Удивительноеявление открывается исследователю древнерусской словесности: быстрое, почтимгновенное возрастание оной. Не успела еще Русь креститься, а уже – Литература.Удивительно, ибо мы знаем, как неспешно – и ведь не на пустом уже месте! –развивалась у нас литература западноевропейского образца (от первых переводныхкниг до Пушкина – полтора столетия, плюс еще столько же до той поры, когдаосновная масса населения стала читать. В прорубленное Петром окно легкопролезали фрегаты и мануфактуры, но не словесность…
Бытьможет, правы те, кто предполагает наличие письменности на Руси до X века?Пресловутая «Велесова книга», узелковое письмо и т. п. Серьезная наука смотритна подобные «открытия» отрицательно, но в них и нет нужды – ведь несомнененвысокий уровень устной словесности. О ней мы можем догадываться по словесностиписьменной, возникшей и развившейся в течение нескольких десятилетий именноблагодаря устной традиции. Сознание творцов и той и этой словесности оказалосьтождественным, единые эстетические ценности, единый способ создания и передачитекста (чего нельзя сказать о искусственном вливании на Русь западноевропейскойкультуры XVII-XIX вв). Способ этот, описанный в фольклористике (об этом ниже)не для одного фольклора характерен. Так, средневековый летописец творил свойтекст сразу «набело», прорабатывая все черновые варианты, прикидывая сюжет иподбирая эпизоды отчасти подсознательно, отчасти в уме, оперируя словесными«формулами», как и народный сказитель. Здесь грань между традиционной культуройи культурой нового времени – не между дописьменной и письменной эпохами, амежду двумя формами мышления, миросозерцания: религиозного (традиционного) исекуляризированного.
Интересноотметить, что литература нового времени до конца так и не проникла вкрестьянский быт, в то время как знаменитые новгородские берестяные грамотыговорят о том, что грамотность распространилась в самых низах уже в первомстолетии после крещения и, вероятно, не только для того, чтобы писать другдругу берестяные записки. Те, кто, смогли уклониться от всеобщей европеизации –что особенно характерно для старообрядцев – сохранили культуру домашнего чтениядо наших дней.
Итак,быстрое развитие древнерусской письменной словесности ничем иным, какединосущностью ее со словесностью устной объяснить нельзя. И поэтому ихдальнейшее многовековое влияние друг на друга представляется нам не стольсущественным, как это принято думать. Новейшая словесность (начиная с XVIIвека) начинает существенно взаимодействовать с фольклором. Первоначально второеуспевает поглощать первое: переводные лубочные романы обретают народный дух ислог, но с приходом Петровских реформ соотношение меняется. Вместе с тем то, чтогубило фольклор, то его и спасло – создание науки западноевропейского образцапривело в начале XIX века к осознанию необходимости записи живой устнойтрадиции. Были зафиксированы не успевшие подвегнуться влиянию городской культуры,образцы обрядовой поэзии, былинного эпоса, духовных стихов, сказок…
Духовныестихи – а именно с них мы начнем наши публикации – сохранили не толькохристианский, но и, возможно, сильно трансформированный, дохристианский миф.Процесс ухода мифа из быта естественен (и античную и западноевропейскуюмифологию мы знаем только в пересказах) – религиозное значение мифа падает наэтапе перехода к государственной общественной форме, которая нуждается уже вписьменной культуре, рано или поздно расстающейся со своим религиознымсодержанием. Если бы дохристианское мифологическое сознание не пришло кестественному упадку, то христианизация Руси «сверху», на наш взгляд, была быневозможна. Поэтому так туманно и многослойно все, из чего строятся духовныестихи. И сам сюжет – неадекватно, видимо, нами воспринимаемый – и представленияо миропорядке. Даже если в основе стиха известный христианский апокриф, миф, топод ним проступает миф дохристианский, не входя с первым ни в какиепротиворечия. Воистину: «исполнить пророков», а не нарушить пришло христианствона Русь. Безусловным мифом следует признать распространенное мнение, что первыехристиане стали старательно уничтожать предшествующую культуру. Да это было быи просто невозможным. Напротив, церковная паперть стала главным местом звучаниядуховного стиха. Церковь усыновила свое незаконнорожденое детище, духовный стихсменил ветхие мифологические меха на новые формы апокрифической литературы. Насобственно литургическую и евангелическую тематику стихов почти нет – каждыйостался при своем деле. Духовному стиху пришлись впору христианские сюжеты, оставшиесяза порогом церкви – т.е. там, где и должно было ему жить, как определеннойформе религиозного сознания.
А«первоначальные изводы» Голубиной книги, которые видны сквозь публикуемые нижезаписи XVIII-XIX вв., оказываются куда древнее книги велесовой даже и в томслучае, если мы будем считать ее подлинным памятником дохристианскойписменности.
А.Г.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.rusland.spb.ru