствиярассказчика служат разные способы выражения значений приблизительности,неполноты знания, недостаточной осведомленности (например, «Шинель»Н.В. Гоголя).
Также возможны смешанныесистемы. Обычно при отвлеченном рассказе повествователь следит за судьбойотдельного персонажа, и мы узнаем персонаж. Затем один персонаж оставляется, вниманиепереходит на другого – и снова мы узнаем последовательно, что делал и узнавалэтот новый персонаж.
В повествовании персонажможет быть одним из рассказчиков, то есть в скрытой форме может быть своегорода повествовательной нитью, и в таком случае автор заботится сообщать толькото, что мог бы рассказать его герой. Иногда только этот момент прикреплениянити повествования к тому или иному персонажу определяет всю конструкциюпроизведения. Такой персонаж, ведущий повествование, чаще всего бывает главнымгероем произведения.
Разнообразию масокрассказчиков соответствует разнообразие сказовых форм эпического повествования,разнообразие психологических и социальных типов самих рассказчиков и,соответственно, разнообразие ракурсов освещения объектов художественнойдействительности, разнообразие оценочных позиций.
Также наблюдаетсяотчетливая жанровая сопоставленность текстов с рассказчиком: для произведениймалых жанров типична моносубъектность, стилевая цельность повествовательнойформы, модально-оценочная однозначность; для больших романов – раздвоенностьповествователя, стилевая дифференциация соответствующих текстов,распределенность изобразительных функций между разными субъектами и достижениеблагодаря этому определенных идейно-художественных результатов.
1.2 Образ рассказчикав прозе А.С.Пушкина
Вопрос о Белкине впервыебыл поднят в русской критике А. Григорьевым. Его концепция заключалась в том,что Белкин был представлен носителем здравого смысла русского общества и смиренногоначала русской души. У некоторых критиков это вызвало противоположную реакцию.Наиболее четко проблему Белкина сформулировал в заголовке своей статьиН.И.Черняев: «Есть ли что-нибудь белкинское в „Повестях Белкина“»(4)? Ответ автора был отрицательный. Вслед за ним отрицали значение образаБелкина для самих повестей такие ученые, как А. Искоз (Долинин), Ю.Г. Оксман,В.В. Гиппиус, Н.Л. Степанов и др. Основным аргументом для этих исследователейявилось предположение, что предисловие «От издателя» – единственное свидетельствобелкинского авторства, было написано позднее самих повестей. Это предположениеосновывалось на пушкинском письме Плетневу от 9 декабря 1830 года, в которомПушкин сообщает, что собирается публиковать «прозою 5 повестей»,упоминания же о Белкине появляются только в письме от 3 июля 1831 года, то естьзначительно позднее.
Сторонниками другой точкизрения, утверждающими «белкинское начало» в «Повестях Белкина»,были Д.Н. Овсянико-Куликовский, Д.П. Якубович, М.М. Бахтин, В.В. Виноградов идр. Точка зрения этих исследователей состояла в том, что Белкин выступает как «тип»и как «характер»: все, о чем идет речь в «Повестях»,рассказано так, как должен был рассказать Белкин, а не Пушкин. Все пропущеносквозь душу Белкина и рассматривается с его точки зрения. «Пушкин нетолько создал характер и тип Белкина, но и обернулся им. Когда это случилось,уже не было Пушкина, а был Белкин, который и написал эти повести „попростоте души своей“» (5).
В.В. Виноградов пишет: «ОбразБелкина, был… причислен к повестям позднее, но получив имя и социальнуюхарактеристику, уже не мог не отразиться на значении целого» (6). Помнению исследователя, незримое присутствие Белкина в самих «Повестях»играет существенную роль в понимании их смысла.
Нам ближе точка зренияС.Г. Бочарова. По его мнению, «первые лицарассказчиков… говорят из глубины того мира, о котором рассказывают повести»,а Белкин исполняет роль «посредника», с помощью которого «Пушкинотождествляется, роднится с прозаическим миром своих повестей» (7).
В художественной прозе А.С. Пушкина приемы построения характеров вомногом связаны с формой повествования. Так, в повести «Пиковая дама» –произведении, знаменующем новый, зрелый, этап развития его прозы и поставившемважнейшие социальные проблемы своего времени характер повествования обусловленличностью Германна, центрального ее героя.
Самый характер повести обусловлен личностью Германна, центрального еегероя, и потому она неоднократно вызывала споры и сомнения.
Творческая история «Пиковойдамы» прослеживается с 1828 года. Случайно услышанный анекдот летом 1828 годастал позднее завязкой повести. Первое свидетельство начавшейся работы надповестью об игроке (так, в отличие от окончательного текста «Пиковой дамы»,мы будем называть первоначальную редакцию повести, ибо неизвестно,присутствовал ли в ней на этой стадии мотив «пиковой дамы») относитсяк 1832 году. Это два фрагмента черновой ее редакции.
Один из фрагментов –зачин повести, начальные строки ее первой главы, которым уже здесь предпосланэпиграф, известный по печатному тексту «Пиковой дамы» и задающийповествованию тон легкой иронии. Содержание наброска – характеристика «молодыхлюдей, связанных между собою обстоятельствами» среды, в которой должнобыло завязаться действие повести: последние слова отрывка вводят тему карточнойигры. Главное, что характеризует стиль фрагмента в отличие от окончательноготекста, – рассказ от первого лица, причем рассказчик выступает как членописываемого им сообщества молодых людей. Присутствие его в среде персонажейсообщает повествованию оттенок особой достоверности, с выражающей себяточностью реалий, которые говорят о времени действия и быте петербургскойаристократической молодежи («Года четыре тому назад собралось нас вПетербурге…». Впоследствии Пушкин отказался от бытоописательскойточности раннего наброска в пользу повествования иного типа, где автор «погруженв мир своих героев» и одновременно дистанцирован от него.
«Пиковая дама»не переадресована определенному рассказчику, личность которого прямо отражаласьбы в повествовании; тем не менее, в скрытой форме субъект повествования здесьпредставлен. Однако этот «образ автора» в «Пиковой даме»более сложен, и мотивированность им повествования, носящего объективныйхарактер, прямо не обнаруживается. Повествование совмещает точки зрения «автора»и героев, сложно переплетающиеся, хотя и не сливающиеся воедино (8). Повествованиенастолько непринужденное, настолько сконцентрированное и динамичное, чтоописание дается с точки зрения человека, идущего через комнату, не задерживаясьв ней. Сложное решение «образа автора» предопределяет и усложненностькомпозиции: переходы от одной сферы сознания к другой мотивируют передвиженияповествования во времени; постоянное возвращение к хронологическим отрезкам, предшествующимуже достигнутым ранее, определяют особенности построения повести.
Вслед за начальнойсценой, составляющей содержание первой главы, вводится сцена в уборной графини(начало главы второй), затем она сменяется характеристикой Лизаветы Ивановны. Переходна точку зрения последней сопровождается возвращением к более раннему времени («двадня после вечера, описанного вначале этой повести, и за неделю перед тойсценой, над которой мы остановились», – завязыванию знакомства ЛизаветыИвановны с Германом, «молодым инженером», пока еще не названным поимени"). Этим обусловлено обращение к герою повести, характеристикакоторого переходит в описание – уже с его точки зрения – первой встречи его сЛизаветой Ивановной: в окне дома графини «увидел он черноволосую головку,наклоненную, вероятно, над книгой или над работой. Головка приподнялась.Германн увидел свежее личико и черные глаза. Эта минута решила его участь»(9).
Начало же третьей главынепосредственно продолжает сцену, прерванную ранее: «Только ЛизаветаИвановна успела снять капот и шляпу, как уже графиня послала за нею и велелаопять подавать карету» (10) и т.д.
«Пиковая дама», развивая принципы пушкинского реализма,намеченные в «Повестях Белкина», в то же время в большей мере, чемпоследние, «романтична». Образ героя повести, человека, наделенного «сильнымистрастями и огненным воображением», таинственная история о трех картах,безумие Германна — всё это как будто бы отмечено печатью романтизма. Однако игерои повести и события, в ней изображенные, взяты из самой жизни, основнойконфликт повести отражает важнейшие черты современной Пушкину действительности,и даже фантастическое в ней остается в пределах реального.
Весь текст повестиговорит об отрицательном отношении Пушкина к своему герою, однако он видит внем необычного, сильного, волевого человека, одержимого своей идеей и твердоидущего по пути к определенной цели. Германн — не «маленький человек»в обычном смысле этого слова; правда, он небогат и скромен, но одновременно этои честолюбец, пробивающий дорогу к независимости. Эта черта его характераоказывается сильнее. Германн не восстает против общества и его условий, непротестует против них, как это делают Самсон Вырин в «Станционномсмотрителе» и Евгений в «Медном всаднике»; напротив, он сам стремитсязанять место в этом обществе, обеспечить себе положение в нем. Он уверен всвоем праве на это и хочет доказать его любыми средствами, но в столкновении состарым миром он терпит крушение.
Показывая гибель Германна, Пушкин задумывается и над судьбой тогообщества, которое в его повести представляет старая графиня – обладательницатайны трех карт, олицетворяющая в повести русскую сановную аристократию эпохиее расцвета. Противопоставление Германну именно характернейшейпредставительницы блестящей знати того времени, его столкновение с нею ещеболее подчеркивало контраст между положением бедного инженера и егочестолюбивыми мечтами, обусловливало неизбежность трагической развязки повести.
Заключительная глава «Пиковой дамы», вводящая читателя в одиниз великосветских игорных домов, логически завершает повесть. И Чекалинский сего неизменной ласковой улыбкой, и «общество богатых игроков»,собирающихся у него в доме, проявляют огромный интерес к необычайной игреГерманна; однако все они остаются совершенно равнодушными к его гибели. «Славноспонтировал! говорили игроки. — Чекалинский снова стасовал карты: игра пошласвоим чередом» (11).
Описывая светское общество, Пушкин не прибегает к средствам сатиры илиморализации и сохраняет тон трезвой объективности, свойственной его прозе. Ноего критическое отношение к свету проявляется и в этой заключительной главеповести, и во внимании к судьбе бедной воспитанницы старой графини (именно в ееотношении к Лизавете Ивановне и раскрывается непосредственно образ графини), ив изображении легкомысленного, хотя и не глупого молодого повесы Томского, и,наконец, в отмеченной исследователями сцене отпевания старой графини
Сложное содержание «Пиковойдамы» не сводимо к однозначным определениям. Впервые в завершенной прозеПушкина мы встречаем столь глубокую разработку характера главного героя. Пушкинизбирает исключительный характер, решает его средствами реалистическойтипизации, исключающей традиционное истолкование романтического героя. В «Пиковойдаме» Пушкин стремился изнутри взглянуть на человека нового склада, типкоторого был подмечен им в современной действительности: герой повести надеетсяпутем обогащения занять прочное положение на вершине общественной иерархии.Личность Германна стоит в центре повести, и сложность его образа предопределяетпоэтому ее понимание (12).
Повесть написана оттретьего лица. Повествователь не обозначен ни именем, ни местоимением, но онведет рассказ изнутри общества, к которому принадлежит. С. Бочаров, развиваянаблюдения В.В. Виноградова, дает такое определение: «Речь в третьем лицене только повествует о мире, но как будто звучит из мира, о котором онаповествует; эта пушкинская повествовательная речь одновременно – чья-то,некоего рассказчика, она поставлена на некоторую дистанцию, как отчасти чужаяречь» (13). Но повествователь не всегдаведет речь от себя – частоон представляет слово действующим лицам. Повествователь оказывается вопределенных отношениях с автором «Пиковой дамы», который неравнодушен к тому, о чем сообщает повествователь. Повествователь как бысближается с автором – он не просто рассказчик, а пишущий человек, умеющийотбирать факты, рассчитывать время в повести, а главное, передавать не толькофакты, но и разговоры персонажей.Таким же пробующим перо литераторомвыглядит рассказчик в «Повестях Белкина».
Но в «Пиковой даме»для Пушкина важно, чтобы автор все время присутствовал при описываемыхсобытиях. И повествователь, близкий автору, нужен Пушкину для документализациисвоего взгляда. В 1830-е годы Пушкин твердо встает на позицию документальногоподтверждения своих произведений. Оттого ему нужен рассказчик-мемуарист,повествователь-свидетель. Именно такой рассказчик и появится в его «Капитанскойдочке».
Таким образом, в прозе Пушкина повествователь («Пиковаядама»), как и рассказчик («Повести Белкина»), выступаетпосредником между автором и миром всего произведения. Но и в том, и в другомслучае его фигура отражает многосложность, неоднозначность авторского отношенияк изображаемому. Действительностьв прозе Пушкин предстает в ее реальных, жизненных масштабах, не осложненныхромантическими представлениями.
ГЛАВА II. ОСОБЕННОСТИПОВЕСТВОВАНИЯ В «ПОВЕСТЯХ БЕЛКИНА» А.С. ПУШКИНА
2.1 Своеобразиеповествования в «Повестях Белкина»
Болдинской осенью 1830года на последней странице черновой рукописи «Гробовщика» Пушкиннабросал перечень из пяти названий: «Гробовщик. Барышня крестьянка.Станционный смотритель. Самоубийца. Записки пожилого». Б.В. Томашевскийсчитал возможным, что за «Записками пожилого» скрываются «Запискимолодого человека», другими словами, что в момент составления перечняПушкин предполагал осуществить замысел «Записок» в рамках задуманногосборника (1).
Наметив состав сборника,Пушкин остановился на теме «Смотрителя» как очередной, набросал левеесписка план этой повести и, по-видимому, тогда же отметил названия «Барышнякрестьянка» и «Самоубийца» вертикальными штрихами, которыеозначают, можно полагать, что после «Смотрителя» эти замыслы были наочереди. Когда же повесть о смотрителе была окончена, поэт еще раз вернулся кперечню, прямой чертой зачеркнул названия двух готовых повестей, а штрих передпунктом «Самоубийца» перечеркнул горизонтальной черточкой.
О замысле повести «Самоубийца»других сведений нет. Ю.Г. Оксман считал вероятным, что это название соответствуетзамыслу «Выстрела». Все же думается, что приведенные выше соображенияпозволяют высказать гипотезу относительно характера связи, существовавшей междусозданием «Смотрителя» и отказом Пушкина от намерения включить всборник повесть о самоубийце.
К тому же времени Б.В. Томашевскийотнес первый набросок биографии Петра Ивановича Д. (прообраз будущего И.П. Белкина),автора «достойной некоторого внимания» рукописи (2). Жизнеописаниеего уже здесь облеклось в форму письма друга покойного. На этом основанииТомашевский полагал, что замысел «Повестей Белкина» может бытьпредположительно датирован осенью 1829 года (3).
Эти пушкинские повестивпервые воссоздавали облик России в ее сложной социальной пестроте, вразнообразных ракурсах, показанных не в свете привычных моральных иэстетических критериев дворянской культуры, а в раскрытии тех процессов,которые происходили за фасадом этой культуры, подтачивали незыблемость всегообщественного порядка крепостнического государства. Как отмечает Н Берковский, «ПовестиБелкина», «хоть не прямо и издалека, но вводят в мир провинциальной,невидной массовой России и массового человека в ней, озабоченного, своимиэлементарными человеческими правами – ему их не дано, и он их добивается»(4). Главное, что было новым в повестях – это изображение характеров. Засудьбами отдельных героев пушкинских повестей стоит тогдашняя Россия с еезастойным бытом и острыми противоречиями и контрастами между различными слоями.
«Повести Белкина»– это не случайное собрание «анекдотов», а книга повестей, связанныхмежду собой внутренним единством. Это единство не только в том, что все ониобъединены образом их собирателя – провинциального помещика Белкина, но и втом, что они в совокупности рисуют картину России, рождение нового уклада,нарушающего сложившиеся устои, косную неподвижность жизни.
В «Повестях Белкина»Пушкин отказался от «исключительного», интеллектуального героя исвязанных с ним приемов повествования, а взамен открыл для себя и до концаисчерпал возможности простой и бесконечно сложной формы рассказа о «средних»людях и о событиях частной их жизни.
В.В. Гиппиус писал: «В»Повестях Белкина" человеческая жизнь обрела художественнуюсамостоятельность, а мир «вещей» засверкал «собственным светом»(а не «отраженным» светом жанра, свойственным сентиментальной иромантической прозе 1800-1820-х гг.). И в основе этой новой художественнойорганизации – «полное снятие всякой морализации», освобождение «повествовательнойпрозы от дидактического балласта» (5).
Большим новшеством быловведение в «Повестях Белкина» образа простого, незадачливогорассказчика, который, хотя и не чужд тщеславного желания прослыть литератором,ограничивается, однако, записью на бумаге неких «житейских сюжетов».Он их сочинил не сам, а слышал от других лиц. Получилось довольно сложноепереплетение стилистических манер. Каждый из рассказчиков сильно отличается отдругих, по-своему сливается с героями рассказываемых сюжетов. Над всеми нимивстает образ простодушного Ивана Петровича Белкина.
В «Повестях Белкина» композиционная функцияБелкина проявляется в его «самоустранении» из повестей (образ авторавключен только в предисловие).
Роль Ивана ПетровичаБелкина, автора пяти пушкинских повестей, давно уже является предметом полемикимежду пушкинистами. Как уже говорилось, в свое время А. Григорьев поставилБелкина в центр пушкинского прозаического цикла, ему вторил Достоевский,считавший, что «в повестях Белкина важнее всего сам Белкин».Противники этой точки зрения, напротив, считали Белкина лицом чистокомпозиционным, не находят в повестях «ничего белкинского», а самообъединение повестей под его именем называют случайным.
Известна причина, покоторой Пушкин решил издать повести под чужим именем, она названа им самим вписьме к Плетневу от 9 декабря 1830 года, когда еще предполагалось издать повестианонимно. Он не хотел издавать повести под своим именем, так как этим могвызвать недовольство Булгарина. Литературную ситуацию 1830 года прокомментировалв свое время В. Гиппиус: «Булгарин, с его злобным и мелким самолюбием,конечно, воспринял бы дебюты Пушкина в прозе как личное покушение на его –булгаринские – лавры „первого русского прозаика“ (6). В напряженнойатмосфере, создавшейся в 1830 году вокруг „Литературной газеты“ иПушкина лично, это могло быть и опасно. Мистификация была, впрочем,непродолжительна: через три года (в 1834 г.) „Повести Белкина“ вошли уже в состав „Повестей“, изданных Александром Пушкиным» (7).
Жизненный материал,легший в основу повестей, – истории, случаи, происшествия провинциального быта.События, которые происходили в провинции, привлекали Пушкина и раньше. Нообычно их повествовал сам автор. Самостоятельных «голосов» мелкихпомещиков, офицеров, простого люда не было слышно. Теперь же Пушкин дает словоБелкину, выходцу из поместных глубин России. В «Повестях Белкина» нетнарода как собирательного образа, но повсюду присутствуют персонажи из разныхсоциальных слоев. Степень постижения действительности у каждого персонажаограничена его кругозором: Самсон Вырин воспринимает жизнь иначе, чем Сильвио,а Муромский или Берестов – на иной лад, нежели Минский.
В.И. Коровин пишет: «Пушкинстремился уверить, что все рассказанное в „Повестях Белкина“ – этоистинные истории, вовсе не выдуманные, а взятые из реальной жизни. Перед нимвстала задача мотивировать вымысел. На этом этапе русской прозы мотивировкаповествования была едва ли не обязательной. Если бы Пушкин стал объяснять, какон узнал обо всех историях, рассказанных в повестях, то была бы очевиднанарочитость такого приема. Но зато как естественно выглядит то, что все повестирассказаны Белкиным, который долго жил в провинции, завел знакомства с соседями– помещиками, близко соприкасался с простым людом, изредка выезжал в город покаким-либо делам, вел тихое размеренное существование. Именно провинциальныйпомещик на досуге или от скуки пробующий перо, мог слышать о происшествиях изаписать их. Ведь в условиях провинции такие случаи особенно ценятся,пересказываются из уст в уста и становятся легендами. Тип Белкина как бы выдвинутсамой поместной жизнью»(8).
Ивана Петровичапривлекают острые сюжеты, истории и случаи. Они словно яркие, быстропромелькнувшие огоньки в тусклой, однообразной череде дней провинциальнойжизни. В судьбе рассказчиков, поделившихся с Белкиным известными им событиями,не было ничего примечательного, кроме этих историй.
Есть еще одна важнаяособенность этих рассказов. Все они принадлежат людям одного миропонимания. Уних разные профессии, но относятся они к одной провинциальной среде –деревенской или городской. Различия в их взглядах незначительны и могут неприниматься во внимание. А вот общность их интересов, духовного развитиясущественна. Она как раз и позволяет Пушкину объединить повести однимрассказчиком – Иваном Петровичем Белкиным, который им духовно близок.
Пушкин накладываетопределенную нивелировку на пестроту повествований Белкина, отводит себескромную роль «издателя». Он отстоит далеко от рассказчиков и отсамого Белкина, сохраняя к нему несколько ироническое отношение, что видно извзятого эпиграфа из Д.И. Фонвизина при заглавии цикла: «Митрофан по мне».В то же время подчеркивается участливая забота «издателя» о выпуске «повестейпокойного» и о желании кратко поведать о самой личности Белкина. Этомуслужит приложенное «издателем» письмо от ненарадовского помещика,соседа Белкина по имению, охотно поделившегося сведениями о Белкине, нозаявившего, что сам он решительно отказывается вступить в звание сочинителя, «вмои лета неприличное».
Читателю приходится вэтих повестях иметь дело сразу со всеми ликами рассказчиков. Ни одного из нихон не может выкинуть из своего сознания.
Пушкин стремился кмаксимальной объективности, реалистической глубине изображения, чем иобъясняется сложная стилевая система «Повестей Белкина».
В.В. Виноградов в своемисследовании о стиле Пушкина писал: «В самом изложении и освещениисобытий, составляющих сюжеты разных повестей, ощутимо наличие промежуточнойпризмы между Пушкиным и изображаемой действительностью. Эта призма изменчива исложна. Она противоречива. Но, не увидев ее, нельзя понять стиля повестей,нельзя воспринять всю глубину их культурно-исторического и поэтическогосодержания» (9).
В «Выстреле» и «Станционномсмотрителе» автор изображает события с точки зрения разных рассказчиков,которые носят яркие черты бытового реализма. Колебания в воспроизведении иотражении быта, наблюдающиеся в стиле других повестей, например, в «Метели»и «Гробовщике», также ведут к предположению о социальных различиях вобразах их повествователей. Вместе с тем наличие во всем цикле повестей общегостилистического и идейно-характеристического ядра, которое не всегда может бытьрассматриваемо как прямое и непосредственное выражение мировоззрения самогоПушкина, также несомненно. Наряду с различиями в языке и стиле намечена тенденцияк нивелировке стиля, реалистически мотивированная образом Белкина как «посредника»между «издателем» и отдельными рассказчиками. История текста повестейи наблюдения над эволюцией их стиля придают этой гипотезе полную достоверность.Ведь и эпиграфы к повестям были оформлены позднее. В сохранившейся рукописи онипомещены не перед текстом каждой повести, а собраны все вместе – позади всехповестей. Конечно, в процессе переработки повестей образ подставного автораэволюционировал. До закрепления этого образа именем он лишь предчувствовалсякак «литературная личность» и воспринимался больше как своеобразнаяточка зрения, как «полумаска» самого Пушкина.
Все это говорит о том,что стиль и композицию повестей необходимо изучать и понимать так, как ониесть, то есть с образами издателя, Белкина и рассказчиков. Пушкину нужнырассказчики, весьма далекие по своему культурному уровню от автора, чтобыупростить, сделать более близким народному его восприятие мира и его мысли. Иэти рассказчики часто примитивнее тех, о ком они рассказывают, не проникают вих сферу размышлений и чувств, не сознают того, о чем читатель догадывается похарактеру описанных происшествий.
В.В. Виноградов пишет,что «множественность субъектов» повествования создает многопланностьсюжета, многообразие смыслов. Эти субъекты, образующие особую сферу сюжета,сферу литературно-бытовых «сочинителей» – издателя, автора, ирассказчиков, – не обособлены друг от друга как типические характеры с твердоочерченным кругом свойств и функций. В ходе повествования они то сливаются, токонтрастно противостоят друг другу. Благодаря этой подвижности и сменесубъектных ликов, благодаря их стилистическим трансформациям, происходитпостоянное переосмысление действительности, преломление ее в разных сознаниях"(10).
Русская жизнь должна былаявиться в изображении самих рассказчиков, то есть изнутри. Пушкину было оченьважно, чтобы осмысление истории шло не от автора, уже знакомого читателям, не спозиции высокого критического сознания, оценивающего жизнь значительно глубже, чемперсонаж повестей, а с точки зрения обыкновенного человека. Поэтому для Белкинавсе рассказы, с одной стороны, выходят за пределы его интересов, ощущаютсянеобыкновенными, а с другой – оттеняют духовную неподвижность егосуществования. События, о которых повествует Белкин, в его глазах выглядят «романтическими»,в них есть все: любовь, страсти, смерть, дуэли и т.д. Белкин ищет и находит вокружающем поэтическое, резко выделяющееся из повседневности, в которую онпогружен. Он хочет приобщиться к яркой, неоднообразной жизни. В нем чувствуетсятяга к сильным чувствам. В пересказанных им сюжетах он видит только из ряда вонвыходящие случаи, превосходящие силу его разумения. Он лишь добросовестноизлагает истории. Ненарадовский помещик сообщает Пушкину-издателю: «Вышеупомянутыеповести были, кажется, первым его опытом. Они, как сказывал Иван Петрович,большею частью справедливы и слышаны им от разных особ. Однако же имена в нихпочти все вымышлены им самим, а названия сел и деревень заимствованы из нашегооколотка, отчего и моя деревня где-то упомянута. Сие произошло не от злогокакого-либо намерения, но единственно от недостатка воображения» (11).
Доверяя роль основногорассказчика Белкину, Пушкин, однако, не устраняется из повествования. То, чтокажется Белкину необыкновенным, Пушкин сводит к самой обыкновенной прозе жизни.Тем самым узкие границы белкинского взгляда неизмеримо расширяются. Например,бедность белкинского воображения приобретает особую смысловую наполненность.Вымышленный повествователь ничего не может придумать и измыслить, разве чтопоменять фамилии людей. Он даже оставляет в неприкосновенности названия сел идеревень. Хотя фантазия Ивана Петровича не вырывается за пределы деревень –Горюхино, Ненарадово. Для Пушкина в подобном вроде бы недостатке заключенамысль: везде происходит или могут происходить те же самые случаи, описанныеБелкиным: исключительные случаи становятся типичными, благодаря вмешательству вповествование Пушкина. Переход от белкинской точки зрения к пушкинскойсовершается незаметно, но именно в сопоставлениях разных писательских манер –от чрезвычайно скупой, наивной, до лукавой, смешной, иногда лирической. В этоми заключается художественное своеобразие «Повестей Белкина»(12).
Белкин надеваетобобщенную маску бытописателя, повествователя, чтобы выделить его манеру речи иотличить ее от других рассказчиков, которые введены в произведение. Это сделатьтрудно, так как стиль Белкина сливается с общим мнением, на которое он частоссылается («Сказывают…», «Вообще, его любили…»). ЛичностьБелкина как бы растворена в других рассказчиках, в стиле, в словах,принадлежащих им. Например, из пушкинского повествования неясно, комупринадлежат слова о смотрителях: то ли титулярному советнику А.Г.Н.,поведавшему историю о станционном смотрителе, то ли самому Белкину,пересказавшему ее. Пушкин пишет: «Легко можно догадаться, что есть у меняприятели из почтенного сословия смотрителей» (13). Лицо, от имени которогопишет повествователь, легко можно принять и за Белкина. И в то же время: «Втечение 20 лет сряду изъездил я Россию по всем направлениям»(14). Это кБелкину не относится, так как он служил 8 лет. В то же время фраза: «Любопытныйзапас путевых моих наблюдений надеюсь издать в непродолжительном времени»(15)– как бы намекает на Белкина.
Пушкин настойчивоприписывал повести Белкину и хотел, чтобы читатели узнали о его собственномавторстве. Повести построены на совмещении двух разных художественныхвоззрений. Одно принадлежит человеку невысокого художественного духовногоразвития, другой же – национальному поэту, поднявшемуся до вершин общественногосознания и высот мировой культуры. Белкин, например, рассказывает об ИванеПетровиче Берестове. Из описания исключены личные эмоции повествователя: "Вбудни он ходил в плисовой куртке, по праздникам одевал сюртук из сукна домашнейработы" (16). Но вот повествование касается ссоры помещиков, и тут врассказ явно вмешивается Пушкин: «Англоман выносил критику столь женетерпеливо, как и наши журналисты. Он бесился и прозвал своего зоила медведеми провинциалом»(17). Белкин же, конечно, никакого отношения к журналистамне имел, вероятно, он не употреблял в своей речи таких слов, как «англоман»,«зоил».
Пушкин, принимаяформально, открыто роль издателя и отказываясь от авторства, выполняетодновременно скрытую функцию в повествовании. Он, во-первых, творит биографиюавтора – Белкина, рисует его человеческий облик, то есть явно отделяет его отсебя, а, во-вторых, дает понять, что Белкин – человек не равен, не тождественБелкину-автору. С этой целью он воспроизводит в самом стиле изложения авторскийоблик Белкина – писателя, его кругозор, восприятие и понимание жизни. «Пушкинвымышляет Белкина и, следовательно, также рассказчика, но рассказчика особого:Белкин нужен Пушкину как рассказчик – тип, как характер, наделенный устойчивымкругозором, но совсем не в качестве рассказчика, обладающего своеобразнойиндивидуализированной речью» (18). Поэтому собственно белкинского голосане слышно.
Вместе с тем при всейсхожести Белкина с его знакомыми-провинциалами он все же отличается и отпомещиков, и от рассказчиков. Основное его отличие – он писатель.Повествовательный стиль Белкина близок устной речи, рассказыванию. В его речимного отсылок к слухам, преданиям, молве. Это создает иллюзию непричастностисамого Пушкина ко всем событиям. Она лишает его возможности выразитьписательскую пристрастность и в то же время не дает вмешаться в повествованиесамому Белкину, поскольку его голос уже отдан рассказчику. Пушкин «снимает»специфически белкинское и придает стилю общий, типичный характер. Точка зренияБелкина совпадает с точкой зрения других лиц.
Многочисленные эпитеты,часто взаимно исключающие друг друга, прикрепляемые критиками к Белкину,вызывают вопрос: воплощены ли в Иване Петровиче Белкине конкретные чертычеловека определенной страны, определенной исторической поры, определенногосоциального круга? Ясного ответа на этот вопрос мы не находим. Находим лишьоценки общего морально-психологического порядка, при этом оценки резкопротивоположные. Эти толкования приводят к двум взаимоисключающим положениям:
а) Пушкин жалеет, любитБелкина, сочувствует ему;
б) Пушкин смеется(иронизирует или издевается) над Белкиным.
2.2 Образырассказчиков в «Повестях Белкина»
В «Повестях Белкина»рассказчик назван по фамилии, имени, отчеству, рассказана его биография,обозначены черты характера и т.д. Но «Повести Белкина», предлагаемыепублике издателем, не выдуманы Иваном Петровичем Белкиным, а «слышаны имот разных особ». Каждая из повестей рассказывается специальным персонажем(в «Выстреле» и «Станционном смотрителе» это выступаетобнажено: рассказ ведется от первого лица); рассуждения и вставки могутхарактеризовать рассказчика или, на худой конец, передатчика и фиксаторарассказа, Белкина. Так, «Смотритель» был рассказан ему титулярнымсоветником А.Г.Н., «Выстрел» – подполковником И.Л.П., «Гробовщик»– приказчиком Б.В., «Метель» и «Барышня крестьянка» девицеюК.И.Т. Выстраивается иерархия образов: А.Г.Н., И.Л.П., Б.В., К.И.Т. – Белкин –издатель – автор. Каждому рассказчику и персонажам повестей свойственныопределенные черты языка. Это обусловливает сложность языковой композиции «ПовестейБелкина». Ее объединяющим началом выступает образ автора. Он не даетповестям «рассыпаться» на разнородные по языку куски. Особенностиязыка рассказчиков и персонажей обозначены, но не господствуют в повествовании.Основное пространство текста принадлежит «авторскому» языку. На фонеобщей точности и ясности, благородной простоты авторского повествованиястилизация языка рассказчика или персонажа может достигаться немногими и неочень выделяющимися средствами. Это позволяет Пушкину, кроме стилей языка, соответствующихобразам автора и, отражать в своей художественной прозе и стили языка, соответствующиеобразам персонажей (19).
Область «литературных»образов, намеков и цитат в стиле повестей Белкина не образует отдельногосмыслового и композиционного плана. Она слита с той «действительностью»,которая изображается рассказчиком. Стиль Белкина теперь становитсяпосредствующим звеном между стилями отдельных рассказчиков и стилем «издателя»,положившего на все эти рассказы отпечаток своей литературной манеры, своейписательской индивидуальности. Он воплощает ряд переходных оттенков между ними.Здесь прежде всего возникает вопрос о культурно-бытовых различиях среды,воспроизводимой разными рассказчиками, о социальной разнице между самимирассказчиками, о различиях в их мировоззрении, в манере и стиле их рассказов.
С этой точки зрения «ПовестиБелкина» должны распасться на четыре круга: 1) рассказ девицы К.И.Т. («Метель»и «Барышня крестьянка»); 2) рассказ приказчика Б.В. («Гробовщик»);3) рассказ титулярного советника А.Г.Н. («Станционный смотритель»);4) рассказ подполковника И.Л.П. («Выстрел»). Самим Белкинымподчеркнута социальная и культурная граница между разными рассказчиками: в товремя как инициалы трех рассказчиков указывают на имя, отчество, фамилию,приказчик обозначается лишь инициалами имени и фамилии. Вместе с тем бросаетсяв глаза и то, что повести расположены не по рассказчикам (рассказ девицы К.И.Т.«Метель» и «Барышня-крестьянка» разъединены). Видно, чтопорядок повестей определялся не образами рассказчиков.
«Выстрел»,кроме самохарактеристики рассказчика (подполковника И.Л.П.), резко выделяетсяиз ряда других повестей однородностью всех трех манер рассказа, которые слиты вкомпозиции этой повести. Язык рассказчика, Сильвио и графа – при всехэкспрессивных индивидуально-характеристических отличиях их речи, – относится кодной и той же социальной категории. Правда, граф однажды употребляет английскоевыражение (the honey moon — «первый месяц»), но ведь и рассказчиквладеет французским языком («Сильвио встал и вынул из картона краснуюшапку с золотой кистью с галуном»). Рассказчик не только знает обычаи инравы офицерской среды, но усвоил ее понятия о чести, о храбрости. Весьсловесный строй его рассказа основан на сжатой и точной фразе, характерной длявоенного человека, лишенной эмоционального оттенка, кратко, даже суховатопередающей лишь самую суть, внешнюю сторону событий, свидетелем которых являлся«подполковник И.Л.П.». Пушкин не «оснащает» рассказподполковника какой-либо специфической, «офицерской» лексикой.Профессиональный словарь вкраплен очень редко, незаметно, не выпячиваясь нафоне всей языковой системы (манеж, «сажать в туза»). Эти жаргонизмывыступают в одном ряду с карточными терминами («понтер», «обсчитаться»).Но самый строй краткой, несколько отрывистой фразы, энергичная интонация рисуютчеловека, привыкшего командовать, не любящего долго распространяться, ясно,четко формулирующего мысль. Уже первые энергичные фразы как бы задают тон всемуповествованию: «Мы стояли в местечке***. Жизнь армейского офицераизвестна. Утром ученье, манеж; обед у полкового командира или в жидовском трактире:вечером пунш и карты»(20).
В то же время рассказчик– не ограниченный офицер-службист, а человек образованный, начитанный,разбирающийся в людях, имеющий «от природы романтическое воображение».Вспомним его рассказ об отношении к Сильвио окружающих после инцидента споручиком Р*** и его признание: "…один я не мог уже к нему приблизиться".Именно поэтому Сильвио в беседах с ним оставлял свое злоречие, именно поэтомуему одному правдиво открыл историю своей прошлой жизни. Подполковник частоприбегает к литературно-книжным оборотам: «Имея от природы романическоевоображение, я всех сильнее прежде сего был привязан к человеку, коего жизньбыла загадкою и который казался мне героем таинственной какой-то повести»(21). Отсюда усложненный синтаксис и книжные архаизмы: «коего», «сего»и т.д.
Подполковник И.Л.П. –человек трезвый и рассудительный, приученный жизнью реально смотреть на вещи.Но в молодости под влиянием своего «романтического воображения», онготов был смотреть на мир глазами Марлинского и его героев. Образ Сильвио –сродни героям Марлинского. Но в реалистическом освещении он выглядит иначе –жизненнее и сложнее. Образ Сильвио кажется рассказчику «литературным»вследствие его бытовой исключительности и вследствие далекости его характера отхарактера самого рассказчика. Таким образом, в «Выстреле» рассказчиквыступает, как контрастирующий с образом главного героя (Сильвио) характер, какповествовательная призма, обостряющая и подчеркивающая романтические рельефыобраза Сильвио реалистическим стилем бытового окружения.
Рассказчик «Выстрела»изображается почти теми же красками, что и сам И.П. Белкин. Подполковник И.Л.П.наделяется и некоторыми чертами белкинского характера. Совпадают и отдельныефакты его «биографии». Даже внешняя канва биографии подполковникаИ.Л.П. похожа на факты «жизни» И.П. Белкина, известные изпредисловия. И.Л.П. служил в армии, вышел в отставку «по домашнимобстоятельствам» и поселился «в бедной деревеньке». Так же, каку Белкина у подполковника была ключница, занимавшая своего барина «историями».Так же, как И.П., подполковник отличался от окружающих трезвым образом жизни.
Таким образом, белкинскийстиль здесь довольно близок к рассказу подполковника, правда, ведущемуся отпервого лица и носящему яркий отпечаток военной среды. Это сближение автора срассказчиком оправдывает свободную драматизацию повествовательного стиля,включающего в себя как бы две вставные новеллы: повесть Сильвио и повестьграфа. Оба эти рассказа мало выделяются на общем фоне повествования. Ведь иСильвио, и граф Б. в основном принадлежат к тому же социальному офицерско-дворянскомукругу, что и сам рассказчик. Но Пушкин и здесь дает соответствующиестилистические и интонационные нюансы.
Рассказ самого Сильвиоеще более лаконичен и прямолинеен, чем повествование подполковника. Сильвиоговорит почти с афористической краткостью: «Положили бросать жребий:первый нумер достался ему, вечному любимцу счастья. Он прицелился и прострелилмне фуражку. Очередь была за мною» (22). Эти короткие, точные фразыраскрывают историю дуэли. Сильвио не приукрашивает ничего и не оправдываетсебя: «Мне должно было стрелять первому; но волнение злобы во мне былостоль сильно, что я не понадеялся на верность руки и, чтобы дать себе времяостыть, уступал ему первый выстрел; противник мой не соглашался» (23).Речь Сильвио рисует его смелым и в то же время самозабвенно увлекающимся иискренним человеком.
Рассказ графа даже впередаче подполковника сохраняет оттенок аристократической речи, хотя он иочень краток и передает лишь фактический эпизод дуэли. «Пять лет томуназад я женился. Первый месяц, провел я здесь в этой деревне» (24). Однаков целом и рассказ графа не меняет тот стремительный интонационный ритм повести,ту лаконичную динамичность повествования, которые определяют ее стиль. Этаинтонационная энергия и сжатость фразы передают внутреннюю напряженностьдействия, оттеняют драматизм событий, подчеркнутый внешней сухостью,деловитостью рассказа.
Рассказчик, владелецбедной деревеньки, во второй главе предстает тем же умным наблюдателем жизни. Вего рассказе о себе и об окружающей деревенской поместной жизни, о графе мыслышим уже другие нотки, чем в рассказе о Сильвио и об армейской среде. Сгрустной иронией говорит он о себе, о своей одичалой застенчивости, робости.
Повесть «Выстрел»–первая социально-психологическая повесть в русской литературе; в ней Пушкин,предвосхищая Лермонтова, его роман «Герой нашего времени», нарисовалпсихологию человека путем многостороннего изображения: через его поступки,через поведение, через восприятие его окружающими и, наконец, через егосамохарактеристику. В то же время в этой повести Пушкин воплотил мысль, чтохарактер человека не есть нечто раз навсегда данное.
Пафос повести Пушкина –не только в глубине психологического раскрытия характеров. Тревожное началопридают повести и те исторические связи и ассоциации, которые она вызывает.
Проникнутая пафосомпреддекабристских лет, повесть Пушкина «Выстрел», рассказывающая орусской жизни до 1825 года и о судьбе трех офицеров, таит последекабристскиемысли и раздумья Пушкина о типичности судеб представителей русского дворянства,о том, как складывалась, как менялась их жизнь в течение всей первой трети 19века в связи с событиями 1812 и 1825 годов.
Индивидуальноесвоеобразие стиля рассказчицы «Метели» и «Барышни крестьянки»больше всего зависело от приемов выражения ее личного образа, ее идеологии и ееоценок. Характерно прежде всего, что центральными фигурами обеих повестейявляются женские образы. В «Барышне-крестьянке» это – образ Лизы-Акулины,отнесенный к типу «Душеньки» эпиграфом: «Во всех ты, Душенька,нарядах хороша». Этот образ является, по замыслу повести, художественнойконцентрациейцелой социальной категории «уездных барышень»: «Чтоза прелесть эти уездные барышни! Воспитанные на чистом воздухе, в тени своихсадовых яблонь, они знание света и жизни почерпают из книжек. Уединение,свобода и чтение рано в них развивают чувства и страсти, неизвестные рассеяннымнашим красавицам». Это своеобразное литературное сознание – литературныйвкус уездной барышни – является мотивировкой того сюжета, в русле которогодвижется рассказ девицы К.И.Т.
«Метель»,построенная как «авантюрная» новелла, поражает читателя неожиданнымиповоротами повествования и концовкой – влюбленные оказались мужем и женой.Искусство рассказа заключается здесь в том, что автор, прерывая нитьповествования, переключает внимание читателя от одного эпизода на другой. Ичитатель до конца повести не понимает, что заставило влюбленного и верногосвоей невесте Владимира написать «полусумасшедшее» письмо иотказаться от нее после того, как согласие родителей на брак уже было дано. Вэтом письме звучат детская обида и на Марью Гавриловну, и ее родителей,оскорбленное самолюбие и безнадежное отчаяние. Владимир не смог победить нистихийной силы природы, ни стихийные эгоистические чувства в себе.
Пушкин по-разномурассказывает о каждом из действующих лиц повести, и в этом ключ к идейнойоснове всего произведения.
Марья Гавриловна включенав бытовую сферу и обрисована полнее, чем остальные персонажи. Повестьпосвящена, на первый взгляд, истории ее жизни; но Пушкина, как увидим позже,волнует не только ее судьба.
Уже с самого началаповести описание мирной, благодушно – бессодержательной жизни обитателейпоместья Ненарадова и упоминание об «эпохе, нам достопамятной»говорит о подчеркнуто – ироническом отношении автора к безмятежной жизни семьидоброго Гаврилы Гавриловича Р. На протяжении всей повести – там, где речь идето Марье Гавриловне и о Бурмине, а также о ненарадовском житье – бытье, — ироническая интонация не покидает автора. Иначе, в иной интонации рассказано вповести о бедном армейском прапорщике Владимире. Правда, в начале повести,когда речь идет о любви Владимира к Марье Гавриловне, ироническая интонация непокидает автора. Но страницы, посвященные описанию метели и борьбе Владимира втечение всей ночи с разбушевавшейся стихией, застигшей его врасплох, –важнейший момент в раскрытии его характера, и не случайно эти страницы даны виной эмоциональной окраске. «Пушкин, – пишет В.В. Виноградов, – делаетметель повторяющейся темой своей повествовательной полифонии». Анализируя «образ»метели в каждой части и исходя из положения, что «в пушкинском стилеосновной повествователь многолик и изменчив», ученый приходит к выводу,что «в семантическом рисунке повести игра красок сосредоточена на разныхобразах метели, на разнородных субъективных отражениях одного символа» (25).
В ироническом словедевицы К.И.Т. выражена позиция умного и образованного человека. Она «знакомас русской и иностранной литературами, с греческой мифологией… цитируетГрибоедова». Но до сих пор исследователями не учитывалось, чторассказчиком является именно «девица», т.е. незамужняя женщина,видимо, старая дева из круга знакомых Белкина. Именно этим психологически можнообъяснить ее тон, пронизанный иронией, ее снисходительную «взрослую»насмешку над молодыми героями повести. В этой иронии проявляется инстинктсамосохранения, помогающий не утратить душевное спокойствие и уважение к себе идаже почувствовать свое превосходство над другими одинокой женщине, умной иначитанной, но, видимо, некрасивой и небогатой и потому не имеющей детей исемьи. В тоне рассказчицы проявляется и собственное разочарование вромантических надеждах юности.
Рассказчицаочень близка к миру своих персонажей, часто мыслит и чувствует так же, как они.Эта близость иллюстрируется примесью к реалистическому повествованиюсентиментально-риторического стиля как основной и исконной формы развития темыо барышне-крестьянке. На этом фоне приобретает особенное значение выбор «Натальи,боярской дочери» в качестве материала для чтения влюбленных. Это – своегорода литература в литературе. Получается сложная система литературныхотражений. В сюжете «Натальи, боярской дочери» ищутся соответствия,параллели и контрасты с историей любви Акулины–Лизы и Алексея. Того же рода стилистическуюкартину можно увидеть в «Метели». И здесь центральным персонажемповести является женский образ, образ Марьи Гавриловны. Именно здесь инамечается обособление стиля автора и издателя от манеры рассказчицы (девицыК.И.Т.). Рассказчица в «Метели», как и в «Барышне-крестьянке»,окружена атмосферой сентиментального «романтизма». Она погружена внее вместе с Марьей Гавриловной. Образ Марьи Гавриловны мыслится какхудожественное реалистическое воплощение русского национального женскогохарактера. Это – русский тип барышни-дворянки, окруженной атмосферойфранцузских романов.
«Автор»подчеркивает, что Марья Гавриловна свою судьбу воспринимала и строила подвлиянием литературы. Так, ожидая объяснения в любви от Бурмина и предприняв дляускорения событий целый ряд «военных действий», она с нетерпениеможидала минуты романтического объяснения. В «Метели» есть все: тайныйпобег влюбленных и романтическая вьюга в духе баллад Жуковского, разлукавлюбленных перед венцом. Марья Гавриловна венчается случайно с неизвестнымчеловеком. Но кончается повесть тем, что герои встречаются вновь, в чистожитейской обстановке. Недоразумение выясняется. Молодые люди полюбили другдруга: романтический «сюжет» пришлось переигрывать заново. Онидействительно становятся мужем и женой.
Особоезначение для понимания «Метели» имеют сны героини. Два ужасных снаприснились ей. Первый сон об отце и второй, который оказался пророческим,предсказывающий скорую смерть жениха. Именно во сне ей открывается то, что,видимо, она чувствовала на подсознательном уровне (и что может быть понимали ееумные родители), – эгоистический характер Владимира («душа видит то, чегоне замечает разум»). Но несмотря на сны, на жалость к родителям, Маша,верная своему слову, данному жениху, в санях с кучером Владимира отправляется вцерковь.
Поразительнаяоднородность в манере воспроизведения, свойственная «Метели» и «Барышне-крестьянке»и выделяющая их из других «Повестей Белкина» в особую группу,оправдывает указание на единство стиля рассказчицы. Стиль девицы К.И.Т. непохож на манеру других рассказчиков. Литературный стиль рассказчицы здесьслужит лишь средством характеристической оценки и реалистического изображенияпоместного быта.
Сразными формами культурно-исторических и социально-бытовых укладов органическисплетаются разные стили литературного выражения. Поэтому «литературность»рассказчицы и сентиментально-романтический уклон героинь воспринимаются не какпроявление литературной подражательности автора или зависимости сюжета отгосподствующих писательских шаблонов, а как свойственные самомувоспроизводимому миру формы переживания и понимания, как существенный признаксамой изображаемой действительности. Эта реалистическая многозначностьлитературной формы создается своеобразными приемами ее применения и оригинальнымиметодами ее синтеза с другими повествовательными стилями. Вот тут-то ивыступает белкинский стиль как основное реалистически преобразующее сюжетначало. По отношению к этому стилю рассказ девицы К.И.Т. является лишьматериалом. В первой фразе новеллы («В конце 1811 года, в эпоху намдостопамятную…») в словенам звучат три голоса: девицы К.И.Т.,Белкина и Пушкина. В последующих двух предложениях доминирует голос Белкина,просто рассказывающего об идиллической жизни семьи доброго Гаврилы Гавриловича.
«Метель»– это произведение о счастливой судьбе Марьи Гавриловны и Бурмина и печальнойсудьбе Владимира Николаевича. Почему именно так сложились их судьбы? Почему уодного судьба отнимает любимую, лишает семейного счастья и, наконец, жизни, адругому дает все? Чем определяется судьба человека – случайностями, социальнымизаконами быта, роком или Провидением?
Пафос «Барышни-крестьянки»– в особенностях характера, в самобытности веселой, жизнерадостной ЛизыМуромской, о которой Пушкин рассказывает без малейшего оттенка иронии иусмешки.
Авторское«я» в «Барышне-крестьянке» далеко от личности рассказчицы.Это – образ писателя, ориентирующегося на передовые читательские вкусы иподвергающего литературно-критической оценке стилистическую манеру рассказчицы:"…читатели избавят меня от излишней обязанности описывать развязку".На этом фоне все намеки и указания на писательское «я», на егоотношение к миру повествования отделяются от личности рассказчицы иприписываются «автору».
В «Метели»нет такого резкого, как в «Барышне-крестьянке», личного отделенияавтора от рассказчицы. Здесь повествователь вмещает и себя и своих читателей всобирательно-множественное «мы»: «В конце 1811 года, в эпоху намдостопамятную…», «мы уже сказывали…».
Повесть,рассказанная девицей К.И.Т., о барышне-крестьянке кончается счастливо, ноповесть подсказана мыслью – вражда между помещиками легче может быть сглажена,чем вражда сословная.
Тройственностьаспектов восприятия и изображения – рассказчика, Белкина и издателя – можнообнаружить и в композиции «Гробовщика». Стиль рассказа приказчикаБ.В. сказывается в профессиональной, производственной окраске повествования.
Приемыизображения и оценки действительности сохранили здесь отпечаток точки зренияпервоначального рассказчика. Стиль рассказчика (приказчика Б.В.), его манерасмотреть на вещи и события, его метод группировки и оценки предметов и явлений– использованы как материал для литературного изложения. На них строится сюжетбелкинской повести. На них основана ее образно-идеологическая система. Но точказрения рассказчика в «Гробовщике» (в противовес сентиментально-романтическимпристрастиям рассказчицы «Метели» и «Барышни-крестьянки»)является социально-бытовой опорой реалистического стиля.
Социально-бытовойкруг, в который замкнута сфера действия и изображения в «Гробовщике»,отдален от литературной манерности, от стилей сентиментализма и романтизма. Всвоем течении он насквозь «натурален» и, следовательно, контрастен стеми картинами и образами, которые по поводу него, на его темы и сюжетысложились в мировой литературе. Поэтому-то в рассказе приказчика изображениежизни и приключений гробовщика, изложение событий, сопровождавших егоновоселье, предполагается наивно-бытовым, безыскусственным и свободным отвсякой литературной традиции. Знакомый Белкину приказчик становится невольнымучастником разрушения традиций мировой литературы в приемах воспроизведенияобразов «гробокопателей».
Понятыйи осознанный через призму передачи Белкина рассказ приказчика о гробовщикеставится в контрастную параллель с образами мировой литературы, с «гробокопателями»Шекспира и В. Скотта. Могильщики Шекспира и Скотта философствуют, обсуждая иосуждая других с позиций народной этики, но о себе и своих отношениях к мирудругих людей размышляют Гамлет или Эдгар Рэвенсвуд. У Пушкина же старыйгробовщик оказывается перед вопросом о «честности» своего ремесла исвоей жизни и сам судит себя судом совести, принимающим формы, доступные егосознанию.
«Гробовщик»– совершенно иное произведение и по тональности, и по образам, но оно о том же,о чем и другие повести Белкина: в них заключена философия жизни. Адриян допускаетотступление от закона Господнего – и получает своеобразное предупреждение ввиде «бала мертвецов». В эпилоге герой возвращается к повседневнойреальности, которая не так уж плоха. Если не грешить, не желать смертиближнему, а просто жить, исполняя свой долг перед Богом и людьми. Сон Адрияна –это метафора неправедной жизни – с ложью, обманом. Он даже во сне стесняетсясвоего дела и не участвует в общем бале мертвецов. Такая жизнь хуже смерти, ипотому герой «лишается чувств». Также метафорой является пробуждениеот сна неправедной жизни (26). Потрясение, пережитое во сне, открывает Адрияну,что живому – место среди живых. Ночной кошмар заставил героя оценить исолнечный свет, и дружелюбие соседей, слышащееся в болтовне хлопотливойработницы. Ужас сна побудил героя воздать должное живой жизни и веселоотозваться на радости простого земного бытия, которые были скрыты от него заделовой суетой, расчетами выгоды, мелкими дрязгами и заботами.
Н.Н. Петрунинапишет: «Повествователь дистанцирует себя от героя, но его голос незаглушает голос Адрияна» (27). Но приказчик Б.В. близок гробовщику посвоему человеческому типу. «Случай» из жизни Прохорова, не осмысленныйво всей его многозначной полноте самим героем происшествия, мог стать фактомлитературы лишь при посредничестве повествователя, который видит и понимаетмного больше, чем герой, воспринимает мир и переживания гробовщика на широкомфоне культурно-исторической жизни, сохраняя при этом способность вникать и вкаждодневные заботы московского ремесленника, и в существо потрясших егоперепитий новоселья.
ТрудАдрияна не связывает его с людьми, а, наоборот, разделяет. Во времяпразднования серебряной свадьбы у немца Готлиба Шульца гости пьют за здоровьетех, на кого они работают, и «гости начали друг другу кланяться, портнойсапожнику, сапожник портному… а Адрияну – никто». Вместо этого Юркокрикнул: «Что же? пей батюшка, за здоровье своих мертвецов». Всезасмеялись, но гробовщик обиделся. Он разделен своим трудом с людьми, и онсознает это: «Что ж это, в самом деле, – рассуждал он вслух, – чем ремесломое нечестнее прочих? Разве гробовщик брат палачу?..»
Жизньгробовщика, как внешняя, так и внутренняя, вставлена в четкие рамки егопрофессии: об этом говорит круг его интересов, его общение с другими людьми идаже бытовые подробности его жизни: купив новый домик, он продолжает ютиться взадней комнате, а в кухне и гостиной он разместил гробы и шкафы. Все это главенствуетв домике, вытесняет из него живых. То есть смерть вытесняет жизнь. И в душепроизошло то же самое. Оттого нет радости в покупкеэтого домика. Погоняза наживой – наживой на смерти – постепенно вытеснила жизнь из самого Адрияна:потому он такой мрачный. Слово «дом» в повести имеет двоякоезначение: это дом, где живет Адриян, и «дома», где живут его клиенты,– мертвецы. Цвет дома тоже имеет свое значение. Желтый домик ассоциируется сдомом сумасшедших. Ненормальность жизни героя подчеркивается такими художественнымидеталями, как странная вывеска над воротами дома, с надписью: «Здесьпродаются и обиваются гробы простые и крашеные, также отдаются напрокат ипочиняются старые».
В «Гробовщике»Пушкин изображал представителя низшего слоя, намечая как бы перспективу егороста, его развития. А. Григорьев видел в этой повести «зерно всейнатуральной школы». Смысл повести Пушкина в том, что скромный ее герой неисчерпывается своим ремеслом, что в гробовщике он прозревает человека. Замороченныйтяготами своего существования человек поднялся над мелочами жизни, воспрянулдухом, заново увидел мир, людей и себя в этом мире. В этот моментповествователь расстается со своим героем, расстается, убедившись, что «новоселье»не прошло для него впустую (28).
2.3«Станционный смотритель»: особенности повествования
Вперечне повестей «Смотритель» (так он был поначалу именован) значитсяна третьем месте, после «Гробовщика» и «Барышни-крестьянки».Но писался он вторым, до «Барышни-крестьянки». Это – социально-психологическаяповесть о «маленьком человеке» и его горькой судьбе в дворянскомобществе. Судьба «маленького», простого человека впервые показаназдесь без сентиментальной слезливости, без романтического преувеличения иморалистической направленности, показана как результат определенныхисторических условий, несправедливости общественных отношений.
Посвоему жанру «Станционный смотритель» во многом отличается отостальных повестей. Стремление к максимальной жизненной правде и широтасоциального охвата продиктовали Пушкину иные жанровые принципы. Пушкин отходитздесь от сюжетной заостренности интриги, обращаясь к более подробной обрисовкебыта, среды и в особенности внутреннего мира своего героя.
Вовступлении к «Станционному смотрителю» Пушкин стремится выдержатьхарактер рассказчика. Титулярный советник А.Г.Н., рассказывающий болдинскуюповесть о смотрителе, умудрен годами и жизненным опытом; о первом посещениистанции, оживленной для него присутствием «маленькой кокетки», онвспоминает как о деле давнем; он новыми глазами, сквозь призму принесенныхвременем перемен видит и Дуню, и обласканного ею смотрителя, и себя самого, «бывшегов малых чинах», «с бою» берущего то, что, по его мнению,следовало ему по праву, но зато так взволнованного поцелуем смотрителевойдочки. Рассказчик сам характеризует себя, описывая свой нрав: «Будучимолод и вспыльчив, я негодовал на низость и малодушие смотрителя, когда сейпоследний отдавал приготовленную мне тройку под коляску чиновного барина…».Он сообщает некоторые факты своей биографии («в течение двадцати лет срядуизъездил я Россию по всем направлениям; почти все почтовые тракты мне известны»).Это – человек достаточно образованный и гуманный, с горячим сочувствиемотносящийся к станционному смотрителю и его судьбе.
Крометого, он обнаруживает и закрепляет свою позицию в языке и стиле. Языковаяхарактеристика рассказчика дана очень сдержанными штрихами. Его язык тяготеет кстаромодным книжным выражениям: «Сии столь оклеветанные смотрители вообщесуть люди мирные, от природы услужливые, склонные к общежитию, скромные впритязаниях на почести и не слишком сребролюбивые…». Только в языке «Станционногосмотрителя» канцелярская, архаически-приказная струя речи выступает какотдельный, широкий стилистический пласт; в языке других повестей канцеляризмыощущаются как общее нормальное свойство книжного выражения той эпохи. («Чтотакое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, огражденныйсвоим чином токмо от побоев…»).
Языкрассказчика подчинен «авторскому» языку. Это определяется иерархиейобразов рассказчика и автора. Образ автора стоит над образом рассказчика. Иесли в аспекте образа рассказчика рассуждение о станционных смотрителях вполне «серьезно»,то в аспекте образа автора оно пародируют научное изложение, на которое покушаетсятитулярный советник. Сопутствующая этому приему ирония способствуетпоследующему переключению на «авторский» стиль изложения.Простодушные рассуждения А.Г.Н. переходят в сентенции, которые с позиций авторамогут пониматься только в обратном смысле. Далее рассуждение сменяетсяповествованием, которое идет уже в «авторском» русле: «В 1816году, в мае месяце, случилось мне проезжать через ***скую губернию, по трактуныне уничтоженному…».
Вповести наиболее отлична от «авторского» языка речевая манера СамсонаВырина. Вырин – бывший солдат, человек из народа. В его речи часто встречаютсяпросторечные обороты и интонации: «Так вы знали мою Дуню? – начал он. –Кто же не знал ее? Ах, Дуня, Дуня! Что за девка-то была! Бывало, кто нипроедет, всякий похвалит, никто не осудит. Барыни дарили ее, та платочком, тасережками. Господа проезжие нарочно останавливались, будто бы пообедать альотужинать, а в самом деле только чтоб на нее подоле поглядеть…».
Пушкинне воспроизводит рассказ полностью. Это привело бы к сказовой формеповествования, нарушило бы ту сжатость, которая, прежде всего, характеризуетметод его прозы. Поэтому основная часть истории Вырина передается в изложенииповествователя, чей стиль и слог близок к авторскому: «Тут он сталподробно рассказывать мне свое горе. Три года тому назад, однажды в зимнийвечер, когда смотритель разлиновывал новую книгу, а дочь его за перегородкойшила себе платье, тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке, в военнойшинели, окутанный шалью, вошел в комнату, требуя лошадей».
Делоздесь не только в более краткой передаче рассказа смотрителя, но и в том, что,повествуя о нем в третьем лице, рассказчик, «титулярный советник А.Г.Н.»,одновременно передает и переживания самого Самсона Вырина, и свое отношение кего рассказу, к его печальной судьбе: «Бедный смотритель не понимал, какимобразом мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром…». Этаформа повествования позволяет не только сжать изложение истории Вырина, но ипоказать ее как бы со стороны, более глубоко осмысленной, чем это было вбессвязном рассказе смотрителя. Рассказчик придает литературное оформление егожалобам и бессвязным воспоминаниям: «Он подошел к растворенной двери иостановился. В комнате, прекрасно убранной, Минский сидел в задумчивости. Дуня,одетая со всею роскошью моды, сидела на ручке его кресел, как наездница насвоем английском седле. Она с нежностью смотрела на Минского, наматывая черныеего кудри на свои сверкающие пальцы. Бедный смотритель! Никогда дочь его неказалась ему столь прекрасною; он поневоле ею любовался». Ясно, что этоизящное описание(«сидела… как наездница», «сверкающиепальцы»)дано не глазами смотрителя. Эта сцена дана одновременно ввосприятии отца и в восприятии рассказчика. Тем самым создается стилевое,языковое «многоголосье», сочетание в единстве художественногопроизведения множества языковых партий, выражающих эти аспекты восприятиядействительности. Но заключительные слова рассказчика: «Долго думал я обедной Дуне»– таят как бы ту же мысль, что и слова ее отца: «Многоих в Петербурге, молоденьких дурр, сегодня в атласе да бархате, а завтра,поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою».
Побегсмотрителевой дочки – лишь завязка драмы, за которой следует цепь протяженныхво времени и переносящихся с одной сценической площадки на другую. С почтовойстанции действие перебрасывается в Петербург, из дома смотрителя – на сируюмогилу за околицей. Время и пространство в «Смотрителе» утрачиваютнепрерывность, становятся дискретными и одновременно раздвигаются. Сокращениедистанции между уровнем самосознания героя и сутью сюжетной коллизии открылоперед Самсоном Выриным возможность мыслить и действовать. Он не в силахповлиять на ход событий, но перед тем как склониться перед судьбой, пытаетсяповернуть историю вспять, спасти Дуню. Герой осмысляет происшедшее и сходит вмогилу от бессильного сознания собственной вины и непоправимости беды. Врассказе о таком герое и таких происшествиях всеведущий автор, находящийся закадром, наблюдающий события с определенной отстраняющей дистанции, не давал техвозможностей, какие раскрыла избранная Пушкиным повествовательная система.Титулярный советник то сам оказывается непосредственным наблюдателем событий,то восстанавливает недостающие их звенья по рассказам очевидцев. Это служит обоснованиеми дискретности рассказа, и непрерывного изменения дистанции между участникамидрамы и ее наблюдателями, причем всякий раз точка зрения, с которойвоспринимаются те или иные живые картины истории смотрителя, оказываетсяоптимальной для конечной цели, сообщает рассказу безыскусственность и простотусамой жизни, теплоту неподдельной гуманности.
Рассказчиксимпатизирует старому смотрителю. Об этом говорят повторяющиеся эпитеты «бедный»,«добрый». Эмоционально-сочувственную окраску придают речам рассказчикаи другие словесные детали, подчеркивающие тяжесть горя смотрителя («Вмучительном волнении ожидал он…»). Кроме того, в повествовании самогорассказчика мы слышим отголоски чувств, мыслей Вырина – любящего отца и Вырина– доверчивого, услужливого и бесправного человека. Пушкин показал в своем героечерты человечности, протеста против социальной несправедливости, которыераскрыты им в объективном, реалистическом изображении судьбы простого человека.Трагическое в обыденном, в повседневном представлено как человеческая драма,каких много в жизни.
В ходеработы над повестью Пушкин использовал в ней уже существовавшее в тексте «Записокмолодого человека» описание картинок с историей блудного сына. Новыйзамысел, усвоивший важнейшую художественную идею, которая определилась вэкспозиции «Записок», был осуществлен в несколько дней. Зато «Записки»вместе с описанием картинок лишились основного нерва, на котором основывалсязамысел их сюжетного движения. Возможно, что Пушкин и пошел на это потому, чтотема судьбы молодого человека, замешанного в восстании Черниговского полка ипришедшего к мысли о самоубийстве как единственном выходе из создавшегосяположения, вряд ли была возможна в подцензурной печати 1830-х годов. На этоймногозначительной художественной детали строится повествование: в библейскойпритче несчастный и всеми брошенный блудный сын возвращается к счастливомуотцу; в повести же – счастливая дочь не возвращается к несчастному одинокомуотцу.
«М.Гершензон в анализе пушкинского „Станционного смотрителя“ первымобратил внимание на особое значение картинок на стене почтовой станции,иллюстрирующих библейскую историю блудного сына. Вслед за ним Н. Берковский, А.Жолковский, В. Тюпа и др. увидели в герое пушкинской новеллы настоящегоблудного сына и возложили вину за его несчастливую судьбу на него самого. ВСамсоне Вырине не было смирения и мудрости отца из евангельской притчи, когдаон препятствовал уходу Дуни из дома, когда называл ее „заблудшей овечкой“.Они опровергали мнение тех, кто объяснял трагедию героя социальным „общимукладом жизни“, видел причины несчастной судьбы „маленького человека“в социальном неравенстве героя и его обидчика Минского.
Немецкийславист В. Шмид дал свою интерпретацию этого произведения. В выражении Вырина оДуне – „заблудшая овечка“ и гневном возгласе Минского „…что тыза мною всюду крадешься, как разбойник?“он обнаружил связь спритчей о пастыре добром, об овцах и „расхищающем“ их волке. Выринвыступает у Шмида в роли евангельского разбойника и вора, пробравшегося в домМинского – двор „овечий“, чтобы погубить, украсть счастье Дуни»(29).
Происходитдальнейшее опровержение «человечности» «маленького человека»,погибшего от собственной эгоистичной любви, и реконструируется авторская идея:несчастье и горе коренятся в самом человеке, а не в устройстве мира. Такобнаружение библейских аллюзий в повести (благодаря картинкам из библейскойпритчи) помогает преодолеть стереотип прежнего ее восприятия. И дело не в том,что Пушкин спорит с библейской идеологией, ставит под сомнение непререкаемостьпритчи, а в том, что он иронизирует над слепым некритическим отношением героя кисповедуемым штампам, над отказом от живой правды жизни.
Ноидейное «многоголосие» проявляется и в том, что автор подчеркивает исоциальную сущность драмы героя. Главная черта личности Самсона Вырина –отцовство. Покинутый и брошенный, он не перестает думать о Дуне. Оттого такзначимы детали повести (картинки о блудном сыне), приобретающие символическийсмысл. Оттого так значимы отдельные эпизоды, например, эпизод с деньгами,полученными от Минского. Почему он вернулся к этим деньгам? Почему «остановился,подумал… и воротился…»? Да потому, что он опять подумал о времени, когданужно будет спасать брошенную Дуню.
Отцовствогероя проявляется и в его отношениях с крестьянскими детьми. Уже спившийся, онпо-прежнему занимается с детишками, и они тянутся к нему. А ведь где-то у негоесть горячо любимая дочь, и внуки, которых он не знает. Для иного человека тутвпору озлобиться, а он по-прежнему и любящий отец, и добрый «дедушка»для крестьянских ребятишек. Сами обстоятельства так и не смогли вытравить егочеловеческую сущность. Социальные предрассудки так изуродовали человеческуюприроду всех действующих лиц, что простые человеческие отношения им недоступны,хотя человеческие чувства не чужды ни Дуне, ни Минскому, не говоря уже об отце.Об этом уродстве сословных отношений Пушкин говорит уже в самом начале повести,иронизируя над чинопочитанием и безусловно вставая на сторону «униженных иоскорбленных».
В «Станционномсмотрителе» отсутствует литературная стилизация. Неторопливое описаниевстреч рассказчика со смотрителем Выриным подчеркивает жизненную правдивость,безыскусственность рассказа. Действительность, типические ситуации выступают всвоем естественном, неприкрашенном виде. Фигура такого рассказчика вповествовательной системе лишний раз подчеркивает демократический пафос повести– осознание несправедливости общественного устройства с точки зрения человекаиз народа. Да, Пушкин не идеализирует Вырина, так же как он не делает Минскогозлодеем. Его рассказчики (в том числе и Белкин) не пытаются объяснить несчастьестанционного смотрителя случайной причиной, а констатируют обыденность,типичность подобного положения в данных социальных условиях.
В. Гиппиусподметил главное в повести Пушкина: "…на Вырине, а не на Дунесосредоточено внимание автора" (30). В повести не проясняется, счастливали Дуня или нет, уйдя из отцовского дома, нашла она свою судьбу или не так ужудалась эта судьба. Мы не знаем об этом, так как повесть не о Дуне, а о том,как отъезд ее с Минским сказался на ее отце.
Всяповествовательная система свидетельствует о множественности, неоднозначноститочек зрения. Но при этом ощущается позиция автора, он и есть «гарантцелостности» повести и всего цикла. Эта сложность композиционно-идейной иповествовательной структуры «Повестей Белкина» знаменовалоутверждение реалистических принципов, отказ от монологической субъективностисентиментализма и романтизма.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
«ПовестиИвана Петровича Белкина» до сих пор остаются загадкой. Всегда считаясь «простыми»,они тем не менее стали объектом непрекращающихся истолкований и приобрелирепутацию загадочных. Одна из загадок «Повестей Белкина» состоит втом, что повествователь ускользает, непосредственно нигде не обнаруживает себя,а лишь изредка приоткрывается.
Повестидолжны были убеждать в правдивости изображения русской жизни документальностью,ссылками на свидетелей и очевидцев, а главное самим повествованием, порученнымБелкину. Проблема Белкина разделила исследователей на два лагеря: в одномхудожественная реальность Белкина отрицается, а в другом – признается. ИванПетрович Белкин, «автор» повестей, – это колебания между призраком илицом; это литературная игра; это лицо и характер, однако не персонаж «воплоти» и не воплощенный рассказчик со своим словом и голосом.
В своих повестях Пушкин обращается к широко распространенной в то времяформе прозаического повествования, заключающего в себе не столько прямоеизображение событий, сколько рассказ об этих событиях. Эта форма, связанная сустным повествованием, предполагает определенного рассказчика, независимо оттого, совпадает он с автором или нет, назван или не назван он в самомпроизведении. То, что Пушкин в предисловии к «Повестям Белкина»каждую из них приписывает определенному рассказчику, является своего рода даньюизбранной им традиционной манере; однако эти рассказчики имеют преимущественноусловное значение, оказывая минимальное влияние на построение и характер самихповестей. Только в «Выстреле» и «Станционном смотрителе»повествование ведется непосредственно от первого лица, которое само являетсясвидетелем и участником событий; композиционное же решение этих повестейосложнено тем, что основные персонажи их также выступают в качестверассказчиков. В «Выстреле» это Сильвио и граф, рассказы которыхвзаимно дополняют друг друга; в «Станционном смотрителе» – Самсон Вырин, повествование которого о своей горестнойсудьбе, начатое в форме прямой речи, затем передается основным рассказчиком (впредисловии к «Повестям Белкина» он назван титулярным советникомА.Г.Н.).
В остальных трех повестях авторское повествование доминирует: диалог вних (как и в повестях, упомянутых выше) играет незначительную роль и являетсялишь одним из второстепенных элементов описания действия и состояния героев,там, где это необходимо, сопровождая речь условного рассказчика и подчиняясьей. Более самостоятелен диалог в «Барышне-крестьянке», но и здесь онне является еще способом непосредственного изображения событий. Однако, дажесохраняя эту традиционную форму повествования, Пушкин в отличие от другихписателей, у которых она способствует вмешательству автора в повествование,субъективной его окраске, стремится и здесь к объективности в рассказе особытиях, составляющих сюжет его повестей. Это в свою очередь сказывается и нахарактере этих сюжетов.
Изображениежизни разных слоев общества, социального своеобразия среды, определяющей исвоеобразие характеров, явилось тем новым, что внес Пушкин в русскуюлитературу.
Характеристикарассказчиков «Повестей Белкина» значима для организации циклаПушкина. Семантику романтических контрастов заменяет смысловая многоплановостьи глубина. Благодаря развитию и трансформации образов авторов, рассказчиковповестей, всей повествовательной структуры цикла в творчестве Пушкина рождаетсяновая, высокая по своим эстетическим достоинствам реалистическая художественнаяформа.
СПИСОКИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1) Афанасьев Э.С. «Повести Белкина» А.С.Пушкина: ироническаяпроза // Русская литература. – 2000. – № 2.
2) Виноградов В.В. Стиль Пушкина. — М., 1999.
3) Виноградов В.В. О языке художественной литературы. — М., 1959.
4) Виноградов В.В. Проблема авторства и теория стилей. – М., 1959.
5) Виноградов В.В. О теории художественной речи. – М., 1971.
6) Винокур Г.О. О языке художественной литературы. – М., 1991.
7) Влащенко В.И. Загадка «Метели» // Русская словесность. – 2001.– № 1.
8) Гей Н.К. Художественность литературы. Поэтика. Стиль. – М., 1975.
9) Гиппиус В.В. От Пушкина до Блока. – М.-Л., 1966.
10) Григорьев А. Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина // Соч.: В 2т. Т. 2. – М., 1990.
11) Горшков А.И. А.С.Пушкин в истории русского языка. – М., 1993.
12) Гукасова А.Г. Болдинский период в творчестве Пушкина. – М., 1973.
13) Есипов В.В. Что мы знаем об Иване Петровиче Белкине? // Вопросылитературы. – 2001. – № 6.
14) Зуев Н.Н. Одна из вершин русской прозы «Повести Белкина»А.С.Пушкина. // Литература в школе. – 1998. – № 8.
15) Иванчикова Е.А. Рассказчик в повествовательной структуре произведенийДостоевского // Филологический сборник. – М., 1995.
16) Имихелова С.С. Библейские аллюзии как предмет современной литературнойгерменевтики. // Литература и религия: проблемы взаимодействия в общекультурномконтексте. – Улан-Удэ, 1999.
17) Кожевникова Н.А. Типы повествования в русской литературе 19-20 вв. – М.,1994.
18) Кожинов В.В. Проблема автора и путь писателя // Контекст. – М., 1978.
19) Коровин В.И. Лелеющая душу гуманность. – М., 1982.
20) Кулешов В.И. Жизнь и творчество А.С.Пушкина. – М., 1987.
21) Лежнев А.З. Проза Пушкина. – М., 1966.
22) Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. – Л., 1971.
23) Макагоненко Г.П. Творчество А.С.Пушкина в 1830-е годы. – Л., 1974.
24) Овсянико-Куликовский Д.Н. Собр. соч. Т.4. – М.–Пг., 1924.
25) Петрунина Н.Н. Проза Пушкина (пути эволюции). – Л., 1987.
26) Пушкин А.С. «Повести Белкина» // Полн. собр. соч.: А 10 т.Т.6. – М., 1962-1966.
27) Сазонова С.С. О Белкине и его роли в «Повестях Белкина». –Рига, 1976.
28) Сидяков Л.С. Художественная проза Пушкина. – Рига, 1973.
29) Степанов Н.С. Проза Пушкина. – М., 1962.
30) Храпченко М.Б. Творческая индивидуальность писателя и развитиелитературы. – М., 1970.
31) Черняев Н.И. Критические статьи и заметки о Пушкине. – Харьков, 1990.
32) Чичерин А.В. Очерки по истории русского литературного стиля. – М., 1977.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава 1
1) Макагоненко Г.П. Творчество А.С.Пушкина в 1830-е годы.– Л., 1974, стр.122.
2) Виноградов В.В. О теории художественной речи. – М.,1971.
3) Иванчикова Е.А. Рассказчик в повествовательнойструктуре произведений Достоевского // Филологический сборник. – М., 1995,стр.187.
4) Черняев Н.И. Критические статьи и заметки о Пушкине. –Харьков, 1900, стр.299.
5) Овсянико-Куликовский Д.Н. Собр.соч. Т.4. – М. — Пг.,1924, стр.52.
6) Виноградов В.В. Стиль Пушкина. – М., 1941, стр.538.
7) Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина. – М., 1974, стр. 120.
8) Сидяков Л.С. Художественная проза А.С.Пушкина. – Рига,1973, стр. 101.
9) Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 10 т. Изд. 2-е. – М.,1956-1958. Т. 6, стр. 332.
10) Там же, т. 6, стр. 333.
11) Там же, т. 8, стр. 252.
12) Сидяков Л.С. Художественная проза А.С.Пушкина, стр.188.
13) Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина, стр.114.
Глава 2
1) Пушкин А.С. Полн. собр.соч. в 10 т. Т. 8, стр.581.
2) Там же, т. 8, стр.581.
3) Там же, т. 6, стр.758.
4) Гукасова А.Г. Болдинский период в творчестве Пушкина. – М., 1973, стр.68.
5) Гиппиус В.В. От Пушкина до Блока. — М.-Л. 1966, стр.238.
6) Там же, стр.240.
7) Там же, стр.240.
8) Коровин В.И. Лелеющая душу гуманность. — М. 1982, стр.86.
9) Виноградов В.В. Стиль Пушкина. — М. 1999, стр.601.
10) Там же, стр.607.
11) Пушкин А.С. Полн, собр. соч. Т. 6, стр.81.
12) Коровин В.И. Лелеющая душу гуманность, стр.94.
13) Пушкин А.С. Полн. собр. соч. Т. 6, стр.97.
14) Там же, т.6, стр.115.
15) Там же, т.6, стр.89.
16) Там же, т.6, стр.93.
17) Там же, т.6, стр.95.
18) Коровин В.И. Лелеющая душу гуманность, стр.94.
19) Горшков А.И. Все богатство, сила и гибкость нашего языка, стр.143.
20) Пушкин А.С. Повести Белкина // Полн. собр. соч.: В 10 т. Т.6, стр.32.
21) Там же, т.6, стр.88.
22) Там же, т.6, стр.93.
23) Там же, т.6, стр.95.
24) Там же, т.6, стр.95.
25) Виноградов В.В. Стиль Пушкина. — М. 1946, стр.455-459.
26) Зуев Н.Н. Одна из вершин русской прозы «Повести Белкина»А.С.Пушкина // Литература в школе. — 1998. — № 8, стр. 30.
27) Петрунина Н.Н. Проза Пушкина. — Л. 1987, стр. 99.
28) Там же, стр. 100.
29) Цит. По: Имихелова С.С. Библейские аллюзии как предмет современнойлитературной герменевтики // Литература и религия: проблемы взаимодействия вобщекультурном контексте. – Улан-Удэ, 1999, стр. 43-44.
30) Гиппиус В.В. От Пушкина до Блока. – М. – Л., 1966, стр. 245.