Содержание
повесть куприн воспитание
Введение
Глава 1.«Кадеты» — заря становления человеческой личности
1.1«Грезы» Миши Буланина и столкновение с действительностью
1.2Педагогическая деятельность преподавателей и воспитателей в кадетском корпусе
1.3Влияние среды, коллектива сверстников
1.4 Озлоблениекак результат воспитания
Глава 2.«Юнкера»: вторая ступень подготовки будущих офицеров
2.1Идеализация быта как отличительная черта романа
2.2 Тристороны жизни юнкера Александрова
2.2.1Поэзия юношеской любви
2.2.2Увлечение искусством
2.2.3Будни закрытого военного учебного заведения
2.3Изменения в мировоззрении А.И. Куприна, отразившееся в романе
Глава 3.«Поединок»: результат воспитания офицерства
3.1История создания повести
3.2 Отзывыкритиков на появление произведения
3.3Прототипы героев «Поединка»
3.4Разоблачение пороков военной среды в лице русского офицерства и их жен
3.5Эпизодические персонажи, отражающие положительные идеалы автора (Михин, Стельковский,корпусной генерал)
3.6Офицеры-идеалисты в повести Куприна
З.6.1 Л.Назанский как учитель Ромашова и рупор некоторых идей автора
3.6.2Самовоспитание Ромашова
3.6.3Главный герой в оценке критики
3.7Плачевные итоги подготовки и воспитания офицерства
3.8Неудовлетворенность Куприна произведениями, входящими в трилогию
Глава 4.Художественное мастерство писателя
4.1Особенности творчества, эстетические принципы
4.2Своеобразие стилистики и языка произведений Куприна (на материале повести«Поединок»)
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
БИБЛИОГРАФИЯ
повесть куприн воспитание
ВВЕДЕНИЕ
Военная тема в творчестве Куприна занимает важное место.Именно с разработкой этой темы в значительной степени связаны индивидуальнаяокраска таланта писателя, то новое, что внесено им в русскую литературу.Художник многообразного жизненного опыта, Куприн особенно глубоко изучилармейскую среду, в которой провел четырнадцать лет, открыл перед нами мало исследованнуюлитературой область русской жизни, впервые с таким художественным мастерством итак детально показал офицерскую среду. И нужно было очень хорошо знать всезакоулки армейской жизни, побывать во всех кругах ада царской казармы, чтобысоздать широкое и достоверное изображение царской армии — теме, которой Купринпосвятил много творческого труда. Это в большинстве своем рассказы, но есть иболее крупные произведения: повести, роман. Однако из всех произведений,объединенных этой тематикой, по нашему мнению, особенно выделяются повести«Кадеты», «Поединок» и роман «Юнкера». В них Куприн не просто изображаеткартину нравов, полкового быта, а пытается выявить социальные истокисложившейся в армии обстановки. Он показывает глубинные причины духовного кризисарусского офицерства5/ большая часть которых — следствие процессавоспитания в кадетских корпусах и юнкерских училищах.
Исходя их этого, мы сочли возможным объединить «Кадеты»,«Поединок» и «Юнкера» в трилогию, хотя заранее предвидим ряд возражений против такойсюжетно-жанровой классификации триптиха.
Во-первых, сам автор эти произведения в трилогию не объединили никогда не пытался этого сделать.
Во-вторых, впроизведениях, включенных в трилогию, действует обычно один и тот же главныйгерой. В «Кадетах», «Юнкерах» и «Поединке» — разные герои: Миша Буланин,Алексей Александров, Юрий Ромашов. Но, несмотря на разные имена, перед намиединый герой, с которым связан процесс воспитания и становления русскогоофицера.
В-третьих, эти произведения разностильны, а роман «Юнкера»еще и не закончен с точки зрения сюжетного развития (не завершена линияАлександров — Зина Белышева).
В-четвертых, произведения написаны не в том хронологическомпорядке, в каком мы объединили их в трилогию («Кадеты», «Юнкера», «Поединок»).«Кадеты» написаны в 1900 году, «Поединок» — в 1905 году, работа над «Юнкерами»шла пять лет — с 1927 по 1932 год.
И, наконец, эти произведения отражают разное мировоззрениеписателя, которое с годами изменилось. И если «Кадеты» и «Поединок» (первое ипоследнее произведение нашей трилогии) отражают взгляд на мир Куприна-реалиста,то в «Юнкерах» уже заметна романтическая идеализация юности пожилым человеком.
Мы сознательно нарушили хронологию анализа произведений,выстраивая ее по принципу отражения процесса роста и становления человеческойличности, а, следовательно, считаем второстепенными выше перечисленныепротиворечия, так как объединяем эти произведения в трилогию по наличию в них признаковромана воспитания.
Здесь мы идем вслед за М.М. Бахтиным, классифицировавшимроманы по принципу построения образа и выделившим четыре типа романа: романстранствий, роман биографический, роман испытаний и роман воспитания.1 Причемпоследний — самый молодой из этих типов, он сложился в эпоху Просвещения.Считают, что первым романом воспитания было произведение Х.М. Виланда «Агатон».Одним из теоретиков этого вида романа стал Ж.-Ж. Руссо, который полагал, чтоперсонаж не должен всегда читателю — в совершенно готовом виде, а должен бытьдан писателем в развитии: «Мои молодые герои очень милы, но, чтобы их полюбитьтридцатилетними, надо их знать в двадцать лет. Надо прожить с ними долго, чтобыпривязаться к ним; и лишь, когда оплачешь их ошибки — оценишь их добродетели»2.
Мы не будем углубляться висторию романа воспитания, о которой можно прочитать в работах многихисследователей, таких как Диалектова А.В.3, Сулейманов А.А.4,Мудесити М.П.5, а остановимся лишь на его теоретико-литературныхосновах, выделенных Бахтиным.6
Главный признак романа воспитания — образ становящегося человека,то есть герой, его характер — величина переменная, а не постоянная (в отличиеот трех других типов романа), и она приобретает сюжетное значение.
Но роман воспитания внутренне неоднороден. М.М. Бахтинвыделяет пять подтипов:
1. Чисто возрастной тип, с циклическим развитием характера,то есть повторяющимся в каждой жизни
2. Типически повторяющийся — путь становления человека отюношеского идеализма к зрелой трезвости и практицизму.
3. Биографический тип — становление происходит вбиографическом времени и является результатом всей деятельности человека.
4. Дидактико-педагогический роман: в основе его — педагогическая идея, его признак — морализм.
5. Реалистический тип (самый существенный) — становлениечеловека не на неподвижном фоне мира (как в четырех других), а становление вместес миром. Человек уже не внутри эпохи, а «на рубеже двух эпох… Переходсовершается в нем и через него. Он принужден становиться новым, небывалым ещетипом человека… В таком романе во весь рост встанут проблемы деятельности ивозможности человека, свободы и необходимости, и проблема творческойинициативности; образ становящегося человека начинает преодолевать здесь свойприватный характер, и выходит… в сферу исторического бытия».7 Сэтим подтипом тесно связано понятие среды, которая влияет на формированиехарактера человека и в противоречие с которой человек часто вступает.
Каждый из этих подтипов вчистом виде практически не встречается. С нашей точки зрения, трилогия Купринаболее всего близка к пятому подтипу, хотя включает в себя и некоторые чертывторого (Ромашов в «Поединке» проходит путь от идеализма к трезвомуреалистическому восприятию жизни).
Кроме того, обобщив исследования М.П. Мудетиси8,мы выделили еще несколько признаков, характерных для романа воспитания в целом:
1. Героем такого романа часто избирается «средний человек,однако за его внешней наивностью, заурядностью скрывается колоссальноебогатство человеческой натуры, огромные потенциальные возможности полезнойжизнедеятельности, преданного и разумного служения обществу»9.
2. Герою свойственно самоуглубление, вживание в природу, вчувствованиев искусство, погруженность в любовное томление.
3. Это обычно герой-искатель (искатель правды, искательсмысла жизни).
4. Часто расхождение между природой человека и еговоспитанием, средой, в которой он живет и действует, и даже конфликт с «миром».
5. В романе воспитания обычно есть герои, направляющиевоспитательный процесс главного персонажа. Они стараются предупредить их ошибкии ведут героев по пути познания (как, например, Назанский в «Поединке»).
6. Хроникальный сюжет, воспроизводящий в хронологическойпоследовательности многообразные события.
7. Психологизм, интерес к душевной жизни героев — неотъемлемый признак этого вида романа.
8. Роман воспитания часто обретает глубокий политическийсмысл. Все перечисленные признаки проявляются в произведениях, объединенныхнами в трилогию, в той или иной степени.
Таким образом, эта трилогия — предмет нашего исследования — имеет вполне характерные, достаточно стройные и логичные признаки романа воспитания.
Цель работы — рассмотреть эти признаки по ходу анализа каждой из частей,дабы подтвердить правомерность выдвинутых нами доводов.
Приступая к исследованию трилогии Куприна, мы также ставилиперед собой и ряд более конкретных задач:
— проанализировать жизненные истоки военной темы в творчествеписателя;
— выявить результат, какой дают годы обучения в военныхучебных заведениях, и причины, обусловливающие его;
— на примере произведений, представленных в трилогии,выяснить изменения в мировоззрении Куприна;
— ответить на вопрос, с чем связана неудовлетворенностьавтора «Кадетами», «Юнкерами» и «Поединком», и какую оценку они получили укритики;
— и, наконец, попытаться понять, в чем сила художественногомастерства писателя, то есть рассмотреть особенности творчества Куприна,которые сделали его уникальным явлением литературы, эстетические принципы,своеобразие стилистики и языка созданных им произведений.
Глава 1. «Кадеты» — заря становлениячеловеческой
личности
«Кадеты» — первое произведение, условно включенное нами втрилогию. Эта повесть менее всего исследована в литературном наследии Куприна.Критики посвящают ей от силы страницу, как это сделал Ф.И. Кулешов в своемдвухтомнике «творческий путь А.И. Куприна»10.
А эта повесть открывает трилогию не только по временинаписания, но и по тому факту, что в ней показан начальный этап воспитания,формирования будущего офицера.
Как и все произведения А.И. Куприна, «Кадеты» написаны наавтобиографическом материале, в них нашли отражение факты из жизни самогоавтора, первые впечатления об обучении и воспитании кадета, полученные им вкорпусе. Десятилетним мальчиком в августе 1880 года Куприн стал воспитанникомвторой Московской военной гимназии, которую вскоре преобразовали в кадетский корпус.О том, как его воспитывали, и чему он научился за восьмилетний срок пребыванияв этом учебном заведении, писатель и поведал в повести «На переломе»(«Кадеты»). «Те, кто читал мою повесть «Кадеты», помнят, наверное, героя этойповести Буланина… Буланин — это я сам...»11 — писал А.И. Куприн воктябре 1937 года.
Ф.И. Кулешов назвал повесть «художественными мемуарами»12.
1.1 «Грезы» Миши Буланина и столкновение с действительностью
Главный герой повести — Миша Буланин, нежный ивпечатлительный ребенок, впервые вступает в стены кадетского корпуса, гдедолжен будет провести семь лет. Ему хочется побыстрее окунуться в атмосферуновой жизни, которая манит своей неизведанностью, и только в силу привычкипродолжает терпеливо выслушивать излияния материнской заботливости.
Но впечатления первого же дня окажутся отнюдь не радужными:знакомство со «старичками», оторванная пуговица, первые оплеухи, скверный обеди полное отсутствие внимания лично к нему, заботы и ласки, к которым он привык,- все это приводит к отчаянию и первым слезам.
И действительно, все окружающее было серо, уныло: хмуроездание, казенная обстановка, окна с решетками, плац с чахлой травой, окруженныйвалом. Вся обстановка напоминала казарму или тюрьму и наводила на попавшегосюда Мишу Буланина полное уныние.
Всеми забытый, одинокий мальчик знакомится с новым своимжилищем, и в течение семи лет так привыкает к нему, что и коричневые стены, иплац, и узкие, темные коридоры становятся как бы частью его самого.
Как медленно, скучно и тяжело тянулся первый день в корпусе.Были минуты, когда Мише Буланину начинало казаться, что уже полмесяца, прошло стого момента, как он вместе с матерью вступил в это здание...
А ночью, когда после невкусного ужина в спальне затих шум,ему вспомнились с беспощадной ясностью дом, мать, сестры, детские игры, всеслучаи, когда он был непростительно груб с матерью, которой сейчас ему нехватало больше всего, не хватало ее понимания и заботы, и он почувствовал себявсеми покинутым и очень несчастным, и заплакал «отчаянными слезами». И в этуночь не он один плакал в этом неуютном здании...
А дальше потянулись еще более серые, однообразные и тяжелыебудни. Подъем в шесть часов утра. Невыспавшиеся и потому злые воспитанникитолкались возле умывальников, стремясь пробиться к воде первыми, часто делозаканчивалось дракой. Кормили скверно. Вот, например, завтрак: мутный чай,отдающий рыбой, кислая булка. Многие кадеты голодали изо дня в день, так какзавтраки и обеды либо проигрывались на пари, либо попросту отнимались сильнымиу слабых.
1.2 Педагогическая деятельность преподавателей и воспитателей
в кадетском корпусе
Потом начинались занятия. Воспитатели и учителя кадетскогокорпуса не отличались ни умом, ни нравственным поведением. Они не внушали доверияи уважения воспитанникам и не старались завоевать среди них авторитет, научитьих чему-то или воспитать в них высокие моральные качества.
Вот перед нами преподаватель русского языка Иван АрхиповичСахаров, который вел первый для новичков урок в этом заведении. Его поведение спервого же момента показалось Буланину странным. Сообщив ученикам, что ониничего не знают, и знать не будут, так как «призвание их быть вечнымиМитрофанушками»13, он закрыл глаза, потерял равновесие, и в классераздался храп. Преподаватель был безнадежно пьян. А в же редкие дни, когда онтрезвым входил в класс, бесчисленные «колы» и «пары» появлялись в журнале.
Почти все преподаватели отличались какими-нибудьстранностями, к которым воспитанники быстро привыкли и научились их копировать.
Закон Божий преподавал дьякон Пещерский, известный огромнойсилой, неумением связно говорить и лицемерием (это был один из самых страшныхнедостатков преподавателя для воспитанников). Учитель же арифметики в младшихклассах Фиников «приходил в класс оборванный, нечесаный, принося с собойвозмутительный запах грязного белья и никогда не мытого тела» (III, 66). Он был вечно голоден, имальчики носили ему куски невкусных завтраков. Жизнь свою он кончил всумасшедшем доме.
Пьянство среди учителей было делом обыкновенным: пил и внешнеприличный учитель истории Иван Иванович, в сущности добрейший человек, пил тутже, в классе, спрятавшись за доску. На его уроках кадеты делали, что хотели, абаллы он ставил всегда высшие. Единственное симпатичное его пристрастие — любовь к истории Петра Великого.
Пил и другой учитель — русского языка — Михаил Иванович Труханов.Но он настолько художественно читал вслух Гоголя, Тургенева, Лермонтова иПушкина, что даже самые отчаянные лентяи слушали его чтение как зачарованные,боясь пропустить хоть одно слово. «Ему одному был обязан впоследствии Буланинлюбовью к русской литературе» (III,68). Его прообраз — М.И. Цуканов — любимый преподаватель Куприна, уроки ичтения которого переносили кадетов из удушливой обстановки корпуса в светлыймир русской литературы, чье обаяние в подобных условиях становилось еще глубже,еще сильнее, еще неотразимее. Труханова любили и ценили воспитанники. Его, иеще настоятеля гимназической церкви, отца Михаила, «человека отменной доброты идушевной нежности, заступника и ходатая перед директором за провинившихся — почти единственное лицо, о котором Буланин вынес из стен корпуса светлоевоспоминание» (III, 24).
Учителей немецкого языка, скупых и строгих, кадеты ненавиделии травили, с учителями французского, веселыми и живыми, жили по-дружески.
Однако были не только глупые и в целом безобидныепреподаватели, но и свирепые, такие, как учитель географии подполковник ЛевВасильевич Рябков, который таскал воспитанников за уши, вытягивал их линейкоймежду плеч. Любимым его занятием было издевательство над кадетами с польскойфамилией. В течение целого часа мог изощряться над ним Рябков, зло и грубокарикатуря его язык, национальность и религию.
Немногим лучше были и воспитатели, часто люди малограмотные,не смыслившие в педагогике, нo незлые: Яков Яковлевич фон Шенне — иначе Петух — и отделенный дядька ТомашЦиотух, родом из Литвы, по прозвищу «Чепуха». Заботы кадетов, их настроение издоровье мало интересовали воспитателей. Зимой почти у всего младшего курсаобразовались на руках «цыпки», и вид «малыши» имели растерзанный и грязный.Нередким явлением была чесотка. Против этих болезней (как и против всехостальных) применялось одно универсальное средство — касторовое масло. Чистоформально выполняли воспитатели свои обязанности.
Каждые три месяца все преподаватели и воспитатели собиралисьна педагогический совет, где обсуждались помимо учебы и проступкивоспитанников. Обязанностью каждого воспитателя являлось ведение «характеристик»на каждого кадета. Они заполнялись общими фразами, за которыми трудноразглядеть конкретного ребенка, его неповторимый характер. «За успехинаграждали похвальными листами, а лентяев, хулиганов и прочих оставляли безотпуска, лишали обедов, ставили под лампу, сажали в карцер и даже изредкапосекали» (III, 41). И все это, взятое вместе,составляло, по мнению начальства, «твердо обдуманную воспитательную систему,принятую педагогическим советом на основании глубокого и всестороннего изучениявверенных его руководству детских натур и прочного доверия, питаемоговоспитанниками к их воспитателям» (III, 42).
3а этимиобщими, фразами к формальными усилиямипедагоги кадетского корпуса не видели конкретного ребенка с его чаяниями ибедами. А необходимо было бы приглядеться, помочь и этим спасти воспитанника отизлишней жестокости, как, например, в случае с Буланиным. Пещерский, отобравволшебный фонарь, увидел здесь только баловство, не захотел вникнуть вситуацию, выслушать объяснения: легче было бы доложить воспитателю. Тот тоже непожелал разобраться: проще припугнуть лишением отпуска, а фонарь пригодитьсядля собственного сына… Зачем же отдавать его хозяину?! И таким людям былодоверено воспитание молодых душ, будущего русской армии, в большинстве своемдетей из дворянских семей, не привыкших к такому обращение, часто дажеизбалованных вниманием к себе! И немудрено, что из подобных учебных заведенийвыходили озлобленные, грубые, никчемные солдафоны, часто растерявшие всечеловеческое, что у них было. Такое воспитание не приносило никакой пользы, авред от него был очевиден.
1.3 Влияние среды, коллектива сверстников
Но была и другая, даже более жестокая сторона жизни кадетов — отношения воспитанников между собой, основанные на культе силы, которые моглиродиться только в обстановке полнейшего равнодушия к детским судьбам со сторонывзрослых. Все кадеты делились на угнетателей и угнетенных, редко кому удавалосьостаться вне этих категорий, сохранить свою независимость. В средевоспитанников вырабатывался свой жаргон, своя оригинальная этика, одним из правилкоторой было «начальник — враг», и все его действия предпринимаются только длятого, чтобы всячески стеснить кадетов. Эти обычаи и правила передавались изпоколения в поколение и были намного прочнее всех преподавательских ухищрений.«Это уже из одного того было видно, что если и поступал в число воспитателейсвежий, сильный человек, с самыми искренними и гуманными намерениями, то спустядва года (если только он сам не уходил раньше) он опускался и махал рукой напрежние бредни» (II, 42), идействительно начинал относиться к воспитаннику, как к врагу.
Любой старший кадет имел над собственностью малыша огромныеправа: все решала сила. Гостинцы, приносимые из дома, тут же вырывались из рук,но большинства вещей старики не имели права касаться. Воровство было единственнымпреступлением, о котором доводилось до сведения начальства, кроме того, надвором проводился самосуд, который был гораздо страшнее административныхвзысканий. Если кто и грешил этим, то потом зарекался на всю жизнь. Кроме праванад собственностью, старичок имел права и над «животом» малыша, то есть могподвергнуть его всяческим физическим унижениям. Малыши все переносили, терпели,не жаловались.
Некоторые старики брали малышей под опеку: защищали отдругих, но сами безраздельно пользовались их гостинцами, заставляли чиститьсапоги.
Классы угнетателей и угнетенных, в свою очередь, делились наподклассы. Среди угнетателей были «форсилы», «забывалы», «отчаянные»,«солидные», «силачи».
«Форсила» редко бил новичка по злобе или ради вымогательства,ему доставляло удовольствие чувствовать свою силу, видеть трепет изамешательство младших.
Гораздо страшнее были «забывалы». Они избивалипервоклассников из мести и корыстолюбия, шутки их носили жестокий характер ивсегда оканчивались синяком на лбу жертвы или кровотечением из носу.
Но и «забывалы» были ангелами в сравнении с «отчаянными» — божьим бичом для всей гимназии, начиная с директора и кончая самым последниммалышом. Они отличались растрепанным внешним видом, «никому не спускали», дажевоспитателям, гордились тем, что могут вынести все наказания. Дождавшись, когда«отчаянный» останется в одном классе на третий год, его отправляли вЯрославскую прогимназию (куда ссылали из всех гимназий России все, что было вних неспособного и порочного), а та спроваживала их в Вольскую прогимназию, окоторой ходили самые ужасные слухи. А «отчаянные» часто даже бравироваливозможностью попасть туда: «Ну что ж, в Вольскую так в Вольскую!» (III, 47).
Физиономии трех «отчаянных» — Грузова, Балкашина и Мячкова — еще много лет после окончания корпуса снились Буланину как самый страшныйкошмар. Все трое, взятые в гимназию из какого-то благотворительного пансиона,никогда не знавшие ласки, жестоко измывались над слабыми, которые, в своюочередь, мечтали вырасти и занять их место. Получался заколдованный круг.
К категории угнетателей можно было причислить и «солидных»:дети из зажиточных семей, сильные и важные, заботящиеся о своей наружности,блистающие светскими манерами, создающие моду в своем кругу, они выдумали себеязык и походку, но для мальчишек большой угрозы не представляли, лишь в редкихслучаях они позволяли себе дать затрещину новичку.
Еще снисходительней относились к малышам «силачи». Онидовольствовались добровольными приношениями, ничего не отнимали, обижатьмаленьких считали ниже своего достоинства. Драка была для них единственнымспособом доказать свою силу.
Среди «угнетаемых» также были свои подразделения: «фискалы»,«зубрилы», «рыбаки», «подлизы».
Большего преступления, чем фискальство, в гимназии не было. С«фискалом» никто не общался, его только дразнили. Как страшно было попасть вэту категории! Невольно выдав какой-нибудь незначительный «секрет», объяснивпоявление синяка под своим глазом, попадал кадет в «фискалы». «Одному Богуизвестно, как калечила их в нравственном смысле гимназия и какой отпечатокклало на всю их жизнь вечное истерическое озлобление, поддерживаемое в нихбеспощадной травлей целого возраста» (III, 54). Доведенный до крайности, он фискалил уже им назло, несмотря на то,что его будут бить. В конце концов, его «накрывали», то есть били ночью пододеялом до такой степени, что оказывался в лазарете. Один раз страшную картинуизбиения наблюдал Буланин; ужас и жалость смешались в голове Миши, потрясениеосталось на всю жизнь.
«Зубрилы» каждый вечер, часами, ничего не понимая, повторялиодну и ту же фразу, стараясь избежать «единицы».
Больше всего вызывали сожаление «рыбаки» — мальчики,страдавшие нередким в этом возрасте недостатком — неумением вовремя просыпатьсяночью. По сути дела, это — болезнь, им бы помочь, отнестись к ним соснисхождением, но и товарищи, и начальство делали все от них зависящее, чтобыони никогда не забывали о своем недостатке. И из «рыбаков» вырасталинесчастные, забитые люди, которые ёсюсвою жизнь чувствовали себя ущербными и виновными перед всемиостальными.
Были и свои «тихони», такие же, как во всех учебныхзаведениях, и «подлизы», которые быстро избавлялись от своего недостатка:шутить с большинством опасно.
«Так сортировала эта бесшабашная своеобразная мальчишескаяреспублика своих членов, закаляя их в физическом отношении и калеча внравственном» (III, 65) — пишетКуприн в своей повести.
Вот в эту среду и попал Миша Буланин. Все эти ужасы не обошлиего стороной: начиная с оторванной пуговицы и до момента, когда он попал в разряд«отчаянных».
Много выпало на его долю колотушек, голодных дней,невыплаканных слез и невысказанных огорчений. С самого начала он попал врабство к одному из «отчаянных» — Грузову, которому должен был три рубля за«волшебный фонарь». Жалея мать, понимая, что ей трудно будет оторвать от семьиэти деньги, он ни словом не заикнулся ей о своем долге, а вместо этогорасплачивался гостинцами, обедами, чистил сапоги, сносил любые унижения, аГрузов и не собирался признавать, что долг выплачен. В этой среде Мишаозлобился сам, и из ласкового, тихого мальчика получился еще один сорванец.Педагогика сделала очередную ошибку: недосмотрела и упустила момент, когдаможно было помочь и что-то исправить. А мать, изредка видя сына (его постояннолишали отпуска), лишь «выговаривала ему о том, каковы бывают дурные мальчики икакими должны быть хорошие мальчики, о пользе труда и науки… Все это былизолотые, но ужасно скучные и неубедительные истины» (III, 70). «Впечатлительный, искренний мальчик, сколькохватало сил, противился огрубляющему и развращающему влиянию кадетскогокорпуса. Эта среда была способна коверкать и мять даже очень сильные характеры»14,- подчеркивает А. А. Волков.
И у Буланина не достает сил для сопротивления, он привыкает ксвоему положению, уже не мечтает его изменить, а лишь утверждает свою репутацию«отчаянного», сделав очередную глупость — «покушение на косичку воспитателя»,за что приговаривается к телесному наказанию розгами. И вот — самое страшноедля Буланина, громом поразившее его. «Он в маленьком масштабе испытал все, чточувствует преступник, приговоренный к смертной казни… он думал о том, что вотсто человек остались счастливыми, радостными, прежними мальчиками, а я один,один буду казнен» (III, 72). Мишарассчитывает на ангела божия с неба, но чудо не произошло. Двое дядек спустилис него панталоны… И «было ужасное чувство, самое ужасное в этом истязанииребенка, — это сознание неотвратимости, непреклонности чужой воли. Оно было втысячу раз страшнее, чем физическая боль» (III, 72).
Переживания мальчика перед экзекуцией — самая потрясающая,самая сильная сцена всего произведения. Что может быть страшнее для ребенка?Неважно уже, что дальше, главное — что большего потрясения не будет. Этонаивысшая точка, и на этой ноте заканчивает Куприн свое произведение: «Прошлоочень много лет, пока в душе Буланина не зажила эта кровавая, долго сочившаясярана. Да, полно, зажила ли?» (III,72).
Нет, не зажила и не заживет никогда. Еще долго будетвздрагивать уже взрослый человек при воспоминании об этом. Хорошо, если нашлисьсилы пережить этот ужас. А сколько их, ребят, наложивших на себя руки? (Куприноб этом не пишет, но об этом можно предположить). Сколько их, оставшихся жить,но навсегда искалеченных морально?!
Эта рана не зажила, ведь впечатления детские гораздо сильнеевпечатле-ний взрослого человека. Рана не зажила и у Куприна. В 1937 году, когдаему было 54 года, он делает признание: «Воспоминание о розгах в кадетскомкорпусе осталось у меня на всю жизнь»15.
Может быть, поэтому он и написал эту повесть. Вся системавоспитания в кадетском корпусе вызывала отвращение, против нее Куприн выступал,с ней боролся, отстаивая права ребенка, мечтая о прочной родственной связимежду воспитателями и воспитанниками.
1.4 Озлобление как результат воспитания
То, что происходило тогда в учебных заведениях, в частности,в кадетском корпусе, воспитанием назвать нельзя. Выросшие в атмосфережестокости, воспитанные на розгах и карцере, люди, вышедшие из корпуса, а затемиз юнкерских училищ, применяли те же методы по отношению к подчиненным(солдатам), поркой подготавливали их служить Отечеству. «Из военных гимназийвыходили будущие истязатели солдат, насильники и садисты, циники и невежды»16,которыми так густо будет заселена повесть «Поединок». Редко воспитанники сохранялив себе что-то человеческое, но если их не ломало учебное заведение, их ломалаармия. Умные., чистые, романтически на-строенные юноши (это после-то всего)обречены были на гибель.
О результатах воспитания будущих офицеров мы еще поговорим,рассматривая повесть «Поединок».
Глава 2. «Юнкера»: вторая ступеньподготовки
будущих офицеров
2.1 Идеализация быта как отличительная черта романа
Вторым произведением, которое мы условно включили в нашутрилогию, является роман «Юнкера». Он тесно взаимосвязан с «Кадетами» и«Поединком», так как изображает второй этап формирования личности будущегоофицера. «Повесть эта представляет собой отчасти продолжение моей же повести«На переломе» («Кадеты»)17, — писал Куприн в 1916 году. Но этопроизведение резко отличается своим пафосом. Это объясняемся в первую очередьтем, что «Юнкера» были написаны Куприным в эмиграции. Взгляд стареющегописателя на свою юность становится идеализированным. Видимо, после столькихизменений в общественной жизни России, в жизни самого Куприна им овладеваетсентиментальное настроение. Находясь вдали от Родины, от всего, что когда-тобыло близко писателю, автор «Юнкеров» вспоминает прошлое, им оно ему кажетсяпрекрасным, несмотря на отдельные недостатки.
«Здесь я весь во власти образов и воспоминаний юнкерскойжизни с ее парадною и внутренней жизнью, с тихой радостью первой любви и встречна танцевальных вечерах со своими «симпатиями». Вспоминаю юнкерские годы,традиции нашей военной школы, типы воспитателей и учителей. И помниться многохорошего»18 .
Когда читаешь роман «Юнкера», то кажется, что его написалсовершенно другой человек, не автор «Кадетов» и «Поединка». И этот человекполемизирует с Куприным, с обличительной направленностью этих двух произведений.Люди и время здесь показаны под иным углом зрения. Не то, чтобы в «Юнкерах»вовсе отсутствовали обличительные оценки, — они есть, особенно в начале романа,где описываются последние дни пребывания в корпусе кадета Александрова, хотязначительно смягчены, к концу же романа они практически исчезают.
Едва коснувшись неприглядных сторон юнкерского быта, авторсразу же, нередко противореча фактам и самому себе, спешит выдвинуть извиняющиеобстоятельства. Куприн приписал своему герою то, что сам временами думал орусской армии в эмиграции. Писатель в этом произведении вносит некоторыекоррективы в свои прежние смелые суждения. Да и могло ли быть иначе? В годы,когда был написан «Поединок», Куприн и те люди, которые сейчас тоже находилисьрядом с ним, в эмиграции (или, лучше сказать, большинство из них), были поразные стороны баррикады. Он — демократ, обличал общественные устои, которымитак гордилось дворянство и правящая верхушка. А сейчас — он вместе с ними, а «вчужой монастырь со своим уставом не ходят» — надо менять свои взгляды, как-топодстраиваться под ту жизнь, которую выбрал, оказавшись на перепутье.
Кроме того, нельзя же остаться без родины на чужой стороне, втой жизни, которую он сам называет «ненастоящей». «Пока новая Россия мнится емувраждебной и чужой, он «хватается» за старую Россию, как за соломинку… Таквозникает и ширится в творчестве Куприна эмигрантских лет тема родины,искусственно «очищенной» от скверны… Это Россия с парадного хода»19 — отмечает А. Волков.
Может быть, и эти факты повлияли на содержание романа. Нооднозначно говорить нельзя. Нам сейчас, через много лет, трудно понять, что жедвигало писателем, так круто изменившим свой взгляд на методы воспитаниябудущих офицеров, на нравы и обычаи военной среды.
И по сути своим романом «Юнкера» Куприн поставил читателей втупик, заставил их сомневаться в том, где же правда: в «Кадетах», «Поединке»или «Юнкерах». Поставим этот вопрос и мы, и впоследствии попытаемся ответить нанего. А пока обратимся к содержанию этого произведения.
2.2 Три стороны жизни юнкера Александрова
В романе главное внимание сосредоточено на трех моментахжизни воспитанника юнкерского училища Алеши Александрова: зарождающейсяюношеской любви, увлечении искусством и буднях закрытого военного учебногозаведения. Роман печатался по мере продвижения работы над ним по главам в течениепяти лет с 1927 по 1932 год. Может быть, именно поэтому главы, каждая изкоторых воспроизводит эпизод из юнкерской жизни, непрочно связаны между собой,их последовательность не всегда обусловлена развитием сюжета — «историей ростаи организации характера».
«Куприн часто «перескакивал» в процессе писания от главы кглаве, словно еще неясно представлял себе, на какое место поставить каждую из них- в середину или к началу романа»,20 — замечал Ф.И. Кулешов. Многиеисследователи отмечают, что главы не подчинены друг другу, в них встречаютсяненужные повторения, как, например, о командире роты юнкера Александрова: «Этокомандир нашей четвертой роты капитан Фофанов, а по-нашему Дрозд» Кроме того,исследователи, и в частности Ф.И. Кулешов, отмечают, что «в романе произвольносмещена хронология»21. Сердечные увлечения Алеши, его писательскийдебют отнесены к первым месяцам пребывания героя в военном училище, и эти главычрезмерно растянуты, перегружены мелкими событиями, а более важные сокращены.Страницы же, рассказывающие о втором годе пребывания, похожи на хронику. Третьячасть романа вообще отработана меньше двух предыдущих. Создается впечатление,что она писалась с трудом, без увлечения, словно для того, чтобы досказатьдвухлетнюю жизнь юнкера Александрова.
Но присмотримся ближе к тому, что происходит в «Юнкерах».
2.2.1 Поэзия юношеской любви
Роман начинается описанием приезда кадетов, окончивших полныйкурс, в корпус, в последний раз перед тем, как они станут полноправными юнкерами.Александров идет по исхоженным и избеганным много раз дорогам и вспоминаетпрошедшие в корпусе годы, тот случай, когда его, общепризнанного шалопая,капитан Яблукинский отправил в карцер, но на этот раз незаслуженно. ГордостьАлександрова взбунтовалась: «Почему я должен нести наказание, если я ни в чемне виноват? Что я Яблукинскому? Раб? Подданный?., пусть мне скажут, что якадет, то есть врод$ солдата, и должен беспрекословно подчиняться приказаниямначальства без всякого рассуждения? Нет! Я еще не солдат, я не принималприсяги… Итак: я совсем ничем не связан с корпусом и могу его оставить влюбую минуту (VIII, 205). И он обманом покидает карцер.
С первых страниц нам кажется, что мы попали в ту жеобстановку, которая была изображена Куприным в «Кадетах». Но, несмотря на то,что мы снова в кадетском училище, мы не узнаем его: краски не такие мрачные,острые углы сглажены. В «Кадетах» не было случая, когда к воспитанникуобратились бы с добрым словом, советом, пытаясь помочь ему. А здесь инаяситуация. Вот, например, штатский учитель Отте пытается спокойно и вежливообъяснить взволнованному юноше ситуацию, урезонивает поручика Михина. Номальчик опять отправлен в карцер, хот виновник свиста признался, и ротанедовольно гудела. И тут в повествование включается эпизод, в которомрассказано о двух случаях бунта кадетов: первый по поводу кулебяк с рисом былрешен мирным путем, а в соседнем корпусе недовольство переросло в восстание ипогром, которые были прекращены с помощью солдат. Один из зачинщиков отдан в солдаты,многие воспитанники были изгнаны из корпуса. Автор делает вывод: «И правда: снародом и с мальчиками перекручивать нельзя...» (VIII, 209). Здесь проскальзывает интонация прежнегоКуприна, а потом он снова «надевает розовые очки».
Приезжает мать, начинает укорять Алешу, вспоминает побег изРазумовского училища (интересно, что его вызвало?). Потом разговор сосвященником корпусной церкви, отцом Михаилом, который просто и мягко говорит сподростком о любви к матери, признает несправедливость Яблукинского, незаставляет Алешу просить прощения. И эта ласка и доброта на всю жизньзапомнятся Александрову, и, уже став знаменитым художником, приедет он кстаренькому отцу Михаилу за благословением.
В ситуации разобрались, ребенка поняли, кадет доволен исходом,видно явное внимание к личности подростка, несмотря на все «но». Это уже не кадетское училище, в которомучился Буланин, хотя и здесь встречаются те же персонажи, например, дядькаЧепуха.
Попрощался Александров с училищем. И вот он без пяти минутюнкер. Здесь впервые появляется на страницах романа женский образ, и тема любвистановится одной из ведущих. Страницы об интимных переживаниях героя,безусловно, являются самыми лучшими в романе. Его первое, летнее увлечение — Юлия, «непостижимая, несравненная, единственная, восхитительная, волоокаябогиня» (VIII, 217). Такие эпитеты дает ейвлюбленный кадет. А он? Он, конечно, ничтожен по сравнению с ней, некрасив исовсем еще мальчишка. Несмотря на обожествление Юлии, Александров не забываетпочтить вниманием и ее младших сестер Ольгу и Любу. Страдания, стихи,посвященные даме сердца, ревность и ссора с противником, а потом вновьвоскресение надежды, первые поцелуи, первый бал в юнкерском училище, которыйразрушает мечты героя.
Послав к Синельниковым три билета, Александров ожидает приездаЮлии и ее сестер, но приезжают только младшие. Оленька сообщает ему, что Юлиявыходит замуж за человека вполне обеспеченного, который давно за ней ухаживает.Но Алеша спокойно воспринимает эту новость и тут же признается в любви Ольге.
Герой постоянно испытывает потребность кого-нибудь любить:его разбуженное сердце уже не может жить без любви, ему необходимо рыцарское преклонениеперед женщиной. «Влюбляется он быстро, влюбляется с такой же наивной простотойи радостью, с которой растут травы и распускаются почки»22, — пишетв своем исследовании Ф.И. Кулешов.
Его «возлюбленных» трудно перечислить. Александров мог бытьвлюбленным одновременно в двух-трех девушек и мучился вопросом, в какуювсе-таки больше? Каждый раз он думал, что это сильное, настоящее чувство, навсю жизнь. Но проходило время, и была новая любовь и слова «до гробовой доски».
Нельзя сказать, что Александров выглядел романтическимгероем-воздыхателем, чистым, целомудренным юношей. Вспомним хотя бы приключениево ржи с крестьянкой Дуняшей или упоминание о связи с женой лесника Егора — Марьей, «красивой, здоровой бабой». Но с другой стороны, он не был распущенными нравственно испорченным, не играл в «дон-жуана». Влюбляясь, Александров недумал, что это очередная интрижка или приключение. Он любил пылко и искренне.
Вслед за первой любовью последует вторая. (Глава так иназывается «Вторая любовь»). Алеша мучается, в какую из сестер Синельниковыхвлюбиться теперь: в Оленьку или Любочку? «В Оленьку», — решает он и обещаетпосвятить ей «сюиту», которая вскоре будет напечатана в одном журнале. Нопроизошла досадная ошибка, и надежды на взаимность были потеряны.
Самые замечательные и яркие главы романа посвящены любвиАлексея к Зине Белышевой («Екатерининский зал», «стрела», «Вальс», «Письмолюбовное»). Они описывают окружающее через призму романтического восприятияюнкера Александрова. С момента его приезда в Екатерининский институт,впечатления переполняют его. Все кажется сказочно-прекрасным, начиная слестницы и заканчивая парадной залой. В описаниях господствуют такие эпитеты,как «поразительный», «необычный», «великолепный», «изящный», «прекрасный». Иголос девушки, который слышит Алексей, тоже «необыкновенной звучности», фигура«воздушная», лицо «неповторяющееся», улыбка «ласковая», губы «совершеннойформы». Он уже корит себя за былые увлечения, называя их забавой и игрой, «нотеперь он любит. Любит!., теперь начинается новая жизнь в бесконечности времении пространства, вся наполненная славой, блеском, властью, подвигами, и все этовместе с моей горячей любовью я кладу к твоим ногам, о возлюбленная, о царицадуши моей!» (VIII, 328).
Возникновение и развитие любовных чувств, выражаемых блескомглаз, особенным взглядом, жестом и тысячью мельчайших неуловимых примет, сменанастроения, — все это мастерски изображает Куприн, все — от первого танца дообъяснения в любви и планов на будущее: «Вам дожидаться придется меня околотрех лет» (VIII, 382).
Этот разговор произошел в марте. А после проходит более трехмесяцев, а Александров после стольких мечтаний ни разу не вспоминает о Зинаиде,о своей клятве жениться. Ни одной встречи, ни записки! Почему же забывает юнкеро предмете своей страсти? И забывает ли? Скорее всего о ней забывает писатель,который стремиться как можно быстрее закончить повествование и сводит на нетпрекрасную историю любви, не досказав ее хотя бы намеками, не мотивируя стольстранное поведение юнкера. Читатель до последних страниц ждет продолжения, норазочаровывается так и не увидев его. «Последние страницы романа рождаютощущение незавершенности сюжета и скороговорки в повествовании: исчерпанрассказ о пребывании героя в стенах училища, но нет даже намека на возможнуюразвязку его интимной драмы»23, — пишет автор монографии «Творческийпуть Куприна» Ф.И. Кулешов. И он прав: читатель, который привык к блистательнойманере письма Куприна, к его отточенности и продуманности, в недоумении: что жепроизошло? Автору «Юнкеров» изменяет его мастерство: несмотря на фактическуюзавершенность романа, он кажется не дописанным. Но вместе с тем мы все жеузнаем и прежнего Александра Ивановича: верный себе, он и в «Юнкерах»прославляет возвышенную земную любовь как чудесную песнь человечества, самуювеликолепную и неповторимую.
2.2.2 Увлечение искусством
С интимными переживаниями влюбленного героя внутренне связаныи творческие искания. Еще в детстве проявился талант Александрова, и он мечталсделаться поэтом. С юмором рассказывает Куприн о детских стихотворных опытахАлексея и приводит в качестве примера свои детские стихотворения, приписав ихсвоему герою:
Скорее, о птички, летите
Вы в теплые страны от нас,
Когда вы опять прилетите,
То будет весна уж у нас… (VIII, 274)
По просьбе матери Алеша часто читал их гостям, онивосхищались, успех льстил его самолюбию. Когда Александров вырос, он сталстыдиться своих стихов и пытался выразить себя в прозе, и, подражая Ф. Куперу,написал роман «Черная Пантера» (из быта североамериканских дикарей племениваякса и о войне с бледнолицыми), который был насыщен экзотикой, полностьюнадуман, писался тяжело и был в конце концов продан за полтора рублякниготорговцу. Лучше удавались герою акварельные картинки и карикатурыкарандашом на учителей и товарищей. Но этот вид творчества в то время малопривлекал юношу.
Попытки писательства продолжались. О том, что литературныйталант у него все-таки имелся, говорили его классные сочинения, оцениваемые на«полные двенадцать баллов» и нередко читавшиеся вслух для примера. От прозыАлеша снова переходит к поэзии. Пытается делать переводы стихотворений немецкихромантиков, но они выходят «грузными». Он делает новые и новые попытки, ипохвалы товарища Саши Гурьева тревожат его самолюбие. Алеша решается напоследний опыт: перевести маленькую поэму Гейне «Лорелея» и сравнить свойперевод с переводами маститых художников слова. Александров сам понимает, чтоего перевод несовершенен и, желая испытать всю горечь неудачи, дает перевод наоценку учителя немецкого. Тот хвалит юнкера, отметив его несомненныелитературные способности. Но как все в юности тщеславны! Просто хорошо и неболее! Какой позор! «Конечно на веки вечные мое писательство» (VIII, 280). Но мысль о славе не захотелаоторваться от воображаемого Александровым писательского волшебного мира.
Однажды летом на даче у старшей сестры Алеша знакомится с ДиодоромИвановичем Миртовым, знаменитым русским поэтом, человеком нервным иэкзальтированным, который советует юноше пробовать создавать прозу, отметив егонаблюдательность, обещает посодействовать в напечатании рассказа. И поощренныйинтересом к своему творчеству, Александров соорудил сюиту «Последний дебют»(почему сюита, он и сам не знал — просто нравилось это иностранное слово). Иписал он о вещах и чувствах, неизвестных ему: театральный мир, трагическаялюбовь, окончившаяся самоубийством… Поставил подпись Алехан Андронов и принесМиртову, тот похвалил, поздравил с посвящением в «рыцари пера». И вот моментславы: сюита напечатана, друзья поздравляют автора, он горд и счастлив! А утромнезадачливого писателя отправляют в карцер. Из триумфатора он вновь превращаетсяв «жалкого фараона». Сидя там, после долгих объяснений и раздумий, Алешаприходит к выводу, что весь его рассказ (сюита) глуп, надуман, в нем многокорявых тусклых мест, натяжек, тяжелых оборотов, все персонажи неживые.
А тут еще Венсан, чтобы скрасить часы скуки товарища,приносит ему повесть «Казаки» Л.Н. Толстого. И Александров поражен тем, что«обыкновенный человек… самыми простыми словами, без малейшего трудаминапряжения, без всяких следов выдумки взял и спокойно рассказал о том, что видел,и у него выросла несравненная, недосягаемая, прелестная и совершенно простаяповесть» (VIII, 293). А его сюита высосана изпальца, в ней нет, абсолютно нет жизненной правды.
Такой критический вывод не мог прийти в голову юноше, этосамопризнание выведено из писательского опыта самого Куприна, а он приписывает этизрелые мысли Александрову. Молодой человек не мог бы так требовательноотнестись к себе и сформулировать принцип жизненной правды. Ведь он сампризнавался в том, что творчество Шекспира, Гете, Байрона, Гомера, Пушкина,Данте — великое чудо, которого он не понимает, хотя с благоговениемпреклоняется перед ним.
«Александров вообще не испытывает органической потребности вглубоких раздумьях, в философских размышлениях, они — выше его возможностей. Прекрасноев искусстве и прекрасное в природе он воспринимает бездумно, с почти детскойнепосредственностью… В попытке Куприна принудить Александрова — натуруисключительно эмоциональную — заняться «философией искусства» проявиласьавторская тенденция чуточку приподнять героя романа»24, — делаетметкое замечание Ф.И. Кулешов.
И действительно, более тщательно исследуя духовную жизньмолодого юнкера, мы придем к выводу об ограниченности его умственных интересов.Он мало читает: в училище он прочитал только «Королеву Марго» и повесть Л.Толстого «Казаки», да и то со второй познакомился случайно, а до училищаувлекался произведениями Дюма, Шиллера, Скотта, Купера, то есть читал те книги,над которыми не надо было много размышлять. Правда, однажды он сделал попыткупрочесть Добролюбова «как писателя запрещенного», но осилить его целиком никакне смог — от скуки не дотянул и до четверти книги.
И это очень характерно для героя романа: нередко емунедостает выдержки, усидчивости, терпения в серьезных делах. Он недурно рисует,но об этом мы узнаем лишь в порядке информации, ничего не сказано о его занятияхэтим видом творчества, кроме того, что Александров брал уроки у Петра ИвановичаШмельнова. Упоминается о любви юнкера к театру, но нет ни одного посещениякакого-либо драматического представления. Может быть, все это и было в жизниАлександрова, но оставлено писателем за кадром, как незначительное в духовномстановлении молодого человека.
А что же важно? Балы, званые вечера, танцы, каток. Картиныэти ярки, подробны, впечатляющи. Здесь явно чувствуется любование юнкера всейэтой легкой, беззаботной жизнью, восхищение собственным изяществом исветскостью. Складывается впечатление, что Александров — человек неспособный ксерьезным занятиям, его образ далек от образа правдоискателя Ромашова из«Поединка», он инфантилен и мало интеллектуален. Первый на катке и вфехтовальном зале, в танцклассе и на параде, Александров далек от интересовпередовой русской молодежи. Получается, что в центре романа не внутреннее,духовное развитие формирующейся личности, искания ее места в жизни, раздумьянад участью народа (что было предметом внимания в «Поединке»), а лишькартины внешнего бытия юноши, в чередовании проказ и наказаний, спортивныхи светских подвигов, волнений первой любви. И, может быть, именно поэтомуисследователь творчества А.И. Куприна И.В. Корецкая в своей монографии делаетвывод: «Хотя автор назвал «Юнкера» романом, это по сути дела, лишь сюитазарисовок корпусной и городской жизни, ярких и мастерских по форме, но не дающихсколько-нибудь широкого отражения тогдашней действительности»25. Думается,что, несмотря на множество удачных образов и сцен, этот вывод верен. Так,например, изображение Москвы занимает в романе большое место, но оно дано вбытовом плане, причем его социальные границы невелики: быт юнкерского училища,жизнь воспитанниц Екатерининского института. В основном это жизнь москвичейсреднего достатка: балы, каток, бег троек по заснеженным улицам, разгульнаямасленица, традиционный торг на Красной площади.
2.2.3 Будни закрытого военного учебного заведения
Конечно, более ярко и подробно нарисован быт юнкеров. Этатема более всего связана с двумя другими произведениями условно созданной намитрилогии — «Кадеты» и «Поединок». От быта, условий жизни в кадетском корпусеавтор переходит к описанию быта юнкерского училища — второй ступени в военномобучении и воспитании будущих офицеров. Много в этих произведениях общего, ноеще больше отличия, хотя бы в подходе к описанию нравов, обычаев, условий жизнивоспитанников. Еще раз заметим, что в «Юнкерах» жизнь в военном учебномзаведении сильно идеализирована.
«Начало романа, где описываются последние дни пребывания вкорпусе кадета Александрова, в несколько смягченном тоне, но все же продолжаеткритическую линию повести «На переломе». Однако сила этой инерции очень быстроистощается, и наряду с интересными и верными описаниями жизни училища все чащезвучат хвалебные характеристики, слагаясь постепенно в ура-патриотическоевоспевание юнкерского училища»26, — подчеркивает А. Волков.
Но, несмотря на попытки завуалировать действительность, онавсе же проглядывает неоднократно сквозь строки романа через какие-то намеки,случайные штрихи, фразы. Куприн — опытный писатель, — и он не мог изменить своемировоззрение, зачеркнуть все свое творчество, в частности его вершину — «Поединок», а также «Кадеты» и множество рассказов, написанных на военную тему,которые проникнуты критическим отношением к царской армии, к воспитанию будущихофицеров, их жестокости, серости.
Обратимся же к дальнейшему анализу текста романа «Юнкера».
Итак, простившись с кадетским корпусом, где Алексей провелвосемь лет (два года в одном классе), он становится воспитанникомАлександровского юнкерского училища Самым ярким впечатлением первого дня сталата минута, когда Александров узнал, что принадлежит к разряду «фараонов».«Почему же я фараон?» (VIII,227) — спрашивает он и узнает, что так называют всех первокурсников, авторокурсники — это «обер-офицеры».
Глава пятая так и называется «Фараон», и в ней подробно рассказываетсяо том, как втягивались бывшие кадеты в режим юнкерского училища: «… с трудом,очень медленно и невесело» (VIII,228), а дальше идет смягчение этой фразы.
В Александровском училище нет грубого и даже унизительногообращения старшего курса с младшим: свободолюбивая Москва не признаваластоличных «штучек». Здесь свои правила: не издеваться над младшими, но все жедержать их на определенном расстоянии, кроме того, каждый второкурсник долженвнимательно следить за тем «фараоном», с которым год назад ел одну и ту жекорпусную кашу, чтобы вовремя «остричь или подтянуть».
А из следующей главы, «Танталовы муки», можно заключить, чтоюнкера первого курса подвергались в училище многочасовой «строжайшей» муштре.
Первое, что они должны были запомнить: каждый из них в случаенадобности может быть призван в состав действующей армии. Многому приходилосьучиться заново, например, строевому шагу. «Да, это были дни воистинуучетверенного нагревания. Грел свой дядька-однокурсник, грел свой взводныйпортупей-юнкер, грел курсовой офицер и, наконец, главный разогреватель,красноречивый Дрозд...» (VIII,239).
Все дни у юнкеров были сплошь загромождены воинскимиобязанностями и учением: «Учили строевому маршу с ружьем, обязательно соскатанной шинелью через плечо и в высоких казенных сапогах… Учили или,вернее, переучивали ружейные приемы» (VIII, 239). Но поднять двенадцати с половиной фунтовую пехотную винтовку заштык на вытянутой руке не мог никто, кроме первокурсника Жданова. Тяжеловато…А натаскивание в отдавании чести! В течение нескольких часов ходили покоридорам и отдавали честь. Да, действительно, трудно. «Конечно, — делаетоговорку Куприн, — эти ежедневные упражнения казались бы бесконечно противнымии вызывали бы преждевременную горечь в душах юношей, если бы их репетиторы небыли так незаметно терпеливы и так сурово участливы» (VIII, 240). Хотя они и могли резко одернуть своих птенцов,но злоба, придирчивость, оскорбление и издевательство совершенно отсутствовалив их обращении с младшими.
Но все рано или поздно заканчивается. Через месяц окончиласьусиленная тренировка «фараонов» на ловкость, быстроту, точность военныхприемов, и молодые люди, приняв присягу, стали полноправными юнкерами.Александров радуется красиво обтягивающей форме. Но времени у юнкеров больше нестало. Свободными для души и тела оставались только два часа в день. А потомначались уроки, которые часто ограничивались зубрежкой. Никогда потом незабывал Александров впечатлений от первых дней пребывания в училище, и если ужнастолько они врезались ему в память, то, наверное, не от сладкой и хорошейжизни. Об этом свидетельствует и та фраза, где Куприн говорит о своем герое:«Черных дней выпало на его долю гораздо больше, чем светлых» (VIII, 234). А в романе наоборот, большевнимания уделено светлым дням, пропорции не соблюдены. Куприн старается бытоставить в стороне, а на первом плане оказывается парадная сторона жизни.Тяжела ли военная служба? Нет, только сперва так кажется, с непривычки...
Прошло около двух месяцев. Из Александрова выработалсянастоящий юнкер. Служба уже не в тягость. «Живется юнкерам весело и свободно.Учиться совсем не так трудно. Профессора — самые лучшие, какие только есть вМоскве… Правда, однообразие чуть-чуть прискучивает, но домашние парады смузыкой… вносят и сюда некоторое разнообразие» (VIII, 250). Юнкера незаметно втянулись в повседневнуюказарменную жизнь с ее законами и традициями, обнаружили и свои прелестиучилищного быта: разрешалось курить в свободное время между занятиями(признание юнкерской взрослости), послать служителя за пирожными в соседнююбулочную. По большим праздникам юнкеров возили в цирк, театр и на балы. И хотяусловия жизни были не из лучших: «Учить лекции и делать чертежи приходилось вспальне, сидя боком на кровати и опираясь локтями на ясеневый шкафчик, гдележала обувь и туалетные принадлежности. По ночам тяжело было дышать, иприходилось открывать форточку на улицу» (VIII, 255), все это казалось пустяками, «все переносилавесело крепкая молодежь, и лазарет всегда пустовал, разве изредка — ушиб иливытяжение жилы на гимнастике, или, еще реже, такая болезнь, о которой почему-тоне принято говорить» (VIII,255).
Александров окреп физически. Трудность воинских упражненийотошла бесследно, «ружье больше не тяжелило», у него выработался «большой икрепкий шаг», и все сильнее становилось гордое чувство от сознания, что онявляется юнкером Третьего военного Александровского училища.
Мы видим, что почти за каждым критическим замечанием сразу жеследует фраза, которой Куприн стремиться смягчить неблагоприятное впечатлениеот описания быта и нравов училища. Писатель старается употребить болеебезобидные слова, например, не «тяжело», а «тяжеловато»: «тяжеловато после двухнедель почти безграничной свободы втягиваться юнкерам в суровую воинскую дисциплину...»(VIII, 374).
Можно ли все, о чем мы уже говорили, охарактеризовать однимсловом — «тяжеловато»? Почему же тогда «черных дней» было в жизни юнкеровбольше, чем «светлых»?
Сглаживает, еще как сглаживает углы Куприн, смягчает свою жекритику, известную всем читателем по его прежним произведениям.
И здесь же, в «Юнкерах», он рисует идеальную картинувзаимоотношений юнкеров и офицеров, начальства училища. «Наставники, они резкоодергивали своих птенцов и порою, чтобы расцветить монотонность однообразнойработы, расцвечивали науку острым, солдатским словечком» (VIII, 240), хотя в целом воспитание былострогим и мягким одновременно, дружеским, почти семейным.
Были, конечно, в училище и свои «гонители». Куприн этого неотрицает. Их было трое? Хухрик, командир первой роты Алкалаев-Калагеоргий, Пупи Берди-Паша, а по-настоящему командир батальона, полковник Артабалевский.«Его, должно быть, отлили из железа на заводе… Снабдить же его душой мастерпозабыл» (VIII, 244), — такое оригинальноесравнение дает Куприн для характеристики этого героя. Не знал он ни честолюбия,ни жалости, ни любви, ни привязанности, ни страха, ни стыда. Он, действительно,как машина: не хвалит и не делает выговоров, лишь спокойно наказывает «безсожаления и гнева». Мелким и придирчивым являлся офицер Дубышкин, но прозвищуПуп, честолюбивый, вспыльчивый, злой, он был настоящим предметом насмешек средиюнкеров, как и Хухрик, а нередко и Берди-Паша. Этих троих наставниковвоспитанники не любили, но терпели, «как божью кару».
Но в целом начальство училища было всеми любимо и уважаемо.По рассказам «старичков» знали юнкера бывшего начальника училища генералаСамохвалова, по прозвищу Епишка. Он любил своих воспитанников, и дажечрезмерно, защищал их, оправдывая многие проступки, делал множество поблажек,опекал, несмотря на то, что имел обыкновение «с беспощадной, бурбонскойжестокой грубостью обращаться с подчиненными ему офицерами, осыпая их вприсутствии юнкеров бесстыдными ругательствами...» (VIII, 242). Но воспитанники его ценили за «преданностьучилищу».
Нередко упоминается в романе капитан Фофанов, по прозвищуДрозд. Он был любимым командиром и воспитателем юнкеров. «Строгая птица, ножить с нею все-таки можно (VIII,228). Действительно, капитан требователен и суров. «Без отпуска», «карцер»,«дежурства и дневальства вне очереди» так и сыпятся из него в несчастливые дляюнкеров дни. И все это с величайшей вежливостью: «Юнкер Александров, будьтелюбезны, отправиться на двое суток под арест, с исполнением служебныхобязанностей» (VIII, 306). Но внеусловий, требующих крутой дисциплины, он «фамильярный друг, защитник ивсегдашняя выручка. Эти его милые черты хорошо знакомы.всем проказливымюнкерам четвертой роты...» (VIII,306). Дрозд воспитывал своих питомцев на повиновении, но правдивости, навзаимном доверии. Юнкера любили его за прямоту, честность, великодушие, заумение, несмотря на строгость, быть по-товарищески простым.
И такими были все офицеры. Весь коллектив училища — иначальство, и юнкера — выглядят дружными; юнкера всем довольны, жизнь ихзамечательна, нет между ними ни злобы, ни придирчивости, ни оскорбления, ниссор и обид. Они вежливы, хорошо воспитаны. Вся Москва гордится своими александровцами.
Хотя в романе и описана жизнь всего училища, юнкеров какмасса, в ней выделяются и конкретные лица. Все они не похожи друг на друга.
Вот, например, друг Александрова, Венсан, высокий, статный, внем «половина крови была французская», и нрава он был «веселого, подвижного,отличный танцор, фехтовальщик, блистающий прекрасными светскими манерами,умением поддерживать разговор. Дружба Александрова и Венсана с каждым днемстановилась крепче. На лекциях они всегда сидели рядом и помогали друг другу вучебе, приглашали на вечера, любительские спектакли, балы, делились своимисердечными тайнами: Александров рассказывал о своих чувствах к Зине, Венсан — освоем увлечении Машенькой Шелкевич и видами на будущее. «И тут сказываласьразность двух душ, двух темпераментов, двух кровей… Он (Александров) не думали даже не умел еще думать о том, в какие формы выльется в будущем его любовь» (VIII, 360). Венсан же не скрывал ни отсебя, ни от Александрова своих практических дальних планов о том, что Машабудет прекрасной женой, так как она умна, образованна и, кроме того, — богата.«Плохая вещь любовь в шалаше...» (VIII, 360), — говорит он, упрекая Александрова за его привычку парить воблаках.
Все юнкера индивидуальны: вот высокий фатоватый красавецБауман, нетерпеливый, бойкий на слово Каганов, подвижный Жданов, но все ониживут дружно, оберегая ревниво репутацию училища. Здесь, по утверждению автора,стерты даже социальные отличия, которые явно выступают в «Кадетах»(«солидные»): никто не смеялся над теми, чьи родители были бедны.
Но это в училище все равны, а за его стенами...? Гордые своиммундиром, юнкера презирают штатских и называют их «шпаками». Вот здесь ипроявились ростки той грубой манеры считать себя выше других, которую гневноосуждал Куприн в «Поединке». Здесь же это лишь «невинное чудачество», которое,однако, потом выльется в хамство, хулиганство и даже убийство людей, повинныхтолько в том, что он не военные. Но в «Юнкерах» писатель забывает об этом иулыбается, говоря о «шалостях» юнкеров.
Юнкерам не чужда и гордость своими славными предками ипобедами русского оружия. Они готовы отдать и свои жизни «за веру, царя иОтечество».
Интересна в этом отношении глава «Торжество», рассказывающаяо царском смотре, которая сплошь проникнута монархическими,верноподданническими настроениями.
Стоило царю приблизиться к юнкеру Александрову, как его душу охватилбурный восторг: «Какие блаженные, какие возвышенные, навеки незабываемыесекунды! Александрова точно нет. Он растворился, как пылинка, в общеммногомиллионном чувстве… Он ощущает волшебную силу, сверхъестественнуювозможность и жажду беспредельного жертвенного подвига» (VIII, 253).
2.3 Изменения в мировоззрении А.И. Куприна, отразившееся
в романе
Трудно поверить, что все этонаписал тот жечеловек, который в «Поединке» резко обличает царящие порядки! Стоит отметить,что, если в целом роман и отличается автобиографическим характером, то юнкерАлександров не похож на самого Куприна в годы его учебы в юнкерском училище,так как, судя по воспоминаниям, на писателя приезд царя в Москву в октябре 1888года не произвел столь сильного впечатления. Более того, за полтора года доэтого события он сочувственно изобразил тех, кто пытался убить царя(стихотворение «Сны»).
Как мы уже отмечали, Александров далек от запросов передовойрусской молодежи, его не интересует политика, он не задумывается о том, насколькоправильны мысли, которые прививались воспитанникам училища. Но событияобщественной жизни иногда врываются и в его жизнь. Вот, например, однажды вовремя студенческого бунта он слышит в адрес юнкеров: «Сволочь! Рабы! Профессиональныеубийцы, пушечное мясо! Душители свободы! Позор вам! Позор!» (VIII, 386). Эти слова кричал какой-то«бледный, изношенный студент». А много месяцев спустя Александров, припоминаяего слова, пытается мысленно опровергнуть их: «Он или глуп, или раздраженобидой, или болен, или несчастен, или просто науськан чьей-то злобной и лживойволей. А вот настанет война, и я с готовностью пойду защищать от неприятеля: иэтого студента, и его жену с малыми детьми, и престарелых его папочку имамочку. Умереть за Отечество. Какие великие, простые и трогательные слова!» (VIII, 387). Александров не понимает, да,по-видимому, и не способен понять того, что царская армия не только защищалаотечество от неприятеля во время войны, но была также и орудием в борьбе с«внутренними врагами». «Студент был прав, называя юнкеров «душителями свободы»,- пишет Ф.И. Кулешов, — и эту правоту доказал «Поединок»27.
Вообще, во всем произведении мы лишь дважды встречаемупоминание о социальных всплесках: злобные выкрики студента и бунт кадетовсоседского корпуса. Юнкера же не только не позволяли себе бунтовать, но иосуждали массовые восстания, так как обычно они носили безосновательныйхарактер.
Ничего не знали юнкера и о солдатах, руководить которыми импридется, «как я к этому важному делу подойду, когда специально военных знанийу меня только на чуточку больше, чем у моего однолетки, молодого солдата,которых у него нет совсем, и, однако, он взрослый человек в сравнении со мной,тепличным дитятей» (VIII, 421), — думает Александров. Во взглядах Куприна на русского солдата отразились отзвукибелых демократических воззрений. «Он, — думает Александров о солдате, — умеетделать все? пахать, боронить, сеять, косить, жать, ухаживать за лошадью, рубитьдрова и так без конца… Неужели я осмелюсь отдать все его воспитание в рукидядек, унтер-офицеров и фельдфебеля, которые с ними все-таки родня и свойчеловек?» (VIII, 421).
«Нет, если бы я был правительством, я бы распорядился: кончилюноша кадетский корпус в полк рядовым… учи солдат и учись у солдат, пройдивесь стаж от рядового до дядьки, до взводного, до ефрейтора, доунтер-офицера..., попотей, потрудись, белоручка, подравняйся с мужиком, а черезгод иди в военное училище, пройди двухгодичный курс и иди в тот же полкобер-офицером.
Не хочешь? — не надо, — иди в чиновники или в писаря. Пустьте, у кого кишка слаба и нервы чувствительны, уходят к черту, — останетсякрепкая военная среда» (VIII,421).
Перед отправкой в полк Александров заявляет: «Да, конечно же,нет в русской армии ни одного порочного полка. Есть, может быть, бедные, загнанныев непроходимую глушь, забытые… и огрубевшие полки, но все они не нижепрославленной гвардии» (VIII,399).
Из чего Александров заключил, что в солдатах живется хорошо,и что в России нет «ни одного порочного полка», если он ничего не знает обармии? Разгадка проста: тут, как и в некоторых других местах романа, Купринприписывает своему герою то, что временами сам думал о русской армии много летспустя. Видимо, как пишет Ф.И. Кулешов, «в эмиграции он, очевидно, еще большеукрепился в мысли, что светлый взгляд на канувший в вечность вчерашний деньявляется наиболее справедливым»28. И поэтому все воспоминания,которые легли в основу романа, были яркими, светлыми, так не похожими наодинокое, серое прозябание Куприна на чужбине.
И когда мы читаем в романе, что в голову Александровазапряталась печальная мысль: «Неужели все в жизни проходит и никогда невозвращается?» (VIII, 216), мы недолжны забывать, что это не мысли юноши, а мысли самого автора, зрелого и ужево многом разочарованного в жизни человека.
Через весь роман проходит лирический лейтмотив — тихая, щемящая грусть, неизменно пронизывающая собой всю ткань произведения ипридающая оттенок легкой элегичности.
У романа, конечно, немало достоинств: демократичностьвзглядов, прекрасный стиль и многое другое, что указывает на опытность и талантавтора. Но художественные особенности этого произведения не снимают его общей идейнойограниченности: изображены два года жизни героя, а мы видим только личныепереживания, и никаких общественных стремлений. Получается, что образАлександрова статичен в своем духовном развитии: каким он был в начале романа,таким и остался в конце. Отдельные сцены следуют друг за другом почтимеханически. Даже иногда возникает впечатление, что автор устал от своего романа.Это одно из самых критикуемых произведений Куприна, но тем не менее, этоправдивое повествование, в котором он продолжает развивать тему армии.
Глава 3. «Поединок»: результатвоспитания офицерства
«Поединок» — заключительное произведение, объединенное нами втрилогию. И хотя по хронологии написания оно предшествует роману «Юнкера», мыставим его на заключительный этап нашего исследования, так как здесь Купринпоказывает глубинные причины разложения русской армии, большая часть которыхсвязана с первоосновой — воспитанием будущего офицера. Это итог девяти лет,ушедших на обучение офицеров, который показывает, на что же способны бывшиекадеты и юнкера, вчера еще мальчишки, а сегодня — защитники Отечества,воспитатели солдат. Это первый роман о воспитании в специфической среде — всреде военных. До Куприна эта проблема всерьез не анализировалась.
По сути дела, это роман воспитания в квадрате: дурновоспитанные офицеры дурно воспитывают солдат.
Писатель прослужил в армии всего четыре года, но значение этогочетырехлетия в его творчестве велико. Не только крупнейшее создание Куприна«Поединок», но и весь обширный цикл его рассказов из военной жизни выросли наоснове наблюдений, накопленных за время пребывания в полку. Если же прибавить кэтим произведениям рассказы писателя, события которых происходят не в военной,а в гражданской среде, но действие развертывается в тех самых местах, гдепроходил армейскую службу Куприн, то значение проскуровских, волочисских,гусятинских впечатлений в его творчестве станет еще более несомненным. Однако,как это ни странно, именно об армейском периоде жизни Куприна менее всегоизвестно не только читателям, но и исследователям творчества выдающегосярусского писателя начала XXвека. «Никаких сведений об этом периоде его жизни, кроме официального послужногосписка, не сохранилось»29, — справедливо пишет П.Н. Берков в своейкниге о Куприне. Вот почему даже самые скупые и отрывочные данные о тойобстановке, в которой проходила военная служба Куприна, представляют огромныйинтерес.
В 1890 году после окончания Александровского военного училищаКуприн в чине подпоручика направляется в 46-й Днепровский пехотный полк.Провинциальная гарнизонная жизнь предстает перед писателем во всей своейнеприглядности. За парадным занавесом условностей. Свято оберегавшейсяофицерской кастой, за показной мишурой мундиров, за «светскими манерами»гарнизонных дам Куприн увидел вопиющее невежество и нищету духа. Он всемисилами возненавидел мещанское болото, которое угрожало засосать его самого.Годы жизни Куприна в Проскуровском военном гарнизоне характеризуютсяобостряющимся у него критическим отношением к царско-му офицерству, ко всемуукладу жизни мещан в мундирах и без оных — обывателей провинциальной России.Эту, лишенную не только высоких интересов, но и всякого смысла «растительную»жизнь Куприн реалистически изобразил в ряде произведений, увенчавшихся наиболеезначительным создание его таланта — повестью «Поединок».
3.1 История создания повести
«Поединок» подготовлен в творчестве Куприна целой группой рассказов,посвященных военной теме и написанных им на протяжении десятилетия — с 1894 по1904 год. Это «Дознание», «Ночлег», «Ночная смена», «Поход», «В казарме».Куприн в них обращается к изображению непривлекательности армейских (поход,дежурство, урок «Словесности» в казарме), делая как бы наброски к своей будущейповести. Эти рассказы были близки к очеркам, они давали возможность дляправдивого изображения быта армии, но целостной картины не создавали. Для этогонужно было большое эпическое произведение.
Замысел «Поединка» вынашивался Куприным долго, более десятилет. В 1893 году у Куприна возникла идея написать роман из жизни военных. Внедатированном письме к Н.К. Михайловскому, относящемуся к концу 1893 года,писатель сообщает: «Я пишу большой роман «Скорбящие и озлобленные», но никак немогу тронуться дальше пятой главы»30. Заключить, что роман«Скорбящие и озлобленные» был посвящен теме полковой жизни, можно из того, чтогерой «Поединка», подпоручик Ромашов, которому, как известно, Куприн придалавтобиографические черты, также пытался писать роман о военных: «Его тянулонаписать повесть или большой роман, канвой к которому послужили бы ужас и скукавоенной жизни» (IV, 175).
«По-видимому, «Скорбящие и озлобленные» — это был первыйвариант «Поединка», не удовлетворивший Куприна и потому брошенный», — заметитФ.И. Кулешов.
К новому большому произведению из жизни военных Купринобратиться лишь почти через десять лет, в 1902-1903 годах.
Однако пока Куприн обдумывал и собирал материал, произошлоодно литературное событие, доставившее ему немало огорчений. Немецкий писательФриц-Освальд Бильзе в 1903 году выпустил роман «Aus einer kleinen Garnison». Книга эта, ставившая своей цельюразоблачение грубого солдафонства, кастовой замкнутости и пошлого высокомерия итупости германской военщины, имела огромный успех. Уже в 1903 году в «русскомбогатстве» (ноябрь) и в 1904 году в «Образовании» (январь) появляются статьи,посвященные «маленькому гарнизону». В том же году выходит несколько переводовэтого произведения Бильзе.
Появление романа немецкого писателя и возникшая вокруг негошумиха произвели на Куприна тяжелое впечатление, он даже несколько раз бросалначатую им работу.
Но после некоторых колебаний и сомнений Куприн под влияниемМ. Горького приходит к выводу, что ему необходимо как можно скорее осуществитьсвой замысел. Он уезжает в Балаклаву, где работает над начатым романом. Однакоход работы не удовлетворял писателя, и он, пожив некоторое время еще в Одессе(оттуда привез несколько написанных глав), возвратился в Петербург. М.К.Куприна — Иорданская, как известно, была одним из самых главных критиковтворчества Куприна, пристально следившая за ходом работы над «Поединком». Икогда, читая привезенные из Крыма написанные главы, писатель добрался до пятой,жена вдруг заявила, что монолог героя -это в точности Чехов, его «Три сестры».Это привело Куприна в негодование, и, стиснув зубы, он стал рвать рукопись накуски. Только через три месяца, извиняясь, писатель скажет, что в тойуничтоженной рукописи «было кое-что недурно»32. И тогда МарияКарловна молча пройдет и протянет склеенные ею ночами страницы. Но к работе над«Поединком» Куприн вернется только через долгих полтора года.
По словам М.К. Куприной — Иорданской, работа над повестьюособенно усилено протекала зимой 1905 года.
Работа над «Поединком» шла у Куприна, как мы видим, неособенно успешно, и в том, что произведение было завершено, большая заслуга М.Горького, вовремя оказавшего писателю дружескую нравственную поддержку. Об этомсвидетельствуют собственные заявления Куприна: «A.M. горький былтрогательным товарищем по литературе, умел вовремя поддержать, подбодрить.Помню, я много раз бросал «Поединок», мне казалось, — недостаточно яркосделано, но Горький, прочитав написанные главы, пришел в восторг и дажепрослезился. Если бы он не вдохнул в меня уверенность к работе, я романа,пожалуй, своего так бы и не закончил».33 В другом месте Куприн с ещебольшей определенностью характеризует роль Горького в создании романа:«Поединок» не появился бы в печати, если бы не влияние Алексея Максимовича. Впериод моего неверия в свои творческие силы он оказал мне большую помощь»34.
И в мае 1905 года, когда вся страна находилась под тяжелымвпечатлением военных неудач и ширившегося революционного движения, — появилсяшестой том сборника «Знание» с «Поединком», который был воспринят какразоблачение одной темных сил, охранявших царское самодержавие. Реакционноеруководство армии было повинно в том состоянии офицерства и солдатских масс,которое с необыкновенной для того времени смелостью изобразил Куприн. Именноэта смелость и правдивость «Поединка» привлекли внимание критики к повести.
3.2 Отзывы критиков на появление произведения
Появление «Поединка» в печати повлекло за собой волнупротиворечивых откликов со стороны критики.
Высоко оценил произведение Куприна Горький. «Великолепнаяповесть, — говорил он в беседе с репортером газеты «Биржевые ведомости», — яполагаю, что на всех честных, думающих офицеров она должна произвестинеотразимое впечатление. Целью Куприна было приблизить их к людям, показать,что они одиноки от них… В самом деле, изолированность наших офицеров — трагическая для них изолированность. Куприн оказал офицерству большую услугу.Он помог ему до известной степени познать самих себя, свое положение в жизни,всю его ненормальность и трагизм»35.
Быстро и в большинстве своем положительно отозвалась напроизведение Куприна газетная и журнальная критика того времени. Так, уже 12мая 1905 года, то есть через неделю после выходя шестого сборника «Знание», вгазете «Слово» появилась статья М. Чуносова (И.И. Ясинского) «Чудовищемилитаризма», явившаяся первым откликом на «Поединок».
«Давно ужу не выходило на русском языке романа, который сразузавладел бы читателем с такой силой, как роман Куприна «Поединок», посвященныйизображению армейской жизни во всей ее ужасной и трагической неприглядности» — так начиналась статья. Указывая, что герои «Поединка» являются живым укором«современному порядку вещей», автор писал дальше: «дело, разумеется, когда мыговорили о порядке вещей, не в конституции и даже не в республике, а в тойбюрократической мертвичине, которая сильнее всяких политических новшеств, и втой роковой ржавчине, которая… разъедает машину милитаризма и медленно инезаметно подготовляет его к крушению и банкротству»36.
О том же писал В. Львов (Рогачевский) в своей статье «Жрецы ижертвы», указывая, что в «Поединке» «художник дал потрясающую картинусолдатчины, он собрал богатейший материал для обвинительного акта, он сказал офицерам,мечтающим о возрождении милитаризма: «Оставьте всякую надежду навсегда», — сказал сильно, убежденно и с фактами в руках».
Откликнулся на повесть и критик А. Измайлов, впоследствиичасто и много писавший о Куприне. На страницах журнала «Родная нива» онотмечал: «Это — трезвое, беспристрастное и осведомленное слово о быте сословия,до сих пор по особым обстоятельствам менее всего подлежавшего всестороннему иоткровенному освещению, — о быте русского офицерства, с условными повышеннымипонятиями о чести, своеобразною кастовою замкнутостью, мировоззрением иувлечениями...»38
Несколько позже, осенью 1905 года, повесть Купринаприветствовал А.В. Луначарский, посвятив ей большую статью «О чести» в журнале«Правда».
«Не могу также не обратить внимание читателя, — писалЛуначарский, — на прекрасные страницы Куприна — настоящее обращение к армии.Хочется думать, что не один офицер, прочтя эти красноречивые страницы…услышит в себе голос настоящей чести» .
В противовес положительной оценке, данной «Поединку» передовой,прогрессивной критикой, реакционная, ретроградная печать единодушно обрушиласьна Куприна, обвиняя его в клевете на армию, в покушении на подрывгосударственного строя. В таком роде писал о Куприне критик газеты «Московскиеведомости» А. Басаргин (А.И. Введенский) в статье, озаглавленной «Литературнаявылазка против военных». Для Басаргина «Поединок» — «нечистоплотнейший, полныйнеряшливых инсинуаций памфлет», «какой-то… непристойный лепет с чужого голосав тон общей тенденции сборников «Знания»… Писание Куприна… в сущности, естьлишь прикрытая проповедь антимилитаризма, слишком очевидно рассчитанная на то,чтобы смутить и даже, пожалуй, пристыдить иных военных их профессией»40.
Отозвались на повесть и задетые Куприным представителиреакционной военщины. Один из них — генерал-лейтенант П.А. Гейсман — своюстатью, озаглавленную «Поединок» г-на Куприна и современные фарисеи с точки зренияпрактики», не только поместил в военном официозе «Русский инвалид», но ивыпустил отдельным изданием. Гейсман заявил, что Куприн «только дает волю томучувству злобы по отношению к людям военным и ко всему военному вообще, запаскоторой у него нельзя не признать довольно великим, если не чрезвычайным». Ихотя «нельзя отказать автору в наблюдательности и в немалой способности кбытописанию», он взялся явно не за свое дело, «женщины, флирт, адюльтер — вотего жанр», — рассуждал «ученый» генерал, заявляя в заключении: «Туда и советуемему направить свое внимание и свои способности. А о войне, военной науке,роенном искусстве, военном деле и о военном мире вообще ему лучше не говорить.Для него этот «виноград — зелен». «Картинки писать без объяснений он может, ноне более того!»41 В таком же духе высказывались о Куприне и другиеофициозные газеты и журналы военного ведомства.
Почему же повесть Куприна вызвала столь противоречивыеоценки, почему, посвященная изображению жизни армии, она привлекла вниманиевсей читающее публики? Прежде всего потому, что, изображая царскую армию,писатель сумел затронуть в своем произведении ряд вопросов, глубоко волновавшихвсе русское общество и особенно остро стоявших накануне и в период первойрусской революции.
«Если бы не цензурные условия, я бы не так еще хватил»42,- говорил вскоре после выхода «Поединка» писатель, сам справедливо расцениваясвое произведение как остро разоблачительное.
Никогда ни до, ни после «Поединка» Куприн не давал в своихпроизведениях столь широкой картины жизни определенной среды (в данном случаеофицерства), никогда не поднимал таких острых, требующих своего разрешениясоциальных проблем, никогда, наконец, мастерство писателя в изображениивнутреннего мира человека, его сложной, часто противоречивой психологии, недостигало такой выразительности, как в «Поединке».
Но самое главное заключалось в той общей, объединяющейконцепции, которой не хватало более ранним произведениям Куприна о царскойармии и которая теперь, в период мощного революционного подъема, былаподсказана писателю жизнью и легла в основу его «Поединка». Эта концепция, каксправедливо писал Л. Плоткин в своей статье о Куприне, позволившая «в частныхявлениях открыть их общий смысл, заключается в том, что в «Поединке» порокивоенного быта даны как выражение общего неизлечимого недуга всегомонархического строя».43
Такая радикальная постановка вопроса и определила остротуборьбы вокруг повести представителей двух общественных лагерей — прогрессивногои реакционного.
3.3 Прототипы героев «Поединка»
В «поединке» Куприн создал реалистическую картину жизни армиив мирное время и показал целую вереницу типов царских офицеров, исходя изфактов русской действительности. Материалом для повести послужили и личныевоспоминания писателя о службе в армии и такие случаи, о которых о от кого-тослышал или о которых читал. Сам Куприн не раз говорил, что выведенные в повести«черты и эпизоды из военной жизни» были им взяты «из всех воинских частей, всехродов оружия».
Нередко исследователи отмечают, что у героев повести Купринабыли реальные прототипы среди офицеров того полка, в котором служил самписатель. И это, действительно, так. В. Афанасьев указывает на то, что присопоставлении фамилий героев повести с реальным списком офицеров 46-гоДнепровского полка, ясно видно созвучие имен, а также сходство званий этихофицеров и фактов биографии45.
Например, в «Поединке» есть упоминание о полковом казначееДорошенко: «Казначеем был, — пишет Куприн, — штабс-капитан Дорошенко — человекмрачный и суровый, особенно к «фендрикам». В турецкую войну он был ране, новсамое неудобное и непочетное место — в пятку. Вечные подтрунивания и остротынад его раной (которую он однако получил не в бегстве, а в то время, когдаобернувшись к своему взводу, командовал наступление) сделали то, что,отправившись на войну жизнерадостным прапорщиком, он вернулся с нее желчным ираздражительным ипохондриком» (IV,115). А в списках Днепровского полка есть некто Дорошевич, который одно времяслужил полковым казначеем, в молодости участвовал в русско-турецкой войне, былранен в ногу.
М.И. Наумова, знавшая Куприна, говорила В. Афанасьеву обадъютанте Олифере как о возможном прототипе образа батальонного адъютанта Олизара,являющегося одним из самых непривлекательных персонажей повести. Вспомнимпохождения офицеров в публичный дом и откровенный цинизм Олизара. НиколайКонстантинович Олифер служил в Днепровском полку батальонным адъютантом и былуволен по причине болезни (душевное расстройство в форме паралитическогослабоумия, как возможное последствие сифилиса).
Прототипом полкового командира Шульговича Афанасьев считаетАлександра Прокофьевича Байковского, командира полка, в котором служил Куприн.Из немногочисленных воспоминаний об этом человеке можно сделать вывод, что онбыл объявлен самодуром, не выносил ничего иностранного. Известен случай, когдаюн вызвал к себе домой проигравшегося в карты офицера и, предварительно обругавего, заставил взять деньги для уплаты карточного долга. Сам Куприн нередковспоминал случай, который и послужил основой для аналогичной сцены «Поединка»:«Однажды полковой командир, в душе прекрасный, добрый, даже сентиментальныйчеловек, но притворявшийся на службе крикуном, бурбоном и грубияном, такзакричал на меня по пустячному поводу, что я ему ответил только:
— Позвольте мне выйти в запас, г-н полковник!
На другой день я обедал у него. Он был мил, гостеприимен ихлебосолен как всегда. Сошлись родством по губернии. В конце корцов он судивлением спросил меня:
— Какая же причина заставляет вас уйти из полка и что вы ссобой будете делать?»46
В седьмой главе «Поединка» показан обед у Шульговича, накотором присутствует Ромашов, и разговор идет о землячестве.
Интересным кажется и предположение Б. Киселева о том, чтопрототипом корпусного командира был М.И. Драгомиров, командующий киевскимвоенным округом, представитель суворовской школы военных, видевших в солдатезащитника Родины, а не автомата и слепого исполнителя приказаний, с которымКуприн познакомился еще во время своей службы (Драгомиров приезжал делатьинспекторские смотры)47.
Фамилия Бек-Агамалов тоже появилась неслучайно: сослуживцемКуприна был С. Бек-Бузаров, отдельные черты которого писатель использовал впроизведении. А в 70 — 80-е годы 46-м пехотным Днепровским полком командовалполковник Назанский, и, возможно, именно из архива полка узнал Куприн этуфамилию. Но не следует забывать, что образы купринской повести не фотографии, ахудожественные обобщения. Взяв за образец свой полк, писатель не имел в видутолько эту часть, то есть в целом произведение — это не биография Куприна иистория 46-го пехотного Днепровского полка, это правдивая картина повседневнойжизни царской армии с типичными характерами и типичными происшествиями.
3.4 Разоблачение пороков военной среды в лице русского
офицерства и их жен
В «Поединке» Куприн действительно показал себя не толькобольшим художником, но и первооткрывателем, ибо до него и после него никто несумел изобразить военную среду конца XIX — начала XX века с такиммастерством и силой обобщения. Зрелость Куприна как художника-реалиста, какпсихолога особенно сильно проявилась в том, что даже эпизодические персонажиповести необыкновенно полнокровны и ярки в художественном отношении, особеннобогата портретная галерея офицеров.
Тоска армейской жизни по-разному ломает и коверкает людей. В«Поединке» проходит длинная вереница героев, каждый из которых как быдемонстрирует то «разрушение личности», о котором так страстно писал Горький.
Повесть Куприна — смелое, открытое обличение бездушныхчиновников в офицерских мундирах, обвинение их в бессердечности и жестокомобращении с подчиненными, в бытовом разложении и духовном растлении. «Царскоеофицерство предстает в «Поединке» во всей отталкивающей наготе»48, — считает Ф.И. Кулешов.
И с этим следует согласиться. В большинстве своем офицерынесли службу как принудительную, неприятную, «опротивевшую барщину, томясь и нелюбя ее». В свободное же время они, не найдя себе полезного занятия, пьют,развратничают, устраивают дикие оргии. От скуки заводят ссоры между собой и соштатскими, которых вообще за людей не считают, и каждый из офицеров не упуститслучая в разговоре упомянуть о кровавых расправах и о том, как они проходилипочти всегда безнаказанно. Так, в Киеве один поручик зарубил студента только зато, что тот нечаянно толкнул его локтем. Офицеры привыкли считать себя высшейкастой, и поэтому возражение Ромашова о том, что господин в штатском, возможно,тоже порядочный человек, дворянин, кроме того он безоружен и поэтому нельзянападать на него с шашкой, вызывает усмешки у сослуживцев, которые называют егодоводы «чепухой».
Предметом их забав служат публичные женщины (поездка кШлейферше), обслуживающий персонал этого заведения («Подпрапорщик Львов гонялсяпо комнате за одним из музыкантов и изо всей силы колотил его бубном поголове… Все смеялись») (IV,183).
Денщики, которых офицеры заставляют заучивать непонятные имслова и произносить нелепые фразы в ответ на глупые вопросы, и просто солдаты, людисерые, забитые, не проявляющие никаких признаков активного негодования.Вспомним, например, случай, когда Шульгович спрашивает татарина Шарафутдинова,кто у него полковой командир, а тот не только не знает, но и не понимает, о чемего спрашивают. Или случай с Хлебниковым… Мордобитие солдат было явлениемраспространенным, не вызывающим удивления, и заступничество Ромашова за людей,которые не могут ответить, не вызывает отклика («Веткин равнодушно зевнул») (IV, 106).
Мы видим второй этап воспитания — офицеры воспитываютсолдат. И здесь, как в зеркале, видны все недостатки воспитания офицера какв кадетском корпусе, так и в юнкерском училище.
Серьезных интеллектуальных запросов у офицеров нет. Читаютони только «Разведчика» и реакционный «Русский инвалид», если вообще читают.
Их ничего не интересует: ни политика, ни искусство, нифилософия (за редким исключением). «Смешно, дико и непозволительно думатьофицеру армейской пехоты о возвышенных материях. Это философия, черт возьми,следовательно, — чепуха, праздная и нелепая болтовня» (IV, 46), — саркастически говорит Назанский. Они не привыклидумать, рассуждать и бахвалятся этим, рассказывая притчу о господине Мольтке,который решил отдать кошелек с золотом тому офицеру, от которого услышитчто-нибудь умное, да так и умер, не дождавшись такого случая. Большинствоофицеров на самом деле считают, что на службе думать не полагается: надо лишьвыполнять приказы, ведь за них уже все решили. Они монархисты, но не поубеждению и сознательной вере, а в силу привычки, ибо привыкли считать, что ихдолг в том, чтобы, как выражается капитан Тальман, «проливать свою кровь допоследней капли за нашего обожаемого монарха». Оружие же дано им (так считаютмногие) для того, чтобы защищать престол и Отечество от врагов, как внешних,так и внутренних («бунтовщики, студенты, конокрады, жиды и поляки» — вот ктодля них внутренние враги).
Куприн показывает в своем произведении офицеров практическивсех званий, начиная с младших чинов и заканчивая высшим командным составом. Ивсе, сказанное выше, относится и к тем, и к другим.
Но, несмотря на общее, каждый образ офицера индивидуален,неповторим, и поэтому мы надолго запоминаем то или иное действующее лицо.Появление персонажа обычно сопровождается у Куприна портретной характеристикой,сжатой, но прекрасно отражающей характер человека, его психологию. Так, говоряо муже Шурочки, поручике Николаеве, Куприн отмечает:
«Его воинственное и доброе лицо с пушистыми усами покраснело,а большие, темные, воловьи глаза сердито блеснули» (IV, 34). И это описание уже дает нам возможность предположить вНиколаеве отсутствие твердого характера, туповатость, мстительность,вспыльчивость.
Еще более убедительна портретная характеристика людейпримитивных, ясных с первого взгляда. Вот, например, штабс-капитан Лещенко:«… унылый человек сорока пяти лет, способный одним своим видом навести тоску;все у него в лице и фигуре висело вниз с видом безнадежной меланхолии...» (IV, 77).
Вообще эпизодические персонажи в «Поединке» сделанызамечательно. Вряд ли кого оставит равнодушным многодетный вдовый поручикЗегржт, вечно мечущийся в поисках денег, погрязший в хозяйственных заботах.Этот несчастный человек обязательно вызовет жалость.
Интересен образ подполковника Рафальского. Мы встречаемся сним в тот момент, когда Ромашов решается занять у него денег: «… старыйпричудливый холостяк, которого в полку… звали полковником Бремом. Он ни укого из товарищей не бывал..., а к службе относился так небрежно, что постояннополучал выговоры в приказах и жестокие разносы на ученьях» (IV, 116). Все свое время, заботы,любовь и сбережения он отдавал животным, которых у него был целый зоопарк. Рафальскийносил старое, ел из солдатского котла, но всегда одалживал товарищам деньги,хотя отдавать ему долги считалось неприличным. Вот таким он впервые предстаетперед нами — добрым, безобидным чудаком, относящимся к животным как к людям:«Нет, ты подойди к собаке как к человеку, как к ребенку, как к мыслящемусуществу» (IV, 120). Но так ли это?
Вспомним хотя бы частный эпизод повести, о которомрассказывает Назанский в главе XXI.После ночного перехода, измотавшего людей, полк снова должен идти в атаку.Подполковник Рафальский приказывает горнисту играть сигнал «к атаке», а тоттрубит «вызов резерва», и так несколько раз. «И вдруг этот самый милый, добрый,чудный Брем подскакивает на коне к горнисту, который держит рожок у рта, и изовсех сил трах кулаком по рожку! Да. И я сам видел, как горнист вместе с кровьювыплюнул на землю раскрошенные зубы» (IV, 205).
Даже внешне милые люди предстают в таких диких ситуациях. Ачто говорить о тех, кто внешне груб и жесток, если даже под такой добройличиной скрывается садист?
Присмотримся к другим персонажам повести. Вот капитан Слива,опытный офицер, но никем не любимый за грубость и необразованность, «… укоторого во всем мире остались только две привязанности: строевая красота своейроты и тихое, уединенное ежедневное пьянство по вечерам...» (IV, 18). Совершенно другойБек-Агамалов, необузданный, дикий, и полная противоположность ему — поручикВеткин, спокойный, мягкий, ко всему равнодушный и со всем примирившийся. А вотлюбитель анекдотов, живой и подвижный Львов, нагло-циничный Диц, капитанОсадчий, во всем облике которого было что-то звериное; грозный и беспутныйОлизар, напыщенный Федоровский… Они не похожи друг на друга ни внешностью, нихарактером, ни манерой говорить. Единственное, что у них общее, это их пороки:пьянство, жестокость, грубость, необразованность. Все они воспринимаются какотрицательные типы (за редким исключением), хотя у каждого из них есть что-тохорошее, проблески человечности. Веткин — добрый человек и хороший товарищ.Слива не ворует у солдат денег, которые проходят через его руки. То есть переднами не выродки, хотя есть и такие, а люди с положительными задатками, которыеони теряют в условиях произвола и бесправия. Не люди изначально плохи, аусловия, в которые они поставлены, глубоко ненормальны. Среда заставляет ихтерять человеческий облик. Особенно хорошо это видно на примере молодыхофицеров, таких как Львов, Веткин, Ромашов. Остряк Львов еще полон юношескогозадора, непосредственности, он еще с удовольствием живет интересами полка, аМихин еще не спился и не разучился краснеть. Но, возможно, обстановка изменитих, и мы получим еще одного Сливу, Лещенко, Осадчего...
«Создавая многочисленные и разнообразные типы офицеров,Куприн стремился подчеркнуть, что, несмотря на все пороки воспитания вкадетских корпусах, в полк приходили люди еще здоровые морально и физически»49.-верно подмечает А. Волков.
Интересно, что к отрицательным типам в этой повести относятсяи женщины — «полковые дамы», которые за годы жизни в военной среде настолькоочерствели душой и ожесточились, что их уже нельзя называть женщинами, и Куприночень часто именует их «куклами», «манекенами».
Такова жеманная Раиса Петерсон, которая и говорит-то, будтоиграет на сцене. И жена капитана Тельмана, и Анна Ивановна Мигунова. Злыесплетницы, глупые, лицемерные, пошлые, развратные, любительницы игры всветскость с ее внебрачными связями, злословием, роскошью, а в сущности бедные,духовно ограниченные создания; их потуги к роскоши и схожести со светскимидамами безвкусны и смешны. Они еще более усиливают наше впечатление обубожестве и грязи офицерского быта, в котором разрушена даже основа любогообщества — семья.
Самый привлекательный женский образ, конечно, ШурочкаНиколаева, несмотря на то, что это, безусловно, отрицательный тип изворотливой,хитрой, бездушной женщины с сильным, честолюбивым характером. Образ ее сложен ипротиворечив. На это указывает и поручик Назанский, любивший Шурочку еще дозамужества: «Пожалуй, она никогда и никого не любила, кроме себя. В нейпропасть властолюбия, какая-то злая и гордая сила. И в тоже время она — такаядобрая, женственная, бесконечно милая. Точно в ней два человека: один — ссухим, эгоистичным умом, другой — с нежным и страстным сердцем» (IV, 53). Но самое точно и беспощадное (врядли догадываясь об этом) говорит о себе она сама: «Пусть он только пройдет вгенеральный штаб, и — клянусь — я ему сделаю блестящую карьеру. Я знаю языки, ясумею себя держать в каком угодно обществе, во мне есть — я не знаю, как этовыразить, — есть такая гибкость души, что я всюду найдусь, ко всему сумеюприспособиться...» (IV, 35).
Перспектива обозначена достаточно ясно: она пойдет на все,использует все средства, но добьется «прекрасного будущего» во что бы то нистало. И за это будущее Шурочка воюет — в пределах своих возможностей — средкой беспощадностью. «Наездница, амазонка, готовая загнать любого коня, лишьбы доскакать..., — так характеризует этот образ Марк Качурин. — Она все-такилюбила когда-то Назанского, хоть, по ее словам, это был «невинный полудетскийроман». Но его пьянство убедило ее, что этот конь ее не вывезет, она сумелаподавить свое чувство и теперь говорит с искренней ненавистью: «Если бы от менязависело, то я бы этаких людей стреляла, как бешеных собак» (IV, 41 )50.
Шурочка, несомненно, искренна, когда признается Ромашову, чтоон ей мил «своей неловкостью, своей чистотой, нежностью». И так же искренновидит в нем человека слабого, ненадежного, но с холодным расчетом благословляетего на смерть.
Характер этой женщины, так умело и ярко созданный Куприным,правдив и очень реалистичен.
Такова обличительная сторона повести Куприна, таковыеотрицательные герои.
3.5 Эпизодические персонажи, отражающие положительные идеалыавтора (Михин, Стельковский, корпусной генерал)
Но Куприн не был бы действительно крупным художником, если быограничился одними мрачными красками. В «Поединке» есть и другая группаобразов, с которыми связаны положительные устремления и идеалы автора. Это,в первую очередь, Ромашов, потом Михин и Назанский, в какой-то степени капитанСтельковский и корпусный командир.
Образ поручика Михина нарисован автором с нескрываемойсимпатией. Впервые мы знакомимся с ним в офицерском собрании, где онвысказывает свое мнение о дуэли: «… Я, господа, может быть ошибаюсь… Но,по-моему, то есть я так полагаю… нужно в каждом отдельном случае разобраться.Иногда дуэль полезна, это безусловно, и каждый из нас, конечно, выйдет кбарьеру. Но иногда, знаете, это… может быть, высшая честь заключается в том,чтобы… это… безусловно простить...» (IV, 85).
Вторично мы сталкиваемся с Михиным в сцене отъезда на пикник,когда он просит Ромашова сесть в экипаж с его сестрами, иначе с ними сядетизвестный своим цинизмом Диц и наговорит им гадостей.
Михин по существу еще мальчишка, но уже попал в этот пошлыйбалаган и пытается, очень робко, но пытается, сохранить себя. У него многопривлекательных черт: это и застенчивость, и робость, и неуверенность в себе инаряду с этим — моральная чистота, нетерпимость и отвращение к пошлости,грубости, цинизму, а также неожиданная в этом невзрачном с виду юношефизическая сила.
Показательно, что когда Ромашова после столкновения сНиколаевым вызывают на суд общества офицеров, Михин единственный, кто открытовыражает ему свою симпатию: «Только один подпоручик Михин долго и крепко, смокрыми глазами, жал ему руку, но ничего не сказал, покраснел, торопливо и неловкооделся и ушел» (IV, 193).
Символичен и образ командира пятой роты капитанаСтельковского, который держится особняком от других офицеров, и о котором почтиникто ничего не знает. Но он прекрасный офицер, хороший образец для молодых,так как учит общаться с солдатами терпеливо, хладнокровно, ведь результатовбыстрее добьешься хорошим словом, нежели побоями и криком, поэтому солдаты егороты не выглядят затравленными, они опрятно одеты, подтянуты, делают всесознательно, исправно несут службу, и эти обстоятельства вызывают неприязнь изависть у других офицеров.
Солдаты любят Стельковского и уважают. Но исключение изправил лишь подтверждает правило, и сам Куприн говорит, что этот пример, можетбыть, единственный во всей русской армии.
Но и этот умный и тактичный человек имеет свой порок, которыйсильно снижает нравственно его в целом привлекательный облик: он совращаетнесовершеннолетних девушек из простонародья.
Уже упоминался нами корпусной генерал, в котором отразилисьчерты одного из последних представителей военной суворовской школы, генералаДрагомирова, командовавшего Киевским военным округом. Он не перестаетнапоминать офицерам, что именно солдаты мужественно переносят все тяготы войны,подставляют грудь под вражеские пули, спасают своих командиров, что это они, впервую очередь, выигрывают сражения.
Однако описание положительных явлений занимает в повестиничтожное место. Армейская действительность была бедна отрадными фактами.
3.6 Офицеры-идеалисты в повести Куприна.
З.6.1 Л. Назанский как учитель Ромашова и рупор некоторых
идей автора
Образ Василия Ниловича Назанского — второй по важности послеглавного героя. Умный, образованный, он является учителем поручика(Ромашов так и называет его в своих мыслях), на многое раскрывает глазамолодому офицеру, многое объясняет, дает советы, укрепляет в нем желаниеизменить свою жизнь.
Перед нами предстает как бы возможная перспектива дляРомашова, если ему не удастся вырваться из этой среды, перспектива страшная.Это один из лучших результатов военного воспитания: беспросыпныйпьяница, безвольный, опустившийся человек, стоящий на грани сумасшествия, но неделающий зла, человек умный и добрый от природы. Глядя на него, мы понимаем,что большего доказательства гибельного влияния офицерского быта даже на самыхлучших и неиспорченных людей, быть не может. Этот молодой еще человек — ужедуховно мертвец, в нем выработался душевный пассивизм, понимание того, чтоничего изменить нельзя, что жизнь его окончена. А ведь это трагедияобщественного значения! Назанский сам это прекрасно понимает, и поэтомустарается помочь Ромашову, спасти его от повторения собственных ошибок (любовьк Шурочке Николаевой).
Этот персонаж появляется всего лишь в двух главах повести, ноне является эпизодическим, так как несет значительную идейно-нравственнуюнагрузку. Назанский не может быть положительным героем, но значение этогообраза очень велико. Это проводник практических идей и философских размышленийсамого автора.
«Значение Назанского определяется, во-первых, тем, что именнов его уста вложены Куприным авторские рассуждения, подводящие итог царскойармии, и, во-вторых, так же тем, что именно Назанский формирует положительные,позитивные ответы на вопросы, которые возникают у Ромашова»51, — считает В. Афанасьев.
Впервые мы встречаемся с Назанским в пятой главе, когдаРомашов, назло Шурочке, приходит к нему на квартиру, вид у которой крайне запущенный.Василий Нилович подтверждает, что взял отпуск по причине запоя, но это для негововсе не болезненное состояние, а именно в это время он счастлив. «Вобыкновенное время мой ум и моя воля подавлены. Я сливаюсь тогда с голодной,трусливой серединой и бываю пошл, скучен самому себе, благоразумен ирассудителен» (IV, 46), — говоритНазанский. До какой же степени грязна и плоха действительность, что несколькихрюмок водки человеку достаточно, чтобы чувствовать себя более свободным, еслиумному человеку необходим этот способ избавления от всего окружающего, ухода в.мир мечтаний и рассуждений?
Назанский не способен активно протестовать против действительности,так как по натуре своей он человек добрый, мягкий, и, кроме того, травмированнесчастной любовью. Он оказывает лишь пассивное сопротивление, форма которого-пьянство. Только оно дает ему возможность жить и мыслить свободно, чувствоватьсебя человеком.
Назанский — философ, многие его взгляды сложны и противоречивы,но он затрагивает многие аспекты человеческого бытия, практически оценивает ихи прежде всего, конечно себя: «Почему я служу?.. Потому что мне с детстватвердили и до сих пор все кругом говорят, что самое главное в жизни -этослужить и быть сытым и хорошо одетым… И вот я делаю вещи..., которые мнекажутся порой жестокими, а порой бессмысленными» (IV, 46). В трезвом состоянии он просто не смеет задумываться олюбви, о красоте, об отношении к человечеству, к природе, о равенстве и счастьелюдей, о Боге, так как офицеру непозволительно думать о возвышенных материях, азапой дает ему такую возможность. Назанский прекрасно понимает, что это безумиеразъедает его, но это состояние так сладостно. Когда он рассуждает, то вся еговнешность преображается, кажется, что в нем горит какой-то внутренний свет.
В этот момент перед нами не мертвец, а красивый и мудрыйчеловек, живущий во всю мощь своей души. Как жаль, что это лишь результатвоздействия алкоголя… Здесь возникает логический парадокс поведения.Назанского,как бы опрокинутая действительность: пьян — мудр. Великодушен, жизнерадостен;трезв — моральный труп.
Его речи увлекают и Ромашова, и читателя. Но с многимиположениями можно поспорить. Вот, например, фразы Назанского об абсолютнойсвободе человеческого духа и человеческой личности, решительно ничем несвязанной с обществом: «Кто вам дороже и ближе себя? — Никто. Вы — царь мира, егогордость и украшение. Вы — бог всего живущего. Все, что вы видите, слышите,чувствуете. Принадлежит только вам. Делайте, что хотите. Берите все, что вамнравится» (IV, 208). Мы узнаем в этих рассужденияхиндивидуалистическую философию Ницше: Назанский считает, что вера в свое «Я»уничтожит неравенство, пороки и зависть, и все люди станут богами, жизнь станетпрекрасна, так как в другом человеке вы будете видеть равного себе, и непосмеете его оскорбить. Но так ли это? Все равны, нет никакого деления, нетгосударства, нет коллектива, каждый сам за себя. Очень сомнительно, что, увидевв себе бога, человек оценит бога в других, a не будетстремиться подчинить их себе, что доказывает многовековая история человечества.Этот индивидуализм приводит к отрицанию не только общества, но и любви кближнему, к людям вообще. Назанский не понимает, почему должен любить всех:идиотов, калек, прокаженных, тупиц, рабов и жертвовать своей жизнью ради людейбудущего. «Ненавижу прокаженных и не люблю ближних» (IV, 208), — говорит он, так как считает, что общество, большаяего часть, состоит из рабов и безнадежно испорченных людей, которых нельзяуважать, тем более любить, к ним можно относится лишь с отвращением. Такихлюдей в своей жизни он видел немало, и видит их сейчас вокруг себя, этихпорочных офицеров и затуканых солдат.
Назанский знает, что были и есть люди более сильные ичестные, бесстрашные, способные на подвиг, но они же и более хищные. Ихготовность погибнуть за других ему непонятна и чужда. Своя жизнь намногодороже, чем чье-то призрачное счастье. Человек живет один раз, и пренебрегатьсвоим настоящим в пользу какого-то будущего очень глупо. И что поразительно:этот ходячий мертвец обожает жизнь во всем ее великолепии: «Если я попаду подпоезд, и мне перережут живот, и мои внутренности смешаются с песком инамотаются на колеса, и если в этот последний миг меня спросят: «Ну что, итеперь жизнь прекрасна?», я скажу с благодарным восторгом: «Ах, как онапрекрасна! Сколько радости дает нам одно только зрение! А есть еще музыка,запах цветов, сладкая женская любовь! И есть безмернейшее наслаждение — золотоесолнце жизни, человеческая мысль!» (IV, 202).
Живи ради себя, лови мгновение, забудь о других, о будущем — это философия бездействующего, безвольного, дряблого Назанского. Но почему жеон не живет по своим правилам: не может? Не хочет? Или просто привык жалковлачить свое существование?
И тут возникает первое противоречие: между идеями Назанскогои его жизнью.
Противоречие второе: Василий Нилович отвергает любовь кближнему, а потом говорит, что когда каждый человек почувствует себя богом,возникнет любовь, и он станет «светлой религией мира». Может ли возникнуть излюбви к себе любовь к другим? Сначала отвращение к ближнему, нежелание помочьему (невольно вспоминается афоризм Ницше — «падающего толкай»), а потом любовь,и жизнь будет прекрасна. Как это все произойдет? Назанский твердо верит в этугрядущую жизнь, не отказывается делать что-нибудь для будущего, содействоватьего приближению. «Назанский — человек крайностей, и противоречит он сам себе накаждом шагу: то, что выглядит в его речах аналогией ницшеанскогоиндивидуализма, успешно отвергается им самим»52,. — пишет Ф.И.Кулешов.
Так, Назанский, отвергнув борьбу «в пользу грядущего», потомговорит, что нужно совместное выступление против «двуглавого чудовища», котороеолицетворяет царизм (двуглавый орел) и связанные с ним произвол, насилие,унижение, оскорбление человеческого достоинства.
«Один я его осилить не могу, но рядом со мной стоит такойже-смелый и такой же гордый человек, как и я, и я говорю ему: «Пойдем и сделаемвдвоем так, чтобы оно ни тебя, ни меня не ударило. И мы идем» (IV, 209).
И это уже не теория «крайнего индивидуализма», которая таквозмутила Л. Толстого: «Я не читаю этих гадостей, я сделал исключение и не рад»53,а теория «разумного эгоизма», вариант ее: не жалость к ближнему и жертвенностьсобой, а осознание своего человеческого достоинства и уважения к правам каждойличности ведет к объединению людей, которые жаждут свободы.
В речах Назанского отражаются взгляды не только на человека иего будущее, но и особенно сильное критическое отношение к настоящему, начинаяс общей картины, изображающей все. Что связывает «крылья человеческой души» ввиде «двуглавого чудовища» и заканчивая отдельными сторонами действительности.
Великая радость жизни — любовь — опошлена, превратилась втайный блуд, позорный грех, стала темой для грязных анекдотов и похабных опереток.Назанский защищает любовь светлую, красивую, чистую, поет гимн этому чувству,призывает «негрязно думать о женщине», предоставить ей свободу выбора. Любовь(даже неразделенная) — безумное блаженство, и лучше сойти с ума от любви, чемот паралича и гадких болезней!
Назанский прославляет земную жизнь, славит каждое мгновение,призывает Ромашова любить ее, бросить службу, ведь «любой бродяжка живет вдесять тысяч раз полнее и интереснее, чем Адам Иванович Зегржт или капитанСлива… Не все ли равно: есть воблу или седло дикой козы с трюфелями...,умереть под балдахином или в полицейском участке. Все эти детали, маленькиеудобства, быстро проходящие привычки. Они только затеняют, обесценивают самыйглавный и громадный смысл жизни… Есть только одно непреложное, прекрасное инезаменимое — свободная душа, а с нею творческая мысль и веселая жажда жизни» (IV, 211).
Смелы и язвительны обличения Назанского в адрес военщины. Оносуждает поединки, которые, по сути, не что иное, как убийство, зверскоеотношение к солдатам, разоблачает перед Ромашовым многих людей, которых тотуважал (Плавский, Стельковский, Рафальский), не верит, что офицеры служатинтересному, полезному делу, ибо они — паразиты, дает характеристику этомусословию: «… все это заваль, рвань, отбросы. В лучшем случае — сыновьяискалеченных капитанов. В большинстве же — убоявшиеся премудрости гимназисты,реалисты....» (IV, 203).
Общество не простит им их косности, слепоты и глухоты ковсему новому, придет час расплаты, причем не только для военных, но и для всехпоработителей («настанет время великих разочарований и страшной переделки»).Назанский отрицательно относится к войне, хотя и вспоминает о прошедшихвременах, когда «война была общей хмельной радостью, кровавой и доблестнойутехой» (очередное противоречие в воззрениях Назанского).
Ф.И. Кулешов так объясняет эти противоречия: «В затуманенноммозгу Назанского мысли растекаются в разные, порой прямо противоположныестороны, ему не всегда удается соединить их в стройную«логическую цепь, и этабросающаяся в глаза противоречивость составляет отличительную черту его мысли,его речей, всего его характера»54.
С одной стороны, Назанский мелок, если взять для сопоставлениядругие произведения русской литературы, но на том фоне, где он действует, егофигура велика и недостижима людишкам вроде Сливы, Дица, Осадчего. Даже Ромашов,несмотря на то, что он главный герой повести, превосходит Назанского только посвоей чистоте и неиспорченности, интеллектуально же он еще не дорос доосмысления всех противоречий жизни. Ромашов не мог высказать те идеи, которыепровозгласил Назанский. В его монологах есть, конечно, схематичность,противоречия, и это мешает, по мнению многих исследователей, придать образуНазанского цельность и законченность, но значение его все же велико: образНазанского служит как бы «вещественным доказательством» гибельного влиянияофицерского быта на умного и вначале неиспорченного человека. Кроме того, этотобраз важен для понимания образа Ромашова, смысла его трагедии.
Назанский — духовный наставник Ромашова, впитавшего многое извысказываний своего старшего товарища, и оба они противостоят в повестиостальному офицерству.
3.6.2 Самовоспитание Ромашова
Но главным в повести все же является образ Георгия (Юрия)Ромашова. Основа всего произведения — история внутреннего развития,самовоспитания поручика.
Ромашов, безусловно, положительный образ, но нисколько неидеализированный, имеющий и сильные, и слабые стороны. Характер егопротиворечив, и он никак не может служить какой-то схемой, примером дляподражания. Этот образ абсолютно жизнен и правдив, и эта правдивостьдостигается высоким художественным мастерством Куприна в созданиипсихологически верных человеческих характеров.
Ромашов — это молодой человек, характер и жизненная позициякоторого еще не сложились, поэтому мы видим его в непрестанном движении,развитии, следим за его духовным ростом, за процессом самовоспитания, которыйпроходит стремительно, в течение каких-то двух месяцев (события в повестиразворачиваются с начала апреля до начала июня).
Прошлого Ромашова мы практически не знаем, его писательоставляет за рамками повести, кроме некоторых необходимых сведений, важных дляпонимания этого образа.
Мы знаем, что вот уже полтора года как он служит в полку, тоесть прошла половина обязательного срока службы после училища. В начале ееРомашов мечтал о славе, военной карьере. Он наметил себе строгую программужизни: «В первые два года — основательное знакомство с классическойлитературой, систематическое изучение французского и немецкого языков, занятиямузыкой. В последний год — подготовка к академии. Необходимо было следить заобщественной жизнью, за литературой и наукой, и для этого Ромашов подписался нагазету и на ежемесячный популярный журнал. Для самообразования былиприобретены: «Психология» Вундта, «Физиология» Льюиса, « самодеятельность»Смайльса...» (IV, 28).
Но эти начинания так и не были воплощены в жизнь из-забезволия поручика: книги лежат непрочитанными, и лишь денщик изредка сметает сних пыль.
А их хозяин пьет много водки, имеет грязную связь с полковойдамой, играет в карты и скучает, проклиная службу. Но мечты о подвигах и славееще не покинули Ромашова, полутора лет оказалось недостаточно, чтобы понять ихнесостоятельность.
Мечты его мстительные, фантастические, опьяняющие: «Вот,назло им всем, завтра же с утра засяду за книги, подготовлюсь и поступлю вакадемию» (IV, 21).
Ромашов видит себя офицером генерального штаба, исправляющимошибки полковника Шульговича, потом усмиряющим бунт рабочих на заводе с помощьюстрельбы. Иногда он мечтает о том, как поедет шпионом в Германию и, добывценные сведения, геройски погибнет, а иногда о том, как во время войны, будучиполковником, увлечет личным мужеством солдат и тем самым решит исход сражения.Мечты красочны, а действительность сера, скучна и удручающа. Безволие имечтательность- главные черты характера Ромашова. Кроме того, он добр, мягок, справедлив.Этим он и отличается от всех других офицеров полка.
В начале повести это человек конфузливый, мешковатый, робкий,в какой-то степени даже смешной из-за своей неловкости. Неслучайно Купринфиксирует внимание на невзрачной наружности своего героя/постоянно напоминаетоб очках, которые Ромашов поправляет в минуты замешательства («Ромашов...., безнадобности поправляя очки и откашливаясь, вмешался в разговор» (IV, 23)). Речь его сбивчива, онпогружен в свои мелкие личные мечты и переживания, постоянно путается, не можетрешить ничего окончательно. Смешна его привычка думать о себе в третьем лицесловами бульварных романов: «Его добрые, выразительные глаза подернулисьоблаком грусти...» (IV, 18).
На протяжении всей повести мы видим, как меняется главныйгерой, как учится мыслить, как развиваются его природные качества, как онстановится благороднее и лучше, как все больше и больше увеличиваетсярасстояние между ним и другими офицерами (происходит плодотворный процесссамовоспитания).
Все начинается с противоречий в самом себе: в душе Ромашовасталкиваются гуманный человек и тщеславный офицер, мечтающий о славе, пустьдаже ценой чужих жизней (расстрел рабочих). Сидя под домашним арестом, онразмышляет о себе и вдруг осознает, что он — личность, неповторимая, отличнаяото всех: «Его вдруг ошеломило и потрясло неожиданно-яркое сознание своейиндивидуальности...» (IV,60). Это открытие противоречит воинской дисциплине, основанной набеспрекословном подчинении приказам, на правиле, быть как все. Осознав себя какличность, Ромашов признает индивидуальность других, их право на уважение, ивосстает против обезличивания человека на военной службе, начинает по-другомуотносится к своим подчиненным, к солдатам: «Вот их сто человек в нашей роте. Икаждый из них — человек с мыслями, с чувствами, со своим особенным характером,с житейским опытом, с личными привязанностями и антипатиями. Знаю ли ячто-нибудь о них? Нет — ничего, кроме их физиономий… Что я сделал, чтобыприкоснуться рукой к их душам, своим я к ихнему я? — Ничего» (IV, 64).
Это большой прогресс для героя. От острого чувствасправедливости, заступничества за солдата Шарафутдинова в начале повестиРомашов приходит к тому, что видит в солдате человека, равного себе, брата. Отобиды за распекание в присутствии сослуживцев, которое он считает унижениемсобственного достоинства, — к подлинному пониманию ценности человека, кдействию.
На рассуждения Сливы, что солдат надо драть «как сидоровыхкоз», Ромашов отвечает открыто и уже неробко: «Бить солдата бесчестно!.. Этостыдно!» (IV, 105). И вся эта речь, выношенная,выстраданная, уже не напоминает нам спотыкающиеся возражения героя в началеповести; он находит для своей фразы самые ясные и четкие слова. Более того,Ромашов смеет угрожать капитану Сливе подачей рапорта, запрещает ефрейторуШаповаленко бить солдат, спасает от самоубийства забитого солдата Хлебникова.Ромашов действует! И это ярче всего доказывает его духовный рост, несмотря нато. что дикие предрассудки и нелепые традиции офицерства все еще живы в нем.
Если первоначально сам процесс мышления угнетает Ромашова, тозатем возможность мыслить рождает у молодого офицера радостные ощущения:«Раньше он не смел и подозревать, какие радости, какая мощь и какой глубокийинтерес скрываются в такой простой, обыкновенной вещи, как человеческая мысль»(IV, 173).
О чем же думает Ромашов? О военной службе. О том, что она бессмысленна ибесцельна, и все ненавидят ее: и солдаты, и офицеры, и он сам: «Вся эта военнаядоблесть, и дисциплина, и чинопочитание, и честь мундира, и вся военная наука,- все зиждиться только на том, что человечество не хочет или не умеет, или несмеет сказать «не хочу!» (IV,62).
Наивные рассуждения Ромашова о том, что с войнами можнопокончить, если все заявят: «Не хочу воевать!» — и бросят оружие, а в случаебеспорядков пойдут воевать добровольцы, а не регулярная армия, которая не нужнасовсем, далеки от понимания основ жизни, причин войны, хотя помыслы его прекрасныи в высшей степени гуманны.
Герой думает о том, что ему надо как можно скорее уйти вотставку (лишь закончатся обязательные три года), выбирает себе новое занятие(пишет повесть «Последний роковой дебют»), и тогда приходит к выводу, чтосуществование сословия военных вообще незаконно: «Каким образом может существоватьсословие, — спрашивал сам себя Ромашов, — которое в мирное время, не принося ниодной крошечки пользы, поедает чужой хлеб и чужое мясо, одевается в чужиеодежды, живет в чужих домах, а в военное время -идет бессмысленно убивать икалечить таких же людей, как они сами» (IV. 174).
Выбирая себе новую профессию, он никак не мог остановиться наодной из них и пришел к выводу, что огромное число интеллигентных профессийосновано на недоверии к человеческой честности. Люди этой категории быстрочерствеют и опускаются, сталкиваются с трудностями и становятся равнодушнымиформалистами. А люди, которые должны делать внешнюю жизнь удобной, служаттолько богатству.
Отвергнув профессии, рожденные недоверием к человеку илибогатством, Ромашов приходит к выводу, что «существует только три гордыхпризвания человека: наука, искусство и свободный физический труд» (IV, 174). Он начинает мечтать олитературной деятельности, его тянет написать повесть или роман о скуке, ужасевоенной жизни. Но терпит неудачу: в уме все складывалось отлично, а на бумагевыходило неуклюже, бледно, шаблонно. «И хотя для служения науке и искусству унего нет необходимых данных, а путь к завоеванию права на свободныйчеловеческий труд ему неведом, само стремление Ромашова к деятельности на благочеловека, его отказ от честолюбивых мыслей о военной карьере, которыми он тешилсебя в начале повести, показательны»55, — отмечает исследовательтворчества Куприна В. Афанасьев.
Мы видим, как на протяжении всей повести в Ромашове растетдух протеста, но это состояние непостоянно. То он полон решимости и защищаетХлебникова, то, стоя перед полковником Шульговичем, опять чувствует себябеспомощным и жалким, когда тот усомнился в правдивости его слов о болезниматери. Прежде смирный и тихий Ромашов осмеливается роптать даже на Бога,обвиняя его в несправедливости к людям: «Ты! Старый обманщик!!!» (IV, 171), Но по натуре он человекспокойный, такие порывы ему несвойственны, поэтому очень быстро сменяютсяапатией, равнодушием, подавленностью, и тогда он стонет, жалуется, убеждаетсебя в том, что его действия ничего не поправят, или вообще ставит крест насвоей жизни. То Ромашов считает, что протест необходим (люди должны сказать «нехочу» войне), но это потом, а когда надо решить что-то сейчас, занятьсяизменением существующего, он советует терпеть: «Хлебников, тебе плохо? И мненехорошо, голубчик, мне тоже нехорошо, поверь мне. Я ничего не понимаю из того,что делается на свете. Все — какая-то дикая, бессмысленная, жестокая чепуха! Нонадо терпеть, мой милый, надо терпеть… Это надо!» (IV, 170).
А почему сейчас надо терпеть, а сказать «нет» можно будетпотом? Ромашов этого не знает. Он не приготовлен и непригоден для борьбы,слишком безволен и слаб духом, часто сомневается и ничего не может решитьокончательно. Единственное твердое решение — уйти в отставку, но и оно можетосуществиться только через полтора года.
В мечтах Ромашова, в его размышлениях отразились поиски путейк истине, справедливости, к разумной, красивой жизни, и они, безусловно,свидетельствуют о духовном возмужании героя. Но этот процесс останавливаетвнезапная и бессмысленная смерть, она не дает осуществить задуманное.
Внутренние монологи Ромашова, в которых поставлены такиеосновные проблемы «Поединка», как воспитание молодого офицера, взаимоотношенияличности и общества, смысла и назначения человеческой жизни, замечательны, вних мы видим позицию самого автора. Они наполнены обличительным пафосом исодержат неприукрашенную правду не только о жизни армии, но и обо всемгосударственном и общественном строе России.
3.6.3 Главный герой в оценке критики
В критической литературе исследователи часто ставят вопрос отом, кто же все-таки Ромашов: герой в подлинном смысле этого слова илималенький, жалкий, приниженный человек, не способный ни на какие решительные исмелые поступки? Мнения на этот счет расходятся. Так, критик журнала «Новыймир» Л. Михайлова в своей рецензии на трехтомное собрание сочинений Купринаписала в начале 50-х годов: «Если бы Ромашов носил не погоны пехотногоподпоручика, а зеленую тужурку студента, мы скорее всего увидали бы его настуденческой сходке, в кругу революционной молодежи»56.
А.К. Павловская высказывает прямо противоположную точкузрения: «… в характеристике Ромашова подчеркивается нежизнеспособностьподобных людей, несостоятельность их борьбы за свободу личности. Куприн понял,что Ромашовы не нужны больше в жизни»57.
А. Волков отмечает: «На протяжении всей повести Ромашовпредстает как неудачник, как слабый человек. Между тем он не трус, парализованалишь его воля, ибо он принадлежит к поколению усталой и разочарованнойинтеллигенции»58.
Мы не согласны с этими точками зрения. Ромашов — явно нереволюционный тип, ему не хватает характера и решимости, но он борется какможет. А если стать на позицию Павловской, то мы исказили бы авторский замысел.Ведь если Ромашовы не нужны, тогда повесть оказывается без положительногогероя, без примера, а как же идеи, которые связаны с этим образом? Ведьмаленький протест влечет за собой большой!
Нам ближе всего точка зрения В. Афанасьева, который считает,что Ромашов «отнюдь не герой, а средний, во многом заурядный человек, и еслидаже у этого среднего, ординарного человека окружающая среда вызывает чувствопротеста, значит, весь ее уклад несовместим с принципами человечности и,гуманности. Сама гибель Ромашова в момент, когда он сделал попытку вырваться изэтой среды, говорит о ее активной враждебности всякому, кто так или иначевступает в столкновение с ней»59.
3.7 Плачевные итоги подготовки и воспитания офицерства
Изображая офицерство в «Поединке», Куприн с беспощаднойправдивостью говорит о темных, безотрадных сторонах жизни русской армии,говорит с болью и горечью, показывая, что даже лучшие из офицеров не всостоянии хотя бы сколько-нибудь изменить сложившийся уклад, не пытаютсяизменить его и, в конце концов, гибнут.
Во всем многообразии перед нами проходит длинная вереницаофицерских типов, демонстрирующая всем своим существованием и поведениемплачевные итоги воспитания в военных учебных заведениях. Хотя, несмотря на всепороки воспитания в кадетских корпусах, мы видим людей, еще здоровых морально ифизически. Но, возможно, тоска армейской жизни сломает и их судьбы, как этопроисходит в повести с талантливыми офицерами.
Большинство же из них лишены благородства, человечности,службу несут, как «принудительную, неприятную, опротивевшую барщину». «Скуки ради»забавляются тем, что заставляют своих денщиков заучивать непонятные им словаили произносить нелепые фразы.
В «Поединке» со всей силой художественного обобщениязапечатлены сцены насилия и «возмутительного бесправия» солдат, которые длявысшего командного состава вовсе не люди, а некие человеко-единицы,марширующие, стреляющие и муштруемые, чтобы опорой «трону»: «Готовились кмайскому смотру и не знали ни пощады, ни устали. Ротные командиры морили своироты по два и по три лишних часа на плацу. Во время учений со всех сторон, изовсех рот и взводов слышались беспрерывно звуки пощечин. Унтер-офицеры жестоко били своих подчиненных за ничтожную ошибку в словесности,за потерянную ногу при маршировке, — били в кровь, выбивали зубы, разбивали ударомпо уху барабанные перепонки, валили кулаками на землю» (IV, 142).
А ведь вспомним: общаться с посторонними людьми вне стенучилища юнкерам запрещалось, поощрялось враждебное отношение к гражданскомунаселению. И во всем этом была своя логика: юнкер должен был чувствовать себясуществом особой породы, членом избранного, привилегированного сословия, а этоделало его лишь тупым и точным исполнителем предписаний военного начальства. Иразве выше нарисованная картина – неотголосок проведенных в военныхучебных заведениях лет?
Шкала унижения в армии идет по нисходящей линии: генералгрубо и пренебрежительно обращается с командиром полка, командир в свою очередь«цукает» (как тогда говорили) офицеров, а офицеры — солдат, срывая на них всюзлобу мелких неудачников, всю житейскую муть, жгущую сердце.
Почти все офицеры в «Поединке» — это скопище ничтожеств,тупиц, трусливых карьеристов и невежд, для которых Пушкин — только «какой-тотам шпак».
Они начисто оторваны от народа, варятся в грязноватом инудном быту. Пьянство, разврат, драки в собрании — вот круг интересов,ограничивающий жизнь высшего военного сословия, сознание которого насквозьотравлено армейским цинизмом.
Нет серьезных интеллектуальных увлечений, глубоких раздумий,а если и есть, то они становятся формой бегства от ужасающей действительности,пошлости всего окружающего, грубости и жестокости.
«Это каста с ни на чем не основанном представлением о своейисключительной роли в жизни страны, о «чести мундира»60, — справедливо замечает К. Паустовский.
И это бывшие кадеты и юнкера, а сегодня — воспитатели! Какойже результат возможен от их деятельности, от их личного примера? Ответ один:воспитание себе подобных!
3.8 Неудовлетворенность Куприна произведениями, входящими
в трилогию
Великого художника Куприна всегда отличала большаятребовательность к себе, к своему творчеству. И даже после того, как самоезамечательное из его произведений увидело веет и встретило признание всейпередовой России, автор продолжал мучиться судьбой главного героя повести.
В интервью корреспонденту «Петербургской газеты» Купринзаявил, что не совсем доволен повестью: «Последние главы скомканы. Пришлосьторопиться к выходу очередной книжки «Знания» и наскоро диктовать.
Я хотел, например, дать целую картину дуэли между Ромашовым иНиколаевым, а вынужден был ограничиться только одним протоколом секундантов».61
Но А. Волков считает, что «взыскательный мастер был явнонесправедлив к своей повести, говоря о ее «скомканности». Стремительноеразвертывание событий, усиление внутреннего ритма заключительных сцендиктовались драматизмом содержания. Что касается сцены дуэли, она, конечно,была бы под силу писателю, умевшему так проникновенно изображать драматическиеситуации»62.
Но нужна ли была такая сцена? Сухой рапорт штабс-капитанаДица именно в силу контраста между бездушными строками военного чинули итрагичностью произошедшего, производит такое потрясающее впечатление, какого,наверное, не могло бы произвести самое подробное и талантливое описание. Икогда мы читаем последнюю главу повести, нам кажется, что не штабс-капитан Диц,а сама официальная Россия — чиновничья, казенная, бесчеловечная, — вынесла свою«резолюцию» о молодой, несчастной жизни скромного офицера, стремившегося ккакой-то неясной ему, но опасной для режима правде.
Беспокойство, неудовлетворенность Куприна были связаны,однако, не только с тем, что сцена гибели Ромашова осталась ненаписанной.Главное не в этом. У художника был творческий замысел, которому «мешала» смертьРомашова. Это замысел нового произведения, являющегося продолжением «Поединка»,где Куприн хотел лагерю «сытых» противопоставить лагерь «голодных», в котором,покинув армию, окажется Ромашов.
Однако внутренняя логика повествования и развития характеровне могла быть нарушена чутким художником. Глубокий драматизм судьбы главногогероя — столь одинокого и беззащитного — требовал его гибели.
Уже после смерти Куприна стал известен характернеосуществленного замысла романа «Нищие». М.К. Куприна-Иорданская в своихвоспоминаниях приводит следующие слова писателя: «Я… не могу оторваться от Ромашова…Я вижу, как, выздоровев после тяжелой раны, он уходит в запас, вижу, как настанции Проскурово его провожают только двое его однополчан — Бек-Агамалов иВеткин. Он садится в поезд и, полный надежд, едет, как ему кажется, навстречуновому, светлому будущему. И вот он в Киеве. Начинаются дни безработицы,скитаний, свирепой нужды, смены профессий, временами прямо нищенства — писем к«благодетелям» и «меценатам» с просьбой о помощи… И, обитая в трущобе, средипроституток встречает Шурочку Николаеву»63. То есть, в этомпроизведении писатель хотел рассказать о подноготной большого города.
Сам же Куприн так определил идейно-художественную концепцию«Нищих»: «Основной замысел романа — показать потерю красоты и свободы чистых инепосредственных переживаний в будничной мещанской узкой борьбе засуществование»64. Но этот замысел писатель не осуществил.
О том, что Куприн не был до конца доволен «Поединком»,говорят и различного вида корректуры в переизданиях. Уже во втором изданиисвыше 150 исправлений, большинство из них касалось языка и стиля повести.Куприн вообще был очень строг к своему творческому наследию, порой даже слишкомкритически оценивал созданные им произведения.
Первую часть трилогии — «Кадеты» — он считал «слабой,ученической книгой», а «Юнкера» — сказкой. «Отцу хотелось забыться, и поэтомуон взялся писать «Юнкеров». Ему хотелось сочинить нечто, похожее на сказку»65,-вспоминала Ксения Куприна.
Но несмотря на неудачи и недочеты, творчество Куприна — однаиз ярчайших страниц летописи русской литературы начала XX века.
Глава 4. Художественное мастерствописателя
4.1 Особенности творчества, эстетические принципы
Куприн был настоящим художником, был современен и напротяжении четырех с лишним десятилетий откликался на запросы и требованиявремени своими произведениями, и художественными, и публицистическими. Естьвремена, когда на гребне славы оказываются посредственности, уловившие момент,потом о них забывают; творчество же истинных писателей вечно. О талантливостиКуприна убедительно говорит уже тот факт, что он писал в те же годы, что иТолстой, Чехов, Горький, Бунин, Вересаев. «И стать в. один ряд с этими великимибыло очень трудно. Куприн достиг этой вершины, и многие его произведения(«Олеся», «Поединок», «Гранатовый браслет») являются уникальными образцамилитературы конца XIX — начала XX века.
Как и творения любого талантливого автора, произведенияКуприна отмечены чертами такого художественного своеобразия, которое делает ихнеповторимым литературным явлением.
Огромной заслугой Куприна является то, что он ввел в русскуюлитературу конца XIX — начала XX века военную тему, тему армии,которая до этого занимала внимание лишь второстепенных беллетристов, изамечательных произведений, затрагивающих ее, не было. А Куприн не простообратился к ней, он создал такие произведения, которые привлекли вниманиеобщественности к проблеме армии, заставили по-новому взглянуть на нее, вызвалибурные споры. Причем его произведения на военную тему не потеряли своейактуальности и сейчас, когда вновь на повестке дня вопрос о воспитании будущихофицеров, о взаимоотношениях между военнослужащими; о том, что та армейскаясистема, которая существует сейчас, калечит молодых людей и нравственно ифизически.
Прошло 100 лет со дня опубликования повести Куприна«Поединок», а она по-прежнему злободневна. И это страшно… Страшно, что мыповторяем ошибки предыдущих поколений, а не учимся на них...
Но Куприн не был только автором «Поединка» и другихпроизведений на военную тему. Его интересовали люди, их жизнь, и это отразилосьв его творчестве.
Куприн был последовательным реалистом. «Я лично люблю правду,голую, бьющую по головам, — говорил он в 1905 году. — Потому нахожу, чтописатель должен изучить жизнь, не отворачиваясь ни от чего...»66. Инесмотря на мрачные и суровые годы жизни, творчество Куприна пронизанонеобычайным оптимизмом, верой в человека, любовью к жизни. В одном из своихочерков 1914 года писатель отмечал: «Человек пришел в мир для великой свободы,творчества и счастья»67.
Может быть, поэтому многие его произведения несут на себенекоторый романтический налет («Олеся», «Гамбринус», «Гранатовый браслет»,«Суламифь»). Будучи реалистом, Куприн отдает долг и романтизму, но не уводитчитателя в мир грез и фантазий, а находит романтику в повседневной жизни,труде, в чувствах простого человека, который способен на возвышенную любовь,какую и воспевал писатель. Он поднимал самых заурядных героев в глазахчитателей, показывая их прекрасные качества.
Но это не мешало ему уделять внимание быту своих героев, чтохорошо видно в. нашей трилогии, хотя причислять ее к «бытовикам» было бынечестно, так как быт необходим автору для лучшей обрисовки характеровдействующих лиц, созданию той атмосферы, в которой только и мыслимы те герои.Офицерское собрание в «Поединке» описано так подробно и обстоятельно потому,что без этого мы не поймем до конца тоску мечтателя Ромашова. Куприн разделялточку зрения, что человека формирует среда, и изображал эту среду ярко ивыразительно.
Почти все произведения Куприна основаны на его личныхнаблюдениях и мыслях, о чем он сам неоднократно говорил.
Куприн не увлекался теоретическим обобщением своеготворческого опыта, но все же разработал ряд собственных эстетических принципов,которыми руководствовался при создании своих произведений.
Таковы «десять заповедей», сформулированные им при встрече сначинающим автором68:
1. «… Найди образные, незатасканные слова, лучше всегонеожиданные (чего стоят хотя бы сравнения в «Поединке). Дай сочное восприятиевиденного тобою...»
2. «… Помни, что так называемые «картины природы» в рассказевидит действующее лицо: ребенок, старик, солдат, сапожник. Каждый из них видитпо-своему...»
3. «Изгони шаблонные выражения… Всегда живописуй, а не ведипо-
лицейского протокола»
4. «Красочные сравнения должны быть точны… Ничеговычурного».
5. «….Живописуй образ речью самого говорящего...».
6. «… Не бойся себя настоящего, будь искренне, ничего невыдумывай, а подавай, как слышишь и видишь».
7. «Никогда не выкладывай в рассказе твоих намерений в самомначале. Представь дело так, чтобы читатель ни за что не догадался, какраспутывается событие… Пиши так, чтобы он не видел выхода, а начнешь выходитьиз лабиринта, делай это добросовестно, правдиво, убедительно...».
8. «Обдумай материал: что показать сначала, что после...».
9. «… Пиши так, чтобы было видно, что ты знаешь свойпредмет основательно… ходи и смотри, вживайся, слушай, сам прими участие. Изголовы никогда не пиши».
10. «Работай! Не жалей зачеркивать, потрудись «в поте лица».Болей своим писанием, беспощадно критикуй… А, главное, работай, живя...».(Этот принцип Куприн зачастую сам не соблюдал. У него часто встречаются плохо«отделанные» рассказы и повести, в том числе и «Юнкера»).
Остальные «заповеди», большая часть которых касается языка,ярко отразились в творчестве самого Куприна, им он следовал всю свою жизнь.
Необходимо отметить, что в своих произведениях Купринпродолжал традиции русской классики. Вслед за Гоголем, Пушкиным, Достоевским онобращается к теме «маленького человека». Ведь почти все его герои — этомаленькие люди, в том числе и офицеры из «Поединка», и кадеты, и юнкера изодноименных произведений. Своими книгами Куприн внушал чувства уважения исострадания к ним.
Положительные герои его «офицерской трилогии» не всегда наделенымужеством и бесстрашием, которое толкает их на поиски справедливости. Какличности слабые, часто безвольные, герои Куприна видят несовершенство мира, нолишь сочувствуют борцам, так как сами не способны на решительные действия. Ноони живут в твердом убеждении, что человек рожден для свободы и счастья, длякрасивой любви, труда и всех радостей жизни.
Но отличие Куприна в том, что его «маленькие люди» несломлены средой, как у классиков XIXвека, они хотя и погибают, но одерживают моральную победу (Ромашов в«Поединке»). Поэтому в его произведениях нет такого чувства безысходности,которое возникает при чтении произведений вышеупомянутых авторов. Книги Купринаполны оптимизма, гуманистической веры в человека и человечество, в завтрашнийдень, который непременно будет прекрасным. Все его творчество — поэтизацияземной жизни.
Однако при всей верности традициям русской литературы XIX в., Куприн внес в нее нечто, что шлоот его собственных взглядов на жизнь, от его личного темперамента. Например, онне был сторонником краткости, лаконичности. «Надо писать любовно, не стесняясебя размером, не боясь изобилия художественных образов, сравнений, мелкихчерточек, — писать так, чтобы позволить себе в корректуре роскошь убратьлишнее, загромождающее. Особенно это важно вначале, пока писатель не оседлалтехнику...»69 — писал Куприн в письме начинающему автору.
Он учился у классиков, но создал свою собственнуюписательскую манеру, и это обеспечило ему почетное место в русской литературе.
Сюжеты его книг правдивы, они выведены из самой жизни и стольже напряжены и драматичны, описательных элементов мало, каждая детальмногозначительна, служит дальнейшему углубленному раскрытию идеи. Так, в«Поединке» обращает на себя внимание такая ситуация: проверив на бюсте Пушкинаметкость револьвера, Веткин отдает этот револьвер Ромашову. И этахудожественная деталь здесь не случайна, она несет большую идейную нагрузку: вданном случае подаренный Веткиным револьвер — это то самое «ружье», которое,говоря словами Чехова, непременно «должно выстрелить». И действительно,буквально через два дня с этим револьвером Ромашов пойдет на дуэль. Или еще:Николаев именно в присутствии Ромашова просит жену перевести с немецкого слово«соперник», пошлая мещанка Петерсон посылает письма в розовых конвертах сизображением голубя, солдаты весь день и при всех обстоятельствах жуют хлеб...
Однако предметно, вещное окружение героев воспроизводится уКуприна без детализации и подробностей, в той мере, в какой это необходимо дляпредставления о бытовой стороне жизни героя, а через это — о его вкусах исклонностях. Писатель фиксирует нише внимание на вещах и предметах постольку,поскольку это имеет прямое отношение к персонажам его произведений, в которыхреализуется художественная идея.
Как уже нами отмечалось, у каждого из героев Куприна естьсвое лицо, есть нечто такое, что сразу и резко выделяет его среди окружающих.Писатель освещает каждый образ ярким светом изнутри и внешне, так что дажегерои второго плана наделены ярко выраженными чертами собственного характера.
Этому способствует и то, что Куприн не забывает дать внешнееочертание каждой человеческой фигуре — лицо, выражение глаз, мимику, жесты,помогая и нам понять внутреннюю сущность человека, увидеть то, что неизбежно«просвечивается», «пробивается» сквозь его наружную оболочку. Природа во всем ее многообразии и изменчивости обычно даетсяу Куприна в субъективном восприятии героев, как контрастная параллель ихдушевному состоянию (прием эпического параллелизма).
В описании природы, а также человеческих лиц, окружающей ихобстановки нас поражает меткость взгляда писателя, сила художественногоизображения, яркость и сочность красок, точно и правдиво воссоздающих картинуили портрет, то есть та, выражаясь словами Куприна, «здоровая и простаяхудожественность», которая обладает огромной силой эмоционального воздействия.
4.2 Своеобразие стилистики и языка произведений Куприна
(на материале повести «Поединок»)
Оригинальная писательская манера Куприна нашла отражение и вязыке его произведений.
Над совершенствованием языка и стиля писатель работал всюжизнь и достиг великолепных результатов. В своих произведениях он предстаеторигинальным мастером, знатоком русского литературного языка, добившимсяклассической ясности и простоты в стилевой манере письма, в выборехудожественно-изобразительных средств. Владение образным словом Куприна высокооценивали великие современники. Так, Л.Н. Толстой отмечал: «Он (Куприн) пишетпрекрасным языком. И очень образно. Он не упустит ничего, что бы выдвинулопредмет и произвело впечатление на читателя»70. И.А. Бунин называл язык Куприна«метким и без излишеств щедрым»71.
Рассмотрим особенности стиля Куприна на материале его повести«Поединок» как наиболее зрелом и совершенном произведении «трилогиивоспитания».
Продолжая и развивая традиции русской классики — Тургенева,Чехова (а также устного народного творчества), писатель огромное вниманиеуделял пейзажу, который не «отчужден» от героя, не изолирован, а воспринимаетсяего глазами.
Пейзаж в «Поединке» всегда с подтекстом, соотнесен с душевнымсостоянием персонажей. Природа, обстановка, детали быта конкретно осязаемы,реалистичны, но в то же время они не самоцель, а служат дополнительнымхудожественным средством, помогающим воссоздать внешний и внутренний обликгероя.
Сравним два пейзажа из «Поединка». Первый: «Ровно подымалосьпо скату вверх роща с темной травой и с черными, редкими,молчаливыми деревьями, которые неподвижно и чутко прислушивались к чему-тосквозь дрему. А на самом верху, сквозь густую чащу верхушек и дальних стволов,над ровной, высокой чертой горизонта, рдела узкая полоса зари — не красногои не багрового цвета, а темно-пурпурного, необычайного, похожего на угасающийуголь или на пламя, преломленное сквозь густое красное вино. И наэтой горе, между черных деревьев, в темной пахучей траве, лежала,как отдыхающая лесная богиня, непонятная, прекрасная белая женщина» (IV, 136).
Такой видит картину заката влюбленный Ромашов. Сочетание черного,белого, красного в другом случае воспринималось бы как нечто зловещее, мрачное.Здесь же создается торжественный, величественный фон, и среди этого великолепиявечера отдыхает она, его богиня — непонятная и прекрасная белая женщина. Ив то же время ощущаешь тревогу, какое-то неясное беспокойство, и в сердцевходит предчувствие беды. Недаром Куприн рисует закат в «траурном» обрамлении: черныедеревья и темная трава (словосочетания повторены дважды: в начале ив конце отрывка).
А вот другая картина позднего вечера. Ромашов тяжело переживаетсвою неудачу во время смотра и бесцельно бредет по городу и по его окраинам.«Раз он остановился против дома Николаевых, который ярко белел в лунномсвете, холодно, глянцевито и страшно сияя своей зеленой металлическойкрышей. Улица была мертвенно тиха, безлюдна и казаласьнезнакомой. Прямые четкие тени от домов и заборов резко делили мостовуюпополам — одна половина была совсем черная, а другая масленоблестела гладким, круглым булыжником. Из светлой спящей травы печальноподымались кверху голые, однообразные, холодные камни, бросавшие отсебя одинаковые тонкие тени» (IV,165).
В этом фрагменте тоже царят тишина и безмолвие, но ощущенияторжественности, величия природы, а тем более таинственности уже нет. Все сияетхолодным, мертвенным светом; тишина неживая; травы, хотя и светлые, нобезотрадны на их фоне голые, однообразные, холодные камни. Авторувеличивает впечатление одинаковости, однообразия, холодности и строгости вприроде, что напоминает Ромашову жизнь в полку, и он ощущает себя бесконечноодиноким среди безмолвия и печали природы. Там, в лесу, он жил надеждой, и мирказался ему «чудесной, таинственной лесной сказкой»», здесь же Ромашовпредстает перед нами подавленным своим провалом на смотре, измученным.
Анализ языка художественного произведения очень важен дляпонимания его в целом, особенно, когда речь идет о таком тонком стилисте, какКуприн, в творчестве которого используются образные средства всех языковыхуровней, начиная с фонетики (что традиционно для прозы) и заканчивая синтаксисом.
Куприн добивался звучности, музыкальности фразы. Аллитерация,ассонансы, анафоры встречаются в «Поединке» часто, как если бы перед нами былане повесть, а произведение лиро-эпического жанра (и это относится не только к«Поединку»). Так, путем частого повторения шипящих и свистящих звуков передаетсялесной шорох, треск веток и шелест платья Шурочки в сцене ее вечерней встречи сРомашовым в саду:
«Он остановился. Сзади него послышалсялегкий треск веток, потом быстрые шаги и шелестшелковой нижней юбки. Шурочка поспешила к нему — легкая и стройная,мелькая, точно светлый лесной дух, своим белымплатьем между темными стволами огромных деревьев. Ромашов пошелей навстречу и без слов обнял ее. Шурочка тяжело дышалаот поспешной ходьбы. Ее дыхание тепло и часто касалосьщеки и губ Ромашова, и он ощущал, как под его рукойбьется ее сердце» (IV,134).
Мы явственно слышим движения этих людей, улавливаемхарактерные звуки, вызванные этими движениями, и зрительное восприятиедополняется, обогащается звуковым образом.
В «Поединке» звучит истинно русская речь во всем еемногообразии, с фонетическими и морфологическими особенностями, с приметамиюжных и северных говоров: «Ни, ты меня не можешь зъесть, так что я и самвовшеб-ник!» (IV, 171). Нарочито искажена речьсолдат, для которых русский язык является народным.
Молодой солдат Мухамеджинов, татарин, вместо мягкого звука [л,]произносит твердый: «3-заколу!» — кричал татарин испуганно и злобно» (IV, 8). А черемис Гайнан — вместо слова«пожайлуста» — поджаласта». Все эти особенности передают живую атмосферуразговора.
Коверкают русскую речь и офицеры, их жены, и делают этонамеренно. Вот сентиментально растянутое, «насморочное» щебетанье РаисыПетерсон: «Нет, ск'жи-ите, граф, отчего мне всегда так жарко? Ум'оляю вас — ск'житe!..» (IV, 88).
А вот ломаный, вычурный язык поручика Бобетинского, который,подражая «золотой гвардейской молодежи», скверно «французил»: «Мон Шер амии, анет ли у вас… как это называется… трех рюблей» (IV, 82) или «Me,мон амии! Но… мой дрюг… С какой стати? Пуркуа? Право, вы меня… как этоговорится?.. Вы меня эдивляете!..» (IV, 81). Мы видим, поручик Бобетинский часто твердый звук [р] произноситмягко, особенно, когда после него стоит звук [у], а вместо начального «у»некстати вставляет «э». Такой нелепый язык является прекрасным средствоминдивидуализации образа, и автор использует его в целях иронии.
Богата и разнообразна лексика «Поединка». Куприн широкоиспользует народную фразеологию, причем она вкраплена и в речевые портретыпредставителей других социальных групп, например, офицеров. Так, в речикапитана Сливы сказывается долгое и повседневное общение с солдатами (хотя, каксчитают многие исследователи, и сам Слива начинал с низших чинов, так какробеет перед начальством): «Нужны вы мне, как собаке пятая нога» (IV, 139), «Вам медведь на ухо наступил»(IV, 163), «Здесь вам не балаган насвятой неделе» (IV, 166), «Во снешубы не сошьешь» (IV, 101).
В данном случае пословично-поговорочные выражения в основномвыступают в качестве грубых оценочных характеристик, оттеняя и внутренний мир Сливы,и его отношения с подчиненными.
Речь капитана многопланова. Здесь и диалектизмы («примостився»),и просторечная лексика («на кой черт»), и военные профессионализмы («сквознаяатака», «самоокапывание»), и книжные слова («гуманность», «развитие умственныхспособностей»), что увеличивает емкость изображения.
В речи офицеров часто встречаются жаргонизмы, как, например,в речи Веткина: «Постой, зачем я к тебе пришел?.. Что-то было важное… А вотзачем? Ну, брат, и выставил же я Бобетинского. Понимаешь — все дотла, докопеечки. Дошло до того, что он просит, играть на запись! Ну, уж я тут емуговорю: «Нет уж, батенька, это атанде-с, не хотите ли чего-нибудь помягче-с?»… Поставил он рубль в цвет и масть в круглую. Бац, бац, бац, бац! На пятомабцуге я его даму — чик! Здравствуйте, сто гусей!» (IV, 178).
Жаргонные выражения в речи Веткина — вообще явление частое:«бацнул по башке», «видал миндал», «выфинчивать», «ухлопать рябчика(штатского)», «дернул водки»… Общепринятым является слово «шпак», обозначающеевсякого штатского. Жаргонизмы встречаются и в речи других офицеров.
У некоторых персонажей есть свои излюбленные слова, даже неимеющие определенного лексического значения. В нудном жебессвязномбормотании Леха часто слышится нелепое словечко «гето»: «Гето, братец… ах,какой ты дерзкий… Ты еще мальчишка, а я, гето… Был, я говорю, такойслучай...» (IV, 83).
Лексическое богатство языка повести создается и благодарясмелому употреблению тропов. В подборе эпитетов видна неожиданная свежесть иоригинальность языковой манеры автора. Куприн пишет о «яростной вежливости»капитана Сливы, его слух улавливает «густой шум» голосов пьяных офицеров,«круглый голос» генерала, а музыка звучит «огненным торжеством».
Ярким признаком идиостиля Куприна являются двухсложныеэпитеты, соединенные либо по принципу синонимии (родственно-близкий,чудно-приятный), либо как оксюмороны: у Шурочки «знакомо-незнакомое лицо» («…Он ясно видел ее глаза, которые стали огромными, черными и то суживались, торасширялись, и от этого причудливо менялось в темноте все ее знакомо-незнакомоелицо» (IV, 137)), плутоватый денщик имел«благообразно-наглое лицо», адъютант Федоровский был «дерзко-вежливый», уРомашова мелькнула «лукаво-невинная мысль».
Очень образны поэтические уподобления и сравнения Куприна.Они лаконичны, емки по мысли, точны и всегда оценочны. Когда автор «Поединка»говорит, что существование офицеров «однообразно, как забор, и серо, каксолдатское сукно» (IV, 41)/топредметная точность такого сравнения помогает сильнее ощутить «ужас и скуку»жизни, вызывает в воображении нужный художественный образ.
Особенно интересны сравнения, которые используются приописании внешности того или иного героя. Например, у жены полковника Шульговичалицо «производило такое впечатление, как будто его наспех, боком, выпекли изтеста, воткнув изюминки вместо глаз» (IV, 72).
Куприн любит прибегать к сравнению того или иногодействующего лица с животными. Например, Гайнан «был весел, подвижен и неуклюжкак молодой щенок», а Николаев имел вид «укрощенного но затаившего злобу дикогоживотного», поручик Бек-Агамалов «был похож на какую-то хищную, злую и гордуюптицу», а капитан Слива — на «большую, старую, скучную обезьяну».
Зримость создаваемого образа, чувственно воспринимаемого,лежит в основе купринских метафор. Как и большинство тропов, метафоры уписателя не вычурны, они конкретны и ясны. Вот описание холостяцкой квартирыРомашова: «лампа с розовым колпаком-тюльпаном на крошечном письменномстоле, рядом с чернильницей в виде мопса; жиденькаяэтажерка с книгами в одном углу, а в другом фантастический силуэтвиолончельного футляра » (IV, 27). Метафоры как бы растворены в тексте, среди обычныхслов. Куприн и не думает поразить нас чем-то неожиданным — представлены «жалкиепредметы роскоши» скромного жилища подпоручика.
А вот метафоры, построенные по принципу олицетворений,нерасчлененных сравнений: «Между ними там и сям возвышались стройные, прямыетополи с ветками, молитвенно устремленными вверх, в небо, и широкораскидывали свои мощные купообразные вершины старые каштаны» (IV, 59). Торжественность,устремленность «вверх, в небо» подчеркивается словами «молитвенно»,«купообразные». Рождается образ природы-храма.
Своеобразие художественной манеры Куприна проявляется, вчастности, в том, что даже при специальном анализе чрезвычайно трудно выделитьметафоры, сравнения, олицетворения в их «чистом виде» — все подчинено созданию единого,цельного образа. Тропы сильно переплетаются в пределах развернутогоконтекста: «Точно шаловливые, смеющиеся дети побежали толпой резвые флейты икларнеты...» (IV, 146).
Особого внимания заслуживает синтаксис повести.Синтаксические конструкции, употребляемые Куприным, просты, периоды илисложноподчиненные предложения усложненного типа редки.
Это объясняется характерной для Куприна сжатостью,афоричностью, формульностью языка. Такой «формульности» соответствует краткая иэнергичная фраза, простые предложения. Вот, например, отрывок из речи лихогоБек-Агамалова: «Эх! Вот видите!.. Так и руку недолго отрубить. Разве же можнотак обращаться с оружием? Да ничего, пустяки, завяжите платком потуже. Подержиконя, фендрик. Вот, смотрите. Главная суть удара не в плече и не в локте, а вотздесь, в сгибе кисти» (IV,14).
Нет ни одного сложного предложения, многие простые предложениянеполные (зачем лишние слова?) или односоставные. Самая длинная фразапоследняя: 16 слов, каждое из которых состоит не более, чем из трех слогов, абольшинство и вовсе односложные. Эти короткие, рубленые фразы прекраснораскрывают характер данного персонажа, человека резкого, грубого, жестокого.
Энергичные, короткие фразы и у Шурочки, волевой натуры,которая всегда четко знает, чего хочет добиться: «Мы ведь все вместе, — пояснила Шурочка. — Я бы хоть сейчас выдержала экзамен. Самое главное, — онаударила по воздуху вязальным крючком, — самое главное — система. Наша система-это мое изобретение, моя гордость» (IV, 35). Но в отличие от построения фразы у Бек-Агамалова, предложениячасто двусоставные, и лишь одно из них («Мы ведь все вместе») — неполное. Почтинет осложняющих элементов: вводных слов, обособленных членов предложения, лишьв одной фразе — однородные сказуемые (изобретение, гордость).
Некоторыми исследователями (например, Ф.И. Кулешовым, Л.Н.Михеевой) отмечалась как отличительная особенность купринской фразытрехкратность: действие, выраженное глаголами-сказуемыми, тройное повторениеоднородных членов предложения. Вот несколько примеров:
«Одна за другой отходили полуроты, и с каждым разом все ярче,возбужденней и радостней становились звуки полкового марша» (IV, 153) (три однородные именные частив составном именном сказуемом становились).
«И хотя это сознание одинаковости положений и внушалоРомашову колючий стыд и отвращение, но в нем было также что-то необычайное,глубокое, истинно человеческое» (IV, 159) (три однородных подлежащих).
Писатель не избегал и синтаксических конструкций с сочинениеми подчинением, особенно если в контексте раскрывалось сложное душевноесостояние героя: «С ним происходили подобные явления и прежде, с самого раннего детства, и он знал, что для того, чтобы успокоиться,надо отыскать первоначальную причину этой смутной тревоги» (IV, 123) (сложная синтаксическаяконструкция, состоящая из четырех предикативных единиц). Хотя подобныеконструкции в целом нехарактерны для Куприна.
Прием трехкратности фразы, так широко используемый автором«Поединка», близок к поэтике фольклора. Куприн вообще часто прибегал к богатомуопыту народного творчества. В своих произведениях он использовал почти все видыфольклора: пословицы, поговорки, сказки, песни, причитания, а также устоявшиесяв народной речи сравнения, эпитеты. Например, «Во-от посылает тот самый черт дотого солдата самого слово главного вовшебника. Вот приходит той вовшебник иговорит: «Солдат, а солдат, я тебя зъем!» А солдат ему отвечает и говорит: «Ни,ты меня не можешь зъесть, так что я и сам вовшебник!» (IV, 171).
Эта сказка с характерной для устного народного творчестваспокойной ритмикой повествования, с традиционным зачином включается автором в«Поединок».
Народно-поэтический колорит здесь передается специфическимиобращениями, усилительной частицей «а» («солдат, а солдат»), повторяющимисясловами, «вот», «той», «самый», «отвечает и говорит», союзом «так что» (вместо«так как»), отрицательной частицей «ни» (вместо «нет»). С исключительнойтонкостью и наблюдательностью передаются автором и черты, типичные для русскихнародных говоров: морфологические особенности (усеченная форма местоимения«свово»), фонетические (произношение [в] вместо [л] — вовшебник; нелитературноепроизношение «зъем» с [з] вместо [с]).
Все эти особенности стиля Куприна ярко выражены в языкегероев «Поединка», который является одним из средств их самораскрытия. Укаждого из персонажей повести есть непременно своя манера выражаться, свояинтонация. Например, речь полкового командира рявкающая, отрывистая, снепреклонными интонациями, а поручика Зегржта — торопливая, робкая, часто невнятная.Есть свои особенности и у языка главных героев: Назанского и Ромашова.
Ромашов большей частью раскрывается во внутренних монологах,в которых запечатлено течение его мысли, чувства, желания. Когда он мысленнобеседует с Шурочкой, то предстает перед нами застенчиво-влюбленным, робким:«Каким я, должно быть, кажусь жалким!» (IV, 33). «О! Ты прекрасна! Милая! Вот я сижу и гляжу на тебя — какое счастье!» (IV, 37), а вобъяснении с Петерсон — колким, язвительным: «Мы оба играли какую-то гадкую,лживую и грязную игру, какой-то пошлый любительский фарс. Я прекрасно, отличнопонял вас, Раиса Александровна. Вам не нужно было ни нежности, ни любви, нипростой привязанности. Вы слишком мелки и ничтожны для этого (IV, 92). Но чаще всего Ромашов мягок инерешителен: «Будет, Павел Павлович, не стоит» (IV, 178), — пытается он остановить Веткина, прицелившегося вбюст Пушкина.
Мягкий и слабовольный Ромашов, казалось бы, должен говоритьвяло и монотонно, однако как богата и колоритна его речь, как полифоничны интонации.Характерно, что она меняется от начала к концу повести. «А вот, господа,что я скажу с своей стороны. Буфетчика я, положим, не считаю… да… Но еслиштатский… как бы это сказать?.. Да… Ну, если он порядочный человек,дворянин и так далее… зачем же я буду на него, безоружного, нападать сшашкой?.. Все-таки же мы люди культурные, так сказать...» (IV, 13). Это говорит Ромашов, «краснеяот замешательства, без надобности поправляя очки и откашливаясь». Речьневнятная, сбивчивая, часты паузы, неточные выражения — все соответствуетоблику и поведению героя на первых порах нашего с ним знакомства. Но проходитвремя. Напряженная духовная жизнь, работа ума и сердца делают свое благое дело.И перед нами совсем другой человек: «Бить солдата бесчестно. Нельзя битьчеловека, который не только не может тебе ответить, но даже не имеет праваподнять руку к лицу, чтобы защититься от удара» (IV, 105). Ромашов уже уверен в себе, нет никаких запинок вречи, она продумана и очень точна. Речь Назанского резко отличается от речиРомашова, и в первую очередь тем, что Назанский ораторствует вслух. Егомонологи кажутся иногда напыщенно-патетическими, но они нужны для раскрытияобраза и для знакомства с его идеями, взглядами: «нет, — подумайте, подумайте,Ромашов: кто вам дороже и ближе себя? — Никто. Вы — царь мира, его гордость иукрашение. Вы — бог всего живущего» (IV, 208). Мы не можем разделять эту точку зрения, но нельзя не согласиться,что в устах Назанского эти идеи звучат убедительно, и в этом его суть.
Речь же Ромашова продумана и точна. Предложения короткие,чаще всего полные, с прямым порядком слов, редко осложнены вводными словами илипредложениями. С точки зрения морфологического состава, можно отметить еенасыщенность глаголами и наречиями, придающими речи динамизм. С точки зрениялексики, слова в большинстве своем общеупотребительные, нейтральные, и за этимчувствуется напряженность, наигранная небрежность говорящего, но в то же времяробость (первая фраза), сопереживание, сострадание по отношению к собеседнику инадежда на ответные чувства. В последней реплике Ромашова мы видим, что ему,нелегко уйти, ему надо остаться, выговориться, поэтом, уже попрощавшись, онобъясняет причину своего прихода («До свиданья. Мне, видите ли просто не с кемпоговорить… Тяжело на душе...» Но, вместе с тем, в этот момент Ромашовсильнее, суровее больного Назанского, который произносит каждую фразу,превозмогая боль, с усилием ее преодолевая, напряжением воли возвращая к себесознание, поэтому в его речи много пауз, неполных предложений, вынужденныхпарцеллированных отрезков («Достаньте там, из шкафчика… Вы знаете...»).Нередки провалы памяти («Послушайте, Георгий Алексеич… у вас что-то есть…есть… что-то необыкновенное. Постойте, я не могу собраться с мыслями...»),отсутствие логики между соседними фразами («Спасибо, родной. Мы вот чтосделаем… Фу, какая гадость!.. Повезите меня куда-нибудь на воздух...»). Здесьмы наблюдаем и умолчания («Достаньте там, из шкафчика… вы знаете...»), илексические повторы (… у вас что-то есть… есть… что-то необыкновенное»).Часты в речи Назанского междометия («фу», «ах»). Куприн замечательно передаеттечение мыслей пьяного человека.
На следующей странице роман мы видим еще одну характернуюособенность речи Назанского — резкий переход от лиризма к патетике (или квялому бормотанию): «Ах, милый мой, милый Ромашов, зачем вы хотите это делать? Все на свете проходит, пройдет и ваша боль, и ваша ненависть. И высами забудете об этом. Но о человеке, которого вы убили, вы никогда незабудете. Он будет с вами в постели, за столом, в одиночестве и в толпе.Пустозвоны, фильтрованные дураки, медные лбы, разноцветные попугаи уверяют, чтоубийство на дуэли — не убийство. Какая чепуха!» (IV, 201).
Писателем прекрасно передано все богатство интонаций,разнообразие эмоций говорящего.
Куприн — мастер диалога. И не только, когда это касаетсяглавных героев, но и когда речь идет об эпизодических персонажах.
Вот разговор (даже не разговор, а обмен репликами) двухсолдат-денщиков:
«- Ходить, ходить кажын день. И чего ходить, черт егознает!..
— Дела, братец ты мой… С жиру это все. Ну, прощевай, что лиСтепан.
— Прощай, Баулин. Заходи когда» (IV, 42).
Мы видим: первый собеседник сердит, второй равнодушен, и этиоттенки настроения мы четко улавливаем в диалоге. Куприн в совершенстве знаетразговорный язык солдатской массы, передает все его неправильности: ифонетические («ходить», «кажын»), и лексические (повторы «ходить, ходить»), иморфологические (междометие «ну», частица «что ли», употребление «когда» вместо«когда-нибудь»), а также неправильность в построении фразы («заходи когда») — все это столь естественно в устах безграмотного денщика.
Ф.И. Кулешов в своей монографии отмечает: «Прямая речь героев,данная в форме диалога между ними, придает повествованию необыкновенную живостьи сценичность, обнажает психическую сторону жизни действующих лиц и свойства иххарактеров. Чрезвычайно динамичные диалоги повести выразительны по языку,естественны по разговорной интонации»72… И это весьма справедливо.
Куприна нельзя упрекнуть в холодной бесстрастности стиля. Егоречь в «Поединке» образная, певучая, эмоциональная. С одной стороны, его стилюсвойственна лиричность, живописность, а с другой стороны, Куприн являетсямастером художественной типизации, реалистического изображения быта,разоблачающей сатиры. В «Поединке» писатель достиг большой силы художественнойизобразительности, точности и простоты выражения мыслей и чувств, высокойкрасоты, гибкости и изящества слова.
Мы показали лишь некоторые особенности стилистическогомастерства Куприна. Но и это немногое позволяет понять, почему Куприн до сихпор остается одним из самых «читаемых» представителей русской классическойлитературы. Неслучайно К.И. Чуковский считал Куприна «замечательным русскимписателем, поднявшимся в своем бессмертном «Поединке» и в некоторых другихпроизведениях до высот мастерства, изобразительной мощи и гуманного пафоса,какие доступны лишь великим талантам»73.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Рассматривая сегодня творчество Куприна, мы отчетливо видим,что он порой ошибался и отступал от своих принципов. Но, несомненно, лучшее,что было им создано, глубоко народно по духу, талантливо и интересно.
Нами было исследовано три произведения Куприна, объединенныхне только общей темой, проблематикой, но и, главное, — процессом воспитании,формирования и становления личности будущего офицера. Поэтому «Кадеты»,«Юнкера» и «Поединок» мы заключили в трилогию и предложили рассматривать ее какроман воспитания, ибо она имеет весьма характерные признаки, обозначенные вначале нашей работы:
1.Герои трилогии — люди средние, но отличаются богатством человеческой натуры(хотя каждую из них по-своему ломает либо учебное заведение, либо армия).
2.Героям присуще самоуглубление, «вчувствование» в искусство, погруженность влюбовное томление (в разной степени для каждого, но тем не менее).
3.Ромашов и Назанский в «Поединке» предстают как искатели правды, стремятсякаждый по-разному постичь смысл сущего.
4.И в «Кадетах», и в «Поединке» мы видим расхождение между природой человека исредой, в которую он попадает, воздействие этой среды.
5.В «Поединке» Назанский выступает как учитель Ромашова, дает советы,наставления, стремится предостеречь его от совершения подобных ошибок.
6.В трилогии Куприн — истинный психолог, раскрывающий все тонкости человеческойдуши. Его героев отличают глубокие раздумья, размышления о собственной жизни и обокружающем миропорядке. Отсюда у Куприна обилие внутренних монологов.
В результате анализа произведений трилогии мы пришли квыводу, что воспитание в атмосфере грубости, жестокости, полнейшего безразличияк судьбе ребенка приводило к вопиющему невежеству, никчемности, необразованностии циничности армейской среды, получившей в «Поединке» беспощадное обличение.Дурно воспитанные офицеры в свою очередь дурно воспитывали солдат, применяя теже методы военных учебных заведений.
Отдав лучшие годы военной жизни, Куприн стремился сказать оней все, что хотел, «по свежему следу». Ему было важно заразить людей своимсостоянием, своими мыслями,, гневом или радостью, своей заветной мечтой,сказать обо всем правдиво, раскрыть всю подноготную общественного устройства.
Критикуя порядки царской армии, Куприн критиковала тем самыми весь политический строй тогдашней дворянско-буржуазной России. Это было яснодля многих современников писателя, и именно это вызвало такую озлобленностьреакционной печати против «Поединка» и его автора, о которой мы уже говорили,то есть повесть имела глубокий политический смысл. А это еще один из признаковромана воспитания.
Несмотря на то, что много лет прошло с тех пор, когда увиделосвет последнее произведение Куприна, интерес к его творчеству не ослабевает, адаже растет. Его книги представляют собой увлекательное, живое, волнующеечтение, в них — огромное разнообразие человеческих характеров и богатствоэмоций, пестрота и яркость красок, малейшие оттенки звуков и тончайшие запахи.
Его слово метко, красиво, музыкально и поэтично, — и чтоглавнее всего, — искренно. Оно отражает и «гнев, и скорбь, и смех, и задумчивуюпечаль, и глубокую нежность, и своеобразие, какое-то интимное, безыскусственноеязыческое понимание чудес природы: детей, зверей, цветов»74, как говорилсам Куприн.
Безусловно, что читателя привлекает и необыкновенноежизнелюбие писателя, его оптимизм, вера в лучшую жизнь.
И глубоко был прав К. Паустовский, когда, откликаясь нагодовщину смерти Куприна, писал: «Кто сказал, что Куприн умер? Жизнь писателяизмеряется продолжительностью любви к нему со стороны потомков.
Куприн не умер, пока человеческое сердце будет волноватьсялюбовью, гневом, радостью и зрелищем смертельно заманчивой земли, отведенной нанашу долю для жизни.
Куприн не может умереть ни в памяти русских, ни в памятимногих людей — представителей человечества, как не может умереть гневная силаего «Поединка», горькая прелесть «Гранатового браслета», потрясающаяживописность его «Листригонов», как не может умереть его страстная, умная инепосредственная любовь к человеку и к своей родной земле»75.
И мы должны быть благодарны Куприну за все — за его глубокуючеловечность, за его тончайший талант, за любовь к своей стране, занепоколебимую веру в счастье своего народа и, наконец, за никогда не умиравшуюв нем способность загораться от самого незначительного соприкосновения споэзией и свободно и легко писать об этом.
БИБЛИОГРАФИЯ
1. АверинБ.В. Куприн: юбилейное // Нева. — 1995. — №9. — С.196-198.
2. АйдароваВ.И. Устная народная речь в произведениях А.И. Куприна // Русская речь. — 1997.- №6. — С.36-40.
3. АфанасьевВ.И. А.И. Куприн. — М., 1972. — 174 с.
4. АфанасьевВ.И. На подступах к «Поединку» // Русская литература. -1961. -№4.-С.159-163.
5. АфанасьевВ.И. Певец простого человека // ЛШ. — 1970. — №5. — с.90-93
6. АчатоваА.А. Мастерство создания характеров в повести А.И. Куприна «Поединок» //Вопросы метода и стиля. — 1963. — №45. — С.79-92.
7. БабичеваЮ. А. Куприн // История русской литературы в 4-х томах. — Л., 1983. Т. 4. — 451с.
8. БахтинМ.М. Роман воспитания и его значение в истории реализма // Бахтин М.М. Эстетикасловесного творчества. — М., 1989. — 389 с.
9. БерковП.Н. А.И. Куприн. — М.-Л.: Изд. АН, 1956. — 194 с.
10. БулгаковВ.Ф. Лев Толстой в последний год его жизни. — М., 1957. — 363 с.
11.ВахненкоЕ.Н. «Каждый человек может быть добрым, сострадательным, интересным и красивымдушой» // ЛШ. — 1995. — №1. — С.34-40.
12. ВержбицкийН.К. Встречи с А.И. Куприным. — Пенза, 1961. — 164 с.
13… ВолковА.А. Творчество А.И. Куприна. — М., 1981. — 360 с.
14.ВолковБ. Поручик Куприн // Учит, газета. — 1990. — №6. — С.66-89.
15.БоровскийВ.В. А.И. Куприн // Боровский В.В. Литературная критика. — М., 1971.-328 с.
16.ГоловановаМ.В. Куприн А.И. // Нач. школа. — 2000. — №9. — С. 116-119.
17. ГорькийA.M. Письма к А.И. Куприну // ПСС в 30-ти томах. — М., 1956.Т.30.- 473 с.
18.ГураВ.В. Повесть Куприна «Поединок» // Вопросы жанра и стиля. -Вологда, 1967.-289с.
19.ДиалектоваА.В. Х.М. Виланд — основоположник романа воспитания в XVIII — XX вв. // Проблемыразвития реализма в зарубежной литературе XIX — XX вв.- Киев-Одесса, 1978.-421 с.
20.ЖегаловН. Выдающийся русский реалист // «Что читать». — 1958. -№12.-С.24-29.
21.КачаеваЛ.А. Куприн учится, Куприн учит // Лит. учеба. — 1981. — №2. — С.216-224.
22.КачаеваЛ.А. «Купринская» манера письма // Рус. речь. — 1980. — №2. — С.20-25.
23.КачаеваЛ.А. Музыка в произведениях Куприна // Писатель и жизнь. -М., 1987.-С.227-236.
24.КачуринМ. «Не судья, не прокурор, автор всегда с нами»: [о А.И. Куприне] // Вестник. — 2003. — 19 марта. — С.34-58.
25.КелдышВ.А. Русский реализм начала XXвека. — М., 1975. — 387 с.
26.КиселевБ.М.Рассказы о Куприне. — М, 1964. -203 с.
27.КиселеваВ., Петровский М. «Писатели из Киева»: А. Куприн и М.Булгаков // Радуга. — 1988.- №10. — С.124-132.
28.КолобаеваЛ.А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX — XX вв.- М.: Изд. МГУ, 1990. — 334 с.
29.КорецкаяИ.В. Горький и Куприн // Горьковские чтения. — М., 1966. -231с.
30. КорецкаяИ.В. А.И. Куприн. — М., 1970. — 316 с.
31.КочетковВ. Певец человека // Москва. — 1970. — №9. -С. 134-135.
32.КрутиковаЛ.В. А.И. Куприн. — Л., 1971. — 119 с.
33… КулешовФ.И. Творческий путь А.И. Куприна. Х.1. — М., 1983, 374 с, Т.2.-М., 1987, 351с.
34.КупринА.И. О литературе. — М., 1969. — 498 с.
35.КупринА.И. Собрание сочинений в 9-ти томах. Т.З, 493 с, Т.4, 486 с. — М., 1971.
36.КупринаК.А. Куприн — мой отец. — М., 1979.-387 с.
37.Куприна- Иорданская М.К. Годы молодости. — М.у1966. — 239 с.
38.Куприна- Иорданская М.К. Письма о Куприне // Неман. — 1988. — №2. -С. 148-170.
39.ЛеоновБ. Мир Куприна // Сел. жизнь. — 1995. — 7 сентября. — С.23.
40.ЛилинВ. А. Куприн. — Л., 1975. — 112 с.
41.ЛобановМ. Мне все родное // Молодая гвардия. ^- 1970. — №9. -С.278-283.
42.МихайловО.Н. А.И. Куприн. — М., 1981. — 270 с.
43.МихайловО.Н. Жизнелюбивый талант // Михайлов О.Н. Страницы русского реализма. — М.,1982. — 336 с.
44.Михайлов О.Н. мне нельзя без России // Наш современник. — 1970. -№9.-С.115-121.
45.МихайловО.Н. Уроки Куприна // Молодая гвардия. — 1980. — №12. -С.299-315.
46.МихееваЛ.Н. «Меткий и без излишества щедрый»: о языковой манере автора «Поединка» //Русская речь. — 1990. — №4. — С. 12-19.
47.МорфессиЮ.С. Куприн в полете, Куприн на сцене // Нева. — 1995. -№9.-С.230-233.
48. МудеситиМ.П. Этапы развития немецкого романа воспитания в XVIII XIX вв. // Проблемы развития реализма в зарубежнойлитературе XIX — XX вв. — Киев-Одесса. — 1987. — 421 с.
49.НерошивинВ. Пароль поручика Куприна // Лит. газета. — 2004. — 7-13 апреля. — С. 12.
50.НикулинЛ. Перечитывая Куприна… //Лит. газета.,- 1954. — 14 января. — №6. — С. 18.
51.НикулинЛ. Чехов. Бунин. Куприн. Литературные портреты. — М., 1960.-326 с.
52.ОвчинниковаС. А.И. Куприн и его герои // Дошкольное воспитание. -1989. -№ 7.-С.68-73.
53.ОшароваТ. Куприн в работе над финалом «Поединка» // Русская литература. — 1966. — №3.- С.52-56.
54.ПавловскаяК. творчество А.И. Куприна // Автореферат кандид. диссертации. — Саратов. — 1955. — С.18.
55.ПаустовскийК. Поток жизни // Собр. соч. в 9-ти томах. — М., 1983. Т.7.-416 с.
56.ПитлярИ. «Ты — репортер жизни» // Новый мир. — 1970. — №9. — С.19-26.
57.ПятецкийБ. Деревянный альбом // Наука и жизнь. — 1981. — №3. -С.123-125.
58.РайхинД.Я. А.И. Куприн и его повесть «Поединок» // Вечерняя средняя школа. — 1993. — №3. — С.26-28.
59.РацинН. Мой Куприн // Вопросы Литературы. — 1981. — №6. — С. 158-187.
60.РуссоЖ.-Ж. Избранные сочинения в 3-х томах. Т.2. -М., 1961.-683 с.
61.РядковС. «Моя дистанция длинная...» // Коневодство и конный спорт. — 1980. — №2. — С.35-40.
62.СедыхА. Шаляпин, Куприн // Смена. — 1990. — №6. — С.66-89.
63.СоколовС. Обретение родины // Октябрь. — 1970. — №9. — С.184-187.
64.СулеймановА.А. Годы странствий Вильгельма Мейстера. Гете и немецкий раннеромантическийроман // Ученые записки Пензенского пединститута, серия «Филология». Т.81. — 1969. — 248 с.
65.Солоухин В. Исследователь жизни // Правда. — 1970. — 6 сентября. -С.24.
66.ФоняковН.Н. Куприн в Петербурге. — Л., 1986. — 237 с.
67.ФроловП.А. А.И. Куприн и Пензенский край. — Саратов. — 1984. — 151 с.
68.ЧелышевБ. Лицом к своему детству // Семья и школа. — 1970. — № 9. — С.42-43.
69.ЧуковскийК.И. // Куприн А.И. Собр. соч. в 9-ти томах. Т.6. — М., 1973. — 418 с.
70… ЧупрининС. «Я везде искал жизнь...» // Дет. литература. — 1991. -№6.-С.61-71.
71.ШахмагоновН. Не нуждается в признании… // Сов, патриот. — 1990. -24-30 сентября.- С.12.
72.ШестериковС.П. Смерть корнета Десятова: к истории наследия Чернышевского, Лескова иКуприна // Русская литература. — 1981. — №1. — С. 153-158.
73.ШирмаковП. Новые страницы рукописей // Нева. — 1970. — №9. -С.181-189.
74.ТолстойЛ.Н. ПСС. — М., 1956. Т.76. — 392 с.
75.ЭсалнекА.Я. Типология романа. — Изд. Московского университета, 1991.- 246 с.
ПРИМЕЧАНИЯ
1Бахтин М.М. Роман воспитания и егозначение в истории реализма // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. — М., 1989. — С. 199.
2Руссо Ж.-Ж. Избранные сочинения в 3-хтомах. Т.2. — М., 1961. — С.683.
3Диалектова А.В. Виланд Х.М. — основоположник романа воспитания в XVIII — XIX вв. // Проблемы развития реализма взарубежной литературе XIX — XX вв. — Киев — Одесса, 1978. — 421 с.
4Сулейманов А.А. Годы странствийВильгельма Мейстера. Гете и немец-кий раннеромантический роман // Ученыезаписки Пензенекого пединститута, серия «Филология», 1969, Т.81, 248 с.
5Мудесити М.П. Этапы развитиянемецкого романа воспитания в XVIII- XIX веках // Проблемы развития реализма взарубежной литературе XIX -XX вв. — Киев — Одесса, 1978. — 421 с.
6Бахтин М.М. Роман воспитания и егозначение в истории реализма // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. — М., 1989. — С.209.
7Там же.-С212-214.
8Мудесити М.П. Этапы развитиянемецкого романа воспитания в XVIII- XIX веках // Проблемы разбития реализма взарубежной литературе XIX -XX вв. — Киев — Одесса, 1978. — С.286.
9Там же. — С. 17.
10Кулешов Ф.И. Творческий путь А.И.Куприна. — Минск, Т.1 — 1983, Т.2 -1987.
11 А.И. Куприн о литературе. — М.,1969. — С.401.
12Кулешов Ф.И. Творческий путь А.И.Куприна. Т.1 – Минск, 1983. -С.15.
13Куприн А.И. Собрание сочинений в 9-титомах (1971-1973). Т.З. – М., 1971. — С. 17. В дальнейшем все ссылки напроизведения Куприна даются по изданию: А.И. Куприн. Собрание сочинений в 9-титомах. – М., 1971-1973. В скобках указываются: римскими цифрами — том,арабскими — страницы.
14Волков А.А. Творчество А.И. Куприна.- М., 1981. — С.5.
15А.И. Куприн о литературе. — М., 1969.- С.401.
16Кулешов Ф.И. Творческий путь А.И.Куприна. Т.1.: Минск, 1983. -С. 159.
|7Волков А.А. Творчество А.И. Куприна.- М, 1981. — С.340.
18Там же. — С.340.
19Тамже. — С.343.
20Кулешов Ф.И. Творческий путь А.И.Куприна. Т.2. — Минск, 1987. -С.233.
2|Там же. — С.233.
22Там же. — С.234.
23 Там же. — С.236-237.
24Там же. — С.236-237.
25Корецкая И.В. А.И. Куприн. — М.,Знамя, 1970. — С.26.
26Волков А.А. Творчество А.И. Куприна.- М, 1981. — С.340.
27Кулешов Ф.И. Творческий путь А.И.Куприна. Т.2. — Минск, 1987. -С.241.
28Там же. — С.245.
29Берков П.Н. А.И. Кудрин. — М.-Л.:Изд. АН, 1956. — С.12.
30Кулешов Ф.И. Творческий путь А.И.Куприна. ТЛ. — Минск, 1983. -С.38.
31Кулешов Ф.И. Творческий путь А.И.Куприна. ТЛ. — Минск, 1983. -С.39.
32Нерошивин В. Пароль поручика Куприна// Лит. газета. — 2004. — 7-13 апреля — С.12.
33Из беседы с А.И. Куприным // Лит.газета. — 1937. — 15 июня. — №32. Цит. по В.Афанасьеву. А.И. Куприн. — М.51972. — С.38.
34Клочки воспоминаний // Коммунист(Саратов). — 1937. — 18 июня. Цит. по Афанасьеву. — С.39.
35Регини В. Из беседы с М. Горьким //Биржевые ведомости. — 1905. -№8888. — 22 июня. Цит. по В. Афанасьеву. — С.53.
36«Слово». — 1905. — 12 мая. Цит. по В.Афанасьеву. — С.54.
37 «Образование». — 1905. — №7. -С.101.Там же. — С.54.
38 «Родная Нива». — 1905. — №32. — С.279-280. Там же. — С.54.
39Правда». — 1905. — №9-10. — С.174.Там же. — С.55.
40 «Московские ведомости». -1905. -№137.-21 мая. — С.З. Там же. -С.55.
41 П.А. Гейсман. «Поединок» г-на А.Куприна и современные фарисеи с точки зрения критики // СПб. — 1905. — С.29.Там же. — С.55.
42 «Петербургская газета». — 1905. — №203. — 4 августа. Там же. — С.56.
43Плоткин Л. Литературные очерки истатьи. — Л.: Советский писатель, 1958. — С.247. Там же. — С.56.
44Берков П.Н. А.И. Куприн. — М.-Л.:Изд. АН, 1956. — С.63.
45Афанасьев В. А.И. Куприн. — М., 1972.- С.62.
46Там же. — С.64.
47Киселев Б. Рассказы о Куприне. — М.,1964. — С.78.
48Кулешов Ф.И. Творческий путь А.И.Куприна. Т.1. — Минск, 1983. -С.223.
49Волков А.А. Творчество А.И. Куприна.- М., 1981. — С. 146.
50Качурин М. «Не судья, не прокурор,автор всегда с нами»: [о А.И. Куприне] // Вестник. — 2003. — 19 марта. — С.43.
51 Афанасьев В. А.И. Куприн. — М.,1972. — С.69.
52Кулешов Ф.И. Творческий путь А.И.Куприна. Т.1. — Минск, 1983. -С.227.
53Письмо к М.Л. Оболенской от 15октября 1905 г. // Л.Н. Толстой. ПСС. — М., 1956. Т.76.- С.43.
54Кулешов Ф.И. Творческий путь А.И.Куприна. Т.1. — Минск, 1983. -С.234.
55Афанасьев В. А.И. Куприн. — М., 1972.- С.59.
56 «Новый мир». — 1964. — №9.-С.253-254. Цит. по В. Афанасьеву. — С.60.
57Павловская К. Творчество А.И.Куприна// Автореферат канд. диссертации.- Саратов, 1955.-С. 18.
58Волков А.А. Творчество А.И. Куприна.- М., 1981. — С. 156.
59 Афанасьев В. А.И. Куприн. — М.,1972. — С.61.
60Паустовский К. Поток жизни // Собр.соч. в 9-ти томах. — М., 1983. Т.7. — С.284.
61Волков А.А. Творчество А.И. Куприна.- М, 1981. — С.202.
62Там же. — С.203.
63Куприна-Иорданская М.К. Годымолодости. — М, 1966. — С.231.
64Волков А.А. Творчество А.И. Куприна.- М., 1981. — С.205.
65Жегалов Н. Выдающийся русский реалист// «Что читать». — 1958. -№12.- С.27.
66 Афанасьев В. А.И. Куприн. — М.,1972. — С. 152.
67Там же. — С.153.
68 «Заповеди» приведены в сокращенномвиде, подробно см.: В. Афанасьев. А.И. Куприн. — М., 1972. — С. 155 илиА.Волков. Творчество А.И. Куприна. — М, 1981.- С.356-358.
69Афанасьев В. А.И. Куприн. — М, 1972.- С. 159.
70Булгаков В.Ф. Лев Толстой в последнийгод его жизни. — М., 1957. -С.298.
71Цит. по В. Афанасьеву. А.И. Куприн. — М, 1972. — С. 168.
72Кулешов Ф.И. Творческий путь А.И.Куприна. Т.1. — Минск, 1983. -С.256.
73Чуковский К.И. // Куприн А.И. Собр.соч. в 9-ти томах. — Т.6. — М., 1973.-С.24.
74Цит. по Кулешову Ф.И. Творческий путьА.И. Куприна. Т.2. — Минск, 1987.-С.260.
75Цит. по В. Афанасьеву. А.И. Куприн. — М., 1972. — С. 173.