Россияна окраине Европы.
Историческийанализ событий и времен начала 20-говека.
После 1917 г. Россиядля всего мира стала прежде всего страной, где начался особый социалистическийэксперимент, как бы к нему ни относились. Российская революция не давала о себезабыть — каждый выпуск новостей нес новые драматические или гротескныенапоминания. С одной стороны, это способствовало возникновению ряда телеологическихинтерпретаций российской истории (все, что произошло, должно было произойти), ас другой стороны — породило утверждения, что все это явилось результатомслучайностей, путаницы и невезения. Ретроспективный взгляд позволял лучшепонять революционные преобразования в России и попытки «строительствасоциализма» в других странах. Вопрос состоит в том, насколько недавниедискуссии о природе так называемых «развивающихся обществ» могутпролить свет на историю России/СССР/России. Социальные и экономические условияникогда не повторяются в точности, однако идентичность, конечно же, вовсе не являетсяусловием сравнительного анализа.
На рубеже вековРоссия была «развивающимся обществом», возможно, первым в этойкатегории. Этот вывод не опровергает ни развития «классического»капитализма в России, ни уникальности ее истории. Несмотря на наличие и того, идругого, основные характеристики явления, которое через несколько поколенийполучит название «зависимого развития», все более проявлялись вРоссии. Мы уже обратили внимание на характер международного положения России ина влияние иностранного капитала, что получало выражение в повышенном интересек проблемам «типов развития», «отставания»,«разрыва» и экономического «роста», а также накоплениякапитала, суверенитета и иностранного финансового присутствия. К тогдашнимроссийским условиям применима концепция Эванса, утверждающая наличие«тройственного союза» капиталов, управляющих промышленностью вБразилии 1970-х годов, - иностранного, государственного и местного, атакже и параллельная тенденция со стороны руководителей государстваотождествлять промышленность с прогрессом и вестернизацией. Налицо были стрессыэкономических и социальных разбалансированностей и резких классовых различий.Крупнейшие предприятия, особенно шахты, часто входили в международныеэкономические структуры и имели лишь ограниченное отношение к той экономике, врамках которой существовало большинство россиян. Значительная недозанятость вмасштабе всей страны сопровождалась нехваткой квалифицированных и«надежных» рабочих кадров. Крупнейшие заводы европейской России, накоторых большинство рабочих составляли полукрестьяне, существовали бок о бок ибыли связаны с ручными ремеслами и первобытными методами ведения сельскогохозяйства. Развитие промышленности, урбанизация и повышение грамотностисопровождались углублением пропасти между социальными «верхами» исельской и городской беднотой. Грубая и неприкрытая эксплуатация, огромнаястепень государственного контроля, репрессии в случае любого неповиновения — все это вызывало рост политического недовольства и сопротивления, выражавшийсякак в скрытом возмущении низов, так и в протестах интеллигенции.
В России того временивозможности для быстрого экономического развития и преобразования, которыеособенно проявились в периоды промышленных рывков между 1892 — 1899 гг. и 1909- 1913 гг., были в целом лучше, чем в современных «развивающихсястранах». Сильное и высокоцентрализованное российское государство было всостоянии мобилизовать значительные ресурсы и до определенной степени сдерживатьиностранное политическое и экономическое давление. Повышение мировых цен напродукты питания, и в особенности на зерно, обеспечило в этот период активныйплатежный баланс и способствовало процессу национального капиталообразования.Существует точка зрения, в соответствии с которой сами размеры страны могуттакже являться преимуществом, способствующим быстрому экономическому развитию.Количество населения как потенциальный потребительский рынок, огромнаятерритория России и ее природные богатства в соответствии с этой точкой зрениядолжны были способствовать экономическому росту. Азиатская часть России моглаиграть роль одновременно Британской Индии и американского Дикого Запада.
Однако было малошансов, что эти благоприятные, т.е. способствующие подъему, экономическиеусловия в России сохранятся надолго. Даже в 1913 г. 67% объема экспорта встоимостном выражении составляло сельскохозяйственное сырье, а практически всеостальное — полезные ископаемые. Однако после первой мировой войны условиявнешней торговли для сырья и в особенности для пищевых продуктов сталиухудшаться. Основной фактор, обеспечивающий российский активный платежныйбаланс, и «двигатель» внутреннего рынка России подошел к точке, скоторой начинался долговременный спад.
Второй источник«активного платежного баланса», капиталовложений и экономическогоразвития был внешним (т.е. определялся политикой поощрения иностранныхинвестиций и резкого увеличения внешнего долга правительства). Многие считали,что без притока иностранного капитала быстрое развитие российскойпромышленности будет вовсе невозможно. По существующим оценкам, иностранныевложения за период 1898 — 1913 гг. составили 4225 млн. рублей, из которых около2000 млн. рублей составляли государственные займы. Влияние иностранногокапитала росло. В частности, в то время как за период с 1881 по 1913 г. около3000 млн. рублей были вывезены из России в качестве доходов с иностранногокапитала, крупные средства были реинвестированы. К 1914 г. в России было 8000млн. рублей иностранных инвестиций. Сюда входят две трети российских частныхбанков, принадлежавших иностранному капиталу, а также значительное количествошахт и крупных частных промышленных предприятий. Вот как одно поколение спустяМирский обобщил фактические и потенциальные результаты этого процесса: «К1914 г. Россия проделала значительный путь в сторону того, чтобы статьполуколониальным владением европейского капитала». Уже к 1916 г. военныерасходы более чем удвоили внешний долг, и это было только начало. Кроме того,война значительно усугубила технологическую зависимость России от ее западныхсоюзников. Если бы ей «не помешали» (мы снова используем словаТимашева, говорящего об экстраполяции той же линии развития), Россия послепервой мировой войны столкнулась бы с крупнейшим и разрастающимся кризисомпогашения внешнего долга и дальнейших займов, чтобы выплатить старые долги,дивиденды и оплатить иностранные патенты и импортные поставки. Подобныйсценарий нам хорошо известен на примере современной Латинской Америки, Африки иАзии, будь то Бразилия, Нигерия или Индонезия.
К концу века средиобразованных слоев России росло осознание назревающего кризиса. Споры, которыевелись тогда, во многом напоминали дискуссии 50-х и 60-х годов XX в.,проходившие в исследовательских центрах ООН. Однако то время, конечно, былодругим. Для царской России вряд ли можно было говорить однозначно и о железномзаконе спада или же об очевидности продолжения экономического бума 1909 — 1913гг, т.е., выражаясь языком нашего поколения, о варианте теории зависимогоразвития или о модернизации. Россия в своем социально-экономическом развитиипыталась угнаться за временем, и никто не мог сказать, каков будет финал этойгонки — и это не просто риторическая фраза или эклектический отказ«подставиться», дав четкий определенный ответ. Это подтверждаетсястатистическими данными. Цифры свидетельствуют, что на всем протяжениирассматриваемого периода Россия ни догоняла, ни отставала все более от своихзападных соперников. Между 1861 и 1913 гг. темпы роста национального дохода надушу населения в России приблизительно соответствовали средним европейскимпоказателям и были в два раза медленнее, чем в Германии. Российские показателироста национального дохода были выше, чем средние показатели неевропейскихстран, однако значительно ниже, чем в США и в Японии. Ожидалось дальнейшееухудшение шансов России в этой гонке, что придавало фактору времени особуюважность. В подобной ситуации также имеет значение не только матрица причин,тенденций и объективных факторов, но и фактор сознания, т.е. активный поискальтернатив властями, силы, на которые они могли рассчитывать, задачи, которыеперед ними стояли, и то, каким образом эти задачи понимались и решались.
Для техгосударственных деятелей, которые считали необходимой «модернизацию»,а революцию полностью исключали, будущее представлялось как альтернатива междубыстрым экономическим развитием по германскому образцу, с тем, чтобы войти вкруг ведущих индустриальных обществ, и политическим и экономическим упадком доположения Китая, т.е. общества бедности и растущих внутренних противоречий,легкой добычи для сильных иностранных империалистов. Ex post factum, когда унас перед глазами опыт последнего поколения, такое видение альтернативпредставляется не вполне адекватным, однако реалистичным. В рамках этих понятийможно рассмотреть основные аспекты российской истории.
Чтобы правильноотноситься к подобным сравнениям, важно отметить, что Россия вступила в новыйвек в то время, когда реальные капиталистические общества все меньше напоминалимодель так называемого «классического капитализма» (т.е. обобщеннуюмодель Англии 1780 — 1870 гг.). За исключением нескольких интеллектуальныхзвезд (чье мнение было подобно гласу вопиющего в пустыне), теория явноотставала от жизни. Понадобилось целое столетие, чтобы теоретики общественныхнаук осознали тот факт, что социальные черты британской «промышленнойреволюции» больше не повторятся. Практическим политикам и экономистампонадобилось меньше времени, чтобы понять это.
Первый проблескнового прагматического понимания этих вопросов появился в среде правящих элитГермании, Японии и России. К тому времени обозначилась третья промежуточнаягруппа стран, помимо удачливых «призеров» (т.е. тех стран, которыевоспользовались плодами раннего развития торгового, промышленного иколониального капитализма) и прочих (часто колонизированных) народов. Этатретья группа состояла из стран, которые достигли порога широкомасштабнойиндустриализации несколько позднее, чем «призеры», но чья экономикане была искажена недавним иностранным завоеванием и колониализмом — прямым иликосвенным.
Этот списоквозглавляли США, которые, однако, и в этой группе стран стояли явно особнякомблагодаря особо благоприятным условиям. За исключением южных районов, гдеэкономика основывалась на рабовладении и выращивании хлопка, в этой стране небыло сильных и укорененных докапиталистических классов, институтов и традиций.Она была достаточно удалена от Европы, чтобы уберечься от политическихпротиворечий и войн, и в то же время находилась достаточно близко, чтобыпользоваться ее рынками, рабочей силой и опытом. Своим «ростом» онаво многом была обязана труду независимых мелких фермеров на «открытыхграницах» (т.е. на землях, населенных малочисленными народами, которыеможно было победить, запереть в «резервациях» или истребить). Штатамтакже благоприятствовало ослабление британского, французского и немецкогоконтроля, проявившееся в схватке за мировое господство во время первой мировойвойны.
Костяк третьей группыстран составляли Германия, Япония и Россия, причем Россия обычно стояла здесьна последнем месте по своим социоэкономическим и политическим показателям идостижениям. Несмотря на многие различия, касающиеся прошлого и настоящего этихстран, все они имели ярко выраженные сходства в правительственной политике иидеологии. Их политика и идеология определялись стремлением избежать«зависимости» (как бы мы это назвали сегодня) и «аккумуляциинедостатков» путем мощного государственного вмешательства, направленногона обеспечение быстрой индустриализации. Это предполагает сильное, активное идиктаторское правительство, которое бы успешно противодействовало внешнимнажимам и в то же время контролировало бы «внутренние политическиепроблемы», будь то социалистическая агитация, требования этнических«меньшинств» или даже реакционные выступления со стороны«правящего класса» землевладельцев. Цель была одна: прогресс, — «не мытьем, так катаньем», модернизируя армию, способствуя накоплениюкапитала, индустриализации, отодвигая сельское хозяйство большинства населенияна вторые роли в экономике страны.
На протяжении трехдесятилетий российское правительство упрямо следовало «германскимпутем». Бунге, Вышнеградский, Витте, Коковцев, сменявшие друг друга напосту министра финансов, проводили политику «направляемого»экономического развития и активного государственного вмешательства, в рамкахкоторого центральная роль отводилась всемерной поддержке национальнойпромышленности. Правительственная политика способствовала извлечению высокихдоходов промышленниками, сохранению низкой заработной платы рабочих и выжиманиюсоков из крестьянской экономики путем поддержания разрыва цен промышленного исельского производств ради накопления городского капитала.
Однако, несмотря навсе усилия, наличие примера для подражания и амбиции, за Германией Россияугнаться не смогла. Вначале это проявилось в международных политических ифинансовых конфликтах. Из ведущей мировой державы первой половины XIX в. Россияк концу века превратилась в государство второй категории. За поражением вКрымской войне 1854 — 1855 гг. последовало дипломатическое поражение отевропейских государств на Берлинской конференции в 1878 г., военное поражениеот Японии в 1904 г. и дипломатическое отступление под давлением Австро-Венгриина Балканах в 1908 г. Все эти удары свидетельствовали о растущей слабостиРоссии на международной арене и ослабляли ее еще больше. В то же время жестокийэкономический кризис, потрясший Россию на рубеже веков, показал, наскольконеустойчивым был ее экономический рост. К внутренним проблемам Россиидобавлялись еще социальные и этнические противоречия и революционный напор.Таким образом, в ситуации, когда нарастал политический и экономический кризис иослаблялись позиции российского самодержавия на международной арене и внутристраны, политические проекты Витте превратить Россию во вторую Германию вряд либыли достаточно обоснованными.
С учетомвышесказанного становится яснее важность второй стороны дилеммы Витте — «Германия либо Китай». Китай того времени означал для современниковугасание древнего величия, а главным образом являл собой типичный пример жертвыиностранных политических и экономических хищников, подпадая под все большуюзависимость и эксплуатацию. Там действовали порочные круги обнищания масс,стремительного роста населения, превышающего наличные ресурсы, и роста«компрадорского» слоя экономических агентов западных компаний.Разделы Китая становились любимым времяпрепровождением имперских генералов имеждународных конференций. Чем менее походила Россия на Германию, темобразованному российскому слою того времени все реалистичнее казались сравненияс Китаем (т.е. типичной категорией стран, названных позже«развивающимися»). Россия была первой страной, в которой синдромподобных условий и проблем появился в ситуации многовековой политическойнезависимости, успешного в прошлом соперничества с более «передовыми»западными соседями и наличия многочисленной интеллектуальной элиты, европейски образованной,обеспокоенной общественными вопросами и вовлеченной в радикальную политическуюдеятельность. Вот почему России суждено было стать первой«развивающейся» страной, которая началаосознавать себя вкачестве таковой.
Как это частослучается, новая драма разыгрывалась в старых терминологических костюмах. Крометого, новое понимание проявлялось в основном в политических стратегиях ирешениях, а не в академических трактатах. Несмотря на это, смысл этого новогопонимания был ясен, а также осознавалась его новизна. Пока теория плеласьгде-то сзади, фактические правители России начали осознавать, что теория,основанная на «классическом капитализме», даже кое-какприспособленная к условиям России, не годится для того типа общества, которымбыла или становилась Россия.
Первая поправка кклассической теории и соответствующей государственной политике капитализма былаотрефлектирована Фридрихом Листом, воплощена Бисмарком и усвоена всей«средней группой» стран капиталистического развития. Лист подвергсомнению основополагающую посылку британской, т.e. классической, политическойэкономии, касающуюся взаимных выгод свободной торговли. Он полагал, чтонеобходим переходный период «протекционизма», который обеспечит«взросление» германской промышленности, прежде чем она сможет «свободно»конкурировать с британской. Таким образом он защищал резкое государственноевмешательство в рынки и финансы. Многие российские экономисты-практики пошли попути, предложенному Листом. Витте лично перевел книгу Листа и приказал своим чиновниками помощникам изучить ее. Тем не менее, перенесенные на российскую почву, — говоря нашим языком, в «развивающуюся страну» — рецепты Листа непривели к тем же результатам, что в Германии. Кризис общества, как и осмыслениеего правительством, достигли своего апогея во время революции 1905 — 1907 гг.,что отразилось в новом пакете стратегий общественной перестройки. Без негоневозможно понять Россию тех дней, как и, наоборот, эта стратегия постигаетсятолько в свете опыта современных «развивающихся обществ».
Именно в Россииопределилась «вторая поправка» к исходной теории«классического» капитализма, и она нашла теоретическое выражение иполигон для нового типа «революции сверху» в «столыпинскихреформах». Революционная эпоха в России оказалась взаимосвязана с концептуальнымиреволюциями, принявшими как данное то, что в странах, где индустриализацияпроходила позднее, она не могла быть стихийной, как в Англии, что уже утверждалЛист. Однако его рецепт дополнили: протекционистское государственноевмешательство в обществе типа России могло сработать только через кореннуюперестройку социальной ткани. Необходима была «революция сверху»,чтобы устранить препятствия, связанные с системой организации общества игосударства, на пути развития капитализма. Таким образом столыпинский этап(вторая поправка к классической теории) должен был предшествовать листовскомуэтапу (первой поправке к классической теории), и лишь после осуществления обоихразвитие страны типа России можно было направлять в русло классической теорииСмита и Рикардо.
На этом экспериментыв российской истории не закончились. За столыпинской «революциейсверху» быстро последовала ее противоположность — в 1917 г. произошлапервая «революция снизу», революция нового типа, опять-такихарактерная для «развивающихся стран», которая была также замышлена иосуществлена с учетом уроков революционного опыта 1905 — 1907 гг.
Поэтому не случайно,что, в то время как многочисленные «западные» интеллектуальные модыприходят и уходят, аналитические взгляды, выражающие российский опыт началавека, сохраняют удивительную стойкость, когда речь идет о вопросах«экономического роста» и о социальных группах в «развивающихсяобществах», будь то крестьяне, «государственный аппарат» илиинтеллигенция, об элитах или революционных кадрах, об аграрной реформе,накоплении капитала или «скрытой безработице». Поэтому также словаВитте и Ленина, Столыпина и Сталина звучат и сегодня так, словно они обращены кнынешним политикам и борцам по разные стороны идеологических баррикад в «развивающихсястранах» во всем мире. В значительной степени этими людьми и былпредставлен практически весь поныне существующий спектр альтернативныхстратегий, теоретических и практических (разве что сюда стоило бы добавитьМао?).
Итак, специфическиечерты России как «развивающегося общества» обусловили значительноеотличие ее социальной структуры от других «догоняющих» стран впроцессе индустриализации (т.е. США, Германии и Японии) и принадлежность ее киной категории общественного развития. Виднейшие западные историки Россииобычно придерживаются другой точки зрения. Для Гершенкрона, самогоавторитетного американского специалиста по экономической истории России (черезработы которого в Гарварде будущие элиты США и узнавали о спорах российскихэкономистов и реформаторов начала века), «в количественном отношенииразличия были огромны...» однако "… основные элементы отсталойэкономики в целом в России были те же в девяностых годах [XIX в.], что и вГермании в тридцатых годах" [XIX в.]). Позже работы фон Лауэ развили однолинейнуюмодель истории, отбрасывая не вполне логичные, но интеллектуально продуктивныеискания Гершенкрона и утверждая вместо них обусловленность развития Россиисугубо внешними причинами. Для него Россия представляла «склон» горы,вершина которой была в Европе.
Несмотря на отличиецитируемых авторов, источников и используемой терминологии, в советской наукерешались схожие вопросы и велись подобные дискуссии, которые строились восновном вокруг вопросов об иностранном капитале и его роли, о действительнойстепени экономического прогресса в предреволюционной России, о сохранившихся«феодальных пережитках» и т.д. В области аграрной истории эти спорыразворачивались особенно полно, что объясняет ее важность в рамках общейдискуссии и в академических столкновениях прошлого, настоящего и, несомненно,будущего. Никто не попытался применить модель «развивающихсяобществ», чтобы предложить альтернативу однолинейному объяснению, однаковсе, кто подчеркивал своеобразие социальных преобразований в российской деревне,«полуфеодализм» или «особенности эпохи империализма», всущности, выражал ту же идею. Ленинское любимое ругательство«азиатчина» в применении к России никогда не было должным образомоценено по существу, однако многократно повторялось советскими учеными, чтобыподчеркнуть своеобразие российского капитализма, его «половинчатую»природу, т.е. не вполне капиталистическую и не вполне западноевропейскую.Фундаментальные различия и споры по существу часто скрывались заколичественными определениями, т.е. для кого-то капитализм был очень«полу-», для кого-то менее «полу-» и совсем не«полу-» для тех, кого уже Маркс назвал «русскими поклонникамикапиталистической системы» (т.е. российских последовательныхэволюционистов).
Отголоскипринципиального несогласия среди советских историков слышны были также вобсуждении вопроса об «империалистической стадии капитализма» вРоссии.
Очевидно,что все эти общие проблемы не могут быть разрешены путем простого накопленияфактов, архивных документов или цифр. Невозможно подвергать сомнению важностьтщательного изучения фактического материала, однако нам представляется, чтопрояснению этих проблем мешают прежде всего недостатки концептуальных схем.
Список литературы:
1. http://www.russ.ru:8080/antolog/inoe/shanin.htm Т. Шанин.
2. http://www.sol.ru/Books/rus/1900/Betlov.html Россия в начале века. Бетлов А.Ю.
3. http://www.russia.agama.com/r_club/story/likinДиктатор и общество. Ликин П.В. 1994.