Составление лаврентьевской летописи

РОССИЙСКИЙГОСУДАРСТВЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
Реферат
подисциплине «История»
на тему
Составлениелаврентьевской летописи

Москва – 2011

Введение
 
Цельданной работы дать характеристику Лаврентьевской летописи, опираясь наразличные источники, в том числе и древней истории, истории Государства Российского,а так же истории различных источников советского времени. Для такойхарактеристики необходимо кратко изложить, а что же такое есть летопись.
Итак,летопись — это исторический жанр древнерусской литературы, представляющий собойпогодовую, более или менее подробную запись исторических событий. Записьсобытий каждого года в летописях обычно начинается словами: «в лето …» (то есть«в году …»), отсюда название — летопись[1].В Византии аналоги летописи назывались хрониками, в Западной Европе в Средниевека анналами и хрониками.
Летописисохранились в большом количестве так называемых списков XIV—XVIII веков. Подсписком подразумевается «переписывание» («списание») с другого источника.Списки эти по месту составления или по месту изображаемых событий исключительноили преимущественно делятся на разряды (первоначальная киевская, новгородские,псковские и т. д.). Списки одного разряда различаются между собой не только ввыражениях, но даже в подборе известий, вследствие чего списки делятся наредакции (изводы). Так, можно сказать: Летопись первоначальная южного извода(список Ипатьевский и с ним сходные), Летопись первоначальная суздальскогоизвода (список Лаврентьевский и с ним сходные).
Такиеразличия в списках наводят на мысль, что летописи — это сборники, и что ихпервоначальные источники не дошли до нас. Мысль эта, впервые высказанная П. М.Строевым[2], ныне составляет общеемнение. Существование в отдельном виде многих подробных летописных сказаний, атакже возможность указать на то, что в одном и том же рассказе яснообозначаются сшивки из разных источников (необъективность преимущественнопроявляется в сочувствии то к одной, то к другой из противоборствующих сторон)ещё более подтверждают это мнение.
Русскиелетописи сохранились во многих списках; самые древние — монаха Лаврентия (Лаврентьевскаялетопись, судя по приписке − 1377 г.), и Ипатьевская XIV века (поназванию Ипатьевского монастыря под Костромой, где она хранилась); но в основеих более древний свод начала XII века. Свод этот, известный под именем «Повестивременных лет» является первой Киевской летописью.
Летописивелись во многих городах. Новгородские (харатейный синодальный список XIV века,Софийский) — отличаются сжатостью слога. Псковские — живо рисуют общественнуюжизнь, южнорусские — литературны, местами поэтичны. Летописные сводысоставлялись и в московскую эпоху русской истории (Воскресенская и НиконовскаяЛетопись). Так называемая «царственная книга» касается правления Ивана Грозного.Затем Летописи получают официальный характер и понемногу обращаются частью вразрядные книги, частью в «Сказания» и записки отдельных лиц.
Существовалии литовские (белорусские) летописи, летописи Молдавского княжества. Казацкиелетописи касаются, главным образом, эпохи Богдана Хмельницкого. Летописаниевелось также в Сибири (Бурятские летописи, Сибирские летописи) и Башкирии (Шажере).Итак, рассмотрим Лаврентьевскую летопись.

Лаврентьевскаялетопись
Лаврентьевская летопись, пергаменнаярукопись, содержащая копию летописного свода 1305, сделанную в 1377 группойпереписчиков под руководством монаха Лаврентия по заданиюсуздальско-нижегородского князя Дмитрия Константиновича со списка начала 14 в[3]. Текст начинается с «Повестивременных лет»и доводится до 1305. В рукописи отсутствуют известия за898—922, 1263—1283, 1288—94. Свод 1305 представлял собой великокняжескийвладимирский свод, составленный в период, когда великим князем владимирским былтверской князь Михаил Ярославич. В основе его лежал свод 1281, дополненный (с1282) тверскими летописными известиями. Рукопись Лаврентия была написана в Благовещенскоммонастыре в Нижнем Новгороде или во Владимирском Рождественском монастыре. В1792 её приобрёл А. И. Мусин-Пушкин и впоследствии преподнёс Александру I,который передал рукопись Публичной библиотеке (ныне им. М. Е.Салтыкова-Щедрина), где она и хранится. Полное издание осуществлено в 1846(«Полное собрание русских летописей», т. 1)[4].
Сименем суздальско-нижегородского князя Дмитрия Константиновича связанлетописный свод, составленный для него в 1377 г. по поручению епископаДионисия мнихом Лаврентием и являющийся древнейшим из всех сохранившихся ибесспорно датируемых списков русской летописи.
Добытыеисследованиями акад. А. А. Шахматова[5]и М. Д. Приселкова[6]бесспорные выводы сводятся к признанию переписанного Лаврентием памятника затожественный с протографом Троицкой летописи великокняжеский Летописец1305 г., между Лаврентьевским списком которого и тем, что Лаврентийсписывал (т. е. этим самым сводом 1305 г.), никаких промежуточныхэтапов летописания не было. Следовательно, все то в списке Лаврентия, что покаким бы то ни было соображениям возвести к своду 1305 г. оказалось быневозможно, надо без колебаний приписать ему самому. Работа мниха Лаврентия надего летописным источником отчетливо характеризуется анализом рассказа отатарском нашествии 1237 г.
РассказЛаврентьевской летописи под 1237—1239 гг., начинаясь с описания рязанскихсобытий, касаясь Коломны и Москвы, живо и подробно рисует затем осаду и взятиеВладимира, упоминая попутно о взятии Суздаля; ведет затем нас на Сить, гдестали станом Юрий Всеволодович и Василько ростовский и куда приносят Юрию вестьо гибели Владимира, которую он оплакивает; кратко говорится затем о победетатар и убиении Юрия; с подробностями ростовского происхождения изображаетсядалее кончина Василька; говорится о погребении Юрия, и все заканчивается егопохвалой.
Старшаяверсия рассказа об этих событиях читалась в Троицкой летописи, текст которойвосстанавливается по Воскресенской. Эта старшая версия содержалась и влетописном источнике, который переделывал мних Лаврентий. Весь рассказ в целом,как он выглядел в Троицкой летописи, рисуется в следующем виде.
Болееподробный, чем в Лаврентьевской летописи, пересказ рязанских событий исвязанных с ними (а не с Юрием владимирским) событий в Коломне, сменялся, как вЛаврентьевской, описанием осады и взятия Владимира с мелкими, но существеннымиот нее отличиями; после общего с Лаврентьевской указания на исход 6745 г.,рассказ непосредственно переходил к отсутствующему в Лаврентьевской летописиэпизоду с Дорожем, послом князя Юрия, отправленным разведать местонахождениетатар, к выдержанной в тоне воинских повестей картине битвы на Сити, с краткимупоминанием об убиении Юрия, и с подробным изображением кончины Василька;церковный элемент ограничивался тремя молитвами Василька с привнесениями в нихстиля причитаний; «похвала» Васильку перечисляла затем его мирские достоинства;«похвалы» Юрию не было; рассказ заканчивался перечнем князей, во главе сЯрославом, спасшихся от татар, «молитвами святыя богородица». Первоначальностьэтой восстановленной редакции рассказа о Батыевой рати в Троицкой летописи, а,следовательно, в Летописце 1305 г., сравнительно с близкой к ней, но болеераспространенной редакцией в Лаврентьевской, не подлежит сомнению. Всераспространения, сокращения или замены в Лаврентьевской сравнительно с тем, чточиталось о Батыевой рати в Летописце 1305 г., могли быть сделаны толькотем, кто этот Летописец в 1377 г. собственноручно переписывал, т. е.мнихом Лаврентием. Его авторский вклад в рассказ о Батыевой рати теперь можетбыть, следовательно, легко обнаружен.
Свой труднад текстом протографа мних Лаврентий начал с пропуска той обличительной тирадыо небратолюбии князей, которая читалась, несомненно, в Летописце 1305 г.и, восходя к рязанскому своду, направлена была против князя Юрия Всеволодовича.[7]
ВЛаврентьевской летописи весь рязанский эпизод сокращен, но при этом так, что нипереговоры рязанцев с Юрием Всеволодовичем, ни его отказ им в помощи даже не упомянуты; нет и вызванной всем этимгрозной тирады. Нет, кроме того, упоминания о татарских послах к Юрию воВладимир; отбросив его вместе со всем остальным во вступительном эпизоде оРязани, Лаврентий учел, однако же, это упоминание ниже: им начинается та«похвала» Юрию, на которой заканчивается в Лаврентьевской летописи весь рассказо Батыевой рати и которой не было в Троицкой и в Летописце 1305 г. Вотэто-то собственное послесловие к рассказу в целом Лаврентий и начинает сопущенной в начале детали протографа. «Бяхуть бо преже прислали послы свое злиити кровопийци, рекуще: мирися с нами; он же (Юрий) того не хотяше, яко жепророк глаголеть: брань славна лучше есть мира студна». Деталь о татарскихпослах из осудительного для Юрия Всеволодовича контекста (в протографе)перенесена, таким образом, Лаврентием в свой собственный контекст хвалебный.Понятным только для современников полемизмом проникнута поэтому вся «похвала» вцелом. У русских летописцев издавна было в обычае полемизировать с тем, чтовыпускалось из протографа при переписке. Вспомним полемику киевского летописцао месте крещения Владимира. Так же точно и в данном случае «похвала» Юрию мнихаЛаврентия полемизирует с пропущенной, при переписке протографа, гневнойинвективой рязанца. Обвинению там князя Юрия в небратолюбии «похвала» с первых же словпротивополагает нечто прямо обратное: «се бо чюдный князь Юрьи потщася божьязаповеди хранити… поминая слово господне, еже рече: о семь познають вы всичеловеци, яко мои ученици есте, аще любите друг друга». Что «похвала» Юриювообще не некролог, написанный после его смерти тотчас, а литературный памятникс большой перспективой в прошлое, — видно сразу же из его литературныхисточников. Она вся как бы соткана из выборок в предшествующем тексте той же Лаврентьевскойлетописи. Основой послужила читающаяся там под 1125 г. «похвала» ВладимируМономаху, расширенная выписками из статей об отце Юрия — князе Всеволоде и егодяде — Андрее Боголюбском.
Мозаичныйподбор применимых к Юрию летописных данных о его предках: отце Всеволоде, дядеАндрее и прадеде Владимире Мономахе, в ответ при этом на опущенную в началеотрицательную его характеристику из переписывавшегося протографа, —литературный прием, во всяком случае, не современника. Задачу историческойреабилитации современник выполнил бы, конечно, иначе. Только у биографа издругой эпохи могло оказаться в распоряжении так мало подлинных фактов ореабилитируемом лице. Из всей «похвалы» ведь только вставку о строительнойдеятельности Юрия можно признать за конкретный признак данного историческоголица, да и то слова «грады многы постави» имеют в виду не столько факты,сколько далеко отстоящую от них, по времени возникновения, легенду.[8] А все остальное — просто перенесенныена Юрия отвлеченные признаки чужих книжных характеристик. И замечательно, чтоприем этот у Лаврентия «похвалой» не ограничивается; он распространяется и навесь предшествующий рассказ о самом нашествии. Кое-что, впрочем, в него внеслииз той же летописи еще до Лаврентия предыдущие редакторы этого рассказа.
Большуючасть приурочений выборок из рассказов о половецких набегах к событиям1237 г. есть все основания приписать самому Лаврентию; даже авторскоепослесловие, заканчивавшее когда-то собою повествование о набеге 1093 г.Начального Киевского свода («Се бо аз грешный и много и часто бога прогневаю ичасто согрешаю по все дни»), целиком повторил и Лаврентий, с характерною лишьприпиской: «Но ныне на предреченая взыдем». Весь дальнейший отрывок опятьпропитан подобными предыдущим заимствованиями. В основу положена летописнаястатья 1015 г. о кончине Бориса и Глеба; но есть заимствование и из статьи1206 г. На заимствованной основе строится, как видим, новый литературныйобраз: плач Глеба об отце и брате разрастается у Юрия в риторический плач оцеркви, епископе и «о людях», жалеемых превыше себя и своей семьи. Самый плачзаимствуется из рассказа о кончине жены Всеволода, матери Юрия.
Дальнейшаяпереработка протографа под пером Лаврентия выразилась в переносе на скупопредставленного там Юрия черт и признаков главного (первоначально) действующего лица, ростовского Василька,а также Андрея Боголюбского и отца Василька, Константина (под 1175, 1206 и 1218 гг.).Лаврентий умышленно не передает, однако, слов протографа о погребении Василька:«Не бе же слышати пения в мнозе плаче»; их, как и дату, он приурочивает ниже кЮрию. А на место этих, отнятых у Василька слов, — перед светской его «похвалой»— Лаврентий опять помещает нечто, относящееся не к Васильку, а к Юрию:подробность о вложении в гроб головы Юрия, в протографе, вернее всего, нечитавшуюся вовсе.
Итак, весьлитературный труд мниха Лаврентия, в пределах статьи о Батыевой рати,сосредоточен на одном образе князя Юрия. Чтобы снять с него тень, наложеннуюпредшествующим летописанием, мних Лаврентий проявил много изобретательности и старания. Едва ли так уж прост был отборвсего, что могло пригодиться, с отдельных страниц и строк десяти летописных статей(под 1015, 1093, 1125, 1175, 1185, 1186, 1187, 1203, 1206, 1218 гг.) ошести разных лицах; свои черты передали Юрию, под пером Лаврентия, св. Борис иГлеб, Владимир Мономах и Андрей Боголюбский, Всеволод и его княгиня, наконец,даже одновременно с Юрием убитый Василько. Сразу видно при этом, что цель,руководившая пером Лаврентия, неразрывно была связана с его званием «мниха»:полуфольклорному стилю воинских повестей, который присущ был рассказу впротографе, Лаврентий со всей решительностью противополагаетотвлеченно-риторический стиль житий с молитвами, «плачами» и «похвалами». Неразговорная речь, а книга, не отзвук песни, а цитата характеризуют его вкус иприемы. Цитата из предшествующего содержания памятника есть, между прочим, и всобственном послесловии Лаврентия ко всей летописи: «Радуется купець прикупстворив, и кормьчий в отишье пристав, и странник в отечьство свое пришед; такжерадуется и книжный списатель, дошед конца книгам»; из трех уподоблений«списателя» одно, во всяком случае, Лаврентий тоже отыскал в переписывавшейсяим летописи: под 1231 г. кто-то из его предшественников летописцев проситв молитве, «да и аз… направляя, корабль словеси в тихо пристанище введу».
Время,когда труд Лаврентия был выполнен, известно (из того же послесловия) сточностью: между 14 января и 20 марта 6885 (1377) г. В том же послесловиион сам называет благословившего его на труд епископа Дионисия «нашим епископомСуждальским и Новгородским и Городецким». Приписка Лаврентия к цитатам изстатьи 1125 г. в «похвале» князю Юрию (о «великой пакости землям» от злыхкровопийц половцев и татар, — «еже и зде многа зла створиша»), намекая начто-то вполне конкретное и недавно лишь происшедшее «зде», т. е. там, гдеЛаврентий трудился, приписка эта, датируемая, как и вся рукопись, январем —мартом 1377 г., показывает, что Лаврентий писал летопись вНижнем-Новгороде: в затяжной полосе татарских «пакостей землям» был около1377 г. из трех городов епископа Дионисия только Нижний. В той же«похвале» Юрию Лаврентий упомянул только нижегородский Благовещенскиймонастырь. Для такого предпочтения повод мог быть только в принадлежности кбратии этого монастыря самого Лаврентия. Рассказ же о начале того монастыря,где составлялась летопись, хотя бы и в краткой форме простого упоминания, был,как известно, у русских летописцев в обычае издавна.
Онижегородском Благовещенском мужском монастыре известно, что он, действительно,был основан Юрием Всеволодовичем, одновременно с Нижним, в 1221 г., но,придя позже в упадок, был восстановлен заново, как раз незадолго перед1377 г. Совпав с расцветом только что обновленного КонстантиномВасильевичем Суздальско-Нижегородского княжества, это восстановлениедревнейшего из монастырей новой столицы княжества не обошлось без обычного втаких случаях в древней Руси литературного начинания: в монастыре завеласьлетопись.
В сводах,отразивших наше областное летописание XIV—XV вв. (в летописяхСимеоновской, Ермолинской, Рогожской, Никоновской и др.), есть ряд известий,которые указывают, что, действительно, нижегородский Благовещенский монастырьбыл средоточием суздальско-нижегородского областного летописания той самойэпохи, когда жил итрудился один из его монахов, «списатель» названной его именем Лаврентьевскойлетописи.
А так какпрославление лица, построившего тот монастырь, где велась данная летопись, тожебыло в обычае у русских летописцев издавна, то этим, отчасти впрочем,объясняется и повышенное внимание Лаврентия к Юрию Всеволодовичу. В сводеЛаврентия восхваляемый им в 1377 г. князь-строитель принадлежал ужедалекому прошлому. Самый размах «похвалы» Юрию Всеволодовичу в Лаврентьевскойлетописи слишком смел для доморощенной инициативы простого «мниха». Князя Юрия,приравненного в рязанском своде к «окаянному» Святополку, превратить вподобного св. Глебу христолюбца и мученика; на неудачника, погубившего и свойкняжеский «корень» и свое княжество, перенести впервые на северо-востоке,задолго до аналогичных опытов над родоначальниками московских князей,династический отблеск имени Мономаха — едва ли бы додумался и осмелился простоймонах без соответствующих директив свыше. И что такие директивы у Лаврентия, всамом деле, имелись, видно опять-таки из его послесловия, где он дважды, вторжественных выражениях, назвал своих прямых литературных заказчиков: князяДмитрия Константиновича и епископа Дионисия. Инициативе последнего и следует,конечно, приписать все смелое своеобразие проделанной Лаврентиемсамостоятельной летописной работы.
Киево-Печерскиймонах, игумен одного из нижегородских монастырей, Дионисий в 1374 г. былпоставлен епископом восстановленной в Суздальско-Нижегородском княжествеепископии, ведавшей тремя главными городами княжества — Суздалем,Нижним-Новгородом и Городцом. В 1377 г. Дионисий добился учреждения вСуздальско-Нижегородском княжестве вместо епископии — архиепископии, т. е.сделал суздальскую церковь независимой от московского митрополита. Дляобоснования своих претензий на эту независимость Дионисий и задумал составлениелетописного свода, поручив это дело монаху Лаврентию. Из того же замыслаДионисия объясняется и весь труд Лаврентия над литературным портретом самогоЮрия.
Право навыделение в автономную от митрополита архиепископию Византия признавала заобластями и землями с известным историческим и культурным престижем, в том смысле,как этот престиж тогда понимался: прочности светской власти должна быласоответствовать прочность и давность христианского культа, внешнимподтверждением чему лучше всего могли служить, в глазах Византии, частныекульты местных святых. В поисках такого престижа для своейСуздальско-Нижегородской земли, — перед попыткой превратить ее в архиепископию,— Дионисий и должен был обратить особое внимание на ктитора главных монастырейи храмов в этой земле, строителя одного из ее городов и первого из князей, владевшихвсеми тремя городами сразу. Недаром в приданных Лаврентием князю Юрию чертахтак много того, что могло импонировать как раз грекам: в качестве династасуздальско-нижегородских князей он им выставлен как второй Мономах, родственниквизантийских василивсов; в своих политических неудачах он не только оправданкак мученик, вроде св. Бориса и Глеба, но и наделен одной специфическойдобродетелью, у тех отсутствовавшей: преданностью епископу больше, нежели женеи детям; а это не что иное, как заимствование из поучений патриарха ЛукиХрисоверга Андрею Боголюбскому в той к нему грамоте (1160), которой постояннопользовались потом на Руси в качестве нормы княжеско-епископских отношений.Наконец, Лаврентием был придан Юрию агиографический оттенок, с прямым дажеупоминанием о мощах Юрия.
СоставлениеЛаврентьевской летописи неразрывно, как видим, связано с учреждением на Руси поинициативе Дионисия второго архиепископства. И так как осуществлению проекта в1382 г., несомненно, предшествовал сравнительно очень долгий период егообдумывания и всесторонней подготовки, то и есть основания признать одним изактов этой подготовки составление Лаврентьевской летописи. Если, действительно,как можно думать, уже предшественник патриарха Нила, патриарх Макарий, ведя сДионисием переговоры между 1378 и 1379 гг., звал его уже тогда в Византию,то к сборам его туда как раз в указанный срок, в 1377 г. и могло бытьприурочено спешное изготовление Летописца, который мог в переговорах спатриархом понадобиться как документ. А так как поездка Дионисия состоялась нев тот момент, а два года спустя, когда спешно изготовленный список мог быть иперебелен и дополнен, то наша Лаврентьевская летопись и осталась дома.
Чем,однако, кончилась связанная с нею попытка этого смелого печерянина повернутьскладывавшееся тогда общерусское государство с московской дороги нанижегородскую?
Роль Москвымогла быть не ясна современникам лишь до 1380 г. Год Куликовской победыдолжен был многое прояснить. Вернувшись из дипломатической своей поездки толькочерез два года, Дионисий не мог сразу же не оценить в полной мере то, что в егоотсутствии произошло. Этим, должно быть, и объясняется явный перелом в егополитический ориентации, начиная с 1383 г.: он опять едет вКонстантинополь, но уже не по делам суздальской архиепископии, а «о управлениимитрополии русскыа». На этот раз поставленный в митрополиты сам, Дионисий на обратном пути в Киевепопадает в плен к Владимиру Ольгердовичу и умирает в 1384 г. в «нятии», пословам летописи, т. е. в заключении, пережив только на год ДмитрияКонстантиновича суздальского. Созданное им архиепископство заглохло само собой,по мере политического распада Суздальско-Нижегородского княжества. В тот жегод, когда одного из сопротивлявшихся еще суздальских князей, «отчичей», московскиевоеводы ловили по «татарским местам» и дебрям, в Суздале случайно найдены былизамурованными в стене вывезенные Дионисием в 1382 г. из Царьграда «Страстигосподни» — серебряный кивот с изображениями нескольких праздников и надписью,кое в чем напоминающей заключительную приписку Лаврентия. «Божественныестрасти, — говорится в надписи, — перенесены изо Царяграда смиреннымархиепископом Дионисьем в святую архиепископью в Суздаль, в Новгород, вГородец… при святом патриарсе Ниле, при великом князи ДмитрииКонстантиновиче». Тот же, что у Лаврентия, перечень городов в титуле Дионисия,то же наименование князя Дмитрия Константиновича «великим», как будто Москва ине существует. Находку с торжеством как трофей перенесли в Москву.[9] Сходная участь ожидала ЛетописецЛаврентия: тоже предназначенный, по замыслу своих составителей, оспаривать уМосквы ее первенство, он послужил, однако, едва ли не для укреплениясобственной московской летописной традиции: по крайней мере, москвичи быстропереняли, что в нем было нового в чисто литературном отношении. Подобноагиографической переработке статьи 1239 г. суздальцем Лаврентием, своиагиографические к ней дополнения из жития своего московского княжескогопатрона, Александра Невского, делает и составитель одного из московских сводов.В виде своеобразного сборника собственныхкняжеских житий начинает тогда же строить свое летописание Тверь. Смоленскийсправщик Авраамка подражает Лаврентию в послесловии. Наконец, Лаврентьевскаялетопись вся целиком как источник привлекается составителями большихобщерусских сводов Фотия и его продолжателей.
Лаврентьевскаялетопись является ценнейшим памятником древнерусского летописания и культуры.Последним и наиболее качественным изданием ее текста является публикация1926—1928 гг.[10],выполненная под редакцией акад. Е. Ф. Карского. Труд этот давно ужестал библиографической редкостью, и даже фототипическое воспроизведение его,предпринятое в 1962 г. под наблюдением акад. М. Н. Тихомирова (тираж1600 экз.), не могло удовлетворить потребностей историков, лингвистов,работников культуры и просто читателей, интересующихся русской историей.Переиздание I тома Полного собрания русских летописей, осуществленноеиздательством «Языки русской культуры», призвано восполнить указанный пробел.
Рукопись хранитсяв Российской национальной библиотеке под шифром F. п. IV. 2. Пергаменныйкодекс, в малую «десть», на 173 листах, писан в основном двумя писцами: первыйписец переписал лл. 1 об. — 40 об. (первые 8 строк), второй — лл. 40об. (начиная с 9-й строки) — 173 об. Исключением являются только лл. 157,161 и 167: они вставные, нарушают естественный порядок разлиновки и имеют вконце пробелы, что свидетельствует о неумении писца пропорциональнораспределить текст на площади листа. Текст на лл. 157—157 об., 167—167 об.переписал третий писец (впрочем, его почерк очень похож на почерк первогописца), а на лл. 161—161 об. — второй писец, но его продолжил (с конца 14-й строкиоборота листа) третий писец. Первые 40 листов рукописи писаны в один столбец,последующие — в два столбца.
Основной(второй) писец назвал себя в приписке на лл. 172 об. — 173: это был монахЛаврентий, переписавший летопись в 1377 г. для суздальско-нижегородскоговеликого князя Дмитрия Константиновича, по благословению Суздальского епископаДионисия. По имени писца летопись и получила в научной литературе названиеЛаврентьевской.
В настоящеевремя в рукописи Лаврентьевской летописи обнаруживаются пропуски: между лл. 9 и10 отсутствуют 6 листов с текстом 6406—6429 гг., после л. 169—5 листов с текстом6771—6791 гг., после л. 170—1 лист со статьями 6796—6802 гг. О содержанииутраченных листов можно судить по сходным с Лаврентьевской Радзивилов ской иТроицкой летописям.
Влитературе имеется и другое суждение — не о механическом, а о творческомхарактере работы Лаврентия и его помощников над летописью в 1377 г. Некоторыеисследователи[11]предполагают, в частности, переработку в составе Лаврентьевской летописирассказа о Батыевом нашествии на Русь. Однако, обращение к Троицкой летописи,независимо от Лаврентьевской передающей их общий источник, не подтверждаетэтого мнения: Троицкая в рассказе о событиях 1237—1239 гг. совпадает сЛаврентьевской. Более того, все специфические особенности рассказа о Батыевомнашествии в составе Лаврентьевской летописи (идейная направленность,литературные приемы составителя) органично вписываются в историко-культурныйфон XIII в. и не могут быть выведены за пределы хронологических рамок этогостолетия. Внимательное изучение особенностей текста повести о Батыевомнашествии на Русь в составе Лаврентьевской летописи приводит к выводу осоздании ее в начале 80-х гг. XIII в.
Осудьбе самой рукописи Лаврентьевской летописи известно немного. На загрязненномл. 1 можно разобрать запись «Книга Рожесвенсково монастыря Володимерь скаго»,которая не очень уверенно датируется концом XVI — началом XVII в. Но вXVIII в. рукопись оказалась в собрании Новгородского Софийского собора, где снее в 1765 г. в Новгородской семинарии была сделана копия (хранится в БАН подшифром 34.2.32). В 1791 г. из Новгорода в числе прочих рукописей Лаврентьевскаялетопись была отправлена в Москву и попала к обер-прокурору Синода гр.А. И. Мусину-Пушкину. В 1793 г. А. И. Мусин-Пушкин издал поэтой рукописи Поучение Владимира Мономаха, в начале же XIX столетия графпреподнес манускрипт в дар императору Александру I, который и передал его вПубличную библиотеку. Это произошло во всяком случае до 1806 г., так как 25сентября 1806 г. директор библиотеки А. Н. Оленин подарил копию с Лаврентьевскойлетописи графу С. С. Уварову (копия хранится в БАН под шифром32.11.10: подносная запись на л. 1 выполнена рукой А. Н. Оленина,сама рукопись переписана археографом А. И. Ермолаевым — при этомследует обратить внимание, что использована бумага с датами 1801 и 1802 гг.).
Записьо принадлежности рукописи Лаврентьевской летописи Владимирскому Рождественскомумонастырю послужила основанием для предположения, что монах Лаврентий писал воВладимире и что труд его остался во владении Рождественского монастыря[12]. Между тем обнаруживаются явныеследы нахождения Лаврентьевской летописи в XVII в. в нижегородском Печерскоммонастыре, где она была непосредст венно использована при составлении особогоПечерского летописца. Печерский летопи сец известен нам в двух списках: 1) РГБ,ф. 37 (собр. Т. Ф. Большакова), № 97, 70—80-е гг. XVII в.; 2) ГИМ,собр. Московского Успенского собора, № 92, кон. XVII в. Если учесть, что Дионисийдо своего поставления в епископы был архимандритом именно Печер ского монастыряи что в этом монастыре летопись Лаврентия сохранялась вплоть до XVII в., можнос полным основанием предположить, что великокняжеский свод был переписан в 1377г. в нижегородском Печерском монастыре местными монахами.
Прииздании Лаврентьевской летописи в разночтениях использована Радзи виловскаялетопись.
Радзивиловскаялетописьхранится в Библиотеке Российской Академии Наук в Санкт-Петербурге под шифром34.5.30. Рукопись в 1, на 251 + III листах. Летопись расположена на лл. 1—245,водяные знаки этой части рукописи — три вида головы быка —воспроизведены в альбоме Н. П. Лихачева под №№ 3893—3903 (новоспроизведение не совсем точное). На лл. 246—250 об. другим почерком и на другойбумаге переписаны дополнительные статьи («Сказание Данила игумена смиренаго,иже походи ногама своима и очима виде», «Слово святаго Дорофея, епископаТурьскаго, о святых 12 апостол», «Слово святаго Епифания, сказание о пророцех ипророчицах»), филиграни — два вида головы быка под крестом —воспроизведены в альбоме Н. П. Лихачева под №№ 3904—3906. «Судя побумаге, время написания Радзивиловского списка должно быть отнесено снаибольшей вероятностью к последнему десятилетию XV века», — к такомувыводу пришел Н. П. Лихачев[13].Считаем, что датировку можно существенно уточнить. По наблюдениямН. П. Лихачева, знак № 3864 из документов 1486 г. «совер шен ноподобен по типу знакам летописи». Если говорить о знаках №№ 3896—3898, то онибуквально совпадают со знаками Книги 16 пророков (РГБ, ф. 304 / I, №90) — по нашим уточненным данным (в альбоме Н. П. Лихачева знакиКниги пророков воспроизведены под №№ 1218—1220 с искажениями. Книга пророковписалась Стефаном Тверитиным с 1 октября 1488 г. по 9 февраля 1489 г. Такимобразом, палеографиче ские данные позволяют сузить интервал датировки до1486—1488 гг. На полях летописи имеются многочисленные приписки, которым, понаблюдениям А. В. Чер нецова, свойст венны те же языковыеособенности, что и основному тексту, и которые могут быть отнесены к 1487 г.3В совокупности приведенные результаты позволяют датировать Радзивиловскуюлетопись временем около 1487 г. Дополнительные же статьи на лл. 246—250об. (которые, кстати, отличаются теми же языковыми чертами, что и текстлетописи) можно отнести к 90-м гг. XV в.[14]
Радзивиловскаялетопись — лицевая (украшена более чем 600 миниатюрами), и этимопределяется ее выдающееся значение в истории русской культуры. В настоящеевремя наиболее обоснованной представляется версия о западнорусскомпроисхождении Радзивиловской летописи, в зоне контакта белорусского ивеликорусского наречий — скорее всего, в Смоленске(А. А. Шахматов, В. М. Ганцов)[15]. К тому же мнению склоняет анализ стилистическихособенностей миниа тюр (испытавших значительное западно европейское влияние) иих содержания.
Характерприписок на полях летописи показывает, что рукопись была создана в городскойсреде, в которой пользовались одобрением вечевые порядки старинных русскихгородов, их свободы и привилегии. Более поздние записи конца XVI — началаXVII в. на старобелорусском языке свидетельствуют о том, что рукопись в товремя принадлежала представителям мелкой шляхты, жителям Гродненского повета. Вконце рукописи есть запись, что летопись была подарена Станиславом Зеновевичемкнязю Янушу Радзивиллу. Следовательно, около середины XVII в. летопись отмелких держателей перешла во владение высшей прослойки белорусской знати[16]. Через посредство князя БогуславаРадзи вилла, имевшего тесные родственные связи с прусскими магнатами, летописьв 1671 г. поступила в Кенигсбергскую библиотеку. Здесь с ней в 1715 г.ознакомился Петр I и приказал снять с нее копию (ныне: БАН, 31.7.22). В 1761г., когда русские войска заняли Кенигсберг, летопись была взята изКенигсбергской библиотеки и передана в Библиотеку Академии наук в Петербурге.
Радзивиловскаялетопись доводит изложение до 6714 г., причем из-за того, что листы былиперепутаны в оригинале, события с конца 6711 по 6714 г. оказались изложеннымиранее известий 6711—6713 гг. По исследованию Н. Г. Бережкова, статьи6679—6714 гг. в Радзивиловской летописи (как и в Лаврентьевской) обозначены поультра мартовскому стилю[17],следовательно, 6714 г. переводится как 1205 г.
СравнениеЛаврентьевской летописи с Радзивиловской и Летописцем Перея славля Суздальскогопоказывает, что сходный текст этих летописей продолжается как раз до 1205 г.(6714 г. в ультрамартовской датировке). Вслед за окончанием общего источника вЛаврентьевской повторена дата 6714 г., но уже в мартов ском обозначении, идалее следует текст, существенно отличающийся от Летописца ПереяславляСуздальского; Радзивиловская же вообще обрывается на статье 1205 г. Можнопоэтому полагать, что с 1205 г. связан определенный этап в историивладимирского летописания. Вместе с тем из наблюдений А. А. Шахматованад статьями за 70-е гг. XII в. следует, что в основе Лаврентьевской лежалболее ранний вариант свода 1205 г. (в Радзивиловской и Летописце ПереяславляСуздальского внесены тенденциозные добавления имени Всеволода Большое Гнездо кизвестиям о его брате Михалке).
Возможностьреконструкции Троицкой летописи обосновал А. А. Шахматов,обнаруживший, что Симеоновская летопись с самого начала (но начинается онатолько с 1177 г.) до 1390 г. сходна с Троицкой (судя по цитатамН. М. Карамзина). Капитальный труд по реконструкции Троицкой летописипредпринял М. Д. Приселков[18],но в свете последних открытий новых древнерусских летописных памятниковреконструкция Троицкой летописи должна быть пересмотрена и уточнена.
Троицкаялетопись по характеру своих известий, очевидно, составлена при Московскоймитрополичьей кафедре, но по пристрастию летописца к внутренней жизниТроице-Сергиева монастыря опознается рука инока именно Сергиевой обители.Анализ стилистической манеры и идейной направленности работы сводчика позволяетболее точно определить личность составителя летописного свода 1408 г. — имоказался выдающийся писатель Средневековой Руси Епифаний Премудрый, который,будучи монахом Троице-Сергиева монастыря, выполнял обязанности секретарямитрополита Фотия[19].

Заключение
лаврентьевскаялетопись рукопись
Современи открытия для науки Лаврентьевская летопись постоянно привлекалавнимание историков. Ею широко пользовался (наряду с двумя другими «харатейными»летописями — Летописью Новгородской первой по Синодальному списку и Троицкой)Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского» (именуя ее «Пушкинской» — поимени владельца). До конца XIX в. исследователей летопись особенно привлекалаее начальная часть — содержащаяся в ней Повесть временных лет в редакцииСильвестра. Первой работой, посвященной ей в целом, было исследование И. А.Тихомирова, пытавшегося определить отдельные источники— «сказания» и «походныезаметки»; он пришел к заключению, что в Л., «кроме Повести временных лет июжнорусских летописей, вошли известия, записывавшиеся сначала по преимуществуво Владимире (до смерти Всеволода III), а потом в Ростове, Суздале и Твери;есть также несколько известий костромских и ярославских, переяславских ирязанских».
Двойственное— владимирское и ростовское — происхождение Л. сказалось и на Повести онашествии Батыя 1237—1239 гг. Рассказ этот состоит из различных элементов — владимирскихи ростовских записей (двойственное происхождение привело к тому, что онекоторых событиях здесь рассказано дважды), литературных «общих мест», особогорассказа о гибели ростовского князя Василька Константиновича и т. д.Объединение этих различных элементов в единый рассказ могло произойти в разноевремя: вскоре после завоевания, когда Владимир был разгромлен и центрлетописания перенесен в Ростов, в 80-х г. XIII в., когда, по-видимому, былисоединены в общую летопись владимирские своды конца XII в. и начала XIII в.(отразившиеся в Радзивиловской летописи), или в 1305 г. при создании оригиналаЛ. Представляются неубедительными попытки датировать этот рассказ концом XIV в.— временем написания списка Лаврентия. Реконструкция текста Троицкой летописипозволяет с достаточной уверенностью утверждать, что рассказ о нашествии Батыясовпадал в ней с Л. Если бы мы предполагали, что рассказ Батыя создан в 1377г., при написании списка Лаврентия, то необходимо было бы возводить Троицкуюлетопись к списку 1377 г. или к ее последующим отражениям. Но в ряде случаевТроицкая передает общий текст до 1305 г. лучше, чем список Лаврентия (в ней небыло пропусков Л. за 6406—6430, 6596, 6705, 6711—6713, 6771—6791, 6795—6802гг., она включает имена, пропущенные в Л. Л., в частности, имена деятелей XIIIв.) — следовательно, она восходит не к списку 1377 г., а к своду 1305 г.
ИзучениеЛ. еще требует ряда дальнейших исследований. Не решен вопрос о происхождениинескольких известий Л., совпадающих с новой Лаврентьевской летописью(предполагалось, что они — рязанского происхождения, но возможно, что ихисточником было новгородское летописание), о времени соединения владимирской иростовской летописной традиции. Заслуживают также внимания кодикологическиеособенности списка 1377 г. (несколько листов в Л. явно вклеено задним числом,но это могло объясняться случайными обстоятельствами — порчей листов припереписке).

Списокиспользованных источников
1 Арциховский А.В. Древнерусские миниатюры как историческийисточник. М., 1944.
2 Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. М., 1963, с. 41—123.
3 Комарович В. Л. Из наблюдений над Лаврентьевской летописью // ТрудыОтдела древнерусской литературы. Л., 1976, т. 30, с. 27—57.
4 Лимонов Ю.А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. Л., 1967.
5 Лурье Я.С. Лаврентьевская летопись — свод начала XIV в. //Труды Отдела древнерусской литературы. Л., 1974, т. 29, с. 50—67.
6 Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV — XV вв. Л., 1976, с.17—36.
7 Лурье Я.С. О происхождении Радзивиловской летописи //Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1987, т. 18, с. 64—83.
8 Лурье Я.С. Летопись Лаврентьевская // Словарь книжников икнижности Древней Руси. Вып. I (XI — первая половина XIV в.). Л., 1987, с.241—245.
9 Лурье Я.С. Летопись Радзивиловская // Там же, с. 248—251.
Муравьева Л.Л. Летописание Северо-Восточной Руси конца XIII —начала XV века. М., 1983, с. 52—83.
10 Насонов А. Н. История летописания XI — начала XVIII в. М., 1969,с. 80—225.
11 Перфецкий Е.Ю. Русские летописные своды и их взаимоотношения //Труды философского факультета университета им. Коменского, № 1. Братислава,1922, с. 29—56.
12 Подобедова О.И. Миниатюры исторических рукописей. К историирусского лицевого летописания. М., 1964, с. 49—101.
13 Приселков М.Д. Летописание XIV в. // Сборник статей порусской истории, посвященный С. Ф. Платонову. Пгр., 1922, с. 28—39.
14 Приселков М.Д. История рукописи Лаврентьевской летописи и ееизданий // Ученые записки ЛГПИ. Л., 1939, т. 19, с. 175—197.
15 Приселков М.Д. История русского летописания XI–XV вв. Л.,1940, с.
16 Прохоров Г.М. Кодикологический анализ Лаврентьевской летописи //Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1972, т. 4, с. 77—104.
17 Прохоров Г.М. Повесть о Батыевом нашествии в Лаврентьевскойлетописи // Труды Отдела древнерусской литературы. Л., 1974, т. 28, с.77—98.
18 Русинов Н.Д. К вопросу о происхождении Лаврентьевской летописи //Эволюция и предыстория русского языкового строя. Горький, 1981, с. 3—27.
19 Русинов Н.К. О происхождении текста Лаврентьевской летописи //Идеология и культура феодальной России. Горький, 1988, с. 13—27.
20 Рыбаков Б.А. Из истории культуры древней Руси. М., 1984, с. 188—240.
21 Тихомиров И.А. О Лаврентьевской летописи // ЖурналМинистерства народного просвещения, 1884, октябрь, отд. 2, с. 240—270
22 Чернецов А.А. К изучению Радзивиловской летописи // Труды Отделадревнерусской литературы. Л., 1981, т. 36, с. 274—288.
23 Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV —XVI вв. М.; Л., 1938, с. 9—68, 123—124, 228—230, 365.
24 Шахматов А.А. Разбор сочинения И. А. Тихомирова «Обозрениелетописных сводов Руси Северо-Восточной». СПб., 1899, с. 6—20.
25 Шахматов А.А. Общерусские летописные своды XIV и XVвв. // Журнал Министерства народного просвещения, 1900, ноябрь, отд. 2, с.149—151.