--PAGE_BREAK--
[1]Аристотель. Риторика. — Античные риторики. М… 1978. С. 19.
[2] Аристотель. Там же. С. 17.
[3] Аннушкин В.А. Первая русская риторика. М., 1999.
[4] См. Гадамер Г.Г. Риторика и логика. В кн.: Актуальность прекрасного. М., 1991. С. 194-197.
[5] Гаврюшин Н.К. “Риторика” М.В.Ломоносова и “Логика” Макария Петровича. Памятники науки и техники. М., 1986. С. 131-154.
[6] См. например: Айхенвальд Ю. Белинский. Силуэты русских писателей Т. 2 М., 1998. С. 199-207.
[7] Рerelmаn Сh., Оlbrесhts-Туteса L. Lа nоuvеllе rhethоnquе. Т. l. Р., 1958.
[8] См. Стяжкин Н. И. Формирование математической логики. М., 1967.
[9] Viеwеg Тh. Торiсs аnd Lаw. А соntributiоn tо bаsiс rеsеаrсh in lаw. Frаnkfurt аm Меin, Bеrlin, Bеrn еtс: Реtеr Lаng, 1993.
[10] Немезий Эмесский. О природе человека. М., “Канон,” 1998. С. 128, 131-132.
[11] Рerelmаn Сh., Оlbrесhts-Туteса L. Ibid. Т. 1. Р. 18.
[12] Эти семиотические термины основаны на соответствующих категориях риторики; см. Моррис Ч. У. Основания теории знаков (русский перевод). B кн.: Семиотика. М., 1983. С. 38.
[13] Кошанский Н.Ф. Частная риторика. СПб., 1832.
[14] Рождественский Ю. В. Введение в культуроведение. М., 1996. С. 13.
[15] Поскольку культура существует и развивается в пределах определенной исторической общности, понятие “общечеловеческой культуры” представляется фикцией.
[16] Понятие “духовной культуры,” принятое в культуроведении, восходит? идеям немецкого филолога, философа и государственного деятеля Вильгельма фон Гумбольдта (1767-1835). В. фон Гумбольдт понимал под духовной культурой религиозно-нравственные представления, философское осмысление которых приводит к совершенствованию личности человека и общественной жизни (В. Гумбольдт. Идеи к опыту, определяющему границы деятельности государства. — Язык и философия культуры. М., 1985. С. 62-76). Французский филолог и философ Антуан Дестю де Траси (1754-1836), основываясь на эмпирической философии Д. Локка, в работе “Элементы идеологии” (1801-1815) описал систему слов, означающих мировоззренческие представления западноевропейской культуры. Совокупность таких представлений была им обозначена термином “идеология.” Впоследствии идеи В. Гумбольдта и А. Дестю де Траси развивались в работах целого ряда ученых и философов XIX и XX веков (В. Вундт, К. Шпенглер, Б. Кроче, К. Фосслер, Л. Шпитцер, Г. Шухардт, Н. С. Трубецкой, Л. Вайсгербер, М. Элиаде и другие), использовавших преимущественно термин “духовная культура” и понимавших под ним систему мировоззренческих идей, присущих конкретному культурно-историческому единству или даже человечеству в целом. Пользоваться термином “духовная культура” следует с осторожностью, учитывая опасность подмены действительно духовного содержания христианской культуры набором идеологем, свойственных тому или иному культурному образованию. В зтом значении более точным был бы термин “идеология” или “идеологическая культура,” который, впрочем, имеет свои недостатки, так как слово “идеология” в современном употреблении имеет отрицательное оценочное значение.
[17] Св. Григорий Нисский. Об устроении человека. СПб., 1995. С. 26-27.
[18] Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М, 1984. С. 80.
[19] Там же. С. 80.
Диалогичность и монологичность речи.
Речь — осуществление и сообщение мыслей на основе системы языка. Единицей речи является высказывание — выраженное и организованное средствами языка целенаправленное сообщение завершенной мысли. Высказывание может быть простым (минимальным) и сложным. Языковая форма минимального высказывания — предложение. Поэтому минимальное высказывание совпадает с предложением. Сложные высказывания включают в себя простые, но не сводятся к ним.
Устройство сложного высказывания включает:
§ языковые (фонетические или графико-пунктуационные, лексические, грамматические) отношения и связи строевых единиц языка, составляющих языковую основу высказывания;
§ выражение того конкретного содержания, которое конкретный говорящий (или пишущий) стремится выразить — сообщить конкретному слушающему (или читающему);
§ организацию объективного содержания мысли в жанрово-композиционном строении высказывания.
Речь подразделяется на внутреннюю и внешнюю. Внутренняя речь представляет собой осуществление мышления в языковой форме. Внешняя речь представляет собой общение между различными людьми.
По форме речь подразделяется на диалогическую и монологическую.
Диалог есть совместная и разделенная последовательностью реплик речь нескольких людей, в результате которой принимается общее решение. В ходе диалога люди обмениваются репликами-высказываниями, которые частично воспроизводят и повторяют друг друга и, главное, располагаются в последовательном порядке так, что каждое последующее высказывание основывается на содержании предыдущего и в свою очередь привносит некоторое новое содержание.
Если диалогическая речь создается путем обмена репликами, исходящими из различных источников, то монолог представляет собой завершенное высказывание, исходящее из одного источника. Поэтому можно сказать, что в диалогическую речь входят отдельные монологи как развернутые и завершенные по смыслу реплики.
Монологическая речь выделяет внутри себя смысловые части, которые ориентированы на внутреннюю ответную реакцию адресата. В условиях устной речи монолог имеет второстепенное значение и включается в диалог.
Посредством речи организуется совместная деятельность людей, составляющих общество, и виды этой деятельности соответствуют основным формам диалогической речи, которая тем самым подразделяется с точки зрения цели на:
1. общий диалог, назначение которого состоит в сопровождении речью совместной жизнедеятельности;
2. информационный диалог, назначение которого состоит в получении и сообщении новой информации;
3. диалектический диалог, назначение которого состоит в систематизации полученной информации и в построении картины реальности;
4. обучающий диалог, назначение которого состоит в формировании знаний, умений и навыков, необходимых для деятельности;
5. соревновательный диалог, назначение которого состоит в распределении людей по их компетентности и пригодности к деятельности;
6. совещательный диалог, назначение которого состоит в принятии решения;
7. игровой диалог, назначение которого состоит в выработке форм выражения мысли в их отношении к типовым действиям и в согласовании действий с высказываниями, — общая и конкретная тренировка;
8. командный (управляющий) диалог, назначение которого в непосредственном управлении действиями.
Перечисленные виды диалога образуют круговорот речи, поскольку они обеспечивают этапы речемыслительной деятельности — последовательное решение типовых задач и переход от решенных задач к последующим. Тем самым в ходе диалога происходит воспроизведение коллективных действий, накопление опыта и знаний в обществе и выработка приемов мышления и выражения мысли в ее различных аспектах.
В диалогической речи различаются повествовательные, вопросительные и побудительные реплики. Строение первых двух категорий реплик определяет монологические формы речи.
Соотношение вопросительной и повествовательной реплик-предложений образует основную единицу диалогической речи вопросо-ответ, строение которого в его ответной монологической части представляет собой важнейшую для языка речемыслительную операцию формообразования, результатом которой оказывается сложение так называемых композиционно-речевых форм.
Вопросы бывают общими и частными.
Общим(или ли-вопросом) называется такой вопрос, на который можно ответить да/нет, то есть создать утвердительное или отрицательное высказывание, которое называется экзистенциальным суждением: нечто есть, существует.
Частные вопросы подразделяются на что-вопросы, какой-вопросы, как-вопросы, почему-вопросы.
§ Ответом на вопрос что? (кто?) является указание действием или словом (Иван есть вот это), то есть называние вещи (это есть Иван), или определение, если смысл имени недостаточно ясен: Иван есть человек с седой бородой; птица есть крылатое пернатое существо.
§ Ответом на вопрос какой? является словесное изображение, характеристика предмета мысли, или описание: Иван таков-то u таков-то.
§ Ответом на вопрос каким образом (нечто произошло или происходит)? является сообщение о конкретном действии: это произошло так-то u так-то, или повествование.
§ Ответом на вопрос почему? является установление причинно-следственной связи между событиями: это имеет место, потому что то является его причиной, или рассуждение.
Побудительные реплики развертываются в композиционно-речевую форму побуждения, просьбы.
Композиционно-речевые формы монологической речи, которые развертываются из различных видов называния, — определение, описание, повествование, рассуждение, побуждение и сам вопросо-ответ, когда он становится единым развернутым произведением, лежат в основании строения родов и видов словесности, потому что высказывание, получившее определенную форму выражения и построения мысли, различенную с другими, становится произведением слова. Диалогическая речь обеспечивает возможность культуры как накопления и систематизации социально значимого опыта людей.
Не существует языков, в которых не было бы диалогической и монологической речи и необходимых для создания диалога восклицательных, повествовательных, вопросительных и побудительных предложений.
Общение людей непрерывно, и все человечество соединяется непрекращающейся цепью диалога. Диалогическое общение является основой общества, история которого и состоит из слов и действий; все отношения между людьми опосредованы словом.
Ни одно биологическое сообщество не имеет языка, который обладал бы указанными выше свойствами, и ни один язык не проявляет эти свойства в большей или меньшей степени, — все языки мира являются языками в одинаковой степени.
Это значит, что языки могут научно сопоставляться только с языками. Возможно научное сопоставление свойств языка со свойствами коммуникативных систем животных, которое и указывает на принципиальное качественное отличие языка человека от знаковых образований, которые существуют в биологическом мире. Но так называемые «естественные теории происхождения языка» являются домыслами и к науке не имеют прямого отношения. Любые версии происхождения языка выходят за пределы научного знания о языке.
Все языки мира устроены по единому принципу и представляют собой закономерно различающиеся и закономерно сходные варианты единого языка человека.
Словесность.
Большая часть высказываний создается на случай. Но существуют высказывания, которые в силу различных причин (либо как совершенные по форме, либо как несущие ценную и общезначимую информацию, либо как уникальные) сохраняются и воспроизводятся. Поскольку такие высказывания относятся к культуре, а культура есть совокупность хранимых обществом произведений, мы и будем называть их произведениями слова.
Словесность есть совокупность хранимых и воспроизводимых произведений слова[20].
Произведение слова является результатом сложного умственного труда, который включает замысел, разработку мысли путем соединения замысла со словом и исполнение высказывания. Произведения слова создаются в определенном материале с помощью знакового инструментария, поэтому важным понятием теории словесности является фактура речи.
Фактура речи представляет собой орудие речи в его отношении к материалу речи. Фактура речи может быть естественной и искусственной. Естественная фактура речи — организм человека, который в ходе обучения приспосабливается для создания, получения и понимания произведений слова. Искусственные фактуры речи — рукописное письмо, печать, электронные средства создания речи.
Высказывания подразделяются по фактуре речи на устные, письменные, печатные и на продукты массовой коммуникации.
Устная словесность.
Устная речь противостоит всем остальным родам речи как естественное использование языка искусственному, поскольку и орудие и материал устной речи — человеческий организм и окружающая человека воздушная среда.
Человек становится членом общества, обучаясь устной речи, которая наряду с прямо хождением, умением владеть руками, пищевыми и гигиеническими навыками, ношением одежды и т. п. является основой включения личности в культуру [21].
Но устная речь имеет свои особенности, главные из которых — мгновенное затухание и ограниченная досягаемость голоса. Эти свойства устной речи неизбежно ограничивают ее сложность и объем. Устная речь усваивается по мере произнесения и потому требует быстрой сообразительности и длительного внимания даже при относительно простом построении, а необходимость хранить информацию в условиях устного общения предполагает запоминание больших массивов устного текста, которые могут храниться только в памяти человека.
Диалог, молва и фольклор.
Устная словесность существует в трех формах, которые обеспечивают единство и функционирование общества и развитие культуры.
Диалог представляет собой обмен высказываниями, объединяющими людей в ходе подготовки действий и самих действий. Молва представляет собой сообщения значимой для общества текущей новой информации по цепочке, а также объединяет речевой коллектив, поскольку постоянно поддерживает осведомленность его членов о действиях других и о текущих событиях. Фольклор представляет собой высказывания, содержащие постоянно значимую информацию, которые сохраняются и используются по мере надобности.
Из форм устной словесности к культуре относится только фольклор, поскольку в его содержание входят обобщенный опыт, нормы поведения и правила создания и использования речи: диалога, молвы и самого фольклора. Этнос (народ), как культурная общность, характеризуется единой системой фольклора.
Письменная словесность.
Письмопредставляет собой искусственную графическую семиотическую систему, знаки которой обозначают единицы естественного языка. Различаются два основных вида письма — идеографическое (иероглифическое) и фонетическое.
Знаки идеографического письма обозначают и воспроизводят строение и значение слова (или словосочетания). Иероглиф представляет собой обозначение слова (реже устойчивого словосочетания), в котором могут иметься две части — детерминатив и фонетик.
Детерминативпередает общий смысл слова, обозначая смысловой класс, в который входит слово. Смысловые классы могут быть, например, такими: пространственно-временные отношения (верх, низ, единица, пара); вещества (земля, вода, дерево, металл); элементы ландшафта (гора, река, граница); живые существа (растения, морские животные, птицы); человек u части человеческого тела; продукты материальной культуры (постройки, дороги, суда, орудия и продукты труда, книги); абстрактные понятия; социальные отношения; божества и другие.
Фонетикпередает примерное звучание всего слова или его частей; фонетик может быть сложным — один его элемент может обозначать слово в целом, а другие элементы — отдельные его части (египетское письмо).
Знаки фонетического письма обозначают и воспроизводят только звучание единиц слова (звуков, слогов).
Фонетическое письмо может быть слоговым или силлабическим (критское линейное письмо А и B XIV в. до Р.Х.) — передающим слоги; консонантным или квазиалфавитным — передающим только согласные звуки (финикийское или древнееврейское письмо); несиллабическим — имеющим один знак для слогов с одинаковым согласным (ка, ку, ки), гласные при этом передаются дополнительными знаками (индийское письмо деванагари); собственно алфавитным или вокалическим -передающим все звуки, как согласные, так и гласные (греческое письмо, кириллица).
Древнейшие самостоятельно сложившиеся системы письма являются идеографическими. Они возникли в Египте и в Месопотамии в начале третьего тысячелетия до Р.Х. и в Китае в середине второго тысячелетия до Р.Х. Все остальные системы письма, как идеографические, так и фонетические, заимствованы от этих систем письма или образовались под их влиянием.
Древнейшие силлабические системы письма — критские, так называемые линейные А и В, которые возникли в середине второго тысячелетия до Р.Х. на основе критского иероглифического письма и отображали неизвестный язык крито-микенской культуры (А) и архаичный древнегреческий язык (В).
Древнейшие консонантные алфавиты засвидетельствованы в Передней Азии (на Святой Земле, Синайском полуострове, в Финикии, Аравии) в ХІV-ХІІ веках до Р.Х., в период, непосредственно предшествовавший Исходу и последовавший за ним. Это угаритское клинописное, синайско-палестинское, ханаанейское (финикийское), а позднее и арамейское письмо. Все они достаточно близки между собой по внутренней структуре и, возможно, восходят к единому западно-семитскому прототипу [22]. Очевидно, примерно в это же время алфавитом такого же типа были записаны первоначальные книги Ветхого Завета.
Древнейшие виды несиллабического письма, кхарошти и брахми, возникли в связи с распространением буддизма в Северной Индии и прилегающих странах в IV-III веках до Р.Х. на основе одного из восточных вариантов арамейского письма и, может быть, не без влияния греческого.
Древнейшее алфавитное вокалическое письмо — греческое — возникает путем переработки одной из разновидностей финикийского алфавита в ІХ-VІІІ веках до Р.Х. На основе греческого письма образуются и развиваются все системы письма европейских народов.
Среди ученых XIX века и значительной части XX века существовало мнение, что фонетическое письмо более совершенно, чем иероглифическое, а само развитие письма проходит стадии от идеографии к фонографии. Это мнение не соответствует фактам.
С одной стороны, иероглифические системы письма (например, китайская и японская) являются чрезвычайно гибкими и мощными инструментами выражения языковых значений и располагают в этом смысле средствами, недоступными фонетическому письму. Будучи сложными системами письменных знаков, иероглифические системы письма вырабатывают, причем на ранних стадиях развития, системы фонетических знаков для записи иностранных слов или простых текстов (как древнеегипетские звуковые знаки, фактически образующие алфавит, или японские знаки каны). Иероглифические системы успешно используются в течение многих тысячелетий и довольно легко приспосабливаются к различного рода новым информационным технологиям в виде книгопечатания или компьютерной речи.
С другой стороны, по мере развития фонографического письма в нем вырабатываются многочисленные системы идеографических знаков (например, @, №, $, %), а в ряде случаев и целые идеографические подсистемы, как средневековая греческая и латинская такиграфия, которая первоначально была стенографической записью речи, а позже превратилась в особую систему иероглифических знаков. Это было связано со стремлением к сокращенной записи слов в текстах дорогих пергаментных книг и грамот. Подобного рода явления вторичных кодов легко можно наблюдать в любом компьютере.
Смена иероглифики фонографией объясняется тем, что любая иероглифическая система письма тесно приспособлена к конкретному языку и в особенности к культуре: если бы древние евреи использовали, например, для записи Ветхого Завета египетское письмо, то им пришлось бы постоянно упоминать, изображать в тексте разнообразные египетские божества и обряды (ибисов, скарабеев, крокодилов, фараонов, аспидов и т. n.), а сами по себе ассоциации значений слов, задаваемые через иероглифические знаки, непрестанно обращали бы их к мыслительным образам египетской культуры, что решительно несовместимо с Заповедями.
Образование фонетического письма происходит путем отбрасывания иероглифических знаков и обычно серьезного преобразования начертаний фонетических знаков. Древнейшие семитские алфавиты повторяют состав египетских (или аккадских) звуковых или слоговых знаков, но начертания семитских букв вполне самостоятельны.
В систему письма входят:
1. Алфавит в общем смысле — номенклатура основных письменных знаков — имен единиц языка, которые отображаются письмом: словарь простых иероглифов, буквенный алфавит и алфавитные правила именования единиц языка. Единица алфавита, например, буква б, представляет собой имя типичного звука языка, посредством которого устанавливается связь между начертанием и произношением, а сам по себе обозначенный буквой звук помещается в ряд других звуков, выделенных в алфавите.
Алфавит является главным инструментом осмысления системы языка, потому что через систему знаков-имен основных единиц языка — слов, морфем, звуков — он позволяет вычленять и сопоставлять любые единицы языка — слова, словосочетания и предложения.
2. Графика— система правил комбинаций письменных знаков в тексте. Один и тот же звук может обозначаться на письме различными способами: русские слова веселый, мед можно, используя правила алфавита, записать как, например, *весьолый, *мьод, но сочетание букв *сьо запрещено и встречается только в иностранных словах («Либерасьон» — название французской газеты).
3. Каллиграфия— система норм начертания букв и буквосочетаний в рукописном тексте. Во всех развитых системах письма различаются три основных типа почерков, соответствующих русским уставу, полууставу, скорописи.
Уставные, или каллиграфические художественные, почерки используются для записи наиболее важных текстов документов, церковных богослужебных книг, светских книг — текстов, которые используются в основном как образцы и в течение долгого времени; полууставные почерки используются для записи рабочих экземпляров документов и книг; скоропись (или курсив) используется для записи текущих документов и книг учебного содержания, предназначенных для личного пользования.
Развитие рукописного письма и образование в нем новых стилей происходит в основном в полууставных шрифтах, которые, развиваясь, выделяют из себя новые каллиграфические и скорописные варианты письма.
4. Орфография— система альтернативных правил записи слов и словосочетаний.
Так, упомянутые русские слова веселый и мед могли бы быть записаны, как *виселой и *мет, - сочетания букв, которые использованы в этих записях, допускаются русской графикой. Но по правилам русской орфографии слово веселый пишется через е, потому что проверяется словом весело, а графическое окончание -ый пишется таким образом, чтобы указать, что ударение в этом слове падает не на окончание (ср. голубой).
Правила орфографии создают членораздельность письменной речи и организуют письменные (графические) слова в систему, они необходимы для отождествления на письме словоформ одного слова и родственных слов, для выделения грамматических формантов и основ слов, для различения омофонов и для указания на этимологию слов. Правила орфографии позволяют читать текст пословно, не проговаривая слова вслух или про себя.
5. Пунктуация — система правил письменного оформления структуры предложения. Правила пунктуации необходимы для понимания и правильного прочтения вслух предложения.
Пунктуационные правила образуют логико-грамматический каркас письменного высказывания и позволяют точно выражать на письме сложные мысли, которые с трудом могут быть выражены средствами устной речи. Пунктуация делает письменную речь основным инструментом создания и выражения абстрактной мысли.
Система письма с ее нормами и правилами лежит в основании письменной и устной литературной речи. Нормы письма — главное средство сохранения единства и исторической преемственности литературного языка, а следовательно, единства и устойчивости культуры того общества, которое использует этот литературный язык.
Письменность представляет собой систему норм построения, чтения, хранения и воспроизведения письменных текстов и совокупность письменных произведений.
Письменные произведения подразделяются на надписи и рукописи.
Надписи.
Представляют собой тексты, которые выполняются на различных предметах, не являющихся специальными материалами письма, — на каменных или деревянных досках, металлических пластинах, монетах, медалях, сооружениях, предметах культа, утвари, оружии и т.д. Содержание надписи указывает на предмет, на котором она сделана, например, дарственная надпись на книге, надгробная надпись, вывеска магазина, инструкция или предупреждение, написанные на упаковке продукта, девиз на оружии.
Наука эпиграфика изучает надписи на различного рода предметах, нумизматика изучает надписи на монетах, сфрагистика изучает надписи на медалях.
Рукописи.
Представляют собой тексты, которые обычно выполняются инструментами письма на писчем материале. Рукописи подразделяются на документы, сочинения и эпистолы. Документами занимается дипломатика, сочинениями и эпистолами — палеография.
Документы.
Представляют собой произведения слова, назначение и содержание которых состоит в фиксации правовых отношений и норм и которые предполагают правоспособность и юридическую ответственность автора и получателя текста. Особенность документов состоит в необязательности создания, но в обязательности прочтения, а также в ограничении круга лиц, которые его используют.
Например, научное исследование, если оно предназначено для публикации, относится к разряду сочинений, но если доступ к нему ограничен, оно приобретает качество документа. Закон публикуется открыто, но действие закона ограничено кругом граждан или лиц, находящихся на территории государства.
Это не просто формальное требование: научно-технические отчеты или кандидатские диссертации читаются и оцениваются иначе и по иным правилам, чем научные монографии: оппонент обязан в официальной рецензии сообщить определенные сведения о содержании диссертации и дать ее экспертную оценку по определенной формуле.
Создание, использование, воспроизведение и хранение документов (документооборот) осуществляется посредством специального института речи — канцелярии, которая вырабатывает общие и специальные нормы и правила работы с документом.
Документы подразделяются на четыре больших класса: акты, договоры, распорядительные документы, удостоверительные документы.
Акты — документы, устанавливающие и фиксирующие юридические факты: нормы права, действия или правовые состояния лиц. Например, законы и так называемые подзаконные акты: уставы, протоколы, следственные документы, документы, определяющие имущественные права (завещание, дарственная запись).
Договоры— документы, устанавливающие и фиксирующие конкретные правовые (имущественные, брачные, родственные, политические и др.) отношения между правоспособными лицами, которые рассматриваются как стороны, вступающие в определенные отношения и принимающие на себя обязательства, связанные со взаимной ответственностью (контракт, протокол о намерениях, соглашение).
Административные документыпредставляют собой инструменты оперативного управления деятельностью. Сюда входят распоряжения о действиях, направленные сверху вниз по административной иерархии (приказы, инструкции, резолюции), отчеты о выполнении действий, направленные снизу вверх по административной иерархии (рапорты, доклады, отчеты, сводки, докладные записки, заявления, прошения), информационные сообщения (информационное письмо, деловое письмо, уведомление, справка, расписание, оперативная карта, бизнес-план).
Удостоверительные документыпредставляют собой официальные свидетельства о правовых состояниях и правомерных действиях лиц или организаций (технический паспорт, пропуск, удостоверение на ношение оружия, агреман, верительная грамота, чек, вексель, доверенность, лицензия).
Личные документыпредставляют собой официальные свидетельства о правовом статусе лиц (паспорт, удостоверение личности, метрическое свидетельство).
Сочинения.
Представляют собой произведения слова, назначение которых состоит в сообщении информации, предназначенной для любого заинтересованного лица без ограничения права доступа к тексту, поэтому создание и получение сочинений не рассматриваются как обязательные.
В отличие от документов, которые различаются характером использования, сочинения, доступ к которым не ограничен правовыми нормами, различаются характером содержания.
Основное различие сочинений состоит в отношении содержания текста к реальности, поэтому в составе сочинений выделяются поэзия (которая в новое время развивается в художественную литературу) и проза. Поэзия, по Аристотелю, характеризуется наличием подражания — художественного вымысла [23], проза же имеет реальное содержание. Иначе говоря, можно утверждать, что сообщения, которые содержатся в прозаических произведениях, истинны или ложны.
B известном смысле к прозе относятся и документы, но сама по себе допустимость вымышленных сообщений, как и соединение в одном тексте вымышленных и реальных сообщений, существует в сочинениях и эпистолах и связана с необязательностью прочтения текста и с особенностями содержания тех и других.
Поэзия.
Понятие подражания и связанного с ним художественного вымысла, которое характеризует поэзию в отличие от прозы, сложилось относительно поздно — на рубеже классического и эллинистического периодов истории греческой литературы (конец IV в. до Р.Х.). Более древнее отличие поэзии от прозы состоит в том, что поэтические произведения были стихотворными, в то время как прозаические строились в основном на основе периодической речи.
Поэзия, с какой бы точки зрения ее ни рассматривать, включает три рода произведений в зависимости от особенностей их строения — эпос, лирику и драму.
Произведение эпическое представляет собой художественное изображение событий, поэтому оно содержит сюжетное повествование и строится в монологической форме. Например, греческая комическая поэма «Маргит,» повести, античные и средневековые романы, как «Роман о розе» Г. де Лоррис и Ж. Клопинеля и т.д.
Лирическое произведение представляет собой монолог, в котором выражаются переживания лирического героя, а событийная сторона произведения, если она вообще представлена в нем, отступает на второй план, например, элегии Архилоха.
Драматическое произведение представляет собой изображение развивающегося действия с точки зрения его внутреннего содержания, как коллизии, столкновения людей, поэтому оно строится в форме диалога и содержит сюжет [24].
Первоначальная поэзия у всех народов предстает в виде произведений религиозного содержания. Это относится не только к поэзии библейской (Псалтири), но и к поэзии греческой. «Илиада» и «Одиссея» Гомера исполнялись профессиональными декламаторами-рапсодами на празднествах и играх и были элементами культа. Лирические жанры (дифирамб — гимн Дионису, эпиграмма — посвятительная стихотворная надпись) первоначально содержат обращение к божеству или его прославление и также представляют собой религиозную поэзию.
С появлением и развитием авторской литературы, начиная с VІІ-VІ веков до Р.Х., формы греческой поэзии, сохраняясь в первоначальном значении, отчасти принимают «светский» характер. В то же время развивается и авторская литература, написанная не стихами, а прозаической речью, как басни Эзопа.
Значительно позже, с развитием христианской духовной поэзии, те же греческие поэтические формы, как и связанные с ними музыкальные формы, упорядочиваются, усложняются и приобретают новое содержание [25].
Вот почему к понятиям поэзии и прозы следует подходить с должным вниманием и осторожностью: псалмы царя Давида, как и духовные стихотворения св. Григория Богослова, являются поэзией в древнем смысле слова, поскольку они строятся в метрических и образных формах древнееврейской и древнегреческой поэтики соответственно. Но с точки зрения Аристотелева определения поэзии как подражания их следует относить к прозе.
Проза.
В греческой словесности проза (за исключением документа, представленного в древнейших эпиграфических памятниках) возникает, как обычно считается, позже поэзии. Прозаические памятники, дошедшие до нашего времени, относятся к V-VI векам.
Античная теория классифицировала изящную прозу на историографию, ораторику (красноречие) и философию. В римскую эпоху к ним присоединяется право. Эти три вида прозы считались художественными и к ним предъявлялись требования хорошего слога, но кроме них существовали документ, специальная научная и техническая литература, например, медицинские сочинения Гиппократа (ок. 460-370 до Р.Х.).
Историография открывается великим трудом «отца истории» Геродота (ок. 484-425 до Р.Х.). «История» значит исследование, изыскание. Впоследствии этот памятник был разделен на девять книг по числу муз [26]. Главный предмет «Истории» Геродота — греко-персидские войны (500-449 до Р.Х.), которые были важнейшим этапом борьбы между Европой и Азией. Вокруг этого главного предмета развертывается изложение громадного этнографического, культурного и исторического материала.
Геродот стремится к нравственно-педагогическому осмыслению истории и к превращению ее в науку: история есть учительница жизни. История приобретает высокое образовательное значение: материал «Истории» Геродота и стиль его исторического изложения оказали громадное влияние на всю последующую историографию, включая церковную историю и экзегетику.
Другой вершиной греческой историографии была незаконченная «История пелопонесской войны» (431-404) Фукидида (460-396), в которой Фукидид принимал непосредственное участие в качестве афинского военачальника: он был изгнан из Афин после неудачного сражения со спартанцами при Амфиполе в 424 году.
В отличие от Геродота, стремившегося дать событиям рациональные обоснования, Фукидид (под влиянием Гиппократа) ищет в основе поступков людей вечные психологические мотивы.
С точки зрения литературной, существенна такая особенность стиля Фукидида, как многочисленные фигуры заимословия, то есть обоснования поступков посредством искусственно созданных речей, которые историк вкладывает в уста реальных людей. С помощью заимословия Фукидид дает внутреннее обоснование поступков, выражение смысла событий с позиции реального лица. Этот прием получил широкое распространение в греческой литературе и впоследствии повлиял на характер изложения в христианской агиографии и гомилетике.
Среди многочисленных греческих и римских историков следует особенно выделить позднего греческого историка-биографа и моралиста римского периода Плутарха (ок. 45-ок. 119), автора многочисленных сочинений, самое известное из которых «Сравнительные жизнеописания.» Попарно сопоставляя знаменитых греков и римлян, Плутарх устанавливает своего рода модель нравственных свойств человека и последовательности его деяний и в этой связи представляет типы исторических деятелей. Человек в изображении Плутарха предстает статично, а его жизнь оказывается последовательным проявлением нравственных свойств [27].
Схема построения биографии, разработанная Плутархом (хотя он не был первым, кто ее создал), значительно повлияла на христианскую агиографию, передав ей общие места жизнеописания, по которым можно строить сопоставления историй человеческой жизни [28].
Ораторика.
Характерная особенность греческой культуры на всем протяжении ее истории от глубокой древности до нашего времени — поразительная склонность к публичному слову и внимание к стилю. Греческий язык был исключительно совершенным инструментом мысли, и умение выразить мысль всегда особенно ценилось и культивировалось греками.
Ораторское красноречие, как особый, высший вид искусства, возникает только в античной Греции, и ни одна другая древняя культура — ни египетская, ни аккадская, ни китайская, ни индийская — не уделяют столь пристального внимания ораторике, как греческая, и не дают таких высоких образцов содержательного и стилистического совершенства диалектики и искусства устного слова.
Как было отмечено выше, античное красноречие развивалось в трех основных формах: судебной, показательной (эпидейктической) и совещательной (политической) речи. Осмысление искусства публичного слова и теоретическая разработка приемов аргументации связаны с софистами — профессиональными практиками и учителями публичного слова. Сама по себе риторика развивается задолго до Аристотеля. «Риторика» Аристотеля, завершенная только в конце его жизни, удачно обобщает длительную традицию устной публичной аргументации и ее теории.
Одним из древнейших софистов, произведения которого дошли до нас, является Горгий (485-380 до Р.Х.), уроженец Сицилии, который во время посольства в Афины произвел на афинян сильное впечатление художественным оформлением своих речей. Горгий систематически применял риторические тропы и фигуры, которые с тех пор и называются горгиевыми, и ритмически организованную речь. Горгий прославился в основном показательными речами («Паламед,» «Хвала Елене,» «О павших в Пелопонесской войне»). Кроме того, он много занимался диалектическими вопросами теории познания — теорией аргументации и семантическими парадоксами.
Антифон (ок. 480-410 до Р.Х.) был крупнейшим судебным и политическим оратором. По свидетельству древних, ему принадлежит лучшая судебная речь (не дошедшая до нас), которую он произнес в свою защиту. Но обстоятельства дела были столь очевидны (он обвинялся в заговоре и государственной измене), что сам Антифон и его товарищи были казнены. Антифон преподавал риторику, и ему принадлежит разработка учебных образцовых речей (тетралогий) по типичным делам и юридической топики с аргументацией на все основные топы. Кроме того, Антифон разработал теорию периода и принципы членения периода, что важно для судебной речи, где каждая отдельная мысль должна быть выражена четко и ясно, чтобы ее логико-смысловая структура легко воспроизводилась аудиторией.
Крупнейшим судебным оратором и основателем теории судебной речи считается Лисий (ок. 445-380 до Р.Х.). Сохранились 34 показательные и судебные речи Лисия. Лисий был профессиональным логографом: как метек (иностранец), он не имел права выступать в суде, и судебные речи Лисия составлены таким образом, что в них проявляются особенности стиля и аргументации, характерные для его клиентов, людей различного социального круга и уровня образования. Особенности речей Лисия — ясный, простой и четкий стиль, без лишних украшений, который и требуется в судебной ораторике, а также ясная композиция, которая является особой его заслугой: вступление, изложение, доказательство, заключение, как четко выраженные последовательные формы, заложили основу техники аргументации в условиях состязательности.
Исократ (436-338 до Р.Х.) был одним из самых знаменитых практиков, теоретиков и преподавателей риторики в Афинах. Исократ, очевидно, впервые стал специально публиковать свои речи, в результате чего из ораторской прозы образуется политический памфлет. Собственное творчество Исократа, а также его учебные речи относятся ко всем трем видам риторики, и до нас дошли многие его речи и упражнения, а также литературные письма, так что Исократу очевидно принадлежит и заслуга создания эпистолы как вида словесности (сохранились 21 речь и 9 писем).
Он основал систему профессионального риторического образования, открыв школу, в которой будущие ораторы обучались в течение трех-четырех лет, а преподавание велось в форме семинарских занятий. Поэтому Исократ считается основателем педагогики и создателем систематического образования. Существенно, что, будучи серьезным философом, Исократ, не без влияния Сократа, своего современника, включил в риторическую подготовку систематическое преподавание философии и решительно выступал, наряду с Сократом и Платоном, против софистики как обучения практической технике эристической аргументации. Исократ стремился вырабатывать у своих учеников индивидуальный стиль речи. Школа Исократа имела большой успех: из нее вышел целый ряд талантливых риторов и философов.
Демосфен (384-322 до Р.Х.) по праву считается одним из крупнейших государственных деятелей и политических ораторов конца классического периода. В отличие от Горгия, Антифона, Исократа, Платона, Аристотеля, Демосфен принадлежал к демократическому политическому направлению. Из сохранившихся шестидесяти одной речи, приписываемых Демосфену, многие не принадлежат ему. В творчестве Демосфена синтезируется опыт ораторской прозы предшествующего времени, поэтому его речи, обладающие высоким стилистическим совершенством, традиционно рассматриваются как образцовые и включаются во все хрестоматии. В особенности популярны его «Филиппики» — политические речи, направленные против Филиппа Македонского, и искусное самопрославление в защитительной речи «О венке.» Философия.
Философия занимает выдающееся место в истории прозаической литературы: уже в античности, в особенности в эллинистический и римский, а впоследствии в византийский периоды, философская словесность, выделяя из себя новые проблемы и разновидности произведений, чрезвычайно ветвится. Из философского текста развивается богословская и собственно научная литература, в которых проявляются особые, присущие им стилистические качества и специфическая техника аргументации.
От античной философии до нас дошло сравнительно немногое — большая часть античных философских (как и научных) произведений утрачена и известна из цитат и критических замечаний, разбросанных в дошедших до нас древних и более новых произведениях, и из популярных и критических изложений учений философов, например, у Диогена Лаэрция, Секста Эмпирика, Плутарха, христианских апологетов, Отцов Церкви. Но дошедшие до нас философские произведения классического периода греческой литературы — Платона, Аристотеля и Ксенофонта — сохранились не случайно: они были и остаются, помимо фундаментальных идей, которые в них развиваются, высшими образцами стиля философской научной прозы, которым так или иначе следовали и следуют позднейшие авторы.
Платон (427-347 до Р.Х.). Произведения Платона описаны, в том числе и со стилистико-риторической точки зрения, в весьма обширной литературе [29]. Здесь следует обратить внимание на следующее. Дошедшие до нас произведения Платона представляют собой в основном литературные диалоги [30], почти все участники которых были реальными лицами, современниками Платона. Хотя диалоги Платона группируются тематически и хронологически, каждый из них является отдельным (не всегда завершенным) произведением, посвященным определенной философской проблеме.
Непревзойденный художественный стиль, драматургическое совершенство, реалистичность и психологическая правдивость даже поздних диалогов Платона и техника аргументации, которую используют спорящие персонажи, показывают, что диалоги представляют собой риторические произведения. Аргументация у Платона не принимает вида последовательной философской системы и строится на основе общих мест (топов), которые лежат в основании каждой линии аргументации и часто обсуждаются, когда эти линии аргументации сталкиваются. Поэтому можно говорить о стилистическом направлении в истории философии в историко-литературном смысле, которое восходит к Платону независимо от того, какие идеи высказывают мыслители, использовавшие платоновские принципы построения текста.
Аристотель (384-322 до Р.Х.) — ученик и последователь Платона, основатель систематической философии и науки. Сохранившиеся произведения Аристотеля (около тридцати), некоторые из которых, как «Экономика,» являются спорными, относятся практически ко всем разделам научного знания. Это видно из неполного перечня основных сочинений по разделам: логические — «Категории,» «Об истолковании,» «Топика,» «О софистических опровержениях» и «Аналитики» первая и вторая, к ним примыкают «Риторика» и «Поэтика»; общефилософские — «Метафизика»; этические — «Большая этика,» «Ефремова этика,» «Никомахова этика,» «Политика,» «Экономика»; естественнонаучные — «Физика,» «О небе,» «История животных,» «О частях животных»; психологические — «О душе,» «О жизни и смерти,» «О памяти и воспоминании» и другие.
Если Платон в своих диалогах обсуждает проблемы, то Аристотель в своих трактатах рассматривает науки, изложение которых он строит систематически. Каждая наука представляет собой по существу развитие содержания и объема понятия (физики, метафизики, топики и др.). Принимая исходные определения, Аристотель развертывает их в изложение определенной области знания, снабженной иллюстративным материалом, обсуждением различных точек зрения, выводами.
Аристотель в своем Ликее — школе, которую он создал в дополнение платоновой Академии, — систематически преподавал науки, и некоторые его произведения представляют собой, очевидно, студенческие записи лекций.
Аристотель основал второе основное стилистическое направление философии, науки и богословия, которое и образовало в средние века схоластику, то есть школьную дисциплину, с ее «Суммами,» «Бревиариями,» ординарными и экстраординарными курсами, диссертациями и особой системой научного диспута. Научно-философский стиль Аристотеля имел многочисленных последователей, которые, случалось, были больше платониками, чем аристотеликами в идейном отношении, но стилистически сильно разнились с Академией [31]. Аристотелевский стиль научного мышления оказал особенно сильное влияние на западную науку, богословие и право, хотя и Византия не обошлась без него [32].
Так сложились два направления научного изложения — академическое, восходящее к Платоновой, и университетское, восходящее к Аристотелевой традиции.
Классификация знаний.
Античная философия, начиная с Платона и Аристотеля, содержит классификацию знаний, которые разделяются по предмету и по характеру изложения и аргументации проблем.
Все знание подразделяется на теоретическое и практическое. К теоретическому знанию относятся дедуктивные науки математика, метафизика, логика, выводы которых достоверны. Логика является наукой-инструментом, посредством которого достигается достоверное знание. К практическому знанию относятся этика и политика, выводы в которых имеют вероятностный характер. Методологический инструмент этих наук — диалектика.
Эта аристотелевская классификация знаний была систематизирована и дополнена стоиками, которые выделили, как было выше упомянуто, физику, логику и этику и добавили к составу наук богословие как часть физики (т.е. науки о сущем). Логика и этика были разработаны стоиками особенно подробно.
Христианская наука поздней античности и средних веков в целом принимает античную классификацию знаний: философия как познание сущего подразделяется на теоретическую и практическую части. Теоретическая философия разделяется на богословие, физиологию и математику. В богословие включается знание о Боге, ангелах и о душах. Математика включает арифметику, музыку, геометрию и астрономию как явления промежуточные между духовными и материальными. Физиология изучает неживую и живую природу. Практическая философия разделяется на этику (учение о человеке), экономику (учение о семье) и политику (учение о государстве) [33].
Эпистолография.Третьим родом словесности являются послания, которые отличаются от документа и сочинения и сходны с ними в том отношении, что послания, как документы, адресуются определенному лицу или лицам, но, подобно сочинениям, не являются произведениями, обязательными для прочтения. B этой связи следует различать настоящие послания и литературные, которые представляют собой жанр сочинений.
По характеру адресата и степени нормативности построения послания подразделяются на официальные и неофициальные. Во всех письмах выделяются элементы обязательные: адреса корреспондентов, дата, обращения и приветствия, благопожелания, подпись. Но официальные письма строятся по определенным схемам и в них выделяются так называемый формуляр и клаузула, то есть обязательные компоненты содержания и необязательные, относящиеся к особенностям конкретного предмета. B составе официальных писем выделяется особый разряд деловых писем, которые часто относятся к документам.
Неофициальные письма отличаются от всех других видов письменного слова свободой содержания, языка и композиции, поэтому классификации писем в значительной мере затруднены. Обычно такие классификации в письмовниках (специальных руководствах по переписке) отражают этическую и социальную структуру общества.
Античные, средневековые письма и письма нового времени, которые создавались в условиях, когда почта и канцелярия были устроены относительно просто, разделяются на три разряда по характеру адресата в отношении к адресанту — на письма к конкретному лицу и письма к группе лиц (например, послания императоров сенату), а в этикетном отношении — на письма к высшим, к равным и к низшим по положению.
Письма к высшим и письма к низшим приближаются к документу: первые часто представляют собой прошения, доклады, отчеты (как письма Плиния Младшего к императору Траяну), а письма к низшим содержат распоряжения и наставления (как письма Траяна к Плинию). Более того, императорские эдикты и законы (новеллы) часто оформлялись в виде письма либо к конкретному лицу, например, ответственному чиновнику, либо группе лиц, например, императорские письма византийского периода Вселенскому Собору или группе архиереев.
Письма к равным (например, письма Платона и знаменитые своими литературными достоинствами письма близким Цицерона), напротив, тяготеют к сочинениям этического или даже развлекательного характера. Сборники таких писем, опубликованные их авторами, как письма Цицерона, превращаются не просто в литературные произведения, но становятся образцами стиля разговорной и художественной речи и оказывают сильное влияние на нормы и образ поведения, на нравственные отношения людей. Опубликованная личная переписка с друзьями и близкими в поздней античности сложила своего рода культ дружбы.
--PAGE_BREAK--
[20]Здесь и в дальнейшем строение словесности излагается в основном по книге: Рождественский Ю. В. Общая филология. М., 1996.
[21] Св. Григорий Нисский. Об устроении человека. СПб., 1995. С. 21-26.
[22] В качестве одного из таких прототипов рассматривают протобиблское письмо из г. Библ (Ливан), бывшее, возможно, силлабическим.
[23] Аристотель. Поэтика. Сочинения. Т. 4, М., 1984. С. 646 и далее, с. 655: “… задача поэта говорить не о том, что было, а о том, что могло бы быть, будучи возможно в силу вероятности или необходимости” /145lа, 38 и далее/.
[24] Подробно см. Чернец Л. В., Хализев В. Е., Бройтман С. Н. и др. Введение в литературоведение. М., 1999.
[25] См., например, архиепископ Филарет (Гумилевский). Исторический обзор песнопевцев и песнопения греческой церкви. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1995. С. 204-246.
[26] Музы, спутницы бога Аполлона, считались ответственными за основные виды умственной и художественной деятельности: Эрато — покровительница лирической поэзии, Эвтерпа — сопровождала флейтой лирические песни, Каллиопа — занималась эпической поэзией, Клио — муза истории, Мельпомена — отвечала за трагедию, Полигимния — специализировалась в музыке и танце, Терпсихора — занималась исключительно танцами, Талия — вдохновляла комедиографов, Урания — предводительствовала астрономами.
[27] Аверинцев С.С. Плутарх и античная биография. М., 1973.
[28] Попова Т.В. Античная биография и византийская агиография. Античность и Византия. М., 1975. С. 218-266.
[29] Достаточно указать предисловие и комментарии А.Ф.Лосева к трехтомному собранию сочинений Платона (М., “Мысль,” 1968-1972), где исчерпывающим образом разобраны композиция, стиль и техника аргументации Платона.
[30] Лосев А.Ф. Жизненный и творческий путь Платона. Платон. Собр. соч. в 3-х томах. Том 1. М., 1968. С. 50.
[31] Лосев А.Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М., 1975. С. 8-10, 79-90.
[32] Подробное историко-сравнительное описание топического и аксиоматического мышления в западном правоведении, философии и отчасти богословии содержится в упомянутой выше статье Томаса Фивега, как и в первой части “Теории аргументации” X. Перельмана и Л. Ольбрехтс-Титека.
[33] Св. Иоанн Дамаскин. Философские главы. М., 1999. С. 41-42.
Христианская письменная словесность.С распространением христианства в системе письменной словесности происходят очень существенные количественные и качественные изменения. Развитая эллинистическая античная словесность с ее системой литературных форм постепенно перерастает в средневековую словесность, устройство которой отличается следующими особенностями.
· Появляется и быстро развивается система христианской литературы и письменно устной словесности, которая, воспроизводя основные литературные приемы и жанровые формы античной греко-латинской словесности, дублирует ее: тем самым образуются две развивающиеся параллельно, но взаимосвязанные линии словесности — духовная и светская.
· Эта сдвоенная система словесности становится иерархической: в ней выделяются роды и виды произведений, которые рассматриваются как наиболее значимые, и роды и виды произведений, которые рассматриваются как менее значимые, а часто едва терпимые или даже вовсе нетерпимые в христианской культуре, и между этими двумя противопоставленными иерархически группами текстов распределяется все разнообразие родов и видов произведений слова.
· В первые века христианской эры происходит весьма радикальное изменение информационных технологий: быстро распространяется книга-кодекс, которая сначала использовалась в школе и в канцелярии, позже кодекс используется в богослужении и как форма молитвослова; постепенно кодекс вытесняет книгу-свиток.
Появление кодекса позволяет рассматривать письменный текст как единое смысловое целое, легко выделять и сопоставлять его части и организовать весь текст оглавлением, комментарием, шрифтовым членением. Кодекс хранится на полке и более прочен, чем свиток. Он может состоять из нескольких тетрадей, которые могут читать и переписывать одновременно несколько человек, что существенно ускоряет и уточняет воспроизведение и распространение текстов.
Одновременно с распространением кодекса, с IV века утверждается минускульное четырехлинеечное письмо: появляются заглавные и строчные буквы, а сами по себе строчные буквы разделяются на буквы с верхними и нижними выносными частями (р, q, t, ξ, ζ, μ и др.) и буквы, которые пишутся в две линейки (а, і, о, η, ι, о, α, ν и др.) Это облегчает чтение текста и позволяет сокращать на письме слова за счет гласных букв, читать текст про себя.
Начиная с VIII века постепенно распространяется изобретенная в Китае бумага, которая как универсальный писчий материал вытесняет папирус, а потом и пергамен, существенно удешевляя книгу и облегчая ее переписку (письмо по пергамену требует специального навыка и большой аккуратности).
Совершенствуются и инструменты письма. Распространившееся преимущественно в северных странах гусиное перо позволяет делать нажим, что создает дополнительные различительные признаки графического слова и позволяет легче опознавать букву, особенно в скорописных почерках.
Начиная со II века народы, принимающие христианство, создают новые письменные языки: коптский (II-III вв.), армянский (IV в.), готский (IV в.), грузинский (начало V в.), славянский (не позже IX в.); на Западе латинское письмо используется для записи текстов на германских, кельтских и романских языках.
В результате путем многочисленных переводов Св. Писания и литургических текстов образуются новые литургические, а на их основе и литературные языки, в которых полностью или частично воспроизводится греко-латинская христианская письменная словесность. Эта словесность, не утрачивая связи с греко-латинской античной культурой, у каждого народа сочетается с его фольклорной словесностью и начинает развивать местную письменную культуру.
В зависимости от характера заимствования письма новые письменные языки строятся как переводные (коптский, армянский, славянский и другие языки, образовавшиеся на основе греческой письменности), или как транскрипционные (как многочисленные письменно литературные языки стран Западной Европы, которые сложились на основе латинской письменности).
Для этих языков характерно литературное двуязычие с латинским языком богослужения и высокой словесности и местным (немецким, французским и др.) вульгарным языком, на котором первоначально создавались произведения низких жанров.
Своего рода тиражирование античной письменной словесности, распространившееся на новые языки и народы, и означает начало новой эпохи становления и развития национальных культур — средних веков.
Духовная словесность.
Духовная словесностьскладывается в первые пять веков христианской эры в следующих основных видах произведений слова, различающихся функционально (то есть по назначению и характеру использования) и стилистически.
Строение духовной словесности отражает соотношение Священного Предания и Священного Писания, поскольку текст Священного Писания Нового Завета в своем составе складывается в формах проповеди, ее истолкования, посланий, повествовательных текстов, богослужебной речи и духовной поэзии, эпистолографии, полемики, пророческой речи, которая имеет особую семантику и строение.
Поскольку духовная словесность складывается в условиях конкретного общества и в составе существующих норм словесности, то это развитие и происходит под сильным влиянием поэтики, риторики, диалектики, и литературных прецедентов, которые выработались в греко-римском мире [34].
Тем самым духовная словесность включается в общую картину языковой культуры античности, одновременно видоизменяя ее: воспроизведение культуры изменяет ее характер, так как в целях образования, документооборота и правовой деятельности, научного и философского познания, художественного творчества, развлечения отбираются, воспроизводятся и перерабатываются (например, в виде компиляций) такие произведения, которые в наибольшей степени совместимы с христианским мировоззрением.
Другие произведения, нехристианские, или даже антихристианские по содержанию (например, сочинения Лукиана, Порфирия, Ливания, логические и философские произведения неоплатоников или стоиков, произведения эллинистической любовной лирики и т.д.), в основном сохраняются и переписываются, но исключаются из оперативного фонда культуры и отходят в ее пассивный фонд, хотя материал их постоянно питает культурное творчество — они выступают в качестве своего рода культурного фона, так как используются их фрагменты.
K духовной словесности относятся:
1. Священное Писание — книги Ветхого и Нового Заветов. B число книг Ветхого Завета входят канонические и неканонические. Канонические книги (39 книг) были записаны в период от XV до V века до Р.Х.; неканонические книги (11 книг) были написаны с V по I века до Р.Х. Ветхозаветные книги подразделяются на три отдела: Закон, Пророки и Писания, которые различаются содержанием и характером изложения. B число книг Нового Завета входят четыре Евангелия: от Матфея, Марка, Луки и Иоанна; Деяния Святых Апостолов; семь апостольских Соборных Посланий; четырнадцать Посланий апостола Павла; Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис).
2. Литургическая словесностьобразует смысловой и стилистический центр всей духовной словесности и культуры (поскольку помимо слова в нее входят все базовые семиотические системы: символы, прогностика, костюм, музыка, пластика, изображение, архитектура, календарь и др.). Она вбирает в себя, по мере развития богослужения, тексты всех других видов духовной словесности. B литургической поэтике, нормы которой фиксируются в различных богослужебных уставах и в творениях св. Иоанна Дамаскина, отражаются не только греческая, но сирийская и, очевидно, египетская и другие поэтические и музыкальные системы.
3. Экзегетическая словесность представляет собой истолкования текста Священного Писания, которые начали создаваться в первые века христианства; экзегетическая литература весьма обширна, поскольку в различных исторических и культурных условиях жизни Церкви постоянно существует потребность в новых объяснениях текстов Священного Писания. B экзегетической литературе существует строгая преемственность как содержания экзегетических текстов, так и методов толкования.
4. Гомилетическая словесность включает устные и письменные словесные жанры, как соответствующие античной ораторике, так и новые, связанные с духовным образованием — воспитанием и обучением, церковной проповедью и христианской миссией.
5. Эпистолярная словесность, широко представленная в Книгах Нового Завета и развившаяся в первые века христианства в разветвленную систему словесных жанров.
6. Апологетическая, и шире, полемическая словесность в письменных и устных формах, которая особенно интенсивно развивается в эпоху Вселенских Соборов.
7. Учительная, в тесном смысле, словесность в виде сборников поучений и наставлений, например, «Лествица» св. Иоанна Лествичника.
8. Историко-церковная литература в двух своих важнейших разновидностях: агиографии и церковной истории.
9. Богословская литература, которая строится на основе техники философской аргументации (например, «О началах» Оригена). По мере развития она включает в себя также и научные логико-семантические, филологические сочинения технического характера, как «Христианская наука,» «Об учителе» бл. Августина, «Философские главы» св. Иоанна Дамаскина и др.
10. Каноническая, то есть церковно-юридическая литература, которая, подобно богословской, использует приемы и нормы светской юридической техники, но видоизменяет их, влияя в свою очередь на светскую юридическую литературу (например, на «Дигесты» Юстиниана).
Каждый вид духовной словесности характеризуется довольно строгой содержательной и стилистической преемственностью произведений слова; именно преемственность стиля духовной словесности, непрерывно развивающегося в течение двух тысячелетий христианства, позволяет строить филологическую классификацию произведений слова. Однако, несмотря на обилие исследований, историческая стилистика духовной литературы разработана недостаточно.
Духовная словесность как в содержательном, так и в техническом отношении является принципиально новым этапом развития культуры языка: сложившаяся в дохристианской античности совокупность родов и видов слова представляла собой, несмотря на весьма развитую филологическую науку, в достаточной степени аморфное образование сравнительно, например, с относительно хорошо и последовательно нормированной и истолкованной китайской литературой [35].
После того как сложились единые принципы и методы оценки произведения слова, иерархия литературных языков и словесных жанров, началось упорядоченное развитие европейской литературы.
Печатная словесность.Начало книгопечатания связывается с именем Иоганна Гутенберга (ок. 1399-1468), купца из города Майнца, который в 1440 году изобрел наборную форму и типографский сплав и осуществил первые издания печатных книг: «Сивиллиной книги» (1440), так называемой 42-х строчной Библии (1452-1455) и Майнцской псалтыри (1457).
Изобретение книгопечатания означало возникновение новой информационной технологии, которая совершила переворот во всей системе письменной культуры.
Книгопечатание сделало возможным:
§ создание крупных книгохранилищ и, следовательно, накопление, концентрацию в книгохранилищах и предметную систематизацию знания;
§ стандартизацию норм письменной печатной речи, которая привела к формированию национальных литературных языков;
§ развитие общего и высшего образования как следствие удешевления и широкого тиражирования книг;
§ сложение литературного авторства, которое было связано с авторской ответственностью за содержание текста произведения;
§ разделение труда в области умственной деятельности, поскольку труд автора, переписчика, книгоиздателя и книгопродавца сложились как особые взаимосвязанные формы профессиональной деятельности, и, следовательно, в дальнейшую профессионализацию и специализацию умственного труда;
§ качественное изменение книжного и рукописного письма как следствие создания в начале XVI века Альбрехтом Дюрером (1471-1528), Лукой Пачоли (1445-1509) и Клодом Гарамоном (1499-1561) стандартного книжного шрифта, основанного на математическом расчете пропорций букв [36];
§ существенное изменение всей системы словесности, которое привело к возникновению трех основных родов печатной литературы: научной, журнальной и художественной.
Литературное авторство.
Литературноеавторство, которое, разумеется, существовало и прежде, до появления книгопечатания, не могло сложиться в особый социально-культурный институт и получить юридическое оформление.
В условиях рукописной речи переписчик был в большей или меньшей мере соавтором текста, который он воспроизводил: существенным представлялось содержание произведения, а не личность его создателя[37]. Поэтому средневековый текст развивался по мере переписки и в него постоянно вносились изменения от написаний отдельных слов до замены значительных фрагментов содержания.
Это относилось к любому типу словесных произведений, но особенно болезненно сказывалось на текстах Священного Писания и богослужебных книг, искажения в которых, вносимые не всегда грамотными, хорошо понимавшими текст, да и не всегда добросовестными переписчиками, приводили зачастую к серьезным вероисповедным конфликтам.
Положение вещей начинает меняться в западноевропейских странах с ХІІ-ХПІ веков по мере развития университетского образования. Преподавание университетских курсов «по книгам,» в особенности курсов богословского и юридического содержания в условиях постоянных богословских споров с частыми организационными выводами в виде предания суду инквизиции, предполагало создание преподавателями текстов курсов — «сумм» и «бревиариев,» отражавших содержание чтений, а от студентов — точного воспроизведения сочинений, на основе которых читались университетские курсы, так как искажения в текстах (особенно богословского содержания) могли привести к очень серьезным последствиям.
Поэтому в состав университетской корпорации в ряде университетских центров Европы были включены профессиональные переписчики, которые давали корпорации соответствующую присягу, а воспроизведение текстов контролировалось университетской цензурой. Студентам для переписки курса предоставлялся выверенный экземпляр, то есть образцово переписанный текст, разделенный на тетради, и каждый студент переписывал по несколько раз одну и ту же тетрадь так, чтобы в общей сложности составилось достаточное количество учебных книг. Этим автор курса — доктор, то есть автор богословской системы, — был в значительной мере огражден от случайных или намеренных искажений текста и от возможных обвинений в ереси, что, однако, случалось [38].
С появлением и распространением книгопечатания авторская ответственность еще более усиливается, хотя она частично перераспределяется между автором и издателем. Так постепенно складывается авторское право.
Ответственность за содержание текста оказывается различной в зависимости от характера содержания произведения. Сочинение, в котором содержатся конкретные данные, философские или научные идеи, богословские мнения, предназначенные для ограниченного круга специалистов, предполагает иную авторскую ответственность, нежели, например, пасквиль или памфлет, направленные против конкретного лица или религиозной конгрегации, как некоторые произведения Джонатана Свифта. Совершенно иначе следует отнестись к произведениям, которые содержат явный вымысел, хотя бы и не без намеков на определенных людей или институты, как, скажем, сочинения Франсуа Рабле.
В результате и складываются три типа авторства: научное, публицистическое и художественное. Причем каждый тип авторов попадает в Бастилию или на костер за специфические провинности. Одно дело весьма снисходительный церковный суд над Галилео Галилеем, а другое дело — суд над Джордано Бруно или охота королевской полиции за анонимным автором «Писем к провинциалу» — Блезом Паскалем.
Развитие литературы в условиях книгопечатания довольно быстро, уже в течение ХVІ-ХVII столетий, создает особые стилистические качества художественной литературы, научной литературы и публицистики, на основе которых и формируются важнейшие особенности национальных литературных языков: общие орфоэпические, орфографические, грамматические, лексические и стилистические нормы и частные нормы так называемых функциональных стилей — научно-технического, художественного, общественно-публицистического, документально-делового.
Научная литература.
Стиль научной литературы как особой сферы профессионального словесного творчества, отражающей развитие научного знания, складывается с XV-XVII веков [39].
Первоначально научная литература в странах Западной Европы создавалась на латинском языке, бывшим вплоть до XIX века языком межнационального научного общения и образования. Постепенно латинский язык вытесняется новыми языками. Стиль научной литературы сложился в межнациональном научном общении, поэтому приемы научного изложения на новых языках подводились под стандарты латинского языка науки. Позже научная литература с переходом на новые языки усвоила стилистические принципы, позволявшие ясно и однозначно понимать и воспроизводить научную информацию на разных языках.
B XX веке происходит еще большая стандартизация научного языка. Крупные государства стимулируют и финансируют фундаментальную и прикладную науку. Научное изложение в XX веке подвергается влиянию деловой документальной речи в научных отчетах, проектах, диссертациях и т.д. — произведениях, на основании которых осуществляется финансирование. Вместе с тем объем научных публикаций очень быстро растет, научные работы активно переводятся на разные языки.
B этой связи в первой половине XX века возникает научная информатика — особая область научной деятельности, задача которой состоит в максимально сжатом представлении новой научной информации. Научно-информационная деятельность, в свою очередь, оказала влияние на стиль научного изложения, который стремится к тому, чтобы максимально облегчить работу научно-информационных органов и автоматизацию информационного поиска.
Стиль научной литературы характеризуется образом предмета. Образ предмета представляет собой совокупность стилистических особенностей лексики, синтаксиса, композиционных приемов построения произведения, которые характеризуют отношение авторов, включенных в определенную литературную традицию, к картине действительности, отраженной в их произведениях.
В основе стиля научной литературы лежат представления о ясности, точности, адекватности понимания текста и воспроизводимости его содержания. К научному изложению предъявляются следующие общие требования:
1. Должна быть определена область научного знания, к которой относится данный научный текст.
2. Научный текст должен содержать точные указания на предшествующие исследования по данному предмету (цитирование).
3. В научном изложении обязательно использование терминов и понятий той области научного знания, к которой он относится.
4. В научном тексте обязательно использование научного аппарата (математического, химического и т.д.) и правил построения научного текста, принятых в данной области знания.
5. Термины и понятия должны употребляться в постоянном значении в рамках научного текста.
6. Научное изложение не должно выходить за пределы научных посылок данной области знания, если это не оговорено специально [40].
Лексика научной литературы включает три класса слов или словосочетаний: общелитературную лексику, общенаучную лексику (слова и словосочетания, употребительные в научной речи и не имеющие специальных дефиниций в пределах данной науки, например, система, явление, исследование, объект), термины — слова или словосочетания, обозначающие понятия и предметы исследования данной науки и имеющие дефиниции в научном тексте или в специальных терминологических словарях.
Термины, в свою очередь, подразделяются на номенклатурные, обозначающие предметы исследования, например, лошади (еquidаеl), кошка домашняя (саtus dоmеstiсus), и понятийные, обозначающие понятия, с которыми оперирует научное исследование, например, псевдоген, ферментная функция.
Терминологические дефиниции строятся в соответствии с принципами абстракции в данной науке, а вся система терминов отражает картину научного предмета и состояние научных знаний. Однако значения научных терминов не остаются неизменными, поскольку знание развивается, а научные понятия в различных научных школах толкуются неодинаково.
Научная литература нового времени, в отличие от средневековой науки, членится по предметам знания. Научно-исследовательская методология требует высокой научной специализации и профессионализма, поэтому начиная с XVII века складываются многочисленные науки и научные дисциплины, каждая из которых характеризуется своей литературой и наличием ряда научных школ. B рамках таких школ от поколения к поколению ученых передаются приемы и тематика научно-исследовательской работы и мировоззренческие представления.
В XIX веке окончательно оформляется разделение научного знания на гуманитарное и естественнонаучное.
Обобщая исследования в области стиля научной литературы, академик Ю. В. Рождественский указывает, что образ предмета в научном изложении определяется характером научного знания и предстает в двух вариантах — гуманитарного и естественнонаучного знания.
Художественная литература.
B новое время, особенно с XVIII века, в странах Европы развивается общее образование и создается значительный и все возрастающий слой людей, профессиональная деятельность которых предполагает достаточно высокий уровень грамотности и соответствующие культурные навыки: чиновников, офицерства, помещиков, учительства, мелкой и средней буржуазии, прислуги, позже квалифицированных фабричных рабочих. Кроме того, постепенно развивается и женское образование, сначала домашнее, а потом и школьное.
B условиях возрастающей секуляризации общества этот широкий круг людей, имеющих общие культурные представления и навыки, но недостаточно подготовленных для занятий богословием, наукой, философией, правом и другими видами слова, относящимися к высшим сферам культуры, все больше нуждается в некоей «духовной пище,» так как рутинный характер умственной деятельности не может удовлетворить их культурные запросы. Художественная литература и обслуживает потребности в умственной деятельности средне образованных слоев общества, заполняя собой этот вакуум.
Действительно, сюжеты художественной литературы обычно вращаются в кругу тем классической, средневековой и более новой словесности, которая изучается в школе, либо вокруг бытовых коллизий (реалистическое направление становится преобладающим в литературе по мере сокращения школьных программ словесности). Новые, необычные сюжеты редки в художественной литературе: чтобы быть читаемым, литератор должен использовать узнаваемые и ценимые читателем темы.
Но литератор представляет эти сюжеты в необычном облачении местного колорита или, наоборот, близкой читателю бытовой обстановки и под приемлемым для него углом зрения. Так, Гете, воспроизводит в «Фаусте» общеизвестную легенду, а Л. Н. Толстой в «Анне Карениной» — банальную бытовую коллизию в великосветском обществе. При этом писатель пользуется средствами живого, обыденного языка своего времени и вкладывает в уста своих персонажей мысли, свойственные читателям, отчего читатель созерцает в произведении «самого себя,» то есть собственные грехи и немощи, но в художественно облагороженном виде [42].
Эта тривиальность содержания становится главной особенностью новой художественной литературы, отличающей ее от древней поэзии, которая, как Псалтирь, напротив, была источником идей для богословия, философии, права.
Второй особенностью художественной литературы является читательский интерес к литератору. Интерес этот возникает потому, что новым в художественном произведении является не содержание, а стиль, словесный образ выражения, стиль же — «и есть сам человек» [43]. Особое отношение литератора к читателю проявляется в категории стиля художественной литературы — образе автора [44].
В отличие от духовной поэзии, художник нового времени выполняет эстетический и идейный заказ читателя и представляет в своих произведениях не личное отношение к предмету мысли, но вымышленный образ (как и другие элементы образной системы произведения), выражая его всей совокупностью наличных художественных средств. «Между литературной личностью автора и образом автора художественного произведения существуют отношения, сходные с отношениями актера и роли в пьесе. Это — »перевоплощения" из частного в общее, в «символ,» из многозначного в индивидуальное, из единичного лица в обобщенное [45]."
Публицистика.
Стиль публицистики нового времени складывается в ХVІ-ХVII веках на основе целого ряда разнородных жанровых форм, свойственных античной, средневековой и возрожденческой письменности, среди которых следует назвать гуманистическое письмо и инвективу, богословскую полемику, обличительную проповедь и судебную защитительную речь, представлявшуюся адвокатом в письменной форме, а также гуманистические трактаты научного, философского или нравственного содержания по латыни и на новых языках, предназначавшиеся широкой публике.
Публицистика развивалась в форме отдельных сочинений (памфлетов, листовок, писем, печатных сборников проповедей) и в журналистике, то есть в периодических печатных изданиях.
Публицистические сочинения представляют собой произведения по самым различным вопросам, адресованные широкой публике, не имеющей специальной подготовки, и основная цель их состоит в создании и организации общественного мнения.
Первыми произведениями такого рода были сочинения Франческо Петрарки (1304-1374) — основоположника европейского гуманизма: «Письма о делах повседневных,» «О знаменитых людях,» «Об уединенной жизни,» «Старческие письма,» инвективы против врачей, юристов, астрологов, университетских ученых и другие.
Жанры панегирика, инвективы, сборника литературных писем, литературного диалога, популярного или комического трактата широко используются гуманистами, и в ХV-ХVІ вырабатывается стиль популярной риторической прозы, мастерами которого были Эразм Роттердамский (1446-1536), Мартин Лютер (1483-1546), Жан Кальвин (1509-1564), Анри Этьен (1531-1598), Блез Паскаль (1623-1662), Джон Мильтон (1608-1674), Джон Бениан (1628-1688), еп. Жак Боссюэ (1627-1704), Жан Любрюйер (1645-1696), Даниель Дефо (1660-1731), Джонатан Свифт (1667-1745), Франсуа Мари Вольтер (1694-1778) и др.
Газеты как информационные издания появились в Венеции в XVI веке вместе с первым информационным агентством и были рукописными; в начале XVII в Германии появляются печатные газеты; с 1631 года Теофраст Ренодо под покровительством кардинала Ришелье издает «Gаsеttе dе Frаnсе» («Французскую газету»); первый периодический журнал появился во второй половине XVII века (1665) — это был «Jоurnаl dеs Sçаvаnts» («Журнал ученых»), издававшийся в Париже.
У истоков научной журналистки стоит францисканский монах Марен Мерсенн (1588-1648), который с 1625 года собирал кружок парижских ученых и вел постоянную переписку с учеными разных стран. Так сложился «незримый коллеж» европейских ученых, сообщавшихся непосредственно или через посредство Мерсенна. Первые научные журналы представляли собой периодически издававшиеся собрания писем на научные темы, содержавшие сообщения о полученных научных результатах или научную критику.
Впоследствии появляются более или менее периодические альманахи, журналы общего содержания, а потом и специализированные тематические журналы.
Начиная с XVIII века журналистика как особая форма публицистики приобретает функции (1) периодического информирования о новостях, (2) научной, литературной и политической критики и (3) популяризации знания.
Массовая коммуникация.
Современное состояние словесности связано с появлением в начале XX века и последующим развитием массовой коммуникации.
Массовая коммуникация является периодическим комплексным (включающим различные компоненты: радио, кино, телевидение, газету, рекламу) текстом (дискурсом), назначение которого состоит в распространении новой текущей общественно значимой информации.
Текст массовой коммуникации непрерывно создается и распространяется с помощью современных технических средств на неограниченные рассредоточенные аудитории. «Тексты массовой коммуникации отличаются от других видов текстов тем, что в них используются, систематизируются и сокращаются, перерабатываются и особым образом оформляются все другие виды текстов, которые считаются „первичными.“ В результате возникает новый вид текста со своими законами построения и оформления смысла.» [46]
Массовая коммуникация подразделяется на две сферы — массовую информацию и информатику [47]. Информационные тексты в целом содержат полную систематизацию фактов культуры. Информационный поиск и работа со специальной информацией находятся вне пределов риторики. Что же касается таких общих информационных систем, как Интернет, то тексты их изучены в филологии недостаточно. Массовая информация удовлетворяет общие интересы, информатика — индивидуальные.
Это значит, что в массовой информации текст (выпуск газеты, суточная программа телевидения) составляется в целом виде отправителем (редакцией) и предстает как одинаковый для всех получателей; в информатике поиск информации из предлагаемого отправителем состава сообщений осуществляется получателем.
Массовая информация с филологической точки зрения характеризуется следующими свойствами.
o Коллективное авторство и технологичность текста. В массовой информации нет индивидуального авторства, так как всякий текст создается и обрабатывается несколькими лицами (журналистом, редактором, оператором, режиссером и т.д.) и помещается в окружении других текстов, так что структура выпуска определяет содержание каждого материала. Технология создания текстов массовой информации основана на выводах психологической и социологической науки и предполагает максимальную эффективность воздействия сообщений на получателя.
o Единая система идеологического воздействия. Разные органы массовой информации воспроизводят содержание сообщений, предоставляемых информационными агентствами. Каждый орган массовой информации ориентирует сообщения на запросы своей аудитории, поэтому вся система массовой информации создает определенную картину действительности, варьируясь в допускаемых управляющими инстанциями пределах. Массовая информация живет за счет рекламы и спонсорства, либо числится на государственном бюджете. Эффективность средств массовой информации и, стало быть, их финансирование определяются объемом и составом аудитории.
Чтобы не утратить аудиторию, каждый источник массовой информации вынужден сообщать примерно то же содержание, что и другие, отклоняясь лишь в незначительных пределах, потому что в противном случае его сообщения будут восприниматься как не соответствующие общей картине реальности и недостоверные: для получателя массовой информации достоверно то, что многократно повторяется различными источниками. Если идеологические установки источника массовой информации явно несовместимы с общей идеологией всей системы, такой источник вскоре начинает компрометироваться всеми остальными: для получателя массовой информации правильно мнение большинства.
o Невозможность критического анализа получателем. Получатель сообщений выступает как максимально широкая рассредоточенная аудитория, а отправитель индивидуализирован как авторитетная организация.
Выпуск массовой информации предстает перед получателем как совокупность независимых материалов, которые не образуют связного текста на уровне восприятия непрофессиональным получателем. На самом же деле материалы любого органа и любого выпуска массовой коммуникации, как и всей системы в целом, объединены системой ключевых слов и категорий с положительным и отрицательным значением (так называемого символического зонтика), а сами по себе сообщения или отдельные высказывания получают истолкование через систему намеков и ассоциаций.
Поэтому сообщения массовой информации не могут быть критикованы получателем в пределах данной системы массовой информации.
o Принудительность содержания. Получение текста массовой информации не обязательно, но массовая информация охватывает все общество, создавая молву и общественное мнение. Общество как бы погружено в содержание массовой информации, и на деле ее сообщения оказываются принудительными.
o Подавление аудитории. Массовая информация не предполагает диалога с получателем, который не может ответить на телевизионное сообщение телевизионным сообщением. Получатель утрачивает индивидуальность, ибо воздействие текста носит статистический характер и формирует так называемое общественное мнение.
o Внекультурность. Получатель массовой информации не хранит ее, сами по себе тексты выпусков уничтожаются и отправителем, который хранит лишь отдельные фрагменты выпусков. Тексты массовой информации являются «однократными и невоспроизводимыми.» Поэтому массовая информация находится за пределами культуры.
o Коллективное авторство. Массовая информация характеризуется совокупным образом ритора, который создает у получателя иллюзию отсутствия идеологии и объективности информации. «Новейшая американская риторика сводит действия ритора к трем основным задачам: выбору темы, выбору речевых средств и выбору альтернативы, предлагаемой слушающему.
Отрицается „пропаганда,“ под которой фактически понимаются основные категории риторики Аристотеля, обозначающие позицию ритора в обсуждаемом вопросе.
Выбор темы определяется „искренностью“ личности ритора, выбор речевых средств — только доступностью понимания аудитории. Что же касается выбора альтернативных положений, то сама способность аудитории выносить суждения, естественно присущая всякому слушающему, проявляется лишь в выборе одной из сторон предложенной альтернативы. Тем самым, под предлогом удобства подачи объективного содержания, аудитории навязывается сама альтернатива, избранная ритором, исходя из его „личной искренности,“ не управляемой никакой философией и никакой конкретной моралью. Риторика выводится из-под контроля философии, сама философия объявляется разновидностью риторики.
Нетрудно видеть, что в условиях постоянно меняющегося содержания текста массовой информации эти принципы должны привести к возможности манипуляции общественным мнением, так как массовая информация отделяется от ключевых вопросов идеологии.» [48]
--PAGE_BREAK--
[34]Архимандрит Борис (Плотников). История христианского просвещения в его отношениях к древней греко-римской образованности. Казань, 1890.
[35] Рождественский Ю. В. Общая филология. М, 1996. С. 156.
[36] Большаков М. В., Гречихо Г. В., Шицгал А. Г. Книжный шрифт. М., 1964.
[37] Лихачев Д. С. Текстология. М., 1983. С. 43-49.
[38] Романова В. Л. Рукописная книга и готическое письмо во Франции в XII-XIV вв. М., 1975; Киселева Л. И. Западноевропейская книга ХІV-ХV вв. Л., 1985.
[39] Ольшки Л. История научной литературы на новых языках. Т. 1.: Литература техники и прикладных наук от средних веков до Возрождения. М.-Л., 1933; Т. 2: Образование и наука в эпоху Ренессанса в Италии. М.-Л., 1934; Т. 3.: Галилей и его время. М.-Л., 1933.
[40] Рождественский Ю. В. Общая филология. М., 1996. С. 217.
[41] Рождественский Ю. В. Там же. С. 222.
[42] Чернышевский Н. Г. Эстетическое отношение искусства к действительности. М… 1958. С. 152-153.
[43] Lесlеrс dе Buffоn G.-L. Disсоurs sur lе stуlе. (1753) Оеvrеs. Т. 1, Р., 1893. Р.12.
[44] Виноградов B. B. Проблема авторства и теория стилей. М., 1961.
[45] Рождественский Ю. В. Там же. С. 232.
[46] Рождественский Ю. В. Там же. С. 239.
[47] Описание характеристик информатических текстов содержится в “Общей филологии” Ю. В. Рождественского (с. 250-261); в дальнейшем изложении они специально не рассматриваются.
[48] Рождественский Ю. В. Там же. С. 245.
2. Изобретение.
Изобретение — конструирование содержания высказывания. B основе изобретения лежит ясное и отчетливое представление об уместности высказывания: что, кому, с какой целью, каким образом, какими средствами, где, когда, при каких обстоятельствах, с какими возможными последствиями надлежит сообщить и о чем следует умолчать.
Приступить к публичной речи, не проработав ее содержание, значит в лучшем случае пустословить, но обычно необдуманное слово влечет за собой вредные последствия как для тех, кому оно адресовано, так и для тех, кто его создает /Мф. 12:34-37/.[1]
Изобретение включает: (1) анализ проблемной ситуации, определение предмета речи и создание темы высказывания; (2) развертывание темы: нахождение, отбор, построение и согласование аргументов.
Анализ проблемной ситуации, нахождение и формулировка темы.
Цель риторического высказывания — решение проблемы, значимой для аудитории. Ритор не выдумывает проблемы, но решает реальные задачи. Чтобы принятое решение было правильным и действенным, вносимые ритором предложения должны быть обоснованы, поняты, оценены и сознательно приняты аудиторией, а не навязаны ей. Поэтому положения, которые содержатся в риторическом высказывании, подлежат обсуждению. “Мы совещаемся, — указывает Аристотель, — относительно того, что, по-видимому, допускает возможность двоякого решения, потому что никто не совещается относительно тех вещей, которые не могут, не могли и в будущем не смогут быть иными, раз мы их понимаем как таковые, — не совещаемся потому, что это ни к чему не ведет”[2].
Проблемная ситуация, с анализа которой начинается изобретение, включает: (1) аудиторию; (2) проблему и предмет речи, которые подлежат обсуждению; (3) самого ритора с его знаниями, способностями, опытом и риторической подготовкой.
Аудитория.
Совокупность лиц, к которым обращается ритор. Аудитория представляет собой не случайное стечение людей, но их объединение на основе общих взглядов, задач, целей или интересов.
Аудитория развивается и изменяет свое состояние в ходе общения. Обсуждение проблем создает различие мнений и точек зрения, выделяя тем самым группировки людей, придерживающихся той или иной позиции.
Объем аудитории.В зависимости от объема и речевой фактуры (устной, письменной, печатной, электронной, компьютерных сетей) аудитории подразделяются на сосредоточенные (ораторские) ирассредоточенные (аудитории письменной и печатной речи).
Сосредоточенные аудиторииподразделяются на малые, средние и большие.
К малым относятся аудитории, в которых возможен непосредственный диалог. Особенности работы в малых аудиториях состоят в том, что каждый участник общения легко включается в речь. Поэтому малые аудитории используются для продолженной речи — обучения, собеседований, совещаний. Конкретные решения принимаются обыкновенно в малых аудиториях. Работа с малой аудиторией требует от ритора значительных усилий и хорошей общей подготовки, поскольку диалогическая речь предполагает импровизацию.
К средним относятся аудитории, в которых ритор может использовать ораторский речевой регистр, создающий границу между ним и слушающими. Для ритора-оратора средняя аудитория наиболее благоприятна, потому что легко обозрима, не требует максимального использования ресурсов голоса и тем самым допускает маневр темпом и громкостью речи, интонацией, взглядом и жестом. Непосредственный диалог в средних аудиториях затруднен, поэтому для организации диалогической речи они членятся на группы по несколько человек.
Средние аудитории, как и малые, предпочтительны как для продолженных видов речи — преподавания, проповеди, политической пропаганды, в которых сочетаются монолог и диалог, так и для оратории, то есть однократной неповторяющейся речи. Публичные выступления в средних аудиториях предполагают конкретную подготовку.
K большим относятся аудитории до нескольких сот и даже тысяч человек. Верхний предел больших аудиторий определяется обозримостью и досягаемостью голоса или усилителей звука при непосредственном контакте говорящего с публикой.
Возможности ораторской речи в больших аудиториях ограничены, поскольку сильное напряжение голоса, как и использование электронной аппаратуры, стесняет маневр громкостью звука, темпом речи и интонацией, а видно ритора плохо. Диалогическая речь и сложная аргументация в больших аудиториях невозможны.
Большие аудитории слабо организованы и подвержены коллективной эмоции. Поэтому выступление перед ними требует в основном личной энергии, мощного голоса и умения сообщить в простой образной форме то, что публике хорошо известно и по поводу чего она готова выразить всеобщее мнение возгласами одобрения или порицания.
Рассредоточенная аудитория представляет собой среду общения, которая образуется в основном средствами печатной речи или радиотелевизионной передачи информации. Для таких аудиторий характерны получение сообщений поодиночке или малыми группами и иерархическая организация, создаваемая различными видами устной и письменной речи.
Работа с рассредоточенными аудиториями предполагает специальную сеть речевых отношений и разделение труда речедеятелей: для книгоиздания нужны автор, издатель, книготорговец, распространители и т.д. Кроме того, использование письменной и печатной речи возможно только в специально подготовленной и обученной читательской среде.
Письменная и печатная речь всегда сопряжены с устной, а качества самой по себе устной публичной речи в условиях письменного общения изменяются, так как возникает необходимость в ее периодическом продолжении. Видами такой устной речи, вводящей письменные произведения, являются педагогическая речь, проповедь, различные виды устной пропаганды.
Поэтому ритор, которому приходится работать с рассредоточенной аудиторией, а следовательно, сочинять статьи, брошюры или книги, должен учитывать степень ее подготовленности и обученности. И вместе с тем писатель и журналист должны уметь читать публичные лекции, вести занятия, беседы, дискуссии.
Массовая аудитория представляет собой многомиллионную слабо организованную и неустойчивую среду общения, которая создается системой средств массовой информации. Границы массовой аудитории подвижны и могут совпадать с ареной распространения национального, межнационального или мирового языка. Современная массовая аудитория расширяется в мировых масштабах и становится глобальной; при этом обнаруживается явная тенденция ее превращения в англоязычную с использованием других языков в качестве своеобразных переводных эквивалентов английского.
Массовая аудитория охватывается информационными источниками разных уровней от глобальных в виде международных телерадиовещательных корпораций и информационных сетей (Интернет) до региональных и локальных в виде национальных и местных телекомпаний, газет, информационных сетей, рекламных агентств и т. п.
Однородность и разнородность аудитории.Однородными являются аудитории, объединенные на основе общности мировоззрения; такая общность может быть конфессиональной, политической, профессиональной и т. п. Мировоззренческая общность аудитории предполагает обращение к значимым для нее идеям и ценностям, с которыми связывается содержание речи. Например, при обращении к ученым или студентам естественно будет связать тему речи с наукой, а при обращении к юристам — с правом.
Разнородными являются аудитории, объединенные на основе интересов или общности проблем. Для разнородных аудиторий характерны отсутствие единого мировоззрения и плюрализм подходов к предлагаемым решениям. Общие ценности таких аудиторий могут быть сведены к взаимной корректности поведения и терпимости, а также к признанию прагматических, материальных интересов как универсальных.
Преимущество однородной аудитории состоит в том, что ее реакция на аргументацию предсказуема, а недостаток — в том, что убеждения и интересы аудитории могут расходиться с убеждениями ритора, и его аргументация будет восприниматься негативно и отторгаться.
Конвенциональность аудитории.Конвенциональными являются аудитории, объединенные техническими правилами речи, которые рассматриваются как обязательные или даже универсальные. К конвенциональным аудиториям относится, например, судебная коллегия: существуют нормы доказательства и опровержения, на основе которых суд принимает решения, поэтому критика речи в суде исходит из общепринятых представлений о том, что доказано или доказуемо.
Следует отметить, что юристы или ученые, в особенности естествоиспытатели, бывают склонны рассматривать такие конвенциональные нормы юридической или научной аргументации как универсальные и общеобязательные, что существенно осложняет задачи ритора.
Культурное состояние аудитории.Существенное значение для оценки проблемной ситуации имеет отношение аудитории к культуре.[3] Академик Ю. В. Рождественский выделяет следующие основные культурные образования, каждое из которых отличается от других наличием одних форм культуры и отсутствием других, поэтому ему свойственны определенные устремления культурного строительства (отбор, присвоение, ассимиляция) и связанные с такими культурными устремлениями конфликты, из которых следуют определенные политические идеи.[4]
1. Страна — полное культурно-историческое образование с единой исторически сложившейся территорией и государственностью, характеризуется полным составом и единством духовной, материальной и физической культуры; (например, культура России) — патриотизм.
2. Край — определенная территория в пределах страны со сложившимися исторически географическими, экономическими и культурными границами, характеризуется наличием духовной и материальной культуры; например (культура Калужской области) — состязательность.
3. Народ (этнос) — часть населения страны, объединенная этническим самосознанием, общностью происхождения и исторической территорией, характеризуется наличием духовной и физической культуры; (например, культура русского или мордовского народа) — национализм.
4. Землячество — некомпактно живущая на территории страны группа выходцев из другой страны с этническим самосознанием, характеризуется наличием духовной культуры — ксенофобия (и противоположная ей этнофобия).
5. Анклав — компактно живущая и занимающая определенную территорию группа выходцев из другой страны с этническим самосознанием, характеризуется наличием материальной культуры — сепаратизм.
6. Поколение — совокупность жителей страны близкого возраста, характеризуется общностью физической культуры — стилеобразование.
7. Маргинальные группы населения, например, уголовный мир и близкие к нему слои населения, характеризуются отсутствием собственной культуры и отрицанием общенациональной — космополитизм.
При анализе аудитории ритор учитывает ее культурный состав как склонность представителей того или иного культурного образования к определенным политическим представлениям и идеям.
Ритор.
Ритором называют человека, профессиональная деятельность которого состоит в создании публичных высказываний. Ритором является проповедник, философ, судебный оратор (обвинитель, защитник, судья), политический или общественный деятель, преподаватель, литератор-публицист.
Поскольку ритор постоянно выступает перед аудиторией и стремится быть влиятельным, в обществе складывается суждение о риторе, которое основано на содержании и форме его публичных произведений, мировоззрении, профессиональной подготовке и компетенции, общественной позиции и взглядах, характере поведения и внешнем облике, семейных и деловых связях, отношении к другим риторам. Это мнение о риторе формируется по мере его включения в общественную деятельность и, установившись, определяет оценку обществом любого выступления, предложения или поступка ритора. Начиная с некоторого момента общественной карьеры, изменить общественное мнение о риторе практически невозможно, тем более, что сам ритор постепенно срастается с собственным образом и оказывается не в состоянии высказаться или поступить вопреки ему.
Образ конкретного ритора складывается в аудитории на основе собственной деятельности ритора, ее публичных оценок, сравнения речевых действий различных лиц, но, что самое важное, на основе общего идеального образа ритора, который сформировался в ходе развития культуры общества.
Это значит, что действия ритора должны соответствовать, в первую очередь, представлению общества о том, каким следует быть, по выражению Квинтилиана, “достойному мужу, готовому к речи.”
Нормативный образ ритора предстает в различных вариантах: одно дело образ проповедника и духовного наставника, как, например, святителей Филарета Дроздова, Феофана Затворника, Игнатия Брянчанинова, святого праведного отца Иоанна Кронштадтского; иное дело образ главы государства, как царей Ивана Грозного, Алексея Михайловича, Петра Великого, Екатерины II, или государственных деятелей, как А.М.Горчакова, П.А.Столыпина; иное дело образ ученого — М.В.Ломоносова, Н.И.Пирогова, Д.И.Менделеева, И.П.Павлова. Различаясь характером деятельности, общественным положением, содержанием произведений, все эти деятели обладают, однако, общими чертами, которые делают их выразителями общественного идеала ритора, свойственного русской культуре.
Составляющие образа ритора.
Образ ритора отражает основные свойства риторической аргументации, которые обозначаются в риторике терминами пафос, логос, этос.[5]
Пафосом называется “намерение, замысел создателя речи, имеющего цель развить перед получателем определенную и интересующую его тему.”[6] Содержание пафоса — мысль-воление, направленная на принятие решения и действие. Пафос создает речевую эмоцию аудитории, благодаря которой становится возможным решение и целесообразное действие.
Аудитория, к которой обращен пафос ритора, представляет собой не просто скопление, но сообщество людей, организуемое словом. Основанием организации аудитории могут быть духовно-нравственные ценности либо материально-практические интересы. Сообщество, объединенное духовно-нравственными ценностями, называется собором, а сообщество, объединенное материально-практическими интересами, называется сборищем.
Члены собораявляются личностями: каждый из них уникален в своих качествах, свободен, ответственен и компетентен, потому что духовная мораль, объединяющая людей в собор, предполагает единомыслие в основных принципах, ответственность каждого за общее дело и готовность поступиться собственными интересами ради общего дела. Пафос соборности — вера, надежда, любовь, чувство собственного достоинства “как сознание того, чего удостоен, а не того, чего достоин,”[7] и вытекающее отсюда чувство ответственности и долга перед Богом и ближними, уважение к человеку как образу и подобию Божию, совестность, собственное смирение и “стражничество над собой,”[8] стремление к истине и познавательная эмоция,[9] добросовестность, осмотрительность, трезвенность ума и рассудка, постоянство воли, справедливость, внимательность, решимость — твердость и последовательность в суждениях и решениях, самоотверженность, постоянная готовность к действию — энергия, мужество, стойкость, великодушие, милосердие, созидательность.
Участники сборищаявляются индивидами, однородными частицами-омиомериями, каждая из которых представляет собой лишь пучок психологических характеристик из общего набора, создающих психофизиологический мотив объединения — интерес. Пафос сборища — эгоизм, неверие и “болезнь ума, именуемая материализмом,”[10] пессимизм, гуманизм (как признание человека мерой всех вещей), моральный и познавательный релятивизм, безответственность, умственная лень — стремление к экономии усилий, авантюризм, гедонизм, прагматизм, корысть, жажда власти, честолюбие, самолюбие, тщеславие, зависть, соревновательность, страх, гнев и вытекающие отсюда конкретные проявления пафоса.
Эмоции сборища конкретизируются и ранжируются по степени эффективности словесного воздействия в руководстве Монро и Эйнингера следующим образом: стремление к успеху, стремление к приобретению и сохранению, жажда приключений и перемен, чувство товарищества и привязанности, стремление к созиданию, любопытство, почтительность (к авторитетам), зависимость, инстинкт разрушения, терпимость, страх, агрессивность, стремление к подражанию и конформизм, независимость и самостоятельность, преданность (отдельному человеку или группе), стремление к личным удовольствиям, жажда власти, гордость, преклонение (перед сильным или преуспевающим), отвращение, сексуальное влечение, сочувствие, щедрость.[11]
Соборустойчив, так как объединяющие его идеи непреходящи, и люди действуют сообща во имя этих идей. Поэтому проблемы, которые могут решаться собором, меняются, как и сами люди, а объединение остается. Сборище неустойчиво, потому что оно объединено эгоистическим интересом, по мере реализации которого исчезают основания объединения.
Проблемы, которые могут быть обсуждены в аудитории, и решения, которые могут быть ею приняты, определяются руководящей идеей, объединяющей людей. Если собору свойственна созидательность, то сборищу, крайнее проявление которого — толпа, свойственны, напротив, разрушительные действия, поскольку общий интерес сборища всегда противостоит или противопоставляется интересам других объединений, с которыми оно борется или конкурирует, как конкурируют между собой и сами участники сбориша.
В силу греховности человека всякое сообщество представляет собой отчасти собор, а отчасти сборище, — вопрос в направлении развития сообщества, которое и задается словом.
Повышающим является пафос, который развивает всообществе свойства соборности; понижаюшим является пафос, который развивает в сообществе свойства сборища. Понятно, что повышающий пафос стремится предложить решение проблемы и обосновать его с позиций духовной нравственности, а понижающий — с позиций материального интереса.
Создать повышающий пафос значительно труднее, чем понижающий. Во-первых, собственная выгода более популярна, чем общее духовное благо, а практический интерес привлекательнее, чем нравственный долг (исполнение которого сопряжено со многими неприятностями). Во-вторых, ритор, который создает повышающий пафос, предлагает идеи, осуществимость и реальная польза которых далеко не очевидны аудитории.
Правила пафоса:• пафос является основой замысла; • без пафоса невозможны решения и действия; • следует избегать понижающего пафоса; • ритор не должен создавать искусственный пафос, не соответствующий замыслу и предмету речи; • пафос речи связан с эмоциями, которые могут возникнутъ в аудитории, поэтому ритор должен предвидеть эмоции, которые его слово может создать в аудитории; • ритор должен контролировать собственные речевые эмоции; • слишком сильный и неуместный пафос компрометирует ритора.
Логосом называются словесные средства, которые используются ритором в аргументации выдвинутых предложений. Логос порождается пафосом и предстает как аргументация — система целесообразных средств выражения замысла речи и его обоснования в форме, приемлемой и убедительной для аудитории.
Строение аргументации основано на общепринятых моделях и правилах, которые позволяют представить замысел в форме, приемлемой для аудитории, то есть объединить мысли ритора и аудитории, достичь согласия аудитории с доводами и ее присоединения к предложениям ритора.
Аргументация может быть рассмотрена с точки зрения характера и состояния проблемы, задач и техники убеждения, с точки зрения состояния и динамики аудитории.
С точки зрения состояния проблемы аргументация подразделяется на эпидейктическую (показательную), судебную (судительную) и совещательную. Это разделение видов аргументации основано на отношении предмета речи ко времени и на последовательности решения проблемы.
Предметом совещательной речи является будущее, так как мы совещаемся о том, что возможно и в качестве возможного желательно или нежелательно. Но возможность и желательность предполагаемой ситуации определяются наличием подобных фактов в прошлом и их оценкой. Следовательно, прогнозировать будущие события как результат решения мы можем, только опираясь на опыт прошлого.
Предметом судебной (точнее ее назвать судительной) речи является прошлое. Она сложилась как судебная именно потому, что о том или ином деянии выносится суждение как о факте, а судить, то есть оценить как хороший или дурной можно только свободный поступок. Но такой поступок мы можем оценить как хороший или плохой, правильный или неправильный, лишь если мы согласны в том, что есть добро и зло, что правильно и что неправильно.
Предметом эпидейктической, или показательной, речи и являются ценности и нормы. Но поскольку в судительной и совещательной речи мы говорим о прошлом, настоящем и будущем, то понятно, что эти ценности и нормы должны оставаться равными себе в прошлом, настоящем и будущем, иными словами, рассматриваться вне времени и вне конкретных обстоятельств, при которых принимаются решения. Стало быть, обосновать эти нормы и ценности можно только как бывшие всегда и будущие всегда, то есть пребывающие во век.
Итак, совещательная, судительная и показательная речь образуют цепь, в которой показательная речь выступает в качестве ключевого звена: если нет согласия о ценностях и нормах, становятся невозможными оценки прошлого и решения о будущем. Из этого не следует, что всякое высказывание будет либо показательным, либо судительным, либо совещательным: в зависимости от состояния проблемы, уровня однородности аудитории, степени ее предметной подготовки эти три вида аргументации могут в различных пропорциях соотноситься между собой в любом высказывании.
Вместе с тем очевидно, что речь в суде или речь историка будет судительной, речь проповедника или философа — показательной, речь политика или руководителя предприятия — совещательной.
С точки зрения техники и задач убежденияаргументацию можно подразделить на научную, диалектическую, учительную, эристическую и софистическую.
Задача научной аргументации состоит в установлении истины как достоверного знания в конкретных науках. В зависимости от типа науки и конкретной задачи научного исследования такая аргументация может иметь или строго доказательный (аподиктический), или гипотетический характер. Но в любом случае научная аргументация требует обсуждения и соответствующей оценки идей с позиций научной методологии степени достоверности научного вывода.
Задача учительной аргументации состоит в таком обосновании принятых и установленных (церковью, обществом, наукой) положений или знаний, которое обеспечивает их понимание, усвоение и использование учащимся. Учительная аргументация основана на принципе доверия учащегося к учащему и на приемах и способах обоснования положений, которые исходят из состояния души и умственных возможностей учащегося. Цель учительной аргументации — обучение и воспитание.
Задача диалектической аргументации состоит в обосновании положений, относительно правдоподобия или правильности которых существуют различные точки зрения, и в решении проблемы, относительно которой “ни одна из сторон не имеет определенного мнения”.[12] Диалектическая аргументация связана с ценностями, целями и интересами отдельной личности или общественной группы и применяется в основном в тех сферах, где действует свобода воли и где требуется принять правильное или наилучшее решение. Цель диалектической аргументации — убеждение и достижение согласия. Поэтому обсуждение богословских, философских, правовых, технических, хозяйственных и иных вопросов связано с диалектическими доводами.
Задача эристической аргументации — достижение победы в споре независимо от того, приведет такой спор (полемика) к изменению взглядов оппонента или нет. Эристическая аргументация рассчитана не столько на переубеждение оппонента, сколько на убеждение тех, кто присутствует при споре, и за чье присоединение к своей позиции борются полемические противники. Эристическая аргументация состоит в защите принятых положений или в опровержении положений, противоположных принятым, всеми уместными и этически приемлемыми средствами убеждения. Показательным признаком аргументации является использование различных форм так называемого аргумента к человеку — включения слов или свойств говорящего в систему доводов: “Вы утверждаете то-то и то-то, потому что это вам выгодно.”
B традиционной риторике эристическая аргументация отождествляется с софистической и отвергается.[13] Это неразличение эристики и софистики, восходящее к Платону и Аристотелю, однако, не соответствует реальности: в некоторых диалогах самого Платона, как в “Софисте,” ведется явно эристическая и даже отчасти софистическая полемика против софистов и софистики. Вся история публичной аргументации от древности до нашего времени свидетельствует о том, что люди стремятся защищать и отстаивать свои убеждения или, наоборот, изменять неверные с их точки зрения или враждебные им взгляды наиболее эффективными средствами. Иное дело, что приемы эристической аргументации могут оказаться этичными и неэтичными.
Этичной эристика остается до тех пор, пока аудитория в состоянии по собственному произволению принять или не принять аргументацию. Это значит, что за пределами этичной эристики находятся воздействие словом (или иными средствами) на подсознание; намеренное или ненамеренное введение в заблуждение относительно оппонента, предмета или содержания речи, как собственной, так и оппонента; соблазнение аудитории, запугивание оппонента и возбуждение в аудитории разрушительных эмоций.
Задача софистической аргументации — намеренное введение в заблуждение относительно действительного замысла или содержания речи, то есть подмена предмета согласия и достижение присоединения путем обмана.
Софизмы подразделяются на три разряда: (1) софизмы слов, как, например, использование эвфемизмов для слов, обозначающих нравственные пороки: “иной” или “нетрадиционное поведение” вместо “безнравственный” или “противоестественный порок”; (2) софизмы мыслей (логические софизмы), как, например: “Все вулканы — горы, все гейзеры — вулканы, следовательно, все гейзеры — горы”; (3) софизмы содержания, как подстановка ответственности: “Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел” /Быт. 3:12/.
Софистическая аргументация противостоит в этом смысле всем остальным видам аргументации, но в основном она выдается за научную или диалектическую аргументацию, подделкой которой и является.
Софистика как мировоззрение настаивает на относительности всякой веры, знания, общественных норм и отвергает способность человека найти и познать истину в любой ее форме. Но особенно настойчиво осуждает софист аргументацию эристическую, что также не случайно. Разоблачение софизмов, в особенности софизмов слов и содержания, предполагает использование полемической техники аргументации, а аргумент к человеку —основная эристическая техника для разоблачения софистики: где обман, там и обманщик со своим интересом.
Правила логоса. Ритор не должен: • использовать софистическую аргументацию; • создавать необоснованные суждения; • создавать аргументацию, понимание и оценка которой недоступны аудитории; • использовать неприемлемые речевые средства и выражения.
Этосом называются условия ведения речи, которые общество ставит ритору. Эти условия предполагают возможность обсуждения значимых для общества проблем, когда участники обсуждения не только придерживаются различных взглядов, но занимают различные мировоззренческие позиции.
Русские риторики ХVІІІ-ХІХ веков не разрабатывали вопросы риторического этоса, поскольку считалось, что русское общество придерживается, в основном, единых духовно-нравственных принципов. В наше время вопросы риторического этоса занимают ведущее место в организации речевых отношений в обществе, поэтому этическая составляющая образа ритора оказывается определяющей.
В риторике выработалось понятие ораторских нравов — этических требований, предъявляемых обществом любому ритору независимо от его убеждений и дающих в этом качестве принципиальное право на публичную речь.
Честность. Ритор не должен: • создавать заведомо ложные высказывания и вводить аудиторию в заблуждение относительно содержания и целей речи; • вводить аудиторию в заблуждение относительно своих личных интересов, связанных с предметом речи и предложениями; • вводить аудиторию в заблуждение относительно своей мировоззренческой позиции; • вводить аудиторию в заблуждение относительно своего права на публичную речь; • ритор принимает на себя личную ответственность за последствия решений, которые он предлагает; • ритор несет ответственность за свою компетентность в предмете речи; • ритор несет ответственность за свою речевую компетентность — ясность, определенность, последовательность, доказательность аргументации.
Скромность. Ритор обязан: • уважать нравственные принципы, убеждения и верования аудитории, к которой он обращается; и ритор не должен: • наносить публичные оскорбления конкретным лицам; • разглашать в публичной речи факты личной жизни конкретных лиц; • предавать публичному осмеянию физические особенности конкретных лиц или народов; • в явной форме публично высказывать пренебрежение своим оппонентам; • высказывать бездоказательные прямые оценки и характеристики действий и поступков конкретных лиц или организаций, связанные с нарушением законодательства.
Доброжелательность. Ритор не должен: • проповедовать в публичной речи отвержение норм духовной морали и побуждать аудиторию к нарушению норм духовной морали (безбожие, религиозный индифферентизм, богохульство, нарушение религиозных обычаев, неуважение к старшим и антиобщественные действия, убийство, прелюбодеяние и разрушение семейных устоев, присвоение чужого имущества, клевета и лжесвидетельство, зависть); • соблазнять аудиторию на нарушение этических норм ради материальных интересов; • создавать высказывания, наносящие ущерб интересам аудитории; любое высказывание ритора имеет целью благо аудитории; • использовать лесть для достижения своих целей; • побуждать аудиторию к физическому насилию в пределах общества; • возбуждать вражду внутри аудитории; • провоцировать своих оппонентов на действия, запрещенные обычаем или законом; • провоцировать своих оппонентов на необдуманные слова и поступки.
Предусмотрительность. Ритор не должен: • ставить перед аудиторией проблемы, которые она не в состоянии разрешить; • необоснованно прерывать или прекращать речь;[14] • создавать мнимые проблемы и вызывать искусственные конфликты; • возбуждать аудиторию сообщениями о мнимой опасности; • возбуждать панику в аудитории; • публично высказываться на неактуальные или не имеющие общественного значения темы; • сообщать недостоверную или непроверяемую информацию; • публично разглашать конфиденциальную информацию; • высказывать необдуманные суждения; • давать невыполнимые обещания; • создавать неуместные высказывания; • быть излишне многословным.
Образ ритора в изобретении.
При анализе проблемной ситуации и при разработке темы ритор принимает во внимание как свои возможности, так и те черты своего образа, которые могут проявиться в речи. Поэтому он выбирает такой предмет речи, строит такой тезис и отбирает такие аргументы и средства выражения, чтобы его индивидуальный образ в глазах аудитории максимально соответствовал ее представлениям об идеальном образе ритора. Правильный образ ритора является важнейшей предпосылкой приемлемости аргументации и влиятельности речи, поскольку от доверия и симпатии к ритору зависит доброжелательное или настороженное отношение аудитории к содержанию речи.
Индивидуальный образ ритора складывается в его практической деятельности и во многом зависит от культуры аудитории, к которой ритор обращается: аудитории с высокой культурой формируют влиятельный образ ритора, аудитории с низкой культурой формируют образ ритора, сомнительный с точки зрения пафоса, логоса и этоса, поскольку ритору всегда приходится в большей или меньшей степени подстраиваться под аудиторию.
С другой стороны, и аудитория является продуктом речевых действий ритора: в ходе продолженной речи (например, духовной или учебной гомилетики) в аудитории происходят изменения: одна часть ее меняется в ходе речи, другая — покидает ритора, третья постепенно приходит и осваивается с аргументацией.
Это развитие аудитории срастается со становлением образа ритора. B результате ритор и аудитория в определенный момент развития аргументации обнаруживают, что оба отражающие друг друга образа — образ ритора и образ аудитории — в своих основных чертах сложились и их, оказывается, можно достаточно точно охарактеризовать. Это будет означать, что у ритора на самом деле сложилась более широкая потенциальная аудитория: найдутся группы людей, которые по тем или иным причинам проявят интерес к ритору и станут искать контакта с ним.
--PAGE_BREAK--
[1] Порождения ехиднины! как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста. Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое. Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься.
[2] Аристотель. Риторика. — Античные риторики. М., 1978. С. 21.
[3] Здесь и в дальнейшем изложение вопросов культуры ведется на основе работ: Рождественский Ю. В. Введение в культуроведение. М., 1996; Принципы современной риторики. М., 1999.
[4] Рождественский Ю. В. Принципы современной риторики. М., 1999. С. 33.
[5] Рождественский Ю. B. Теория риторики. М., 1999. С. 69-70.
[6] Рождественский Ю. В. Там же. С. 69.
[7] Амвросий (Ключарев), архиепископ Харьковский. Статьи и речи. Т. 3.
[8] Святитель Феофан Затворник. Начертание христианского нравоучения. М., 1998. С. 213.
[9] Святитель Феофан Затворник. Там же. С. 238.
[10] Святитель Феофан Затворник. Там же. С. 246.
[11] Моnrое А. & Еhningеr D. Рrinсiрlеs оf Sреесh Соmmuniсаtiоn. 7-th еd. Glеnwiw. 1975. Р. 231-232.
[12] Аристотель. Топика. Соч. Т. 2. С. 358-362.
[13] Аристотель. О софистических опровержениях. Соч. Т. 2. С. 535-537.
[14] Это правило относится в основном к продолженной речи — проповеди или преподаванию: если, например, преподаватель позволяет себе пропускать занятия, а проповедник отказываетея от регулярного поучения паствы, его аудитория сокращается и распадается; остановить начавшийся распад аудитории бывает очень трудно или вообще невозможно. Поэтому начавший преподавать или проповедовать не имеет права прекратить или прервать речь по собственному усмотрению
Проблема и тема высказывания.Проблемой высказывания называется реальная трудность, противоречие, конфликт, в разрешении которых заинтересована аудитория и к рассмотрению которых обращается ритор. Задача ритора состоит в том, чтобы усмотреть существующую проблему, выделить ее, оценить ее значение, но ни в коем случае не создавать проблему там, где ее нет.
Проблема бывает не обязательно практической — большая часть проблем, к которым обращается ритор, являются духовно-нравственными, познавательными, эстетическими или проблемами взаимопонимания. Более того, любая, даже самая практическая житейская проблема, обязательно содержит в себе духовно-нравственный смысл, найти и понять который необходимо.
Проблема является реальным объектом риторического высказывания. Существенной особенностью проблемы как объекта речи является ее принципиальная разрешимость силами или, по крайней мере, участием аудитории, к которой обращается ритор. Поэтому главная задача ритора состоит в том, чтобы сформулировать проблему, раскрыть ее значение, предложить и обосновать путь ее решения, побудить аудиторию к действию.
Статус проблемы.
Статус представляет собой вопрос, исходя из которого ритор строит тему и развивает аргументацию.
Если проблема заключается в самом факте и решается вопрос, что именно произошло, то мы имеем дело со статусом установления (stаtus соniесturаlis) — обсуждаем, устанавливаем и излагаем конкретный, протокольный факт.
Если факты установлены, но спорным остается вопрос о том, что они собой представляют, к какой области реальности относятся, мы имеем дело со статусом определения (stаtus finitiоnis) — обсуждаем, к какой области относится установленный факт, или под какую норму он подходит, то есть даем ему определение.
Если установлены факты и определено, что они собой представляют, но спорной является квалификация поступка (неясно, какое конкретно решение по делу следует принять), то мы имеем дело со статусом оценки (stаtus quаlitаtis) — обсуждаем, как применить установленную закономерность, норму или правило в данной конкретной ситуации.
Если проблемы обсуждаются непоследовательно и мысль перескакивает к новому вопросу, не разрешив поставленные прежде, то окончательное решение, если даже оно будет принято, окажется поверхностным и несовершенным. Известно, к чему может привести обсуждение вины человека, если предварительно не установлено, совершил ли он поступок, который ему приписывают.
Правило статусов (последовательности решения) относится к любой проблеме: о том, что в воспитании самое трудное дело — направление свободы воли, можно говорить только в том случае, если не нужно доказывать, что свобода воли существует и что молодых людей нужно воспитывать. Если же аудитория сомневается в этом, то очевидно, что обсуждение темы придется начать с вопросов о необходимости воспитания (статус определения) или о наличии у человека свободы воли (статус установления).
Предмет высказывания.
Мысленное содержание речи, суждение о котором может быть истинным или ложным.
Предмет высказывания является той точкой зрения, той стороной проблемы, которую ритор избирает для полного и обоснованного ее раскрытия и решения. Одной и той же проблеме могут соответствовать различные предметы речи. Если проблема заключается в отношении учеников к учению и к учителям, то ритор может говорить о “направлении свободы человеческой,” но может избрать и иной предмет, например, значение образования, высокую квалификацию преподавателей и т.д.
Для определения предмета высказывания следует учитывать следующие обстоятельства.
Проблема может иметь множество аспектов, например, социальный, политический, профессиональный, организационный и пр. Архиепископ Амвросий (Ключарев) избирает предметом речи перед учащимися Харьковской семинарии[15] духовно-нравственный аспект проблемы образования и поэтому говорит о воспитании.
Предмет речи определяется исходя из особенностей аудитории и из тех идей, которые ей свойственны и интересны. В то время интеллигенция, и особенно молодежь, много рассуждала о свободе, причем свобода понималась, в основном, в примитивном социально-политическом смысле. Архиепископ Амвросий, учитывая особенности аудитории, придает понятию свободы иной — богословский и духовно-нравственный — смысл.
Предмет речи должен быть значимым и актуальным.
Тема высказывания.
Главная мысль высказывания, представляющая собой суждение и выраженная полным завершенным предложением: “В воспитании самое трудное дело — направление свободы человеческой.”
Всякая разумная, грамотная, целесообразная речь, независимо от ее объема, содержания, формы, будь то ораторское выступление, историческое сочинение, научный трактат, художественное произведение, содержит одну и только одну тему, из которой развертывается все ее содержание. Например, тема “Илиады” Гомера — гнев Ахилла. В свою очередь, тема представляет собой высказывание, речь, свернутую до одного предложения, и потому имеющая в качестве предмета речи одно понятие или образ.
Чтобы убедиться в этом, достаточно рассмотреть отношение темы к смысловым частям текста на материале упомянутой речи высокопреосвященного Амвросия.
B предложениях, которые вводят смысловые части текста, содержится обозначение предмета речи и его характеристика применительно к каждому новому повороту темы (выделено курсивом). Повороты темы отражают последовательность действий, из которых каждое последующее основано на предыдущем: направление, развитие, внимание, тщательное определение, утверждение, подкрепление. Далее содержание текста развертывается из понятия идеала, связанного с необходимостью подкрепления воли.
“В воспитании самое трудное дело — направление свободы человеческой.”
1. “… какие же условия находятся в ваших собственных руках для правильного развития вашей свободы, от которого зависит ваше будущее, — на Земле и в Вечности?”
2. “Во-первых, требуется с вашей стороны должное внимание и уважение к самой свободе вашей как неоценимому дару Божию, которым на Земле обладает один человек и которым нельзя злоупотреблять безнаказанно.”
3. “Итак, второе условие правильного направления нашей свободы есть тщательное определение — согласно ли принимаемое нами решение с волею Божией.”
4. “Но кроме познания воли Божией о нас, для утверждения нашей свободы непременно требуется исполнение Заповедей Божиих как уроков и упражнений для нашей воли.”
5. “Наконец, ищите подкрепления воли и свободы вашей в выяснении для себя и постоянном сознании идеала как истинного человека вообще, так и истинно полезного деятеля на том поприще жизни, какое для себя избираете.”
6. “Мы верим, что в вашем сознании постепенно выясняется и в вас воплощается идеал не только истинно хорошего человека, но и доброго служителя Церкви, к чему вы предназначаетесь.”
Эти шесть ходов мысли полностью раскрывают, то есть исчерпывают тему речи: ритор говорит все необходимое и не говорит ничего лишнего.
Требования к теме.• Тема представляет собой по возможности простое, завершенное, полное, двусоставное предложение. • Тема должна быть краткой и легко воспроизводимой. Поэтому предложение, содержащее тему, распространяется умеренно. • Тема должна быть понятной как аудитории, так и самому ритору. Поэтому при формулировке темы следует избегать необычных слов, специальных терминов или слов с неопределенным значением. • Тема должна быть приемлемой для аудитории. Поэтому при ее формулировке следует избегать резких, оскорбительных и нелитературных слов и оборотов. • Тема должна быть интересной и актуальной. Поэтому ритор, формулируя тему, стремится привлечь к ней внимание и интерес аудитории. • Формулировка темы должна быть проблемной. Очевидные и бесспорные суждения тривиальны. • Тему следует формулировать таким образом, чтобы она могла быть раскрыта исчерпывающим образом. • Тема должна быть обильной — содержать такие ключевые слова, которые позволяют полностью раскрыть и обосновать мысль, положенную в ее основу.
Разработка темы: риторический аргумент, топика.Завершив анализ проблемной ситуации и определив тему, ритор приступает к ее разработке — построению аргументации.
Риторический аргумент.
Аргументом[16] мы будем называть словесно выраженную мысль, содержащую обоснование выдвинутого положения, которое тем самым может рассматриваться как приемлемое или неприемлемое на определенном основании.
Основанием приемлемости аргумента могут быть: его истинность или правдоподобие, вытекающие из истинности посылок и строения умозаключения; правильность с точки зрения той или иной нормы; предпочтительность с точки зрения ценностей, целей или интересов аудитории; совместимость с опытом или принятым ранее решением.
Состав аргумента. Аргумент состоит из (1) положения (вывода) — мысли, которая утверждается и подлежит (2) обоснованию, представляющему собой совокупность доводов — взаимосвязанных посылок (суждений или умозаключений, которые рассматриваются как истинные и к которым приводится положение); и (3) основания, которое представляет собой обосновывающее знание об условиях приемлемости вывода.
Рассмотрим пример:
“Но можно ли действительно находить истину? — Должно думать, что можно, если ум без нее не может жить, а он, кажется, живет и, конечно, не хочет признавать себя лишенным жизни.”[17]
Положение аргумента: истину находить можно.
Обоснование: ум не может жить без истины, ум живет; ум не хочет признаватъ себя лишенным жизни; (доводы).
Основание аргументавключает три составляющие:
1.Схема, по которой посылки связываются с выводом-положением; схему можно записать в виде формулы: “(1) если из не-А следует не-В; (2) и имеет место В; (3) то, следовательно, имеет место А.” Например: (1) нет тока, поэтому лампочка не горит; (2) лампочка горит; (3) следовательно, есть ток, или: (1) если истина не существует, то ум не может житъ; (2) ум живет; (3) следовательно, истина существует.
2. Редукция: смысловая связь между понятиями, включенными в аргумент, посредством которых значение положения сводится к значению основания: “должно думать” — “можно находить истину” — “ум без нее (истины) не может жить” — “он (ум) живет” — “(ум) не хочет признавать себя лишенным жизни.” Эта смысловая связь сводится к основанию “должно думать, что можно...,” которое и выражает необходимость истинности умозаключения, поскольку демонстрируется его правильное построение-схема.
3.Общее место или топ — положение, которое признается истинным или правильным и на основе которого конкретное обоснование представляется истинным и доказательным. Топов, лежащих в основании аргумента, может быть несколько.
Первый топ аргумента — положение соgitо еrgо sum — “мыслю, следовательно, существую,” которое и выражается суждением “ум не хочет признать себя лишенным жизни,” то есть сознает собственное существование, следовательно, живет.
Другой топ (“если, то… Должно думать, что...”) означает, что правильное умозаключение необходимо приводит к истинности вывода. В конкретном случае этот топ выступает в виде закона контрапозиции: если истинно, что из А следует В, то истинно, что из не-В следует не-А, и наоборот, если из не-В следует не-А, то из А следует В: “если нет тока, то лампочка не горит, следовательно, если лампочка горит, то есть ток.”[18]
Итак, доводы аргумента связываются с положением и между собой посредством схемы — конструкции умозаключения, в котором вывод (суждение, содержащееся в положении) вытекает из посылок — суждений, лежащих в основании доводов; редукции — смысловых отношений, которые связывают значения терминов — слов и понятий, входящих в положение и в доводы аргумента; топа, который содержится в основании.
Топы как источники изобретений.Разработка темы обозначается термином примышление.
Примышление.
Состоит в том, что мысль, составляющая тему, а также ее части в виде отдельных понятий развертываются установлением отношений с новыми, связанными по смыслу понятиями.
Например, тема: “В воспитании самое трудное — направление свободы человеческой,” и ее части: “свобода,” “воспитание,”“человек.”
Св. Василий Великий следующим образом объясняет понятие примышления:
“… примышлением… называется подробнейшее и точнейшее обдумывание представленного, которое следует за первым чувственным представлением; почему в общем употреблении называется оно размышлением (έπιλоγισμός), хотя и не собственно. Например, у всякого есть простое представление о хлебном зерне, по которому узнаем видимое нами. Но при тщательном исследовании сего зерна входит в рассмотрение многое, и даются зерну различные именования, обозначающие представляемое. Ибо одно и то же зерно называем то плодом, то семенем, то еще пищею — плодом как цель предшествовавшего земледелия, семенем как начало будущего, пищею как нечто пригодное к приращению тела у вкушающего. Каждое из сих сказуемых и по примышлению умопредставляется, и не исчезает вместе с гортанным звуком, но представления сии укореняются в душе помыслившего. Одним словом, обо всем, что познается чувством и в подлежащем кажется чем-то простым, но по умозрению принимает различные понятия, говорится, что оно умопредставляемо по примышлению.”[19]
Примышление как разработка темы позволяет представить содержание речи в систематическом, развернутом и полном виде, то есть уяснить, что и каким образом можно сказать на данную тему и какие ходы мысли будут убедительными для аудитории. Рассмотрим пример примышления.
“Церковь Православная потому так себя называет, что она признает себя и проповедует самым совершенным образом на земле выражение Христовой истины, причем истину она понимает не в смысле только известных теоретических положений о Боге, мире и человеке (которые можно повторять и одним языком), а в смысле истинной, возрожденной жизни. Для этой жизни вероучительные определения, конечно служат посылками (не философскими только, но и практическими; недаром все вероучение Церкви так часто повторяется в молитвословиях и песнопениях), но усвояется она только переживанием, обучением, привычкой, одним живым деятельным общением с Церковью. В силу этого самосознания Церковь должна отличаться исключительностью, не терпеть в себе никакого компромисса, так или иначе грозящего чистоте и неповрежденности ее духовного достояния. Она отвергает из себя еретиков, искажающих самое существо ее жизни; раскольников, отторгающихся от церковного общения из-за каких-нибудь недогматических причин (другими словами, предпочитающих свои личные, партийные или национальные пожелания церковной жизни, не чувствующих неразумности этого предпочтения), тяжких, нераскаянных грешников, практически отрицающих ее жизнь. Но и ко всем согрешающим отношение Церкви отнюдь не есть какая-нибудь уступка или безразличие: Церковь только ждет их обращения и надеется на Него и потому пока не произносит своего окончательного приговора; в случае же нераскаянности и эти малые и обыкновенные грехи удаляют человека от Церкви. Достаточно вспомнить, что и о раскаявшемся обыкновенном грешнике его духовник на исповеди молится: “… примири и соедини его святей Твоей Церкви.”[20]
§ В основе статьи святейшего Патриарха Сергия, в то время епископа Ямбургского и ректора Петербургской Духовной Академии, лежит положение о Церкви. Автор рассматривает имя —“Церковь Православная,” указывает причину такого названия, которая состоит в том, что Церковь проповедует и выражает Христову истину.
§ Церковь понимает истину определеннымобразом: (1) в смысле истинных вероучительных положений и (2) в смысле истинной жизни. Теоретические положения и истинная жизнь являются частями понимания истины Церковью.
§ Вероучительные определения служат посылками, то есть условием истинной жизни в Церкви; эти посылки-условия разделяются на виды: философские и богослужебные.
§ Вероучение усвояется христианином, то есть действует и проявляется врезультате действия посредством живого общения верующих с Церковью.
§ Указанные свойства Церкви (совершенное выражение истины Христовой; руководство истинной жизнью, ведущей ко спасению) являются причиной ее исключительности, поэтому особенность Православной Церкви состоит в том, что она содержит чистое и неповрежденное учение и не терпит в себе компромисса.
§ Всякое действие, несовместимое с учением Церкви (то есть противоположное ему в том или ином смысле), разделяется на три вида: ереси, расколы и тяжкие грехи.
§ Сущностьереси в отвержении учения Церкви, сущность раскола в отторжении от церковного общения, сущность тяжкого греха в практическом отрицании жизни Церкви.
§ Условиемустранения этой несовместимости, то есть присоединения к Церкви, является покаяние.
Итак, положение речи: “Церковь Православноя является самым совершенным на земле выражением Христовой истины” развертывается путем примышления нового содержания к его смысловым частям, терминам, или к положению.
Как видно из примера, инструментами примышления являются определенные общепринятые ходы мысли: имя, причина, образ действия, качество, свойство, вид u род, сущность, совместимость u несовместимость. Каждый из таких ходов мысли предполагает вопросы: почему? каким образом? с какой целью? и т.д., которые в ходе изобретения ставятся к положению. Развернутые ответы на эти вопросы и представляют собой основу содержания высказывания.
Ключевые слова текста, то есть те слова, которые образуют его смысловой каркас и создают единство мысли, взаимосвязаны таким образом, что значения более общих ключевых слов подчиняют себе значения менее общих, поэтому весь текст по смыслу сводится к двум или трем понятиям, которые в свою очередь сводятся к понятию Церкви.
Понятие топа.
Важнейшим инструментом примышления и источником изобретения является место илитоп.
Топ представляет собой положение, которое рассматривается как правильное или истинное и является основанием аргумента.
Например: “Чего ищет наука в неизмеримом пространстве вселенной и в тайных хранилищах природы человеческой? — Истины. Утвердите, что нельзя найти ее, вы поразите науку смертельным ударом.” Это высказывание из речи святителя Филарета Дроздова представляет собой умозаключение, в котором меньшая посылка выражена топом: цель науки — истина, другой топ, который можно сформулировать следующим образом: наука существует как целесообразная деятельность, составляет опущенную большую посылку, поэтому первый, как бы самоочевидный вывод означает: наука существует, поскольку она ищет истину. Вторая часть умозаключения доказывает уже невозможность существования науки, если не существует истины как ее цели. Топы обычно опускаются в рассуждениях именно потому, что представляются общеизвестными, самоочевидными и не требующими обоснования.
Топ является ценностным суждением, поскольку понятия, которые его составляют (истина, жизнь, единство, убивать), рассматриваются как положительные или отрицательные ценности и принимаются в качестве цели или смысла человеческих помыслов и поступков.
Топы являются важнейшей составной частью аргументации. Топ выступает как критерий приемлемости умозаключения независимо от его логической правильности. Согласие принять доводы основано на принятии топов.
“Топосы (буквольно “места”) — это те или иные факты жизни и мысли, которые способны сделать наш силлогизм[21] вполне убедительным, несмотря на его материальную нелепость или просто непонятность.
Допустим, что кто-нибудь совершил какое-нибудь преступление, за которое по закону полагается определенное наказание. Иван убил Петра, а за убийство требуется наказание смертной казнью. Следовательно, заключает силлогистика, Иван должен подвергнуться смертной казни. Но вот на суде, при разбирательстве дела Ивана, выясняется, что Иван страдает нарушением умственной деятельности. Тогда рушится все рассуждение, и суд вместо казни Ивана отправляет его в больницу или дает такое легкое наказание, которое ничего не имеет общего с тем, что требуется по закону. Топосом в данном случае является факт умалишенного состояния Ивана. И защитнику на суде действительно ничего не стоит убедить суд нарушить тот абсолютный силлогизм, который требуется по закону и фактически часто применяется в жизни. И делает он это только при помощи подробного доказательства сумасшествия Ивана. А ведь если бы наказание механически следовало за законом, то тогда и суда никакого не потребовалось бы, а все было бы ясно и без всякого суда.” [22]
Но на самом деле истинность или правильность топа, на основе которого строится аргумент, далеко не всегда являются очевидными и бесспорными. Поэтому при построении и при анализе аргументации важно понимать, какие именно общие места лежат в ее основании.
Общие и частные топы.
Топика (система топов) организована иерархически: существуют общие места большей или меньшей значимости, при этом одни топы зависят от других.
Рассмотрим пример.
“Коренное положение всякой истинной философии есть положение, что (1)бытие полное u независимое принадлежит одному Богу, (2)все другое, что ни существует, истинно существует только потому, что находится в какой-нибудь связи с Божественным.
Итак, первый и высший образ бытия есть бытие Божественного существа в самом себе. Но Божество не остается заключенным в себе самом. (3)Оно открыеает себя в мире: с одной стороны, в мире физическом, с другой, в мире нравственном; в мире физическом без ведома и воли существ, в которых Оно открывает себя, в мире нравственном — при посредстве их сознания и воли. В мире нравственном мы встречаемся с понятием правды. (4)В мире нравственном Бог открывает Себя как существо бесконечно святое u праведное.(5)Существа нравственные сознают идею правды Божественной и в своей воле осуществляют ее.
… Каждое нравственное конечное существо имеет различные способности: кроме способностей, относящихся непосредственно к действованию, (7)способности познания и (8)способности чувствования. Для каждого ряда этих способностей есть свое особенное совершенство, определяемое идеей Божественного в особенном ее приложении к каждому ряду. (9)Долг нравственного существа есть непрерывно развиватъ в себе u в других эти способности согласно с идеей Божественного и таким образом все выше и выше возводить их к совершенству. Чем полнее и совершеннее будет такое развитие, тем полнее, тем совершеннее нравственное существо будет проявлять и изображать собою Божественное.”[23]
§ Рассуждение К. А. Неволина вводит систему общих мест (топов), лежащих в основании права. Курсивом под номерами выделены общие места (в тексте примера подразумеваются положения: человек естъ нравственное существо, человек есть конечное существо, которые также являются общими местами). Каждое из выделенных общих мест связано с другими таким образом, что положение (9) основано на положениях (7), (8); последние, в свою очередь, основаны на положении (6) и т.д., вплоть до положения (1), которое поэтому и занимает высшую позицию в иерархии общих мест.
§ Bсе приведенные общие топы являются основанием частных топов права: общество есть союз нравственных существ; человек существует в обществе; верностъ человека обществу есть правда (Justitiа).[24]
Если мы стремимся найти, обосновать и оценить смысл художественного творчества, технического конструирования, политики, воспитания детей и вообще любого вида деятельности человека, а также конкретного поступка или произведения, то будем вынуждены обратиться к топам, относящимся к соответствующему виду деятельности, а при необходимости — и к более высоким. Только если в обществе существует признанная система общих мест, в нем возможно обсуждение и решение проблем, то есть успешная аргументация, которой обеспечивается нормальное развитие общества как единого целого.
Система общих мест не только иерархична, но и сложно организована: существуют топы различной степени общности, различного строения и назначения.
Общие топы представляют собой суждения, значимые во всей культуре и приемлемые для любой аргументации.
Например, “целое важнее части”; “нормальный человек отвечает за свои поступки”; “закон обязателен для всех”; “гражданин обязан быть лояльным к законной власти”; “государственная власть ответственна за благосостояние общества” и т.д. Особенность общих топов состоит в том, что любой человек, отрицающий их значимость, уже самим фактом такого отрицания исключает себя из общества и из культуры.
Общие топы высшей ступени иерархии (конечные топы) содержатся в Священном Писании, именно к ним сводятся все остальные топы.
Истолкование таких конечных топов не может быть произвольным (если каждый толкует их по-своему, они перестают быть общими).
Если топика есть часть духовной культуры, а культура есть хранимый опыт, то отсюда следует, что духовная традиция сохраняется в Священном Предании Церкви и ее положения формулируются в богословском знании, конкретно: в догматическом и нравственном богословии Православной Церкви.
Частные топы представляют собой суждения, принимаемые лишь отдельными общественными группами.
Так, положение “знание выше успеха” является обязательным в академической среде, а положение “доказательство вины лежит на обвинителе” обязательно в судебной практике. Всякий, кто публично обращается к аудитории ученых, юристов или политиков, обязан учитывать частные топы и опираться на них — в противном случае его аргументация будет отвергнута.
Различие между общими и частными топами объективно и определяется не чьим-то мнением, пусть это будет даже мнение большинства, но смысловыми отношениями между топами и строением культуры.
Внешние (содержательные) и внутренние (логические) топы.
Топ имеет сложное строение: в нем выделяются две смысловые составляющие — содержательная и логико-семантическая, которые обозначаются соответственно как топ внешний и топ внутренний.
Внешний топ представляет собой сочетание смысловых категорий, которые в совокупности обозначают соединение и соотношение смысловых ценностей, свойственное определенному мировоззрению или определенной культурной традиции.
Так, в выражении “рассекать значит убивать” можно увидеть сочетание слов “рассекать” и “убивать” — подлежащего и сказуемого ценностного суждения, соединение которых является смысловой основой суждения — содержательным топом. Форма отношения между ними: А — B является выражением логического топа, который называется “вид — род,” поскольку рассечение рассматривается как вид убиения.
Логический топ представляет собой отношение между понятиями или высказываниями, посредством которого делается ход мысли.
Отношение вида к роду как логический топ, однако, предполагает не просто включение одного понятия в другое, но вполне определенные логические последствия.
С любой парой понятий, которые соотнесены как род и вид, можно оперировать строго определенным образом. Действительно, всякое рассечение является убиением, следовательно, если некое живое существо рассечено, то оно убито, но не наоборот. Кроме того, сущность рассечения (вида) и убиения (рода) состоит в том, что разрушается и прекращает существовать некое целое, поэтому рассечение входит как вид в убиение, убиение входит как вид в уничтожение, уничтожение входит как вид в смерть или прекращение бытия. Но поскольку, скажем, сожжение также является прекращением бытия, то в определенном выше смысле сожжение аналогично или подобно рассечению.
Поэтому установление отношения между понятиями через внутренний топ приводит к вполне определенным возможностям построения аргументов.
Разделение логического и содержательного топов необходимо. Логический топ подобен ходу фигуры в шахматной игре: ладья, ферзь, конь могут ходить лишь определенным образом, но каждый конкретный ход определяется ситуацией на шахматном поле и замыслом игрока.
Содержательный топ сохраняется независимо от способа истолкования отношений между его частями.
Так, в выражениях “рассекать значит убиватъ”; “рассекать не значит убивать”; “где рассечение, там u умерщвление”; “когда рассекают, умерщвляют”; “рассечение подобно умерщвлению”; “рассечение хуже умерщвления” и т. п. содержательный топ как сочетание самих понятий “разделение” и “убийство” сохраняется, но изменяется форма отношения между подлежащим исказуемым, то есть логический топ.
Поэтому в зависимости от того, какой логический топ мы включим в содержательный, мы получим (1) различное соотношение ценностей; (2) различные возможности построения умозаключения с использованием данного содержательного топа; (3) различный состав аргументов, для которых данный содержательный топ будет основанием. Но при этом сам состав ценностей сохранится.
Так, принципиально различными будут мировоззренческие позиции авторов каждого из следующих утверждений:
§ “Нравственные принципы выше материальных интересов.”
§ “Материальные интересы выше нравственных принципов.”
§ “Нравственные принципы суть материальные интересы.”
§ “Материальные интересы суть нравственные принципы.”
Утверждения каждого из них определенным образом несовместимы с утверждениями других; из каждого утверждения можно построить умозаключения только определенного вида; каждое из этих утверждений может быть, если принять его как топ, критерием правильности аргументации определенного содержания и направления. Но все четверо утверждающих несовместимые положения не лишены возможности прийти к согласию, потому что они говорят об одном и том же: для них ценностями будут материальные интересы в соотношении с нравственными принципами. Иными словами, у них есть общий язык, в пределах которого они могут ставить и обсуждать нравственные проблемы. Но всем им будет трудно говорить о нравственности с человеком, которому вообще не приходит в голову соотнести нравственные принципы с материальными интересами.
Число логических топов ограничено, и в совокупности они образуют своего рода алфавит смысловых отношений.
Логические топы как источники изобретения.
Приступая к разработке темы, ритор анализирует ее содержание посредством последовательного применения топов к теме в целом и к отдельным ее элементам.[25] Последовательность использования топов может быть различной и зависит от конкретного содержания темы и уместности ее рассмотрения в том или ином аспекте. Но если следовать статусам проблемы, то состав и последовательность применения топов к теме примет следующий вид:
описательные, илиобстоятельственные, которые используются в основном для установления, определения и оценки фактов и для построения аргументов, связанных с фактическими, предметными обстоятельствами аргументации;
модально-оценочные, которые используются для установления отношений между лицом и действием;
причинно-следственные, которые используются для установления зависимости явлений;
определительные, которые используются в основном для установления отношений между понятиями и для построения определений;
сопоставительные, которые используются в основном для развития мысли.
Описательные (обстоятельственные) топы.
Описательные топы в основном используются для изложения и обсуждения фактов. С точки зрения риторики фактом является не всякое событие, но лишь значимое деяние, данные о котором могут быть истинными или ложными и которое может быть оценено как хорошее или плохое.
Не имеет смысла обсуждать события, не зависящие от свободной воли человека, например, явления природы сами по себе, которые можно только изучать. Но имеет смысл обсуждать результаты изучения таким-то ученым таких-то явлений природы. Само слово факт происходит от латинского fасtum — деяние, поступок, произведение. Именно в этом смысле Вселенная является фактом.
Факт представляет собой действительное осмысленное завершенное деяние определенного лица или группы лиц, которое было совершено в соответствии с замыслом в определенном месте, в определенное время, при определенных обстоятельствах, определенным образом и средствами, которое привело к качественно новому положению вещей и изменило ход последующей деятельности в определенном отношении.
“… так как то, что невольно, двояко: одно по причине насилия (вынужденное действие — А. В.), другое по причине неведения, то добровольное противоположно и тому и другому. Ибо добровольное есть то, что происходит ни по причине насилия, ни по причине неведения. Поэтому добровольное есть то, чего начало, то есть причина находится в самом делающем, знающем все в отдельности, через посредство чего совершается действие и в чем оно заключается. А все в отдельности есть то, что у ораторов (т.е. в риторике — А. В.) называется обстоятельственными членами (топами — А. В.), как, например, кто? то есть тот, кто совершил; кого? то есть того, кто потерпел; что? то есть то самое, что сделано, быть может, совершил убийство; чем? то есть орудием; где? то есть в каком месте; когда? то есть в какое время; как? тот есть какой образ действия; почему? то есть по какой причине”.[26]
Факт имеет сложный состав. Сообщение о факте может быть в различной степени достоверным — частично истинным, частично ложным, поэтому и смысловые элементы факта могут оцениваться по отдельности и различным образом.
Для ясного понимания и словесной формулировки факта необходимы его анализ и синтез — разложение на смысловые составляющие, рассмотрение и обсуждение каждой из них и соединение смысловых составляющих в одно целое.
Описательные топы представляют собой отношения между словами и понятиями, необходимые для полного представления, обсуждения и принятия, то есть установления факта.
Установление и точная формулировка факта дают основание для его последующей оценки: от того, как представлен факт, зависят наличие и характер ответственности за действие.
--PAGE_BREAK--
[15] См.: Тема 1, задание 2.
[16] Лат. аrgumеntum — “довод, доказательство, умозаключение” (от глагола аrguа — “показываю, выясняю, доказываю”).
[17] Святитель Филарет, митрополит Московский; см. Тема 1.
[18] Тарский А. Введение в формальную логику и методологию дедуктивных наук. М., 1948. С. 82.
[19] Св. Василий Великий. Опровержение на защитительную речь злочестивого Евномия. Творения иже во святых отца нашего Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийския. Часть III. Репринт. М., 1993. С. 23.
[20] Епископ Сергий (Страгородский). К вопросу о веротерпимости. Слова и речи. СПб., 1905. С. 36-37.
[21] См. ниже раздел “Силлогизм.”
[22] Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М., 1975. С. 715.
[23] Неволин К. А. Энциклопедия законоведения. СПб., 1997 (1839). С. 34-37.
[24] Неволин К. А. Там же. С.37-41.
[25] Систематическое изложение содержательных топов христианской нравственности по логическим топам см.: Святитель Феофан Затворник. Начертание христианского нравоучения. М., 1998. С. 106-182.
[26] Св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. Москва — Ростов-на-дону, изд-во “Приазовский край”, 1992 (репр. СПб., 1895). С. 104-105.
I. Действие — претерпевание.
Качественная определенность и значимость действия проявляются в том, как оно изменяет состояние объекта, на который направлено. Как значимые могут рассматриваться только такие действия, которые повлекли за собой определенные положительные или отрицательные последствия.
Содержание двух одинаковых действий (например, слов “Здравствуй, Вася”) будет различным в зависимости от того, обращены они к приятелю или к постороннему, старшему по положению человеку. В первом случае такие слова будут простым приветствием, а во втором — дерзостью.
Действие может повлечь за собой непосредственное претерпевание и быть однородным с ним, как при физическом толчке, но может иметь спусковой эффект, как нажатие на гашетку пистолета или произнесенное слово, последствия которого — внутреннее изменение объекта, подвергшегося действию. B последнем случае претерпевание становится качественно необратимым: “Слово не стрела, а в сердце язвит.”
Ниже следует пример из “Второго обличительного слова на цезаря Юлиана” св. Григория Богослова. Фактическая часть обличительных слов против Юлиана Отступника строится на основе топа “действие — претерпевание,” посредством которого образ христианского поведения противопоставляется образу поведения язычника: “Не будем неумеренно пользоваться обстоятельствами времени, не допустим излишества в употреблении своей власти, не будем жестокосердны к тем, которые нас обижали, не будем делать то, что сами осуждали… Победим мучителей правдолюбием,”[27] — вот главная мысль святителя. Но это не означает, что св. Григорий отказывается от оценки как сочинений и действий императора Юлиана, так и их последствий: ответственность определяется мерой претерпевания.
“Итак, сие тебе слово, ценимое христианами не ниже нелепостей Порфириевых,[28] которыми вы восхищаетесь, как божественными глаголами, и не ниже твоего “Мисопогона” или “Антиохика,”[29] ибо тем и другим именем надписываешь ты свое сочинение. Его делали важным твоя порфира и льстецы, всему в тебе удивлявшиеся, а теперь стало оно бородою, которую все таскают, рвут и осмеивают, равно как и трудившихся над нею. В нем, как будто рассуждая о чем-то важном, ты весьма надмеваешься тем, что не имеешь излишней заботливости о теле и никогда не чувствовал неварения пищи от многоядения, а с намерением умалчиваешь о том, что так жестоко гнал христиан и истреблял сей многочисленный священный народ. Но какой вред для общества, когда один человек страдает неварением пищи, или имеет естественную отрыжку? Когда же воздвигнуто было такое гонение и произведено столько замешательства, тогда не должна ли была Римская держава прийти в худое положение, как и действительно оказалось на опыте? Сей воздвигаем тебе памятник, который выше и славнее столпов Геракловых. Те были водружены на одном месте и видимы только приходившими туда, а сей памятник, переходя от одного к другому, не может не быть везде и всем известен. И твердо знаю, что поздние времена увидят его обличающим тебя и твои дела, а также научающим и всех прочих не отваживаться на подобное восстание против Бога, чтобы, поступая подобно тебе, не получить одинакового с тобою воздаяния.”[30]
Текст фрагмента построен на сопоставлении двух рядов действий и претерпеваний: 1) философского образа жизни и апологии язычества, которые были предметом особого попечения и гордости Юлиана, но особого влияния не имели, то есть не повлекли за собой претерпевание общества; и 2) сокрушительных последствий идеологической деятельности императора-язычника. Значение последних определяется характером их претерпевания обществом.
II. Предыдущее — последующее.
Посредством этого топа устанавливается отношение расположенных в последовательном порядке состояний предмета мысли. При этом предыдущее не обязательно является причиной последующего.
Так, молодость предшествует зрелости и старости; переговоры — заключению соглашения; голоса птиц — восходу Солнца; замысел — поступку.
Смысловой порядок отделяется от времени. Такое отвлеченное понимание топа позволяет различным образом рассматривать отношения между предыдущим и последующим. Предыдущее действие или состояние может рассматриваться в отношении к последующему: (1) как более значимое; (2) как равноценное; (3) как менее значимое.
Св. Иоанн Дамаскин вслед за Аристотелем [31] и классической античной диалектикой устанавливает четыре основных способа толкования топа предыдущее/последующее и пятый способ — понимание предыдущего/последующего как причины и следствия:
1. Предыдущее — последующеекак “старшее и младшее для одушевленных предметов и более и менее древнее — для неодушевленных.”
Понятия предыдущего и последующего связаны с идеей времени. Аристотель в “Метафизике” пишет: “… Невозможно, чтобы движение либо возникало, либо уничтожилось (ибо оно существовало всегда), так же и время не может возникнуть или уничтожиться: ведь если нет времени, то не может быть и “раньше” и “после.” [32] B “Риторике” Аристотеля предыдущее — последующее рассматривается следующим образом: “… топ получается из данных времен, когда, например, говорил Ификрат[33] в своей речи против Гармодия: [34] “Если бы я прежде чем сделать дело, попросил у вас статуи, вы бы мне дали ее? И вы не дадите ее, когда я сделал дело? Не обещайте же, когда имеете в виду что-нибудь, и не отнимайте, когда получили желаемое.” [35] В “Топике” трактовка предыдущего и последующего сходна: “Рассмотрение, исходящее из следования, двояко, ибо в следовании есть предшествующее и последующее; например, у учащегося незнание —предшествующее, а знание — последующее. Большей же частью лучше то, что следует позже.” [36]
Исходя из представления о порядке как следовании во времени, св. Василий Великий обосновывает несостоятельность науки как средства построения картины мира тем, что характерное для науки отрицание предыдущих теорий последующими делает сомнительной любую научную теорию.
“Эллинские мудрецы много рассуждали о природе, — и ни одно их учение не осталось твердым и непоколебимым, потому что последующим учением всегда ниспровергалось предшествующее. Посему нам нет и нужды обличать их учения — их самих достаточно друг для друга к собственному низложению.” [37]
2. Предыдущее — последующее в логическом смысле: предыдущее рассматривается как условная возможность последующего. [38]
“Предыдущее по природе, то есть то, что полагается вместе с другим, но не полагает другого, и что как устраняет другое, так и само устраняется им. Так, животное есть предыдущее в отношении человека. B самом деле, если есть животное, то человека еще не будет; ибо человек есть одно из животных. Наоборот, если нет человека, то животное будет, так как и лошадь, и собака — животные. Равным образом, если есть человек, то непременно будет и животное, ибо человек есть животное.” [39]
Исходя из принятого представления о приоритете предыдущего перед последующим как первичного перед вторичным, св. Василий Великий дает обоснование первичности света перед тьмой: бытия как блага перед небытием как отсутствием блага.
“Разум спрашивает: сотворена ли тьма вместе с миром и первоначальнее ли она света, а потому точно ли худшее старше? — Ответствуем, что и сия тьма не что-либо самостоятельное, но видоизменение в воздухе, произведенное лишением света. Какого же света лишенным вдруг нашлось место в мире, так что поверх воды стала тьма? Полагаем, что если было что-нибудь до составления сего чувственного и тленного мира, то оно, очевидно, находилось в свете… когда по Божьему повелению вдруг распростерто было небо вокруг того, что заключилось внутри собственной его поверхности, и стало оно непрерывным телом,… тогда по необходимоети само небо сделало неосвещенным объемлемое им место, пресекши лучи, идущие совне. Ибо для тени нужно быть в одно время свету, телу и неосвещенному месту. Таким образом, тьма в мире произошла от тени небесного тела.” [40]
3. Предыдущее — последующее как линейный поρядок, например, порядок букв в алфавите. В Священном Писании /Ин. 1:1-3/ [41] и в творениях св. Отцов топ предыдущее-последующее используется в абстрактном значении порядка, который может рассматриваться независимо не только от конкретного временного следования, но и от времени вообще. Эта мысль выражена еще неоплатониками, но разработана Оригеном [42] и полностью развита великими Каппадокийцами — св. Василием Великим, св. Григорием Богословом и св. Григорием Нисским.
“Поелику начало естественным образом предшествовало тому, что от начала, то повествующий о вещах, получивших бытие во времени, по необходимости всему предпоставил это выражение: в начале сотвори. Было нечто, как вероятно, и прежде сего мира, но сие хотя и постижимо для нашего разумения, однако же не введено в повествование как несоответствующее силам новообучаемых и младенцев разумом. Еще ранее бытия мира было некоторое состояние, приличное премирным силам, превысшее времени, вечное, присно продолжающееся. В нем-то Творец и Зиждитель всяческих совершил создания — мысленный свет, приличный блаженству любящих Господа, разумные и невидимые природы и все украшение умосозерцаемых тварей, превосходящее наше разумение, так что нельзя изобрести для них и наименований… А когда уже стало нужно присоединить к существующему и сей мир — главным образом училище и место образования душ человеческих, а потом и вообще местопребывание для всего подлежащего рождению и разрушению, тогда произведено сродное миру и находящимся в нем животным и растениям преемство времени, всегда поспешающее и протекающее и нигде не прерывающее своего течения”. [43]
4. Предыдущее — последующее как иерархия (сначала епископ, потом пресвитер). При этом приоритет может отдаваться как предыдущему, так и последующему. Исходя из представления о порядке как целесообразной последовательности воплощения замысла, св. Григорий Нисский обосновывает сотворение человека как завершающий этап творения. Поэтому последующее (человек) рассматривается как более значимое, чем предыдущее, а предыдущее — как предвосхищение последующего.
“И все богатство твари, на земле и в море, уже было приготовлено, но еще не было того, кому владеть этим. Ибо не появилось еще в мире существ это великое и досточестное существо, человек. Ведь не подобало начальствующему явиться раньше подначальных, но сперва приготовив царство, затем подобало принять царя. Потому Творец всего приготовил заранее как бы царский чертог будущему царю: им стала земля, и острова, и море, и небо, наподобие крыши утвержденное вокруг всего этого, и всякое богатство было принесено в эти чертоги.” [44]
5. K этим четырем аристотелевым трактовкам св. Иоанн Дамаскин добавляет возможную трактовку предыдущего как причины и действия91, которая будет рассмотрена ниже как отдельный топ.
III. Место (положение).
Посредством этого топа устанавливается расположение предмета мысли в отношении к смежным предметам и к действию. Действие может происходить в определенном физическом или смысловом пространстве и по смыслу ограничено местом поэтому понятие места неразрывно связано с понятием границы.
“Телесное место есть граница объемлющего, которою замыкается то, что объемлется, как например воздух объемлет, тело же объемлется. Но не весь объемлющий воздух есть место тела, которое объемлется, а граница объемлющего воздуха, прикасающаяся к объемлемому телу. И то, что объемлет, вовсе не находится в том, что объемлется.
Есть же и духовное место, где мысленно представляется и где находится духовная и бестелесная природа, где именно она пребывает и действует, и не телесным образом объемлется, но духовным образом. Ибо она не имеет внешнего вида для того, чтобы быть объятою телесным образом.” [45]
Действительно, когда мы имеем в виду так называемые идеальные предметы, то определяем их место как относительное значение: место теории множеств в современной математике означает позицию теории множеств в иерархии математических наук и относительно сродных ей дисциплин.
Топ места имеет большое значение, потому что с ним связана возможность описания. Когда мы описываем какой-нибудь предмет, то изображаем его место по отношению к смежным предметам и взаимное положение его частей. “Описуемо, — указывает далее св. Иоанн Дамаскин, — то, что обнимается местом, временем или пониманием; неописуемо же то, что не обнимается ничем из этого. Следовательно, одно только Божество неописуемо, так как Оно безначально и бесконечно и все объемлет и никаким пониманием не объемлется. Ибо только одно Оно непостижимо и неограниченно, никем не познается, но только Само созерцает Себя Самого. Ангел же ограничивается и временем, ибо он начал свое бытие, и местом, хотя и в духовном смысле, как мы раньше сказали, и непостижимостью. Ибо они некоторым образом знают и природу друг друга, и совершенно ограничиваются Творцом. А тела ограничиваются и началом, и концом, и телесным местом, и постижимостью.” [46]
Рассмотрим пример.
“По твоим словам, те из иконоборцев, что понаглее и позловреднее, полагая мудростию хитроумие, задают вопрос: которая из икон Христа истинная — та, что у римлян, или которую пишут индийцы, или греки, или египтяне — ведь они непохожи друг на друга, и какую бы из них ни объявили истинной, ясно, что остальные будут отвергнуты. Но это их недоумение, а вернее кознодейство, о прекрасное изваяние Православия, можно многими способами отразить и обличить как исполненное великого безумия и злочестия.
Во-первых, можно сказать им, что они сразу же тем самым, с помощью чего решили бороться против иконотворения, даже против воли засвидетельствовали его существование и поклонение [иконам] по всему миру, где есть христианский род. Так что они скорее говорят в пользу того, что пытаются опровергнуть, и уловляются собственными доводами...”. [47]
Контраргумент, так называемый аd hоminеm (к человеку), основан на противопоставлении топа место топу лицо-действие. Разделительное суждение полемического противника (о зависимости изображения от особенностей разных народов, из чего должно следовать, что каждый народ изображает на иконе не Спасителя, а собственный образ) святитель Фотий сводит посредством топа места, через который слова полемического противника включаются в структуру обоснования. Христианский мир повсеместно изображает Спасителя, следовательно, иконопись отражает древнее предание Церкви.
IV. Время.
Посредством этого топа определяется состояние или изменение предмета мысли, но главным образом уместность поступка и его последствия, поскольку всякое движение происходит во времени.
“В обстоятельстве 'когда?', — указывает св. Иоанн Дамаскин, — берется во внимание тоже не время вообще, а его качество, например, в праздник или в простой день, час, месяц или годы и подобное. Итак, позаботься, чтоб все время жизни твоей было непрерывною цепью добрых дел. Но вместе помни, что всему свое время. Есть система выжидания благоприятнейшего времени, в которое дело приносит обильнейший плод.” [48]
Существенным свойством времени являются его противоречивые свойства — необратимость и вместе с тем ритмичность, повторяемость.
“Как и земледельцы несмысленные, пропустившие время удобное, хотя и сеют, но погубляют семя, яко не в то время, когда должно, сеют; так и несмысленные грешники будут некогда искать спасения, но не получат того, яко тогда будет время суда, а не покаяния. Ныне время сеяти, искати, просити, толкати в двери Божия милосердия, когда Бог обещал услышати и помогати, и слушает и помогает. Глаголет бо: “во время благоприятное Я услышал тебя и в день спасения помог тебе. Вот, теперь время благоприятное, вот, теперь день спасения” /2 Кор. 6:2/.” [49]
V. Состояние.
Состоянием называется наличное соотношение качеств или формы предмета, обусловленное его внутренними изменениями или воздействием внешних обстоятельств.
Топ состояния используется для обоснования значимости действия, а также для оценки действия по состоянию деятеля. Если за основу принимается действие, то значимость действия переносится на состояние, если за основу принимается состояние, то на него переносится оценка состояния.
Пример оценки состояния по действию содержится в нижеследующем фрагменте из “Сокровища духовного” святителя Тихона Задонского.
“Видим, что люди, вшедши в баню, омываются от скверн и пороков телесных, и исходят из бани чисти и одеяни в белую рубашку. Тако христиане, вшедши в баню святого крещения, омываются от скверн греховных, очищаются и освящаются, и одеваются пресветлою и предрагою правды Христовой одеждою, яко порфирою царскою; и делаются сынами небеснаго Царя и наследниками небеснаго царствия; и исходят оттуду чисти, святи, праведни, яко Апостол им утешительно глаголет: но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего /1 Кор. 6:11/. Откуда святое крещение называется от Апостола банею возрождения /Тит. 3:5/. Потому тем вновь рождаемся, и погибши спасаемся и обновляемся, очищаемся и омываемся, и делаемся новая тварь о Христе.” [50]
Пример оценки действия по состоянию деятеля можно увидеть в “Слове, в котором Григорий Богослов оправдывает удаление свое в Понт.”
“Мне казалось, что всего лучше, замкнув как бы чувства, отрешившись от плоти и мира, собравшись в самого себя, без крайней нужды не касаясь ни до чего человеческого, беседуя с самим собою и с Богом, жить превыше видимого и носить в себе божественные образы, всегда чистые и несмешанные с земными и обманчивыми напечатлениями, быть и непрестанно делаться истинно чистым зерцалом Бога и божественного, приобретать ко свету свет — к менее ясному лучезарнейший, пожинать уже упованием блага будущего века, сожительствовать с ангелами, и, находясь еще на земле, оставлять землю и быть возносиму Духом горе. Если кто из вас объят сею любовью, то поймет, что говорю, и извинит тогдашнее состояние моего духа. Но слова мои не убедят, может быть, многих, именно всех тех, кому смешным кажется сей род жизни, к которому они не расположены или по собственному неразумию, или потому, что иные проходят его недостойно; подкрепляемые завистью, также злонравием и поползновением многих на худшее, они и хорошее именуют худым, любомудрие называют тщеславием. А от сего непременно погрешают в одном из двух — или делают зло, или не верят добру.” [51]
Святитель Григорий Богослов изображает свое состояние как основание принятого решения и затем строит так называемую деструктивную дилемму — полемический аргумент против своих оппонентов: те, кто понимают это состояние, не осуждают решение, так как сами его пережили, а те, кто его не понимают, либо неразумны как завистливые, либо недостойны как злонравные.
VI. Внешние обстоятельства.
Внешними обстоятельствами называются события и обстановка, сопутствующие факту и совместимые с ним, но которые не являются причиной и действием. Внешние обстоятельства могут благоприятствовать или препятствовать действию и тем самым влиять на характер решения и усилия, необходимые для достижения цели.
“… одного Павла представлю свидетелем моего слова, чтобы из его примера видеть, что значит иметь попечение о душах, и кратковременных ли занятий, малых ли требует сие сведений! А чтобы удобнее сие узнать и понять, послушаем, что говорит о Павле сам Павел.
Не буду говорить об его трудах, бдениях, страхах, злостраданиях от голода, жажды, холода и наготы, о злоумышлениях против него неверных, о противодействии ему верных. Умалчиваю о гонениях, сонмищах, темницах, узах, обвинителях, судилищах, ежедневных и ежечасных смертях, о кошнице, о метаниях камнями, о биениях палками, о странствовании, об опасностях и на суше, и на море, и во глубине морской, о кораблекрушениях, об опасности на реках, об опасностях от разбойников, от сродников, об опасностях между лжебратии, о пропитании трудами рук своих, о бескорыстном благовествовании, о том, как Павел был образцом для ангелов и человеков, когда, стоя между Богом и человеками, за человеков подвизался, и к нему Бог приводил и присоединял народ избранный. Кроме сих внешних подвигов, кто достодолжным образом опишет ежедневную его попечительность, сердоболие о каждом, заботливость о всех церквах, ко всем сострадательность и братолюбие? Претыкался ли кто — и Павел чувствовал немощь. Другой соблазнялся — а Павел приходил в воспламенение… Таков Павел, таков всякий подобный ему духом. Но мы боимся, чтобы в сравнении с ними не быть обезумевшими князьями Цоанскими /Ис. 19:11/ или приставниками пожинающими, или ложно ублажающими народ… Итак, ужели, хотя дело сие так важно и так многотрудно для человека чувствительного и скорбного, хотя оно действительно гниль для костей /Притч. 14:30/ даже для человека с умом, однако опасность не велика и последствия не заслуживают внимания?.” [52]
Святитель Григорий Богослов использует топ внешних обстоятельств как модель для сравнительного аргумента, вывод которого: “Надобно прежде самому очиститься, а потом очищать; умудриться, а потом умудрять; стать светом, потом просвещать; приблизиться к Богу, потом приводить к нему других; освятиться, потом освящать. Руководителю необходимы руки; советнику потребно благоразумие.”[53]
Τоп внешних обстоятельств позволяет дать описательную характеристику личности или действия при построении модели, которая используется в качестве основания различных типов аргументов, в данном случае — сравнительного аргумента к прецеденту.
2. Причинно-следственные топы.
Причинно-следственные топы используются для установления и обоснования причинно-следственных связей между составляющими факта или между фактами.
Причинно-следственные связи могут мыслиться двояким образом: как действующая причина или как конечная причина или цель. B первом случае связь причины и следствия рассматривается как относительно независимая от деятеля, а сам он может включаться в ряд причинно-следственных отношений, выступая в качестве претерпевающей стороны. Во втором случае деятель выключается из причинно-следственных отношений и действия его признаются свободными, а следовательно и ответственными.
B реальной аргументации нередко используются оба вида причины и устанавливается степень связанности и независимости решения.
VII. Причина и следствие.
Топ причины, как указывает Аристотель, “заключается в доказательстве, что что-нибудь есть, если есть его причина, и что чего-нибудь нет, если нет причины; ибо причина и то, чему она служит причиной, сосуществуют, и ничто не существует без причины.” [54]
В топике традиционно выделяются четыре вида причины: “Первая — суть бытия вещи; вторая — то, при наличии чего необходимо есть что-то другое; третья — первое двигавшее; четвертая — то, ради чего.”[55]
В риторике в основном рассматриваются конечная причина — цель, замысел, например, стремление к власти — причина политической деятельности, и действующая причина. Например, холодная погода как причина снега. В первом случае действие представляется вытекающим из свободного решения и потому ответственным, а во втором вынужденным.
“Спустя год и несколько месяцев царь, в бытность свою в Никомидии, заболел. Зная, как неверна человеческая жизнь, он принял здесь дар божественного крещения; а отлагал его до настоящего времени потому, что хотел удостоиться этого в реке Иордане. Наследниками своего царства оставил он трех сыновей: Константина, Констанция и Константа, по летам самого младшего. Повелел также, чтобы великий Афанасий возвратился в Александрию, и это повеление дал в присутствии Евсевия, который всячески стремился внушить ему противное…
Да не удивляется никто, что обманываемый царь ссылал в ссылку великих мужей: он верил архиереям, которые хотя скрывали свое лукавство, однако ж имели все наружные достоинства и тем вводили его в заблуждение. Знающим Священное Писание известно, что и божественный пророк Давид был также обманут; и обманул его не архиерей, а домашний и негодный раб, — разумею Сиву, который налгал царю на Мемфивосфея и за то получил его поле. Впрочем, я это говорю не в обвинение пророка, а для того, чтобы защитить царя, показать слабость человеческого естества и научить, что не должно слушать только обвинителей, хотя бы они были и очень достойны веры, но одно ухо надобно оставлять и для обвиняемого.” [56]
Наветы ариан рассматриваются как действующая побудительная причина преследований царем Константином Великим св. Афанасия Александрийского, поэтому действия царя оцениваются как вынужденные, что уменьшает ответственность Константина и переносит ее на другие лица, оказавшиеся причиной гонений на св. Афанасия. Решение же царя Константина принять святое крещение, как и наветы Евсевия, представлены с точки зрения конечной причины, которая повышает ценность деяния, соответственно, в положительном или отрицательном смысле.
VIII. Условие.
Это обстоятельство или совокупность обстоятельств, без которых действие не может осуществиться или может не осуществиться.
Условное суждение (если… то) имеет значение потенциального отрицания в отличие от топа причины, предполагающего утвердительное суждение (потому что).
“Зло есть тление и смерть. Тогда зло, если для других оно зло, а для себя добро, составляет само себя, и не всецело есть зло — ибо составляет само себя и постольку не есть зло. Если же всецело зло, то и для себя зло, и самоуничтожается и не существует.
Если же и в тлении одних происходит возникновение других, то не тление причина возникновения, но благо из-за преизбытка благости даже из тления одного соделывает возникновение другого. Ибо вещество, подчиненное Благу, сотворенное им, благо — ведь Он в начале привел все из не сущего в сущее.” [57]
Топ условия используется в обосновании положений, связанных с причинно-следственными отношениями, когда по наличию причины устанавливается следствие, и по следствию — причина; в совещательной аргументации — когда рассматриваются возможные следствия решения, условия и обстоятельства согласия; в опровержении — как инструмент приведения к абсурду (как в примере).
Модально-оценочные топы
Поскольку человека оценивают по деяниям и словам, содержание или образ действия дают основание характеристики личности и прогноза ее последующего поведения в различных ситуациях.
IX. Лицо — поступок.
Через отношение лица и действия определяются конкретные свойства лица и свойства действия, связанные с его значимостью и степенью ответственности деятеля.
Личность человека не исчерпывается внешними действиями, человек имеет и свою внутреннюю историю — историю души. И тем не менее лицо и действие соотносительны: поступок приобретает определенность в отношении к лицу, его совершившему, а личность проявляет себя не иначе, как в словах и поступках. Св. Иоанн Дамаскин следующим образом определяет этот топ:
“Лицо есть то, что в своих действиях и свойствах обнаруживается ясным и определенным образом, отличным от способа обнаружения однородных существ. Например, Гавриил, беседуя с Пресвятой Богородицей, был одним из ангелов, но непосредственно беседовал с ней только он один, отличаясь от единосущных с ним ангелов присутствием в определенном месте и тем, что он беседовал. И Павел, когда он держал речь на лестнице, был одним из числа людей, но своими свойствами и действиями он выделяется извсех других людей.” [58]
Рассмотрим пример использования топа в аргументации.
“В Антиохии после преемника Флакиллова Стефана, который изгнан был из церкви, предстательство получил Леонтий… Будучи заражен арианскою ересью, он старался скрывать свою болезнь. Видя, что духовенство и прочий народ делятся надвое, что одни в славословии перед словом “Сын” произносят союз, а другие перед тем же словом произносят предлог “во,” [59] он произносил славословие шепотом, так что стоявшие и подле него могли слышать только слова “во веки веков.” Впрочем, если бы лукавство его души не обнаруживало ничего другого, можно было бы еще сказать, что он придумал такую хитрость, заботясь о поддержании единомыслия в народе. Но так как вымышляемо было множество жестокостей против исповедников истины, а люди, причастные нечестию, удостаивались всевозможного его попечения, то явно было, что он скрывал свою заразу, только боясь народа и Констанция, который сильно грозил дерзающим называть Сына неподобным. Итак, образ его мыслей обнаружился его делами: кто следовал догматам апостольским, тот нисколько не пользовался его попечением и не удостаивался рукоположения; а последователи ариева безумия имели перед ним самое великое дерзновение и возводимы были по степеням священнослужения.”[60]
Для характеристики лица по поступкам отбирается не одно какое-либо действие, но группа взаимосвязанных действий или проявлений личности, которые не могут быть случайными и рассматриваться в отношении общей цели или намерения. В таком случае на лицо переносится оценка поступков и ему приписываются соответствующие свойства — хитрость, лицемерие, недоброжелательность, несправедливость, жестокость, трусость, — которые связываются с тем образом мыслей, который подвергается критике, в данном случае с арианством Леонтия. Положительная характеристика лица по поступкам и поступков по лицу строится аналогичным образом.
В нижеследующем примере из защитительной речи адвоката Н. П. Шубинского по делу крестьянина Киселева на основе оценки действий дается положительная оценка лица, а затем на основе положительной оценки лица характеризуется деяние:
“Попытаемся же, с другой стороны, уяснить себе вопрос: что такое наказание? Какие цели преследует оно? Первое — удовлетворить общественному негодованию против преступника. Но разве здесь можно говорить о нем? Припомните слова Ивана Киселева: “Когда народ узнал о событии, он хлынул не в дом, где лежала покойная, а к дому, где был обвиняемый, и, окружив его, все плакали навзрыд.” Второе — подвергнуть преступника мукам. Но разве он мало их вынес за годы своей жизни с покойной, да и теперь, когда события разбили его семейную, личную, общественную жизнь? И третье — осуждают, чтобы оградить общество от злого человека. Таков ли он? Вглядитесь со вниманием — похож ли он на злодея? События еще не делают человека таковым. Есть незабвенные слова, сказанные знаменитым ученым Фейербахом: “На убийство в состоянии душевного возбуждения способны и благородные характеры.” А о Киселеве все говорят: “честный, трезвый, преданный заботам и трудам человек.” Если такой человек срывается в пропасть, не хочется верить, что это — неразрешимая вина его....”[61]
Поведение Киселева до события, о котором идет речь, оценивается по свидетельским показаниям как совокупность проявлений личности, характеризующих ее нравственные достоинства, поэтому обсуждаемое действие (убийство) рассматривается как случайное и не характерное для подсудимого действие. Из этого следует вывод о бессмысленности уголовного наказания, цели которого связываются с личностью, а не с поступком и представляются как несовместимые именно со свойствами личности. Защитник строит разделительный аргумент, представляя отдельно каждую из возможных целей наказания как несовместимую с нравственными свойствами личности Киселева, а обобщение строит на основе общей оценки (“такой человек”).
X. Образ действия.
Представляет собой содержательную характеристику действия, связанную со свойствами действующего лица.
По образу действия дается характеристика сущности или возможностей деятеля (присущее действие) или его оценка (хорошо, плохо, правильно, неправильно и т. п.), а также для сопоставления деятелей по действиям или действий по деятелям.
Пример использования топа “образ действия” для характеристики сущности:
“Ни один мыслящий не согласится, по словам премудрого Кирилла, с тем, чтобы инородные и иноприродные (существа) имели одно и то же действие; но, как существо или природа у них различного порядка, то они должны обнаружить и различное действие.” [62]
Сущность, по мысли Святых Отцев Шестого Вселенского Собора и императора Константина IV, непосредственно определяет образ действия и открывается по образу действия. Поэтому однородность и разнородность действия определяют однородность или разнородность сущности деятеля.
Пример использования топа “образ действия” для оценки:
“Писание не упраздняет того, что дано нам Богом для употребления, но только обуздывает неумеренность и исправляет безрассудство. Оно не запрещает есть, рожать детей, иметь деньги и правильно использовать их, но запрещает чревоугодничать, прелюбодействовать и так далее. Не запрещает думать об этих вещах (ибо они для этого и сотворены), но запрещает думать страстно.” [63]
B приведенном фрагменте из творений преп. Максима Исповедника, как и во многих других святоотеческих творениях, дозволенное противопоставляется греховному по образу действия: умеренности и неумеренности, разумности и безрассудству, страстности и бесстрастности.
B нижеследующем примере из “Гомилий” св. Григория Паламы на образе действия строится сравнительный аргумент об ответственности. При этом сходный образ действия в сравнении богача из притчи о Лазаре с христианином связывается с ценностью деяния: деяние христианина при том же образе действия оказывается неизмеримо более ценным в положительном и отрицательном смысле, чем деяние ветхозаветного Лазаря.
“Братья, богач оный, имея Моисея и пророков, из которых никто не восстал из мертвых, полагал, конечно, что имеет некое извинение; а мы вместе с ними слышим и Восставшего ради нас из мертвых, Который говорит: "Не собирайте себе сокровищ на земле, … а собирайте себе сокровища на небе" /Мф. 6:19-20/. "Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся" /Мф. 5:42/. "Подавайте милостыню из того, что у вас есть, и все будет у вас чисто" /Лк. 11:41/. А если кто начнет есть и пить с пьяницами, будет жесток к бедным и скуп, то придет, говорится, Господь в день, в который он не ожидает, и в час, в который не думает, и рассечет его и подвергнет его одной участи с неверными /Мф. 24:49-51/. [64] И так как не останется нам никакого извинения, то поелику жизнь человека не зависит от изобилия его имения /Лк. 12:15/, [65] пусть имеющий нечто излишне подает неимущим, через это включив себя в сонм спасаемых отца Авраама; а нуждающиеся пусть подражают мужеству Лазаря, терпением своим спасая души свои /Лк. 21:19/ [66] и в смирении напоминая себе о тех недрах Авраамовых, от которых удалены всякая болезнь, печаль и воздыхание /Апок. 21:4/, [67] а пребывают в них радость и веселие и мир божественный и нескончаемый /Апок. 21:7/ [68] Ибо для того Христос открыл нам через эту притчу о тамошнем состоянии, чтобы нас, улучшенных покаянием, избавить от уготованных наказаний и удостоить вечных радостей. Если же мы не соделаем себя лучшими чрез покаяние, то весьма нужно опасаться, не умножим ли себе и мучений. Ибо, говорит «раб же тот, который знал волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много» /Лк. 12:47/.” [69]
Образ действия, как таковой, может быть осознанным и намеренным в различной степени. Степень свободы и осознанности действия при выборе образа действия определяет ответственность деятеля.
--PAGE_BREAK--
[27] Св. Григорий Богослов. Слово 5, второе обличительное слово на царя Юлиана. Собрание творений в 2-х томах. Том 1. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1994. С. 142.
[28] Порфирий (ок. 233 — ок. 300) — греческий философ-неоплатоник, ученик Плотина; автор ряда антихристианских сочинений и “Введения” в “Категории” Аристотеля, которое было переведено на латинский язык Боэцием и впоследствии сильно повлияло на развитие схоластической логики.
[29] Сочинение Юлиана “Мисопогон” — ненавистник бороды, написанное против антиохян, которые смеялись над длинной и неопрятной Юлиановой бородою (прим. переводчика).
[30] Св. Григорий Богослов. Там же. С. 144-145.
[31] Аристотель. Категории. Сочинения в 4-х томах. Т. 2. М., 1978. С. 86-87.
[32] Аристотель. Метафизика. Сочинения в четырех томах. Т. 1. М., 1976. С. 307.
[33] Ификрат — афинский военачальник первой половины IV в. до Р.Х. Снабдив легковооруженных воинов длинными мечами и ударными копьями, одержал победы над спартанскими гоплитами (тяжеловооруженными воинами).
[34] Гармодий — сообщник афинского тираноубийцы Аристогитона. В 514 г. Гармодий и Аристогитон напали на тиранов Гиппарха и Гиппия, убив Гиппарха, после чего Гармодий был изрублен телохранителями тирана; Аристогитон пытался бежать, но был пойман и казнен. В Афинах они считались героями и потомки их пользовались особым почетом.
[35] Аристотель. Риторика. В кн.: “Античные риторики.” М., 1978. С. 113.
[36] Аристотель. Топика. Соч. в 4-х томах. Т. 2. М., 1978. С. 397.
[37] Св. Василий Великий. Там же. С. 3.
[38] В логике высказываний отношение импликации является ложным само по себе только в случае ложности консеквента (т.е. следствия из условия); действительно, утверждение “если человек (антецедент), то животное (консеквент)” (А®В) будет ложным только в случае, если ложно В (консеквент), а в остальных случаях — истинным. Так, истинным будет суждение: “Если Солнце вращается вокруг Земли, то происходит смена дня и ночи,” независимо от того, что вокруг чего вращается в астрономическом смысле.
[39] Св. Иоанн Дамаскин. Диалектика, или философские главы. С. 97.
[40] Св. Василий Великий. Там же. С. 31-32.
[41] В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть.
[42] См. проф. Спасский А. А. История догматических движений в эпоху Вселенских Соборов. Сергиев Посад, 1914. С. 89 и далее.
[43] Св. Василий Великий. Беседы на Шестоднев. Творения. Часть I. М., 1845. С.7-8.
[44] Св. Григорий Нисский. Об устроении человека. СПб., “Ахіоmа,” 1996. С. 12-13.
[45] Св. Иоанн Дамаскин. Цит. соч. С. 36-37.
[46] Св. Иоанн Дамаскин. Цит. соч. С. 38.
[47] Святитель Фотий. Амфилохии. Альфа и Омега. №4 (18). М, 1998. С. 83.
[48] Святитель Феофан Затворник. Цит соч. С. 112.
[49] Святитель Феофан Затворник. Цит соч. С. 112.
[50] Св. Тихон Задонский. Творения. Сокровище духовное. М., “Русский духовный центр,” 1994. С. 274.
[51] Св. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 25-26.
[52] Св. Григорий Богослов. Слово 3, в котором Григорий Богослов оправдывает свое удаление в Понт. Собрание творений в 2-х томах. Т. 1. Троице-Сергиева лавра, 1994. С. 43-44.
[53] Св. Григорий Богослов. Там же. С. 50.
[54] Аристотель. Риторика. Античные риторики. С. 118.
[55] Аристотель. Вторая аналитика. Соч. Т. 2. М., 1978. С. 328.
[56] Феодорит епископ Кирский. Церковная история. М., 1993. С. 72-73.
[57] Преп. Иоанн Дамаскин. Против манихеев. Творения. Христологические и полемические трактаты. М., “Мартис”, 1997. С. 56.
[58] Св. Иоанн Дамаскин. Философские главы. С. 79.
[59] См. Спасский А. История догматических движений в эпоху Вселенских Соборов. Сергиев Посад, 1914. С. 315-323; Карташев А. B. Вселенские Соборы. М., “Республика,” 1994, С. 63-72.
[60] Феодорит епископ Кирский. Церковная история. М., “Росмэн,” 1993. С. 104-105.
[61] См. Тема 4. Политическая и судебная речь.
[62] Эдикт благочестивейшего и христолюбивого императора Константина… Деяния Вселенских Соборов. Собор Константинопольский 3-й; Вселенский шестый. Т. 4. СПб., 1996. С. 253.
[63] Преп. Максим Исповедник. Главы о любви. Творения. Книга I. М., “Мартис,” 1993.
[64] и начнет бить товарищей своих и есть и пить с пьяницами, — то придет господин раба того в день, в который он не ожидает, и в час, в который не думает, и рассечет его, и подвергнет его одной участи с лицемерами; там будет плач и скрежет зубов.
[65] При этом сказал им: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения.
[66] терпением вашим спасайте души ваши.
[67] И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.
[68] Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном.
[69] Св. Григорий Палама. Беседы. Часть 2. М., “Паломник,” 1993. С. 190.
XI. Цель и средство.
Средство — технический прием (например: радикальные средства), или инструмент, при помощи которого действие осуществляется (например: транспортные средства).
Цель и средство являются характеристикой в первую очередь лица, совершающего действие, а через лицо и самого действия. Поэтому средства прямо связаны с основанием действия.
Средства всегда целесообразны и однородны с целью, поэтому их применение рассматривается как свободно избранное и намеренное, — выбор средства предполагает оценку и ответственность в отношении к цели. Различение средства и цели также затруднительно, так как цели и средства постоянно меняются местами и средство приобретает самостоятельную ценность.
Положение “цель оправдывает средства” осуждается с нравственной точки зрения и ему противостоит положение “достойные цели не могут достигаться недостойными средствами”: характер средства свидетельствует о действительной цели.
На топе средство/цель основана полемическая аргументация св. Григория Паламы, направленная против мнений монаха Варлаама и других гуманистов, ошибочно полагавших, будто философское и научное знание может быть путем к спасению и имеет самостоятельную духовную ценность.
“Они говорят, что никому нельзя приобщиться к совершенству и святости, не открыв истинных мнений о сущем, а открыть их будто бы невозможно без различений, умозаключений и расчленений. Они думают таким образом, что хотящий достичь совершенства и святости обязательно должен узнать от внешней науки эти приемы различения, умозаключения и расчленения и в совершенстве овладеть ими; такими доводами они пытаются снова доказать действительность упраздненной мудрости. Но если бы, смиренно придя к могущим судить о всем, они захотели научиться истине от них, то услышали бы, что это эллинское убеждение, учение (ересь) стоиков или пифагорейцев, которые целью созерцания считают как раз знание, приобретаемое через усвоение наук; наоборот, мы называем истинным воззрением не знание, добываемое рассуждениями и умозаключениями, а знание, являемое делами и жизнью, единственное не просто истинное, но прочное и непоколебимое: ведь, как говорится, всякое слово борется со словом, но какое — с жизнью? И уж конечно мы не думаем, что приемами различения, умозаключения и расчленения человек способен познать самого себя, если трудным покаянием и напряженным борением не изгонит прежде из собственного ума гордость и лукавство. Поэтому кто не приведет своего ума таким путем и к такому устроению, тот не увидит даже своего незнания, а только с этого начинается успешное познание самого себя.
Мало того: благоразумный человек не всякое незнание станет осуждать, как и не всякое знание мы благословляем. Неужели во всей нашей практике мы должны смотреть на знание как на последнюю цель? Видов истины, говорит Василий Великий, два: одну истину крайне необходимо и самому иметь и другим сообщать как помогающую спасению; а если не узнаем доподлинно истины о земле и океане, о небе и небесных телах, то не будет никакой помехи для обетованного блаженства. Стоящая перед нами последняя цель — это обещанные Богом будущие блага, богосыновство, обожение, откровение небесных сокровищ, их приобретение и наслаждение ими; а знания нынешней науки, как мы знаем, привязаны к веку сему. «Если бы чувственные рассуждения представляли истину вещей в будущем веке, то мудрецы века сего стали бы наследниками Небесного Царства; но если ее видит чистая душа, мирские мудрецы окажутся далеки от познания Бога», по слову истинного любителя мудрости Максима. Итак, можно говорить, что без такого знания нельзя достичь совершенства и святости.” [70]
Понимание св. Григорием соотношения цели и средства зависит от характера цели. Если цель — спасение души, то средство — устроение жизни в духовном делании — органически определяется целью и является постоянным. Если целью является достижение мирского знания, то цель связана со средством более свободным образом, поскольку выбор средства зависит от конкретных особенностей поставленной задачи.
4. Топы определения.Рассмотрев фактическую сторону проблемы, можно приступить к определению понятий и к обобщению фактов.
Как источники изобретения топы определения представляют собой ходы мысли, посредством которых конкретные данные приводятся к общим понятиям или нормам. Определить — значит указать существенные черты определяемого предмета и отличить его от сходных предметов.
Вриторике различаются собственно определения и изречения. Изречение (или риторическое определение) представляет собой фигуру речи, по форме подобную определениям, но не являющуюся определениями по существу, например: “Душа русского народа — певучая душа и высказывается в церковном пении; а все наше богослужение, по содержанию своему, есть не одна молитва словесная и не одна проповедь, но во всем составе своем есть благочестивое созерцание и сердечная песнь Богу.” [71]
XII. Присущее и привходящее.
Любой объект характеризуется множеством особенностей, совокупность которых лежит в основе нашего представления о нем. Но среди этих особенностей или черт выделяются существенные и несущественные. Существенные особенности предмета постоянны и сохраняются в различных его состояниях и отношениях к другим предметам. Некоторые из таких существенных особенностей являются общими для классов или групп однородных предметов, другие характеризуют отдельные группировки предметов внутри классов.
Присущимиявляются те особенности предмета, которые отличаются постоянством при изменении его состояния и без которых существование предмета представляется невозможным. Привходящими являются переменные или необязательные особенности предмета.
Человек может обладать тем или иным цветом глаз, кожи, волос, голосом; он может быть мужчиной или женщиной, ребенком, юношей, стариком. Но ни одна из этих особенностей не характеризует человека как такового, ибо люди отличаются от всех других живых существ совокупностью черт — разумом, языком, телесностью. От животных люди отличаются разумом и языком, от ангелов — телесностью.
Вместе с тем все люди обязательно бывают либо мужчинами, либо женщинами; равно как либо младенцами, либо детьми, либо юношами и девушками, либо лицами среднего возраста, либо стариками. Чтобы разделить людей по полу или возрасту, нужно иметь представление об особенностях, присущих всем людям, а половые и возрастные признаки окажутся привходящими, так как любой человек, оставаясь разумным, может быть мужчиной, женщиной, ребенком, юношей и т.д.
Отношение присущего и привходящего является основой построения рассуждений. Обобщение требует отвлечения от несущественных для целей аргументации данных; упорядочения и группировки существенных.
Присущими являются субстанциальные свойства. Под субстанцией в античной философии понимается первая сущность, бытие вообще или наивысший род, и в этом смысле субстанция противостоит природе, которая есть субстанция, проявляющаяся в своих существенных признаках и обладающая качественной определенностью, например, одушевленность, разумность и телесность человека. [72]
“Но святые отцы, отказавшись от бесполезных словопрений, общее, о многих предметах высказываемое, т.е. низший вид называли субстанцией, природой и формой, например, ангела, человека, собаку и т. п. Равным образом слова вид и форма имеют значение одинаковое со словом природа. Единичное же они назвали индивидом, лицом, ипостасью, например, Петра, Павла.” [73]
Привходящее (акциденция) “есть то, что в предметах и бывает и отсутствует, не разрушая предмета. И снова: акциденция есть то, что может одному и тому же предмету как принадлежать, так и не принадлежать. Так человек может быть белым, а также высоким, умным, с приплюснутым носом.”[74]
Если акциденция является характеристикой существующего предмета и как привходящее носит частный характер, то субстанция, как присущее бытию конкретного предмета или совокупности предметов, имеет общий и обязательный характер и в отдельных предметах проявляется вместе с привходящим.
Поэтому “носителем” сущности является отдельный предмет, а класс мыслится при условии абстракции от частных особенностей входящих в него индивидуальных предметов. Человека вообще не существует: Адам был первым человеком, конкретным носителем всех существенных особенностей человеческого рода, но также и частных черт, присущих только ему — Адаму, и никому иному. Так и каждый человек является в той же степени человеком, как и все остальные: не бывает человека в большей или меньшей степени. Человечество представлено конкретными людьми, каждый из которых является обладателем всех существенных, присущих человеку особенностей независимо от того, каким образом и насколько эти черты проявляются в нем:
“Нет разумной души, которая по сущности была бы более ценной, чем другая разумная душа. Ибо Бог, будучи Благим, созидает всякую душу по образу Самого Себя и производит ее в бытие самодвижущейся. И каждая душа по своей воле избирает либо честь, либо через дела свои добровольно избирает бесчестие.” [75]
Акциденции подразделяются на отделимые инеотделимые. Отделимые акциденции представляют собой состояния или положения предмета (молодость, старость, болезнь, здоровое состояние), которые проявляются в тех или иных обстоятельствах места, времени, состояния. Неотделимые акциденции представляют собой особенности многих предметов (например, курносый нос, высокий рост), неотъемлемые от них.
“… мы неприкосновенно сохраняем все церковные предания, утвержденные письменно или неписьменно. Одно из них заповедует делать живописные иконные изображения, так как это согласно с историею евангельской проповеди, служит подтверждением того, что Бог Слово истинно, а не призрачно, вочеловечился, и служит на пользу нам: потому что такие вещи, которые взаимно друг друга объясняют, без сомнения, и доказывают взаимно друг друга. На таком основании мы, шествующие царским путем и следующие божественному учению святых отцев наших и преданию кафолической церкви, — ибо знаем, что в ней обитает Дух Святый, — со всяким тщанием и осмотрительностью определяем, чтобы святые и честные иконы предлагались (для поклонения) точно так же, как и изображение честного и животворящего креста, будут ли они сделаны из красок, или (мозаических) плиточек, или из какого-либо другого вещества, только были бы сделаны приличным образом, и будут ли находиться в святых церквах Божиих на священных сосудах и одеждах, на стенах и на дощечках, или в домах и при дорогах, а равно будут ли это иконы Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, или непорочной Владычицы нашей святой Богородицы, или честных ангелов и всех святых и праведных мужей”. [76]
B определении Вселенского Собора указываются постоянные и переменные акциденции. Постоянные — предмет изображения на иконе, переменные — способы, материалы, места.
XIII. Признаки.
Признаки — наблюдаемые проявления, которыми предметы отождествляются и отличаются друг от друга.
Топ признака имеет важное значение: признаки используются для заключения о свойствах, качествах, состоянии, сущности предмета речи, на основе признаков строятся сравнения, сопоставления и т.д.
Но признаки как таковые и даже группы признаков сами по себе ничего не говорят о свойствах или качествах предметов: киты не рыбы, хотя киты и рыбы обладают рядом сходных признаков. Умозаключения, которые строятся на основе признаков, называются энтимемами в собственном смысле слова. [77] Умозаключение-энтимема носит вероятностный и эстетически оценочный характер, который ясно виден в следующем примере.
“Есть некий духовный закон, владеющий человеческой жизнью; согласно этому закону, человек сам постепенно уподобляется тому, во что он верит. Чем сильнее и цельнее его вера, тем явственнее и убедительнее обнаруживается этот закон. Это нетрудно понять: душа человека пленяется тем, во что она верит, и оказывается в плену; это содержание начинает господствовать в душе человека, как бы поглощает ее силы и заполняет ее объем… Так обстоит всегда. Если человек верит только в чувственные наслаждения, принимая их за главнейшие в жизни, их любя, им служа и предаваясь, — то он сам превращается постепенно в чувственное существо, в искателя земных удовольствий, в наслаждающееся животное; и это будет выражаться в его лице и в его походке, смотреть из его глаз и управлять его поступками. Если человек верит в деньги и власть, то душа его постепенно высохнет в голодной жадности, в холодной жажде власти; и опытный наблюдатель прочтет все это в его взоре, услышит в его речи и не ошибется, ожидая от него соответствующих поступков. Если он поверит в классовую борьбу и завистливое равенство, то он сам скоро станет профессиональным завистником и ненавистником, и в глазах его отразится черствая злоба, а в поступках-политическое ожесточение....” [78]
Признаки могут быть существенными и несущественными, дифференциальными и интегральными.
Существенныминазываются признаки, которые не могут быть отделены от предмета, проявляются в нем обязательно и отличают данный предмет от однородных предметов.
Несущественныминазываются признаки, которые могут проявляться в тех или иных ситуациях или состояниях.
B примере признак рассматривается как непременное внешнее проявление предмета веры человека, хотя на самом деле подобные признаки субъективны и носят вероятностный характер: И. А. Ильин использует философский, риторический аргумент и движется от качества к признаку, в то время как научная аргументация обычно предполагает движение от признака к качеству или свойству.
Дифференциальные признаки указывают на отличие данного предмета или класса предметов от других, сходных с ним. Например, светлая кожа отличает представителей европеоидной расы от представителей негроидной.
Интегральные признаки указывают на сходство предметов, на основе которого можно их сгруппировать. Например, наличие плавников или ласт является признаком водоплавающих животных.
XIV. Качества.
Качества — особенности предмета, определяющие его цельность и строение и проявляющиеся с большей или меньшей интенсивностью.
Аристотель называет качеством “то, благодаря чему предметы называются такими-то.” [79] Например, благочестие, от которого люди называются благочестивыми. Качества могут быть постоянными, например, добродетель, и привходящими, например, здоровье, и проявляться в большей или меньшей степени. Св. Иоанн Дамаскин указывает следующие особенности категории качества:
“Качество обладает следующими тремя особенностями или свойствами. Во-первых, оно допускает противоположение: так теплое противопоставляется холодному, белое — черному. Во-вторых, принимает определения: более или менее, так как где имеет место противоположение, там бывают налицо и определения более или менее. “Более” означает усиление, а “менее” — ослабление. Поэтому можно сказать, что данный вид более бел, чем другой. Третьей особенностью, составляющей главное свойство качества, является то, что оно допускает сходство и несходство. Следует иметь в виду, что фигура не допускает противоположения.” [80]
Качественная характеристика предмета имеет большое значение в аргументации, поскольку посредством качественного представления создается образ предмета, который является сильным и трудноопровержимым доводом. Основным инструментом такой характеристики являются обыкновенно качественные прилагательные или синонимичные им слова и словосочетания. Рассмотрим пример.
“Русское общественное мнение положительно отказывается допустить, чтобы степенная, серьезная, честная, вполне правдивая нация, какою наконец известна миру Германия во все эпохи своей истории, чтобы эта нация, говорю я, могла отрешиться от своей природы и усвоить себе другую, созданную по образцу нескольких мечтательных или нестройных умов, нескольких странных или недобросовестных крикунов; чтобы Германия, отказываясь от своего прошлого, не сознавая настоящего и искажая будущее, согласилась признать и питать дурное чувство, недостойное ее, единственно из удовольствия совершить великий исторический промах. Нет, это невозможно!” [81]
Как и в предшествующем примере с использованием признаков, качественная характеристика германской нации используется для противопоставления положительного образа Германии, который Ф. И. Тютчев называет ее природными качествами, тому отрицательному ее образу, который складывается вследствие деятельности немецких журналистов.
XV. Свойство.
Свойство — специфическая особенность предмета, неотьемлемая от его природы и одновременно присушая определенному классу предметов.
Рассматривая свойство в строгом смысле, св. Иоанн Дамаскин отмечает: “Свойство есть то, что принадлежит всему виду, одному этому виду и всегда.” [82] B отличие от качества свойство не связано с количественной характеристикой предмета мысли, то есть не может проявляться в большем или меньшем объеме.
Например:
“Весь этот видимый мир есть лишь незаметная черта в обширном лоне природы. Никакая мысль не обнимает ее. Сколько бы мы ни тщеславились нашим проникновением за пределы мыслимых пространств, мы воспринимаем лишь атомы в сравнении с действительным бытием. Эта бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность нигде. Наконец, самое осязательное свидетельство всемогущества Божия это то, что наше воображение теряется в этой мысли.” [83]
B этой статье из “Мыслей” Блеза Паскаля устанавливаются свойства Вселенной — бесконечность и сферическая конфигурация пространства — и свойства человеческого познания — конечность, ограниченность опыта, внутренняя противоречивость понятия бесконечного.
B определении Б. Паскаля слова “бесконечная,” “повсюду,” “нигде” являются такими обязательными эпитетами, создающими смысловую определенность уникального предмета мысли — Вселенной, который, однако, сопоставим с известными и представимыми предметами; устранение любого из так называемых обязательных эпитетов, обозначающих свойства, разрушит определение.
XVI. Отношение.
Отношением называется такая связь между двумя или более предметами, при которой определенные особенности одних предметов предполагают наличие или, наоборот, отсутствие определенных особенностей других.
Например, отношение мужа к жене предполагает наличие в том и в другой свойства быть супругом данного лица, наличие и отсутствие свойств мужского и соответственно женского пола.
Соотносительное (отношение) в строгом смысле как обязательное совместное наличие или отсутствие чего-либо предполагает невозможность одного члена отношения без другого: невозможно быть отцом без детей, а учителем — без учеников. Соотносительное в более общем смысле предполагает фактическое наличие связи, которой может и не быть: можно мыслить знание без обучения. Соотносительному противостоит понятие отрешенного — предмета или особенности, не включенных в систему отношений.
“Но кто не знает, — указывает св. Василий Великий, — что те имена, которые произносятся в смысле отрешенном, о вещах самих по себе, действительно обозначают соответствующие им предметы, а те, в которых выражается применение одного предмета к другим, показывают только отношение его к предметам, к которым он применяется? Так имена человек, конь, вол означают самые предметы именуемые. А выражения сын, или раб, или друг показывают единственно соприкосновение одного имени с другим, которое с ним связано. Таким образом, кто слышит слово «порождение», тот не обращается мыслью к какой-нибудь сущности, а разумеет только, что одно с другим связано, ибо порождением называется порождение чье-нибудь… Ибо различие Сына от других состоит не в отношении Его к чему-нибудь, а в особенном характере сущности, в которой является превосходство Бога пред существами смертными.” [84]
XVII. Род — вид, индивид.
Топ является одним из самых важных для построения рассуждений и определений.
Родом
называется класс предметов, который содержит в себе другие классы.
Видом
называется класс предметов, который содержится в роде — более широком классе.
Индивидом
называется единичный класс предметов, который содержится в виде, не содержит в себе видов и характеризуется качественной определенностью, неразложимостью и совокупностью акцидентных признаков вида, отличающих данный индивид от других.
Вид связан с родом таким образом, что свойства или постоянные признаки рода обязательно содержатся в видах этого рода, но не все свойства вида содержатся в роде.
Свойства рода (студенты) обязательно содержатся в видах (студенты семинарии). Поэтому можно сделать умозаключение, что если выпускники высших учебных заведений получают высшее образование, то и студенты семинарий получают высшее образование, или что если студенты такие-то учатся в семинарии, то они получают высшее образование. Но свойства, присущие виду, не обязательно содержатся в роде. Нельзя сделать вывод, что если студенты семинарий изучают литургику, то и студенты университетов изучают литургику.
Использование топа рода связано с топами признака, качества и свойства, поскольку объединение предметов в классы основано на их группировке по признакам и на обобщенных качественных характеристиках, а отнесение таких классов к роду — на установлении и систематизации общих свойств предметов мысли или их классов-видов. Рассмотрим пример.
“Истина есть одна из естественных и существенных потребностей рода человеческого.
Божественное Откровение говорит в глубоком значении, что Слово Божие, или истина Божия есть хлеб жизни. Не хлебом единым жив будет человек, но всяким словом, исходящем из уст Божиих (Мф. 4:4). Подобно и естественный разум, хотя и не в таком глубоком разумении, может сказать, что истина есть жизненная пища духа человеческого. Уничтожьте истину, в уме останется пустота, голод, жажда, томление, мука, если только он не в омертвении или не в обмороке от крайнего невежества. Если вздумаете питать его образами воображения, имеющими преходящий блеск, но не заключающими в себе твердой истины, ему вскоре наскучит черпать воду бездонным сосудом, и жажда его останется неутолимой, и мука неисцельной.
Что значит любопытство детей, их желание о всем спросить и все узнать? Это естественная жажда истины, еще не знающая определительно, чего жаждет, и потому стремящаяся поглотить, что только возможно.
Чего ищет судия в законе и в судебном деле? — Истины. Если бы вы могли уверить его, что он не найдет истины, вы уничтожили бы закон и правосудие.
Чего ищет наука в неизмеримом пространстве вселенной и в тайных хранилищах природы человеческой? — Истины. Утвердите, что нельзя найти ее, вы поразите науку смертельным ударом.” [85]
Святитель Филарет использует один из самых распространенных аргументов, основанных на топе рода, — энумерацию (перечисление) или разделение родового понятия. Истина определяется как необходимая потребность человека и, следовательно, искание истины есть природное свойство человека. Аргумент от противного основан на топе признака — если с уничтожением истины обнаруживаются признаки смерти, то, следовательно, человек может жить только истиной.
Далее выделяются два рода истины: истина Божественная и подобная ей истина человеческая; последняя не получает определения, но искание истины представляется наглядно в качестве отдельных областей деятельности, которые разделяются по видам человеческой истины. Но поскольку всякий вид содержит родовые свойства, искание частной истины есть искание истины как таковой.
Наглядность увеличивается тем, что исчисление оставляет возможность дополнения. Ритор, перечисляя области искания истины, движется от общечеловеческой детской любознательности к науке, останавливаясь далее именно на научной истине как предмете главного интереса аудитории.
Рассматривая понятие индивида, св. Иоанн Дамаскин указывает:
“Слово индивид употребляется в четырех значениях. Индивидом называется то, что не рассекается и не делится: точка, теперь (момент, «квант» времени — А. В.), единица; подобные предметы называются неколичественными. Индивидом называется и то, что с трудом делится или рассыпается, например алмаз и подобное. Индивидом называется вид, не делящийся уже на другие виды, т.е. самый низший вид, например человек, лошадь и т. п. В собственном же смысле индивидом называется то, что, хотя и разделяется, однако после деления не сохраняет своего первоначального вида (в смысле «образа» — А. B.). Например, Петр делится на душу и тело. Но ни душа сама по себе не есть уже полный человек или полный Петр, ни тело. Философы говорят об индивиде в этом смысле, согласно которому он обозначает основывающуюся на субстанции ипостась.” [86]
Таким образом, понятие индивид используется в специальных — научном и философском (минимальная единица научной теории, минимальный вид, конечный таксон классификации) — и в общеязыковом значениях.
XVIII. Целое и часть.
Целым называется отдельный предмет, характеризующийся качественной определенностью и самостоятельным существованием.
Частью называется обладающая набором специфических признаков составляющая целого, назначение (функция) которой дополняет функции других частей и различена с ними.
Отношение целого и части достаточно сложно. Реально существует только целое, которое несводимо на сумму своих частей, часть подчинена целому и существует только в его пределах. Целым может быть отдельное, но не общее — индивид и группа индивидов, например, кошка, стая кошек, но не вид “кошка.” [87]
Целое может быть простым и сложным. Сложное целое разлагается на части и может мыслиться в составе частей, как животный организм, человеческая индивидуальность, общество. Но осколки разбитой вазы или капли воды, пролитой из стакана, не будут в строгом смысле частями вазы или воды, хотя такие фрагменты целого иногда могут называться его частями или гомомериями, если они сохраняют все свойства целого (как капли воды). Простое целое мыслится в составе свойств или признаков: свойства души — воля, разум, память не будут ее частями.
Общество как сложное целое может существовать и мыслиться без конкретного гражданина, но быть гражданином без конкретного общества невозможно, как не бывает общества без граждан. Вместе с тем отдельный человек является частью, членом общества лишь в той мере, в какой он включен в деятельность общества как системы. Быть членом общества — непременное, но не единственное свойство человека. Главное свойство человека — быть образом и подобием Божием. Это важнейшее свойство человека определяет духовно-нравственные цели и содержание всей его деятельности. Поэтому полнота человеческого бытия предполагает включение человека в систему общественных отношений. При этом первое содержательно подчинено второму, как низшие функции подчиняются высшим.
“Каждый член гражданского общества непосредственно имеет у себя в виду только свои особенные цели. Но особенные цели, как цели ограниченные, конечные, сами в себе не имеют самостоятельности; истинное основание бытия их составляет цель нравственно-всеобщая, неограниченная, бесконечная.
Союз лиц, которые при своих особенных целях признают целью своей деятельности еще цель нравственно-всеобщую — совокупность всех высших целей человеческого духа, есть государство. С одной стороны, в государстве все особенные цели получают обширнейшее развитие. С другой стороны, члены этого союза поставляют средоточием своей деятельности не свое особенное благо, но всеобщее благо, благо целого; они не предощущают эту цель только темным образом, а ясно видят ее пред собой, знают ее; их познание не есть только мертвое сознание, а тогда же переходит в самое дело.” [88]
--PAGE_BREAK--
[70]Св. Григорий Палама. Триады в защиту священно-безмолвствующих. М., “Канон,” 1995. С. 72-74.
[71] Победоносцев К. П. Сочинения. СПб., “Наука,” 1996. С. 207.
[72] Аристотель. Метафизика. Соч. Т. 1., М., 1976. С. 149-150.
[73] Св. Иоанн Дамаскин. Философские главы. С. 72.
[74] Св. Иоанн Дамаскин. Там же. С. 62-63.
[75] Св. Максим Исповедник. Главы о богословии и о домостроительстве воплощения Слова Божия. Творения. Кн. 1, “Мартис.”, 1993. С. 216-217.
[76] Деяния Вселенских Соборов. Собор Никейский второй, Вселенский седьмой. Т. IV. СПб., 1996. С. 590-591.
[77] См., например, Лосев?..?.. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М., 1975. С. 348 и далее.
[78] Ильин И. А. Путь духовного обновления. В кн.: Путь к очевидности. М., изд-во “Республика,” 1993. С. 140.
[79] Аристотель. Категории. Сочинения. Т. 2. М., “Мысль,” 1978. С. 72.
[80] Св. Иоанн Дамаскин. Там же. С. 91.
[81] Тютчев Ф. И. Россия и Германия. Политические статьи. Пер. с французского. Репринт: УМСА-РRЕSS, Раris, 1976. С. 30.
[82] Св. Иоанн Дамаскин. Там же. С. 64.
[83] Паскаль. Б. Мысли. Москва, 1994. С. 64.
[84] Св. Василий Великий. Опровержение на защитительную речь злочестивого Евномия. Творения. Т. 3. М., 1993. С. 74-76.
[85] Св. Филарет (Дроздов). Слово в день совершившегося столетия Московского университета. Филарета митрополита Московского и Коломенского творения. М., “Отчий дом,” 1994. С. 294-295.
[86] Св. Иоанн Дамаскин. Там же. С. 61-62.
[87] Мы можем мыслить вид, например “кошка,” в качестве индивида, и в таком случае он будет целым, которое может иметь части.
[88] Неволин К. А. Энциклопедия законоведения. СПб., изд-во Санкт-Петербургского университета, 1997 (1839). С. 63.
I. Действие — претерпевание.
Качественная определенность и значимость действия проявляются в том, как оно изменяет состояние объекта, на который направлено. Как значимые могут рассматриваться только такие действия, которые повлекли за собой определенные положительные или отрицательные последствия.
Содержание двух одинаковых действий (например, слов “Здравствуй, Вася”) будет различным в зависимости от того, обращены они к приятелю или к постороннему, старшему по положению человеку. В первом случае такие слова будут простым приветствием, а во втором — дерзостью.
Действие может повлечь за собой непосредственное претерпевание и быть однородным с ним, как при физическом толчке, но может иметь спусковой эффект, как нажатие на гашетку пистолета или произнесенное слово, последствия которого — внутреннее изменение объекта, подвергшегося действию. B последнем случае претерпевание становится качественно необратимым: “Слово не стрела, а в сердце язвит.”
Ниже следует пример из “Второго обличительного слова на цезаря Юлиана” св. Григория Богослова. Фактическая часть обличительных слов против Юлиана Отступника строится на основе топа “действие — претерпевание,” посредством которого образ христианского поведения противопоставляется образу поведения язычника: “Не будем неумеренно пользоваться обстоятельствами времени, не допустим излишества в употреблении своей власти, не будем жестокосердны к тем, которые нас обижали, не будем делать то, что сами осуждали… Победим мучителей правдолюбием,”[27] — вот главная мысль святителя. Но это не означает, что св. Григорий отказывается от оценки как сочинений и действий императора Юлиана, так и их последствий: ответственность определяется мерой претерпевания.
“Итак, сие тебе слово, ценимое христианами не ниже нелепостей Порфириевых,[28] которыми вы восхищаетесь, как божественными глаголами, и не ниже твоего “Мисопогона” или “Антиохика,”[29] ибо тем и другим именем надписываешь ты свое сочинение. Его делали важным твоя порфира и льстецы, всему в тебе удивлявшиеся, а теперь стало оно бородою, которую все таскают, рвут и осмеивают, равно как и трудившихся над нею. В нем, как будто рассуждая о чем-то важном, ты весьма надмеваешься тем, что не имеешь излишней заботливости о теле и никогда не чувствовал неварения пищи от многоядения, а с намерением умалчиваешь о том, что так жестоко гнал христиан и истреблял сей многочисленный священный народ. Но какой вред для общества, когда один человек страдает неварением пищи, или имеет естественную отрыжку? Когда же воздвигнуто было такое гонение и произведено столько замешательства, тогда не должна ли была Римская держава прийти в худое положение, как и действительно оказалось на опыте? Сей воздвигаем тебе памятник, который выше и славнее столпов Геракловых. Те были водружены на одном месте и видимы только приходившими туда, а сей памятник, переходя от одного к другому, не может не быть везде и всем известен. И твердо знаю, что поздние времена увидят его обличающим тебя и твои дела, а также научающим и всех прочих не отваживаться на подобное восстание против Бога, чтобы, поступая подобно тебе, не получить одинакового с тобою воздаяния.”[30]
Текст фрагмента построен на сопоставлении двух рядов действий и претерпеваний: 1) философского образа жизни и апологии язычества, которые были предметом особого попечения и гордости Юлиана, но особого влияния не имели, то есть не повлекли за собой претерпевание общества; и 2) сокрушительных последствий идеологической деятельности императора-язычника. Значение последних определяется характером их претерпевания обществом.
II. Предыдущее — последующее.
Посредством этого топа устанавливается отношение расположенных в последовательном порядке состояний предмета мысли. При этом предыдущее не обязательно является причиной последующего.
Так, молодость предшествует зрелости и старости; переговоры — заключению соглашения; голоса птиц — восходу Солнца; замысел — поступку.
Смысловой порядок отделяется от времени. Такое отвлеченное понимание топа позволяет различным образом рассматривать отношения между предыдущим и последующим. Предыдущее действие или состояние может рассматриваться в отношении к последующему: (1) как более значимое; (2) как равноценное; (3) как менее значимое.
Св. Иоанн Дамаскин вслед за Аристотелем [31] и классической античной диалектикой устанавливает четыре основных способа толкования топа предыдущее/последующее и пятый способ — понимание предыдущего/последующего как причины и следствия:
1. Предыдущее — последующеекак “старшее и младшее для одушевленных предметов и более и менее древнее — для неодушевленных.”
Понятия предыдущего и последующего связаны с идеей времени. Аристотель в “Метафизике” пишет: “… Невозможно, чтобы движение либо возникало, либо уничтожилось (ибо оно существовало всегда), так же и время не может возникнуть или уничтожиться: ведь если нет времени, то не может быть и “раньше” и “после.” [32] B “Риторике” Аристотеля предыдущее — последующее рассматривается следующим образом: “… топ получается из данных времен, когда, например, говорил Ификрат[33] в своей речи против Гармодия: [34] “Если бы я прежде чем сделать дело, попросил у вас статуи, вы бы мне дали ее? И вы не дадите ее, когда я сделал дело? Не обещайте же, когда имеете в виду что-нибудь, и не отнимайте, когда получили желаемое.” [35] В “Топике” трактовка предыдущего и последующего сходна: “Рассмотрение, исходящее из следования, двояко, ибо в следовании есть предшествующее и последующее; например, у учащегося незнание —предшествующее, а знание — последующее. Большей же частью лучше то, что следует позже.” [36]
Исходя из представления о порядке как следовании во времени, св. Василий Великий обосновывает несостоятельность науки как средства построения картины мира тем, что характерное для науки отрицание предыдущих теорий последующими делает сомнительной любую научную теорию.
“Эллинские мудрецы много рассуждали о природе, — и ни одно их учение не осталось твердым и непоколебимым, потому что последующим учением всегда ниспровергалось предшествующее. Посему нам нет и нужды обличать их учения — их самих достаточно друг для друга к собственному низложению.” [37]
2. Предыдущее — последующее в логическом смысле: предыдущее рассматривается как условная возможность последующего. [38]
“Предыдущее по природе, то есть то, что полагается вместе с другим, но не полагает другого, и что как устраняет другое, так и само устраняется им. Так, животное есть предыдущее в отношении человека. B самом деле, если есть животное, то человека еще не будет; ибо человек есть одно из животных. Наоборот, если нет человека, то животное будет, так как и лошадь, и собака — животные. Равным образом, если есть человек, то непременно будет и животное, ибо человек есть животное.” [39]
Исходя из принятого представления о приоритете предыдущего перед последующим как первичного перед вторичным, св. Василий Великий дает обоснование первичности света перед тьмой: бытия как блага перед небытием как отсутствием блага.
“Разум спрашивает: сотворена ли тьма вместе с миром и первоначальнее ли она света, а потому точно ли худшее старше? — Ответствуем, что и сия тьма не что-либо самостоятельное, но видоизменение в воздухе, произведенное лишением света. Какого же света лишенным вдруг нашлось место в мире, так что поверх воды стала тьма? Полагаем, что если было что-нибудь до составления сего чувственного и тленного мира, то оно, очевидно, находилось в свете… когда по Божьему повелению вдруг распростерто было небо вокруг того, что заключилось внутри собственной его поверхности, и стало оно непрерывным телом,… тогда по необходимоети само небо сделало неосвещенным объемлемое им место, пресекши лучи, идущие совне. Ибо для тени нужно быть в одно время свету, телу и неосвещенному месту. Таким образом, тьма в мире произошла от тени небесного тела.” [40]
3. Предыдущее — последующее как линейный поρядок, например, порядок букв в алфавите. В Священном Писании /Ин. 1:1-3/ [41] и в творениях св. Отцов топ предыдущее-последующее используется в абстрактном значении порядка, который может рассматриваться независимо не только от конкретного временного следования, но и от времени вообще. Эта мысль выражена еще неоплатониками, но разработана Оригеном [42] и полностью развита великими Каппадокийцами — св. Василием Великим, св. Григорием Богословом и св. Григорием Нисским.
“Поелику начало естественным образом предшествовало тому, что от начала, то повествующий о вещах, получивших бытие во времени, по необходимости всему предпоставил это выражение: в начале сотвори. Было нечто, как вероятно, и прежде сего мира, но сие хотя и постижимо для нашего разумения, однако же не введено в повествование как несоответствующее силам новообучаемых и младенцев разумом. Еще ранее бытия мира было некоторое состояние, приличное премирным силам, превысшее времени, вечное, присно продолжающееся. В нем-то Творец и Зиждитель всяческих совершил создания — мысленный свет, приличный блаженству любящих Господа, разумные и невидимые природы и все украшение умосозерцаемых тварей, превосходящее наше разумение, так что нельзя изобрести для них и наименований… А когда уже стало нужно присоединить к существующему и сей мир — главным образом училище и место образования душ человеческих, а потом и вообще местопребывание для всего подлежащего рождению и разрушению, тогда произведено сродное миру и находящимся в нем животным и растениям преемство времени, всегда поспешающее и протекающее и нигде не прерывающее своего течения”. [43]
4. Предыдущее — последующее как иерархия (сначала епископ, потом пресвитер). При этом приоритет может отдаваться как предыдущему, так и последующему. Исходя из представления о порядке как целесообразной последовательности воплощения замысла, св. Григорий Нисский обосновывает сотворение человека как завершающий этап творения. Поэтому последующее (человек) рассматривается как более значимое, чем предыдущее, а предыдущее — как предвосхищение последующего.
“И все богатство твари, на земле и в море, уже было приготовлено, но еще не было того, кому владеть этим. Ибо не появилось еще в мире существ это великое и досточестное существо, человек. Ведь не подобало начальствующему явиться раньше подначальных, но сперва приготовив царство, затем подобало принять царя. Потому Творец всего приготовил заранее как бы царский чертог будущему царю: им стала земля, и острова, и море, и небо, наподобие крыши утвержденное вокруг всего этого, и всякое богатство было принесено в эти чертоги.” [44]
5. K этим четырем аристотелевым трактовкам св. Иоанн Дамаскин добавляет возможную трактовку предыдущего как причины и действия91, которая будет рассмотрена ниже как отдельный топ.
III. Место (положение).
Посредством этого топа устанавливается расположение предмета мысли в отношении к смежным предметам и к действию. Действие может происходить в определенном физическом или смысловом пространстве и по смыслу ограничено местом поэтому понятие места неразрывно связано с понятием границы.
“Телесное место есть граница объемлющего, которою замыкается то, что объемлется, как например воздух объемлет, тело же объемлется. Но не весь объемлющий воздух есть место тела, которое объемлется, а граница объемлющего воздуха, прикасающаяся к объемлемому телу. И то, что объемлет, вовсе не находится в том, что объемлется.
Есть же и духовное место, где мысленно представляется и где находится духовная и бестелесная природа, где именно она пребывает и действует, и не телесным образом объемлется, но духовным образом. Ибо она не имеет внешнего вида для того, чтобы быть объятою телесным образом.” [45]
Действительно, когда мы имеем в виду так называемые идеальные предметы, то определяем их место как относительное значение: место теории множеств в современной математике означает позицию теории множеств в иерархии математических наук и относительно сродных ей дисциплин.
Топ места имеет большое значение, потому что с ним связана возможность описания. Когда мы описываем какой-нибудь предмет, то изображаем его место по отношению к смежным предметам и взаимное положение его частей. “Описуемо, — указывает далее св. Иоанн Дамаскин, — то, что обнимается местом, временем или пониманием; неописуемо же то, что не обнимается ничем из этого. Следовательно, одно только Божество неописуемо, так как Оно безначально и бесконечно и все объемлет и никаким пониманием не объемлется. Ибо только одно Оно непостижимо и неограниченно, никем не познается, но только Само созерцает Себя Самого. Ангел же ограничивается и временем, ибо он начал свое бытие, и местом, хотя и в духовном смысле, как мы раньше сказали, и непостижимостью. Ибо они некоторым образом знают и природу друг друга, и совершенно ограничиваются Творцом. А тела ограничиваются и началом, и концом, и телесным местом, и постижимостью.” [46]
Рассмотрим пример.
“По твоим словам, те из иконоборцев, что понаглее и позловреднее, полагая мудростию хитроумие, задают вопрос: которая из икон Христа истинная — та, что у римлян, или которую пишут индийцы, или греки, или египтяне — ведь они непохожи друг на друга, и какую бы из них ни объявили истинной, ясно, что остальные будут отвергнуты. Но это их недоумение, а вернее кознодейство, о прекрасное изваяние Православия, можно многими способами отразить и обличить как исполненное великого безумия и злочестия.
Во-первых, можно сказать им, что они сразу же тем самым, с помощью чего решили бороться против иконотворения, даже против воли засвидетельствовали его существование и поклонение [иконам] по всему миру, где есть христианский род. Так что они скорее говорят в пользу того, что пытаются опровергнуть, и уловляются собственными доводами...”. [47]
Контраргумент, так называемый аd hоminеm (к человеку), основан на противопоставлении топа место топу лицо-действие. Разделительное суждение полемического противника (о зависимости изображения от особенностей разных народов, из чего должно следовать, что каждый народ изображает на иконе не Спасителя, а собственный образ) святитель Фотий сводит посредством топа места, через который слова полемического противника включаются в структуру обоснования. Христианский мир повсеместно изображает Спасителя, следовательно, иконопись отражает древнее предание Церкви.
IV. Время.
Посредством этого топа определяется состояние или изменение предмета мысли, но главным образом уместность поступка и его последствия, поскольку всякое движение происходит во времени.
“В обстоятельстве 'когда?', — указывает св. Иоанн Дамаскин, — берется во внимание тоже не время вообще, а его качество, например, в праздник или в простой день, час, месяц или годы и подобное. Итак, позаботься, чтоб все время жизни твоей было непрерывною цепью добрых дел. Но вместе помни, что всему свое время. Есть система выжидания благоприятнейшего времени, в которое дело приносит обильнейший плод.” [48]
Существенным свойством времени являются его противоречивые свойства — необратимость и вместе с тем ритмичность, повторяемость.
“Как и земледельцы несмысленные, пропустившие время удобное, хотя и сеют, но погубляют семя, яко не в то время, когда должно, сеют; так и несмысленные грешники будут некогда искать спасения, но не получат того, яко тогда будет время суда, а не покаяния. Ныне время сеяти, искати, просити, толкати в двери Божия милосердия, когда Бог обещал услышати и помогати, и слушает и помогает. Глаголет бо: “во время благоприятное Я услышал тебя и в день спасения помог тебе. Вот, теперь время благоприятное, вот, теперь день спасения” /2 Кор. 6:2/.” [49]
V. Состояние.
Состоянием называется наличное соотношение качеств или формы предмета, обусловленное его внутренними изменениями или воздействием внешних обстоятельств.
Топ состояния используется для обоснования значимости действия, а также для оценки действия по состоянию деятеля. Если за основу принимается действие, то значимость действия переносится на состояние, если за основу принимается состояние, то на него переносится оценка состояния.
Пример оценки состояния по действию содержится в нижеследующем фрагменте из “Сокровища духовного” святителя Тихона Задонского.
“Видим, что люди, вшедши в баню, омываются от скверн и пороков телесных, и исходят из бани чисти и одеяни в белую рубашку. Тако христиане, вшедши в баню святого крещения, омываются от скверн греховных, очищаются и освящаются, и одеваются пресветлою и предрагою правды Христовой одеждою, яко порфирою царскою; и делаются сынами небеснаго Царя и наследниками небеснаго царствия; и исходят оттуду чисти, святи, праведни, яко Апостол им утешительно глаголет: но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего /1 Кор. 6:11/. Откуда святое крещение называется от Апостола банею возрождения /Тит. 3:5/. Потому тем вновь рождаемся, и погибши спасаемся и обновляемся, очищаемся и омываемся, и делаемся новая тварь о Христе.” [50]
Пример оценки действия по состоянию деятеля можно увидеть в “Слове, в котором Григорий Богослов оправдывает удаление свое в Понт.”
“Мне казалось, что всего лучше, замкнув как бы чувства, отрешившись от плоти и мира, собравшись в самого себя, без крайней нужды не касаясь ни до чего человеческого, беседуя с самим собою и с Богом, жить превыше видимого и носить в себе божественные образы, всегда чистые и несмешанные с земными и обманчивыми напечатлениями, быть и непрестанно делаться истинно чистым зерцалом Бога и божественного, приобретать ко свету свет — к менее ясному лучезарнейший, пожинать уже упованием блага будущего века, сожительствовать с ангелами, и, находясь еще на земле, оставлять землю и быть возносиму Духом горе. Если кто из вас объят сею любовью, то поймет, что говорю, и извинит тогдашнее состояние моего духа. Но слова мои не убедят, может быть, многих, именно всех тех, кому смешным кажется сей род жизни, к которому они не расположены или по собственному неразумию, или потому, что иные проходят его недостойно; подкрепляемые завистью, также злонравием и поползновением многих на худшее, они и хорошее именуют худым, любомудрие называют тщеславием. А от сего непременно погрешают в одном из двух — или делают зло, или не верят добру.” [51]
Святитель Григорий Богослов изображает свое состояние как основание принятого решения и затем строит так называемую деструктивную дилемму — полемический аргумент против своих оппонентов: те, кто понимают это состояние, не осуждают решение, так как сами его пережили, а те, кто его не понимают, либо неразумны как завистливые, либо недостойны как злонравные.
VI. Внешние обстоятельства.
Внешними обстоятельствами называются события и обстановка, сопутствующие факту и совместимые с ним, но которые не являются причиной и действием. Внешние обстоятельства могут благоприятствовать или препятствовать действию и тем самым влиять на характер решения и усилия, необходимые для достижения цели.
“… одного Павла представлю свидетелем моего слова, чтобы из его примера видеть, что значит иметь попечение о душах, и кратковременных ли занятий, малых ли требует сие сведений! А чтобы удобнее сие узнать и понять, послушаем, что говорит о Павле сам Павел.
Не буду говорить об его трудах, бдениях, страхах, злостраданиях от голода, жажды, холода и наготы, о злоумышлениях против него неверных, о противодействии ему верных. Умалчиваю о гонениях, сонмищах, темницах, узах, обвинителях, судилищах, ежедневных и ежечасных смертях, о кошнице, о метаниях камнями, о биениях палками, о странствовании, об опасностях и на суше, и на море, и во глубине морской, о кораблекрушениях, об опасности на реках, об опасностях от разбойников, от сродников, об опасностях между лжебратии, о пропитании трудами рук своих, о бескорыстном благовествовании, о том, как Павел был образцом для ангелов и человеков, когда, стоя между Богом и человеками, за человеков подвизался, и к нему Бог приводил и присоединял народ избранный. Кроме сих внешних подвигов, кто достодолжным образом опишет ежедневную его попечительность, сердоболие о каждом, заботливость о всех церквах, ко всем сострадательность и братолюбие? Претыкался ли кто — и Павел чувствовал немощь. Другой соблазнялся — а Павел приходил в воспламенение… Таков Павел, таков всякий подобный ему духом. Но мы боимся, чтобы в сравнении с ними не быть обезумевшими князьями Цоанскими /Ис. 19:11/ или приставниками пожинающими, или ложно ублажающими народ… Итак, ужели, хотя дело сие так важно и так многотрудно для человека чувствительного и скорбного, хотя оно действительно гниль для костей /Притч. 14:30/ даже для человека с умом, однако опасность не велика и последствия не заслуживают внимания?.” [52]
Святитель Григорий Богослов использует топ внешних обстоятельств как модель для сравнительного аргумента, вывод которого: “Надобно прежде самому очиститься, а потом очищать; умудриться, а потом умудрять; стать светом, потом просвещать; приблизиться к Богу, потом приводить к нему других; освятиться, потом освящать. Руководителю необходимы руки; советнику потребно благоразумие.”[53]
Τоп внешних обстоятельств позволяет дать описательную характеристику личности или действия при построении модели, которая используется в качестве основания различных типов аргументов, в данном случае — сравнительного аргумента к прецеденту.
2. Причинно-следственные топы.
Причинно-следственные топы используются для установления и обоснования причинно-следственных связей между составляющими факта или между фактами.
Причинно-следственные связи могут мыслиться двояким образом: как действующая причина или как конечная причина или цель. B первом случае связь причины и следствия рассматривается как относительно независимая от деятеля, а сам он может включаться в ряд причинно-следственных отношений, выступая в качестве претерпевающей стороны. Во втором случае деятель выключается из причинно-следственных отношений и действия его признаются свободными, а следовательно и ответственными.
B реальной аргументации нередко используются оба вида причины и устанавливается степень связанности и независимости решения.
VII. Причина и следствие.
Топ причины, как указывает Аристотель, “заключается в доказательстве, что что-нибудь есть, если есть его причина, и что чего-нибудь нет, если нет причины; ибо причина и то, чему она служит причиной, сосуществуют, и ничто не существует без причины.” [54]
В топике традиционно выделяются четыре вида причины: “Первая — суть бытия вещи; вторая — то, при наличии чего необходимо есть что-то другое; третья — первое двигавшее; четвертая — то, ради чего.”[55]
В риторике в основном рассматриваются конечная причина — цель, замысел, например, стремление к власти — причина политической деятельности, и действующая причина. Например, холодная погода как причина снега. В первом случае действие представляется вытекающим из свободного решения и потому ответственным, а во втором вынужденным.
“Спустя год и несколько месяцев царь, в бытность свою в Никомидии, заболел. Зная, как неверна человеческая жизнь, он принял здесь дар божественного крещения; а отлагал его до настоящего времени потому, что хотел удостоиться этого в реке Иордане. Наследниками своего царства оставил он трех сыновей: Константина, Констанция и Константа, по летам самого младшего. Повелел также, чтобы великий Афанасий возвратился в Александрию, и это повеление дал в присутствии Евсевия, который всячески стремился внушить ему противное…
Да не удивляется никто, что обманываемый царь ссылал в ссылку великих мужей: он верил архиереям, которые хотя скрывали свое лукавство, однако ж имели все наружные достоинства и тем вводили его в заблуждение. Знающим Священное Писание известно, что и божественный пророк Давид был также обманут; и обманул его не архиерей, а домашний и негодный раб, — разумею Сиву, который налгал царю на Мемфивосфея и за то получил его поле. Впрочем, я это говорю не в обвинение пророка, а для того, чтобы защитить царя, показать слабость человеческого естества и научить, что не должно слушать только обвинителей, хотя бы они были и очень достойны веры, но одно ухо надобно оставлять и для обвиняемого.” [56]
Наветы ариан рассматриваются как действующая побудительная причина преследований царем Константином Великим св. Афанасия Александрийского, поэтому действия царя оцениваются как вынужденные, что уменьшает ответственность Константина и переносит ее на другие лица, оказавшиеся причиной гонений на св. Афанасия. Решение же царя Константина принять святое крещение, как и наветы Евсевия, представлены с точки зрения конечной причины, которая повышает ценность деяния, соответственно, в положительном или отрицательном смысле.
VIII. Условие.
Это обстоятельство или совокупность обстоятельств, без которых действие не может осуществиться или может не осуществиться.
Условное суждение (если… то) имеет значение потенциального отрицания в отличие от топа причины, предполагающего утвердительное суждение (потому что).
“Зло есть тление и смерть. Тогда зло, если для других оно зло, а для себя добро, составляет само себя, и не всецело есть зло — ибо составляет само себя и постольку не есть зло. Если же всецело зло, то и для себя зло, и самоуничтожается и не существует.
Если же и в тлении одних происходит возникновение других, то не тление причина возникновения, но благо из-за преизбытка благости даже из тления одного соделывает возникновение другого. Ибо вещество, подчиненное Благу, сотворенное им, благо — ведь Он в начале привел все из не сущего в сущее.” [57]
Топ условия используется в обосновании положений, связанных с причинно-следственными отношениями, когда по наличию причины устанавливается следствие, и по следствию — причина; в совещательной аргументации — когда рассматриваются возможные следствия решения, условия и обстоятельства согласия; в опровержении — как инструмент приведения к абсурду (как в примере).
Модально-оценочные топы
Поскольку человека оценивают по деяниям и словам, содержание или образ действия дают основание характеристики личности и прогноза ее последующего поведения в различных ситуациях.
IX. Лицо — поступок.
Через отношение лица и действия определяются конкретные свойства лица и свойства действия, связанные с его значимостью и степенью ответственности деятеля.
Личность человека не исчерпывается внешними действиями, человек имеет и свою внутреннюю историю — историю души. И тем не менее лицо и действие соотносительны: поступок приобретает определенность в отношении к лицу, его совершившему, а личность проявляет себя не иначе, как в словах и поступках. Св. Иоанн Дамаскин следующим образом определяет этот топ:
“Лицо есть то, что в своих действиях и свойствах обнаруживается ясным и определенным образом, отличным от способа обнаружения однородных существ. Например, Гавриил, беседуя с Пресвятой Богородицей, был одним из ангелов, но непосредственно беседовал с ней только он один, отличаясь от единосущных с ним ангелов присутствием в определенном месте и тем, что он беседовал. И Павел, когда он держал речь на лестнице, был одним из числа людей, но своими свойствами и действиями он выделяется извсех других людей.” [58]
Рассмотрим пример использования топа в аргументации.
“В Антиохии после преемника Флакиллова Стефана, который изгнан был из церкви, предстательство получил Леонтий… Будучи заражен арианскою ересью, он старался скрывать свою болезнь. Видя, что духовенство и прочий народ делятся надвое, что одни в славословии перед словом “Сын” произносят союз, а другие перед тем же словом произносят предлог “во,” [59] он произносил славословие шепотом, так что стоявшие и подле него могли слышать только слова “во веки веков.” Впрочем, если бы лукавство его души не обнаруживало ничего другого, можно было бы еще сказать, что он придумал такую хитрость, заботясь о поддержании единомыслия в народе. Но так как вымышляемо было множество жестокостей против исповедников истины, а люди, причастные нечестию, удостаивались всевозможного его попечения, то явно было, что он скрывал свою заразу, только боясь народа и Констанция, который сильно грозил дерзающим называть Сына неподобным. Итак, образ его мыслей обнаружился его делами: кто следовал догматам апостольским, тот нисколько не пользовался его попечением и не удостаивался рукоположения; а последователи ариева безумия имели перед ним самое великое дерзновение и возводимы были по степеням священнослужения.”[60]
Для характеристики лица по поступкам отбирается не одно какое-либо действие, но группа взаимосвязанных действий или проявлений личности, которые не могут быть случайными и рассматриваться в отношении общей цели или намерения. В таком случае на лицо переносится оценка поступков и ему приписываются соответствующие свойства — хитрость, лицемерие, недоброжелательность, несправедливость, жестокость, трусость, — которые связываются с тем образом мыслей, который подвергается критике, в данном случае с арианством Леонтия. Положительная характеристика лица по поступкам и поступков по лицу строится аналогичным образом.
В нижеследующем примере из защитительной речи адвоката Н. П. Шубинского по делу крестьянина Киселева на основе оценки действий дается положительная оценка лица, а затем на основе положительной оценки лица характеризуется деяние:
“Попытаемся же, с другой стороны, уяснить себе вопрос: что такое наказание? Какие цели преследует оно? Первое — удовлетворить общественному негодованию против преступника. Но разве здесь можно говорить о нем? Припомните слова Ивана Киселева: “Когда народ узнал о событии, он хлынул не в дом, где лежала покойная, а к дому, где был обвиняемый, и, окружив его, все плакали навзрыд.” Второе — подвергнуть преступника мукам. Но разве он мало их вынес за годы своей жизни с покойной, да и теперь, когда события разбили его семейную, личную, общественную жизнь? И третье — осуждают, чтобы оградить общество от злого человека. Таков ли он? Вглядитесь со вниманием — похож ли он на злодея? События еще не делают человека таковым. Есть незабвенные слова, сказанные знаменитым ученым Фейербахом: “На убийство в состоянии душевного возбуждения способны и благородные характеры.” А о Киселеве все говорят: “честный, трезвый, преданный заботам и трудам человек.” Если такой человек срывается в пропасть, не хочется верить, что это — неразрешимая вина его....”[61]
Поведение Киселева до события, о котором идет речь, оценивается по свидетельским показаниям как совокупность проявлений личности, характеризующих ее нравственные достоинства, поэтому обсуждаемое действие (убийство) рассматривается как случайное и не характерное для подсудимого действие. Из этого следует вывод о бессмысленности уголовного наказания, цели которого связываются с личностью, а не с поступком и представляются как несовместимые именно со свойствами личности. Защитник строит разделительный аргумент, представляя отдельно каждую из возможных целей наказания как несовместимую с нравственными свойствами личности Киселева, а обобщение строит на основе общей оценки (“такой человек”).
X. Образ действия.
Представляет собой содержательную характеристику действия, связанную со свойствами действующего лица.
По образу действия дается характеристика сущности или возможностей деятеля (присущее действие) или его оценка (хорошо, плохо, правильно, неправильно и т. п.), а также для сопоставления деятелей по действиям или действий по деятелям.
Пример использования топа “образ действия” для характеристики сущности:
“Ни один мыслящий не согласится, по словам премудрого Кирилла, с тем, чтобы инородные и иноприродные (существа) имели одно и то же действие; но, как существо или природа у них различного порядка, то они должны обнаружить и различное действие.” [62]
Сущность, по мысли Святых Отцев Шестого Вселенского Собора и императора Константина IV, непосредственно определяет образ действия и открывается по образу действия. Поэтому однородность и разнородность действия определяют однородность или разнородность сущности деятеля.
Пример использования топа “образ действия” для оценки:
“Писание не упраздняет того, что дано нам Богом для употребления, но только обуздывает неумеренность и исправляет безрассудство. Оно не запрещает есть, рожать детей, иметь деньги и правильно использовать их, но запрещает чревоугодничать, прелюбодействовать и так далее. Не запрещает думать об этих вещах (ибо они для этого и сотворены), но запрещает думать страстно.” [63]
B приведенном фрагменте из творений преп. Максима Исповедника, как и во многих других святоотеческих творениях, дозволенное противопоставляется греховному по образу действия: умеренности и неумеренности, разумности и безрассудству, страстности и бесстрастности.
B нижеследующем примере из “Гомилий” св. Григория Паламы на образе действия строится сравнительный аргумент об ответственности. При этом сходный образ действия в сравнении богача из притчи о Лазаре с христианином связывается с ценностью деяния: деяние христианина при том же образе действия оказывается неизмеримо более ценным в положительном и отрицательном смысле, чем деяние ветхозаветного Лазаря.
“Братья, богач оный, имея Моисея и пророков, из которых никто не восстал из мертвых, полагал, конечно, что имеет некое извинение; а мы вместе с ними слышим и Восставшего ради нас из мертвых, Который говорит: "Не собирайте себе сокровищ на земле, … а собирайте себе сокровища на небе" /Мф. 6:19-20/. "Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся" /Мф. 5:42/. "Подавайте милостыню из того, что у вас есть, и все будет у вас чисто" /Лк. 11:41/. А если кто начнет есть и пить с пьяницами, будет жесток к бедным и скуп, то придет, говорится, Господь в день, в который он не ожидает, и в час, в который не думает, и рассечет его и подвергнет его одной участи с неверными /Мф. 24:49-51/. [64] И так как не останется нам никакого извинения, то поелику жизнь человека не зависит от изобилия его имения /Лк. 12:15/, [65] пусть имеющий нечто излишне подает неимущим, через это включив себя в сонм спасаемых отца Авраама; а нуждающиеся пусть подражают мужеству Лазаря, терпением своим спасая души свои /Лк. 21:19/ [66] и в смирении напоминая себе о тех недрах Авраамовых, от которых удалены всякая болезнь, печаль и воздыхание /Апок. 21:4/, [67] а пребывают в них радость и веселие и мир божественный и нескончаемый /Апок. 21:7/ [68] Ибо для того Христос открыл нам через эту притчу о тамошнем состоянии, чтобы нас, улучшенных покаянием, избавить от уготованных наказаний и удостоить вечных радостей. Если же мы не соделаем себя лучшими чрез покаяние, то весьма нужно опасаться, не умножим ли себе и мучений. Ибо, говорит «раб же тот, который знал волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много» /Лк. 12:47/.” [69]
Образ действия, как таковой, может быть осознанным и намеренным в различной степени. Степень свободы и осознанности действия при выборе образа действия определяет ответственность деятеля.
--PAGE_BREAK--
[27] Св. Григорий Богослов. Слово 5, второе обличительное слово на царя Юлиана. Собрание творений в 2-х томах. Том 1. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1994. С. 142.
[28] Порфирий (ок. 233 — ок. 300) — греческий философ-неоплатоник, ученик Плотина; автор ряда антихристианских сочинений и “Введения” в “Категории” Аристотеля, которое было переведено на латинский язык Боэцием и впоследствии сильно повлияло на развитие схоластической логики.
[29] Сочинение Юлиана “Мисопогон” — ненавистник бороды, написанное против антиохян, которые смеялись над длинной и неопрятной Юлиановой бородою (прим. переводчика).
[30] Св. Григорий Богослов. Там же. С. 144-145.
[31] Аристотель. Категории. Сочинения в 4-х томах. Т. 2. М., 1978. С. 86-87.
[32] Аристотель. Метафизика. Сочинения в четырех томах. Т. 1. М., 1976. С. 307.
[33] Ификрат — афинский военачальник первой половины IV в. до Р.Х. Снабдив легковооруженных воинов длинными мечами и ударными копьями, одержал победы над спартанскими гоплитами (тяжеловооруженными воинами).
[34] Гармодий — сообщник афинского тираноубийцы Аристогитона. В 514 г. Гармодий и Аристогитон напали на тиранов Гиппарха и Гиппия, убив Гиппарха, после чего Гармодий был изрублен телохранителями тирана; Аристогитон пытался бежать, но был пойман и казнен. В Афинах они считались героями и потомки их пользовались особым почетом.
[35] Аристотель. Риторика. В кн.: “Античные риторики.” М., 1978. С. 113.
[36] Аристотель. Топика. Соч. в 4-х томах. Т. 2. М., 1978. С. 397.
[37] Св. Василий Великий. Там же. С. 3.
[38] В логике высказываний отношение импликации является ложным само по себе только в случае ложности консеквента (т.е. следствия из условия); действительно, утверждение “если человек (антецедент), то животное (консеквент)” (А®В) будет ложным только в случае, если ложно В (консеквент), а в остальных случаях — истинным. Так, истинным будет суждение: “Если Солнце вращается вокруг Земли, то происходит смена дня и ночи,” независимо от того, что вокруг чего вращается в астрономическом смысле.
[39] Св. Иоанн Дамаскин. Диалектика, или философские главы. С. 97.
[40] Св. Василий Великий. Там же. С. 31-32.
[41] В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть.
[42] См. проф. Спасский А. А. История догматических движений в эпоху Вселенских Соборов. Сергиев Посад, 1914. С. 89 и далее.
[43] Св. Василий Великий. Беседы на Шестоднев. Творения. Часть I. М., 1845. С.7-8.
[44] Св. Григорий Нисский. Об устроении человека. СПб., “Ахіоmа,” 1996. С. 12-13.
[45] Св. Иоанн Дамаскин. Цит. соч. С. 36-37.
[46] Св. Иоанн Дамаскин. Цит. соч. С. 38.
[47] Святитель Фотий. Амфилохии. Альфа и Омега. №4 (18). М, 1998. С. 83.
[48] Святитель Феофан Затворник. Цит соч. С. 112.
[49] Святитель Феофан Затворник. Цит соч. С. 112.
[50] Св. Тихон Задонский. Творения. Сокровище духовное. М., “Русский духовный центр,” 1994. С. 274.
[51] Св. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 25-26.
[52] Св. Григорий Богослов. Слово 3, в котором Григорий Богослов оправдывает свое удаление в Понт. Собрание творений в 2-х томах. Т. 1. Троице-Сергиева лавра, 1994. С. 43-44.
[53] Св. Григорий Богослов. Там же. С. 50.
[54] Аристотель. Риторика. Античные риторики. С. 118.
[55] Аристотель. Вторая аналитика. Соч. Т. 2. М., 1978. С. 328.
[56] Феодорит епископ Кирский. Церковная история. М., 1993. С. 72-73.
[57] Преп. Иоанн Дамаскин. Против манихеев. Творения. Христологические и полемические трактаты. М., “Мартис”, 1997. С. 56.
[58] Св. Иоанн Дамаскин. Философские главы. С. 79.
[59] См. Спасский А. История догматических движений в эпоху Вселенских Соборов. Сергиев Посад, 1914. С. 315-323; Карташев А. B. Вселенские Соборы. М., “Республика,” 1994, С. 63-72.
[60] Феодорит епископ Кирский. Церковная история. М., “Росмэн,” 1993. С. 104-105.
[61] См. Тема 4. Политическая и судебная речь.
[62] Эдикт благочестивейшего и христолюбивого императора Константина… Деяния Вселенских Соборов. Собор Константинопольский 3-й; Вселенский шестый. Т. 4. СПб., 1996. С. 253.
[63] Преп. Максим Исповедник. Главы о любви. Творения. Книга I. М., “Мартис,” 1993.
[64] и начнет бить товарищей своих и есть и пить с пьяницами, — то придет господин раба того в день, в который он не ожидает, и в час, в который не думает, и рассечет его, и подвергнет его одной участи с лицемерами; там будет плач и скрежет зубов.
[65] При этом сказал им: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения.
[66] терпением вашим спасайте души ваши.
[67] И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.
[68] Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном.
[69] Св. Григорий Палама. Беседы. Часть 2. М., “Паломник,” 1993. С. 190.
3. Расположение.
Понятие расположения.
Расположением называется раздел риторики, в котором рассматриваются приемы построения завершенного высказывания.
Построение высказывания определяется его коммуникативной целесообразностью, содержательным единством и смысловой завершенностью.
• Коммуникативная целесообразность высказывания означает, что в его строении отражаются отношения между адресатом (отправителем), адресантом (получателем) и решаемой проблемой.
• Содержательное единство высказывания означает, что главная его мысль, тема, развернута в последовательный ряд взаимосвязанных мыслей.
• Смысловая завершенность высказывания означает, что цель, ради которой высказывание создается и адресуется аудитории, достигнута применением необходимых и достаточных словесных средств.
Членение высказывания с точки зрения получателя.
Задача начала речи состоит в установлении контакта между ее участниками. Получатель стремится составить представление об отправителе исходя из своих целей и интересов и уясняет себе, насколько значим предмет речи и в какой мере отправитель заслуживает внимания и доверия. Отправитель, со своей стороны, стремится привлечь внимание, вызвать интерес к теме, указать получателю ценность содержания речи и снискать его доверие.
Когда контакт установлен, получатель переключает внимание на содержание высказывания, стремясь уяснить себе мысли отправителя и оценить их, руководствуясь представлением об отправителе, которое может меняться в ходе речи. Отправитель стремится ясно, убедительно и наглядно высказать и обосновать свои мысли и предложения. В диалоге та же задача решается всеми участниками общения, которые попеременно выступают в роли отправителей и получателей речи, обсуждая проблему.
Когда проблема в достаточной мере рассмотрена или обсуждена, получатель речи обращает внимание на решение, которое надлежит принять, или на действие, которое надлежит совершить, а отправитель стремится побудить получателя к такому решению или действию, мобилизуя его волю и чувства. В диалогической речи такая мысль-воление формируется совместными словами и действиями участников диалога.
Таким образом, в завершенном высказывании выделяются: начало, связанное преимущественно с отношением отправителя и получателя речи — этосом; середина, связанная с оценкой получателем отношения отправителя к содержанию речи — логосом; завершение, связанное с эмоционально-волевым отношением получателя к решению — пафосом.
Членение речи с точки зрения отправителя.
Форма произведения слова с точки зрения отправителя связана с понятием диалогизма. В реальности диалог и монолог взаимосвязаны: диалог распадается на части, представляющие собой относительно завершенные реплики-высказывания или группы тесно связанных реплик, например, вопросо-ответов. Монолог включает в себя смысловые элементы, которые имитируют реплики диалога, потому что речь воспринимается и понимается порциями, и от отправителя требуется, чтобы он членил речь в соответствии со способностью получателя ее воспринимать.
Существенная особенность монологической речи состоит в том, что отправитель управляет ее восприятием, выделяя в монологическом высказывании порции-сегменты различного размера и строения и располагая их в целесообразную последовательность. При этом он может использовать различные речевые тактики, предполагающие большую или меньшую активность и самостоятельность восприятия речи получателем, приближая строение высказывания к диалогической речи или изображая диалог в монологическом высказывании.
Имитация диалога в монологической речи, при которой смысловые фрагменты высказывания воспроизводят свойства различных типов реплик диалога, называется диалогизмом или диалогичностью.
Главные средства диалогизма — вопросо-ответ, несобственная речь, сообщение, побуждение, обращение.
Членение высказывания с точки зрения содержания.
Форма словесного произведения не сводится к его коммуникативному членению — монологическая речь сложнее и содержательнее диалогической: словесность, то есть культура языка, включает монологические высказывания, поскольку произведение слова хранится и воспроизводится в виде монолога.
Произведение выделяет в себе содержательные части, которые представляют собой словесное изображение ходов мысли — смысловых конструкций. Предмет мысли можно определить, описать, о событии можно повествовать, саму мысль можно растолковать в объяснении, а правомерность или истинность ее можно доказать или обосновать врассуждении.
Смысловые фрагменты высказывания, воспроизводящие способы представления предмета речи в мысли, называются композиционно-речевыми конструкциями.
Главные композиционно-речевые конструкции — повествование, описание, объяснение, рассуждение, побуждение.
Коммуникативная целесообразность, содержательное единство и смысловая завершенность проявляются в единораздельности, или форме высказывания, которая и делает его произведением слова.
Форма произведения слова.
В произведении слова выделяются относительно самостоятельные взаимосвязанные части, каждая из которых служит для решения определенной задачи и вызывает явный словесный или внутренний ответ аудитории таким образом, что последовательное согласие аудитории с мыслями, выраженными в частях высказывания, приводит к согласию с его главным положением. Формой произведения слова называется состав, строение, соотношение и последовательность частей, которые позволяют понимать его и делают сопоставимым с другими словесными произведениями.
Форма произведения слова предполагает его членимость на так называемые части высказывания: (1) вступление, (2) положение, (3) разделение, (4) изложение, (5) подтверждение, (6) опровержение, (7) обобщение (рекапитуляцию), (8)побуждение. Из них только вступление и побуждение естественно связаны с началом и завершением высказывания; положение остальных частей может быть различным.
Элементы расположения.
1. Вступление.
Главная задача вступления — выражение этических отношений ритора к аудитории, определение места данной речи в ряду других и значения темы для аудитории.
B слове о Московском университете святитель Филарет говорит о причине своего выступления, о значении Московского университета, но главное — об уместности избранной темы и о значении поставленной проблемы.
Во вступлении проявляются так называемые ораторские нравы — этические свойства, на основе которых устанавливается взаимное доверие между ритором и аудиторией: честность, скромность, доброжелательность, предусмотрительность.
Проявление и правильное выражение ораторских нравов во вступлении имеет большое значение: если ритор недостаточно ясно или недостаточно тактично представит аудитории свое отношение к ней и к предмету речи, то последующая установка аудитории будет не просто критической, но отрицательной.
Вступление решает следующие задачи:
• привлечь внимание аудитории к ритору и предмету речи;
• вызвать интерес к проблеме;
• установить главные общие места речи, приемлемые для аудитории и ритора;
• установить доверие между ритором и аудиторией — создать благоприятное отношение к тем предложениям, которые ритор выдвинет, и к той аргументации, которую он применит.
В обычном вступлениирешаются только перечисленные задачи. Помимо обычного вступления иногда используются особые формы вступления, которые связаны с более сложными отношениями между ритором и аудиторией.
Вступление с ораторской предосторожностью.
Применяется, когда аудитория настроена отрицательно к позиции ритора: например, если в речи предлагается принять закон или решение, против которых аудитория выступала или которые, по мнению аудитории, несовместимы с ее интересами.
Вступление с ораторской предосторожностью можно видеть в речи П.А.Столыпина “О морской обороне,” произнесенной в Государственной Думе 24 мая 1908 года.
“После всего что было тут сказано о морской смете, вы поймете, господа, то тяжелое чувство безнадежности отстоять испрашиваемые на постройку броненосцев кредиты, с которым я приступаю к тяжелой обязанности защищать почти безнадежное, почти проигранное дело. Вы спросите меня: почему же правительство не преклонится перед неизбежностью, почему не присоединится к большинству Государственной Думы, почему не откажется от кредитов?
Ведь для всех очевидно, что отрицательное отношение большинства Государственной Думы не имеет основанием какие-нибудь противогосударственные побуждения; этим отказом большинство Государственной Думы хотело бы дать толчок морскому ведомству, хотело бы раз навсегда положить конец злоупотреблениям, хотело бы установить грань между прошлым и настоящим. Отказ Государственной Думы должен был бы, по мнению большинства Думы, стать поворотным пунктом в истории русского флота; это должна быть та точка, которую русское народное представительство желало бы поставить под главой о Цусиме для того, чтобы начать новую главу, страницы которой должны быть страницами честного, упорного труда, страницами воссоздания морской славы России.
Поэтому, господа, может стать непонятным упорство правительства: ведь слишком неблагодарное дело отстаивать сущеcтвующие порядки и слишком, может быть, недобросовестное дело убеждать кого-либо в том, что все обстоит благополучно. Вот, господа, те мысли или приблизительно те мысли, которые должны были возникнуть у многих из вас; и если, несмотря на это, я считаю своим долгом высказаться перед вами, то для вас, конечно, будет понятно, что побудительной причиной к этому является вовсе не ведомственное упрямство, а основания иного, высшего порядка.
Мне, может быть, хотя и в слабой мере, поможет то обстоятельство, что, кроме, конечно, принципиально оппозиционных партий, которые всегда и во всем будут противостоять предложениям правительства, остальные партии не совершенно единодушны в этом не столь простом деле, и среди них есть еще лица, которые не поддались, быть может, чувству самовнушения, которому подпало большинство Государственной Думы. Это дает мне надежду если не изменить уже предрешенное мнение Государственной Думы, то доказать, что может существовать в этом деле и другое мнение, другой взгляд, и что это взгляд не безумен и не преступен.” [1]
Вступление с ораторской предосторожностью строится следующим образом:
• Ритор присоединяется к эмоциональной оценке проблемы аудиторией и высказывает огорчение тем, что ему приходится выступать в столь сложных обстоятельствах.
• Ритор устанавливает топы, в основном нравственного характера, но также и специальные, связанные с технической стороной вопроса, которые объединяют его с аудиторией (в примере — патриотические чувства и стремление к благу отечества, ответственность за общее дело); эти общие места представляются как наиболее значимые.
• Ритор высказывает понимание позиции аудитории и уважение к ней, но при этом указывает на чувство долга и необходимость, которые побуждают его отстаивать свою позицию.
• Ритор представляет позицию аудитории как коллективную и вызванную естественной эмоцией (чувство внушения), но не как самостоятельную, продуманную и трезвую, что не утверждается прямо, но подразумевается.
• Ритор стремится показать, что аудитория в своих подходах к проблеме неоднородна, и находит те пункты, в которых можно разделить аудиторию.
• Мнению аудитории, основанному на эмоции, ритор противопоставляет необходимость трезвого, всестороннего и самостоятельного анализа проблемы, руководствуясь теми общими местами, которые объединяют ритора с аудиторией. Тем самым он отвлекает аудиторию от коллективной эмоции, максимально разделяет ее и начинает организовывать группу своих сторонников, сочувствующих и готовых, по крайней мере, выслушать и оценить его аргументы.
• Общие с аудиторией позиции ритор противопоставляет расхождениям как существенно менее важным.
• После вступления с ораторской предосторожностью рекомендуется сразу переходить к аналитической технической аргументации — доказательствам, которые требуют внимания и понижают эмоцию.
Вступление с ораторской предосторожностью обычно бывает более пространным, чем обычное вступление, потому что вступительной частью речи ритор успокаивает аудиторию и достигает более тесного речевого и эмоционального контакта с ней.
Вступление еx аbruрtо.
Этот тип вступления применяется, когда аудитория сильно возбуждена, и ритору нужно успокоить ее, прежде чем перейти к изложению проблемы. Главная задача вступления еx аbruрtо — добиться внимания аудитории и сохранить единодушие с ней на протяжении всей речи.
Классический пример вступления еx аbruрtо — начало первой речи Цицерона против Катилины.
“Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни присутствие всех честных людей, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседания сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт? Кто из нас, по твоему мнению, не знает, что делал ты последней, что предыдущей ночью, где ты был, кого сзывал, какое решение принял? О, времена! О, нравы! Сенат все это понимает, консул видит, а этот человек все еще жив.” [2]
Смысл вступления еx аbruрtо в том, что оратор не пытается переломить эмоцию аудитории, но, наоборот, присоединяется к ней и еще возбуждает ее, делая это до тех пор, пока эмоция не достигнет предела и тем самым не разрядится. Иногда в этот переломный момент оратор стимулирует аудиторию к совместному действию, например, к пению гимна, скандированию лозунгов и т. п. После этого оратор переходит к основной части речи, поддерживая, однако, достаточно высокий уровень эмоционального напряжения.
Технически такое вступление, как это видно из примера, концентрирует внимание на полемическом противнике. Оратор обращается к нему, использует фигуры диалогизма (обращения, вопросы, указания, воззвания, заимословие) с тем, чтобы эти диалогические приемы стали собственными словами аудитории.
Вступление еx аbmрtо требует от оратора хорошей техники и самообладания, умения говорить с аудиторией ее языком и способности поддерживать высокий уровень эмоции на протяжении всей, часто весьма пространной, речи.
Общие рекомендации.
§ Следует отнестись к вступлению с особым вниманием, так как от него зависит последующий успех речи.
§ Важно обратить внимание на ораторские нравы: честность, скромность, доброжелательность, предусмотрительность, не навязывая, однако, себя аудитории: ритор именно проявляет эти качества, а не говорит о них.
§ Вступление должно быть умеренно эмоциональным, оратор входит в речь постепенно; если речь начата слишком энергично, то эмоции аудитории будут угасать по ходу речи, а сам ритор быстро устанет и не сможет долго удерживать на пряженный строй речи.
§ Вступление должно быть максимально кратким, затянутое вступление приводит к тому, что ритор и аудитория утрачивают представление об основном содержании речи.
§ Следует избегать посторонних источников вступления, всякого рода историй, примеров из жизни ритора, анекдотов и подобного: вступление не должно отвлекать аудиторию от главного содержания речи и должно быть связано с ее основным положением.
§ Вступление произносится или читается первым, а сочиняется в последнюю очередь; только составив и подготовив речь, следует обратиться к вступлению.
§ Приступая к публичному выступлению, оратор всегда сталкивается с более или менее неожиданной ситуацией, и заранее подготовленное, а тем более написанное, вступление может ему повредить.
§ Стиль вступления должен быть простым, не следует употреблять незнакомые аудитории, ученые, труднопроизносимые слова и сложные конструкции; во вступлении оратор использует язык аудитории, но при этом ни в коем случае не прибегает к низким, грубым, нелитературным словам и выражениям.
2. Предложение.
Предложение (теза) представляет собой тщательно сформулированное применительно к обстановке, строению, конкретной композиции произведения главную мысль — тему (см. раздел Изобретение).
В отличие от этой главной мысли, само наименование — предложение —подразумевает решение, которое предлагается на рассмотрение аудитории. Предложение остается главной мыслью, которая развертывается в текст высказывания, обосновывается и воспроизводится во всех его частях.
Предложение обычно находится в начале высказывания: либо непосредственно после вступления, либо после разделения предмета, либо после изложения (как в речи святителя Филарета), либо даже после опровержения, особенно когда опровержение помещается в начале речи. Иногда предложение помещается в конце речи, статьи или книги и совпадает с выводом.
Что касается построения предложения, то ономожет быть простым по форме: “… вы делом исповедуете, что Христос есть Божия премудростъ поучающая u Он же естъ предмет поучающей премудрости — истина: что Господь дает премудрость наставляющим, u от лица Его познание u разум в наставляемых” (Притч. 2:6).
Предложение может быть и развернутым, то есть содержать в себе некоторое обоснование, которое называется положением: “… цель у правительства вполне определенна: правительство желает поднять крестьянское хозяйство, оно желает видеть крестьянина богатым, достаточным, так как где достаток, там, конечно, u просвещение, там u настоящая свобода. Но для этого необходимо дать возможность способному, трудолюбивому крестьянину, то есть соли земли русской, освободиться от тех теперешних условий жизни, в которых он в настоящее время находится. Надо дать ему возможность укрепить за собой плоды трудов своих u представить их в неотъемлемую собственность.”[3]
П.А.Столыпин здесь использует не только развернутое, но и разорванное предложение, части которого разделены вставной конструкцией: сначала дается положение, которое развертывается вставной частью, а затем — собственно предложение.
Общие рекомендации.
Предложение должно быть:
§ максимально простым по форме;
§ понятным;
§ завершенным грамматически и по смыслу;
§ воспроизводимым;
§ новым;
§ спорным;
§ этически приемлемым для аудитории;
§ реалистичным (осуществимым силами аудитории).
3. Разделение.
Разделение представляет собой перечисление и наименование в последовательном порядке составляющих содержания всего произведения или его части: видов родового понятия, частей целого, свойств или признаков, последовательности событий, аспектов проблемы.
Состав и последовательность частей разделения поэтому организуют весь текст или его часть. Но значение разделения не сводится к его непосредственному использованию в тексте: разделение является важнейшим инструментом расположения как такового, и работа над расположением начинается с построения разделения, поскольку композиционные части речи в своем составе, соотношении и порядке следования должны быть ясно и отчетливо поняты самим ритором.
В хорошо построенном произведении разделение, даже если оно не представлено в явном виде, заметно по последовательности и четкости композиции.
Разделение как часть высказывания рекомендуется лишь в тех случаях, когда создаваемое произведение пространно, содержательно сложно или если автору нужно особо выделить составные части содержания. Так, полезно строить разделение в лекции, в учебнике, в полемической статье, в судебной речи, в докладе, в послании и т. п.
Существуют три основных вида разделения: (1) предмета речи, то есть понятия, лежащего в основании предложения; (2)содержания произведения, то есть тех вопросов, которые излагаются в нем; (3)полемической позиции, то есть предмета полемики.
Разделение предмета речиосновано на делении понятия и подчиняется соответствующим логическим правилам.
“Переходя к вопросу о том, в чем же состоит подготовка пастыря к его будущей деятельности, сразу же надо расчленить эту тему на: 1) подготовку духовную, 2) подготовку интеллектуальную и 3) подготовку внешнюю.”[4]
Разделение содержанияосновано на составе излагаемых тем или вопросов, поэтому оно зависит от внешних причин, например, от дидактических требований, степени ясности или значимости частей разделения, задач построения системы аргументации.
“Чтобы изучить историческое явление, нужно прочитать известие о нем в письменных памятниках. А для правильного отношения к этим памятникам нужно знать целый ряд наук, смотря по тому, к какому роду памятники относятся. При пользовании документами нужна архивистика; если мы имеем дело с печатями, понадобится сфрагистика; если известие написано на камне, нужна эпиграфика; если мы пользуемся монетами, необходима нумизматика. Наиболее же необходимыми для историка являются палеография, филология, география и хронология. Вообще, вспомогательные науки, содействуя выполнению критической задачи, а) выясняют, можно ли по внешнему виду принять памятник за то, за что его выдают, б) помогают прочитать его, в) правильно понять его, г) определить положение в пространстве и времени.”[5]
Полемическое разделениеосновано на содержании того произведения или позиции, которые рассматриваются ритором, и от тех вопросов, которые он выделяет в качестве предмета полемики, но также и от соображений убедительности критики.
“Есть два основных соблазна о Церкви, к которым можно применить имена двух христологических ересей: монофизитства и несторианства.
Экклезиологические монофизиты желают только хранить Истину и умерщвляют церковную икономию, ту многообразную и всегда различную в зависимости от времени и места деятельность Церкви, посредством которой Она питает мир. Экклезиологические несториане ради икономии готовы забыть о неизменной полноте Истины, обитающей в Церкви, и, вместо того чтобы оплодотворять ею мир, начинают искать их во вне, в человеческом творчестве (философском, художественном, социальном и т.д.) питания для Церкви. Первые забывают, что Церковь хранит божественные сокровища ради спасения мира; вторые перестают видеть, что источник жизни и ведения Церкви не мир, а Дух Святый.” [6]
Общие рекомендации.
Разделение:
§ является основой расположения;
§ используется в пространных произведениях или в произведениях сложного содержания;
§ рекомендуется в официальных докладах, академических лекциях, судебных речах;
§ помещается в начале произведения или его части;
§ состав и последовательность членов деления отражаются в построении текста произведения или его части.
4. Изложение.
Изложение — часть высказывания, назначение которого состоит в представлении фактического материала.
Самыми сильными доводами являются факты, поэтому изложение занимает особое место в композиции произведения.
Главное правило расположения изложений состоит в том, что чем более значительными и неоспоримыми представляются факты, тем ближе к началу речи помещается изложение. Если же излагаемые факты подлежат обсуждению с точки зрения их значимости или достоверности, то и само изложение помещается после предложения или разделения.
• Во-первых, изложение строится в формах повествования, описания и объяснения.
• Во-вторых, последовательность изложения отражает структуру индуктивного или дедуктивного умозаключения, причем оба способа могут сочетаться.
• В-третьих, в построении изложения особую роль играет выбор слов и речевых приемов, создающих диалогизм речи и отражающих отношение говорящего к сообщаемым фактам.
Повествование.
Словесное изображение последовательности взаимосвязанных событий, составляющих конкретный факт.
Предмет повествования — действие, поэтому сказуемое и зависимые от него члены предложения (дополнения и обстоятельства), смысловые и грамматические связи между ними и образуют смысловую конструкцию повествования.
Поскольку повествование развертывает предикат высказывания, грамматические категории глагола — лицо, время, вид, число, наклонение, залог и грамматические категории обстоятельства (время, место, образ действия, цель, условие) получают преимущественное значение. Связь между предложениями и их частями достигается за счет специальных лексических средств (слов, указывающих на смысловую связь следования, одновременности, причины, уступки, условия и т.д.) и лексико-грамматических средств (согласования видов, времен и наклонений глагола).
Повествование строится от первого или непервого лица, в нем через грамматические категории наклонения и залога выражается отношение говорящего к предмету речи, последовательная связь предшествования, одновременности и последовательности, завершенности и незавершенности, реальности и возможности действия. Эти грамматические и лексические отношения и связи в тексте создают единство, ясность и достоверность повествования.
Но, помимо составляющих словесную ткань повествования лексико-грамматических связей, существует еще и общая конструкция повествовательного текста, называемая сюжетом, которая образует его смысловую цельность и завершенность.
Повествование есть “рассказ о событиях в последовательном порядке”: факт, о котором повествуется, разлагается в ряд таких отдельных “атомарных” событий. Этот ряд может в принципе дробиться до бесконечности, но в текст изложения входят только некоторые из них. Для читателя эта связь естественна и очевидна, а смысловые пропуски незаметны. Такая цепочка-последовательность выделенных и изображаемых событий называется фабулой.
Но факт не сводится к фабуле. Из фабулы, как из строительного материала, воздвигается здание сюжета, который представляет собой оценку и распределение фабульных событий с точки зрения их значения для внутреннего единства и осмысления факта, о котором идет речь в повествовании. Элементы сюжета: экспозиция (представление действующих лиц, проблемы и исходной ситуации), завязка (образование конфликта или проблемы), нарастание действия (столкновение позиций и усиление напряжения), кульминация (момент максимальной напряженности), развязка или кризис (разрешение конфликта). Эти элементы сюжета универсальны, и по их наличию в тексте всегда можно определить, завершено ли повествование.
Рассмотрим пример разработки повествования.
“Послы выехали из Москвы 2 марта (1613 г. — А. B.), но еще прежде, от 25 февраля, разосланы были грамоты по городам об избрании Михаила: “И вам бы, господа, — писал собор, — за государево многолетие петь молебны и быть с нами под одними кровом и державою и под высокою рукою христианского государя, царя Михаила Феодоровича. А мы, всякие люди Московского государства от мала до велика и из городов выборные и невыборные люди, все обрадовались сердечною радостию, что у всех людей одна мысль в сердце вместилась — быть государем царем блаженной памяти великого государя Феодора Ивановича племяннику, Михаилу Федоровичу; Бог его, государя, на такой великий царский престол избрал не по чьему-либо заводу, избрал его мимо всех людей, по своей неизреченной милости; всем людям о его избрании Бог в сердце вложил одну мысль и утверждение.”
Вместе с этим известием разослана была и крестоцеловальная запись, в которой нет ничего о порче на следу и о тому подобных вещах, встречаемых в годуновской записи. Присяга областей последовала быстро: уже 4 марта воевода Переяславля-Рязанского дал знать в Москву, что жители его города присягнули Михаилу; за этим известием последовали другие — из областей более отдаленных.
Наконец пришло известие от послов соборных, которые нашли Михаила с матерью в Костроме, в Ипатьевском монастыре. Послы доносили собору, что 13 марта они приехали в Кострому к вечерни, дали знать Михаилу о своем приезде и он велел им быть у себя на другой день. Послы повестили об этом костромскому воеводе и всем горожанам и 14 числа, поднявши иконы, пошли все с крестным ходом в Ипатьевский монастырь.
Михаил с матерью встретили образа за монастырем, но когда послы объявили им, зачем присланы, то Михаил отвечал “с великим гневом и плачем,” что он государем быть не хочет, а мать его Марфа прибавила, что она не благословляет сына на царство, и оба долго не хотели войти за крестами в соборную церковь; насилу послы могли упросить их.
В церкви послы подали Михаилу и матери его грамоты от собора и говорили речи по наказу, на что получили прежний ответ; Марфа говорила, что “у сына ее и в мыслях нет на таких великих православных государствах быть государем, он не в совершенных летах, а Московского государства всяких чинов люди по грехам измалодушествовались, дав свои души прежним государям, не прямо служили.” Марфа упомянула об измене Годунову, об убийстве Лжедмитрия, сведении с престола и выдаче полякам Шуйского, потом продолжала: “Видя такие прежним государям крестопреступления, позор, убийства и поругания, как быть на Московском государстве и прирожденному государю государем? Да и потому еще нельзя: Московское государство от польских и литовских людей и непостоянством русских людей разорилось до конца, прежние сокровища царские, из давних лет собранные, литовские люди вывезли; дворцовые села, черные волости, пригородки, и посады розданы в поместья дворянам и детям боярским и всяким служилым людям и запустошены, а служилые люди бедны, и кому повелит Бог быть царем, то чем ему служилых людей жаловать, свои государевы обиходы полнить и против своих недругов стоять?” Потом Михаил и Марфа говорили, что быть ему на государстве, а ей благословить его на государство только на гибель; кроме того, отец его митрополит Филарет теперь у короля в Литве в большом утесненье, и как сведает король, что на Московском государстве учинился сын его, то сейчас же велит сделать над ним какое-нибудь зло, а ему, Михаилу, без благословенья отца своего на Московском государстве никак быть нельзя.
Послы со слезами молили и били челом Михаилу, чтоб соборного моленья и челобитья не презрил; выбрали его по изволению Божию, не по его желанью, положил Бог единомышленно в сердца всех православных христиан от мала до велика на Москве и во всех городах. А прежние государи: царь Борис сел на государство своим хотеньем, изведши государский корень царевича Димитрия, начал делать многие неправды, и Бог мстил ему кровь царевича Димитрия богоотступником Гришкою Отрепьевым; вор Гришка-расстрига по своим делам от Бога месть принял, злою смертью умер; а царя Василья выбрали в государство немногие люди, и, по вражьему действу, многие города ему служить не захотели и от Московского государства отложились; все это делалось волею Божиею да всех православных христиан грехами, во всех людях Московского государства была рознь и междуусобие. А теперь Московского государства люди наказались все и пришли в соединение во всех городах.
Послы молили и били челом Михаилу и матери его с третьего часа дня до девятого, говорили, чтоб он воли Божьей не снимал, был на Московском государстве государем. Михаил все не соглашался; послы стали грозить ему, что Бог взыщет на нем конечное разоренье государства; тогда Михаил и Марфа сказали, что они во всем положились на праведные и непостижимые судьбы Божии; Марфа благословила сына, Михаил принял посох от архиепископа, допустил всех к руке и сказал, что поедет в Москву скоро.”[7]
Отбор фактического материала и построение сюжета в повествовании подчинены той мысли, которую подтверждает приводимый факт. Повествование является аргументом, поэтому оно завершается обобщением, которое строится в форме более или менее развернутого вывода-объяснения:
“Слова Феодорита с товарищами, что Михаилу нечего было бояться участи своих предшественников, потому что люди Московского государства наказались и пришли в соединение, эти слова были вполне справедливы. Страшным опытом люди Московского государства научились, чтó значат рознь и шатость, развязывающие руки ворам.”[8]
B приведенном фрагменте содержатся все обязательные элементы сюжета, при этом кульминация и развязка — те доводы, которые убедили Михаила Федоровича принять царский венец, и его согласие на царство — соответствуют этой главной мысли, выделяют и подтверждают ее.
Словесным построением повествования достигаются последовательность, достоверность и связность текста. Последовательность достигается подробным изложением событий в двух параллельных планах — действий собора и одновременных действий послов, которые перетекают один в другой, образуя смысловое единство.
B экспозиции и завязке излагаются отношения послов и собора, нарастание действия начинается с диалога между послами и Романовыми. Достоверность достигается особым приемом исторического повествования, свойственным стилю С. Н. Соловьева, — использованием несобственной речи, воспроизводящей выражения документов времени; контраст авторской и несобственной речи создает эффект присутствия — участия читателя в чтении источников. Связность достигается использованием лексических и синтаксических средств связи предложений и диалогической формы изложения.
--PAGE_BREAK--
[1] Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия. М., 1991. С. 150-151.
[2] Цицерон. Речи. Т. I. М., 1962. С. 292. Заговор Катилины был раскрыт Цицероном осенью 63 года до Р.Х. Сенат и народ знали о заговоре, напряжение в городе достигло предела. 8 ноября Цицерон, как консул, публично обвинил Катилину, пришедшего на заседание сената, в заговоре. Не имея, однако, прямых улик против Катилины, Цицерон в первой речи воспользовался общественным возбуждением, чтобы побудить Катилину покинуть Рим.
[3] Столыпин П. А. Речь об устройстве быта крестьян. С. 93.
[4] Проф. архимандрит Киприан. Православное пастырское служение. СПб., 1996. С. 74.
[5] Болотов В. В. Лекции по истории древней церкви. Введение в церковную историю. Собрание церковно-исторических трудов. Т. 2, М., “Мартис,” 2000. С. 42.
[6] Лосский В. Н. Соблазны церковного сознания. В кн.: Спор о Софии. Статьи разных лет. М., 1996. С. 113.
[7] Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Книга V. Сочинения. Т. 9. М., “Мысль,” 1990. С. 8-10.
[8] Там же. С. 10.
Описание.
Словесное изображение предмета мысли с точки зрения его строения или расположения.
Предмет описания обозначается именем (например, Московский Кремль) и предстает как индивидуальный цельный завершенный образ, который проявляется в признаках, выделяющих и обособляющих изображаемый предмет и делающих его сопоставимым с другими подобными. При этом предмет описания предстает как неизменный или постоянно существующий.
Эти свойства описания проявляются в широком использовании словесных характеристик изображаемого предмета и глаголов несовершенного вида в форме настоящего времени (а также прошедшего или будущего в значении настоящего).
“Как прекрасен, как великолепен наш Кремль в тихую лунную ночь, когда вечерняя заря тухнет на западе и ночная красавица, полная луна, выплывая из облаков, обливает своим кротким светом и небеса, и всю землю! Если вы хотите провести несколько минут истинно блаженных, если хотите испытать этот неизъяснимо-сладостный покой души, который выше всех земных наслаждений, ступайте в лунную летнюю ночь полюбоваться нашим Кремлем, сядьте на одну из скамеек тротуара, который идет по самой закраине холма, забудьте на несколько времени и шумный свет с его безумием, и все ваши житейские заботы и дела и дайте хоть раз вздохнуть свободно бедной душе вашей, измученной и усталой от всех земных тревог… Поздно вечером вы никого не встретите в Кремле; часу в одиннадцатом ночи в нем раздаются одни только редкие оклики и мерные шаги часовых. Внизу, под вашими ногами, гремят проезжие кареты, кричат извозчики, раздаются громкие голоса гуляющих по набережной; с противоположного берега долетают до вас веселые песни фабричных, и глухой, невнятный говор всего Замоскворечья как будто шепчет вам на ухо о радостях, забавах и суете земной жизни. Но все это от вас далеко, — вы выше всего этого. Вот набежали тучки, светлый месяц прикрылся облаком, внизу густая тень легла на Замоскворечье, потухли сверкающие волны реки и все дома подернулись туманом. Но здесь, на кремлевском холме, облитые светом главы соборов блестят по-прежнему и позлащенный крест Ивана Великого горит яркой звездою в вышине. Поглядите вокруг себя: как стройно и величаво подымаются перед вами эти древние соборы, в которых почивают нетленные тела святых угодников московских. О, как эта торжественная тишина, это безмолвие, это чувство близкой святыни, эти изукрашенные терема царей русских и в двух шагах их скромные гробницы, — как это отрывает вас от земли, тушит ваши страсти, умиляет сердце и наполняет его каким-то неизъяснимым спокойствием и миром! Внизу все еще движенье и суета: люди или хлопочут о делах своих, или помогают друг другу убивать время; а здесь все тихо, все спокойно и все так живет, но только другою жизнию. Эти высокие стены, древние башни и царские терема не безмолвны, — они говорят вам о былом, они воскрешают в душе вашей память о веках давно прошедших. Здесь все напоминает вам и бедствия и славу ваших предков, их страдания, их частые смуты и всегдашнюю веру в Провидение, которое, так быстро и так дивно возвеличив Россию, хранит ее как избранное орудие для свершения неисповедимых судеб своих. Здесь вы окружены древнею русской святынею, вы беседуете с ней о небесной вашей родине. Как прилипший прах, душа ваша отрясает с себя все земные помыслы. Мысль о бесконечном дает ей крылья, и она возносится туда, где не станут уже делить людей на поколения и народы, где не будет уже ни веков, ни времени, ни плача, ни страданий… Испытайте это сами, придите в Кремль попозже вечером, и если вы еще не вовсе отвыкли беседовать с самим собой, если можете несколько минут прожить без людей, то вы, верно, скажете мне спасибо за этот совет. Впрочем, во всяком случае, вы не станете досадовать, если послушаетесь меня и побываете в Кремле, потому что он при лунном свете так прекрасен, что вы должны непременно это сделать, — хотя из любви к прекрасному.”[9]
Описание может строиться или от частного (последовательного представления частей предмета) к общему — единому образу или назначению предмета, или от общего к частному, то есть от единого образа, который предстает как характеристика или определение, к его частям.
Но, как правило, индуктивный и дедуктивный способы построения совмещаются в описании, как это видно из примера. М. Н. Загоскин начинает описание оценкой красоты Кремля и советом посетить его вечером, продолжает перечислением впечатлений и мыслей читателя, возникающих при созерцании красот Кремля, а завершает тем впечатлением, которое остается у читателя. Тем самым писатель соединяет свой образ Кремля с образом, возникающим в душе читателя.
При построении описания изображаемый предмет должен представляться органично и правдоподобно.
Органичность — соответствие описания восприятию изображаемого предмета. Внимательно вчитываясь в пример, человек, хотя бы раз побывавший в Московском Кремле, представит себе, через какие ворота он входит, в каком направлении и каким шагом идет, что видит, как движется и на чем останавливается его взор; как отдельные образы сочетаются в мысли, а мысли переходят в размышление об исторических судьбах России и о смысле человеческой жизни, а затем снова возвращаются к предмету описания.
Правдоподобие— соответствие описания опыту читателя, которое позволяет воспринимать описываемый предмет как действительно существующий или возможный. Так, при описании Кремля М. Н. Загоскин указывает те образы, чувства и мысли, которые свойственны его читателю в повседневной жизни, но отбор и сочетание которых автором создают нужную мысль и настроение.
Кроме органичности и правдоподобия, хорошее описание отличается интересом и информативностью.
Интерессоздается, в основном, движением мысли от известного к такому неизвестному, которое представляется значимым получателю речи. В примере хорошо видно это ступенчатое восхождение от обычного удовольствия к созерцанию образов вечной жизни, которое одновременно сочетается с чувством облегчения, создающим привлекательность описания.
Информативность— новый взгляд на известный предмет, открывающий в нем нечто значительное. Основными приемами создания информативности описания являются изменение плана и перспективы [10]. Представление новизны возникает обычно не от предмета описания как такового — большинство читателей М. Н. Загоскина прекрасно знают Кремль, — но от взгляда на предмет.
В примере взгляд на Москву из Кремля открывает широкую перспективу Замоскворечья, предметы изображения в которой даются мелким планом, в смутном очертании; при изменении направления обзора пространство оказывается организованным иначе: в центре перспективы — укрупненным планом крест колокольни Ивана Великого, вокруг которого распределяются все остальные предметы описания. Эти два перспективных образа противопоставляются — как земной и небесный, что и создает коллизию, читательский интерес.
Построение описания.
В основании описания лежит обозначение предмета — слово или словосочетание (Московский Кремль).
В первую очередь нужно максимально ясно и отчетливо представить в зрительном воображении предмет описания как целое на фоне окружения, переходя затем к образам его частей. Разделение целого на части должно следовать принципу отношения уровней целого и частей: представить целое как совокупность частей, каждая из которых имеет в составе целого особую функцию, дополняющую функции других частей.
Затем определяется содержание описания — рассматриваются внешние и внутренние характеристики предмета: место, положение, состояние, действие и претерпевание, порядок, части предмета в отношении к целому. Для характеристики предмета находятся его отличительные и переменные признаки, которые отражают индивидуальные свойства данного предмета, его качественные и количественные особенности. При этом важно помнить, что описание не должно включать лишних подробностей — необязательных данных о деталях частей предмета, неоправданных отступлений, повторов и т.д.
Далее подбираются словесные характеристики элементов описания, при этом основное внимание уделяется эпитетам и общим обозначениям действий и состояний. Эпитеты должны создавать конкретный зрительный образ.
Порядок рассматривания предмета в воображении играет важную роль в описании: воображаемый предмет движется относительно зрителя (или зритель относительно предмета) таким образом, в таком плане и в таком темпе, что видно осмысленное строение и соотношение частей предмета.
“НАЛИМ. Это единственный пресноводный представитель целого отряда рыб — безколючих, к которому относятся треска, навага и другое семейство — камбалы. Из последних, впрочем, один вид, Рlаtеssа flеsus — камбала, встречается и в Ладожском озере, входит в устья Невы и других рек, а в Северной Двине и в Висле поднимается, по-видимому, очень высоко.
По своему наружному виду налим имеет некоторое, хотя и довольно отдаленное, сходство с сомом. Голова у него очень широкая, сильно приплющена, как у лягушки, на подбородке находится небольшой усик; глаза малые, пасть широкая, усаженная очень мелкими многочисленными зубками, вроде щетки, и верхняя челюсть несколько длиннее нижней. Грудные плавники короткие; два первых луча брюшных, находящиеся впереди последних, вытянуты в нитевидные отростки; спинных плавников два и короткий передний близко примыкает ко второму, который простирается до закругленного хвостового плавника; последний имеет очень большое количество лучей (36-40) и соединен с заднепроходным, тоже очень широким. Все тело покрыто очень мелкими, нежными чешуйками, которые сидят глубоко в коже, притом покрытой обильной слизью, почему налима весьма трудно удержать в руках.
Цвет тела налима зависит от качества воды и весьма разнообразен; обыкновенно же вся спинная сторона, равно как и плавники, на серовато-зеленом или оливково-зеленом фоне испещрены черно-бурыми пятнами и полосками, брюхо и брюшные плавники остаются беловатыми. Вообще, кажется, чуть не повсеместно отличают две породы, т.е. разновидности налимов, одну пеструю, мраморную, и другую, совсем черную. По моим наблюдениям, чем моложе налим, тем он темнее; самцы также темнее самок, но главное наружное отличие между полами состоит в том, что у молочников голова относительно толще, а туловище тоньше. Кроме того, самцы вряд ли достигают половины веса самок и гораздо многочисленнее.”[11]
B этом учебном описании максимально соблюдены требования точности, ясности, полноты, наглядности, краткости, последовательности,.
• Точность описания проявляется в тщательном отборе словесных характеристик данных о предмете, в отнесении предмета описания к родовой категории, в нахождении необходимых сравнений и в указании признаков, по которым предмет описания может быть легко отождествлен и различен с подобными.
• Ясность проявляется в отборе словесных средств, которые исключают двусмысленность выражений и обеспечивают воспроизводимость описания.
• Полнотапроявляется в том, что описание является исчерпывающим: сообщаются необходимые и достаточные данные о предмете.
• Наглядность описания проявляется в том, что автор создает запоминающийся образ предмета, используя конкретные характеристики. Описание строится так, как будто читатель держит в руках налима, последовательно разглядывая его от головы через брюхо к хвосту и затем через спину опять к голове, затем обращает внимание на общий вид и свойства рыбы — форму тела, чешую и слизь, после чего переходит к сопоставлениям разновидностей налимов.
• Краткость описания проявляется в отборе минимально необходимого и достаточного состава данных. Требование краткости означает, что в описании должно быть обозримое число основных частей описываемого предмета (не более пяти-семи), которое позволяет читателю не утратить в ходе изложения единый образ предмета.
• Последовательность проявляется в правильном расположении описания: оно начинается с общего — отнесения вида к роду и с указания на распространение рода; затем автор последовательно переходит к частному — строению тела налима, его окраске и завершает описание указанием на половые, возрастные различия и разновидности налимов.
Последовательность описания может быть дедуктивной — от общего к частному (деталям), от частного (деталей) к общему, но наилучшим является смешанное построение: от общего к деталям, а затем опять к обобщению. Именно такое построение и использует Л. П. Сабанеев.
Портрет.
Особый вид описания — словесное изображение личности.
“Человеческая личность не может быть выражена понятиями. Она ускользает от всякого рационального определения и даже не поддается описанию, так как все свойства, которыми мы пытались бы ее охарактеризовать, можно найти и у других индивидов. “Личное” может восприниматься в жизни только непосредственной интуицией или же передаваться каким-нибудь произведением искусства. Когда мы говорим: “Это — Моцарт” или “это — Рембрандт,” то каждый раз оказываемся в той “сфере личного,” которой нигде не найти эквивалента.”[12]
Описать личность как таковую невозможно, но можно представить словом или изображением проявления души в индивидуальном облике человека. Портрет основан на том, что личность человека едина, душевно-телесна, и сам телесный облик человека является символом его внутреннего бытия. Внешние признаки, отражающие состояние души, схватываются интуитивно и выражаются в символическом образе.
Поэтому портрет символичен: признаки-символы указывают на ту духовную реальность, которая стоит за ними и проявляется в них.
Символика портрета связана с оценкой, с видением духовного бытия сквозь призму внешнего облика. Но сами по себе символы — глаза, руки, лоб, голос, губы, брови, движения — представляют собой принятые в конкретной культуре алфавитные знаки, посредством которых задается характеристика личности.
“Из-за моего плеча порывисто протянулась рука, успевшая вовремя подхватить падавшую свечку… Я оглянулся… и обомлел от неожиданности: в полоборота от меня стоял сам батюшка… Во век не забыть мне того впечатления, какое оставила в моей душе эта первая моя с ним встреча! Я был потрясен; даже испуган, как если бы из образа Иоанна Крестителя, каким его обыкновенно пишут на иконах, вдруг вышел сам Предтеча Господень. Облик отца Егора в старой, заношенной ризе, обвисшей на его высокой, сухощавой фигуре мятыми складками потертой от времени парчи; его темные с большой проседью волосы, закинутые со лба назад непослушными, мелко вьющимися, точно крепированными прядями, с одной прядкой, непокорно выбившейся на дивный, высокий лоб; реденькая бородка, небольшие усы, охватывающие характерный, сильный рот, в котором так и отпечатлелся характер стойкий, точно вычеканенный из железа; небольшие глаза, горящие каким-то особенным ярким внутренним светом, и взглядом, глубоко, глубоко устремленным внутрь себя из-под глубоких, резких складок между бровями: вся фигура отца Егора поразила меня сходством с тем, кто по преданию рисуется нашему верующему представлению, как “глас вопиющего в пустыне.” Та же пустыня окружала отца Егора, но только не та знойная берегов Иордана, а наша холодная, снежная… Правда, со времен Крестителя успел остыть и огонь души человеческой!”[13]
Портрет строится по определенной композиционной схеме, которая имеет особое значение, так как цельность и осмысленность образа — основное свойство портрета.
Описание начинается и завершается сравнительными чертами внешнего и духовного сходства, которые разрабатываются и подтверждаются несколькими конкретными чертами — частными признаками. Эти частные символические признаки — фигура, одеяние, волосы, лоб, рот, глаза, складка между бровями — также располагаются в последовательности от общего плана — фигуры и одеяния — к частям внешности по движению взгляда сверху вниз, причем каждый из признаков снабжается характеристикой-оценкой.
Изобразительность портрета достигается сжатой образной характеристикой, сгущением эпитета и ритмизацией речи: “в заношенной ризе, обвисшей… мятыми складками потертой от времени парчи,” “мелко вьющимися, точно крепированными прядями.”
Обобщение описания — мысленный образ духовной среды отца Егора — ІІустыни, который нарастает от изображения взгляда, устремленного внутрь себя, через устойчивый эпитет (“глас вопиющего в пустыне”) к указанию на пустыню, за которым следует сравнение и необходимое по замыслу противопоставление людей и времен.[14]
Характеристика.
Представляет собой систематическое перечисление качеств или свойств предмета мысли с целью представления его структуры и сопоставительной оценки.Предметом характеристики может быть как индивидуальный объект, так и класс объектов.
“Интеллигент. Это полная противоположность только что упомянутому образу простеца. И по своему прошлому, и по образованию, и по культурному наследию, и по своему отношению к Церкви и по подходу к греху, он несет что-то очень непростое, для себя тягостное и болезненное, а для исповедующего духовника это испытание его пастырского терпения и опытности.
Тип человека, отличающегося высокой интеллектуальностью, свойственен всякой культуре и всякому народу. Тип этот всегда занимал и будет занимать в Церкви положение, отличное от положения простеца, и к нему духовнику всегда придется подходить иначе, чем он подходит к человеку, далекому от интеллектуальных запросов. Но тип интеллигента есть продукт только русской истории, неведомый западной культуре. На нем сказались влияния исторические, культурные, бытовые, европейской цивилизации несвойственные. Этот тип, в его классическом облике второй половины XIX и начала XX вв., вероятно, историческим процессом будет сметен с лица этой планеты, но в своем основном он носит какие-то типично русские черты, которые останутся в жизни, как бы история не повернулась. Вот эти существенные особенности интеллигента:
1) повышенная рассудочность и следовательно привычка говорить от книжных авторитетов;
2) недисциплинированность мысли и отсутствие того, что так отличает людей латинской, романской культуры, а именно уравновешенность и ясность мыслей и формулировок;
3) традиционная оппозиционность всякой власти и иерархичности, будь то государственная или церковная;
4) характерная безбытность и боязнь всякой устроенности: семьи, сословия, церковного общества;
5) склонность вообще к нигилизму, вовсе не ограничивающемуся классическим типом Базарова и Марка Волхова, а легко сохраняющемуся и в духовной жизни;
6) влияние всяких в свое время острых течений, вроде декадентства, проявляющееся в изломанности и изуродованности душевной.
Все это можно было бы при желании умножить, но достаточно и сказанного.
В своем подходе к покаянию такой тип часто бывает очень труден и для себя и для священника. Мало кто мог бы окончательно отрясти с себя прах этих былых болезней. Симптомы старого часто выбиваются на поверхность и несчастный чувствует себя пленником былых привычек. Эти неясность и смятенность души обнаруживаются и в образе мышления и в способе выражаться. Такие люди зачастую не способны ясно сформулировать свои душевные состояния. Они почти всегда находятся в плену своих “настроений,” “переживаний,” “проблематик.” Они не умеют даже просто перечислить свои грехи, ходят “вокруг да около,” иногда признаются в том, что не умеют исповедоваться. У них нет ясного сознания греха, хотя это вовсе не означает, что они лишены нравственного чувства. Как раз обратно: это зачастую люди с высоким моральным уровнем, щепетильные к себе, неспособные ни на какой предосудительный поступок; они в особенности носители общественной честности, “кристальной души люди.” Но в своем отношении к внутренней жизни они пленены мудрованиями и излишними рассуждениями. Исповедь их носит характер рассудочный; они любят резонировать, “не соглашаться с данным мнением.” Они и на исповеди готовы вступать в прения и “оставаться при своем особом мнении.” Они прекрасные диалектики и эту свою способность приносят и к исповедному аналою. Кроме того, от своей часто расплывчатой исповеди, в которой преобладают неопределенные части речи: “как-то,” “до некоторой степени,” “мне думается,” “как бы вам это объяснить” и пр., они легко пускаются в отвлеченные совопросничества. Они любят на исповеди, — совершенно не считаясь с тем, что за ними стоит целый хвост ожидающих исповеди, — задавать священнику замысловатые философские и богословские вопросы, забывая, что исповедь никак не есть удобный момент для этого. Приходится слышать от этих людей: “меня страшно мучает вопрос о страданиях людей; как это Бог допускает страдания невиновных детей?” или что-либо в таком роде. Они часто жалуются на свои “сомнения.” Маловерие типично для этой категории кающихся.
Их прекрасно можно охарактеризовать следующими словами о. А. Ельчанинова, человека с коротким пастырским стажем, но большим духовным опытом и вдумчивостью: “греховная психология, вернее психический механизм падшего человека. Вместо внутреннего постижения — рассудочные процессы, вместо слияния с вещами — пять слепых чувств, поистине “внешних”; вместо восприятия целого — анализ. K райскому образу гораздо ближе люди примитивные, с сильным инстинктом и неспособностью к анализу и логике” (“Записки,” с. 63 первого издания).[15]
Описание-характеристика обычно строится на основе дедуктивно-индуктивного принципа. В примере в начале излагаются черты интеллигента, отличающие его от других типов кающихся, а также черты, выделяющие его на фоне западноевропейской культуры, затем последовательно излагаются и комментируются черты, составляющие духовно-нравственный облик интеллигента, а в заключение дается общая оценка интеллигента через отношение особенностей этого типа к норме христианского сознания.
Построение характеристики, в особенности, выбор общих существенных признаков, определяется конкретным замыслом: в примере, очевидно, было важно отличить интеллигента от других типов православных кающихся, в основном русских, но в условиях специфически французской культуры — указать отличительные особенности интеллигента, как именно русского.
Начальная часть характеристики дает, таким образом, общее представление о объекте в виде определения или замещающего его описательного приема, что необходимо для ясного отграничения предмета речи.
Средняя, индуктивная часть характеристики содержит последовательное изложение и объяснение особенностей предмета. Сначала даются существенные особенности — свойства, без которых невозможно отождествление, например, конкретного человека с типом интеллигента. Такое перечисление должно быть достаточным, но не обязательно полным, что видно из примера: не нужно перечислять все известные, хотя бы и существенные, особенности интеллигента, скажем, образование.
На основе существенных признаков обнаруживаются наиболее яркие и представительные, практически значимые для целей характеристики особенности предмета, которые при этом объясняются и оцениваются.
Эти частные особенности в изложении могут располагаться в различном порядке. Архимандрит Киприан располагает их в восходящей последовательности, таким образом, что наиболее важная особенность внутреннего мира интеллигента, маловерие, предстает последней и завершает все изложение по смыслу.
Заключение содержит обобщение или истолкование — общую характеристику, вытекающую из приведенных данных.
Реферативное описание.
Представляет собой изложение системы взглядов или теории, позволяющее составить объективное суждение о ней на основе данных, которые приводятся составителем реферата.
Поэтому в реферативном изложении особенно важны отбор и точное представление данных, а не композиция, которая обычно зависит от построения реферируемого материала или от системы важнейших понятий излагаемой теории.
Реферативное описание представляет собой компрессию (сжатие при сохранении основного содержания) источника и должно удовлетворять следующим минимальным условиям:
•отражать основные понятия источника, которые выражены терминами или свойственными источнику специфическими оборотами; это значит, что автор реферативного описания ясно представляет себе систему понятий и категорий источника и стремится не заменять свойственные источнику обороты речи своими, а при необходимости сохраняет специфический термин, толкуя его значение;
•отражать главные положения и выводы источника (и его разделов) в том виде, в каком они объективно в нем представлены, максимально близко к тексту, ничего не примышляя от себя, но при необходимости лишь сокращая избыточные выражения и обороты;
•отражать композицию и членение (на главы, разделы и т.д.) источника, полностью воспроизводя его смысловую структуру;
•не подменять изложение содержания его оценкой или собственной интерпретацией, используя при изложении максимально нейтральные языковые средства;
•более подробно представлять положения и данные, наиболее значимые с точки зрения состояния данной области знания или информационной ценности источника.
Реферативное изложение представляет собой как бы уменьшенную в несколько раз наглядную модель источника, которая сохраняет его строение и пропорции.
Аналитическое описание.
Представляет собой последовательное изложение содержания учения или концепции.
Оно часто встречается в критических и полемических, например, апологетических сочинениях, так как основательная критика концепций требует ясного представления того, что именно и почему критикуется.
“Буддизм, основанный принцем Siddhаrthа nо прозванию Саkуаmuni или Buddhа, представляет из себя самостоятельное учение, развившееся, несомненно, на почве системы Sаmkhуа-Yôgа.
Вместе с Капилой и Патаньджяли Будда признавал, что мир никем не создан, а возникает автоматически, благодаря закону притяжения духовной субстанции к материи; он также признавал всякое бытие страданием и причину этого страдания тоже видел в разнородности двух субстанций (материальной и духовной), из соединения которых происходит всякое бытие. Но причину того, что душа, тем не менее, продолжает соединяться с материей, Будда видел не в том, что духовная субстанция не сознает своей коренной разнородности с субстанцией материальной, а в том, что душе присуща жажда или влечение (trshnа) к жизни. Сообразно с этим, и путь к выходу из круговорота бытия Будда указывает в уничтожении влечения.
Всякое возникновение живых существ основано на желании: с одной стороны, зарождение есть результат полового влечения, а с другой — всякое родившееся существо, согласно учению о Карме, родилось таким именно потому, что в предшествующем своем воплощении данная душа совершила разные поступки, вызванные влечениями и желаниями. Если бы удалось уничтожить влечение — жизнь, бытие прекратились бы.
По учению Будды, душа человека окружена некоторой оболочкой (sаmskârа), на которой откладываются отпечатки всех мыслей, желаний и чувств, испытываемых человеком при жизни. Благодаря этой оболочке душа сознает себя индивидуумом (nâmаrûра), а утверждение своей индивидуальности порождает волю к жизни. После смерти человека душа в силу этой воли к жизни непременно переселится в другое живое существо, которое, опять-таки благодаря своей воле к жизни, непременно будет действовать и совершать разные поступки. Поступки сопровождаются мыслями, желаниями и чувствами, которые вновь осаживаются вокруг души и образуют новую оболочку со всеми дальнейшими последствиями. Таким образом, при нормальном ходе дела переселение душ и круговорот никогда не могут прекратиться.
Для того чтобы пресечь это зло, надо устранить его первопричину. Человек должен уничтожить в себе всякий интерес и волю к жизни. Он должен жить так, чтобы не иметь ни чувств, ни желаний, ни впечатлений, которые могли бы отложиться оболочкой вокруг его души. Таким образом, он препятствует образованию новой оболочки, а вместе с тем, убивая в себе сознание своей индивидуальности, разрушает и старую оболочку души. Это состояние полного бесстрастия, пассивности и равнодушия и, в сущности, полного прекращения какой-либо психической жизни, по буддийской терминологии, называется нирваной. Душа человека, достигшего нирваны, после смерти уже не воплощается в новом теле. Она “преодолевает без остатка рождение и смерть” и больше никогда уже не соединится с материальной субстанцией. Она уже больше не существует, ибо существование, бытие есть соединение духовной жизни с материальной.
Путь к достижению нирваны Будда указал двоякий. С одной стороны, психофизические упражнения самопогружения сосредоточенной медитации, задержки дыхания и проч., по приемам, почти тождественным с системой Йога. Но с другой — самопожертвование и любовь ко всему существующему (mеttа). Однако этот второй путь есть как бы часть первого, особое психофизическое упражнение. Любовь, милосердие, сострадание — все это для буддиста не чувства, ибо ведь чувств у него в душе остатъся не должно, а [остается] лишь результат, следствие полной утраты чувства своей индивидуальности и своих личных желаний: при таком психическом состоянии человеку ничего не стоит жертововать собой для ближнего, ибо, не имея собственного желания, он, естественно, с легкостью исполняет желания других. Подавить свою волю настолько, чтобы поступать исключительно по воле другого, рекомендуется именно в виде упражнения. Всепрощение рассматривается как средство уничтожения чувства: равнодушие (uреkkhâ) находит свое завершение, когда человек относится к врагу совершенно так же, как к другу, когда он равнодушен к радости и к боли, к чести и к бесчестию.
Путь к нирване оказывается настолько трудным, что в течение одной человеческой жизни пройти его не представляется возможным. Но не следует унывать, ибо часть пути, пройденная душой в течение одной жизни, после смерти и переселения души в другое тело засчитывается. Человек, находящийся на пути к нирване и имеющий достигнуть нирвану в одном из своих следующих земных воплощений, называется Bôdhisаttvа; человек, достигщий нирваны, но при этом не сохранивший способности учить других, называется Рrаtуêkаbuddhа; наконец, человек, достигший нирваны и помогающий другим идти по тому же пути, называется Buddhа. Это три категории святых буддизма.
Будда-Саккьямуни был последователен. Он отверг авторитет “Священного Писания,” лицемерно признававшийся другими школами, отверг и кастовый строй. Старых богов, не исключая Индры и Брахмы, Будда-Саккьямуни не отрицал, но считал, что перед ними стоит та же проблема выхода через нирвану из круговорота бытия, которая стоит перед людьми. А так как эти боги в нирвану не впали и продолжают жить в круговороте бытия, то не только всякий полный будда или пратьека будда, но и всякий кандидат в будду, “bôdhisаttvа,” стоит неизмеримо выше богов. Здесь, таким образом, завершается низведение богов, начавшееся уже с эпохи старого браманизма.
Если в начале эпохи старого браманизма люди стараются сравняться с богами, то теперь появляются люди, которые считаются уже превзошедшими богов. И таких людей, в общем, немало: северные буддисты полных будд считают десятками, а бодхисатв — тысячами.”[16]
Аналитическое описание — самый сложный вид описания, так как требует профессионального владения материалом и внимательного изучения источников.
Н.С.Трубецкой на полутора страницах представляет основное содержание конфессии с более чем двухтысячелетней письменной традицией, система понятий которой радикально отличается от понятий знакомых его читателю философских систем. Основная задача аналитического разбора состоит в изъяснении действительного духовного смысла этой конфессии, который неясен читателю, не стоящему “на твердой почве христианского мировоззрения,” из-за кажущегося сходства ее положений с христианским вероучением.
B аналитическом описании на первый план выступает логико-понятийный каркас системы взглядов, подлежащих анализу.
Автор выделяет ключевые понятия анализируемого учения, которые получают определения или толкуются через сходные понятия, известные читателю. Некоторые из специфических категорий представляются в оригинальном виде, даются в транскрипции и получают толкование в контексте, например, путем перифраза: “всякий кандидат в будду, “bôdhisаttvа.”
Эта система ключевых понятий с взаимосвязанными толкованиями располагается в порядке логического развертывания.
В начале описания Н. С. Трубецкой представляет основные положения онтологии (учения о мироздании) буддизма; Затем излагает вытекающие из них антропологические представления, связанные с пониманием цели жизни, из которых следуют нормы поведенческого характера. Далее рассматривается метод достижения идеала, дается характеристика этого метода и его результата в представлениях буддизма. Наконец, представляется историческая характеристика буддизма в отношении к предшествующим ему учениям.
Объяснение.
Представляет собой сообщение мыслей автора о предмете речи, толкующих изложенные факты, раскрывающих их содержание или выражающих отношение к ним автора.
Объяснение является самой распространенной, “обычной” формой речи, поэтому на его построение как композиционно-речевой конструкции редко обращают специальное внимание, но на самом деле объяснение сложно, так как представляет собой слово о слове — такое истолкование высказываний, которое делает ихпонятными и осмысленными.
Так, в приведенных выше примерах описания система буддизма предстает, как некоторый реальный факт, имеющий определенное строение и содержание, но смысл этого факта остается неясным. Чтобы рассуждать об этом факте, например, сравнивая его с другими подобными или оценивая, и сделать вывод о нем, необходимо уяснить, что он значит, как автор его понимает и как его следует понимать читателю.
Завершив повествование о развитии религиозных систем Индии и описание их, Н. С. Трубецкой объясняет изложенные факты. Это объяснение отражает вероисповедную позицию автора.[17]
“С точки зрения христианской вся история религиозного развити Индии проходит под знаком непрерывного владычества сатаны. Это владычество начинается с того момента, когда существовавший в религиозном сознании не вполне ясно, но все же уже определенно обозначившийся образ истинного Бога-Творца и Промыслителя был отодвинут на задний план образами бесовскими. Затем, в эпоху старого брахманизма, вслед за лицемерным поклонением этим порождающим страх, но не вызывающим благоговения бесам появляется стремление сравняться с ними в отношении чудесной их силы, и отсюда — использование богослужения и аскеза для магических целей. Одновременно с развитием самоутверждающей гордыни человек, поставивший сам себя лицом к лицу с духом бездны, не может не содрогаться постоянно, вглядываясь сам в эту бездну. Лишенный разумного Бога и населенный бесами мир бессмыслен и страшен. Появляется стремление куда-то уйти, убежать от кошмарно-бессмысленной закономерности этого мира с его бесконечными повторениями.
И тут-то в учении буддизма сатана подсказывает человеку страшную мысль о полном самоубийстве, об уничтожении своей духовной жизни, с тем, чтобы душа человека растворилась в бездне, превратившись в ничто, в пустоту. Эта ужасная мысль, поднесенная, однако, в самом привлекательном виде, с лестным для человеческой гордости превозношением человека выше всех “богов,” надолго овладевает религиозным сознанием Индии. Затем появляется реакция, желание поклониться настоящему, недосягаемому Богу. Но когда человек, отвернувшись от бездны, перед которой его поставил буддизм, поворачивается, с тем чтобы найти достойного поклонения Бога, он, сам не замечая того, вместо Бога опять обретает сатану. На этот раз сатана заставляет человека простереться перед собой и так держит его распростертым и подавленным. Оскалившая зубы чудовищная десятирукая богиня Кали, едущая на колеснице, под тяжелыми колесами которой находят смерть фанатики-шиваиты, что это, как не символ полного торжества сатаны над человеком...”[18]
Нижеследующие принципы являются в той же мере техническими, как и этическими, потому что нарушение их влечет за собой неясность и непоследовательность объяснения и недоверие аудитории к ритору.
§ Первый принцип: неизвестные или неясные аудитории факты и понятия приводятся к известным и усвоенным ею понятиям и фактам.
§ Второй принцип: позиция, с точки зрения которой толкуются факты или события, должна быть совершенно ясной, последовательной и осознанной самим толкователем.
§ Третий принцип: объяснение должно быть отделено от объясняемого текста.
Общие рекомендации.
Изложение должно быть:
§ правдоподобным.Это значит, что из состава данных, соответствующих действительности (а не вымышленных), отбираются и представляются те факты и в такой форме, чтобы изложение не вызывало сомнений в реальности приводимых данных.
§ приемлемым.Факты, которые приводятся в изложении, и выражения, которые используются для изображения фактов, должны утверждать нравственное чувство аудитории.
§ ясным.Слова и фразы, которые использует автор, должны быть знакомы аудитории, а само построение изложения — создавать воспроизводимую картину изображаемого предмета.
§ интересным.Излагая факты, автор переходит от более известного аудитории к менее известному.
§ последовательным.Факты должны быть организованы в определенном смысловом порядке и не должны повторяться.
§ завершенным.Сообщаемые и изображаемые факты и события характеризуются единством предмета изложения; изложение завершается выводом или объяснением.
--PAGE_BREAK--
[9] Загоскин М. Москва и москвичи. Изд. Старая Москва. Изд. дом “Сантал,” М., 1997. С. 510-511.
[10] План — расположение изображаемых предметов в зависимости от их удаленности от точки наблюдения. Перспектива — расположение предметов в пространстве в соответствии с кажущимся изменением размеров и четкости в зависимости от их удаления от точки наблюдения.
[11] Сабанеев Л. П. Жизнь и ловля пресноводных рыб. Киев, 1959. С. 69-70.
[12] Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. М., 1991. С. 43-44.
[13] Нилус С. Великое в малом. СПб., 1996. С. 222.
[14] Следует отметить, что произведения С. А. Нилуса в литературном отношении не уступают лучшим образцам русской художественной прозы.
[15] Проф. архимандрит Киприан. Цит. соч. С. 218-221.
[16] Трубецкой
Н. С. Религии Индии и христианство. История. Культура. Язык. М., “Прогресс-Универс,” 1995. С. 280-283.
[17] Примечательно, что критике обычно подвергается не описание или рассуждение, опровергнуть которые часто бывает затруднительно, но именно объяснение — изложение авторской позиции. Так, профессор прот. В. В. Зеньковский, критикуя эту статью Н. С. Трубецкого, писал, что она не отвечает “нашему уровню христианского сознания,” то есть уровню христианского сознания критика, отвергая тем самым именно объяснение Н. С. Трубецким отношения Православия к языческим конфессиям. Цит по: Половинкин С. М. Евразийство и русская эмиграция. В кн. Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык. С. 759.
[18] Трубецкой Н. С. Там же. С. 291.
Подтверждение.
Подтверждение— композиционная часть высказывания, которая содержит техническую (логическую или квазилогическую) аргументацию в пользу главного положения.
Объем, строение, уровень сложности и композиция технической аргументации определяются предметом речи и характером подготовки аудитории. Бывают случаи, когда практически все произведение представляет собой последовательность технических аргументов. Но обычно техническая аргументация подтверждения занимает ограниченное место в составе текста.
Чем более пространны доводы, тем более сомнительны выводы. Поэтому не следует увлекаться рассуждениями. Убедительность технической аргументации определяется не числом доводов, а их силой и последовательностью.
Если положение выводится из фактического материала изложения, то подтверждение обычно размещается непосредственно после положения, которое следует за изложением. Если техническая аргументация содержит преимущественно анализ фактического материала и связана с ним содержательно, то за изложением обычно следует положение, после которого помещается подтверждение.
Бывают сложные случаи, когда имеется несколько частных положений вспомогательного характера, каждое из которых нуждается в обосновании фактическим материалом и связанными с ним рассуждениями. B таких случаях каждый пункт разделения оформляется, как отдельный блок аргументации, включающий изложение и подтверждение частного положения, а сами эти блоки располагаются в соответствии с гомерическим правилом (см. ниже) или иным принятым порядком.
Так строится аргументация крупных сочинений — диссертаций, теоретических статей, монографий, пространных докладов, обзорных работ, в которых для этого выделяются разделы, подразделы, главы, параграфы и т. п.
Порядок расположения аргументации (технической и нетехнической) может быть троякого рода: по хрии, по логической форме простого или сложного силлогизма, в возрастающей последовательности силы аргументов, в так называемой гомерической последовательности аргументов.
Порядок расположения аргументов по логической форме определяется характером основного силлогизма, лежащего в основании сложного силлогизма — сорита или эпихейремы. Особенность его состоит в том, что выводы-положения обычно выносятся вперед, а за ними следуют посылки, хотя это и не обязательно.
B отличие от хрии и логического расположения, которые исходят из строения предмета речи, применяются коммуникативные принципы расположения, которые основаны на характере восприятия речи.
Лучше всего запоминаются и усваиваются крайние сегменты аргументации — начальный и конечный, а из крайних — конечный. Поэтому доводы можно располагать в восходящей последовательности от слабых к самому сильному.
Нисходящий порядокобычно не рекомендуется, но встречается довольно часто. Он используется в тех случаях, когда аудитория так или иначе вынуждена принимать аргументацию без критического обсуждения.
Лучшим порядком считается гомерический, при котором сильные доводы даются в начале, основной довод — в конце подтверждения, а более слабые располагаются в середине. При этом сильные доводы предлагаются в максимально кратком виде и даются по отдельности, а слабые — соединяются вместе так, что образуют единый неразрывный комплекс. Такое расположение затрудняет анализ и возможную критику аргументации и часто используется в полемических речах и статьях, например, в судебном красноречии.
Указанные принципы могут совмещаться и сочетаться. Поскольку наиболее важными из них являются хрия и гомерический порядок, их полезно рассмотреть особо.
Хрия.
Хрия[19]представляет собой сложный квазилогический аргумент, положение которого развернуто и обосновано рядом доводов, обеспечивающих защиту положения от возможных возражений.
Хрия состоит из трех частей: положения, обоснования и заключения. Положение хрии может быть распространено путем изъяснения, например, похвалы автору или перифраза содержания. Обоснование положения также включает две части: доказательство в виде причины (основания) и объяснение в виде доводов отпротивного, от подобия, от примера, от авторитета (свидетельство). Объяснение как вспомогательное доказательство может включать и иные доводы, например, уступление, прагматический аргумент, аргумент долженствования и пр., но оно также может и ограничиваться лишь некоторыми из этих доводов. Заключение может повторять положение или содержать следствие из него, если положение формулируется в виде посылки умозаключения.
Например: человеку свойственно искать истину — положение, меньшая посылка; Бог есть истина — большая посылка, человеку свойственно искать веры в Бога, следовательно, каждый должен ее искать —вывод силлогизма и заключение хрии. Далее следуют ответы на вопросы: почему человеку свойственно искать истину? что противоположно исканию истины? чему подобно искание истины? кто может найти истину? что сказано об этом в Св. Писании? Если эти ответы даны в надлежащей форме и расположены в надлежащем порядке, то и получается хрия.
Таким образом, порядок расположения аргументов по хрии определяется естественным развертыванием содержания мысли, при котором (1) положение сначала (2) изъясняется, затем посредством силлогизма или энтимемы обосновывается (3) причина его истинности (аксиология — собственно доказательство), далее предлагаются доводы (4) от противного, за которыми следует (5) сравнение, потом даются (6) примеры, вся последовательность завершается (7)свидетельством (аргументом к авторитету) и (8)заключением.
Хрия представляет собой развернутую эпихейрему, посылки которой получают обоснования, то есть оказываются выводами энтимем, построенных на основаниях главных топов: всего выходит семь суждений, к которым прибавляется распространение.
Хрия часто используется в гомилетике, и многие проповеди до середины XIX века и даже до нашего времени построены по хрии в строгой форме или в различных ее модификациях, например, в виде так называемой искусственной хрии, в которой положение-вывод выносится в конец, а сама аргументация строится от вступления через пример, причину, подобие, противное и т.д. Образец искусственной хрии — манифест императора Александра I “О изгнании французов из России.”
Широкое использование хрий в гомилетике объясняется не только тем, что почти все риторики, начиная с IV в., когда хрия была впервые разработана и описана ритором Аффонием Антиохийским, содержат учение о ней, но и потому, что хрия является самым простым и естественным ходом развития мысли от положения к заключению.
Для проповедника хрия особенно привлекательна тем, что владение стандартизированной последовательностью элементов проповеди, каждый из которых строится по известному правилу, позволяет импровизировать завершенное по содержанию и сжатое по форме слово, обходясь без специальной предварительной подготовки.
В “Слове в день свершившегося столетия Московского университета” святителя Филарета Московского, хотя в целом аргументация в нем выстроена по иному композиционному принципу, есть последовательности элементов построения, повторяющиеся в различных местах текста, которые можно рассматривать как хрию:
Положение: “Видно, истина нужна миру, видно, нужно чрезвычайное о ней свидетельство, видно, не была бы она достойно и удовлетворительно засвидетельствована, если бы не свидетельствовал о ней воплощенный Бог-Слово.”
Причина. “Истина есть одна из естественных и существенных потребностей духа человеческого.”
Свидетельство: “Божественное откровение говорит в глубоком значении, что слово Божие, или истина Божия, есть хлеб жизии. Не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих” (Мф. 4:4).
Подобие: “Подобно и естественный разум, хотя не в таком глубоком разумении, может сказать, что истина есть жизненная пища духа человеческого.”
Противное: “Уничтожьте истину, в уме останется пустота, голод, жажда, томление, мука, если только он не в омертвении или не в обмороке от крайнего невежества. Если вздумаете питать его образами воображения, имеющими преходящий блеск, но не заключающими в себе твердой истины, ему вскоре наскучит черпать воду бездонным сосудом, и жажда его останется неутолимой, и мука неисцельной.
Пример: Что значит любопытство детей, их желание о всем спросить и все узнать?”
Свидетельство — аргумент аd hоminеm: “Но можно ли действительно находить истину? — должно думать, что можно, если ум без нее не может жить, а он, кажется, живет, и, конечно, не хочет признать себя лишенным жизни.”
Затем снова следует аргумент от противного и т.д.
Свободный порядок предполагает взаимное расположение аргументов, которое требует от ритора значительно больших искусства, опыта и творческих усилий, чем хрия.
Прибегая к свободному гомерическому порядку, ритор должен:
• во-первых, хорошо представлять себе особенности аудитории, ее мировоззрение и характер приемлемой для нее аргументации;
• во-вторых, уметь свободно строить цепочки аргументов, преобразуя суждения и умозаключения по логическим правилам, и стилистически организовать рассуждение в связный текст так, чтобы смысловые швы между умозаключениями или отдельными их элементами были незаметными.
В качестве примера рассмотрим построение аргументации в “Слове” святителя Филарета.
Состав аудитории — профессоры и студенты, собравшиеся в храме по случаю университетского юбилея, люди не всегда церковные, и, может быть, не всегда верующие, на что указывает и содержание речи: обосновываются те положения, которые представляются аудитории сомнительными. Святитель Филарет обосновывает совместимость веры и науки и необходимость не только признавать истину, но и жить по учению Церкви.
Схема аргументации исходит из тезы, включающей положение и предложение: поскольку вы делом исповедуете, что Христос есть Божия премудрость поучающая u Он же есть предмет поучающей премудрости — истина; что Господь дает премудрость наставляющим, u от лица Его познание u разум в наставляемых, то следовательно, путем истины стремитесь к истинной жизни. Задача аргументации состоит, таким образом, в обосновании правильности (истинность и необходимую связь) обоих утверждений.
Система аргументации включает пять положений:
1. истина есть одна из естественных и существенных потребностей духа человеческого;
2. достижение истины возможно;
3. корень и основание истины есть идея Бога, Творца, Вседержителя; и сия истина весьма доступна познанию всех человеков;
4. Господь Христос Спаситель Сам есть истина и путь к истине и жизни;
5. путем истины стремитесь к истинной жизни.
Первое
положение обосновывается наведением: общечеловеческое стремление к истине, которое проявляется в любознательности детей; стремление к моральной истине как социальной норме, которое проявляется в праве; стремление к истине как основе картины мира и человека, которое проявляется в научном знании.
Второе
положение обосновано аргументом аd hоminеm, создающим логический парадокс (приведение к абсурду).
Обоснование третьего положения строится на трех аргументах: к авторитету (общего мнения философии); прагматическом (из нескольких равнозначных решений предпочтительно то решение, которое дает наилучший результат); к личности и действию (по творению познается Творец).
Четвертое
положение обосновано более сложным образом.
Обоснование начинается развернутой формулировкой антиномии, основанной на столкновении выводов предшествующей аргументации с реальностью: познание истины естественно и необходимо, между тем человек пребывает в заблуждении.
Для обоснования ответственности человека используется аргумент долженствования. Если существует истина и познание ее есть необходимость духовной жизни, то человек обязан познавать истину. Если человек не делает то, что обязан делать, он виновен. Если познание истины есть условие духовной жизни человека, и человек не познает ее, то следовательно, душа его погибает.
На этом выводе основывается умозаключение: духовная смерть есть естественное следствие незнания истины; правосудие Божие осуждает человека, виновного в том, что он не познал истину; следовательно, правосудие Божие о человеке идентично естественному следствию поведения человека.
Выход из антиномии строится через сопоставление естественной истины с милостью Божией — воплощением Бога Слова: Господь Иисус Христос, как совершенный Бог и совершенный человек, есть Истина и свидетельствует истину. Это значит, что Бог ведет к истине человека, который сам не в состоянии познать ее. Принимающий свидетельство Христа Спасителя следует за Ним. Поэтому Иисус Христос есть истина и путь.
Здесь используется аргумент направления: движение, направленное к цели, содержит в себе элементы ее осуществления, поэтому каждый шаг к цели открывает возможность последующего шага; если для первого шага к цели имелось достаточное основание, то же основание тем более достаточно и для последующих шагов.
Аргумент от противного: если причиной незнания человеком истины является его вина, то нужна милость Божия, чтобы устранить причину, ибо устранение причины устраняет следствие.
Пятое
положение, развивающее результаты предшествующей аргументации, является общим заключением речи. Оно обосновано рядом последовательных доводов, которые утверждают (1) единство истины, объединяя христианскую религию и культуру через отношение целого и частей и (2) посредством наведения — разделительного аргумента, который так же строится, как аргумент к человеку, — единство истины в видах научного знания.
Этот разделительный аргумент к человеку построен в виде наведения и основывается на обоснованном ранее положении о единстве Божественной и естественной истины. Особенность его в том, что он касается собственно пути к истине человека науки: философа и естествоиспытателя, историка, астронома, филолога. Наведение обобщается в выводе: “Христос есть не только истина, но u жизнь,” который выступает в качестве опущенной посылки завершающей энтимемы, приводящей к утверждению: “Путем истины стремитесь к истинной жизни.”
Система аргументации в “Слове” святителя Филарета строится в свободной гомерической последовательности. Из примера видно, что понятие силы аргументов — относительное: положения и аргументы, которые представляются наиболее ценными с богословской точки зрения, располагаются в середине аргументации. Из-за своей сложности они, с точки зрения риторической, оказываются менее действенными, чем положения и доводы, размещенные в начале и в конце подтверждения и явно ориентированные на общие места аудитории. При этом аргументация строится, как последовательная цепочка доказательств, на выводе каждого из которых основано последующее.
Убедительность аргументации укрепляется последовательной мотивацией: положение первое привлекает внимание, положение второе пробуждает интерес, положение третье предлагает визуализацию, то есть наглядную реализацию интереса как привлекательную цель, положения четвертое и пятое указывают действие как путь достижения цели.
Общие рекомендации.
§ не следует умножать число аргументов;
§ предмет аргументации разделяется на составные части-положения, которые логически следуют одно из другого, образуя единую систему обоснования;
§ сильные аргументы разделяются, слабые аргументы объединяются;
§ сильные аргументы располагаются в начале и в конце подтверждения;
§ самый сильный аргумент располагается в завершении обоснования;
§ наиболее сильные аргументы суть те, которые затрагивают интересы аудитории и указывают конкретные действия для достижения привлекательной цели;
§ небольшие по объему речи и сочинения дидактического содержания располагаются по хрии.
6. Опровержение.
Опровержение — композиционная часть высказывания, которая содержит аргументацию позиции ритора через обоснование ложности или неприемлемости взглядов или мнений, несовместимых с ней.
Цель опровержения не демонстрация ошибок или несостоятельности тех или иных взглядов как таковых, но обоснование выдвинутых ритором положений через отвержение несовместимых с ними утверждений.
Увлекаться полемикой не следует, лучший способ опровергнуть неверные мнения состоит в убедительном обосновании правильных. Поэтому к опровержению следует прибегать лишь по мере необходимости, когда нет других возможностей утвердить правильное положение, или когда приходится защищать свои убеждения от критики.
Существуют три техники опровержения — диалектическая, эристическая и софистическая аргументация.
Цель диалектической аргументации — установление истины или принятие правильного решения, поэтому критика в диалектической аргументации основана на совместном поиске истины. Диалектическая критика называется дискуссией [20] и применяется, по существу, к действительным или потенциальным единомышленникам. Цель дискуссии — согласие, поиск истины или правильного решения, поэтому критическая аргументация в дискуссии строится по логическим правилам и исключает аргументы, связанные с личностью, мировоззрением или интересами оппонента.
Цель эристической аргументации — утверждение принятой позиции и отвержение позиции оппонента, поэтому критика в эристической аргументации основана на принципе добросовестного спора. Эристическое опровержение называется полемикой. [21]
Добросовестная эристическая аргументация не исключает компрометации критикуемой позиции или самого оппонента. Поэтому помимо собственно диалектических аргументов эристическая аргументация включает аргументы к человеку, к авторитету, к аудитории, и полемизирующие стороны отбирают для защиты своих позиций доводы, которые убедительны в первую очередь не для оппонента, а для аудитории.
Цель софистической аргументации — подавление оппонента и введение аудитории в заблуждение относительно его действительных взглядов, целей и намерений. Поэтому софистическая полемика сознательно использует приемы введения в заблуждение, включая прямую ложь и клевету. Обычно именно софистическая аргументация прикрывается требованиями “политической корректности,” “ненасилия,” “терпимости,” “гармонизации,” представляя любую критику в свой адрес как агрессию.
Софистика всех времен прокламирует познавательный и нравственный нигилизм, поэтому она отвергает саму правомерность прямой полемики и борьбы мнений и называет “пропагандой” защиту всякого положительного мировоззрения и всякую философию. Опровержение софистической аргументации — демонстрация обмана и разоблачение обманщика, поэтому оно неизбежно имеет полемический характер.
Рассмотрим диалектическое и эристическое опровержение как разоблачение софистики.
Дискуссионное (диалектическое) опровержение.
Связано с решением ряда задач технического характера, которое позволяет обеспечить объективность, обоснованность и точность критики.
Во-первых, критиковать обычно приходится концепцию, то есть совокупность взглядов, развиваемых в крупной работе или целом ряде сочинений и часто обоснованных специальной сложной аргументацией научного или философского характера. Поэтому критик должен решить сложную задачу — точно, кратко и объективно описать критикуемую концепцию.
Во-вторых, концепция, подлежащая критике, обычно содержит в себе истинные или правильные положения, которые перемешаны с неверными. Поэтому критику нужно отделить правильные положения от неправильных и тщательно определить предмет критики.
В-третьих, критикуемая концепция обычно достаточно серьезно обоснована; в составе положений и аргументов, подлежащих критике, имеются принципиальные и непринципиальные, сильные и более слабые. Поэтому задача критика состоит в том, чтобы найти слабое звено в аргументации принципиальных положений и не подменить опровержение принципиальных положений разбором второстепенных и частных деталей критикуемой концепции, то есть критиковать основные положения концепции.
В-четвертых, критика исходит, с одной стороны, из позиции самого критика, а с другой, из особенностей и внутреннего строения критикуемой концепции. Оба эти источника критических суждений должны быть тщательно разведены, чтобы критика приводила к обоснованию, и, следовательно, принятию именно тех положений, исходя из которых критик строит опровержение.
Это значит, что логическая форма несовместимости критикуемого и выдвигаемого положений должна определять построение опровержения и выбор критических аргументов.[22]
Полемическое опровержение.
Правильное полемическое опровержение строится в основном по тем же правилам, что и диалектическое. Но составные части опровержения в полемическом опровержении выглядят иначе, чем в диалектическом. Поскольку цель полемического опровержения — переубедить не самого оппонента, а тех, кто склонен принять его аргументацию, полемическое опровержение обычно включает критическую характеристику самого оппонента.
В добросовестной полемике не искажаются позиции и слова оппонента, не применяются угрозы, запугивание, инсинуация, провокация, (побуждение оппонента к необдуманным высказываниям, которые могут быть обращены против него). Если оппонент применяет недозволенные приемы спора, они разбираются и оцениваются полемистом как некорректные. Рассмотрим пример.
“О. С. Булгаков полагает, что догматическому суждению о том или ином учении должно предшествовать богословское обсуждение, споры, столкновение различных мнений, на основе которых в результате является Истина. “Это обсуждение совершается иногда бурно и длительно (христологические споры) и завершается торжественным вероопределением на вселенском или поместном соборе, принимаемом Церковью в качестве слова истины (а иногда и отвергаемом: лжесоборы) или же tасitо соnsеnsu, самою жизнью Церкви. В данном частном случае в отношении к моей доктрине еще даже не началось ее надлежащее богословское обсуждение, которое должно совершаться, не насилуемое никаким преждевременным судом” (с. 53). Заметим, что это требование предварительных богословских обсуждений и полемики находится в странном противоречии с заявлением о. С. Булгакова о том, что он привык “оставлять без внимания многочисленные нападения” на свою доктрину. О. С. Булгаков считает свою софиологию “еще принадлежащей к области богословского обсуждения.” “Такого обсуждения по тяжким условиям нашей жизни до сих пор она почти не имела. Из истории догматов мы знаем, что окончательному определению Церкви всегда предшествовало догматическое брожение, состязание разных школ и идей, друг друга взаимно исключавших (как было и в эпоху Вселенских Соборов), доколе Дух Божий не открывал церковной истины соборному сознанию Церкви. Вопрос о Софии, Премудрости Божией, можно сказать, еще не начинался обсуждением, которое хочет завершить своим приговором м. Сергий. Здесь имеют применение слова ап. Павла: “Ибо надлежит быть и разномыслиям (αιρέσεις) между вами, да откроются искуснейшие.”
О. С. Булгаков хочет превратить богословские споры, разделения (“ереси”), смуту — в нормальное явление церковной жизни, в необходимую норму, без которой невозможно постижение Истины. Он обличается прежде всего ап. Павлом, на которого хочет опереться. Следует рассмотреть цитату во всем ее контексте (1 Кор. 11:16-19). Ап. Павел прекращает споры коринфян о покрывании волос женами в храме, указывая на принятый церквами обычай: “А если кто бы захотел спорить, то мы не имеем такого обычая, ни церкви Божии. Но предлагая сие (т.е. разрешая спор как “искуснейший”), не хвалю вас, что вы собираетесь не на лучшее, а на худшее. Ибо, во-первых, слышу, что, когда вы собираетесь в Церковь, между вами бывают разделения (σχίσματα): чему отчасти и верю, ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, да откроются искуснейшие.” Иного толкования приведенного текста, т.е. в смысле “необходимости” ересей для нормальной жизни Церкви, быть не может. В противном случае пришлось бы толковать в том же смысле слова Господа: “Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит” (Мф. 18:7), т.е. приписывать Богу происхождение зла, соблазнов и нестроений в мире.
Бурные и длительные “богословские обсуждения” (например, христологические споры, на которые указывает о. С. Булгаков) сами по себе отнюдь не являются нормальным и желательным явлением церковной жизни. Достаточно вспомнить ту глубокую 60-летнюю смуту и расстройство, в которые повергли Церковь “богословские обсуждения,” вызванные арианством. Соборные вероопределения, которыми обычно заканчивались споры, всегда являлись экстренной мерой. Они ни в какой степени не оправдывают тех, кто вынуждает Церковь к столь крайней мере, возбуждая споры и смуту, становясь причиной соблазна (σκανδαλоν). Героизм, проявляемый на войне защитниками отечества, не делает войну саму по себе положительным и необходимым явлением.
Если бы о. С. Булгаков был прав, утверждая, что надлежащее богословское обсуждение его доктрины еще не началось, что всякий суд о нем епископов Церкви является “преждевременным” и “насилующим,” если бы богословские споры и обсуждения были нормой догматической жизни, единственным путем к познанию Истины, то никогда не было бы Отцов и Православия бы не существовало… были бы мнения, блуждания впотьмах, множество комиссий, разбирающих и обсуждающих отдельные положения, громадная литература, подготовка материалов к “будущему Собору,” — и покинутое стадо верных, предоставленное “ветрам учения,” не знающее за кем идти, как веровать, в ожидании “обоснованного суждения” Собора, который в результате, по словам о. С. Булгакова, может еще “оказаться разбойничьим.” Об этом стаде верных, ради которых пролилась драгоценная Кровь Христова, ради которых в Пятидесятницу сошел Дух Святой, ради которых существует Церковь, о. С. Булгаков забывает. Забывает и о том, что в Церкви людям вручена сама Божественная Истина, а вместе с тем и ответственность за чистоту ее усвоения всеми членами Тела Христова, каждым в свою меру. Сознание этой ответственности, ревность о Церкви побуждают их не к промедлению и обсуждению, но прежде всего к решительному противодействию тому, что может принести духовный вред верным. Слово — не безразличное сотрясение воздуха, а действенная духовная сила, особенно слово учения в Церкви. Здесь не может иметь места квиетизм, но необходимо бодрствование церковной власти и немедленное принятие тех или иных мер для наставления и ограждения паствы. Богословские споры, которые при этом загораются, являются печальной необходимостью, той войной, в которой выдвигаются “искуснейшие,” защищая общее достояние Церкви.
Итак, отсутствие предварительных богословских споров отнюдь не может быть аргументом против права м. Сергия ограждать свою паству от того, что ему представляется ложным и духовно опасным в учении о. С. Булгакова. Это не исключает, однако, возможности догматических споров и обсуждений в дальнейшем.”[23]
Полемическое опровержение строится в гомерической последовательности: наиболее сильные доводы расположены в начале и в конце. Сильными в полемическом опровержении оказываются доводы, приводящие критикуемую доктрину не к внутреннему противоречию, а к противоречию с основными общими местами, в данном случае с коренными положениями учения Церкви.
Предметом обсуждения фактически является этическая позиция оппонента. Но полемист воздерживается от явных формулировок, строя энтимемы с опущенным выводом и предоставляя формулировку выводов читателю или слушателю. Например, что приносит духовный вред верным? от кого “искуснейшие” защищают общее достояние Церкви?
Общие рекомендаиии.
§ Не следует увлекаться критикой: опровержение используется только тогда, когда оно необходимо.
§ Выбор типа опровержения (диалектического или эристического) определяется характером критикуемой позиции и условиями дискуссии, а не вкусами ритора: в любом случае следует предпочесть диалектическую технику опровержения эристической.
§ Не следует использовать эристические, а тем более софистические аргументы в диалектическом опровержении.
§ Если в условиях диалектической дискуссии оппонент переходит к эристической или софистической аргументации, следует немедленно применить ответную эристическую технику: ритор должен помнить, что он отстаивает не свои личные интересы.
§ Эристическое опровержение может быть критикой или разоблачением: в первом случае ритор ставит оппонента перед альтернативой, во втором случае его задача состоит в компрометации полемического противника перед аудиторией.
§ Эристическое опровержение обычно начинается с компрометации пафоса, затем переходит к компрометации логоса и завершается компрометацией этоса оппонента.
7. Рекапитуляция.
Рекапитуляция [24] (обобщение) — композиционная часть высказывания, содержащая обобщение изложенного материала.
Рекапитуляция иногда рассматривается как звено, связывающее середину и конец высказывания — побуждение. Рекапитуляция может строиться в виде цельного фрагмента текста или серии выводов.
Завершающая рекапитуляция не является простым повторением главной мысли произведения: желательно, чтобы она содержала развитие этой мысли и возбуждала дальнейший интерес к предмету, открывая тем самым возможность продолжения речи.
В первом случае рекапитуляция позволяет сделать завершение речи более ясным и убедительным: напомнить главное положение и непосредственно связать его с побуждением. Так строится рекапитуляция в речи святителя Филарета о столетии Московского университета, представляющая собой краткую и ясную словесную формулу всей речи.
“Все мы, христиане, и любомудрствующие, и в простоте смиренно-мудрствующие, да не забываем никогда, что Христос есть не только истина, но и жизнь. B Своем слове и в Своем примере Он сделался для нас путем, чтобы привести нас к истине и через истину к истинной жизни. Кто думает обеспечить себя достижением некоторого познания истины Христовой и недостаточно старается обратить ее в действительную жизнь по учению и примеру Христову, тот самой истиной обманывает себя и подвергает себя опасности умереть на пути и никогда не достигнуть истинной, вечной, блаженной жизни со Христом в Боге. — Τаκо тецыте, да достигнете.”
Рекапитуляция в виде выводов обычно является завершением высказывания.
8. Побуждение.
Побуждение — завершающая часть высказывания, в которой, как и в предшествующей рекапитуляции, концентрируется и выражается основной пафос.
Побуждение строится, как призыв к действию или решению, и иногда объединяется с рекапитуляцией. Но в любом случае основными требованиями к побуждению являются краткость, ясность, приемлемость, воспроизводимость.
Что касается выражения пафоса, то следует помнить, что сила речевой эмоции больше зависит от значения и смысловых ассоциаций слов, чем от их стилистических характеристик, поэтому слова высокого стиля обычно не только не оставляют слушателя или читателя равнодушным, но даже могут быть восприняты иронически, особенно в завершении устной публичной речи.
Избегать неуместного пафоса в завершении речи так же важно, как добиваться пафоса истинного. Ложный пафос не только фальшивая, наигранная или неуместная эмоция речи, но равным образом неэтичная эмоция: гнев, зависть, пренебрежение, уныние, безразличие не должны проявляться, в особенности, как основной пафос. И ритору следует тщательно взвесить выражения, которые он использует в побуждении, чтобы избежать случайного пафоса, вызванного неточным или необдуманным употреблением слов.
Одно из важнейших правил пафоса состоит в том, что даже если предмет речи связан с печальными событиями, угрозой, надвигающейся опасностью, а может быть, в таких случаях в особенности, пафос побуждения должен быть оптимистическим, потому что побуждение предполагает возможность осуществления решения силами аудитории.
“Так теки царским путем, царская обитель знаний, от твоего первого века в твой второй век. Оглянувшись на достигнутые успехи, благодари Бога и поревнуй достигнуть больших. Не прикрывай лестью неразлучных с делами человеческими несовершенств, но в беспристрастном их признании найди наставление и побуждение к усовершениям. Распространяй не поверхностное образование, но просвещение, проницающее от ума до сердца, и да будет плодом знания добродетель и истинное благо, частное и общее. Подвизайся образовать подвижников истины и правды, веры и верности к Богу, царю и Отечеству, которые бы жили истиной и правдой и готовы были за них пожертвовать жизнью. Ибо истина, когда за нее умирают, бывает особенно животворна. Аминь.”
Общие рекомендации.
§ Завершение — важнейшая часть высказывания, успех аргументации всецело зависит от качества завершения.
§ Завершение речи должно быть кратким, ясным и энергичным.
§ Аудитория должна понять, к чему призывает ее ритор.
§ Следует избегать ложного пафоса, который компрометирует ритора.
§ Рекапитуляция используется, в основном, в пространных высказываниях.
--PAGE_BREAK--
[19] От греч. χρεία — «положение, доказательство».
[20] От лат. disсussiо — «рассмотрение, исследование».
[21] От гр. πоλέμεω — «вести войну, враждовать».
[22] Пример логического опровержения см. на с. 88-89.
[23] Лосский В. Н. Спор
о Софии. Статьи разных лет. М., 1996. С. 12-15.
[24] От лат. rесарitulаtiо — «сжатое повторение».
4. Элокуция.
Элокуцией[1]называется раздел риторики, в котором рассматриваются средства и приемы словесного выражения замысла.
Публичное высказывание предназначено для аудитории, которая стремится правильно понять ритора и ожидает от него точной и ясной формулировки мыслей. Если ритор ограничивается задачей быть правильно понятым аудиторией, ему достаточно соблюсти общепринятые нормы речи. Но если тема требует от аудитории значительных усилий, то элементарной культуры речи недостаточно: сложное содержание невозможно выразить простыми средствами.
Высказывание принадлежит к определенному виду словесности, нормы которого определяют характер содержания и речевые средства. Если автор не соблюдает эти нормы, произведение утрачивает необходимые качества, на основе которых получатель использует текст определенным, соответствующим замыслу образом. Если, например, построение и язык документа не соответствуют нормам деловой речи, то документ теряет юридическую силу.
Автор статьи или книги сознательно создает литературное произведение, предназначенное для многократного чтения. Текст литературного произведения требует серьезной работы над словом, ибо важнейшим свойством литературы, в отличие от текущей словесной продукции, является стиль.
Стиль— это отбор и согласованное сочетание в словесном произведении целесообразных выразительных средств языка, создающее устойчивый образ речи, который служит основанием эстетической оценки произведения.
Стиль и слог.
Стилистическая оценка является критерием включения литературного произведения в культуру. Словесное произведение оценивается аудиторией с точки зрения продуктивности и новизны идей, которые выдвигает автор, но литературная судьба произведения определяется в основном тем, каким образом эти идеи выражены в слове, то есть качеством стиля.
Пример (1).
*“Аристотель говорил о познавательном характере искусства и отвергал точку зрения Платона, противопоставлявшего искусство и познание. Источником воображения (фантазии), как способности создавать образы, он считал ощущения и, в отличие от Платона, признавал эстетическое значение чувственного восприятия действительности.”[2]
B этом отрывке из академической “Истории философии” заметна профессиональная работа литературного редактора. Изложение отличается правильностью, чистотой, ясностью, соразмерностью; соблюдены все литературные нормы; нет эмоционально окрашенных, редких или сколько-нибудь неожиданных слов; содержание фраз кажется понятным; текст гладко читается про себя и вслух; уточняющие обороты расположены в непосредственном соседстве со словами, значение которых они поясняют. Но мысли автора не видно, поскольку отсутствует стиль. Речь настолько обезличена, что трудно даже судить, насколько искажены действительные взгляды Аристотеля. Не всякая особенная манера выражения может считаться стилем.
Пример (2) (Написание слов и пунктуация оригинала).
*“Сходство в поведении может быть также продолжением морфологического сходства. Так, сходство мимики человекообразных обезьян и человека должно обуславливаться, по крайней мере, одинаковой лицевой мускулатурой. Сравнительное исследование поведения может констатировать лишь внешнее сходство в поведении. При попытке его /сходства/ интерпретации психические свойства человека не могут быть спроецированы на животное. И наоборот, при исследовании поведения в русле эволюционной теории человек нередко “низводится” до уровня животного. То есть, человека, в принципе, рассматривают стоящим на одной ступени с животным.”
B приведенном фрагменте перевода-подстрочника неповторимо сочетаются следы языка оригинала (немецкого), особенности научной речи и индивидуальная речь (идиолект) переводчика. Но стилем это стечение речевых стихий не является, потому что особенности речи переводчика (например, специфическое написание глагола “обусловливать” как производного, по-видимому, от существительного “слава,” а не “условие,” употребление слова “продолжение” в значении следствия и т. п.) образуют своего рода мозаичную форму, элементы которой не несут никакой смысловой нагрузки и представляются результатом недостаточно внимательного редактирования текста.
Пример (3).
“Отвергая подражательных художников за их “многоделание” и “подражание подражанию,” Платон, по-видимому, просто исключает из своего государства всякое искусство как самодовлеющее творчество. Если он признает неподражательное искусство, то это в сущности значит, что он признает только вполне искреннее и непосредственное жизненное отношение к миру. Так, например, можно молиться, произносить речь, писать картину, но все это имеет чисто жизненное значение. В каком смысле искреннюю и непосредственную молитву можно назвать искусством (ибо есть, ведь, искусство и молиться; один умеет, другой не умеет молиться), в таком, и только в таком, смысле Платон и допускает искусство. Но это и значит, что: 1) Платон не признает искусство в нашем смысле за допустимое творчество; 2) такое самодовлеющее творчество для него есть “подражание,” т.е. как бы творчество не всерьез; и что 3) подлинное творчество есть усовершенствование себя самого, являясь единственно допустимым подражанием — на этот раз уже вечному образцу.”[3]
Мысль формулируется не вполне ясно; некоторые слова используются в значении, непонятном широкому читателю; встречаются неловкие и неточные выражения, так называемые “стилистические погрешности”; книжная речь перебивается элементами разговорной; вводные слова и уточняющие обороты, союзы и предлоги стоят на неожиданном месте; порядок слов отражает становление мысли автора, которому решительно нет дела до легкости чтения. Но здесь есть стиль. И это стиль Алексея Федоровича Лосева, который невозможно спутать ни с каким иным и который не осмелится править ни один редактор, потому что в стиле выражается авторская мысль, то принципиально новое и неповторимое, что А. Ф. Лосев знает и умеет сказать о Платоне.
Итак, в словесном строении произведения проявляются слог истиль.
Под слогом мы будем понимать совокупность общеобязательных выразительных качеств речи, надежно обеспечивающих ее понимание и приемлемость.
Под стилем мы будем понимать совокупность особенных свойств речи, побуждающих читателя или слушателя опознавать, выделять и ценить речь именно данного автора.
Хороший слог, таким образом, составляет основу, на которой может строиться стиль, как особая манера речи, порой нарушающая норму.
I. Качества слога.
Качества слога определяются отношением авторской речи к общим нормам литературного языка (правильность и чистота) и к нормам ведения речи (ясность, уместность, красота). Отношение общественно-языковой практики к нормам литературного языка изучается дисциплиной, которая называется культурой речи.
Правильность — соответствие речи общеобязательным нормам современного литературного языка. Под современным литературным языком понимается язык художественной, философской, научной, публицистической, духовной, деловой словесности с 30-х годов XIX до нашего времени.
Понятие современного литературного языка относительно: если в его объем включать только текущий речевой обиход, то утратит смысл понятие культуры языка, ибо содержание культуры — опыт, который сохраняется обществом. Поэтому система норм литературного языка должна включать по возможности такой состав правил, который позволяет понимать и воспроизводить максимально полный объем произведений словесности за максимально долгий период его развития. Но в таком случае нормы литературного языка утрачивают внутреннее единство, а объем классического материала становится труднообозримым.
Поэтому приходится ограничивать понятие современного литературного языка исходя из относительной цельности его системы и стилистической однородности произведений.
Нормы литературного языка.
Устанавливаются и определяются филологической дисциплиной историей литературного языка на основе изучения языка классиков литературы — писателей, язык и стиль которых рассматривается, как образцовый, а произведения обязательно изучаются в школе сначала в курсе русского языка в составе грамматических примеров, а затем в курсе истории литературы — как высшие достижения языкового, в частности художественного, творчества.
Нормы литературного языка обеспечивают единообразное понимание текста и преемственность культуры. Нормы литературного языка охватывают всю совокупность речевой деятельности и противостоят солекизмам — нарушениям грамматической, логической, семантической связности речи, а также речи нелитературной — диалектам, просторечию, различного рода социальным и профессиональным жаргонам, табуированным выражениям, засорению речи иностранными словами и оборотами, архаизмам и неоправданному речетворчеству в виде неологизмов.
По сфере действия нормы литературного языка подразделяются на общие (нормы языка) и частные (нормы речи). Общие нормы распространяются на любые высказывания, а частные — на произведения отдельных видов словесности, например, поэтических произведений, документов и т.д.
K общим нормам принадлежат:
• орфоэпические нормы устной речи, которые подразделяются на фонетические (нормы произнесения слов и словосочетаний) и просодические (нормы построения интонации), например, ударение в слове обеспечéние на третьем слоге;
• морфологические нормы построения слов, например, множественное число от слова офицер —офицéры с ударением на третьем слоге;
• словообразовательные нормы, например, образование от существительного условие глагола обусловливатъ со звуком и соответственно буквой о в корне, а не *обуславливать;
• лексическиенормы употребления слов и устойчивых словосочетаний в определенных значениях, например, слово знаковый означает “относящийся к знаку, имеющий функцию знака,” а слово значимый означает “имеющий существенное значение,” поэтому нельзя сказать *“знаковая речь президента,” но “значимая или значительная речь президента”; или: “Дай Бог нам *преодолéть наши очень сложные социально-экономические u политические проблемы” —проблемы можно решить.
• логико-синтаксические нормы построения словосочетаний и предложений, регулирующие правильную смысловую связь элементов высказываний. Например, если опущен обязательный элемент словосочетания, создается неопределенность смысла:
*“Пожалуйста, тот, кто вносил, может высказаться. Кто вносил?.. Кто хотел бы с иных позиций? Дайте, пожалуйста, возможность...”;[4]
• собственно синтаксические нормы, регулирующие устойчивые формальные связи слов в словосочетаниях и предложениях; нарушение этих норм приводит к неразличению синтаксических значений и обеднению смысла фразы: *“Начальник охраны завода доложил по вопросу о подготовке по заводу мероприятий по очистке территории”245;
• орфографические нормы, регулирующие написания слов; нарушение орфографических норм затрудняет понимание письменной речи;
• пунктуационные нормы, регулирующие членение предложений и обеспечивающие правильное понимание строения высказывания.
Общие нормы литературного языка изучаются в соответствующих разделах общего курса русского языка и в курсе стилистики.
К частным нормам принадлежат правила построения документов, публичных выступлений, научных сочинений, писем, художественных произведений и т.д.
Частные нормы литературной речи изучаются в специальных разделах курсов стилистики и в курсах теории словесности, риторики, поэтики, деловой речи. К частным нормам прозаической речи относятся, например, логические правила аргументации, правила построения высказываний, периодов и фигур речи.
По характеру использования литературные нормы подразделяются на действующие и классические. К действующим относятся нормы, которые используются в текущей устной и письменной речи. К классическим относятся нормы, которые используются в классических произведениях, но вышли из постоянного употребления.
Рассмотрим пример несоответствия классических и действующих норм.
Раз он спал.
У невской пристани. Дни лета
Клонились к осени. Дышал
Ненастный ветер. Мрачный вал
Плескал на пристань, ропща пени
И бьясь о мрачные ступени,
Как челобитчик у дверей
Ему не внемлющих судей.
/А. С. Пушкин/
В языке этого отрывка из “Медного всадника” заметны отличия классической литературной речи пушкинской поры от современной. Так, слова челобитчик, внимать, деепричастие бьясь (от глагола биться) в современной речи почти не употребляются, а выражение роптать пени, тем более с деепричастной формой глагола ропща, — вообще непонятно: оно означает невнятно шептать упрек.
Действующие нормы часто приходят в столкновение с классическими, но четкую границу между ними провести невозможно, тем более что классические нормы иногда активизируются, как, например, использование в русской речи церковнославянских слов и оборотов, некоторых формул речевого этикета, свойственных дореволюционному обиходу, написаний слов в дореволюционной орфографии и т.д.
Чистота слога — однородность речи в отношении к общим и частным нормам литературного языка.
Чистый слог облегчает восприятие речи, так как позволяет слушателю или читателю сосредоточить внимание на ее содержании, не отвлекаясь переменой способа выражения мысли. Засоренность слога является результатом механического смешения в речи различных функциональных, исторических, авторских стилей, включения в речь нелитературных слов и оборотов — и часто производит комическое впечатление:
*“Мы часто думали о тех процессах, которые протекают с точки зрения самостоятельности республик; вопрос межнациональных отношений самый тонкий, ранимый такой.”[5]
Помимо обычных стилистических ошибок (с точки зрения самостоятельности, ранимый вопрос) в этой краткой фразе сталкиваются общенаучные (процессы протекают), документально-деловые (самостоятельность республик), политические (вопрос, межнациональные отношения) обороты официальной речи со словами и оборотами, свойственными беллетристике (тонкий, ранимый такой), что и создает неожиданный комический эффект.
Речь ценят не за умные слова, а за мысли. Чтобы сохранить чистоту речи, следует избегать нагромождения ненужных иностранных слов и варваризмов, калькирования иноязычных слов, словосочетаний и оборотов речи. Если языковая однородность изложения нарушена, речь становится настолько заумной, что читатель задает себе законный вопрос: а стоит ли содержание тех усилий, которые приходится делать, чтобы разгадать этот странный словесный шифр?
*“В своей генеративной способности мистический опыт уникален. Хотя бытие-действие включает в себя еще два горизонта, отвечающие “виртуальным событиям” и “событиям наличествования,” и опыт таких событий, также будучи деятельностным “опытом бытия,” равно может служить порождающим ядром некоторой антропологии, однако в этом случае могут возникать лишь антропологически редуцированные, не обеспечивающие полноты самоосуществления человека.”
Слог может быть засорен различного рода архаизмами, историзмами и неологизмами, которые появляются в речи иногда как неудачная попытка выразить содержание исторического факта или мысли старинного писателя, а иногда из-за стремления стилизовать речь. B контрасте с церковнославянской богословской терминологией научная, деловая или газетная лексика выглядят особенно неуместно: *“… плоды аскетической аналитики включают в себя тонкую u детальную дескрипцию развития страсти, укоренения ее в душе.”
Стилизация порядка слов может привести к двусмысленности: *“Неудержал мяч вратарь, но добить его было некому.”
Слова и выражения грубые (вульгаризмы), свойственные речи уголовного мира или маргинальных слоев общества (жаргонизмы), известной части молодежи (сленг), специфическая профессиональная лексика, употребляемая не к месту, засоряют речь.
Вульгарные и жаргонные выражения особенно опасны, потому что они резко снижают авторитет того, кто использует их в публичной речи.
Русский язык, как и всякий развитый литературный язык, представляет собой систему так называемых функциональных стилей — разновидностей литературной речи, особенности которых определяются ее назначением и содержанием. Обычно выделяются обиходно-разговорный, документально-деловой, научно-технический, общественно-политический, художественно-литературный функциональные стили русского языка.
Очевидно, имеет смысл говорить о духовной речи, как особом функциональном стиле русского литературного языка, лингвистическое отличие которого от других функциональных стилей, основанных только на современном русском языке, состоит в синтезе церковнославянской и русской речи.[6]
B различных видах и жанрах духовной речи (в богослужении, проповеди, богословской, апологетической литературе, в академической речи, в газетных публикациях) церковнославянская и русская языковые стихии сочетаются различным образом. Развитый жанровый состав духовной словесности и активное использование произведений, принадлежащих ко всем периодам развития русского литературного языка, делают функциональный стиль духовной речи уникальным явлением в составе современного русского литературного языка. Несмотря, однако, на эту кажущуюся разнородность, как позволяют думать исследования последнего времени[7], в духовной словесности обнаруживается возрастающее единство выразительных средств и становление особенных норм устной и письменной речи.
B условиях становления функционального стиля духовной речи следует особенно внимательно относиться именно к чистоте слога, потому что требование чистоты связано с отбором выразительных средств, качество которого определяется знанием языка и литературным вкусом.
Органическое слияние различных выразительных средств достигается в произведениях ряда современных церковных авторов, например, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычева), которого можно с полным основанием считать классиком современной русской духовной прозы.
Ясность слогаозначает, что любой, кто владеет языком, может однозначно и без усилий воспринять речь и понять ее содержание.
Чем яснее речь, тем в большем объеме она усваивается и в большей мере экономит усилия создателя и получателя. Темная речь, напротив, создает дополнительные трудности понимания и поэтому быстро утомляет. У вынужденного слушателя или читателя она вызывает законное раздражение против автора и неизбежное отвращение от предмета.
Достигается ясность в основном использованием ограниченного запаса общепонятных употребительных слов в словарных значениях, слитным построением слабо распространенных словосочетаний, отказом от вводных и уточняющих оборотов, привычным порядком слов в предложении и простотой синтаксических конструкций.
“Видим ли мы воздух, слышим ли, чувствуем ли мы его? Посмотрите в даль, хоть в самый ясный ведряный день: какая причина, что далекие леса, рощи, села и холмы виднеются словно в тумане, тогда как тумана вовсе нет? Разумеется, воздух: он мешает нам ясно видеть далекие вещи; хоть он сквозит как хрусталь, а все же когда его много, то он собою застит. Если налить в хрустальную посуду самой чистой ключевой воды, то кажется, будто в посуде нет ничего; а налей этой самой воды в водоем обширный, то хоть сквозь нее и видны все камешки на дне водоема, но все же не так ясно, как без воды: значит, воздух можно видеть — это вещь видимая.”[8]
Уместность слога— правильный выбор выразительных средств языка в отношении к предмету речи.
В системе выразительных средств языка выделяются слова и обороты, соответствующие регистрам речи: так называемым высокому, среднему и простому (низкому) слогу.
Регистр речи— совокупность выразительных средств языка, указывающих на оценку говорящим уровня значимости предмета речи по отношению к общественной норме: как возвышенного и санкционирующего общественную норму, общепринятого и соответствующего общественной норме или частного и занимающего положение ниже общественной нормы.
Так, слова-синонимы лик, лицо, личико относятся соответственно к высокому, среднему и низкому регистрам. Высокий слог (лик) применяется в торжественной официальной речи о предметах возвышенных; простой слог (личико) применяется в обыденной неофициальной речи о предметах повседневных; средний слог (лицо), который используется для большинства прозаических сочинений, ограничен снизу обиходно-разговорной лексикой и оборотами речи, а сверху — высокой лексикой.
Пример высокого регистра современной речи:
“Теперь же, когда книги церковные и толкования, кои изрекали святые Божьи люди, движимые Духом Святым, приобрести легче, чем хлеб насущный, именно теперь, присваивая себе имя христиан, обрушиваются на Церковь еретичествующие служители сатаны. Они возвещают вероломство под предлогом веры, антихриста под именем Христа и, прикрывая ложь правдоподобием, хитростью, уничтожают для нас истину.”[9]
Пример среднего регистра современной речи: “Нам необходимо научиться постоянно анализировать свои собственные поступки и мысли. Надо знать свои пороки и грехи. Это сознание побудит нас просить у Бога помощи в деле покаяния. Только сознание своей греховности поможет нам изменить свою жизнь, если до сих пор мы находились в нераскаянности.”[10]
Пример простого регистра современной речи:
“Твою посылочку и письмо получил я своевременно. За посылочку надо тебя не благодарить, а побранить: сама живешь в скудости и выдумала посылать посылочки, да еще схимнику, который должен питаться хлебом и водой по примеру святых отцов. Говорю тебе строго, чтобы впредь этого не было.”[11]
B первом примерешироко использованы церковнославянские обороты речи и порядок слов там, где они не обозначают реалии и могли бы быть заменены общепринятыми русскими: не книги церковные u толкования, а церковные книги и толкования, не кои, а которые, не изрекли, а создали, не хлеб насущный, а продукты питания, не еретичествующие, а еретики, не возвещают, а проповедуют. Эти выражения и обороты указывают на особо высокую значимость предмета речи.
Во втором примере,взятом из проповеди того же автора, использован средний регистр речи — обычные книжно-литературная лексика и синтаксис: постоянно анализировать, сознание, побудит нас, просить помощи, в деле покаяния. Выбор этих выражений и оборотов показывает, что автор представляет предмет как безусловно важный, но соответствующий обычному, нормальному образу действий и помыслов христианина.
В третьем примереиспользуются русские разговорно-обиходные слова и обороты: обращение на “ты,” побранить, выдумала, чтобы этого не было, слова с уменьшительным значением: посылочка, автор избегает церковнославянских слов и даже свой монашеский образ передает разговорным словом: не схимонах, а схимник.
Автор стремится не обременять расходами свою духовную дочь (письмо написано в 1952 году) и, не огорчая ее, тактично побудить больше не посылать ему продукты. Письмо носит личный характер, и запрещение посылок употреблением разговорных слов предстает как мотив частный и обыденный. Такое намеренное снижение регистра позволяет сделать духовное наставление практически исполнимым, а наставника — близким и доступным.
Смешение или неправильное применение регистров речи, в особенности неуместные церковнославянские выражения и слова, может создать неожиданный комический эффект, чего следует всячески избегать. Точное применение речевых регистров особенно трудно в речи проповедника: обычные в церковном обиходе и в духовной словесности слова, формы и обороты являются в то же время стилистическими показателями высокого стиля светской речи.
Учитывая, что современная светская публичная словесность даже в своих наиболее официальных и торжественных проявлениях, как, например, инаугурационная речь Президента, избегает высокого стиля, но предпочитает пользоваться средним регистром с существенными элементами низкого, применять высокий регистр следует с большой осторожностью и выбором. Как выражение возвышенного высокий регистр и вообще церковнославянская речевая стихия, очевидно, с трудом доступны современному языковому сознанию, которое формируется средствами массовой информации и потому способно вращаться в основном в сфере, по выражению М. М. Бахтина, “материально-телесного низа.”
B проповеди и в церковной публицистике вполне возможны удачные и оправданные сочетания различных регистров.
“Оглядывая отечественную историю, непредвзятый наблюдатель повсюду находит несомненные следы промыслительного Божия попечения о России. События здесь происходят почти всегда вопреки “объективным закономерностям,” свидетельствуя о том, что определяют историю не земные, привычные и, казалось бы, незыблемые законы, а мановения Божии, сокрушающие “чин естества” и недалекий человеческий расчет. Чудо сопровождает Россию сквозь века. Вот и нынче — по всем планам закулисных дирижеров современной русской трагедии наше национально-религиозное самосознание давно должно бы захлебнуться в смрадном и мутном потоке пропаганды насилия и бесстыдства, космополитизма, богоборчества и животных страстей. Наша государственность должна была давно рухнуть под грузом бесконечных предательств и измен, внутренних интриг и внешнего давления. Наши дети давно должны были бы убивать друг друга на полях новой братоубийственной гражданской войны, для разжигания которой приложено столько усилий мнимыми “миротворцами” и лукавыми “посредниками.” Наша хозяйственная жизнь должна бы давно замереть, опутанная удушающей сетью “реформ,” ввергнув страну в экономический и политический хаос.
Ан нет — хранит Господь! Гнется Русь — да не ломается, и зреет в народе (прежде всего — в народе церковном) понимание своей великой судьбы, своего подлинного призвания: быть народом Божиим, неся жертвенное, исповедническое служение перед лицом соблазнов, искушений и поношений мира, по слову Господа Иисуса Христа: “Будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое… и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь; претерпевший же до конца спасется” /Мф. 24: 9:11-13/.[12]
Фрагмент начинается аллюзией, которая сразу же вводит читателя в объективно-нейтральный стиль исторической прозы: деепричастный оборот в начале фразы, ритм академической лекции, “непредвзятый наблюдатель,” оглядывающий русскую историю с высоты птичьего полета, — излюбленный герой историков-позитивистов XIX века. Но автор сразу же сталкивает научно-историческую лексику среднего регистра с высокой церковнославянской и при этом продолжает изложение, сохраняя особенности синтаксиса научного изложения, близкие манере речи В. О. Ключевского.
Подчеркнутая ирония первых двух фраз резко сменяется, начиная с третьей, сначала разговорным выражением “вот и нынче,” а затем острым ораторским пафосом, который стремительно достигает уровня высокого регистра обличительной речи псогоса[13] с его продолженным трехчастным ритмизованным периодом, объединенным анафорой, заимословием (“Наши… должны” — слова “дирижеров”) и фигурой соответствия. Но после слова “хаос” — снова резкий поворот смысла и столь же резкая смена стиля речи явно просторечным пословичным оборотом: “ан нет” и замедление темпа речи с помощью инверсии глагола и фигуры экзергазии — синонимии оборотов (“своей великой судьбы, своего подлинного призвания”). Наконец — высокий славяно-византийский стиль торжественной проповеди — энкомия, завершающийся цитатой из Св. Писания.
Все переходы ритма и смены стиля и регистров речи воспринимаются как органическое единство. Это мастерство слова выглядит совершенно естественно и становится заметным только при специальном анализе текста.
Красота слога— совершенное выражение мысли посредством оптимального отбора, сочетания и соразмерного расположения слов и выражений.
Украшенной речь становится, когда мысль выражена так, что ее невозможно выразить иначе. Рассмотрим пример.
“Народ… От частого и бессовестного употребления слово это так истерлось, истрепалось и выцвело, что теперь почти невозможно определить его истинное значение. Но, по счастью, жив еще сам народ униженный и обманутый, обворованный и оболганный, — русский народ еще жив.”[14]
B этом примере можно увидеть целый ряд приемов выражения смысла, риторических фигур, которые придают речи органическое совершенство.
Выбор и сочетание слов.
B примере используются фигуры слов: антилогия — соединение в одно целое слов с различным несовместимым значением, создающее парадоксальный смысл: частое u бессовестное употребление; синонимия с градацией — использование ряда синонимов, каждый из которых усиливает значение предыдущего: истерлось, истрепалось u выцвело; экзергазия — повтор (часто с усилением) синонимических оборотов или словосочетаний: униженный u обманутый, обворованный u оболганный.
Использование словесных фигур превращает свободное словосочетание в связанное и придает каждому слову контекстное идиоматическое значение: отдельное слово становится элементом связной конструкции, которая имеет значение как целое —единораздельное имя ситуации.
Но на фоне этой конструкции, при столкновении несовместимых или неожиданно сочетающихся слов, значение каждого слова, включенного в фигуру, приобретает выпуклость и особую выразительность.
Так, выбор и сочетание слов в первом предложении содержит противопоставление. Слова первой части предложения — синонимический эпитет к отглагольному существительному (“частого u бессовестного употребления”) — указывают на действие и, следовательно, на деятеля, часто и бессовестно употребляющего слово “народ.” Слова второй части предложения (придаточного изъяснительного) относятся к образу автора и содержат параллелизм: “частое u бессовестное употребление” — “истинное значение,” “так истерлось, истрепалось u выцвело” — “что невозможно определить.”
Таким образом, противопоставление охватывает все предложение: оно начинается на уровне отдельного словосочетания и завершается на уровне сложноподчиненной конструкции.
Действительно, второе предложение в свою очередь противопоставлено первому: эпитеты слова “народ” — страдательные причастия (“униженный u обманутый, обворованный u оболганный”), связанные с эпитетом первой части фразы, как претерпевание с действием. Фраза образует противительный период — фигуру антитезу с рамочной конструкцией слов: “народ” — “жив.” B этой фигуре слово “народ” противостоит реальности народа, ложное слово как обман и кажимость — истине как жизни.
Расположение слов и конструкций.
B примере использован ряд фигур мысли, которые определенным образом оформляют высказывание, выделяя особенности строя мысли автора.
Пример начинается словом “Народ...,” которое оторвано от последующей фразы и представляет собой начало намеренно прерванной мысли. Но это слово повторяется в последнем предложении уже в составе завершенной мысли. Эта риторическая фигура, называемая эллипсом, создает наложение (аппликацию) мыслей: одна мысль течет как бы в подводном русле, а на поверхность выходит другая, чтобы впоследствии слиться с первой в завершении фразы.
Другой фигурой, характерной для примера, является дважды использованный хиазм: фраза строится таким образом, что ее смысл развертывается не от начала к концу, а влево и вправо от центра, левая и правая части конструкции зеркально отражают друг друга и могут быть связаны как причина и следствие или как-нибудь иначе.
B первом предложении часть конструкции “от частого u бессовестного употребления” стоит перед словом “слово,” во втором предложении параллельная ей по смыслу часть стоит после слова “его”: “истинное значение”; ближе к центру слева стоят слова: “так истерлось, истрепалось u выцвело” и “что теперь почти невозможно определить,” которые уже непосредственно связаны по смыслу и синтаксически.
Так получается зеркальная структура параллельных элементов: 2—1-1—2, которая создает смысловой и одновременно фонетический ритм предложения.
Во втором предложении использован вариант хиазма эпанодос (превращение); здесь слова первого предложения повторяются в обратном порядке во втором: “жив еще сам народ” и “русский народ еще жив”: 1—2-3—4-4—3-2—1. Между этими частями стоят слова: “униженный u обманутый, обворованный u оболганный,” которые, образуя в составе конструкции фигуру парантезу (вставку), сами по себе также являются хиазмом: “униженный” параллельно “оболганный,” “обманутый” параллельно “обворованный,” поскольку унижен тот, кто оболган и обманут тот, кто обворован.
Такой разрыв синтаксических или семантических связей, создающий неожиданные смысловые группировки слов, называется в риторике силлепсом.
Если мы сопоставим фигуры слов и фигуры мыслей, то увидим, что одни фигуры вставляются в другие, а все вместе они создают особый смысл, дополнительный с точки зрения обычной последовательности слов. Благодаря использованию фигур речи фраза получает смысловую глубину и строится нелинейно, поскольку связи ее элементов образуют сложное смысловое пространство.
--PAGE_BREAK--