Игорь Северянин и мистификации «серебряноговека»
С. А. Викторова
НачалоXX века в русской культуре было эпохой мистификаций. Жизнь творилась какхудожественное произведение, а оно, в свою очередь, было рефлексией, отражениемчаще всего кривозеркальным жизни богемы — поэтов, писателей, художников.«Художник, создающий „поэму“ не в искусстве своем, а в жизни,был законным явлением в ту пору», — писал В. Ходасевич [1].
Смыслжизни для декадентов-символистов был в том, чтобы ее сыграть!«Непрестанное стремление перестраивать мысль, жизнь, отношения, самый дажеобиход свой по императиву очередного „переживания“ влекло символистовк непрестанному актерству перед самими собой — к „разыгрыванию“собственной жизни как бы на театре жгучих импровизаций», — писал В.Ходасевич [1]. Декадансная личность становилась «копилкойпереживаний»: все попробовать, все отведать, накопить без разбора эмоции(кокаин, морфий, вакханалии, оргии и любовь, как и все, одержимая).
УВалерия Брюсова есть роман «Огненный ангел» с посвящением:«Много любившей и от любви погибшей». В романе три главных героя — граф Генрих, Рената и Рупрехт. От любви погибает, конечно же, Рената. Причем вкниге Брюсова она погибает намного раньше, чем в жизни… Брюсовский«Огненный ангел» — это роман-отражение, роман-рефлексия.
В1903 году в богемной среде Москвы появилась некая Нина Петровская. По отзывамсовременников, она не была хороша собой, но была «довольно умна»,чувствительна и, главное, «очень умела попадать в тон». Поэтому всреде «ловцов мигов и впечатлений» она тотчас стала объектом«любвей».
В1904 году все восхищались молодым, златокудрым, голубоглазым и обаятельнымАндреем Белым. Общее восхищение, разумеется, передалось и Нине Петровской,разочарованной на тот момент и уставшей от вампирской любви и«оргиазма» одного из поэтов. Вскоре восхищение перешло вовлюбленность, а затем и в любовь.
Любовьв то время, в той среде не могла быть просто любовью. «Надо было любить,-как пишет Ходасевич,- во имя какой-нибудь отвлеченности». Нина обязанабыла в данном случае любить Андрея Белого во имя его мистического призвания, вкоторое верить заставляли себя и она, и он сам. Эта любовь продолжаласьнедолго, Белый бежал от соблазна. Он бежал от Нины, дабы ее любовь, слишкомземная, не запятнала его чистых риз. Нину же укоряли и оскорбляли«шепелявые, колченогие» [1] друзья-мистики Белого: «сударыня, вынам чуть не осквернили пророка». В том же 1904 году Ниной заинтересовалсяи увлекся уже женатый Брюсов. Он предложил ей союз против Белого, союз, которыйтоже был облечен романтическим ореолом. Нина искала утешения и жаждалаотомстить Белому. В 1905 году Нина стреляет в А. Белого в упор из браунинга.Револьвер дает осечку, и его тут же выхватывают из Нининых рук. Но Нинасчитала, что все же убила Белого (скорее всего, свою любовь к нему).
То,что для Нины стало очередным средоточием жизни, было для Брюсова очереднойсерией «мигов». Роман «Огненный ангел» поставил точку вотношениях Нины и Брюсова. То, что для Нины было жизнью, для Брюсова сталоиспользованным сюжетом. В романе автор разрубил все узлы отношений междудействующими лицами, под масками которых были изображены Нина-Рената, А.Белый-граф Генрих, В. Брюсов-Рупрехт. Рената погибает, сам же автор под маскойРупрехта погибать не хотел.
В1912 году Брюсов стал ухаживать за начинающей поэтессой Надеждой Львовой. В.Ходасевич отмечал: «Стихи ее были очень зелены, очень под влияниемБрюсова» [2].История любви Надежды так же трагична, как и любовь Нины.
«Огненныйангел» стал не единственным романом-мистификацией Брюсова. В 1913 годупоявляется в продаже книга стихов: «Стихи Нелли. Со вступительным сонетомВалерия Брюсова». Многие литературные критики, а также читатели синтересом познакомились с книгой новой поэтессы, и мало у кого возниклоподозрение, что поэтический голос Нелли очень знаком. Лишь немногие критики,поэты, вращавшиеся в одном кругу с Брюсовым (например, В. Ходасевич), сразуузнали и по достоинству оценили новую литературную мистификацию поэта.
Нелли- этим именем Брюсов звал Надю без посторонних. Но у Надежды Львовой есть всеголишь одна книга стихов («Старая сказка» 1913 года). Историяповторилась. Новая литературная мистификация Брюсова стала еще сложнее прежней.С обложки книги исчезло имя истинного автора, на ней — двусмысленный титул.Брюсов рассчитывал, что слова «стихи Нелли» непосвященными будутпоняты как «стихи, сочиненные Нелли». Так и случилось, публика, имногие писатели поддались обману. В действительности же подразумевалось не«стихи Нелли», а «стихи к Нелли», то есть ей посвященные.
Бытьможет, все в жизни лишь средство
Дляярко-певучих стихов...
Этодвустишие Брюсова отражает его отношение и к Нине Петровской, и к НадеждеЛьвовой.
НоБрюсов не остановился на литературных мистификациях, ему захотелось ихзавершить в жизни. С лета 1913 года Брюсов, по словам В. Ходасевича,систематически приучал Надежду к мысли о самоубийстве. Она стала очень грустна.А ночью на 24 ноября Надя застрелилась. Застрелилась из того самого браунинга,из которого стреляла в Белого Нина Петровская. На этот раз револьвер не далосечки. Не в романе, а в реальности оборвалась жизнь не Нины-Ренаты, аНади-Нелли. Нина умерла в 1927 году за границей, куда уехала в 1911-м. Ее жизньза границей — затянувшийся эпилог «Огненного ангела», она непокончила с собой только из-за больной сестры и умерла, заразив себя ее трупнымядом.
Наэтом мистификации не заканчиваются. Книга Брюсова «Стихи Нелли» быланаписана в духе Игоря Северянина. Это был период, когда Брюсов «конфузливомолодился» [2], искал общества молодых поэтов-футуристов. Брюсов был ввосторге от Северянина, от его «новой» поэзии и благословил его в1911 году на ратный труд и поэтический подвиг: «Юный лириков учитель,/Вождьотважно-жадных душ,/Старых граней разрушитель,/Встань пред ратью,предводитель,/Разрушай преграды, грезы, стены тесных склепов рушь!»(«Игорю Северянину»).
Несмотряна то, что Северянин провозгласил себя эгофутуристом, новым поэтом новой эпохи,он был хорошим учеником символистов, и идеи жизнетворчества, театрализациибытия были ему не только не чужды, но и близки, являлись основой его поэтики.
В1911 году он пишет стихотворение «Нелли»: «В будуаре тоскующейнарумяненной Нелли,/Где под пудрой молитвенник, а под ней/Поль де-Кок,/Гдебрюссельское кружево… на платке из фланели!..». Это стихотворение — ирония и издевка над пошлым бытом мещанки-кокотки Нелли: «Философияпохоти!.. Нелли думает едко!/Я в любви разуверилась, господин педагог.../О,когда бы на „Блерио“ поместилась кушетка!/Интродукция — Гауптман, афинал — Поль де-Кок!»
ИгорьСеверянин, конечно же, не мог не знать о взаимоотношениях Брюсова и НадеждыЛьвовой, так как был приближен к жизни мэтра, был его пажом. Возможно, этостихотворение — ироническая аллюзия на отношения Брюсова и Надежды Львовой.Жизнь мэтра, причем неприглядная, превращена молодым поэтом-эгофутуристом вочередной литературный миф. Любопытно, что и сборник Северянина, куда вошло этостихотворение, «Громокипящий кубок» и брюсовские «СтихиНелли» вышли в 1913 году. Стихотворение же «Нелли» написано в1911-м, и Брюсов мог его прочитать, так как Северянин знакомил мэтра со своимтворчеством. Каждая из этих книг является характерной для творчества поэтов.«Громокипящий кубок» — одна из лучших книг Игоря Северянина, в нейвсе темы, мотивы, образы его поэзии, вся его эстетика. «Стихи Нелли»Брюсова отражают его подражательный эгофутуристический период в поэзии, причемподражал Брюсов Северянину только второму разделу его «Громокипящего кубка»,«Мороженому из сирени», в котором сосредоточены всекуртуазно-жеманные образы и мотивы северянинской лирики.
«Громокипящийкубок» Северянина является поэзией-отражением, рефлексиейкультурно-бытовых и поэтических реалий начала XX века. «Мороженое изсирени» представляет читателю мир беззаботных, игривых, изысканно-пошлыхкокоток, «девственных дам», куртизанок, эксцессерок. Образы такогохудожественного мира Северянина не единожды обыграны, спародированыпоэтами-современни-ками. Но Северянин и сам обыгрывал, включал в свой поэтическиймир голоса других поэтов, «смешивал стили». Так, некоторыестихотворения Северянина являются рефлексией на поэтическую образность молодогопоэта, современника Северянина Виктора Гофмана.
«ВикторГофман,- пишет Юрий Айхенвальд,- это, прежде всего, влюбленный мальчик, паж,для которого счастье — нести шелковый шлейф королевы, шлейф того голубого,именно голубого платья, в котором он представляет себе свою молодуюкрасавицу» [3]. Он нежный, томный, упоенный, душа его полна стихов ицветов. В его песнях отблеск невинности и наивности. Он — паж природы, нетолько инфанты. «Кроме любви томной, зародившейся весною, когда мир какслабый больной», Гофман знает и любовь-балладу, сочетание страсти ифантастики, страшные метаморфозы любви («Наваждение»). «Цветочные»образы его поэзии: сирень, васильки, лилии, так же как и образы голубогошелкового платья, и весеннего мальчика, и принцесс с королевами,наивно-лирические интонации — переосмысливаются Северяниным и являютсятрансформированным голосом Гофмана в его поэзии.
ИгорьСеверянин, конечно же, не мог оставить без внимания талантливого и поэтическиродственного Виктора Гофмана. Столь известная всем поэма-миньонет «Этобыло у моря» является рефлексией на поэзию придворного пажа Гофмана:«Королева играла — в башне замка — Шопена,/И, внимая Шопену, полюбил еепаж». Это стихотворение музыкально, его поэтическая форма заимствована измузыки: миньонет — танец; по характеру близкий вальсу. Стихотворения Северянинавообще музыкальны, а это музыкально вдвойне, так как отражает еще имузыкальность поэзии В. Гофмана. Гофман, как верно заметил Ю. Айхенвальд,«поэт вальса, но вальса смягченного в своем темпе имузыкально-замедленного»: «Был тихий вечер, вечер бала/Был летний балмеж темных лип,/Там, где река образовала/Свой самый выпуклый изгиб./Был тихийвальс, был вальс певучий...» Стихотворение «Это было у моря»Северянина «вальсирует» в быстром темпе. И если взглянуть на него какна пародию, иронию над лирикой пажа, то окажется, что этот быстрый темп вальса,вопреки медленному, плавному гофманскому, Северянин задал специально. СтрочкиСеверянина: «Было все очень просто, было все очень мило» — аллюзия нагофманскую лирику в целом. В стихотворениях Гофмана паж прост и наивен, еголюбовь чистая, не отягощенная чувством греха, его принцессы и королевы — «невинные девы» (у Северянина, для сравнения, «невинныедамы»).
Поэма-миньонет- виртуозное сочинение Игоря Северянина, гармонично вплетающееся в его«музыкальную» поэтику и в то же время одаряющее читателя рядомаллюзий и реминисценций.
Если«Это было у моря» — изящная ирония над поэтом-пажом, то в следующемстихотворении («Каретка куртизанки») Северянин беспощаден клирическому герою стихов Виктора Гофмана. Для поэта-пажа любви и природы былобы оскорбительным увлечься падшей женщиной, тем более служить ей. Еговозлюбленные — чистые, наивные, как и он, принцессы. Северянин же заставляет«юного пажа» «быть блюстителем здоровья» куртизанки:«Чтоб ножки не промокли, их надо окалошить,-/Блюстителем здоровья назначенюный паж». Снова Северянин пародирует музыкальность стихотворений Гофмана:появляется музыка, но не мелодичный и томный вальс, а подходящая для случая изаказчика «бравадная мазурка», исполняет которую какой-то«курортный оркестр». Апогеем издевательской иронии является концовкасеверянинского стихотворения: «Каретка куртизанки опять все круче,круче,/И паж к ботинкам дамы, как фокстерьер, прилег...».
Встихотворении «Кэнзели» прослеживается все та же ирония Северянинанад незатейливым лирическим героем Гофмана. Только в этом стихотворении поэтназывает пажа мальчиком, цель которого, правда, все та же — служить иприслуживать кокотке: «Ножки плэдом закутайте дорогим ягуаровым,/И, садяськомфортабельно в ландолете бензиновом,/Жизнь доверьте Вы мальчику в макинтоше резиновом,/Изакройте глаза ему Вашим платьем жасминовым...».
ВикторГофман создает удивительно легкий, чарующий, утонченный, одухотворенный образомюноши-пажа поэтический мир. Если бы этот поэтический мир не эволюционировал втворчестве В. Гофмана, оставался бы прежним беззаботным, то ироническиестихи-рефлексии Северянина на творчество Гофмана воспринимались бы легко, сулыбкой. Но Гофман не мог остаться в одной только любви, нежной, сладостной,первоначальной. На пороге рая долго пребывать нельзя, необходимо перешагнутьего. «Ослушник Адам, вкусивший от древа познания и древа сознания,неизбежно становится Гамлетом» [3], а Гамлет не может быть пажом. Излирики Гофмана исчезает прежняя упоительность ощущений, поэт и лирический геройплатят за эстетику «мига», причем в случае с Гофманом поэт илирический герой — единое «я», целое и цельное. Поэтому наступаетотрезвление, столь горькое и трагичное. Наивный Адам превращается в Фауста,который просит прощения у погубленной им Маргариты: «О милая, прости меняза мой невольный грех,/За то, что стал задумчивым твой непорочный смех,/Что,вся, смущаясь, внемлешь ты неведомой тоске,/Что тоненькая свечечка дрожит втвоей руке». Потеряв рай, мечту-утопию, Гофман окунулся в реалии душного,«смутно освещенного» города. Мечта, бывшая когда-то реальностью,стала просто тенью, а душа была в мечте. Без души же и жить незачем. В ПарижеВиктор Гофман покончил с собой.
Поэты-демиурги,мистификаторы XX века, начала новой эпохи, знали, что играют, играют ссобственной жизнью, но сама игра стала жизнью. Расплаты же были нетеатральными. Испив однажды из «отравленной чаши культурныхизвращенностей» (Н.Бердяев), выжить было невозможно. Наступала либодуховная, либо физическая смерть.
Ине удивительно, что Игорь Северянин не отобразил трагедии ни Ренаты-НиныПетровской, ни Нелли-Надежды Львовой, ни мальчика-пажа — Виктора Гофмана всвоих стихах. Северянин, так же как и они, играл, и интересовала его толькоигровая стихия, сфера, в которой миф и театральная игра порождают такоеявление, как жизнетворчество, основа которого — мистификация. Трагедию же НиныПетровской зафиксировал на бумаге В. Брюсов — «Огненный ангел»,трагедия Надежды Львовой и Виктора Гофмана — в их «поздних»предгибельных стихах.
Удивительното, каким образом переплелись поэзия и судьбы:
АндрейБелый == Нина Петровская == Валерий Брюсов == «Огненный ангел» ==Надежда Львова == «Стихи Нелли» == Игорь Северянин == поэт-паж ВикторГофман.
Переплелисьтак, как только могли переплестись в безумном, безудержном, а не толькоизысканно-прекрасном «серебряном веке».
Список литературы
В.Ф. Ходасевич. Конец Ренаты //Ходасевич В. Ф. Некрополь. Воспоминания. М., 1991.С. 7-19.
В.Ф. Ходасевич. Брюсов// Ходасевич В. Ф. Некрополь. Воспоминания. М., 1991. С.20-43.
АйхенвальдЮ. Виктор Гофман // Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. М., 1993.С.236-248.
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.yspu.yar.ru