МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ
ЛУБЕНСКИЙ ФИНАНСОВО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КОЛЛЕДЖ
ПДАА
РЕФЕРАТ
С КУЛЬТУРОЛОГИИНА ТЕМУ:Трехслойнаясхема науки
Выполнил студент 25группы
Жадан Вадим
Лубны 2009
Трехслойная схеманауки
Вполне приемлемым для наших целей описанием науки можносчитать такое, в котором научная деятельность характеризуется познавательным отношением(установка на выявление не явлений, а сущности) и наличием трех слоев (уровней)существования — эмпирического, теоретического и оснований науки. В эмпирическомслое, как показывают науковедческие исследования, находятся реальные объектытой или иной практики, на которые направлены процедуры манипулирования иэмпирического познания. В теоретическом слое выделяются идеальные объекты итеоретические процедуры (доказательства, решения задач, построение теории,объяснения и т.д.). В отличие от эмпирических объектов идеальные объектыспецифицируются не относительно практики, хотя и имеют к ней отношение, аотносительно идеальной деятельности. Например, в античной науке — это сущностии «начала», в естественной — природа, «написанная на языке математики», в гуманитарной— психика, деятельность, диалог и т.д., т.е. разное в разных концепциях. Именнок идеальным объектам относят теоретические знания (знания теории). Получаюттеоретические знания или в процессе преобразования одних идеальных объектов вдругие (сведение в теории новых случаев к уже познанным), или при теоретическойинтерпретации эмпирических знаний (путь снизу, от практики), или приинтерпретации определенных «внепредметных» знаний, ассимилированных из другихнаук или из «оснований наук» (путь сверху).
Но как бы ни получались теоретические знания, вводятсяони в науку с помощью стандартных теоретических процедур, регулируемыхспециальными правилами, нормами, законами. Совокупность (органон) этих правил,норм и законов (непротиворечивости, исключенного третьего, системности и т.д.)фактически образует третий слой научной деятельности — «основания науки».Именно в основаниях науки формируются критерии «строгости» научных процедур,задаются научные предметы и объекты изучения, формируется научная онтология инаучные картины мира. Все эти образования — уже не просто множество объектов,знаний и процедур (как эмпирических так и теоретических), но множествоупорядоченное и организованное в соответствии с правилами, нормами, законами,регулирующими научную деятельность и мышление.
В своих основных чертах и познавательная установка итрехслойная структура науки сложились в античной науке, однако осознавались онииначе, чем в наше время, и на первый план выдвигались другие элементы. Античныйидеал научного познания связывает науку прежде всего с непротиворечивойорганизацией научных знаний, описывающих определенную область бытия(действительности); эмпирические знания и процедуры в науку не включались, небыло и требований к экспериментальной проверке теоретических построений.
Отдельные этапы и характеристики формирования античныхпредставлений о науке можно проследить, анализируя генезис самой первой в историичеловечества сознательно построенной науки — системы геометрических знаний —«Начал» Евклида.
Предыстория «Начал» Евклида уходит корнями вдревнеегипетскую и шумеро-вавилонскую практику восстановления границ полей,смываемых разливами рек, и сравнения полей по величине. Чтобы восстановить конфигурациюполя и указать положение поля среди других полей '(а это необходимое условиевосстановления системы прилегающих друг к другу полей), вавилонские идревнеегипетские писцы, как мы помним, использовали планы полей — рисункиполей, на сторонах которых проставлялись числа.
Если первоначально планы полей использовались только длявосстановления полей, то в дальнейшем с их помощью стали изображаться различныеоперации с полями (соединение, разделение, передел полей и т.п.). В связи сэтим планы полей превращаются в знаковые модели, на которых получаютодновременно две группы знаний: о величине поля и его элементов, а такжеконфигурации поля.
Следующий этап — восстановление и осмысление греческимифилософами решений вавилонских задач, планов полей и относящихся к ним числовымотношениям. Греческих философов, вероятно, не могло удовлетворить формальноеосмысление образцов решения шумеро-вавилонских задач, для них, очевидно, былнеясен объект знания. Что такое, спрашивается, прямоугольное или треугольноеполе как сущее, а не явление? В попытке ответить на этот вопрос они перешли отрассмотрения полей к изучению фигур, представленных в планах полей, и прибеглик идее «мысленного наложения» одних фигур на другие. В этой ситуации знания очисловых отношениях величин, полученные при анализе вавилонских задач,превращаются в геометрические отношения («равно», «больше», «меньше», «подобно»и т.д.), а планы полей, к которым эти знания относятся, в геометрическиеобъекты — фигуры. Постепенно складывается процедура получения новых геометрическихзнаний, опирающаяся на схематизацию в «геометрическом языке» образцов решенияшумеро-вавилонских задач и анализ геометрических фигур. Однако главное звеноэтой процедуры — доказательство геометрических «положений», в ходе которогогеометрические знания и объекты сводились (преобразовывались) друг к другу и к«началам» (определениям фигур, аксиомам, постулатам), а все рассуждениястроились в соответствии с правилами мышления.
Параллельно с этим процессом развернулся и второй —сознательное построение в работах Платона и Аристотеля науки геометрии ипопытки обосновать сами начала — исходные геометрические знания и объекты, ккоторым сводились все остальные. «Начала» Евклида, как показывают исследования,удовлетворяют принципам, выдвинутым Платоном и Аристотелем. Эти принципы могутбыть рассмотрены как своеобразный проект первой античной науки, адоказательства и совокупность полученных в них геометрических знаний — какматериал, в котором такой проект реализовался. Вероятно, только с этого этапаможно говорить в строгом смысле этого слова о формировании науки геометрии,содержащей все три слоя — эмпирический, теоретический и «оснований геометрии»(заданный принципами).
Рассмотренный здесь материал позволяет сделать дваважных вывода. Происхождение науки — сложный исторический процесс, в которомсходятся два разных вида человеческой деятельности: с одной стороны, деятельностьзнакового моделирования и надстраивающиеся над ней процедуры сидеализированными объектами, с другой — логическая и философская деятельности,выросшие из рационального объяснения явлений. Наука складывается, когдалогическая и философская деятельности начинают нормировать и перестраиватьпроцедуры со знаковыми моделями и идеализированными объектами. Именно в этомпроцессе формируются все три слоя науки, а также первые системы научных знаний.Второй вывод касается функционирования науки, оно происходит под влиянием поменьшей мере трех факторов: а) действия познавательного отношения (стремление кпознанию сущности и истины); б) ассимиляции в теории новых эмпирических знанийи объектов и в) удовлетворения требований, предъявляемых к научному мышлению идеятельности со стороны философии.
Если по отношению к античным и естественным наукамтрехслойная схема науки не вызывает особенных сомнений, то в сфере гуманитарнойнауки требует доказательство даже само существование идеальных объектов. Такоедоказательство, действительно, можно провести, показав, что в гуманитарнойнауке существуют все три слоя, характерных для античной и естественной наук.Чтобы в этом убедиться, рассмотрим сначала одну иллюстрацию — гуманитарноеисследование В. Плугина, посвященное произведению А. Рублева «ВоскрешениеЛазаря».
Что изобразил Андрей Рублев на иконе «ВоскрешениеЛазаря»? Взгляды исследователей-искусствоведов относительно композиции(иконографии) этого произведения не совпадают. Большинство (Г. Милле, Л. Рео,В. Лазарев, И. Лебедева и др.) считают, что «Воскрешение Лазаря» «непредставляет ничего нового и неожиданного ни в деталях, ни в построении целого»(сюжет иконы прост — Христос воскрешает умершего Лазаря, являя свою божественнуюсущность и знаменуя будущее собственное и всеобщее воскресение) [122. С. 60].Однако В.А. Плугин утверждает, что «иконография рублевского«Воскрешения» при всей традиционности деталей уникальна...» Онобращает внимание на новое расположение в композиции апостолов. Обычно они изображалисьза Христом, это можно наблюдать в тысяче других «Воскрешений», здесь жеапостолы идут навстречу Христу. Апостолы поменялись местами с иудеями. Христосв своем движении как бы наталкивается на обращенных к нему апостолов. «Еговытянутая вперед правая рука словно врезается в эту группу». В то же времяизображение Лазаря отходит на второй план. Божественная благодать как быадресуется теперь только апостолам. Другое важное отличие — изображениебелоснежной фигуры воскресшего Лазаря, обернутого погребальными пеленами, не начерном фоне входа в пещеру (как это делалось всегда), а на белом. Рублевнаписал его белым на белом?! Фон пещеры, как показали обследования иконыПлугиным, «действительно был изначально белым или, может быть, охристым. И наэтом фоне проецировалась одетая в чуть желтоватый, моделированный белиламисаван, фигура воскресшего. Другие исследователи, также заметившие этоновшество, однако не придали ему особого значения: так, В. Лазарев считаетиконографию рублевского «Воскрешения» «привычной и освященной вековойхудожественной практикой», а Э. Смирнова интерпретирует ее в русле новых веяний«московской живописи XV в.».
Как же Плугин объясняет, почему Андрей Рублев разрываетс традиционным каноном? Он доказывает, что Рублев в своих иконописных произведенияхпытался провести исихастские идеи. Речь идет прежде всего об идеяхприжизненного обожествления человека, об апостольской миссии и роли божественнойэнергии («Фаворского» света славы, исходящего от Христа на людей и всюприроду). «Ясная, спокойная уравновешенность рублевских композиций, удивительнолиричный линейный ритм, — замечает Плугин, — исследователи давно связали сименами Сергия Радонежского, Нила Сорского, которые, как известно,проповедовали на Руси идеи исихазма». По мнению искусствоведа Н.А. Деминой,Рублев меньше, чем другие средневековые люди, разделял дух и материю, он виделв их неразрывном единстве светлую, воздушную, живую плоть. Ему не нужна тень,чтобы подчеркнуть силу света.
Исихасты считали, что человек должен преодолеватьпротивоположность между материальным и духовным. Воспринимая божественную энергию,он, будучи во плоти, может «обожиться не только душой, умом, но и телом, стать Богомпо благодати и постичь весь мир изнутри — как единство, а не какмножественность, ибо только благодаря этой энергии един столь дробный имножественный в своих формах мир». Свет от Христа, изображенный Рублевым,считает Плугин, понимается русским художником именно как благодать, «какэнергия, которая животворит весь мир».
Если традиционная иконография «Воскрешения» подчеркивалафакт удостоверения чуда прежде всего для неуверовавших иудеев («иудеи мечутся ижестикулируют, ощупывают тело воскрешенного и затыкают носы от трупного запаха»),то Рублев переносит центр тяжести всей композиции и драматургии навзаимоотношения Христа с апостолами. Именно апостолов, а не простых иудеев,доказывает Плугин, убеждает Христос в первую очередь, а поэтому именно к ним иобращается («Тогда Иисус сказал им (ученикам) прямо: Лазарь умер. И радуюсь завас, что меня не было там, дабы не уверовали; но пойдем к нему»). Плугинуверен, что вифанские иудеи, как народ темный, неодухотворенный, малоинтересуют Рублева. Им отведена третьестепенная роль статистов. Главноевнимание Рублев сосредоточивает на апостолах, идущих по пути богопознания.
Однако, изменив «центр тяжести» «Воскрешения», Рублев,как убедительно показывает Плугин, вынужден был для сохранения «художественногоравновесия» изменить и другие ее элементы. Так, он снижает и отодвигает навторой план старую ось и центр — Христос и Лазарь; именно этому служитизменение фона пещеры («белое на белом» уже не бросается в глаза, не приковываетк себе взор). Еще одно назначение этого приема — передать божественный светславы Христа, освещающий пещеру и воскресшего, свет, одновременно физический имистический, который заново созидает человека из тлена (в «Апологии» 1868говорилось: «Верю и принимаю, что свет Господня Преображения на Фаворе естьнесозданный и вечный, что он есть безначальное и вечное божество, физическийлуч, существенная и божеская энергия, осияние и блеск и красота божестваБога—Слова»).
И еще один новый момент: Рублев искусно группирует цветаодежды Христа и апостолов; компонует, связывая силуэтные линии фигур Христа иапостолов формой овала, снимает натуралистические подробности (так, персонажииконы уже не зажимают носы от нестерпимого смрада, как это любили изображатьсредневековые художники).
Интерпретация Плутина, безусловно, интересна иубедительна. И тем не менее, нельзя с достоверностью утверждать, что так и былона самом деле. Нет строгих исторических свидетельств того, что Рублев былисихастом (известно лишь, что он родился, вероятно, в 1360 г., сорок лет жил вмиру, затем постригся в монахи, еще в миру получил признание и известность,всех превосходил в мудрости). Но даже, если бы подобные свидетельства остались,нет прямых доказательств, что Рублев в своих произведениях выражал исихастскоемировоззрение. К тому же ведь возможны и другие интерпретации «ВоскрешенияЛазаря». Например, можно (наша собственная интерпретация) предположить, что,расположив апостолов перед Христом, Рублев всего лишь следовал канонусредневекового видения. Он изображает толпу, следующую за -Христом двумягруппами: апостолов как более значимую группу он, выдвинул вперед и развернул кХристу, а простых иудеев дал традиционно, идущими вслед за Христом.Средневековое художественное видение вполне допускало не только изображениерядом видимых и невидимых с фиксированной точки зрения поверхностей (и внешних,и внутренних), но также изображение частей одного предмета разнесенными впространстве и различно повернутыми (особенно толпы; это прекрасно видно,например, на миниатюре из «Древнего летописца» — желая показать план фундаментавозводимой церкви, летописец разбил толпу на три части и разнес их в живописномпространстве; средневековый зритель, однако, видел на миниатюре одну толпу, ане три). Изменение же фона пещеры действительно понадобилось из чистохудожественных соображений, чтобы более органично согласовать изображение толпыс осью Христос — Лазарь.
Но и принимая исихастскую трактовку, можно предложитьнесколько иную интерпретацию, чем это сделал Плутин. Если присмотреться к «Воскрешению»,то можно заметить, что Христос находится не в той же плоскости, что и апостолы,он, к чему и стремились обычно средневековые иконописцы, пребывает в другомпространстве и реальности (мистической). Например, анализ новгородской иконы«Успение», приписываемой Феофану Греку, показывает, что две группы событий —смерть Марии в окружении апостолов, стоящих около ее ложа, и встреча ее души сХристом — осуществляются хотя и одновременно, но первое — в обычной реальности,а второе — в мистической. На иконе изображены два плана — реальный, где находятсяложе Марии, апостолы, святители и архитектурный фон; и план мистический сХристом. Взоры всех персонажей, подчеркивает Б. Раушенбах, «обращены кумирающей Марии, и никто не смотрит на Христа, хотя совершенно очевидно, чтопоявление Христа среди его учеников потрясло бы их тем более, что он появляетсяв сияющих и светящихся одеждах. Желание более четко выделить границу,разделящую обычное и мистическое пространство, обусловило то, что с начала XV в. такаяграница часто обозначается не только цветом, но и изображением непрерывногоряда ангелов, расположенных вдоль границы пространств».
Рублев, конечно, действует не столь прямолинейно, но,тем не менее: взгляд и движение Христа, динамика иконных горок, подчеркивающаяего ход, направлены в «Воскрешении» не к апостолам и не к Лазарю, а вовне; онивыводят Христа за пределы реальных взаимоотношений и событий, в которыепогружены люди. Соответственно, взгляды иудеев и апостолов обращены не прямо наХриста, а как бы проходят сквозь него, мимо него (такое впечатление, что ониего не видят). Сделано это, конечно, весьма тонко и деликатно, без жесткогоделения пространства на две сферы — обычную и мистическую. Рублев как бы хочетсказать: Христос сделал свое дело и уходит, а на земле остаются апостолы ииудеи, вот они стоят друг против друга. Им жить дальше, как же они будут жить,что делать, после того, как воочию увидели чудо Воскрешения. Прокомментируемтеперь данное исследование.
Плутин добивается новой, оригинальной интерпретациипроизведений Андрея Рублева прежде всего, привлекая представления культурологиии теории творчества. Он помещает произведения Рублева в контекст русскойкультуры XIV—XV вв. и художественного творчества.Плугин доказывает, что Рублев проводил. в своем творчестве исихастские идеи(мировоззрение), и это обстоятельство вместе с законами художественноготворчества обусловили совершенно иную, нетрадиционную структуру иконописногопроизведения. Следовательно, полагается особый сложный объект — «творчествохудожника в культуре», утверждается влияние культуры на мировоззрение художникаи трансформация художественной деятельности под воздействием этогомировоззрения и законов художественного творчества. Что же это за объект?
Ясно, что его нельзя наблюдать, нельзя описать какэмпирическую данность. Он сконструирован исследователем, причем на основегипотетических соображений: утверждается соответствие мировоззрения исихазма мировоззрениюРублева и полное воплощение этого мировоззрения в его художественном творчестве.Следовательно, Плугин строит идеальный объект. Отнесенные к нему теоретическиезнания, безусловно, объясняют, и на хорошем современном уровне гуманитарногомышления, особенности произведений Рублева. Однако, естественно, можетвозникнуть вопрос: соответствует ли этот идеальный объект (творчество Рублева врусской культуре XIV—XV вв.) эмпирическому объекту, т.е.реальному творчеству Рублева? Кроме того, как быть с другими, приведенными мнойинтерпретациями того же самого произведения Рублева, ведь эти интерпретациивыводят исследователя к другим идеальным объектам. Таким образом, критерийистины один — возможность объяснить особенности произведений Рублева и, еслиесть несколько конкурирующих объяснений этих особенностей, нужно решать, какиеиз них более убедительны и почему. Здесь, правда, обнаруживается, что дляразных исследователей и зрителей более привлекательными и убедительнымиоказываются разные объяснения. Получается парадокс — множество гуманитарныхистин, каждая из которых вполне оправдана позицией и ценностями человека. ЕслиПлугин специально не обсуждает природу и категориальные особенности полагаемогоим идеального объекта, то в сходной по задаче исследования работе С.С.Аверинцева «Поэтика ранневизантийской литературы» этот момент уже присутствуетв виде развернутого культурологического описания ранневизантийской культуры.Аверинцев и другие литературоведы «не только задают идеальные объекты,позволяющие объяснить определенные литературные произведения и целые жанры, нои пользуются для этой цели специальными методами и средствами, особой методологией.Поэтому можно говорить не только о формировании в гуманитарной науке идеальногослоя, но и об элементах «оснований» (к ним относятся методология гуманитарногоисследования, а также специальные категории, используемые при конструированииидеальных объектов).
В работах Плугина и Аверинцева идеальные объектыиспользуются лишь в целях интерпретации и объяснения художественных илитературных текстов, здесь в явном виде не просматривается ни процесс конструированияидеальных объектов, ни действия с ними в теоретической плоскости, т.е. сведенияодних идеальных объектов к другим и получение за счет этого новых теоретическихзнаний. Оба указанных момента (и конструирование идеальных объектов и действияс ними) можно увидеть в замечательном исследовании М. Бахтина «Проблемы поэтикиДостоевского».
В этой работе Бахтин соединяет, связывает, в одно целое(представление о многоголосье) различные теоретические построения (идеальныеобъекты): отношение «автор—герой», идеологичность героя, диалогические отношения.Если к тому же учесть, что отношения «автор—герой» и диалога связаны со схемой«Я и Другие», то в целом можно говорить о следующем ряде идеальных объектов (впорядке сложности их строения): «Я и Другие», диалог, идея (человек-идея),«автор-герой», отдельный самостоятельный голос (включающий идеологическоеотношение и отношение «автор—герой»), многоголосье. Задав подобный объектизучения, Бахтин действует вполне по рецептам естественно-научного познания: онсводит новые случаи к уже изученным, т.е. представляет интересующие егофеномены как диалог, противостояние голосов, идеологические отношения и т.д.
Во-первых, даже само согласие он трактует как диалог. Во -вторых, слово в произведениях Ф.М. Достоевского Бахтин представляет какдиалог, столкновение идей, голосов. В-третьих, на основе представлений одиалоге, а также противостояния «Я и Другие» Бахтину удается объяснить функциюдвойников в романах Достоевского. По сути Бахтин показывает, что герой и его двойникмоделируют амбивалентность сознания героя (столкновение и противостояние еговнутренних голосов). Наконец, в-четвертых, Бахтин показывает, что такиепредшествующие полифоническому роману литературные жанры как «сократическиедиалоги» и мениппея также основываются на диалоге и идеологических отношениях.Более того, Бахтин задает своего рода онтологию для построенных им идеальныхобъектов. Он показывает, что диалог, диалогические отношения, многоголосьеживут в особой реальности — карнавальном мире. Идея карнавала у Бахтина это непросто еще одно теоретическое представление наряду с другими, это именнозадание онтологии, т.е. объектной и смысловой действительности, своеобразныхправил и норм конструирования идеальных объектов и действий с ними. Перечисляякарнавальные категории (перевертывание «мира наоборот», отмену дистанции междулюдьми, вольный фамильярный контакт, карнавальные мезальянсы, профанацию),Бахтин отмечает, что на протяжении тысячелетий эти категории «транспонировалисьв литературу, особенно в диалогическую линию развития романной художественнойпрозы».
Итак, Бахтин строит полноценный теоретический слой(теорию), который включает не только идеальные объекты и действия с ними, но ионтологию. Что же здесь является эмпирическим слоем и эмпирическими объектами?Вопрос законный. Эмпирический слой образует действительность, которая сталавидна сквозь призму построенной Бахтиным теории (онтологии). Это конкретныедиалогические отношения героев в конкретных романах Достоевского, конкретныевиды многоголосья, конкретное диалогизированное художественное словоДостоевского в конкретных его произведениях и т.п. А слой оснований, вроде быего нет? В «Проблемах поэтики Достоевского» он действительно не зафиксирован,но он присутствует в других, более ранних исследованиях Бахтина, посвященныхметодам решения тех вопросов, которые рассматриваются в «Проблемах...». Слойоснований в исследованиях Бахтина представляет собой методологическуюпроработку определенных проблем литературоведения и гуманитарной науки. Итак,гуманитарное познание не менее строго, чем естественнонаучное. Более того, онос точки зрения трехслойной схемы науки сходно с естественно-научным. Но иразличия этих видов познания и ориентированных на них идеалов науки достаточноочевидны. Чтобы в этом убедиться, сравним эти два подхода.
Использованная литература
1.Культурология: Розин В.М. Учебник. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Гардарики,2003. — 462 с.