Социально-экономические аспекты традиционной структуры Казахстана в 20-30 годы ХХ века

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ
РЕСПУБЛИКИ КАЗАХСТАН
КОКШЕТАУСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ АБАЯ МЫРЗАХМЕТОВА
ДИПЛОМНАЯ РАБОТА
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ТРАДИЦИОННОЙ СТРУКТУРЫКАЗАХСТАНА В 20-30 ГОДЫ ХХ ВЕКА
Абикеева А.Х.
специальность 050114 – «ИСТОРИЯ»
Кокшетау 2010

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
1. ТРАДИЦИОННЫЕСИСТЕМЫ КАЗАХСКОГО АУЛА И ИХ КАЧЕСТВЕННЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ
1.1Традиционные уклады в казахском обществе 20-х годов ХХ века
1.2 Товарноеотношение в воспроизводстве крестьянского хозяйства
1.3Частнопредпринимательские тенденции в традиционном обществе
2. ОСОБЕННОСТИПРОЦЕССА РАССЛОЕНИЯ И СОЦИАЛЬНОЙ СТРАТИФИКАЦИИ
2.1 Характери механизм дифференциации в казахском ауле
2.2 Основныеуровни социальной стратификации
3. ИЗМЕНЕНИЯТРАДИЦИОННОЙ СТРУКТУРЫ КАЗАХСТАНА В ПЕРИОД СТАНОВЛЕНИЯАДМИНИСТРАТИВНО-КОМАНДНОЙ СИСТЕМЫ
3.1 НЭП какнедолговременная альтернатива социально-экономическому и политическому кризису
3.2 Проблематехнического обеспечения в 1925-1935 годы
3.3 Коллективизация– насильственная форма завершения тоталитарной системы государства
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОКИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Введение
Актуальностьисследования. Историческая судьба казахского народа, корни которого восходит ксуществовавшей много тысячелетий цивилизации, экономической основой которой до XX века являлось экстенсивное кочевое скотоводство, интереснасвоей уникальностью. Доминирующим началом этого пути была борьба за выживание,самосохранение, развитие собственной народности, государственности, культуры,языка, сохранение, наконец, своего социально-генетического кода.
Сейчас вКазахстане идет экономическая реформа. Анализ ее трудностей еще впереди.Несомненно одно: некоторые сегодняшние проблемы имеют глубокие корни в прошломКазахстана. Хозяйственная и социально-политическая ориентация казаховподверглась трансформации в период интеграции Казахстана в состав Российскойимперии. Ломка традиционной казахской экосистемы завершилась в периодсоветского режима, когда волюнтаристское вторжение и регулятивный контрольтоталитарного государства привели к развёртыванию НЭП, а передел пахотных исенокосных угодий, сплошная коллективизация и другие чрезвычайные меры привелик отчуждению человека от средств производства, от самого производства. Всепопытки советского государства выйти из экономического, социально-политическогокризисов в условиях общенародной собственности и незыблемостикомандно-административных систем так и не были реализованы.
В советскийпериод идеологическим обоснованием трансформации традиционного хозяйства сталтезис об ускоренном формационном развитии «отсталых народов» СССР.Утверждалось, что казахский народ за короткий срок должен пройти путьускоренного социально-экономического развития от феодализма к социализму, минуякапитализм. «Мы впервые в Казахстане больше, чем в каком-либо ином крае имеемощутительно наглядный процесс перехода от докапиталистических отношений ксоциалистическим, минуя капиталистические. Именно этот путь создает широкуювозможность оседания кочевого и полукочевого населения, освоения им целинных земельна основе коллективизации и применения машинной техники» – утверждал первыйсекретарь казахстанского крайкома Ф.И. Голощёкин. Именно эта идея утверждалаактуальность ломки традиционного хозяйства и потому являлась оправданиемприменяемых на практике методов насилия.
Актуальностьизучения данной проблематики продиктована и современными мировыми реалиями. Каксвидетельствует исторический опыт многих стран, попытки насильственноймодернизации (особенно в сфере экономики) приводят часто к непредсказуемым результатам.Стремление привнести извне чужеродную модель развития, не учитываясоциально-экономической специфики страны, пренебрежение общественным сознаниеми менталитетом людей, вызывают результаты, совершенно противоположныеожидаемым. Примером тому являются социально-экономические и политическиепроцессы, развернувшиеся в развивающихся странах, являвшихся, по сути,традиционными обществами, в 50-70-е гг. XX века.Издержки реальной модернизации проявили себя в маргинализации, обнищании идеклассировании многочисленного крестьянства, в разрушении ещё не изживших себятрадиционных форм хозяйствования.
На современномэтапе развития суверенного Казахстана, в условиях развивающейся рыночнойэкономики, в обществе усиливается интерес к аграрной проблематике. Как отметилПрезидент Республики Казахстан Н.А. Назарбаев: «Село – это образ жизни народа,источник культуры, традиций, обычаев и духовной жизни. Уже только этасовокупность факторов требует от нас серьезного отношения к селу. Общеизвестнои доказано историей, что при любых революционных катаклизмах основная тяжестьболезненных перемен приходится на село». Истоки нынешней проблемной ситуации ваграрном секторе экономики, в частности в животноводческом хозяйстве, коренятсяв историческом прошлом. В связи с этим изучение трагического опыта аграрныхпреобразований первой трети ХХ века является актуальным, так как выводы данногоисследования позволят наметить наиболее оптимальный путь вывода из кризиснойситуации не повторяя ошибки прошлого. В начале прошлого столетия традиционноехозяйство казахов подверглось процессу насильственной и ускореннойтрансформации в ущерб естественно-историческому и эволюционному развитию, чтовызвало широкий спектр негативных последствий, который приобрели острыйхарактер.
Таким образом,избранная нами тема исследования является актуальной как в практическом, так ив познавательном плане.
Цельюисследования данной дипломной работы является выявления проблемсоциально-экономического аспекта развития и преобразования традиционной структурыКазахстана в 20-30 годы ХХ века.
Поставленнаяцель подразумевает под собой решение следующих задач:
— рассмотреть патриархальный уклад вказахском обществе в 1920-е годы;
— проанализировать социально-экономическиепреобразования в воспроизводстве крестьянского хозяйства в 20-30 годы ХХ века;
— изучить проблемы развитиячастнопредпринимательских тенденций в традиционном обществе: снижение объёматоварооборота в государственной и кооперативной торговле, упадок снабженческихкоопераций, деактивизация заготовительных операций через государственныепункты;
— показать характер и механизм дифференциациив казахском ауле;
— определить основные уровни социальнойстратификации на территории Казахстана в 20-е годы ХХ века;
— охарактеризовать социально-экономическуюпрограмму начала 1920-х годов и политический кризис управления;
— выявить основные концепции индустриализацииказахстанского общества 1925-1930 годов;
— раскрыть проблему насильственнойколлективизации и дать объяснение тоталитарной политической системе,формирующейся в обществе в годы правления Сталина, в частности Голощёкина.
Объектомисследования является социально-экономические аспекты традиционной структурыКазахстана 20-30 годы ХХ века.
Предметомисследования выступают процессы трансформации традиционного хозяйства казаховпод влиянием переселенческой политики царизма и советскихполитико-экономических экспериментов 1920-х-начала 1930-х годов.
Степеньизученности проблемы. В дипломной работе использовались разнообразные источники– архивные материалы, статьи, выступления, сборники документов и материаловисториков России и Казахстана. К этим исследователям следует отнести С.П. Швецова,М.Г. Сириуса, Е.А. Полочанского, А. Челинцев, В. Скоропешникова.
В их работахобъективно и всесторонне рассматривалась проблема расширения земледельческогоареала в Казахстане. Кочевой быт и кочевое хозяйство должны рассматриваться какнаиболее полно приспособленное к окружающей природе, как наиболее «продуктивноепри данных условиях», таков был лейтмотив их публикации. Именно взвешенный иобъективный подход к проблемам развития земледельческого хозяйства в Казахстанеотличал исследования этих авторов. Основная мысль заключалось в том, что толькоестественно – исторический ход событий и эволюция казахского хозяйства можетпривести к расширению и распространению земледелия в Казахстане.
С 30-х годов висторической науке начинается утверждение новой политической реальности, каксталинская идеология нетерпимости и преследование за инакомыслие. К этомунаправлению относились работы следующих авторов, как С.М. Диманштейн, Б.К. Семевский,И.А. Зверяков, Н. Сыргабеков. В их работах заложены основы сталинской,тоталитарной концепции исторического развития.
В теоретическойработе «Традиционная структура Казахстана» Ж.Б. Абылхожиным убедительно показаночто распространение и насаждение земледельческого хозяйства методами, какимидействовало советское государство в аридных условиях Казахстана невозможнонепродуктивно и нецелесообразно. Изучена и подвергнута анализу рольтоталитарной системы и ее картельного аппарата в уничтожении индивидуальногокрестьянского хозяйства и его структур в земледельческих районах в работе М.К. Козыбаеваи К. С.Алдажуманова «Тоталитарный социализм: реальность и последствия».
Методыисследования. В работе использовались такие общепринятые методы, как логическийи исторический, типологический, сравнительный, системный. Использовались такжетакие методы исследования, как монографический, изучение архивов, применялисьдиахронный и синхронный подходы к рассмотрению источникового иконкретно-исторического материала. Методологической и теоретической основойдипломной работы выступили общенаучные принципы познания, в частности, принциписторизма.
Научнаяновизна, практическая значимость исследования: заключается в комплексномисторическом анализе истории становления современного аграрного обществаКазахстана. Исследования по данной работе позволят аргументировано внедрятькакие-либо преобразования в сельскохозяйственную политику.
Практическойбазой написания дипломной работы являются изменения в социально-экономической,политической системе Казахстана в 20-30-х годах ХХ века.
Структураисследования. Дипломная работа состоит из введения, трех глав, заключения,списка использованных литературы.
Во введениеобоснована актуальность темы исследования, поставлены цели и задачи, изложеныметодологические основы и новизна исследования, определяется практическаязначимость работы, указывается источниковедческая база и структураисследовании.
В первомразделе рассматривается вопрос традиционные системы казахского аула и ихкачественные характеристики, раскрывается уклад казахского общества 20-х годовХХ века.
Второй разделпосвящён процессу казахского общества и расслоения социальной стратификации. Вней содержатся этапы характера и механизма дифференциации в казахском ауле, иосновные уровни социальной стратификации.
В третьемразделе изучена административно-командная система и изменения традиционнойструктуры. В ней обследуется этапы проведения политики НЭП как недолговременнойальтернативы социально-экономическому и политическому кризису, сталинскаясиловая коллективизация в ауле. А также огосударствление отношенийсобственности: завершение тоталитарной эволюции государства.
В заключенииделаются общие выводы и обобщения.

1. ТРАДИЦИОННЫЕСИСТЕМЫ КАЗАХСКОГО АУЛА И ИХ КАЧЕСТВЕННЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ
1.1 Традиционныеуклады в казахском обществе 20-х годов ХХ века
Проблемаобщественно-экономических укладов не является малознакомой для казахстанскойисториографии: она давно включена в предмет научного анализа. К настоящемувремени в ее разработке достигнуты довольно существенные результаты.Знаменательно, что они характеризуются уже не столько простым умножениемнакопленного эмпирического материала, сколько участившимися попытками выхода наобобщающие характеристики с осмыслением всей совокупности сущностных связей.Иначе говоря, прослеживается отход от некогда распространенного методарасчленения проблемы (логически необусловленного), ее упрощенно фрагментарногорассмотрения в иллюстративно-описательном ключе. Безусловно, наметившиесясдвиги повышают «коэффициент распознавания» изучаемых объектов и иххарактеристик. И, тем не менее, еще нельзя сказать, что степень проникновенияисследовательского поиска, в сущность интересующего нас явления достигла удовлетворительногос точки зрения современных требований науки уровня, т. е. здесь имеются вполнереальные перспективы к ее росту.
Предпосылки кэтому видятся, прежде всего, в приоритетах интенсивного ряда и, в частности, вуглублении теоретико-методологического контекста проблемы, освоении болееуниверсального понятийно-категориального аппарата, диверсификациипознавательного инструментария. Именно в очерченной плоскости локализованынаиболее сильные импульсы, способные динамично стимулировать процесс дальнейшегоприращения исторического знания. Действительно, только неуклонное смещениеакцентов в сторону качественного начала позволит раздвинуть угол виденияпроблемы, что, в свою очередь, допускает возможность более расширительноинтерпретации ее отдельных аспектов и выявления новых информативных структурдаже в тех из них, которые в познавательном отношении не признавались ранеефункционально значимыми. В конечном же счет все это «работает» на достижениеадекватного воспроизведения изучаемых истерических реалий [1].
Анализисториографического материала обнаруживает, что в рамках проблемыобщественно-экономических укладов в доколхозном ауле наиболее обширную лакунуобразуют сюжеты, связанные с традиционными укладами. И действительно,природно-климатические условия Казахстана определили характер и основныенаправления развития системы материального производства, структурухозяйственных занятий и экономический потенциал кочевого общества казахов.Вследствие этого абсолютно доминирующей, а зачастую единственно возможной,особенно 90% территории Казахстана, отраслью хозяйства на протяжении почти трехтысячелетий являлось кочевое скотоводство. Кочевничество следует принимать,прежде всего, как форму динамического равновесия в естественно-природных исоциально-экономических процессах, как специфическую форму адаптации,жизнедеятельности и жизнеобеспечения человека в определенных экологическихнишах. Убеждает в этом и тот факт, что именно последние уже в течениедостаточно длительного времени выступают в качестве предмета устойчивооживленной полемики, которая, к сожалению, до сих пор не привела к формированиюобщеприемлемой концепции, хотя, несомненно, и сыграла позитивную роль вактивизации научных изысканий. В поисках причин создавшейся историографическойситуации можно натолкнуться на целый ряд обусловливающих моментов. Но вряд липравомерна выводить всю их сумму только из рассогласованиястадиально-формационных констант, поскольку понятийный диссонанс прослеживаетсяи, на более частных уровнях.
Рассматриваяпатриархальный уклад, можно отметить, что в сознании исследователей он прочноассоциируется с таким системным качеством, с которым было связано бытиеабсолютной массы кедеев (то есть бедняков), а такжесредних слоев аула, ведущих натуральное хозяйство. Ориентиры, постулирующиеся вданном определении, принимаются во внимание большинством авторов. И, тем неменее, часть их считает возможным расширить очерченный круг агентовпатриархального уклада за счет части «не связанных с рынком» байских хозяйств(не исключая и крупные), так как, по их мнению, этот социальный слой аула такжеподпадает под признаки натурального хозяйства [2].
Но дело в том,что она вступает в противоречие со столь же, казалось бы, не лишенным смыслаутверждением, согласно которому крупные байские хозяйства следуетквалифицировать как носителей феодального или полуфеодального уклада. Однаковерсия по поводу существования особой ниши в виде феодального уклада в ее,ограниченно интерпретируемом варианте обнаруживает свои слабые стороны,которые, естественно, не остаются не замеченными ее оппонентам. Последние, вчастности, считают, что любому укладу должна соответствовать историческиконкретная система производственных отношений. Категория же «отношение» ужесама по себе «означает, что в нем есть две стороны, которые относятся друг кдругу», то есть предполагает наличие объективной связи между двумя илинесколькими объектами. При этом подразумевается, что каждая из сторонолицетворяет не какую-то «коллективную анонимность», а конкретных носителей,наделенных определенным социальным статусом. Из сказанного следует, что наличиесубъекта присвоения прибавочного труда соответственно предполагаетсуществование дополнительного компонента в виде субъекта труда,персонифицированного в непосредственном производителе.
Между темсторонники выделения феодального (или полуфеодального) уклада замыкают егограницы исключительно на хозяйствах крупных баев (собственно в этом изаключается ограниченность версии). Естественно, что в столь узких рамкахотношения «эксплуататоры — эксплуатируемые» вследствие выпадения конечного,звена как бы не фиксируются. И это не является неожиданностью, ибо авторывысказанного суждения уже изначально оговаривают принадлежность основной массытрудящихся индивидов к патриархальному укладу. Поэтому ясно, что, следуяописанной выше логической модели, прийти к какому-то иному знаменателю простоневозможно.
Относительнотрадиционных докапиталистических укладов в историографии бытует еще несколькоточек зрения. Среди них привлекают оригинальностью тезисы о «натуральном укладеособого восточного типа» и, патриархально-общинном укладе. В первом случаевыделенному укладу придается всеобъемлющий характер, т. е. его границы видятсякак точная проекция традиционной структуры, взятой в ее целостном объёме.
Что касаетсяпатриархально-общинного (патриархально-родового) уклада, то его характеристикиотдифференцированы менее рельефно: он вычленяется наряду с феодальным укладом ипредставляется «весьма существенным слагаемым в системепатриархально-феодальных отношений»; при этом подчеркивается, что «наиболеесущественной чертой патриархально-общинного уклада в сельских местностях былопреобладание, а местами и господство, натурального хозяйства» [3]. Между темдавно признано, что натурально-хозяйственный характер труда и производства естькачество имманентное всем подразделениям традиционной структуры, и,следовательно, данный признак не может служить основанием для их различения.
Серьезноговнимания заслуживает мысль о патриархально-феодальном укладе как преобладающемв экономике кочевого и полукочевого аула. По мнению приверженцев этой гипотезы,именно понятие «патриархально-феодальный уклад» способно наиболее адекватноотразить характер и сущность экономических связей между значительной частьюбаев, с одной стороны, и бедняков и маломощных середняков — с другой. Такойподход представляется весьма интересным и, несомненно, вносит новые аргументы вдискуссию.
Тем не менее,выдвинутое положение не свободно от некоторой произвольной избирательности ипрежде всего в плане определения носителей уклада. Напомним: этим статусомнаделяется часть байских хозяйств (в основном полуфеодального типа), беднота ималомощные середняки. Однако вычлененные группы, а точнее — их сегменты далеконе исчерпывают всего спектра социальной структуры аула. Отсюда возникаетзакономерный вопрос: куда относить те структурные компоненты социума, которыене «вписались» в рамки предложенной схемы, то есть оставшуюся часть байских и,середняцких хозяйств, а также многочисленные маргинальные слои населения?Поскольку патриархально-феодальный уклад трактуется в качестве альтернативыукладам патриархальному и феодальному, то, по-видимому, ответ на заданныйвопрос остается искать только в потенциях мелкотоварного ичастнокапиталистического укладов. Но как раз в сферу названных укладов в силуих ограниченного распространения в ауле интересующие категории хозяйств былиинтегрированы слабо и уж во всяком случае, не в такой степени, чтобы снятьвсякие сомнения на этот счет.
Несмотря намноговекторную направленность исследовательской мысли, в большинстверассмотренных выше случаев прослеживается общая основа: тот или иной укладсубстанциализируется в соответствующей системе производственных отношений. Ноэто, так сказать, впечатления в первом приближении. Если же вникнуть в этотвопрос глубже, то становится очевидным, что во взятых примерах речь может идти,лишь о некоем имидже производственных отношений, ибо в действительности за нимистоит, либо та или иная система правовых отношений собственности и частно-собственническойэксплуатации (а не их экономическая сущность), либо технологическая сторонапроизводственных отношений. Однако, авторы, будучи удовлетворенными ссылкой нанекую фетишизированную связь с системой производственных отношений и, вероятно,считая вполне достаточным, не замечают понятийной инверсии, подмены однихсущностных характеристик другими [4].
Но даже притаком методологическом смещении апелляция к производственным отношениям какбазовый посылке являет собой или неосознанную рефлексию некритически усвоенныхстереотипов, или вообще остается не более чем благим намерением,зафиксированным в виде авторскихремарок. В самом деле, нетрудно заметить, что, говоря о своей приверженностиобозначенной концепции (связи с производственными отношениями), в реальнойпроцедуре исследователи оперируют критериями совершенно иных таксономическихуровней, никак не вписывающимися в целостную конструкцию. Так, скажем,патриархальный (натуральный, патриархально-натуральный) уклад выделяется попризнаку товарности, то есть степени включенности в товарно-денежные связи.Феодальный — чисто внешне конституируется как будто бы по соответствующему типупроизводственных отношений. Патриархально-феодальный уклад представляется некимсинтетическим моментом, отражающим особенности и стадию эволюции этихотношений, а потому преломляется через интерсистемные характеристики: здесьпопытки выхода на отношения собственности чередуются с рассмотрением спецификиотчуждения и присвоения прибавочного продукта, форм производства, рыночныхсвязей и других вкраплений разнопорядкового типа.
Однако еслидаже абстрагироваться от прослеживающихся издержек и условно признать, что всепараметры концептуальной схемы выдержаны в строгом соответствии с изначальнымзамыслом, то, думается, и в этом случае пришлось бы констатировать«несостыкованность» ее отдельных звеньев. Так, непонятно, каким, образом втрадиционной структуре возможно синхронное разграничение нескольких целостныхсистем социально-экономических отношений определенного типа, то есть типовпроизводственных отношений (что, согласно концепции, равнозначно укладам), еслиочевидно, что ее материальная основа суть одна и та же природообусловленнаянатуральная система производительных сил, являющаяся таковой по линии всехсвоих составляющих (субъективно-трудовых, вещественных, энергетических,социальных, интеллектуальных). Представляется, что это достижимо лишь приусловии отвлечения от такого фундаментального императива, каковым являетсязакон соответствия типов производственных отношений определенным ступенямразвития производительных сил [5].
Реализацияустановок данного подхода применительно к анализу традиционных укладов даетвозможность выделить две структуры. Условно обозначим их как общинную ивнеобщинную. Под первой будем подразумевать общинную организацию производства,под второй — производство вотносительно крупном байском хозяйстве (в историографии последнее определяетсякак «феодальное» или «полуфеодальное»). Сравнительный анализ характеристикназванных структур обнаруживает, что им было свойственно одно и то же исходноепроизводственное отношение. Общность эта находила проявление в натуральнойформе соединения производства и потребления, организации труда и производства,ведения хозяйства.
Обе они былиоснованы на производстве потребительной стоимости. Иначе говоря, продуктыобщественного производства принимали здесь одинаковую специфическуюпотребительно-стоимостную экономическую форму, которая детерминировала иэкономическую цель производства. В обоих случаях она заключалась в созданиипотребительной стоимости, то есть производство было подчинено потреблению,«являвшемуся его заранее, данной предпосылкой». Другой имманентной чертойслужил потребительно-стоимостной тип производства, отчуждения и присвоенияприбавочного труда (прибавочного продукта), то есть потребительно-стоимостнойтип экономической реализации собственности на средства и условия производства впроцессе производства и распределения, а также частнособственническойэксплуатации. Если учесть, что «этой категорией… определяется основноепроизводственное отношение… обусловливающее, в свою очередь, соответствующиеисторические типы экономических «производственных отношений», то и последниеследует признать однотипными [6].
Таким образом,по своим важнейшим переменным выделенные структуры совпадали к расчленить ихчерез производственные отношения или способ производства было бы, по меньшеймере, некорректным (в данной ситуации, следуя этим критериям, можно было бывыделить один, но никак не два уклада). Однако, будучи изоморфными впреломлении отмеченных параметров, они существенно различались по целому рядуфункциональных характеристик, что как раз и делает возможным локализовать ихкак две хозяйственные системы в рамках одного и того же социально-экономическогостроя, то есть как уклады.
Общинныйуровень представлял собой своеобразную систему по производству необходимогопродукта и обеспечению воспроизводства средств производства. Однако, какизвестно, «в любом общественном производстве… всегда может быть проведеноразличие между той частью труда, продукт которой входит в непосредственноеиндивидуальное потребление производителей и членов их семей, — оставляя в стороне часть, идущую напроизводительное потребление, — идругой частью труда, которая всегда есть прибавочный труд, продукт которойвсегда служит удовлетворению общих общественных потребностей, как бы нираспределялся этот прибавочный продукт и кто бы ни функционировал в качествепредставителя этих общественных потребностей»[7].
Важнейшейособенностью общинной организации являлась кооперация, обеспечивавшая единствоработников как производительного совокупного организма. В нашем случаенеобходимость коллективных усилий мультиплицировалась самой спецификойтрадиционной агрикультуры, ее экологическим фоном и вытекавшими отсюдаособенностями технологических способов воздействия на предмет труда.
Выделивкооперацию как императивный момент общинной организации производства, следуетперейти констатации связанного с этим обстоятельства. Оно раскрывается черезследующее замечание К.Маркса: «Всякий непосредственно общественный илисовместный труд, осуществляемый в сравнительно крупном масштабе, нуждается вбольшей или меньшей степени в управлении, которое устанавливает согласованностьмежду индивидуальными работами и выполняет общие функции, возникающие издвижения всего производственного организма в отличие от движения егосамостоятельных органов» [8]. Следовательно, гарантом воспроизводства структурывыступал прибавочный труд, осуществлявшийся в рамках трудовой кооперации,которая, в свою очередь, предполагала существование особой деятельности поуправлению коллективным трудом кооперированных индивидов. Но коль скороспецифика организации производства в общине обусловливала данность этой особойфункции, то последняя, естественно, должна была кем-то персонифицироваться. Таконо в действительности и происходило: община постоянно выделяла в своейрангово-ролевой системе носителей такого статуса.
Одним изосновных, если не главных оснований, по которому воспроизводился внутриобщинныйслой субъектов хозяйственно-организаторской деятельности, был материальныйфактор. В данном случае он проявлялся в том, что по мере накопления иконцентрации скота в отдельных хозяйствах происходило соответствующееперемещение «центров принятия решений», то есть, регулятивно-хозяйственныефункции со всеми вытекающими отсюда прерогативами сосредоточивались в рукахнаиболее обеспеченных скотовладельцев.
Надо отметить,что имеющиеся описания аула рассматриваемого нами периода фиксируют довольномногочисленные случаи, когда в общине не наблюдалась не сколько-нибудьсущественная диспропорция в обеспеченности скотом. В этом вариантехозяйственно-огранизаторская функция в рамках общины могла отчуждаться и пользулибо старейших, то есть наиболее опытных общинников (принцип геронтократии),либо признавалась за наиболее авторитетными членами корпорации, выделявшимисяличными заслугами и способностями. Помимо приведенных оснований, по линиикоторых осуществлялось присвоение хозяйственно-организаторских функций, впрактике имели место и другие. Понятно, что все они, так или иначе, являлисьмоментом развития социально-экономического неравенства. Однако здесь для насважно еще то обстоятельство, что перераспределение хозяйственно-огранизаторскихфункций могло происходить и в рамках престижно-авторитетной дифференциации.Рассмотрение же принципов этого распределения представляется важным в связи стем, что присвоение прибавочного труда внутри общины протекало по линиимонополизации хозяйственно-организаторских функций. Тезис этот подразумевает, чтоотчуждение прибавочного труда внутри общины было направлено в пользу лиц,узурпировавших управление производственной общностью и тем самым начинавшихвыступать в качестве реальных представителей тех общественных потребностей,удовлетворению которых изначально и предназначался прибавочный труд членов обшины.
Механизмприсвоения части прибавочного труда субъектами монополии на хозяйственно-организаторскиефункции и само производство (то есть, внутриобщинные отношения эксплуатации)носил латентный характер и прикрывался общинно-личностными формами социального регулирования,традиционными институциональными отношениями, явлениями редистрибуции иреципрокации.
Еслирассматривать общину, ориентированную преимущественно на земледельческуюсистему хозяйства, здесь протекали, в общем-то схожие процессы, хотя иобладавшие своей спецификой. Пытаясь выделить главное, отметим, что в данномслучае имела место узурпация как отношений по поводу условий производственнойдеятельности, то есть по линии первичных производственных ресурсов(землепользование и водопользование), так и отношений по поводу собственнопроизводственной деятельности (то есть по линии вторичных производственныхресурсов: рабочего скота, орудий труда, семенного материала и т.д.). Итак,выведенная в особый уровень хозяйственная система обладает собственнымкомплексом специфических характеристик. Будучи типологизированными в пределахэмпирически наблюдаемых массовых явлений они совпадают с теми признаками,данность которых дает основание говорить о наличии общественно-экономическогоуклада. В свете высказанных суждений представляется правомерным выделитьобщинную структуру организации производства в самостоятельный уклад и, исходяиз сложившихся историографических традиций, обозначить его как «общинный» [9].
В связи сосказанным уместно отметить, что в литературе встречаются утверждения, согласнокоторым «община состояла из байских крупных хозяйств и живущих с ними кедеев,которые обслуживали хозяйства богатых скотоводов». Недвусмысленностьпредложенного определения надо, по-видимому, понимать как признаниеидентичности крупного байского хозяйства и общинной структуры. Однако подобнаяточка зрения трудно согласуется с исторической действительностью. Здесь вчастности, упускается из виду, что одним из атрибутов всякой общины, а темболее развивавшейся в условиях скотоводческой агрикультуры, являласьфункциональная солидаризация на почве общности хозяйственных интересов итрудовой кооперации. Крупные же байские хозяйства оказывались способнымисуществовать независимо от непосредственно общественной кооперации труда, таккак обеспечивали воспроизводство за счет иных принципов организации производства.Другими словами, они демонстрировали относительно самостоятельную хозяйственнуюустойчивость вне пределов общины и уже вследствие этого могут быть воспринятыкак элементы качественно отличной хозяйственной системы.
По меренакопления численности стада происходило превышение экологически заданногопредела, и община, подчиняясь законам самоорганизующейся системы,сегментировалась, то есть, от нее могли отпочковываться новые самостоятельныехозяйства, образовывавшие «дочерние» общины, выделяться накопляющие хозяйстваили, — что случалось гораздо чаще, — пауперы. Сопряжение этого же процесса иусиливавшейся социально-экономической дифференциации нередко приводило ктрансформации общинной структуры в превращенную форму крупного эксплуатирующегохозяйства, сопровождавшейся эволюцией принципов организации производства ихарактера личностных связей или, если говорить более обобщенно, скрытымразвитием одного системного качества в другое.
Безусловно,крупное байское хозяйство также не было свободно от воздействия экологическиобусловленных факторов, поскольку в преломлении деятельностного аспекта оновыражало все то же отношение к природе. Однако, располагая подчасбеспрецедентным объемом средств производства (в виде скота), крупное хозяйстворегулировало его величину, не утрачивая своей хозяйственной целостности и недопуская сужения своих границ. Как фиксируют источники, крупные баи могли иметьв своей собственности от 1 до 10 тысяч и более голов скота, организуя еговоспроизводство путем размещения в зависимых хозяйствах или в тех общинах,объем производства, в которых был далек от экономически конфликтного порога, тоесть не исчерпывал природоресурсного потенциала, и, следовательно, имел резервыдля своего наращивания через увеличение стада [10]. В верхних социальныхгруппах были также многочисленны случаи сдачи баями своего скота в аренду.Таким образом, уже в рамках выстроенной компаративистики между общиннойструктурой и крупным байским хозяйством, обнаруживаются существенно разнящиесямоменты.
Вновьвозвращаясь к прерванной характеристике локализованной хозяйственной системы,следует особо подчеркнуть, что организация производства в ней была подчиненапроизводству прибавочного продукта. При этом его отчуждение и присвоение намонополии на условия и средства производства, то есть наличии их у одних(крупные баи) и отсутствии у других (непосредственные производители). Объектомэксплуатации, осуществлявшейся, в рамках системы в направлении вертикальных взаимосвязейвыступали трудящиеся индивиды, «выпадавшие» из общины и вступавшие вдокапиталистические отношения найма-сдачи рабочей силы, а также маргинальные ипауперизировавшиеся слои населения. Эксплуататорские тенденции, исходившие состороны владельцев крупного хозяйства, были обозначены более однозначно иносили преимущественно откровенный характер. «Нужда в земле вызываетнеобыкновенное разнообразие формы кабальных отношений на этой почве», — это ленинское замечание (разве что снекоторой коррекцией на специфику средств производства) можно отнести и кскотоводческому хозяйству, где острая потребность в скоте придавала личностнымотношениям целую гамму оттенков, каждый из которых так или иначе независимо отсвоей институциональной формы заключал в себе сугубо эксплуататорскую сущность[11].
Особенностихозяйственной системы, в качестве второго уровня (крупное байское хозяйство),составляют в своей совокупности образ вполне определенного уклада. Какизвестно, его трактуют как уклад патриархально-феодальный, поскольку такоепонимание согласуется с ведущей историографической концепцией, котораяпростирает на область традиционных отношений идею стадиально-формационнойопределенности.
Таким образом,социальная структура дореволюционного общества развивалось преимущественно попути маргинализации, пауперизации люмпенизации. Причем наряду с аграрнойпериферией, зонами их аккумуляции выступали и города. Под прямым воздействиемсоциально-экономических и политических факторов формировалось и структурамассового сознания.

1.2 Товарныеотношения в воспроизводстве крестьянского хозяйства
По меререализации принципов и методов новой экономической политикинароднохозяйственный организм страны начинал выходить из кризисного состояния.Уже в середине 20-х годов динамика важнейшихмакроэкономических показателей приблизилась к уровню, приемлемому как с точкизрения задач восстановления экономического потенциала, так и в плане егодальнейшего наращивания. Особенно разительные сдвиги произошли в аграрномсекторе, где наметился устойчивый рост валовой и товарной продукции,несоизмеримо возросла роль рынка.
Хотя поскорости своего протекания восстановительные процессы не были синхронны и повремени завершения несколько разнились в пределах того или иного региона, онитем не менее стали повсеместно распространенной тенденцией, эффективностькоторой была абсолютна как в центре, так и на периферии. В этом отношении непредставлял исключения и Казахстан. Здесь позитивные изменения нашлипреломление в целом ряде сторон экономической жизни.
Весьмасимптоматичные признаки обнаруживались в ауле. Среди них можно указать,например, на то обстоятельство, что начиная со второй половины 20-х годов экономика казахского хозяйства стала демонстрироватьусиливающуюся соподчиненность фактору товарно-денежных связей. На уровнетенденции, абстрагированной от строгих хозяйственно-структурирующих исоциально-стратифицирующих характеристик, данный момент фиксируется довольнообширным комплексом прямых и косвенных свидетельств.
А представленияэти в своей совокупности подводят к сугубо однозначному выводу, признающемуналичие определенного прогресса в инфильтрации товарно-денежных отношений всферу хозяйственных интересов аула. В качестве подтверждения можно вспомнитьизвестные бюджетные обследования, проведенные в Уральской губернииЕ.М.Тимофеевым или смешанные описания бюджетов аульно-сельских хозяйствАктюбинской Уральской и Кустанайской губерний, или бюджетно-описательные опыты,осуществленные в пределах однопроцентной выборки, адекватно отражавшей свойствагенеральной совокупности из 2387 хозяйств, обследованных экспедициейСреднеазиатского университета в Алматинском уезде Джетысуйской губернии (1926г.). Результаты анализа выявили существенно возросший объем рыночных связейказахского хозяйства, при котором денежная часть поступлений с рынка почти впять раз превышала поступления по натуральному товарообмену (соответственно82,6 и 17,4 %).
Аналогичнуюкартину воссоздают материалы северной зоны. Изыскания 1927 года, охватившиеотносительно пространный массив казахских хозяйств южной части Омской губернии(выборка составила 3500 хозяйств), показали, что все они, так или иначе,включались в устойчивые контакты с рынком. Характерно также, что из расчета всреднем на одно хозяйство наблюдалось положительное сальдо товарных отношений:если приобретения на рынке составили эквивалент, равный 40,3 рублей, товеличина товарного отчуждения выразилась в сумме 160,5 рублей [12].
Необходимоотметить, что в архивных фондах ЦГА КазССР встречаются разрозненные,статистически оформленные выдержки — фрагменты необработанных крестьянских бюджетов. В отличие от многократносубъективизированных источников (а к таковым относятся и бюджетныеобследования, так как они не раз подвергались извлечениям, различнойметодической и концептуальной обработке) здесь есть возможность обнаружитьисходные, в основе своей первичные сведения, которые в ряде случаев обладаютповышенной информационной отдачей. Признаки, указывающие на определенноераспространение в казахском ауле атрибутов товарно-денежных отношений, в своемнеявном виде содержатся и в других материалах, нуждающихся влогико-опосредованной интерпретации. Напомним, что большой их объемпросматривается во всевозможных данных о внутриотраслевых пропорциях валовой итоварной продукции, динамике товарооборота, итоговых сводках осельскохозяйственных заготовках, статистических обзорах по кредитным отношениями т. п.
Так, черездинамический ряд, выражающий погодовое движение процентного отношения товарнойчасти продукции к валовой, рельефно прослеживается рост товарности в сельскомхозяйстве, взятом как отрасль народнохозяйственной структуры. Действительно,сдвиги очевидны: в 1925-1926 годытоварный выход составил 35,7%, а уже в 1927-1928 годы — более 40 %.Качественная эволюция наблюдается и на уровне дифференцированного среза сподразделением на животноводство и полеводство. Валовая продукцияживотноводства выросла с 244 700 тысяч рублей в 1925-1926 годы до 299 600 тысяч рублей в 1928-1929 г., а ее товарная доля — соответственно с 54 924 тысяч рублей до 88888 тысяч рублей, достигнув примерно 30%. По некоторым видам продукции товарныйвыход определялся в еще более ощутимых размерах. По шерсти он приблизился к 50% [13].
Оценки,вытекающие по мере рассмотрения объемов валовой и товарной продукцииживотноводства, можно уверенно экстраполировать на казахские сельскиеструктуры, так как на их долю приходилось более 85 % общего поголовья всехвидов скота, учтенного плановыми органами республики в 1928-1929 года. Болеесложных вычленений требуют статистические выкладки по полеводству, посколькуизвестно, что носителями, земледельческого хозяйственно-культурного типа вКазахстане выступали преимущественно крестьянские хозяйства деревни, станицы икишлака. Тем не менее, и эти измерения могут вывести на косвенное обозначениединамики товарно-денежных связей казахских хозяйств, ибо во второй половине20-х годов роль последних в земледелии достигла того «порога чувствительности»,при котором уже улавливались функциональные взаимосвязи.
Как видно,посевы казахских хозяйств в 1929 году увеличились по сравнению с базовым 1920года на 129%. При этом надо подчеркнуть, что развитие казахского земледелиясказалось не только на возрастании валового продукта полеводства — оно сталоактивно участвовать в формировании его товарного сегмента. На этообстоятельство прямо указывают многочисленные отчеты тех лет, В одном из них,например, отмечалось: «В Актюбинском округе… наблюдается громадное расширениеказахских посевов, за счет которых в значительной степени приходится отнестигромадный рост хлебозаготовок». Подобные сведения дают повод к проведениюнекоторых параллелей между ростом товарности полеводства вообще и развитиемтоварно-денежных отношений собственно в ауле. Именно в этом смысле представляютинтерес приведенные ниже данные по росту валовой и товарной продукции вполеводстве, которые могут быть прокомментированы и как определенноесвидетельство оживления рыночных связей в среде казахских хозяйств.
За показателямитоварности животноводства и полеводства проглядывает достаточно видимый образтоварно-денежных связей в казахском ауле. Этот же факт отражают данные одинамике заготовок сельскохозяйственной продукции государственными икооперативными организациями (тысяч рублей).
В 1928 годутолько по четырем приведенным позициям было заготовлено сельскохозяйственнойпродукции на сумму более чем в 3 раза превышавшую уровень 1925 года. По другимвидам заготовок физические объемы возросли еще более резко: по пшенице — в 6, ржаным — в 17, конскому волосу — в 4 раза и т.д.Следует учитывать, что наряду с государственными и кооперативными организациямизаготовительными операциями занимался частный сектор. В 1927-1928 года его доляв заготовках шерсти составила 15%, мяса — 41 и т. д.Отмеченное обстоятельство расширяет масштабы заготовок,существенная часть которых приходилась на казахские хозяйства, способствуя ихвтягиванию в сферу товарно-денежных связей. В этом же направлении оказалисьдейственными мероприятия по государственной контрактации. В 1928-1929 годы поее линии на заготовку лишь шерсти и каракуля в казахские хозяйства былонаправлено авансов на сумму около 3 млн. рублей, что можно рассматривать какеще один штрих к представлениям о товарно-денежных связях в ауле.
На вопрос обинтенсивности процессов обращения немалый свет проливают материалы, фиксирующиедвижение товарооборота. Однако содержащаяся здесь информация как бы снимаетстратифицированность товарного спроса и предложения, поскольку носит широкообобщенный характер и представляет весь контингент участвовавших в торговыхсделках контрагентов. Применительно же к нашему аспекту требуется конкретизацияпо поводу собственно аульных хозяйств. И хотя поиск таких данных оказалсямалоэффективным, все же можно восполнить образовавшийся пробел за счетмногочисленных сведений по ярмарочной торговле, которая по самой своей сутибыла ориентирована на специфику сельскохозяйственного производства в ауле с еготерриториальной рассредоточенностью, сезонным поступлением товарной массы и еенестабильным объемом, удаленностью от рынков сбыта и транспортных коммуникаций[14].
В самом деле,ярмарки как форма организации торговли оптимально соответствовалиритмо-режимным традициям хозяйственной жизни общинных структур. Превращаясь навремя в стационарные центры рыночных контактов, они привлекали значительныемассы казахских хозяйств. Об одной из таких ярмарок в то время писалось:«… Куяндинская ярмарка притягивает к себе кочевников даже из самых отдаленныхуглов. Небольшой пикет Куянды на этот месяц превращается в огромный «джайляу»,покрытый на десятки километров юртами и стадами. На ярмарке можно встретитьцелые аулы Прибалхашье и соседних кочевых районов Акмолинской и Джетысуйскойгуберний и уездов Семипалатинской губернии. Съезд казахов на ярмарку в среднемза последние годы определялся в 35-40 тысяч человек».
Статистикатоварооборота ярмарок была в рассматриваемые годы весьма динамична. Например,по упоминавшейся Куяндинской ярмарке в 1928 году объем продаж в 48 раз превысилуровень 1923 года. В целом же оборот краевого ярмарочного торга в 1928 года составил17 462 313 рублей, что для тех условий было немало. А ведь помимо краевыхярмарок в 20-е годы работало несколько десятков ярмарок губернского и местногозначения. Коррекция на локальные рынки, несомненно, потребовала внесения поправок в сторону увеличенияитоговых сумм, так как почти на всех ярмарках явно преобладала тенденция кувеличению объемов торговых операций. Важно также учитывать, что ярмарками неисчерпывалась вся обменная инфраструктура в Степи. Например, в таких округах,как Актюбинский, Джетысуйский, Адаевский, на ярмарочный торг приходилось 23%сельского товарооборота, в Семипалатинском — 14, в Сырдарьинском — 10.
Заметноеоживление происходило на денежном рынке, то есть в сфере кредитных отношений. В1927-1928 годы инвестиции только по линии сельскохозяйственного кредитасоставили 17 548 тысяч рублей против 7 481 тысяч рублей в 1925-1926 годы.Возросло количество аульных хозяйств, включившихся в систему организованногокредита. На начало июля 1925 года в КАССР насчитывалось около 100 казахских и67 смешанных кредитных сельскохозяйственных товариществ, которые объединяли 22758 хозяйств. На 1 октября 1927 года уже 102 379 жителей аула являлись членамикредитной кооперации. Однако наиболее значительная часть казахских хозяйстввынужденно пользовалась «услугами» неорганизованного денежного рынка, гдекредиторами выступали торговцы-посредники, ростовщики, зажиточные и байскиехозяйства.
Уже в 1923-1924окладном году, когда в качестве переходной меры стала практиковаться смешанная(натурально-денежная) форма уплаты сельхозналога, казахские хозяйствапредпочитали сдавать его исключительно денежным эквивалентом. Эта тенденция ещеболее закрепилась в 1924-1925 годы после окончательной замены натуральногоисчисления и взимания налога денежным [15].
Материалысовещаний Краевой налоговой комиссии, и которых участвовали представителинаркоматов земледелия, продовольствия, финансов, органов статистики,показывают, что в ряду доводов в пользу распространения на скотоводческие искотоводческо-земледельческие районы денежной формы налога — наибольшую силу возымелипричины организационно-технического свойства. В частности, была принята вовнимание налоговая практика 1922-1923 годов, когда издержки по взиманию,хранению и транспортировке натурального налога нередко достигали половины всейего стоимости.
Тем не менее,при всем этом было бы ошибочным утверждать, что побудительные мотивы этого шагане выходят за рамки утилитарно-обыденного объяснения. Коммутация налога — процесс независимый от директивно-волевыхрешений и объективно может состояться лишь при наличии определенного уровняразвития товарно-денежных отношений. Этот императив не утрачивает силы и вусловиях направляемой эволюции форм налогообложения. В силу данной аксиомыправомерно провести некоторые параллели между фактом перехода к денежномуналогу и констатацией в ауле товарно-денежных связей.
Подводянекоторый итог, согласимся с теми авторами, которые склонны видеть в казахскомауле 20-х годов процесс оживления товарно-денежных связей. Однако суть делаотнюдь не исчерпывается: этим моментом и простирается на более сложный ипротиворечивый план, поскольку отдельные исследователи идут в своих исканияхдальше, считая возможным выдвинуть на последующий этап познавательной процедурыпостановку вопроса о товарном производстве в ауле. И все же этот вопрос требуетболее тщательного изучения в рамках конкретно-исторического контекста.
Надо заметить,что выдвинутая проблема имеет относительно давнюю традицию, уходящую висториографию еще 20-х годов. Тогда изучение казахского аула обусловливалось нестолько научно-познавательными целями, сколько насущными потребностями практикисоциалистического строительства и необходимостью поиска эффективных регулятивовсоциально-экономических процессов.
 Висследованиях истории, базирующихся исключительно на самостоятельном анализе исобственном видении материала, к таковым, следует отнести работы известногоисследователя П.Г. Галузо. В целом ряде их уверенно ставится вопрос отоваризации казахского хозяйства. Причем этот процесс усматривается даже в аулекануна Октября. Так, в одной из статей, посвященных этому периоду, выражаетсямысль о том, что казахское хозяйство становится мелкотоварным. Основанием длятакого заключения послужили структурные пропорции, прослеживающиеся в бюджетахсредних хозяйств, в частности, нарастающее преобладание денежной их части наднатуральной. Выстроенный в таком ключе анализ степени функциональности товарныхотношений в ауле подводит далее автора к выводу, что «большая, если неподавляющая, часть крестьянских хозяйств уже настолько глубоко была связана срынком, что закон капиталистической дифференциации крестьянства стал для нихосновным законом» [16].
Подобноеизменение имеет место во многих работах, посвященных истории доколхозного аула.В качестве типичного примера смешение процессов осереднячивания и товаризацииприведем следующий отрывок: «Одно из социально-экономических следствийреволюционно-демократических преобразований, осуществленных в 1926-1928 годах вауле, состояло в превращении многих тысяч бедняцких хозяйств в хозяйства мелкихпроизводителей, основанных на товарно-денежных отношениях». Материалы фиксируютмножество случаев, когда то или иное хозяйство, приближаясь по своим чистофизическим параметрам (количество голов скота, десятин и т.д.) к рубежусередняцкой группы, в то же время оставалось глубоко натуральным, никак несвязанным с рынком.
Таким образом,описанная выше методика уже во внешнем срезе обнаруживает противоречия,говорящие о том, что подмена обыденного понятия «середняк» категориальнымобразованием «товарное хозяйство» не всегда корректна. Если в деревнецентральных районов страны середняк очень часто выступал одновременно в роли мелкоготоваропроизводителя, то в казахском ауле, особенно кочевом и полукочевом,данное явление наблюдалось далеко не во всех случаях.
Пожалуй, однойиз самых известных работ по истории доколхозного аула является монография Г.Ф.Дахшлейгера «Социально-экономические преобразования в ауле и деревнеКазахстана». Вот уже более двух десятилетий сохраняет она свою научную ценностьи достаточно высокую практическую эффективность. Интерпретируя обширную группу материалов,Г.Ф. Дахшлейгер заключает свой анализ этой проблемы следующим выводом: «Вовторой половине 20-х годов значительно ускорилась денатурализацияхозяйственного строя кочевого и полукочевого аула». Далее утверждаетсяследующее: «Различия между деревней и аулом, с одной стороны, аулом кочевым иполукочевым – с другой, в смысле связей с рынком частично сгладились, хотя ониеще не стали одинаковыми»[17].
Своеобразнымитогом многолетних, изысканий в области аграрной истории явилась книга «Историякрестьянства Советского Казахстана». Однако вопросы укладной структуры аула,интересующие нас в данный момент, в этой работе не получили качественногоразвития. Фактически их понимание сохранилось на уровне знания, выработанногопредшествующей историографической практикой, которая подчас трудно согласуетсяс внутренней логикой развития проблемы.
Интенсификацияисследований в обозначенном направлении способствовала получению результатов,кардинально меняющих привычные представления. И это не преувеличение, ибосинтезированное на эмпирическом уровне знание вывело на понимание очень важнойпосылки, согласно которой «меньше всего производитель может бытьохарактеризован как товаропроизводитель в политэкономическом смысле лишь помассе или удельному весу реализуемого продукта». Сказанное означает, чтопоказатель, товарного выхода продукта, к которому столь часто апеллируютисследователи, не может рассматриваться как адекватное проявление товарностипроизводства, и главным, образом, в силу характерного для традиционного сектораразрыва в уровнях товаризации результатов производства (конечный продуктотрасли) и воспроизводственного процесса (доля товарного продукта – во всемпотребляемом в производстве продукте). Поскольку производство меновыхстоимостей здесь намного опережало реальные масштабы общественного разделениятруда, уровень товаризации продукта в стадии его выхода на рынок оказывалсясущественно выше.
Итак, вконтексте традиционных аграрных структур необходимо отличать товаризациюсельского хозяйства как отрасли от товаризации индивидуального крестьянскогохозяйства. В связи с уточненными особенностями первостепенное значение былопризнано за анализом продукта «по показателям натуральных и товарных элементовв фазе его потребления в воспроизводственном процессе»[18]. Такой подходпозволяет обозначить степень интеграции крестьянского хозяйства вопосредованное рыночным обменом общественное разделение труда, которое, какизвестно, является основой товарного производства. Иначе говоря, с выявлениемдействительных масштабов товарного возмещения через рынок и товарно-денежныеотношения компонентов воспроизводства более всего возможно определить реальныйуровень товарности собственно производства, при этом ни в коей мере неотождествляя ее с товаризацией конечного продукта сельскохозяйственной отрасли.
В товаризациивоспроизводственного процесса выделяются две стадии. Первая связывается спроникновением товарно-денежных отношений в сферу личных потребностей, вторая — производственных.
В основетоварной эволюции, то есть нарастающих сдвигов крестьянских хозяйств в сторонуутверждения мелкотоварного типа производства, лежат возрастание автономностивоспроизводственного процесса и совершающееся в рамках его замещениенатуральных отношений рыночными, когда мелкое производство входит во все болеесильное и необходимое соподчинение базирующемуся на товарном обращенииобщественному разделению труда. И, следовательно, именно на фоне этих явленийтолько и можно обнаружить предпосылки для идентификации уклада простоготоварного производства.
Важным звеном вразрезе заданного методологического подхода, является выяснение мерызависимости воспроизводства средств производства от рыночного обмена. Сюдаследует отнести, например, разнообразие хозяйственно-культурных типов и ихпереходных образований, сложившиеся историко-культурные традиции и несовпадениеуровней социально-экономического развития тех или иных районов, особенностисформировавшихся модальных связей (нахождение территории в зоне тяготения ктому или иному центру), большую амплитуду вариаций по степени достигаемостиразличных ареалов хозяйственной деятельности рыночной инфраструктурой (разностьмежду наибольшим и наименьшим вариантом) и т.д. Эти и другие моменты никак неучитывались статистическими программами. Более того, детализированные илисводные статистические разработки, поэтому вопросу вообще отсутствуют, если несчитать единичных примеров бюджетных описаний. Понятно, что все это вноситдополнительные сложности.
Если сравнивать1920 и 1927 годы (первый отражал период кризисной депрессии, второй — период завершения восстановительныхпроцессов), то нельзя не заметить нарастающую диспропорциональность вобеспеченности сельхозинвентарем [19]. Но темпы ее были явно недостаточны,чтобы говорить о резком расширении сферы влияния рынка орудий труда наэкономику казахских хозяйств в данном районе. Очевидность этого факт лишний разподчеркивается сопоставлением соответствующих показателей по казахским ирусским хозяйства этой территории. Так, стоимость сельхозинвентаря в среднем наодно хозяйство составило в ауле 106 рублей тогда как в деревне — 442 рублей, то есть налицо была более чемчетырехкратная диспропорция.
Как видно,35,1% хозяйств, то есть более чем одна их треть, вообще не имели сельхозинвентаря.В интервале с обеспеченностью им до 400 рублей было сосредоточено 63,0 всеххозяйств. Если учесть индекс цен на сельскохозяйственные орудия и активнуюрыночную конъюнктуру, то эти хозяйства следует отнести к группе,характеризующейся недостаточной обеспеченностью сельхозинвентарем. От 40 до 55%скотоводческих и комплексных хозяйств района прибегали к найму чужого инвентаряпреимущественно за натуральную плату и отработки. В балансе найма-сдачисельскохозяйственных орудий хозяйства всех социальных групп имели отрицательноесальдо. Даже зажиточные и байские хозяйства вступали в контакты стерриториально соседствующей деревней по линии аренды сельхозорудий, главнымобразом сложных их видов (молотилок, хлебоуборочных и сеноуборочных машин)[19].
Слабая ориентацияна рынок проявлялась и в характере воспроизводства, основных элементовиндивидуальной производственной инфраструктуры. Если во времени сдвиги здесьеще были как-то заметны (по сравнению с наблюдениями дореволюционныхисследователей), то в смысле качественной эволюции сохранялись весьма скромныемасштабы. Примером тому могут служить показатели обеспеченности хозяйствпостройками производственного назначения.
Несложныеподсчеты показывают, что у 84,1% хозяйств, стоимость хозяйственных построек непревышала 200 рублей Как говорится, факт, не требующий комментариев. Даже всамой верхней социальной группе (с обеспеченностью средствами производстваболее 3 тысяч рублей) в среднем на хозяйство приходилось 0,9 единицы амбаров,0,4 хлевов и утепленных скотских дворов, 1,5 закрытых холодных дворов, 0,4сараев, 1,6 колодцев и построек, не имеющих определенного назначения. И этонесмотря на то, что в хозяйствах этой группы до 29% валового доходаформировалось уже за счет продукции земледелия, что свидетельствовало окомплексном характере производства. Данное обстоятельство, взятое само по себе,должно было вызвать некоторую диверсификацию структуры и качества хозяйственныхобъектов, следовательно, усиление связи данного компонента воспроизводства срынком. Однако этого не произошло. Набор производственных объектов, технологияпостроек и приемы их амортизации продолжали базироваться на традиционнойоснове, которая не требовала сколько-нибудь серьезного отвлечения средствобращения к рынку. Необходимо отметить, что материалы, полученные по хозяйствамописываемого района, фиксировали незначительный удельный вес сельхозинвентаря ихозяйственных построек в структуре основного капитала: соответвенно 12,6 и 6,1% [20].
Анализ рядачастных показателей выявляет,что экономика казахских хозяйствисследованного района, несмотря на совокупность благоприятных факторов, непоказывала серьезной зависимости воспроизводства средств производства отопосредованного товарно-денежными отношениями рыночного обмена. По-видимому,еще меньшие сдвиги в этом направлении были на более отсталых в социальном иэкономическом отношениях этажах традиционной агроструктуры, где факторытоваризации подавлялись консервативным комплексом.
Материалы,полученные в 1928 году Наркомземом КАССР по типичным казахским земледельческимхозяйствам северных округов республики (ярко выраженная земледельческая зона);в их массиве, в частности, сохранились данные по обеспеченностисельхозинвентарем.
В 1928 году вКазахстан было завезено следующее количество сельскохозяйственной техники:плугов — 28000 единиц, сеялок ибуккеров — 1600, уборочных машин 24600, молотилок — 970, зерноочистителей,- 4 500. Взятые сами по себе, этицифры, казалось бы, впечатляют. Однако они меркнут на фоне гигантскогорезервуара хозяйств, который они были призваны насытить. К этому времени вреспублике насчитывалось примерно 1 миллион 250 тысяч хозяйств. Только поплугам соотношение между потенциальным спросом и реальным предложениемвыражалось как 50:1. Все это лишний раз подтверждает факт дезинтеграции большейчасти казахских хозяйств относительно опосредованного рынком межсекторногообмена в воспроизводстве орудий труда.
В выявляющихсяконтрастных пропорциях деревни и аула отражаются две асинхронные структурыэкономики. Одна из них (деревня), судя по всему, уже может служить прототипомтоварного хозяйства, тогда как вторая (аул) еще не набрала для этого,необходимых признаков. В самом деле, как видно из таблицы, в казахскиххозяйствах более 80 % стоимости основных средств производства приходилось наскот. Если учесть, что воспроизводство скота — и как тягловой силы, и как источника продовольственных ресурсов — в абсолютно подавляющей степениосуществлялось на натуральной основе, то есть за пределами рыночных связей, тонапрашивается однозначный вывод о преобладании в воспроизводстве вещныхфакторов производства элементов далеких от товарных форм. Заключение это неможет; быть сколько-нибудь серьезно поколеблено данными па сельхозинвентарю ихозяйственным постройкам, во-первых, вследствие их крайне незначительногоудельного веса в общей стоимости средств производства, во-вторых, потому, чтодаже эта малая доля во многом формировалась за счет традиционно-натуральногокомплекса, что, естественно, снижает роль предполагаемых товарных связей.
Рассуждая охарактере воспроизводства средств производства в казахском хозяйстве, следуетсказать несколько слов об элементах оборотного фонда (семена, фураж, и т. д.) итаком важном факторе производства как земля. Что касается первых, то здесьможно весьма точно утверждать, что их приобретение на рынке носило характерслучайных операций и побуждалось не мотивами целенаправленной оптимизациипроизводства, а, скорее, стремлением как-то восполнить образовавшиеся вхозяйстве прорехи; Процесс же товаризации земли имел место лишь в своейопосредованной форме через реализацию арендных отношений. В среде казахскиххозяйств аренда пахотных и. сенокосных угодий в силу известных причин быламалозаметным явлением. Гораздо шире была распространена так называемаямежнациональная аренда (когда контрагентами выступали аул и деревня). Нофункционирование в ее рамках казахских хозяйств носило, как правило, пассивныйхарактер — то есть случаи сдачи в аренду данного средства производства по своейчастоте значительно превышали его наем[21].
Таким образом,возможности вызревания в недрах, традиционных сельских структур условий дляэндогенного, то есть идущего от внутренней логики саморазвития, рождения иразвития простого товарного производства блокировались комплексом сильныхограничителей. Только с их устранением товарное производство в ауле моглорассчитывать на какую-то перспективу. Попытки решить эту задачу предпринималисьв процессе социально-экономических преобразований. Однако глубокое разрушениепротиводействующих факторов или их полная нейтрализация при этом недостигались. И только с проведением сплошной коллективизации и массовогооседания, кочевых и полукочевых хозяйств, влияние блока ограничителей было«снято». Но вместе с этим процессом, а точнее, в русле его было окончательнопрервано развитие и самого мелкотоварного уклада, так как извечный дуализм общины(коллективное и частное начала) был устранен и заменен на столь, жепротиворечивую структуру, но где роль верховного редистрибутора играло ужегосударство, монополизировавшее отношения собственности на средствапроизводства. Что касается потенциальной (при условии дальнейшей эволюции) базымелкотоварного уклада в виде традиционного массива, то он также пересталсуществовать, утратив старое качество и большей частью вынужденноинтегрировавшись в более динамично развивающийся уклад. Одним словом, уже к 30-мгодам зачатки мелкотоварного уклада вообще исчезли с арены экономической жизниаула, к сожалению, так и не получив более или менее масштабногораспространения.
1.3Частнопредпринимательские тенденции в традиционном обществе
Как ужеотмечалось в предыдущем разделе в историографии 20-30-х годов процесс денатурализации казахского хозяйства волеюисследователей очень часто наделялся неадекватным пространственно-временнымдинамизмом. Заблуждения на этот счет послужили источником возникновения целогоряда весьма серьезных деформаций, в том числе и того, что степень развитиячастнокапиталистического уклада, логично рассматривавшаяся в генетическойувязке с аспектом товаризации, стала оцениваться в симметрично завышенныхпараметрах.
Так вофициальном издании, специально приуроченное к отчету КазЦИКа на сессии ВЦИК(1928 г.) категорично утверждалось: «К началу, двадцатого столетия крупноеполуфеодальное байство в основном успело перевести свое хозяйство накапиталистические рельсы». В обращении ЦИК КАССР трудящимся республики поповоду предстоящей конфискации скота у баев-полуфеодалов, давалось следующееразъяснение: «Рядовой бай есть в каждом хозяйственном ауле, его хозяйстводержится на товарно-капиталистической основе, оно живет в рамках, установленныхновой экономической политикой, и, в основном, такой; рядовой казахский бай неотличается от русского кулака».
В трудахконференции по изучению производительных сил Казахстана, состоявшейся в феврале1932 года в АН СССР, читаем; «Старый господствующий класс — байство… боролся отчаянно… чтобысохранить старые традиции капиталистического развития». В одном из отчетовэкспедиции, проведенной в 1928 года в скотоводческих районах Джетысуйскойгубернии под руководством крупного ученого, профессора А.А. Рыбникова,говорится, что удельный вес «мелкокапиталистических хозяйств» приближается вауле к 7 %[22].
Таким образом,довоенная историография не совсем четко и не до конца осознала и освоиламетодологический контекст проблемы, вследствие чего нередко она и трактовалапоследнюю на уровне вульгарного понимания.
От рецидивовупрощенной методики, когда абсолютизируются признаки, имеющие вдействительности относительное значение, к сожалению, не свободна и современнаяказахстанская историография. Здесь, так же, как и в предшествующей традиции,обнаруживаются случаи произвольного разрыва системы параметров и вычленения изее целостности какого-то одного критерия, который, по мнению иныхисследователей, способен, подобно нити Ариадны, безошибочно направить научныйпоиск.
Такими«универсальными» потенциями чаще всего наделяется категория «наем труда».Несомненно, это один из достаточно репрезентативных индикаторовкапиталистических отношений. Неслучайно В.И. Ленин писал, что «в вопросе оразвитии капитализма едва ли не наибольшее значение имеет степеньраспространения наемного труда» и, что «употребление наемного труда естьглавный отличительный признак всякого капиталистического земледелия».
Тем не менее,как подчеркивал К. Маркс, сам по себе «обмен овеществленного труда на живойтруд еще не конституирует ни капитала на одной стороне, ни наемного труда — на другой». Он вполне может означать и нечто иное, как «отношение простого обращения», когда совершается акт обменапотребительными стоимостями (жизненными средствами и трудом). Следовательно,специфика конкретно-исторических реалий способна придавать отношениямнайма-сдачи рабочей силы такие оттенки, которые могут кардинально изменить ихкачество. Поэтому, совершенно очевидно, что при включении в анализ данногопоказателя не обойтись без ввода ряда дополнительных переменных, позволяющихточнее выявить социально-экономическую природу столь распространенного в аулеявления. Не вдаваясь в пространные описания, ограничимся ниже их краткойконстатацией [23].
Конечно, такойподход недопустим, так как наблюдаемый в казахском ауле феномен на поверкуоказывается гораздо более неоднозначным явлением, чем это может показаться впервом приближении. Начать хотя бы с того, что использование чужого трудасчиталось обычной практикой. Довольно часто она обнаруживалась и в группахмелких потребительских хозяйств, причем не обязательно и не, всегдамелкотоварного типа. Естественно, на данном уровне бессмысленно пытатьсязафиксировать даже видимость искомого явления. Вероятность капиталистическойэволюции несколько возрастала по мере перехода к накопляющим байскимхозяйствам, являвшимся основными точками притяжения наемной рабочей силы.Однако и здесь она отнюдь не так значительна, как это подчас ещепредставляется, и говорить о какой-то метаморфозе, по-видимому, можно лишь науровне тенденции. Казалось бы, подобное утверждение вступает в диссонанс сдействительностью, поскольку хорошо известно, что в байских хозяйствахсоздавалась относительно большая по своему объему масса прибавочного продукта.Но дело в том, что она в абсолютном большинстве случаев не обращалась напроизводство, а служила либо источником реализации социально-престижного(расточительного) потребления, либо в лучшем случае отвлекалась в другую,столь, же непроизводительную сферу, каковой являлись ростовщичество,посредническая торговля и т. п. (первый вариант был приоритетным).Следовательно, по своей экономической цели, байские хозяйства являлись в преобладающемчисле потребительскими, а занятый в них чужой труд не производил прибавочнойстоимости.
В качестве ещеодного, не менее важного ориентира следует рассматривать сам характер отношениймежду работодателем и работником, точнее, ту основу, на которой они строятся.При капиталистическом типе эксплуатации — это всегда «свободное отношение обмена...», то есть, свободная рыночная сделка,выступавшая таковой, по крайней мере, на поверхности явлений. В казахском жеауле в качестве всеобъемлющей основы выступали личностные мотивы и стимулы,которым продолжал принадлежать примат в системе связей. Другими словами,наемный труд в подавляющем большинстве случаев имел в действительностикабальную или полукабальную сущность, что находило свою реализацию в«низведении фонда жизненных средств рабочего до минимально возможного уровня».По В.И. Ленину, «тут нет свободного договора, а есть сделка вынужденная…производитель тут привязан к определенному месту и. к определенному эксплуататору:в противоположность безличному характеру товарной сделки, свойственному чистокапиталистическим отношениям, здесь сделка носит непременно личный характерпомощи благодеяния» [24].
Наконец,целесообразно сказать несколько слов и о формах оплаты чужого труда какопределенном показателе. Это представляется тем более необходимым, чтонекоторые исследователи склонны видеть уже в самом факте участия денег в обменеживого труда на овеществленный достаточно сильный аргумент в сторонупредпринимательского производства. Думается, что это не всегда правомерно, таккак денежная форма оплаты чужого труда чаще всего не меняла егодокапиталистического характера. Хотя, конечно, в доколхозном ауле она имелаизвестное распространение. Но иначе и быть не могло. Ведь традиционныеотношения эксплуатации, будучи одной из подсистем воспроизводства структуры,должны были в целях сохранения своего гомеостаза стремиться как-то,адаптироваться к изменениям окружающей социально-экономической среды. В данномслучае в интересах анализа представляется гораздо более важным другоеобстоятельство. А именно: зависел ли размер ставок денежной оплаты наемноготруда от тех экономических факторов, которые в нормальных условиях должны былибы определять их движение. Многочисленные свидетельства показывают, что в этомнаправлении отсутствовали даже минимальные корреляционные связи. В тех случаях,когда оплата чужого труда производилась в денежном выражении, она была всегдаочень жестко фиксирована. И, что особенно важно, ее размер был относительностабилен и держался в стандартах, приемлемых лишь в плане физическогоподдержания живого труда на биологически необходимом уровне. Последние же имелиспонтанный характер и определялись эмпирическим путем, т. е. печально известнымметодом «проб и ошибок». Из сказанного ясно, что денежная оплата наемного труда,взятая как автономный показатель, еще не дает повода к далеко идущим выводам.
Итак,своеобразное наложение типологической модели на наблюдаемое явлениеспособствует более точному уяснению его содержания в каждом конкретном примере.Когда обнаруживающиеся признаки явно не вписываются в методологическую матрицуили же, наоборот, выходят по каким-то параметрам за ее пределы, то, очевидно,имеет место неадекватное качество. Именно с подобным вариантом исследовательсталкивается в доколхозном ауле, где чужой труд, привлекаемый в производство наоснове сделки по найму, по своим укладным характеристикам не совпадал скапиталистическим и, следовательно, не фиксировал капиталистических отношений.Являясь неотъемлемым компонентом традиционного комплекса, он по своей сути иформе не мог быть иным, кроме как докапиталистическим. И в этом качестве емупринадлежала определенная функция в механизме воспроизводства традиционнойструктуры [25].
Обозначеннаявыше проблема непосредственно перекликается с вопросом, касающимся выявлениясоциального статуса участников отношений найма-сдачи рабочей силы. По логикеисходных посылок, согласно которым докапиталистические черты наемного труда вауле априорно наделяются свойствами более высокого порядка, они должныассоциироваться не иначе, как с новыми по отношению к традиционной структуресоциальными образованиями. Так оно и происходит: отдельные авторы усматривают вотпускающих рабочую силу представителей сельского пролетариата, в егополитэкономическом понимании.
Видимо, такиепоспешные выводы нельзя признать методологически выдержанными, ибо имплицитноони исходят из категорий, присущих социальному расслоению капиталистическоготипа, то есть поляризации мелкотоварных хозяйств на буржуазные и пролетарскиеслои. Между, тем этот процесс, развивающийся под определяющим влиянием законовтоварного производства, в его сколько-нибудь значимых проявлениях не был знакомаулу. Всеобщий характер здесь приобретала докапиталистическая дифференциация сее качественным экономическим механизмом. Своим продуктом она имела превращениемелкого натурального производителя в паупера. Следовательно, в ауледоминирующую роль играла тенденция не к пролетаризации, а к пауперизациинаселения. И именно масса пауперизировавшегося населения аула служила основнымисточником формирования и пополнения наемной рабочей силы [26].
Следует такжеотметить, что в отношения найма могли вступать маргинальные производители аула.Данная социальная страта была порождением процессов маргинализации производстваи потребления. Формировавшие ее субъекты характеризовались тем, что былинеспособны обеспечить прожиточный минимум за счет своего хозяйства, а потомубыли вынуждены искать дополнительные доходы за его пределами. Иными словами,они совмещали ведение собственного хозяйства с работой по найму, причемпоследняя нередко выступала в качестве главного источника средствсуществования.
Таким образом,рассмотренный выше аспект также требует своей разработки. Необходимость в этомощущается достаточно остро, и побудительным мотивом здесь служат отнюдь непраздные интересы. Это становится особенно очевидным, если учесть, что решениеданного вопроса позволит составить определенное представление о степениотчуждения трудящихся казахского аула от духа корпоративной идеологии иконформизма, его социально-психологической подготовленности к кореннымпреобразованиям. Как известно, названные моменты оказывали сильное влияние наделе движения доколхозного аула Казахстана по пути социального прогресса, чемсобственно и актуализируется этот аспект проблемы.
Переходя квопросу о степени распространения в традиционном обществечастнопредпринимательских тенденций, можно сразу постулировать, что ихпотенциал был здесь крайне ограничен. В историческом развитии капитализма важныдва момента:
1)превращениенатурального хозяйства непосредственных производителей в товарное;
2) превращениетоварного хозяйства в капиталистическое.
Массовойбазой капиталистического уклада являлось мелкотоварное производство. Действительно,именно оно рождало капитализм и буржуазию постоянно, ежедневно, ежечасно,стихийно и в массовом масштабе»[27].
Казахский жеаул, как мы успели в этом убедиться, не давал примеров функционально обширногобытия мелкотоварного хозяйства, и, следовательно, в его пределахчастнокапиталистический уклад не располагал достаточно емкой основой для своеговоспроизводства. Понятно, что, будучи лишенным, питательной среды, то естьисточника своего спонтанного самогенерирования, капиталистический уклад утрачивалвозможность саморазвития «снизу». Словом, говоря о капиталистическом укладе,следует учитывать его исходную экзогенность по отношению к традиционнойструктуре.
В то же времянадо ясно представлять, что традиционная экономика, являясь частью расширительнопонимаемой целостности, на уровне макросвязей вступала во взаимодействие сболее развитыми внешними структурами. В этих условиях не могло не происходитьее «облучения» импульсами частнопредпринимательской мотивации. Данный процесснаходил выражение как в появлении хозяйств, совмещавших капиталистические идокапиталистические методы эксплуатации, так и в формировании сугубопредпринимательских, обуржуазившихся слоев из эксплуататорской средытрадиционного общества.
Однако«верхушечный» путь формирования частнокапиталистического уклада также не имелбольших перспектив. Традиционные эксплуататорские элементы, как правило, непроявляли тенденции к переориентации производственной деятельности внаправлении капиталистических целей и мотивов. И это закономерно, ибо «еслиобъем и вещественные элементы прибавочного продукта сбалансированы счисленностью, демографической динамикой, с жизненными притязаниямигосподствующего класса, то у этого класса на долгий срок слабеют, или вообщеисчезают стимулы к изменению в способе производства».
Не стоит такжезабывать, что на известном уровне развития общества норма эксплуатации вомногом определяется нормами потребления. В казахском ауле их высший пределдетерминировался традиционным набором престижных целей, то есть стандартыпотребления здесь сохранялись в опривыченных формах, свидетельствовавших осоциальном статусе и выполнявших функцию ежедневной поверки места индивида вобществе. Престижное потребление в его социально санкционированных формах«сковывало» экономическую инициативу, направляя ее в русло вековых ценностныхориентации и устремлений эксплуататорского класса, но никак не в сторонусоздания прибавочной стоимости. При неизменности внешних условий сложившийсяуровень потребления консервировался и оказывал тормозящее воздействие. Поэтому,для последующей эволюции важное значение приобретало формирование новыхпотребностей (материальных и нематериальных). Между тем стимулы к этому,привходящие извне, оказывались более чем слабыми.
В значительнойстепени частнопредпринимательская тенденция в ауле была представлена такиминизшими формами капитала, как посредническая торговля и ростовщичество. Они невыходили из сферы обращения и были в принципе безразличны к способупроизводства, на основе которого паразитировали.
На протяжении20-х годов удельный вес частной торговли на селе (сюда включались и деревня, иаул) оставался довольно высоким.
Согласнопереписи 1926 года среди казахского населения насчитывалось 1680 так называемыходиночек, занимавшихся частной торговлей. Кроме того, торговые операцииосуществляли 26 хозяев с наемными работниками (то есть крупным капиталом) и 309хозяев, которым помогали только члены их семей. Особенно сильные позициичастная посредническая торговля имела в глубинных казахских районах. Не зряКазкрайсоюз в одном из своих отчетов за вторую половину 20-х годов был вынужденконстатировать, что «южный и центральный Казахстан, будучи недостаточноохвачены кооперативной сетью (имеется в виду потребительской кооперацией). Представлялиместами сплошную кооперативную пустыню. И при отсутствии конкуренции со стороныгосударственных и кооперативных органов в «пустыню» эту сразу же устремилсяторговый и ростовщический капитал.
Но по мерерасширения торговопроводящей сети, увеличения объемов товарооборота вгосударственной и кооперативной торговле, развития снабженческо-сбытовойкооперации, активизации заготовительных операций через государственные пункты ифактории посредническая торговля, утрачивала свой еще совсем недавновсеобъемлющий характер в Степи. Сворачивало свою активность и ростовщичество,которое вытеснялось организованным денежным рынком, в частности различными,формами государственного и кооперативного кредита. Одним словом, и саудагеры иалыпсатары, и далдалы постепенно уходили из аула, утрачивая там своеэкономическое влияние [28].
Процесс этотразвивался параллельно тем социально-экономическим преобразованиям, которые скаждым годом все больше сужали круг объектов торгово-ростовщическойэксплуатации. Что касается ее субъектов, то в ходе осуществления политикиограничения и вытеснения эксплуататорских элементов, расширения государственнойи кооперативной торговли, внедрения в практику организованного кредита исчезалии они. На начало 30-х гг. удельный вес частной торговли на селе снизился до60%, а с завершением коллективизации и оседания эти явления в массовом видеперестали существовать.
Таким образом,частнокапиталистический уклад в ауле имел ряд особенностей. Прежде всего, он неотличался «чистыми» укладными характеристиками (что, кстати, затрудняет еголокализацию). Казахский ayл знал немало примеров, когдато или иное эксплуататорское хозяйство приближалось по целям производства ккапиталистической модели, но по способам их достижения оставалось все тем жефрагментом традиционного механизма. Следовательно, частнокапиталистическийуклад по ряду параметров смыкался с докапиталистическим типом хозяйства, широкоиспользуя существовавшие общественные формы и подчас интегрируясь с ними внекое симбиотическое единство. На каком-то функциональном отрезке интенсивностьдокапиталистических признаков могла возрастать, и в этот моменткапиталистический уклад, оставаясь таковым по внешней форме, по своемувнутреннему содержанию начинал отражать уже, другое качество-переходного илимежукладного характера (к сожалению, эта грань очень часто не замечаетсяисследователями)

2 ОСОБЕННОСТИПРОЦЕССА РАССЛОЕНИЯ И СОЦИАЛЬНОЙ СТРАТИФИКАЦИИ
2.1Характер и механизм дифференциации в казахском ауле
Сложившаясяв эпоху позднего средневековия организация системы власти у казахов явилосьзакономерным результатом длительного исторического развития и взаимодействиясложных социально-экономических и протестарно-политических процессов в средикочевого населения Восточного Дешт-и-Кыпчака. Она получила свое оканчательное оформлениев течение 15 века в Казахском ханстве и просеществовала до серидины 19 века. Всоциально-экономическом отношении казахский аул представлял собой глубокоструктурированное общество. Корпоративный эгалитаризм, ярко расцвечивавшийвнешние грани традиционного институционально-надстроечного комплекса служил неболее чем декорумом, за которым проступали достаточно сильная социальнаядинамика и высокий потенциал социальной мобильности. Значительное накоплениебогатств на одном полюсе структуры и огромная концентрация неимущих ималоимущих масс на ее противоположной стороне однозначно указывали на крайненесправедливый характер распределения общественного продукта.
Понятно, чтоинтенсивно воспроизводившаяся в недрах общины социальная дифференциация не моглане привлекать внимание тех органов, которые проводили в казахском ауле политикусоциально-экономических преобразований. Однако при этом ее сущностный аспектосознавался далеко не всегда адекватно. Что находило проявление как в логикепринимаемых решений, так и в попытках их теоретического обоснования.
Приознакомлении с директивными материалами Краевой партийной организациистановится заметным, что в своих представлениях по поводу социальной ситуации вауле она исходила из известного постановления Х съезда РКП (б) «Об очередныхзадачах партии в национальном вопросе». Лежащие в основе этого документа тезисыСталина и поправки к ним Сафарова ориентировали партийные организациинациональных окраин Востока на ликвидацию «патриохально-феодальных отношений всреде самих ранее угнетенных наций». В контексте столь однозначносформулированной установки было дано понять, что в качестве доминирующегоследует признать патриархально-феодальную модель [29].
Но одно делопринять данный тезис в виде исходной абстрактно-теоретической посылки и совсемдругое – проникнуться его глубинным содержанием, то есть предметно разобраться,как докапиталистические отношения реализуются в конкретно-повседневнойпрактике. Хотя эта задача в своей проекции выходила на область как будто бы знакомыхи понятных обыденных империй, она, тем не менее, оказалась настоящем камнемпреткновения. В большой части именно этим объясняется то обстоятельство, чтоместные партийные, советские и хозяйственные органы, демонстрируя в целомпонимание роли докапиталистических отношений в ауле, все же не сумели до концавыйти за пределы неуверенных, а подчас и просто аморфных знаний о механизме испецифике их функционирования.
Неслучайноочень часто на образ действовавших докапиталистических отношений переносилась атрибутикасоциально-экономических связей более высокого порядка в виде таких категорий,как «классовое расслоение», «сельский буржуа», «кулак», «сельскохозяйственныйпролетариат» и т.п. Другими словами, происходила своеобразная аберрация, когдав силу отсутствия детального знания о реально разворачивавшихся процессах иявлениях аксиоматическое мышление пыталось раскрыть их черезпонятийно-категориальный аппарат, не соответствовавший данной объектной сфере.
Следствиемэтого явилось игнорирование принципиальных различий и в типах социальнойдифференциации. Если дословно обозначить докапиталистическую икапиталистическую формы расслоения как некие феномены «А» и «Б», то выясняется,что под первым нередко понималось то, что в действительности отражало суть исключительноговторого. Для примера обратимся к резолюциям III ПленумаКазахского краевого комитета РКП (б) (9-11 апреля 1925года), где прямоутверждалось что «растущая товарность … скотоводческого хозяйства на основерыночных отношений с неизбежностью проводит и в условиях Киргизии к расслоениюаула». В итоговых документах VI Казахстанской краевойконференции ВКП (б) 15-23 ноября 1927года публиковалось: «…Байство,сосредоточив в своих руках значительную часть средств, производства и на основерыночных отношений применяя формы капиталистической эксплуатации, экономическиподчиняет себе эти массы на основе, главным образом, докапиталистическойэксплуатации». Еще более туманные характеристики содержатся в материалах V Казахстанской краевой конференции РКП (б) 1-7 декабря 1925года, которая, отмечая полунатуральный характер казахского хозяйства, тут жеуказывала, что «вовлечение его в сферу товарно-денежного оборота в большоймере, чем где-либо, сопровождается разрушительными стихийными процессами» [30].
Таким образом,чтобы заметить характерное для социально-экономического анализа тех летсмешение совершенно разнопорядковых типов расслоения, когда подразумевался одинкласс явлений, а вырисовывался, судя по описанию, ему противоположный; имеласьв виду докапиталистическая дифференциация, а смысловой контекст, насыщенныйтакими понятиями, как рыночное отношение, товарность, товарно-денежный оборот ит.п., невольно указывал на нечто другое.
Отсутствие четких представлений поповоду проблемы социального расслоения в ауле видится и в других коллизиях.Так, историографическая традиция располагает прецедентами, когда признавалосьвполне приемлемым распространять на казахский аул дифференцирующие процессы,развивавшиеся по законам товарного производства и имевшие своей результирующейобразование новых классов – сельской буржуазии и сельского пролетариата. Причемв этих случаях мы сталкиваемся уже не с каким-то непроизвольным смещениемсмысловых акцентов или недопониманием глубинной природы явления, а ссовершенно осознанной позицией (хотя, конечно, и она исходила также изметодологического дилетантизма).
В данной связи можно напомнить, например, выступление С. Садвакасова на VI-й Казахстанскойкраевой конференции ВКП (б) в 1927 году, где он заявил, следующее: «У насказахский аул в основном является товарным исходя из такой точки зрения, мы должны подойти к нашим политическиммероприятиям». В этом же смысле представляют интерес прозвучавшие в прениях VII-й Всеказахскойпартконференции 30 мая — 6 июня 1930 года обвинения в непонимании«живой революционной теории», направленные в адрес У. Джандосова, К. Мустамбаеваи др. Последние, как, оказалось, имели неосторожность откровенно сказать, что«сколько бы мы ни любили казахского батрака, его нельзя отнести к пролетариату»[31].
Таким образом, в приведенных иллюстрациях явно присутствует мысль осуществовании в казахском ауле моментов капиталистического расслоения.Характерно, что эта идея обыгрывалась не только, если можно так выразиться, на трибунно-декларативномуровне (хотя и это представлялось не столь безобидным, ибо определенным образоммогло влиять на характер и содержание принимаемых управленческих решений). Вряде случаев предпринимались достаточно серьезные попытки оформить ее в видетеоретической концепции.
Известный исследователь истории Казахстана Г. Тогжанов, развивал следующуюпосылку: «… Казахское хозяйство уже не оставалось натуральным.Байское хозяйство в массовомпорядке производило на рынок продуктыживотноводства… и покупало на рынке не только необходимые предметыпотребления, но и средства производства для дальнейшего расширения улучшениясвоего хозяйства. Середняцкое хозяйство же не могло существовать без рынка, —часть своих сельскохозяйственных продуктов он вынуждено было продавать нарынке… Бедняк тоже был подчинен рынку, вынужден был продавать свою рабочуюсилу для того, чтобы покупать минимально необходимые продукты для своегосуществования. Такое положение стало возможным в результате расслоенияказахского крестьянства и развития за счет среднего крестьянства двух новыхтипов — бая, подобного русскому кулаку и жалши, подобного русскому батраку илибедняку с наделом,занимающемусяотхожим промыслом. Такой процесс означает коренное разрушение самодовлеющегонатурального хозяйства и превращение его в товарное хозяйство. Все основныепротиворечия, которые свойственны всякому товарному хозяйству, к концу XIX векаимели место в казахском ауле. Сосредоточение основных средств производства(скота) в руках меньшинства — баев, вытеснение большинства казахов вряды деревенской бедноты и сельскохозяйственного пролетариата… — все это было уже не редкостью, а обычным повседневным и массовым явлением в казахской жизни»Г. Тогжанов настаивал насуществовании в ауле капиталистического типа расслоения, причем в его массовойформе.
Данная трактовка получила развитие в современной историографии. Ее явнуюпроекцию можно обнаружить, например, у Б.С. Сулейменова, который применительнок предреволюционному аулу находит правомерным констатировать процесс классовогорасслоения и образования на его основе «новых классов» — баев (кулаков) инаемного батрачества (сельскохозяйственного пролетариата).
Л.П. Кучкин, изучавший проблему советизации казахского аула, характеризуяв одном из сюжетов кочевание различных социальных групп, низшуюсоциально-экономическую группировку обозначает как пролетариат, а высшую — каккапиталистический слой. Понятно, что такой расклад предполагает отнюдь недокапиталистический тип расслоения. Конечно, не исключено, что данный материалперенесен в авторский текст непосредственно из источника, так сказать, в«снятом» виде, но тогда не ясно, почему такой серьезный исследователь, как А.П.Кучкин не подверг его критическому осмыслению. В этой же связи привлекаютвнимание и выводы, сделанные С.А. Сундетовым. Хотя в его позиции, благодаряподчеркиванию, примата докапиталистических начал, больше гибкости, чем вжесткой концепции Г. Тогжанова, он, тем не менее, также не отходит от тезиса,что «в результате классового расслоения аула шел процесс формирования казахскойбуржуазии и сельскохозяйственного пролетариата...»[32].
Проблема расслоения аула в той или иной степени освещается во многихработах, событийную канву которых составляют исторические перипетии 20-х годов.Однако зафиксированные в них концептуальные подходы не выявляют того жемногообразия.
По сути, почти все они сводятся к единой логической конструкции. Еслиотбросить незначительные нюансы, то нельзя будет не обратить внимания, что воснове лежит ее своеобразное калькирование тех историографических оценок,которые были даны процессам, разворачивавшимся в тот же период в более развитыхцентральных регионах страны. Известно, что там, в результатереволюционно-преобразующей политики Советского государства почти сразу жепроизошло осереднячивание деревни, выражавшееся не только и не столько вподтягивании хозяйственных характеристик подавляющего большинства крестьянских дворовдо уровня средних параметров, сколько в их эволюции в сторону мелкотоварногопроизводства. Учитывая эту важную предпосылку, историография определила вкачестве главного момента переходного периода в деревне борьбу стихийнойтоварно-капиталистической и социалистической тенденций.
В доколхозный период докапиталистические отношения и соответствующий типрасслоения признаются более чем реальным обстоятельством. Но при этом в силу расплывчатого понимания механизма данного типасоциального размежевания на него неосознанно экстраполируются моменты, присущиеисключительно капиталис-тической модели дифференциации. Сторонники второйверсии считают возможным констатировать примат традиционных личностных связейлишь до кануна коллективизации. Далее, то есть где-то к середине — концу 20-х годов,по их мнению, достаточно массовое развитие в ауле получает уже качественно инаятенденция, а именно — стихийная товарно-капиталистическая, реализовывавшаясяпомимо всего прочего и в капиталистическом характере расслоения.
Известно, что процесс капиталистической дифференциации крестьянстваразвивается под определяющим воздействием законов товарного производства и, впервую очередь, под давлением такого мощного регулятора, как закон стоимости.Следовательно, товарная экономика, рынок, свободная игра рыночных сил являютсятеми началами, без которых экономический механизм раскрестьянивания попросту неможет «запуститься». Только с превращением этих моментов в действенные факторысоциально-экономического бытия структуры разложение буржуазного типа становитсяреальностью. И что понятно, ибо социальное расслоение выступает при этом какрезультат различий в отношениях к условиям рынка, как следствие некоегостихийного соизмерения индивидуальных условий производства сосреднеобщественными.
Социальным итогом развивавшейся в данном направлении тенденции былообразование новых по отношению к докапиталистическим способам производстваклассов и слоев. В.И. Ленин по этому поводу писал: «… Крестьянство… совершенноразрушается, перестает существовать, вытесняемое совершенно новыми типамисельского населения, — типами, которые являются базисом обществас господствующим товарным хозяйством и капиталистическим производством. Этатипы — сельская буржуазия… и сельский пролетариат, класс товаропроизводителейв земледелии и класс сельскохозяйственных наемных рабочих». При этом он незабывал подчеркнуть, что процесс этот может «тянуться годами и десятилетиями» ввиде разорения и ухудшения «условий хозяйства мелких земледельцев» [33]. И, темне менее, объективный ход аграрной эволюции в условиях преобладания вещныхотношений неизбежно вел к тому, что «крестьянин, — производящий припомощи своих собственных средств производства, либо мало-помалу превращается вмелкого капиталиста, уже эксплуатирующего чужой труд, либо лишается своихсредств производства и превращается в наемного рабочего».
Таким образом, экономическая суть буржуазного типа расслоения заключаетсяв развитии под влиянием законов товарного производства процессов дифференциациимелких товаропроизводителей на сельскую буржуазию и сельскохозяйственныйпролетариат.
Следовательно, в рассматриваемый период слой мелкотоварных производителейбыл здесь еще узок. И это закономерно, так как накопление и, следовательно,возможности трансформации простого воспроизводства в расширенное блокировалисьсоциальной организацией традиционной структуры и действовавшими в недрах ееинституциональными отношениями. Для разрыва этого сдерживающего комплекса былонеобходимо «вычленение индивидуального хозяйства из системы натуральногопроизводства и докапиталистических отношений собственности» [34]. В исследуемыегоды как раз этого и не произошло. Поэтому всякие рассуждения окапиталистическом типе расслоения, понимаемом как разложение мелкотоварногомассива на сельскую буржуазию и сельскохозяйственный пролетариат, применительнок казахскому аулу утрачивают свои рациональные основания. В самом деле, о какойкапиталистической сегментации крестьянских хозяйств можно говорить, еслиотсутствовал даже ее объект в виде достаточно массового мелкотоварного производства.
Теперь, что касается второго взгляда на проблему. Совершенно очевидно, чтовыработанные в его пределах представления обладают относительно большейобъективностью. Тем не менее, признать их справедливыми можно лишь до тех пор,пока они развивают идею о докапиталистическом характере процесса социальногорасслоения в ауле. В той же части, где речь заходит о механизме данного типадифференциации, логика рассуждений становится уязвимой. Происходит это потому, что в арсенал понятийных средств вводятсятакие категории, как товарное производство, пролетаризация, сельская буржуазияи т. д. Между тем, как уже не раз говорилось, все это — атрибуты явленийи процессов большее высокого порядка.
Итак, проблема расслоения фокусирует в себе мощные актуализирующиепредпосылки, то есть стимулом к ее постановке служит отнюдь не праздный интерес.Разумеется, предпринимаемая в этой связи попытка не претендует на исчерпывающеерешение обозначившейся задачи, поскольку в данном случае исследовательскиеамбиции не идут дальше стремления «закинуть пробный камень».
В качестве универсального института докапиталистических социумов выступалаобщина. Социально-экономическая история традиционной аграрной структурыКазахстана в доколхозный период была так же пронизана реалиями данной формыорганизации производительных сил. При этом казахская община, как и все ееаналогия, сохраняла такое «сквозное» качество, как дуалистичность структуры.Если иметь в виду скотоводческую общинную организацию, то здесь феномендвойственности конституировался в совместной собственности на землю и частнойна скот, коллективном производстве и индивидуальном присвоении. Вдиалектическом борении этих начал локализовался источник имущественной исоциальной мобильности, ибо, как отмечал К. Маркс, дуализм общины служилпотенциальным зародышем разложения», он суть «элемент, разлагающий первобытноеэкономическое и социальное равенство».
Следовательно, община являлась тем социальнымпространством, где действовал механизм докапиталистического расслоения,разрушавший социальную однородность массы трудящихся индивидов. В качестве егосвоеобразной «пружины» выступала частная собственность на скот. Именно онапорождала имущественное неравенство, которое, если рассматривать его на уровнегенерализованных представлений, находило реализацию в развитии процессаотделения непосредственных производителей от средств производства и накоплениибогатства на «верхнем» полюсе структуры. Далее проекция простиралась в отношения личной зависимости, господства и подчинения, обнаруживалась в нарастании иуглублении социальных различий, фиксировавшихся в общественной структуре аула.
Поскольку как земледельческий, так и скотоводческий типы хозяйственно-культурной деятельностиразвивали относительно сложный технологический способ воздействия на предметтруда, то кооперация предполагала не просто некую механическую интеграциюиндивидов, а совокупное соединение такой рабочей силы, которая имела быдостаточно жесткий набор качеств. По сути дела, это означало, чтоинкорпорировавшийся хозяйственный субъект должен был обладать необходимым минимумом природных свойств (здоровье,сила и т. п.), служившихфизическими предпосылками для реализации индивидом его доли (его функции) вкооперации производственных процессов. Кроме того, нельзя забывать, что к этомувремени в довольно диверсифицированную структуру развился комплекс требований,эволюционировавших по линии, так сказать, профессиональных стандартов. А изэтого следовало, что член производственной общности обязан был демонстрироватько всему еще и определенные трудовые навыки и способности, тот их объем,который требовался для выполнения характерных для данной системы хозяйстватехнологических операций [35].
Однако в специфических условиях комадной общины императивы кооперации неограничивались только этими параметрами. Н.Э. Масанов, глубоко проанализировавшийразличные структурные уровни взаимодействия кочевого социума и природной среды,обнаруживал, что скотоводческая община как самоорганизующаясяадаптивно-адаптирующая система во многом функционировала по принципу так называемой дополнительности. Рассмотрим этот важный для насмомент подробнее.
По-видимому, излишне говорить, что скотоводческое хозяйство былоорганически включено в природные процессы, подчиняясь их закономерностям. Темне менее, подчеркнем: антропогенное воздействие, чреватое разрушениемприродного равновесия, в его пределах случалось крайне редко. Экологическизначимый опыт, воспроизводившийся пространственно-временной трансмиссией иаккумулировавшийся в информационных связях традиционной структуры, практическиисключал возможность подобных катаклизмов, предопределяя сложную системупроизводственной регламентации с ее эмпирически отработанными уровнямидопустимой концентрации средств производства.
Поэтому эффективность хозяйственной утилизации среды обитания зависела отоптимизации количественно-качественных характеристик средств производства, т.е.в данном случае видового состава и численности стада.
Только по достижению эмпирически заданного оптимума можно былорассчитывать на более или менее успешное решение ключевой задачи. А она, какизвестно, сводитесь в рамках общины к производству необходимого продукта ивоспроизводству средств производства.
Оптимальный уровень концентрации фиксировался где-то в пределах 400-600 единиц скотана отару в зимний период. Как правило, к этому пределу и приспосабливала свои возможности общинная кооперация. Собственно здесь ипроявлялся тот самый принцип дополнительности, о котором пишет Н.Э. Масанов.Суть его вводилась примерно к следующему. Скажем, некое хозяйство насчитывало всвоей собственности 200 голов мелкого скота. Но этого, казалось бы, большогообъема все равно было недостаточно для преодоления всего комплексапроизводственных перипетий, а, следовательно, и для обеспечения воспроизводства средств производства. Поэтомухозяйствующий субъект был объективно вынужден кооперироваться с другимихозяйствами, которые оказывались Способными своими средствами производства(своей долей скота) дополнить его до необходимого минимума. Это могли быть,например, 10-12 хозяйств с обеспеченностью скотом на каждое из них не менее чем20-25 единиц скота. Простое сложение при данном варианте в сумме как раз и давало искомый оптимум. Хозяйство, имевшее, допустим, 25 или 30 голов«кота, могло обеспечить элементарную жизнедеятельность только в случае объединения с другими хозяйствами, средства, производства которых в совокупности позволяли дополнитьнедостающую часть оптимума. Одним словом, слагаемые обнаруживали самыеразличные вариации, но сумма их всегда тяготела к оптимуму[36].
С утратой средств производства (скота) начинался нисходящий процессимущественной и социальнойдеградации производящего и воспроизводящего себя индивида. Лишаясь скота, хозяйство переставало«дотягивать» до того определенного минимума, который был эмпирически задан в данной производственной общности. А это означало, что со своей стороны оно уже не могло содействоватьреализации принципа дополнительности, то есть утрачивало роль функциональнозначимого звена общинной кооперации. В этом случае хозяйство попросту уже не могло являться в полном объеменосителем статуса равноправного члена общины, напротив, оно обращалось в объектотторжения, то есть начинало выталкиваться из общины.
Дальнейший ход событий обретал многовариантный характер. Распространеныбыли случаи, когда хозяйства, потерявшие часть скота, вынуждены былиобъединяться в новую общину — кооперацию с себе подобными, то есть с такими же обедневшимихозяйствами. Поскольку здесь величина используемых для получения приемлемойсовокупности слагаемых оказывалась незначительной, то, естественно,количественный состав общины увеличивался, то есть число образовывавших ее хозяйстввозрастало. Поэтому неслучайно очень часто можно было встретить аул-кыстау, гдечисленность инкорпорировавшихся хозяйств достигала 25-30 и даже более 50единиц. Но и там развертывались процессы расслоения, вновь приводившие квыталкиванию отдельных хозяйств за пределы общины.
В заметной мере здесь сказывалось влияние конформистских моделейобщественного поведения и действовавших в их рамках социально-психологическихстереотипов. Выход за пределы общины воспринимался массовым сознанием каккатастрофа, как крушение социального бытия. Консервативные формы социальногофетишизма подавляли всякую мысль о возможности существования в некоей иной функциональнойи структурной социальной оболочке. Точно выражая эту особенность традиционногомиропонимания, известный исследователь Ж. Сюре-Каналь писал: «Крестьянину оченьтрудно представить общество, отличное от того, в котором он живет, и ещетруднее признать, что оно будет лучше существующего».
Естественно, что, пытаясь оттянуть крах и сохранить призрачнуюсамостоятельность, то есть как-то противостоять выталкиванию из общины,хозяйствующие субъекты постоянно находились в поисках выхода из кризиснойситуации, тем более что подобное состояние представлялось им временным.
Маргинализация выражалась, в частности, в том, что работник производства,не имея возможности обеспечить прожиточный минимум только за счет своегохозяйства, вынужденно искал источники существования за его пределами, сочетая тем самым ведение собственногохозяйства с каким-либо побочным занятием.
В казахском обществе этот комплекс имел достаточно сильную традицию. И это понятно, если не забывать, что функцией общины являлись не толькоэкономические отношения, но иродовые моменты.
В частности, относительно широко применялись саунные отношения. Скот вовременное пользование и на кабальной основе (а, собственно, в этом изаключается институт сауна) мог передаваться как от собственной общинной «верхушки»,так и от богатых хозяйств coседних общин или крупных скотовладельцев, ведущих хозяйство вне общины. Вдвух последних случаях требовалось согласие корпорации как формального субъектаобщинной собственности на землю. А поскольку, как мы уже уточнили,организационно-хозяйственные функции и производство были монополизированынаиболее обеспеченными хозяйствами, то и решение здесь зависело также от них.Следовательно, общинники, вступавшие в саунные отношения даже «на стороне», неизбегали зависимости от собственной верхушки.
Отчуждение доли продукта неимущим членам общины «компенсировалось» и черездругие способы эксплуатации. Е.А. Полочанский наблюдал, например, следующуюкартину: «На зимней стоянке (аул-кыстау) находится от 5 до 15 отдельныхродственных между собой хозяйств, составляющих хозяйственно-родовой аул… Натерритории этих аул-кыстау скотоводы-кочевники имеют также свои незначительныепродовольственные посевы. Здесь хозяйственно-родовой аул оставляет на летобеднейшую часть своих членов-родственников, которые примитивно-простымиорудиями и чудовищно напряженным трудом обрабатывают землю. Здесь на работах попроведению арыков для искусственного орошения посевов и работами на полях…они обеспечивают своим «счастливым» сородичам, откочевавшим на джайляу,хлебно-зерновое продовольствие. В свою очередь более богатые и многоскотныеснабжают этих «джатаков» рабочим скотом и берут с собой в кочевку их гулевойскот». Цитата ясно раскрывает, какую цену приходилось платить разорявшимсяхозяйствам за тот мизерно ограниченный доступ к общественному продукту, которыйпредоставлялся им в общине [37].
В этой связи можно было бы привести еще множество иллюстраций, отражающихмногообразие и изощренность методов внутриобщинной эксплуатации. Но, во-первых,не хотелось бы повторяться, так как отношения эксплуатации более чемосновательно описаны в литературе, а, во-вторых, и так ясно, что получениепрожиточного минимума внутри общины было сопряжено с кабальными условиями иличностным отчуждением. Напомним, однако, что поскольку внутриобщиннаяэксплуатация облекалась в патерналистские формы, то на массовом уровне онавоспринималась традиционным сознанием не иначе, как «родственная солидарность ипомощь» и не вызывала критически адекватной реакции. Напротив, нараставшаязависимость сопровождалась неосознанно иррациональным чувством моральнойпризнательности, чем, понятно, умело пользовались байские элементы.
Таким образом, хозяйства с резко падающим объемом средствпроизводства до определенного предела все же могли как-то существовать, аточнее, прозябать, не покидая данной производственной общности. Такаявозможность обусловливалась спецификой организации социума. В частности, далеконе последнюю роль здесь играло то обстоятельство, что в основе целеполагающихостановок традиционного производства наряду с обеспечением личного потреблениялежало «целостное воспроизводство естественно сложившейся общности в структурунеизменном виде, со всеми ее статусно-неравноценными, но функциональнонеобходимыми, прочно взаимосцепленными социальными частичками»
2.2 Основныеуровни социальной стратификации
В каком бывыверенном контексте эмпирических и теоретических данных не интерпретироваласьисторическая действительность, в пределах каких бы строгих логических структурне разворачивались попытки ее реконструкции, она в диалектике своихвзаимосвязей и противоречий оказывается всегда сложнее и многообразнееконцептуальной версии. Частным подтверждением этого постулата могут служить ирассматриваемые здесь явления социальной стратификации.
Введенный внаучный оборот исторический материал высвечивает настолько обширную гаммуимевших место в традиционном обществе социоструктурных вариаций, что любыепросчитанные схемы делаются просто не способными вместить всю их данность.Понятно, что это обстоятельство существенно затрудняет выход нагенерализованные представления. И, тем не менее, такая возможность неснимается, ибо все действительные события формировали континуум с четкопрослеживающейся средней равнодействующей, которая, собственно, и выводит наукрупненный план, т.е. на преобладавшие тенденции.
Опыт изученияэтих ведущих линий имеет достаточно длительную традицию. Первые искания здесьотносятся еще к начальному периоду Советской власти; Тогда они были движимысугубо прагматическими мотивами: стремлением разобраться в конгломератесубъектов социальной структуры с целью адекватного экономического иполитического воздействия на них. При решении этой задачи основной упор делалсяна методы непосредственного наблюдения. Многочисленные исследователи (вкачестве таковых нередко выступали партийные, советские, хозяйственные и другиепрактические работники), и экспедиции выезжали в аул, где по определеннымпрограммам проводили социологические описания. Опосредованное таким образомвидение проблемы в дальнейшем, как правило, трансформировалось в разнообразныеитоговые отчеты и публицистические суждения. Сформулированные в них выводы иположения вскоре «перекочевывали» в политические документы и официальныеидеологемы. Испытав подобную метаморфозу, то есть, обретя в конечном итоге виддирективных констатации, они начинали восприниматься уже в качестве некоегоистинного знания.
Между темполученные представления далеко не всегда могли «работать» на объективныйанализ, поскольку очень часто отражали чисто внешний срез явления. Кроме того,нужно учитывать то обстоятельство, что в подавляющем большинстве случаев схемапредлагавшихся оценок проецировала ассоциации и характеристики, выработанныетрадиционным массовым сознанием в процессе длительного развития иерархическихпринципов организации социума.
В самом деле,пожалуй, трудно найти примеры, где бы ни проглядывалась явная абсорбцияобыденных канонов общественного ранжирования с их критерием традиционнопонимаемого социального престижа. Зато случаи обратного порядка фиксируются визобилии. В качестве типичной в этом отношении иллюстрации можно указать наопубликованные и в дальнейшем широко использовавшиеся материалы экспедиции У.Джандосова и В. Соколовского.
Обследовав в1925 года ряд волостей Джетысуйской губернии, экспедиция представила РКП (б)детальную разработку социальных моментов в ауле. Лежащая в ее основеструктурная разгруппировка, основываясь на блоке разнопорядковых критериев(имущественных, правовых, институциональных, деятельностных и пр.), взначительной мере разворачивалась и по линии таких фиксируемых традициейстатусных позиций, как «Kipмe», «жанама», «қоңсы»,«мыңғыраған бай»,«сасық-бай» и т. д. Причем, выделяемые под этимипонятиями группы определяются в отчетах экспедициикак «социально-классовыепрослойки»[38].
Отмечая глубокоадаптированный характер существовавших тогда подходов, невозможно не обратитьвнимания и на такое, бывшее в те годы всеобщим, явление, как стремлениераскодировать действовавшую систему традиционных обозначений через еесоотнесение с «классическими» аналогами. Этот момент проявлялся в попыткахвыразить социоструктурную ситуацию посредством преломления обыденно-бытовыхпонятий в такие эталонные категории, как «кулак», «середняк», «батрак» и т. д.
Сходную исследовательскуюпроцедуру, но только уже в обратном направлении осуществляла современнаяисториография. Определяющим мотивом при этом служило утверждение, чтосуществовавшие в доколхозном ауле общественные отношения могут быть более точноосмыслены в контексте традиционных понятий, тогда как общепринятая терминология(кулак, середняк, бедняк, батрак и т. п.) входит в конфликт с имевшими местореалиями и, следовательно, вносит элементы деформации в историческое знание.
Даная посылкаспособствовала распространению так называемой понятийной экстраполяции. Опыт ееполучил развитие в монографиях С.Е. Толыбекова, Б.С. Сулейменова и другихисследователей, а применительно к собственно доколхозному аулу — А.Б. Турсунбаева и Г.Ф. Дахшлейгера. Вработах последнего этот метод используется наиболее последовательно. Напротяжении почти всей своей книги Г.Ф. Дахшлейгер стремитсяоперировать категориями типа «орта шаруа», «даулетти шаруа», «аукатты», чтопозволяет ему в из-вестной мере избежать калькирования, хотя и на условияхпостоянного обращения к неким соизмерительным параллелям (так, он регулярнооговаривает, что, например, кедей — этобедняк, а, скажем, кунгургиш — маломощный середняк и т. д.) [39].
Итак,по-видимому, можно говорить о том, что в ходе развития историографии проблемы ипоследовательной переориентации исследовательских установок (сутилитарно-прикладных приоритетов на научно-познавательные) сложились как быдве взаимокорректирующие системы категориально-понятийных средств описаниясоциальной структуры доколхозного аула. Первая целиком основывалась на понятияхпреимущественно когнитивных, т. е. заимствованных из традиционного комплексавосприятий и представлений, вторая являла собой набор опривыченных категорий(«кулак, «бедняк», «середняк»; «батрак» и т. п.). Взаимоналожение обеих системпозволяло находить более или менее эквивалентные значения, то есть переводить«единицы» измерения социальной структуры из одной системы в другую и обратно.
Почти всеавторы, так или иначе затрагивающие вопросы социальной стратификации казахскогоаула, подчеркивают, что в основе их поиска лежит экономическое деление по местуиндивидов в общественном производстве, то есть, по отношению к собственности насредства и условия производства. Между тем на поверку оказывается, что ониподчас, сами того не замечая, остаются в плену совершенно иных критериев — имущественных, социально-функциональных,деятельностных, институциональных, правовых, статусных и т.д. Детерминантыданного ряда, будучи интегрированными в экономическую субстанцию, в строгомсмысле все же не выступают ее родовыми категориями. Следовательно, в рамкахзаданной системы координат фиксируется не экономическое деление, ахарактеристики, отражающие, сословную стратификацию.
В результатедовольно часто за социальную структуру выдается сугубо сословная раскладка.Такая инверсия отнюдь не безобидна, если учесть, что на ее фоне; делаетсянезаметной вульгарно-упрощенная суть некоторых весьма распространенныхподходов. А последние стали в историографии настолько повторяемы, что успелиобрести вид устоявшейся традиции.
За исключениемспециальных исследований почти во всех работах, касающихся социоструктурнойпроблематики, анализ социальных страт ограничивается хрестоматийной схемой «бай- середняк — бедняк». Узость подхода видится в том, что реализуется он науровне априорных констатации и вне какого-либо сопряжения с сущностнымисвязями. На это прямо указывают авторские комментарии, в которых обозначеннаявыше понятийная триада рассматривается не более как некая персонификациякатегорий «много», «умеренно», «мало». Чтобы придать этим категориям какую-токонкретность, то есть, обозначить их пределы, а, следовательно, и границыассоциирующихся с ними социальных групп, в анализ вводятся эталонные интервалыв виде количественной разбивки: скажем, обеспеченность до 25 голов мелкогоскота на хозяйство — «мало» — «бедняк», от 25 до 50 — «умеренно» — «середняк», свыше 50 — «много» — «бай» и так далее [40].
Безусловно, безимущественных критериев неизбежна тупиковая ситуация. Но если они полностьюабстрагированы от субстратных компонентов (например, таких, как «степень иусловия включенности в процесс производства», «отношения по поводупроизводства» и др.), то, очевидно, могут рассматриваться, лишь в качествеформальных признаков, «грающих роль не столько социальных, сколько сословныхиндикаторов.
Предпринимаемыйниже социоструктурный анализ ориентирован именно на первичные характеристики,то есть в его стержень выносятся дифференцирующие признаки изпроизводственно-экономической сферы. Тем более что наше стремление к реализациитакого подхода существенно облегчается наличием историографических прецедентов,в данном случае имеются в виду публикации Н.Э. Масанова, где интересующие насметодики получили концептуальную разработку и практическую апробациюприменительно к реалиям дореволюционного казахского общества. Многие изположений, выдвинутых этим исследователем по поводу социальной организацииномадов, используются в рамках освещаемой далее проблематики.
Материалы,наработанные в предыдущих разделах данной работы, дают возможностьконстатировать, что: социально-экономические механизмы традиционногообщества совершенно объективно обусловливали наличие, по меньшей мере, трехкрупных социальных когорт среди населения.
Во-первых,выделялась группа, крупных владельцев средств производства, социальноефункционирование и деятельность которых обеспечивались вне пределов общины(хотя и в рамках интегральной производственной общности). Данный сегментсоциальной структуры олицетворял собой носителей частнособственнического»уклада.
Во-вторых,отчетливо проступал широкий слой самостоятельных или, так сказать, свободныхобщинников. Жизнедеятельность их предопределялась функционально-корпоративнойинтеграцией, то есть совместной деятельностью в рамках общинной, организациипроизводства на почве солидаризации хозяйственных интересов. Представители этойкатегории населения были многочисленны и формировали, бесспорно, основной класстрадиционного социума. Соответственно, они же выступали агентами самогомассового уклада — общинного.
Наконец,третью, тоже достаточно массовую, группу образовывали десоциализированныесубъекты, выпадавшие из процесса производства, разворачивавшегося в рамкахобщинной организации. Данный слой являлся основной базой эксплуатациичастнособственнического уклада. Понятно, что социальная структура неисчерпывалась выделенными группами, хотя последние и давали ее главные срезы.Поэтому, обозначив основные социальные уровни, перейдем к более детальнойградации. В этой связи, прежде всего, укажем на тот обширный структурный пласт,который образовывался индивидами, вступавшими в отношения по поводунеобходимого продукта. В силу своей некоторой неоднородности, он поддаетсяразложению на несколько горизонтов, то есть подгрупп.
К первой из нихпринадлежали трудящиеся, обеспечивавшие необходимый продукт через общиннуюорганизацию производства и имманентный ей механизм редистрибуции. Другимисловами, эта категория населения имела относительно стабильную возможностьполучения необходимого продукта, гарантом которой выступала община.
Ко второйподгруппе относились те работники производства, которым не удавалось обеспечитьнеобходимый продукт посредством только общины, то есть они не могли обойтисьтолько интеграцией в общину. Поэтому они вынужденно прибегали к побочным,дополнительным источникам преимущественно путем вступления в отношениянайма-сдачи рабочей силы.
Другаяподгруппа включала в себя субъектов, обеспечивавших необходимый продуктисключительно за счет найма внутри традиционного хозяйству. Формы его былиразличны, проявления многообразны. Вслед за этим шла подгруппа, объединявшая тучасть населения, у которой необходимый продукт формировался за счет источников,связанных с несельскохозяйственными занятиями (охотой, рыболовством,отходничеством и т. п.), и найма в частнопредпринимательских (а иногда ипотребительских) хозяйствах деревни, казачьей станицы, кишлака (уйгурского, дунганского,узбекского). И замыкала обозначенный ряд подгруппа индивидов, которых отличалаполная дезинтеграция относительно процесса производства. Входившие вобозначенную выше группу делились на тех, которые обеспечивали необходимыйпродукт на, так сказать, биологическом уровне, и тех, кто располагалвозможностью осуществлять это и в контексте определенных социокультурныхпараметров.
Первый уровеньпредполагал получение объема жизненных средств, достаточного длявоспроизводства рабочей силы с неизменными качествами, историческисформировавшимися в традиционном аграрном производстве. Другими словами, вданном случае речь шла о таком минимуме необходимого продукта, который позволялдостигать стандартов, приемлемых в плане физического поддержания живого труда набиологически необходимом уровне, то есть попросту давал индивиду возможностьвыживать как существу биологическому [41].
Несоизмеримоменьшая часть группы обеспечивала необходимый продукт в объеме, достаточном нетолько для реализации простого жизнеобеспечения, но и допускавшем определенноеподдержание существовавших в данном обществе и вытекавших из егообщественно-экономической структуры элементов соционормативного комплекса.Данная категория населения еще оказывалась способной выполнять какие-то традиционно-обрядовыеритуалы и обыденно-бытовые действия (свадьба, рождение ребенке, инициация,похороны, поминки, обычаи гостевания и т.п.) или даже вступать в отношениясбалансированной реципрокации (она предполагает возмещение каждой дачиэквивалентной отдачей).
В общественнойструктуре казахского аула четко отслеживалась еще одна совокупностьхозяйствующих субъектов. Она включала в себя тех, кто вступал в отношения поповоду воспроизводства средств производства. У этой категории населенияпроблема необходимого продукта отступала как бы на второй план, посколькупоследний обеспечивался полностью. Более приоритетной представлялась здесь инаяцель, а именно,- повторим еще раз,воспроизводство средств производства. Между тем реализация данной установкимогла состояться лишь в рамках общинной кооперации, по мере достижения черезпринцип дополнительности требуемого производственно-технологического оптимума.
Условияинтеграции носили как асимметричный, так и более или менее симметричный характер.Второй вариант имел место тогда, когда кооперировались, последовательнодополняя друг друга, скажем, 6 хозяйств с собственностью в пределах 90-100голов мелкого скота в каждом. Но было немало случаев, когда в целях полученияоптимума, т. е. обеспечения воспроизводства средств производствакооперировались дополняя друг друга, допустим, 5 хозяев с 50-60 головами скотана каждое и один домохозяин, обладавший 300 баранами. Понятно, что в этом иподобных ему примерах условия интеграции, сохраняя получался нужный оптимум),уже изначально были явно асимметричными с режимом наибольшегоблагоприятствования для обладателя наибольшей собственности. Особую нишу всоциальной структуре занимала также весьма многочисленная группа лиц,вступавших в отношения по поводу прибавочного продукта. В нее входили крупныевладельцы собственности, хозяйства которых имели возможность функционироватьвне императивной зависимости от общинной кооперации, и эксплуатировавшиеся имиработники.
Хозяйствакрупных собственников, насчитывавшие более 400-600 голов мелкого скота, былиспособны обеспечить социальное функционирование и деятельность уже за пределамиобщинной кооперации за счет качественно иных принципов организациипроизводства. В рамках их имели место отношения по поводу прибавочногопродукта. Другими словами, эту группу наполняли крупные байские хозяйства иэксплуатируемые ими наемные работники традиционного типа (то есть,олицетворявшие собой докапиталистический найм).
Завершаявычленение основных социальных уровней, было бы ошибкой не назвать и такиеэлементы структуры, как батрачество (сельские пролетарии) и хозяйства кулацкоготипа (пользуясь привычными категориями). Как известно, последние выделялисьсвоей ориентацией на создание прибавочной стоимости путем капиталистическойэксплуатации труда наемных работников. В своем типологически «чистом»(«классическом») виде такие хозяйства встречались в ауле редко. Гораздо чащеимели место хозяйства трансформировавшегося или маргинального (промежуточного,пограничного) типа, которые по ряду параметров уже не являлись сугуботрадиционными, но и еще не накопили всей суммы признаков типичного сельскогочастнокапиталистического предприятия. Что касается сельских пролетариев(батраков), то их было существенно больше. Однако являлись они таковыми в силусвоих связей с кулацкими хозяйствами-деревни, станицы или кишлака.
Всеперечисленные социальные группы и слои, находясь в состоянии динамики ипостоянно варьируясь в своих пропорциях, функционировали вплоть до самого«великого перелома». По мере же проведения сплошной коллективизации иликвидации кулачества и байства как класса полиструктурность аула сталаликвидироваться, окончательно уступая позиции доминантам социальнойоднородности. Попытаемся рассмотреть этот чрезвычайно важный момент болееподробно.
Конституционнаядекларация о «полной и окончательной победе социализма», то есть сталинскоймодели казарменного социализма, предполагала и соответствующую интерпретациюсоциальной структуры общества. Ее официальная версия сводится к констатациидвух классов (рабочие и колхозное крестьянство) и прослойки (интеллигенции).Покрывшись хрестоматийным глянцем, эта классическая триада стала определятьквинтэссенцию социологической теории социальной структуры общества.
В свете ееопривыченных установок вопрос о социальной структуре аульного населения периодазавершения социалистического строительства не представляется сложным, ибологическая схема здесь отработана до максимальной простоты. Известно, чтотрадиционное хозяйство в результате коллективизации трансформировалось вколхозную и совхозную формы производства. Следовательно, аульное население былототально охвачено отношениями социалистической собственности в виде еегосударственной и кооперативно-колхозной форм.
С самых первыхдней своей организации колхозы выступали кооперативами лишь по форме, а посуществу являлись огосударствленными нехозрасчетными предприятиями. В то время(да и позже) они, скорее всего, служили своеобразными инфраструктурами пообеспечению директивно установленных объемов производства и бесперебойной(несмотря ни на что, хотя бы и голод) сдачи продукции государству. Такназываемая внутриколхозная демократия в действительности была мифом, посколькурядовые члены сельхозартели отчуждались от средств производства, распределениясозданного продукта и его реализации, функций управления и планирования и т. д.Кооператив был больше похож на казарму, наполненную бесправными (лишенными дажепаспорта) исполнителями чужой воли (райкома, райисполкома, обкома и т. д.),работавшими больше не за интерес, а за страх и прожиточный минимум [42].
В этой связитрудно не согласиться с мнением тех социологов, которые замечают, что врезультате поглощения государством гражданского общества и превращения его вверховного собственника всех средств производства, узурпации им главногоклассообразующего признака в социальной структуре стало иметь место не столькоклассовое, сколько сословное деление.
Таким образом,в процессе коллективизации огромные массы аульного населения были оторваны отсооветствующего социокультурного субстрата, то есть оказались вне традиционныхсоциальных связей. В качестве альтернативы они должны были наладить новые дляних социальные связи путем консолидации в класс колхозного крестьянства. Нопоскольку поглотившая крестьянский массив новая социальная общность вследствиесдерживания государством классообразовательных процессов не смоглаконсолидироваться в «класс для себя», то этого не случилось. В результатеаульное население, будучи в массе своей включенным в процесс коллективизации,утратило исходные традиционные социальные связи, не приобретя новые. Образноговоря, оно отчалило от одного берега, но так и не пристало к другому.

3. ИЗМЕНЕНИЯТРАДИЦИОННОЙ СТРУКТУРЫ КАЗАХСТАНА ПЕРИОД СТАНОВЛЕНИЯ АДМИНИСТРАТИВНО-КОМАНДНОЙСИСТЕМЫ
3.1 НЭП какнедолговременная альтернатива социально-экономическому и политическому кризису
В 20-30 годы ХХвека – это один из наиболее трагических периодов истории Казахстана. Получив насловах автономию и право самому распоряжаться своей судьбой, казахский народполучил на деле жесточайшую тиранию и геноцид. Прикрываясь лицемернымилозунгами о счастье, свободе и равенстве, коммунистическая партия построила всоветском союзе тоталитарный режим, превратив Казахстан в сырьевой придатокновой империи и место ссылки целых народов.
Введение новойэкономической политики (НЭП) долгое время объяснялось необходимостьюпереходного этапа от капитализма к социализму. Но известно, что многиебольшевики восприняли НЭП как отступление от коммунистических идей, как возвращениек старому строю. И на самом деле введение НЭПа было связано с тем, чтобольшевистская экономика (политика «военного коммунизма») построенная насиловых методах внеэкономического принуждения вела страну к полному краху.Крестьянство было недовольно проводимой политикой. В 1920 г. вспыхнул мятеж вСемипалатинской области, в котором участвовала значительная часть недовольныхпродовольственной диктатурой середняков и зажиточных слоев. Волнения охватили иЗападный Казахстан. Здесь широкомасштабное сопротивление крестьян возглавилбывший комдив Красной Армии А. Сапожков. В феврале-марте 1921 года вспыхнуливолнения в Акмолинском, Кокчетавском, Петропавловском уездах и других регионахкрая. Волнения охватили всю страну. В этих условиях, большевики вынуждены былидопустить элементы рыночной экономики, которые стимулировали бы интереспроизводителя и вывели бы страну из кризиса.
Вопрос опереходе к новой экономической политике стал одним из центральных на X съезде партии (март 1921 год), где было принято решение озамене продразверстки продналогом. Были намечены и другие акции в экономическихотношениях – кредитах, земельной политике. Теперь производитель мог, заплативналог, реализовать свою продукцию на рынке. Но, несмотря на эти решения, весной1921 года в Акмолинской и Семипалатинской губерниях Казахстана продразверсткасохранялась, так как считалось, что там находятся большие запасы зерна. И, темне менее, в настроениях крестьянства произошел глубокий перелом, вызванныйнадеждой, что в новых условиях можно будет улучшить свое положение. Повсеместносоздавались посевные комитеты, которые занимались распределением семян исельскохозяйственного инвентаря, оказывали разнообразную помощь батракам ибеднякам, семьям красноармейцев и инвалидов войны. В некоторых губернияхпосевные площади увеличились уже весной 1921 года. К примеру, в УральскойГубернии посевы выросли почти на одну четверть по сравнению с 1920 года.
Но в целом поКазахстану весной 1921 году посевная площадь не расширилась. У крестьян нехватало семенного зерна, инвентаря и рабочего скота. В помощь крестьянам былизадействованы шефы промышленные предприятия городов, которые помогали в ремонтетехники, арычной сети и т.д. Летом 1921 года Поволжье и Казахстан постиглазасуха. Почти весь урожай на территории Уральской, Оренбургской, Актюбинской,Букеевской и Кустанайской губерний погиб. Скот остался без корма, началсямассовый падеж. Размеры бедствия в Казахстане были огромны. По неполнымподсчетам, на 842, 8 тысяч десятин из 2103, 9 тысяч десятин, составлявших общуюплощадь посевов, урожай погиб, не дав всходов, а на остальной площади он былкрайне низким. Сотни тысяч людей голодали. Особенно тяжелыми оказалисьпоследствия засухи для кочевых районов. Декретом ВЦИК население неурожайныхрайонов Казахстана было освобождено от продналога. В республике были созданыреспубликанская и губернская комиссии помощи голодающим. Партийный и советскийактив были мобилизованы для организации помощи голодающим. В относительноблагополучной в отношении урожая Семипалатинской губернии временно прекратилиторговлю продовольствием. В Западной Сибири и в ряде уездов Акмолинскойгубернии, также собравших неплохой урожаи, действовала специальнаяправительственная комиссия [43].
К июню 1922года у крестьянства Семипалатинской и Акмолинской губерний было собрано попродналогу более 4 млн. пудов хлеба, 24, 5 тысяч пудов масла. План мясногоналога также был значительно перевыполнен, при этом большую часть мяса сдалоказахское кочевое население.
4-10 октября1921 года проходил II съезд Советов Казахской АССР.«Основная задача момента, — записано врешениях съезда — полное усвоениеи точное проведение в жизнь всеми советскими работниками новой экономической политики».
Но как отмечалось,вся страна, и в том числе Казахстан голодали. Здесь масштабы голода многократноусугублялись, неурожаем и джутом зимы 1921-1922 гг. Всего в крае в то страшноевремя голодало 2 млн. 300 тысяч человек. Газеты сообщали о массовых случаяхканнибализма, поедания человеческих трупов и животных (собак, кошек, грызунов ит.д.), похищениях и убийствах детей, стариков и женщин с. целью их поедания.
Неурожай и джут1921 года отбросили назад и без того разрушенное народное хозяйство Казахстана.Число крестьянских хозяйств здесь сократилось с осени 1920 года по лето 1922года с 857 480 до 737 540, а число сеющих хозяйств — с 561 900 до 491 160.
Тем не менее,уже в 1922 году проявились первые положительные результаты НЭПа. Осенью 1922года площадь посевов озимых в Казахской АССР по сравнению в 1921 годаувеличилась, возросли посевные площади также в Семиречье и Сырдарьинскойобласти. Действовало 290 государственных прокатных и зерноочистительныхпунктов, имевших 2440 плугов, 806 борон, 104 сеялки, 2335 уборочных машин, 181молотилку, 458 зерноочистительных машин. Прокатные пункты помогли крестьянствув обработке полей. Расширилась площадь сенокошения, в ряде уездов сеялиськормовые травы, началось обводнение пастбищ, росла сеть зоотехнических пунктов,создавались племенные рассадники. Средняя урожайность в 1922 году составила23,8 пуда (в 1921 г. — 18,7 пуда).Крестьянству Казахстана удалось собрать в 1922 году 46 млн. пудов зерна, почтина 6 млн. пудов больше, чем в 1920 году.
Чтобы ускоритьвосстановление сельского хозяйства, усилить заинтересованность крестьян в ростепосевов и поголовья скота, взамен всех ранее существовавших форм натуральныхналогов был введен единый натуральный налог, который был намного меньшевзимавшихся в 1921 году налогов. Крестьянство Казахстана получило новыеналоговые льготы. Неурожайные в 1921 году губернии облагались в размере 50-70%обычной нормы. Как в земледельческих, так и в скотоводческих районах налог имелклассовую направленность. В скотоводческих хозяйствах он исчислялся поколичеству скота (исключая молодняк). Чтобы ускорить осереднячивание кочевого иполукочевого аула и восстановление поголовья скота (имея в виду особенности еговоспроизводства) от налога были освобождены бедняцкие хозяйства кочевых иполукочевых районов. В Семипалатинской губернии, например, из 80 802 кочевыххозяйств налогом облагались только 49 560 хозяйств. В целом в кочевых иполукочевых районах налог составлял примерно 4 проц. всей продукциискотоводства. В 1923 году единый натуральный налог в Казахстане был выплачендосрочно. В ряде кочевых областей, казахские шаруа сдавали государственныморганам скот в счет налога. В ноябре 1923 года был упразднен Народныйкомиссариат продовольствия и сбор налогов был возложен на Наркомфин КАССР.
Налогстимулировал развитие товарности сельского хозяйства, способствовалстабилизации курса рубля, ликвидации натуральных форм обмена, развитию рыночныхотношений, стимулировал интерес к увеличению производства. В официальныхотчетах отмечалось, что крестьяне Кустанайской губернии стремятся в 1923 годупроизвести засев возможно большей площади земли. Также росло и поголовье скота.В Уральской губернии, к примеру, стадо за один год увеличилось на 110 тысячголов [44].
Однакопоследствия неурожая и джута не были ликвидированы. Более того, в 1923 годумногие районы республики вновь постиг недород. Средняя урожайность упала вдвое.В сельском хозяйстве преобладал ручной труд, себестоимость продукции былавысока, реальная доходность хозяйства мала.
Широкий размахобрела торговля. К 1926 году на территории Казахстана действовало 128 ярмарок.Общий оборот ярмарочной торговли превышал 20 млн. рублей. Наиболее известнымибыли ежегодные Уильская, Куандинская, Каркаринская, Темирская, Кокчетавская,Атбасарская ярмарки. Ярмарочная торговля имела громадное значение дляказахского кочевого населения. На ярмарках производился закуп скота и продукцииживотноводства в обмен на мануфактуру, металлические изделия, керосин, спички,соль и т.д.
Развитиенародного хозяйства свидетельствовало о начале выхода из кризиса. Вмешательствоклассовой идеологии в экономику хотя и существовало, но было ограничено, чтопозволяло развиваться различным укладам в экономике. Однако волюнтаристскоевторжение в традиционную систему жизнеобеспечения стало со временем нарастать,что вело к разрушительным процессам. В сложившейся веками оптимальной системекочевого хозяйства, каждый элемент играл определенную функцию. Устранениелюбого из них вело к разрушению системы и порождало хаотические процессы.Классовая борьба, проводимая государством, вела к ограничению, а затем и полнойликвидации богатых и зажиточных хозяйств, которые были одним изсистемообразующих элементов. Аналогичные процессы происходили и впереселенческой деревне.
Поэтому судьбыкрестьян оказывались весьма проблематичными. Государственные регулятивные акцииконца 20-х гг. были нереальны по своим целям и разрушительны по содержанию. Такв результате передела сенокосных и пахотных угодий предполагалось ликвидироватьземельное засилье байства в ауле, и, вместе с тем, ограничить возможностьнакопления и роста байских хозяйств. Действительно, окончательные итогипередела сенокосных и пахотных угодий, осуществленного в 1926 — 1927 года, оказались довольно внушительными;было перераспределено 1360 тысяч дес. сенокосов и 1250 тысяч дес. пашни. Причем61,6% сенокосов получили бедняки, 8,8% — зажиточные, а при переделе пашни в 1927 года (по пяти округам) 59,3% площадиполучили бедняки, 31,7 — середняки и 9%- зажиточные хозяйства [45]. Но этареформа не учитывало, то обстоятельство, что бедняцкие хозяйства были не всостоянии освоить полученные земли по элементарной причине — отсутствию или нехватке инвентаря, скота,зерна. В такой ситуации очень многим бедняцким и маломощным хозяйствам,получившим доступ к земле, приходилось отказываться от нее в пользу прежнихвладельцев, то есть тех же зажиточных баев.
Переделсенокосных угодий также столкнулся с рядом трудностей. Он проводился поземледельческим стандартам — поколичеству едоков. В то время как в скотоводческой среде сложился иной порядок — по количеству скота. Поэтому бедняки,получая преимущества в переделе угодий, не могли рационально использоватьполученные сенокосы. В то же время они испытывали моральный дискомфорт,поскольку нарушали сложившуюся традицию. Кроме того, бедняки прекрасно понимали,что традиционные патерналистские отношения, основанные на традиции, способныдать больше возможностей для развития хозяйства, чем насаждаемый порядок.Поэтому не каждый бедняк рисковал претендовать на байский покос, а потомувыгодный для аульной «верхушки» порядок очень быстро восстанавливался.
Таким образом,в плане экономических преимуществ реформа не всегда и не везде выдерживалаконкуренцию с традиционной формой организации социума.
Поэтому неслучайно, что несмотря на установленные государством ограничения, кулацкие ибайские хозяйства восстанавливались быстрее бедняцких. Увеличивалось числобатраков, распространился наем рабочего скота и инвентаря на кабальныхусловиях. Проводимая партией политика конфискация средств потребления у крупныхбаев «полуфеодалов», а также выселение их и членов их семей за пределы округапроживания преследовала радикальные цели. Вопрос о конфискации скота у крупныхбаев ставился на III областнойпартийной конференции Казахстана в марте 1923 года. Однако реализовавшаяся в товремя стратегия нэпа, направленная на выход из экономического и политическогокризиса, сдерживала коммунистических радикалов. Выбирать приходилось междувозможным экономическим хаосом и идеологической догмой.
Но уже в ноябре1927 года VI Казахстанская партконференция вновьвозвращается к идее экспроприации баев, посчитав возможным «допустить изъятие уних части скота и инвентаря», что, по мнению местных партийных «теоретиков»,должно привести к осереднячиванию аула и развитию его производительных сил, ещебольше закрепив союз пролетариата с трудящимися массами аула.
В декабре 1927года в верхних эшелонах власти республики была образована комиссия дляразработки проекта закона о конфискации хозяйств крупных баев. В марте 1928года бюро Казрайкома несколько раз рассматривало проект закона, уточняло его,знакомило с ним ЦК ВКП (б) и ВЦИК. 15 августа Крайком создал комиссию длянепосредственного руководства кампанией. Председателем комиссии стал Е.Ерназаров, в состав ее вошли У. Исаев Н. Нурмаков, Г. Тогжанов, У. Джандосов идр. 27 августа 1928 года на заседании ЦИК и СНК республики проект закона оконфискации был принят и обрел форд у директивного постановления. Былиназначены уполномоченные по проведению конфискации в округах республики.Непосредственно в аулы посылались свыше тысячи уполномоченных, в комиссияхсодействия работали 4700 человек [46].
В соответствиис постановлением по республике намечалось конфисковать 700 хозяйств, имевшихсвыше 400 голов скота (в переводе на крупный) в кочевых районах, более 300 — в полукочевых и свыше 150 — в оседлых. Кампанию планировалось завершитьк 1 ноября 1928 года (позднее ее продлили на 10 дней). Согласно документам обитогах кампании, фактически конфискации было подвергнуто 696 хозяйств, из них619 высланы за пределы округа проживания. У них было экспроприировано около 145тысяч голов скота (в переводе на крупный), большая часть которая была передананеимущим хозяйствам.
Между теманализ опубликованных статистических материалов, показывает, чтоконфискованного и «поровну» перераспределенного скота далеко не всегда хватало,чтобы подтянуть бедняцко-батрацкие хозяйства до приемлемых, с точки зрениязадач нормального ведения хозяйства, размеров. Например, по Каркаралинскомуокругу конфискованный скот получили 198 бесскотных хозяйств, 1374 хозяйства собеспеченностью скотом от 1 до 5 гол. и 27 хозяйств, владевших поголовьем в 6-7един. По самым грубым подсчетам, для наделения всех этих хозяйств досколько-нибудь приемлемой нормы требовалось в совокупности 12 139 гол. скота.Между тем было передано всего 2065 голов, то есть дефицит составил более 5тысяч единиц. В Кзыл-Ординском округе дефицит определялся в размере 9 тысяч.Так же было и в других округах. Статистика эта означает только одно:значительную часть хозяйств не удалось наделить скотом в приемлемых для веденияхозяйства размерах. Получив лишь несколько единиц скота, эти хозяйства не могливключиться в общину на более или менее паритетных началах, а потому расставалисьс надеждой повысить свой социальный статус (вскоре полученный по конфискациискот продавался или резался). И хотя на бумаге такое хозяйство числилось уже всередняках, по своей сути оно оставалось все тем же зависимым элементомструктуры, но эксплуатировавшимся уже на другом уровне. На этот факт в своевремя обращал внимание директивных органов Т. Р. Рыскулов [47].
Конфискацияпредставлялась однозначно позитивной акцией, ибо, как декларировалось впостановлениях, преследовала задачу освобождения аула от гнета«кровопийц-эксплуататоров». Однако в ходе проведения конфискации так называемыекомиссии содействия очень часто выходили за пределы предписанной инструкции иобращали свой взор на просто богатые и зажиточные хозяйства, где было 300-400 иболее овец, но которые не могли выжить вне общинной кооперации. Для поборниковже классовой борьбы и социальной справедливости такое количество скотапредставлялась сверхбогатством, подлежащим незамедлительной конфискации споследующей передачей бедняцким хозяйствам.
В результате сэкспроприацией такого «аульного бая» многочисленные общины утрачивали стольобязательную для воспроизводства средств производства и производстванеобходимого продукта концентрацию стада, а потому вскоре разорялись и нищали.Другие общины разорялись в силу изъятия у них того скота крупного бая, которыйбыл в свое время передан им на правах сауна. Финал был тот же. Эскалациясиловой политики в конце 20-х годов нашла отражение и в фискальных мерах, когдав поисках средств для индустриализации государство резко ужесточило налоговыйрежим. Тяжелый налоговый пресс «опустился» на аул и деревню Казахстана. Так,уже в 1927-1928 хозяйственном году 4% зажиточных и кулацких хозяйств быливынуждены заплатить 33% всей суммы начисленного на крестьянские хозяйствасельхозналога. Средняя сумма налога на хозяйство с облагаемым доходом свыше1000 рублей исчислялась в деревне в размере 239 рублей. В ауле такое хозяйствоплатило в среднем 323 рублей В результате в 1927-1928 года 0,6 крупныхскотоводческих хозяйств уплатило 25 % всей суммы начисленного по скотоводческимрайонам налога.
Помимо этоговводилось так называемое самообложение. В Петропавловском уезде, например,сумма денежных средств, внесенных по самообложению кулацко-байскими изажиточными хозяйствами, составила от 100 до 400% по отношению к ужеуплаченному ими сельхозналогу. В аулах Урдинского уезда Уральской губернии набайские хозяйства было начислено по «самообложению» от 500 до 1200 рублей Вследующем, 1928-1929 окладном году сельскохозяйственный налог возрос на 98,8%,хотя налоговая база выросла несущественно.
Подвоздействием резко возросшей нормы налогообложения значительная часть хозяйств,используя терминологию тех лет, «самораскулачивалась», или, попросту говоря,раскрестьянивалась, уходя в города или меняя источники дохода и формыдеятельности. Что касается скотоводческих хозяйств, то они, не выдерживаясиловых акций и тяжести налогообложения, просто откочевывали за границу. И делоздесь было отнюдь не в «происках баев», хотя и это имело место, а в том, чтоспецифика традиционной структуры (сложные воспроизводственные, институциональные,социокультурные, патриархально-генеалогические связи) вынуждали сниматься вследза крупными хозяйствами целые общины. Но главной причиной массовых откочевок вэтот период была реакция на волюнтаристско-силовую политику государства,объективно вызывавшую разрушение системы жизнеобеспечения народа.
Тем не менее,новая экономическая политика, заменившая продразверстку продналогом, оказала иположительное воздействие на состоянии сельского хозяйства. По целому рядутрадиционно зерновых районов края (в Уральской, Акмолинской, Семипалатинскойгуберниях) был достигнут уровень 1913 года. Если в 1922 году было собрано 46млн. пудов зерновых, то в 1925 году — 92 млн., что было, лишь немногим меньше, чем в 1914 году. Выходила из кризисаживотноводческая отрасль. По сравнению с 1922 г. поголовье скота в 1925 г.удвоилось. Некоторая свобода в предпринимательстве, предполагаемая новой экономическойполитике, отразилась на рынке. Это нашло отражение и в том, что к 1926 г. натерритории Казахстана действовало 128 ярмарок [48].
Помимо ярмароксуществовали торговые экспедиции и караваны, которые доставляли в аулынеобходимые товары. Но по сравнению с дореволюционным периодом крестьянепроиграли в очень важной области — притоварообмене, — и обязаны этим они былиэкономической политике государства. Промышленные товары были дорогими, плохого качестваи, главное, труднодоступными.
Если в 1913году крестьянин мог за один пуд ржи приобрести 5,7 аршина ситца, то в 1923 году- только 1,5 аршина, то есть почти в 4раза меньше. Примерно втрое меньше крестьянин мог приобрести сахара. В среднемпокупательная способность ржи упала за десятилетие до 25-40% от уровня 1913года.
Фактически нарасхождении цен («на ножницах»), деревня теряла 500 млн. рублей (по всейстране), то есть половину своего платежеспособного спроса. Так, плуг, который в1913 году обходился крестьянину в 6 пудов пшеницы, в 1923 году требовалрасходов вчетверо больших, а цена сенокосилки подскочила со 125 пудов до 544 ит.д.
Деревняпереживала страшный недостаток сельскохозяйственного оборудования (которое необновлялось с 1913 года). Государственные же закупочные цены на зерно былинизкими и часто не покрывали даже себестоимости. Выращивать скот и техническиекультуры было гораздо выгоднее. Этим и занимались крестьяне, пряча зерно долучших времен, когда им могла представиться возможность продать его частнымлицам по более высокой цене. Неизбежный в таких условиях рост закупочных цен насвободном рынке не вдохновлял крестьян на продажу продуктов государству.Дефицит товаров и заниженные закупочные цены, делавшие для крестьян невыгоднойпродажу зерна, заставили их принять единственно логичную экономическую позицию:выращивать зерновые, исходя из собственных нужд и покупательных возможностей.Эта тактика крестьян объяснялась, помимо всего, пагубным опытом «военногокоммунизма» и воспоминаниями о продразверстке. Крестьянин, таким образом,производил столько зерна, сколько было ему необходимо для пропитания ивозможных покупок, но при этом, отлично понимая, что стоит властям заметить унего малейший достаток, как он сразу будет причислен к «классу кулаков». Насамом деле эти «сельские капиталисты» очень пострадали во время революции.Чтобы оказаться в «классе кулаков», достаточно было нанять сезонного рабочего,иметь сельскохозяйственную технику, чуть менее примитивную, чем обычный плуг,или держать две лошади и четыре коровы. Сами критерии принадлежности ккулачеству (враги советской власти») говорили об очень непрочном положении этихземлевладельцев, зажиточных разве что по меркам русской деревни. «Опасность состороны кулачества» объяснялась на деле крайним напряжением между властями икрестьянами, возникавшим каждую осень, когда государственные ведомства икооперативы не справлялись с планом по закупке на рынке зерна для города иармии.
Посколькузажиточные крестьяне производили 1/5 зерна для продажи, власти сделали вывод,что закупочные кампании срываются из-за кулаков, которым удается выплачиватьналоги за счет технических культур и продукции животноводства и которыескрывают излишки зерна, для того чтобы продать их весной по более высокимценам. В действительности провал закупочной кампании (количество зернауменьшалось с каждым годом: в 1926-1927 годы было закуплено 10,6 млн. тон, в1927-1928 годы — 10,1 млн. тон, а в1928-1929 годы — 9,4 млн. тонобъяснялся враждебным отношением не только кулаков, а всего крестьянства,недовольного условиями купли-продажи и политикой властей [49].
Принципиальноважное значение имеет тесная связь нэпа с развитием кооперации. Она достиглаопределенного развития. Правительство поддерживало кооперативное строительствов КАССР, расширяло права кооперативов, предоставляло им различные льготы,оказывало прямую помощь семенами, рабочим скотом, инвентарем. При переходе кНЭПу все виды кооперации, исключая производственную, объединялись впотребительских сферах; затем они разделились на сельскохозяйственную,кредитную и кустарно-промысловую. Значительно расширилась сфера действиякооперативных организаций, все более гибкими и разносторонними становилисьуставные формы кооперативов. В Уральской губернии, например, существовалитоварищества: машинные, семенные, по мясному скотоводству, разведениюплеменного скота, по кормлению скота, молочные, маслодельные, мелиоративные, посбыту и заготовке продуктов и другие.
К середине 20-хгодов на территории Казахстана насчитывалось 900 потребительских обществ, в томчисле 832 аульно-сельских. Они объединяли более 185 тысяч пайщиков. В системесельскохозяйственной кооперации действовал 2811 кооперативов различных типов с323 тысячами членов. Более одной четверти (27,1 %) казахских и переселенческиххозяйств, таким образом, было охвачено кооперированием.
Кооперацияиграла важное значение в хозяйственных связях города с деревней и аулом, ввосстановлении сельского хозяйства. Она имела преимущества в кредитовании. Так,в Западном Казахстане, две трети всех средств, выделенных на кредитованиесельского хозяйства, были переданы кооперации. 592 кредитных общества,существовавшие в Казахстане осенью 1923 г., охватили большое число крестьянскиххозяйств. Они реально помогли в приобретении сельхозинвентаря, рабочего скота,семян, сбыте произведенной продукции. Комитет крестьянских обществ взаимопомощи(ККОВ) также расширил свою деятельность. Но правительство без вниманияотнеслось к различным формам кооперации, начиная с артелей, кончая«товариществами по совместной обработке земли» (ТОЗами), которые возниклистихийно и к 1927 году уже объединяли около 1 млн. крестьянских хозяйств (повсей стране). Абсолютно заброшенными оказались совхозы. Это кажется тем болееудивительным, что совхозы были редкими островками государственного сектора вдеревне. Однако они не могли быть образцом для мелких землевладельцев, так какбыли крайне бедными. Что же касается селекции семян, улучшения культурыземлепользования, многополья, укрупнения хозяйств, распространенияагрономических знаний в деревне, обучения агрономов и механиков — все это было записано в решениях идокументах, принимавшихся на самом высоком уровне. Однако чаще всего такиерешения оставались на бумаге. Что касается промышленности, то здесь новаяэкономическая политика была реализована в том, что многие мелкие предприятия,прежде всего в легкой и пищевой промышленности, которые были национализированы,вновь передавались их прежним хозяевам или кооперативным хозяйствам. Некотораячасть предприятий сдавалась в аренду на выгодных для государства условиях.Очень часто арендная плата вносилась натурой, т.е. произведенными продуктами.Договоры обычно предусматривали обязательный минимум производства сданного варенду предприятия. Но советское законодательство регулировало частноепредпринимательство. Кустарные промыслы также, возрождались. Были организованыКиркустпром и его губернские союзы (губсоюзы), которые начали работу пообъединению кустарей. Они заботились о развитии кустарного производства, егокооперировании, обеспечении сырьем, контрактации его продукции. Поощрительныемеры, установленные государством для кустарной промышленности, ускорили ееразвитие, привели к увеличению производства предметов широкого потребления.Объединенные в артели кустари, производили детали для юрт, кирпич, одежду,обувь, занимались ремонтом сельхозинвентаря. К 1925 году на территорииреспублики было зарегистрировано свыше 4 тысяч таких заведений и мастерских с39 тысячами рабочих.
Общий уровеньпроизводства промышленной продукции в Казахстане к концу 1925 года возрос посравнению с 1920 года в 5-6 раз и достиг примерно двух третей довоенногоуровня. Посевные площади в 1925 году составили 2 869 400 гектаров, с них былособрано 92 млн. пудов. Возросли посевные площади и урожайность техническихкультур. Отказ от НЭПа начался в 1928-1929 года, с переходом к системехлебозаготовок «чрезвычайными», то есть насильственными, внеэкономическимиметодами. Связано это было с кризисом хлебозаготовок 1925-1926, 1927-1928 годы.Уже тогда применялось грубое насилие к «держателям хлеба», — прежде всего ккулацким, и вообще зажиточным хозяйствам, но не только к ним, а и к широкимсередняцким слоям крестьян. Это привело к отмене НЭПа в наиболее важной всистеме экономических отношений — отношений между городом и деревней [43, c.254].
Таким образом,динамика, обозначившаяся в народном хозяйстве республики, свидетельствовала нетолько c начавшимся выходе из кризиса, но и в том, чтотенденции стагнации и упадка все больше уступали место процессам позитивнойнаправленности. Однако самым обнадеживающим было то, что восстанавливалсяприоритет рыночных, товарно-денежных, а структура отношений собственностиобрела многоукладный характер. Именно существование различных формсобственности (Социалистической, частной, государственно-капиталистической ит.д.), их конкуренция и воспроизводственная взаимозависимость являли собой тотряд факторов, который сообщал наиболее сильный импульс поступательному движениюнародного хозяйства.
3.2 Проблематехнического обеспечения в 1925-1935 годы
В декабре 1925г. на XIV съезде ВКП (б) был намечен курс наиндустриализацию. Ее проведение объяснялось необходимостью превращения страныввозящей машины и оборудование в страну их производящую. На самом же делеиндустриализация была средством достижения поставленной партией грандиознойцели. Известно, что Коммунистическая партия рассматривала все окружающиестраны, как некий враждебный пояс, в котором эксплуатируются трудящиеся. Для ихосвобождения необходима была мировая революция, которую должна была на штыкахпринести Красная Армия.
Но для этоговооруженные силы страны должны были иметь в изобилии передовую технику, которуюмогла создать только мощная промышленность. В свою очередь строительство такойпромышленности нуждалось в не менее мощной базе — черной и цветной металлургии, угольной промышленности, машиностроении и т.д.Определенное место в этой грандиозной задаче принадлежало Казахстану.
Чрезвычайноостро стояла проблема подготовки кадров рабочих и инженерно-техническихработников, особенно национальных. Многие рабочие, занятые в промышленномпроизводстве, еще были связаны с аулом и селом, их квалификация была низкой.
В апреле 1926года по инициативе ВСНХ СССР в столице республики Кзыл-Орде было созваноспециальное совещание по вопросам развития промышленности. Оно отметило, чтоКазахстан обладает громадными сырьевыми ресурсами и признало необходимымускорить темпы развития промышленного производства. Совещание наметило меры поразведке новых месторождений полезных ископаемых, поручило Госплану и СНХКазахской АССР разработать план промышленного районирования республики иперспективный план развития промышленности, в первую очередь цветнойметаллургии [50].
ПленумКазкрайкома ВКП (б), состоявшийся в мае 1926 года, исходя из директив XIV съезда ВКП (б) о соблюдении строжайшей экономии врасходовании государственных средств как одного из условий индустриализациистраны, принял резолюцию «О режиме экономии». Движение за экономиюгосударственных средств охватило все отрасли промышленности. В августе 1926года крайком ВКП (б) специально рассмотрел вопрос о состоянии и перспективахразвития промышленности. Пленум обратил внимание коммунистов на важностьбыстрейшего восстановления и пуска таких объектов, как предприятия Риддера иЭкибастуза, необходимость расширения масштабов поиска нефти и других полезныхископаемых. Пленум принял решение о привлечении на промышленные предприятиярабочих из казахов, всемерном повышении их квалификации путем вовлечения вшколы фабзавуча и производственные курсы [51].
К 1927 году вРиддере завершилось строительство обогатительной фабрики, свинцового завода иэлектростанции, в Карсакпае сооружение главных цехов медеплавильного завода.Расширялось производство в нефтяной, золотодобывающей и других отрасляхпромышленности. Вошло в строй несколько районных электростанций, вступили в эксплуатациюАлма-Атинская суконная фабрика, кожевенные заводы в Петропавловске и Уральске,крупный холодильник в Гурьеве. Развивались рыбная промышленность, соляныепромыслы, были введены в эксплуатацию маслозавода. Местная промышленностьКазахстана в 1926-1927 хозяйственном году увеличила производство продукции на50 %.
Самым важнымобъектом строительства в Казахстане в то время была Туркестано-Сибирскаяжелезная дорога. Без ввода ее в строй невозможно было успешное осуществлениереконструкции народного хозяйства обширнейшего района востока и юго-востокареспублики. 3 декабря 1926 года Совет Труда и Обороны СССР принял постановлениео постройке Туркестано-Сибирской железной дороги. Стальной путь прокладывалсяна огромной территории, он проходил большей частью по пустынной илиполупустынной местности.
В апреле 1927года одновременно с севера (Семипалатинск) и юга (ст. Лугоная) началосьсооружение дороги. При СНК РСФСР был содам Комитет содействия строительствуТурксиба под председательством Т. Рыскулова. К октябрю 1927 года на трассеработало более двух тысяч рабочих, в том числе свыше 800 казахов. 21 ноябрятого же года на станции Луговая состоялось торжественное открытие первогокилометра Туркестано-Сибирской железной дороги. В те же годы развернулосьстроительство железнодорожной линии Гурьев-Доссор. Промышленное,железнодорожное и жилищное строительство вызвало необходимость в создании новыхпредприятий по производству строительных материалов. В республике сооружалиськирпичные, лесопильные и другие заводы. Стала быстро расти численность рабочегокласса. С 1925 по 1927 года она удвоилась. Особенно возросло числорабочих-казахов. В Карсакпае они составляли свыше 50 %, на Эмбенских нефтяныхпромыслах — 50,9, на строительствеТурксиба — 34%. Датой введения вдействие первого пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР, принятосчитать 1 октября 1928года. XVI партийная конференция(апрель 1929 г.), а затем V съезд Советов СССР (май1929 г.) утвердили после неоднократных пересмотров в сторону повышения задач«оптимальный вариант» первого пятилетнего плана. Великие стройки, начатые в1927-1928 года, в том числе и Турксиб, — должны были быть завершены к 1930 году.
ХVI съезд партии (июнь – июль 1930 г.) одобрил действиясторонников ускорения темпов социалистического строительства (пятилетку вчетыре года). Новые увеличенные планы не соответствовали реальным возможностямпроизводства, а способствовали его дезорганизации. Строительство сотен объектовбыло начато и не завершено из-за нехватки сырья, топлива, оборудования, рабочейсилы. К концу 1930 года 40% капиталовложений в промышленность были заморожены внезавершенных проектах. Они парализовали огромное количество материальных ресурсов,недостаток в которых ощущался в других областях экономики [50, c.286].
Все усилия,направленные на осуществление индустриализации, предпринимались в рамках двухвзаимосвязанных тенденций. С одной стороны, осуществлялась нейтрализация иликвидация старых кадров и специалистов, не вступивших в партию и скептическинастроенных по отношению к «великому перелому», с другой стороны,предпринимались усилия по выдвижению «новой технической интеллигенции»,поддерживавшей радикальные перемены, вызванные индустриализацией, так как онаполучала от них наибольшую выгоду. В Казахстане, как и по всей стране, основноевнимание уделялось развитию крупной промышленности, работающей на создание базыдля военной промышленности.
Выпускпродукции крупной промышленности в Казахстане за 1928-1929 хозяйственный годвозрос на 67,7 % (при среднем росте в стране на 23,7%), мощность электростанций- на 20,3 %. Реконструировались такиеважные промышленные объекты, как Риддер, Карсакпай, нефтепромыслы Эмбы, золотыеприиски Степняка и другие. Несмотря на то, что основные объекты пятилеткинаходились в стадии строительства, промышленное производство росло. Дал первыетысячи тонн черновой меди Карсакпайский медеплавильный завод, вошедший в стройосенью 1928 года. Добыча каменного угля увеличилась почти в полтора раза посравнению с предшествующим годом, а нефти в 2,2раза. Расширялось такжепроизводство продукции легкой и пищевой промышленности. После реконструкцииПетропавловский мясокомбинат давал до 2 млн. банок консервов в год. В мае 1929года вступил в строй крупный кожевенный завод в Семипалатинске мощностью 140тысяч крупных кож в год. Развивалась промышленность строительных материалов.Были построены Илийский лесопильный завод, кирпичные заводы в Семипалатинске иУральске, механический завод в Петропавловске.
Успешно шлостроительство железных дорог. Досрочно завершилось строительство Акмолинскойжелезной дороги (Щучье-Акмолинск). 1929 год был решающим в строительствеТуркестано-Сибирской магистрали. В мае 1929 года на строительстве работалоболее 39,5 тысяч рабочих и служащих. Первый сквозной поезд по Турксибу в деньсмычки северного и южного участков 25 апреля 1930 года провел бывший пастух,первый казах-машинист Кошкинбаев.
Протянувшись на1445 километров по территории, где до этого совершенно отсутствовали какие-либосовременные пути сообщения, Турксиб сыграл важную роль в развитиипроизводительных сил и социалистическом преобразовании экономики обширныхрайонов, страны, явился мощным фактором развития промышленности и сельскогохозяйства в прилегающих к железной дороге-районах. Турксиб стал кузницейрабочих кадров для многих предприятий и строек республики.
С вступлением вэксплуатацию Туркестано-Сибирской железной дороги индустриальное развитие республикиразвернулось с особенной силой. Началось сооружение нового Риддерскогополиметаллического комбината, Чимкентского свинцового завода, Ачисайскогорудника, ряда крупных предприятий пищевой, химической, хлопкоочистительнойпромышленности. В 1929-30 годы в Казахстане было добыто каменного угля в 1,4раза, нефти в 1,3 раза, медной руды в 2,5 раза, полиметаллических руд в 2,3раза больше, чем в 1928-29 годах [29, с.173].
Огромную роль вразвитии промышленности, как и народного хозяйства в целом, сыграли решения XVI съезда партии, проходившего в обстановке развернутогонаступления социализма по всему фронту. На съезде во весь рост стал вопрос окоренной реконструкции всего народного хозяйства, особенно промышленности, набазе новой техники.
Техника должнастать кровным делом коммунистов, всех трудящихся, без овладения техникой нельзядвигаться вперед — вот что отметил съезд. Партия выдвинула лозунг: «Большевикидолжны овладеть техникой». Нужно было быстрее растить кадры советскойпроизводственно-технической интеллигенции и квалифицированных рабочих.
В периодсоциалистической реконструкции народного хозяйства в Казахстане, создавалисьновые крупные промышленные очаги, продолжался поиск месторождений полезныхископаемых. Были выявлены новые месторождения полезных ископаемых. По запасаммногих из них Казахстан выдвинулся на первое место в стране. В соответствии сзаданиями пятилетки ускорялось строительство химического комбината попроизводству фосфорных удобрений в Актюбинске, Балхашского медеплавильногозавода, Чимкентского свинцового завода.
15 августа 1931года ЦК ВКП (б) принял решение «Об увеличении угольных и коксовых ресурсов». Внем говорилось, что географическое положение Карагандинского бассейна, наличиев нем огромных запасов угля, его коксуемость, благоприятный характер залеганияпозволяют создать здесь в короткий срок третью угольную базу страны. В том жегоду в Караганде были заложены 23 разведочных шахты, из которых на 17 началасьдобыча угля. Досрочно было завершено строительство Акмолинской железной дороги,соединившей Караганду с Сибирской магистралью. В 1932 году в Караганде былодобыто 721,5 тысяч тонн угля.
Карагандастановилась крупным очагом социалистической индустрии. Здесь шла массоваяподготовка кадров рабочих и производственно-технической интеллигенции. В 1931году в Караганде было занято 6 тысяч горняков, в том числе 2 тысяч казахов.Свыше 5 тысяч рабочих-казахов участвовало в строительстве города. Вслед заПетропавловским мясокомбинатом вступили в эксплуатацию — такие же предприятия в Уральске и Алма-Ате [21, с.98].
В 1931 годуначалось строительство Семипалатинского мясокомбината и Гурьевскогорыбоконсервного комбината, а в 1932 году — Алма-Атинского плодоконсервногокомбината и крупных сахарных заводов в Мерке, Джамбуле и Талды-Кургане.
В условияхгромадного размаха промышленного строительства Казахстан не мог обеспечить всестройки местными рабочими кадрами, сюда приезжали рабочие из других регионов.Так, в 1926 году на Карсакпайский медеплавильный завод приехало много рабочихиз Ленинграда, Москвы; Казани, Самары. То же имело место на строительствеТурксиба и других новостройках. В Семипалатинск прибыли из Москвы 20 машинистовтурбин, инженеры-электрики и другие специалисты, на стройку, Балхашскогомедеплавильного комбината — 563метростроевца.
К концупятилетки среди квалифицированных рабочих угольной промышленности республикиказахи составляли уже 41,1 %, в нефтяной — 37,7, а по всей промышленности — 25,4%. Технические специалисты вначале готовились главным образом за пределамиреспублики. В 1928-29 учебном году на рабфаках, в школах ФЗУ, профшколах ииндустриальных техникумах Москвы, Ленинграда, Саратова, Омска. Томска, Казани,Ташкента обучалось свыше 300 казахстанцев. Позднее на базе крупных предприятийсоздавались средние технические учебные заведения и рабфаки. Для аульной идеревенской молодежи, особенно казахской, открывались подготовительные курсы. Такшел процесс формирования отряда советского рабочего класса в Казахстане.
Перваяпятилетка в корне преобразовала технико-экономическую структуру народногохозяйства СССР. Страна превратилась в одну из крупнейших индустриально-аграрныхдержав мира. За пятилетие в стране было построено и введено в эксплуатацию 1500крупных заводов, фабрик, рудников, электростанций, оснащенных современнойтехникой. По существу, заново были созданы такие важнейшие отраслипромышленности, как тракторная, автомобильная, авиационная, химическая,станкостроение, сельскохозяйственное машиностроение и многие другие. Советскоегосударство в основном освободилось от необходимости импортировать ряд важныхпромышленных изделий из-за рубежа. Объем промышленной продукции в СССР посравнению с 1913 г. вырос более чем втрое и более чем в два раза превзошелуровень 1928 года.
Осуществлениесоциалистической индустриализации страны привело к тому, что принципиальноизменилась вся структура ее народного хозяйства, сложились новые пропорциимежду его основными отраслями. Удельный вес промышленности в валовой продукциинародного хозяйства повысился с 51,5 % в начале пятилетки до 70,7 %. СоветскийСоюз стал страной тяжелой индустрии. Удельный вес производства средствпроизводства в продукции крупной промышленности возрос с 39,5 % в 1928 г. до53,4 % в 1932-м. Была создана прочная основа для реконструкции всех отраслейнародного хозяйства и дальнейшего наращивания военной мощи.
За пятилетиеСоветское государство вложило громадные средства в народное хозяйство Казахстана:объем капитальных вложений превысил полтора миллиарда рублей, из которых 48проц. было направлено в промышленность, на транспорт и связь. За пятилетку вКазахстане было сдано в эксплуатацию более сорока новых и реконструированныхкрупных заводов, фабрик, шахт, рудников, электростанций, вооруженных передовойтехникой. Стоимость основных производственных фондов крупной промышленностивозросла с 82,2 млн. рублей до 217,7 млн. рублей, ее валовая продукция за этоже время увеличилась в 3,4 раза. Удельный вес продукции промышленности вваловой продукции народного хозяйства поднялся до 39,5%. Особое внимание былоуделено развитию тяжелой промышленности. На их развитие было использовано 80%капитальных вложений, направленных в промышленность [36, с.109].
За пятилетку вреспублике было уложено около четвертой части всех новых железнодорожных путейстраны. Общая протяженность эксплуатационной сети железных дорог на территорииКазахстана составила 5186 км. Новые железнодорожные линии связали многие районыКазахстана с индустриальными и культурными центрами страны и способствовалиускоренному развитию ранее отсталых районов. Выросли новые города и рабочиепоселки. Удельный вес городского населения республики за пятилетку поднялся с8,5 до 24,8%. Число рабочих и служащих в промышленности, строительстве и натранспорте достигло 324,2 тысяч человек. Сформировался большой отряднациональных кадров советского рабочего класса. К концу первой пятилеткиудельный вес казахских рабочих составлял в нефтяной промышленности — 73,8, в угольной — 63,9 и т.д.
Все же следуетотметить, что в индустриальном развитии Казахстана имелись существенные пробелыи недостатки. Главным из них являлась сырьевая направленность промышленностиреспублики, когда основная часть продукции вывозилась за пределы Казахстана дляконечной обработки и получения из нее готовых средств производства и предметовпотребления. В республике отсутствовали предприятия по обработке нефти и газа,цветных металлов, не говоря уже о машиностроении, в особенности его ведущихотраслей, как станкостроение, приборостроение, автомобиле-строение,производство тракторов и других сельхозмашин и т. д. Из Казахстана в Россию,Среднеазиатские и другие республики вывозились соль, хлопок, зерно, шерсть идругие сельскохозяйственные продукты и сырье. Казахстан ввозил более половиныпредметов потребления, также большое количество машин, металлических изделий,цемента, лесных грузов и др. в основном из России. К этому надо добавить, чтоКазахстану как в обеспечении электроэнергией, так и современными путямисообщения предстояло еще сделать многое. Хотя республика по производствуэлектроэнергии в 1940 году выдвинулась на пятое место в Союзе ССР, ее удельныйвес в электробалансе страны составлял всего 1,3 %. По уровню наличия иэксплуатации железнодорожных линий Казахстан отставал не только от многихдругих республик, но и от общесредних по Союзу показателей. Так, например, поСССР на 1 тысяч км территории приходилось в 1940 году 4,4 рельсового пути, а поКазахстану — всего 2,3 км.
Индустриальноеразвитие Казахстана в 1926-1930 года имело ряд крупных социально-экономическихпоследствий. Промышленность стала преобладающей отраслью народного хозяйстваКазахстана, удельный вес ее продукции в середине 30-х годов начал преобладать ив 1939 году достиг 589%. против 41,1%, продукции сельского хозяйства.
Важныесоциально-демографические изменения произошли в составе населения Казахстана ворганической связи с его индустриальным развитием, 13 рабочих поселковпревратились в города, в том числе: Караганда (1932 г.), Риддер (Лениногорск — 1934 г.), Аягуз (1937 г.), Балхаш, Степняк,Аральское море (1938 г.) и т. д. В 1939 г. в Казахстане — уже было 81 город и поселков городского типа против 44 в 1926г. За это время удельный вес городского населения вырос с 8,2%. до 27,7% [1,с.168].
Миграционныйпоток в Казахстан, наблюдавшийся еще в первой половине 20-х гг. из-за безработицыв промышленных центрах страны, в эти годы усиливается. Хотя плановогопереселения в сельскую местность не было, проводился значительный оргнаборрабочей силы для индустриальных отраслей республик, который в 1931-1949 годадостиг 559 тысяч человек. Стихийная же миграция рабочей силы значительнопревышала оргнабор и не поддавалась учету. Достаточно сказать, что в 1928-1939года механический прирост населения городов Казахстана за счет миграциипревысил более 1,8 млн. чел., из них осело около 1,150 тысяч человек, то естьболее 57,6%. Это были в основном русские, украинцы, белорусы и представителидругих национальностей. В связи с этим в 1939 году удельный вес русских всоставе городского населения республики достиг 57,7 % против 53,7 % в 1926 г.,казахи здесь составляли всего 21,9 %. Этот мощный миграционный поток вКазахстан, а также резкое сокращение численности казахов из-за голода 1931-1933года, когда, по некоторым противоречивым данным, их погибло от 1,5 до 3 млн.человек, привели к снижению удельного веса коренного населения в республике от57,6 % в 1926 года до 38,0 % в 1939 года.
При этом надоиметь в виду, что в период 1926 — 1939 года численность казахов уменьшилась на1806 тысяч человек, то есть на 33,8%. В результате этого казахи на своей исконнойтерритории превратились в национальное, меньшинство. Удельный вес русских выросв 1926-1939 года с 20,9 % до 40,2%. В процессе осуществления социалистическойиндустриализации в Казахстане сформировался новый класс — рабочий класс. Процесс формирования рабочего классаКазахстана, начавшийся еще в XIX веке в колониальныхусловиях края, начал усиливаться в результате консолидации рядов местных кадроврабочих в ходе восстановления народного хозяйстве успешно завершился во второйполовине 30-х годов.
Рабочий класс всоставе занятых в народном хозяйстве республики в 1939 года составил 33,8%против 10,7 — в 1926 году, и тем самымпревратился наряду с колхозным крестьянством в крупный класс нового общества.Среднегодовая численность рабочих увеличилась в 1926-1940 года со 150 тысяч до634 тысяч человек, то есть более чем в 4 раза. Значительные успехи былидостигнуты в подготовке и воспитании кадров рабочих из казахов, удельный вескоторых вырос с 29,4% 1926 года до 33,8% 1939 года. Большую роль в подготовкенациональных кадров строителей и железнодорожников, например, сыграл Комитетсодействия строительству Туркестано-Сибирской железной дороги при правительствеРоссийской федерации во главе с заместителем председателя Совета Народных,Комиссаров РСФСР Т.Рыскуловым. Свыше 80 % вновь сформировавшегося в ходеиндустриализации советского рабочего класса Казахстана были вчерашние крестьянеиз коренного и переселенческого населения. Среди привозных рабочих было немалослучайных озлобленных людей, летунов, рвачей и лодырей. При соответствующихусловиях они выступали подстрекателями конфликтов с администрацией и местнымнаселением. На ст. Аягуз 1930 года часть русских, приехавших из европейскойчасти страны, зараженных великодержавным шовинизмом, спровоцировали межнациональныеконфликты. В деле подготовки национальных кадров имелись существенные пробелы.В своей основной массе это были неквалифицированные и мало-квалифицированныерабочие. Так, например, если на 1 января 1933 года казахи составляли 42,1% всехрабочих промышленности своей республики, то среди квалифицированных рабочихведущих профессий — от 3 до 10% [50, c. 355].
В начале 20-хгодов хозяйственная разруха в Казахстане для рабочих усугублялась голодом,эпидемиями тифа и других болезней, безработицей, нехваткой, а порой отсутствиемжилья, нормальных условий труда и быта. Безработица официально считаласьликвидированной вначале 30-х годов, хотя сохранилось аграрное перенаселениереспублики. В этих условиях от рабочих требовалась не только жесткая трудоваядисциплина, но и массовый энтузиазм, чувство передового отряда строителейнового общества по таким высоким человеческим идеалам, как свобода, равенство ибратство. Трудовая и творческая активность рабочих проявлялась в развитиисоциалистического соревнования, его различных форм, которые в зависимости отвремени и обстоятельств видоизменялись и совершенствовались. Среди трудовыхпочинов рабочих особое место занимают коммунистические субботники, первые изкоторых в Казахстане, состоялись в Уральске (20 сентября 1929 г.), Актюбинске,Чимкенте, Аулие-Ате; на ст. Аральское море (в конце декабря 1929 года) и др., ав последующие годы приняли массовый характер.
В 1919 годузародились также группы ударного труда, которые заложили основу широкогодвижения ударников, развернувшегося в конце 20-х — начале 30-х годов и в Казахстане. На 1 января 1930 года удельный вес ударниковк общему числу рабочих достиг по Риддеру — 17%, Карсакпаю — 24,4%, Эмбаисфти47,2%, Степняку — 67,9%. В первойполовине 30-к годов ударничество превратилось в массовую, формусоциалистического соревнования. Передовыми ударниками были: Л. Буркитбаев — токарь из Карсакпая, К. Кибеков и М. Шило;горняки из Риддера, Липатов И. — слесарь депо Кзыл-Орды, А. Бурамбаев — строитель Турксиба и др. В 1935 г. на основе повышения культурно-техническогоуровня рабочих и эффективного освоения ими новой техники, а также лучшейорганизации труда возникло стахановское движение по имени прославленногошахтера из Донбасса. Это движение стало в предвоенные годы высшим этапом вразвитии социалистического соревнования, только за 1936 год удвоилось числостахановцев в Казахстане и к 1 января 1937 году их удельный вес к общему числурабочих составлял на Турксибе, Эмбанефти, Риддере и Карсакпае свыше 20-21%, аАлма-Атинской суконной фабрике — 39,5%.Прославленными стахановцами были П. Кузембаев и М. Ракишев, шахтеры изКараганды, С. Зурбаев и С. Джанбатыров — буровые мастера, Б. Ихласов и И. Турышев — бурильщики и В. Братухин- забойщик из Риддера, Березняк и Т.Сарбаев — железнодорожники Турксиба [8,c.245]. Но в развитии социалистического соревнования, имелисьсущественные недостатки, парадность, погоня за процентами охвата, незаслуженноеобъявление ударниками, стахановцами, нарушение гласности при подведении итоговсоревнования, иногда без участия рабочих, починомания и т. д. Широкий охватсоревнованием основной массы рабочих сопровождался наличием грубых нарушенийтрудовой дисциплины, прогулами, простоями, высоким процентом брака в работе ит. д. Все, же возраставшая общественно-политическая и трудовая активностьрабочего класса Казахстана сыграла решающую роль в обеспечении успешного индустриальногоразвития республики, других социально-экономических преобразований в переходныйк новому обществу период.
Итогоминдустриализации страны с 1926 по 1937 года стало превращение СССР в передовую,индустриальную державу. Страна обрела потенциал, который по отраслевойструктуре и техническому оснащению находился на уровне передовыхкапиталистических стран. По абсолютным объемам промышленного производства СССРв 1937 году вышел на второе место в мире после США (в 1913 г. — пятое место).
3.3Коллективизация — насильственная форма завершения тоталитарной системыгосударства
Долгое времяпартия объясняла необходимость коллективизации тем, чтокрестьянину-единоличнику не по силам было приобрести современную технику дляобработки земли. Но даже если бы он ее приобрел, эксплуатация ее была быневыгодна. На самом же деле, коллективизация, как и индустриализация, былатесно связана с претворением в жизнь идеологических установок партии. Согласномарксистско-ленинскому учению, крестьянин с одной стороны был тружеником, сдругой — он был носителеммелкобуржуазной психологии. В отличие от рабочих, которые, не обладаясобственными орудиями производства, были сконцентрированы в одном месте(заводе, фабрике) и тем самым могли быть легко организованы для борьбы сэксплуататором, крестьяне имели свою землю, орудия труда и могли распоряжатьсярезультатами своего труда. По мнению большевиков, крестьяне, не использующиенаемных работников, могли стать союзниками рабочего класса (но естественно навторых ролях). Для этого им необходимо было, во-первых, изжить пережиткимелкобуржуазной психологии — отказатьсяот собственности на землю (хотя этот лозунг — «Земля крестьянам!» — украденный уэсеров, привлек на сторону большевиков крестьян). Во-вторых, – организоваться вкоммуны, что было необходимо для строительства коммунизма. Достичь этих целейможно было при проведении массовой коллективизации. В третьих, аграрнаяполитика партии должна была привести к получению и изъятию огромного количествасельскохозяйственной продукции, которую можно было отправить на Запад (преждевсего в Германию), в обмен на станки, столь необходимые для индустриализации,для производства оружия, необходимого для победы мировой революции [16, c.112].
Именно из-задостижения этой цели, был свернут НЭП в сельском хозяйстве, поскольку он несоответствовал коммунистической идеологии.
Вопрос о путяхразвития сельского хозяйства СССР обсуждался на ХVсъезде ВКП(б) 2-19 декабря 1927 года. Исходя из главных принципов ленинскогокооперативного плана, съезд взял курс на коллективизацию сельского хозяйства.
В 1928 году наразвитие сельского хозяйства Казахстана государство ассигновало свыше 80 млн.рублей. Крестьянам было продано машин на 13,3 млн. рублей и выдано кредита 14,6млн. рублей Завоз сельскохозяйственных орудий и сложного инвентаря в республикунакануне массовой коллективизации ускорился. Сельское хозяйство Казахстана в1928 г. имело 647 тракторов, 263 прокатных пункта. Широкое развитие получилизерноочистительные пункты, снабжавшие крестьянские хозяйства сортовымисеменами. Они способствовали повышению урожайности сельскохозяйственныхкультур, а, следовательно, и общему подъему бедняцких и середняцких хозяйств.
КолхозыКазахстана получили кредит на 1929-30 хозяйственный год в сумме 2574,8 тысячрублей Колхозы и совхозы республики получили, в 1930 году 3 тысяч тракторов[23, c.246].
В подготовкеусловий для массовой коллективизации, важная роль отводилась совхозам. Именноони воплощали ту модель сельскохозяйственного предприятия, которую большевикихотели насадить повсюду, так как именно в совхозах крестьяне были наиболееотчуждены от результатов своего труда. Благодаря наличию громадных земельныхплощадей Казахстан должен был стать одной из крупных баз совхозногостроительства в СССР. В 1927-28 хозяйственном году здесь было 18 совхозов, в1928-1929 — 30, в 1929-1930 — 98 совхозов.
Новые зерновыесовхозы — «Федоровский»,«Карабалыкский» и «Кен-Аральский» в Кустанайском округе и «Чаглинский» вПетропавловском, будучи еще в стадии организации, 1929 году засеяли десяткитысяч гектаров земли. В 1928 году было принято решение о создании фондакооперирования и коллективизации деревенской и аульной бедноты при Казахскомобществе сельскохозяйственного кредита. При Казсельхозбанке был образован фондкооперирования и коллективизации деревенской бедноты. Беднота освобождалась отсельскохозяйственного налога, обеспечивалась на льготных условиях семеннымиматериалами, обслуживалась прокатными пунктами и ремонтными мастерскими,получала также льготы по контрактации и по землеустройству.
Весной 1929года состоялся Первый съезд колхозников Казахстана, который обсудил задачиколхозного строительства, принял решение об организации Казкрайколхозсоюза.
В соответствиис графиком ряд районов страны подлежал «сплошной коллективизации» уже к осени1930 года, а другие зерновые районы должны были быть полностьюколлективизированы на год позже. Казахстан был отнесен к той группе, гдеколлективизацию предполагалось в основном завершить весной 1932 года (заисключением кочевых и полукочевых районов). Но партийные и советские органырешили опередить даже эти форсированные сроки. В осуществлении планов партиязадействовала все ресурсы, в том числе так называемых «двадцатипятитысячников» — рабочих из промышленных центров. Какправило, эти новые мобилизованные рекомендовались на посты председателейорганизуемых колхозов. Большинство из 25-тысячников прибыло в Казахстан весной1930 г. Их было более 1200 человек.
Целымибригадами прибывших рабочих отправляли по центрам округов, где они вливались вуже существовавшие «штабы коллективизации», состоящие из местных партийныхруководителей, милиционеров, начальников гарнизонов и ответственных работниковОПТУ. Штабам вменялось в обязанность следить за неукоснительным выполнениемграфика коллективизации, установленного местным партийным комитетом: копределенному числу требовалось коллективизировать заданный процент хозяйств.Члены отрядов разъезжались по деревням, созывали общее собрание и, перемежаяугрозы всякого рода посулами, применяя различные способы давления (аресты«зачинщиков», прекращение продовольственного и промтоварного снабжения),пытались склонить крестьян к вступлению в колхоз. Если только незначительнаячасть крестьян, поддавшись на уговоры и угрозы, записывалась в колхоз, «токоллективизированным на 100% объявлялось все село. Число колхозов в республикев течение девяти месяцев
1929 годаувеличилось с 2315 до 4348, а крестьянских хозяйств, вовлеченных в колхозы, — с 23 тысяч до 66 тысяч Посевная площадь колхозовувеличилась со 120 тысяч га до 370 тысяч В конце 1929 года сплошнаяколлективизация развернулась в Петропавловском и Кустанайском округах и 12районах других округов республики. ЦК ВКП (б) в постановлении от 5 января 1930года «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозномустроительству» отметил факт массового поворота трудящегося крестьянства кколхозному строю.
В ходеколлективизации проявилось недовольство крестьян. В этих условиях Сталинпоспешил откреститься от негативных явлений коллективизации. В статье«Головокружение от успехов», появившейся 2 марта 1930 года, он осудилмногочисленные случаи нарушения принципа добровольности при организацииколхозов, «чиновничье декретирование колхозного движения». Вся ответственностьза допущенные ошибки возлагалась на местное руководство. Начался массовый выходкрестьян из колхозов. На основе директив ЦК ВКП (б) развернулась борьба заисправление ошибок и перегибов в колхозном строительстве, что привело кнекоторому оживлению колхозного движения. 30 мая — 6 июня 1930 года состоялась VII Всеказахстанская партийная конференция. Она отметила, чтоесли в октябре 1929 года колхозы республики объединяли 6,9 % всех крестьянскиххозяйств, то к маю 1930 г. 20-30 % [7, c.496].
Только с 10 по20 сентября 1930 года в Казахстане было принято в колхозы 10,5 тысяч хозяйств.В Казахстане уже работали 32 машинно-тракторные станции, обслуживавшие 307колхозов. За период с октября 1929 года по август 1930 года удельный вескрестьянских хозяйств, объединенных в колхозах в Казахстане, поднялся с 6,9 до30 %, а по отдельным округам — до 53 %.В зерновых районах к 1 декабря 1930 года было коллективизировано уже 40,6 %хозяйств. В животноводческих районах колхозное строительство шло медленнее, к 1декабря 1930 года здесь было коллективизировало 24,5% хозяйств. Посевнаяплощадь колхозов увеличилась с 378,6 тысяч га в 1929 года до 2412,6 га в 1930года, а удельный вес посевных площадей социалистического сектора достиг 58процентов.
Дальнейшему развертываниюколхозного движения на основе сплошной коллективизации посвящалось решениедекабрьского (1930г.) объединенного Пленума ЦК и ЦКК ВКП (б). Пленум уточнилсроки коллективизации в различных районах СССР; в зерновых районах Казахстананамечалось коллективизировать в 1931 году 50% крестьянских хозяйств. В марте1931 года Казкрайком партии направил в аулы и деревни 500 партийных, советских,комсомольских и профсоюзных работников для оказания помощи колхозам вподготовке и проведении посевной. Шефские организации послали в деревни и аулысотни работников, которые вели массово-разъяснительную работу. Толькопрофсоюзные организации Алма-Аты отправили в деревни и аулы округа свыше 80агитбригад, в состав которых входили также медицинские работники, кузнецы,плотники.
План весеннегосева республика выполнила. Удельный вес социалистического сектора значительноповысился: посевные площади колхозов и совхозов составили 72,9% всех посевныхплощадей.
В июне 1931года собрался Второй съезд колхозников Казахстана. В резолюции съездаотмечалось, что развертывание коллективизации в Казахстане означает ускорениесоциалистической переделки аула и реконструкции его хозяйства, ускорениеперехода кочевого и полукочевого населения на оседлость, ускорение ликвидацииродовых пережитков, подъем культуры и улучшение материального положениятрудовых масс. К 1 сентября 1931 года колхозы объединяли уже 64,1 %крестьянских хозяйств, они имели 4288 тысяч га посевов, на полях работалатехника 46 МТС.
К октябрю 1931года было коллективизировано около 65% всех хозяйств. К началу осени 1931 г. вреспублике насчитывалось 78 районов (из 122), где коллективизацией былоохвачено от 70 до 100 % дворов [10, c.194].
Рослатехническая оснащенность сельского хозяйства, строились машинно-тракторныестанции. В 1932 г. в Казахстане действовало 77 МТС, которые обслуживали 1193колхоза, 23 % всех колхозов Казахстана. К концу 1932 года МТС Казахстана имели2256 тракторов. Если на 1 июля 1929 года. мощность тракторного парка республикисоставляла 5280 лошадиных сил, то на 1июля 1932 года — 37483 лошадиных силы.Под влиянием деятельности МТС и обслуживаемых ими колхозов тысячи единоличныхбедняцко-середняцких хозяйств вступали, и существующие колхозы и ТОЗы илиобъединялись в новые коллективы. Жангизтобинская МТС Семипалатинской области,организованная в декабре 1930 года, например, обслуживала тогда семь русских ишесть казахских колхозов. За год работы в районе в деятельности МТС произошликоренные изменения: процент крестьянских хозяйств, вошедших в колхоз, поднялсяс 36 до 82. Однако в то же время абсолютное большинство колхозов Казахстанапродолжало находиться еще на «мануфактурной» стадии развития. Производство ещебазировалось на живой тягловой силе, а свыше 4 тысяч колхозов из 5,2 тысяч c MTС связаныне были [40, c.186].
Причинойотмеченного выше «колхозного взрыва» послужила не крестьянская инициатива.Здесь прямо сказывались методы откровенного давления Нарушения принципадобровольности и элементарной законности приняли повсеместный характер. На сельскихсходах вопрос о вступлении в колхоз ставился в форме «Кто противколлективизации?». В случаях, если крестьянство не проявляло «доброй воли» и неспешило избавиться от «буржуазной» частной собственности, к нему применялисьразнообразные «воспитательные меры» — ложные расстрелы, купание в ледянойпроруби и т.д. Распространенными являлись и такие приемы принуждения каклишение избирательных прав, угроза выселения за пределы района проживания,превентивный арест. Коллективизация помимо вышеозначенных целей имела еще иклассовую направленность, что подтверждается фактами. 27 августа 1928 года ЦИКи СНК КАССР приняли декрет «О конфискации байских хозяйств». Были назначеныуполномоченные по проведению конфискации в округах республики (свыше тысячичеловек). Конфискация должна была проводиться практически во всех районахреспублики. Конфискации подлежали хозяйства, имевшие в личном владении более400 голов скота (в переводе на крупный), в полукочевых — больше 300 голов, а в остальных — свыше 150 голов скота. Выселению с конфискацией скота и имущества подлежалитакже бывшие султаны, волостные управители и т. п. Декрет о конфискациихозяйств крупных баев-полуфеодалов вызвал сопротивление. Для проведения конфискациив аулах было организовано до 300 комиссий, в которые вошло около 5000представителей трудящихся [51].
В результатекампании было выселено 696 наиболее крупных скотовладельцев. Из них 619 быливысланы за пределы округов проживания. У них изъяли 145 тысяч голов скота (впереводе на крупный). Около 114 тысяч голов скота перераспределялось междуколхозами (29 тысяч) и бедняцко-батрацкими хозяйствами (85 тысяч голов). Кромескота было экспроприировано 633 юрты, 475 домов, 44 амбара, 534 другие надворныепостройки, 108 плугов, 113 борон. 248 сенокосилок, 1367 бричек и т.д.
Сам принципконфискации, построенный по российским стереотипам, не учитывал местнуюспецифику. Казахское общество, в котором, прежде всего, играла роль родоваяпринадлежность, сильно отличалось от российской соседской общины. Баи вказахском обществе были не просто богатыми людьми, они одновременно являлись иродственниками, патронирующими менее богатым общинникам. Именно им передавалсяконфискованное имущество, которое естественно в силу родственных связей немогло использоваться и продолжало считаться собственностью бая. Поэтомуконфискация и перераспределение имущества не могло обогатить скотовода.
Вместе с тем,ликвидация байских и зажиточных хозяйств, выполнявших вполне определенную рольв традиционной системе, вызвало нарастание в ней хаотических явлений, привела кдеформации этой системы обнищанию аулов и разрушению хозяйства.
Сплошнаяколлективизация сельского хозяйства вела к ликвидации кулачества и байства каккласса. К этой политике партия перешла в конце 1929 года, был снят запрет сраскулачивания, разрешалось крестьянам конфисковать у кулачества скот, машины идругой инвентарь в пользу колхозов. В районах сплошной коллективизацииКазахстана, создавались комиссии по раскулачиванию. Ликвидация кулачества ибайства как класса проводилась во всех районах сплошной коллективизациисельского хозяйства республики. Кулацко-байские хозяйства были разделены на трикатегории. Мерную составляли кулаки и баи, подлежавшие выселению за пределыКазахстана, вторую — подлежавшиевыселению за пределы данного округа, третью — за пределы данного района. К концу января 1930 года в 60 районах республикизакончилась, ликвидация 3123 кулацко-байских хозяйств, имущество которыхперешло в основном колхозам.
Сильнейшимударом по крестьянству была кампания по заготовке сельхозпродукции и силоваяналоговая политика. Теперь отказ от выполнения повинностей рассматривался какуголовное преступление. В казахском ауле кампания по заготовкам скота большенапоминала акции времен «военного коммунизма». Задания по сдаче скотазавышались. К примеру, Балхашский район, располагавший стадом в 183 тысяч головскота, получил разверстку на 300 тысяч единиц [31, c.176].
В ходезаготовок были проведены масштабные антикрестьянские репрессии. По неполнымданным, в этот период, к административно-уголовной ответственности былопривлечено 56498 крестьян, из них 34121 осуждены. С 1 октября 1928 по 1 декабря1929 года по судебной линии было приговорено к расстрелу 125 человек, а полинии ГПУ расстреляно 152.
В поискахсредств для индустриализации, был ужесточен налоговый режим. В 1927-1928 года4% зажиточных и кулацких хозяйств были вынуждены заплатить 33% всей суммыначисленного на крестьянские хозяйства сельхозналога, а 0,6% крупныхскотоводческих хозяйств уплатили 25% всей суммы начисленного по скотоводческимрайонам налога. В следующем 1928-1929 года, по сравнению с предшествующимгодом, тяжесть налогообложения возросла в 2 раза.
Крестьяне подугрозой коллективизации вынуждены были забивать скот (поголовье крупногорогатого скота уменьшилось на четверть в период между 1928-1930 гг.). Нехваткасемян и весеннего сева, вызванная конфискацией зерна, предвещалакатастрофические последствия. Эта катастрофа стала неизбежной в связи с тем,что в Казахстане коллективизация кочевых хозяйств, сопровождаласьнасильственным оседанием. После победы Октябрьской революции переход казахскогокочевого населения к оседлости все усиливался, что объясняется, прежде всегорастущим обнищанием кочевников. Но большинство (до 75%) продолжало вестикочевой или полукочевой образ жизни.
В январе 1930года при Совете Народных Комиссаров КАССР был создан Республиканский комитетоседания. Решения комитета были обязательны для всех республиканскихучреждений.
16 февраля 1930года СНК СССР обязал СНК РСФСР и НКЗ СССР широко проводить землеустройство идругие мероприятия, обеспечивающие оседание казахского населения исходя изнеобходимости совмещения коллективизации кочевого и полукочевого населения спереходом его к оседлости. Оседание началось одновременно в 34 районахПавлодарского, Алма-Атинского, Актюбинского, Кустанайского, СемипалатинскогоПетропавловского Сырдарьинского, Гурьевского и Каркаралинского округов. Нарасходы, связанные с оседанием этих хозяйств, в 1930 году было отпущено 8303тысяч рублей. В августе 1931 года крайком партии поставил передживотноводческими районами задачу «выйти на линию более высоких темповколлективизации» и дал установку «основной формой колхозного движения в ауле,за исключением районов особо отсталых, еще сохранивших исключительно кочевоехозяйство с большим расстоянием кочевок, считать животноводческуюсельскохозяйственную артель». В сентябре того же года оговорка насчет отсталыхрайонов была снята. ТОЗы в животноводческих районах стали переводитьсяфорсированными темпами на Устав сельскохозяйственной артели. Из 2771 ТОЗа,числившегося в 60 животноводческих районах на 1 августа 1931 года, 2459 былипоспешно преобразованы в артели, организовали даже 28 коммун, а ТОЗов осталосьвсего лишь 285 [7, c.382].
Во многихкочевых и полукочевых аулах, не перешедших еще на оседлость, ТОЗыпреобразовались в артели без согласования с членами товариществ, без созданиясоответствующей материальной базы.
Номадов, вместес их скотом концентрировали в одном месте, что противоречило основному принципукочевого скотоводства — дисперсности.Юрты расставляли в одну линию, добиваясь некоего подобия улиц. Людямзапрещалось перегонять скот на пастбища. Поскольку кампания началась безкакой-либо подготовки, для скота не были созданы запасы сена. Поев траву вокругвновь образованных «сел», скот начал голодать. Начался падеж скота.Концентрация огромного количества животных в одном месте приводила к эпизоотии.Вокруг аулов высились горы гниющего мяса. Вскоре начался массовый голод.Повсеместно были зафиксированы случаи каннибализма.
Методыпроведения коллективизации вынудили крестьян вновь взяться за оружие. В рядерайонов вспыхнули бунты и восстания. В 1929-1931 года в Казахстане имело место372 восстания, в которые было вовлечено около 80 тысяч человек. Многиескотоводы, спасаясь от голодной смерти, уходили за пределы республики.И.Эренбург писал о массовом притоке казахов в район Магнитки. Казахи доходилидо районов Крайнего Севера, Дальнего Востока, Северного Кавказа. Многие из нихбежали в Китай. Только с начала 1930 года до середины 1931 года откочевало 1130тысяч человек. За участие в крупных восстаниях и волнениях в 1929-1931 гг.только органами ОГПУ осуждено 5551 человек, из которых 883 расстреляно.
Возобновленнаяс новой силой к осени 1930 года кампания хлебозаготовок способствовала ростунапряженности, временно спавшей весной. Отобранное у крестьян зернопредназначалось для вывоза преимущественно в Германию за обещанный кредитнеобходимый для строительства военной промышленности.
Огромноеколичество хлеба вывозилось из страны, что увеличивало масштабы голода. Голодбушевал по всей стране. С началом новой жатвы крестьяне, стремились пустить вупотребление или припрятать все, что только можно. 7 августа 1932 года былиздан закон, позволявший приговаривать к высылке сроком до 10 лет за всякоемошенничество в ущерб колхозу. Осенью 1932 года правительство собралось нанестирешительный удар по колхозникам, которые, по словам Сталина целыми отрядамивыступали против Советского государства. В соответствии с законом от 7 августаи статьей 58 Уголовного кодекса (которая позволяла осудить всякого, ктосовершил какое-либо действие, подрывающее советскую власть) десятки тысячколхозников были арестованы за самовольное срезание небольшого количестваколосьев ржи или пшеницы.Результатом действий властей был страшныйголод, от которого погибло, главным образом на Украине, от 4 до 5 млн. человек.Сведения о массовом голоде скрывались даже внутри страны.
Голод,связанный с оседанием и коллективизацией стал одной из самых трагическихстраниц истории казахского народа. От голода и связанных с ним эпидемий, атакже постоянно высокого уровня естественной смертности казахский народ потерял2 млн. 200 тысяч человек, то есть, около 50% (называются и другие цифры — 1млн.750 тысяч или 42%) [35, c.84].
Произошло иуменьшение других этносов в Казахстане — украинцев с 859,4 тысяч человек до658,1 тысяч, узбеков с 228, 2 тысяч до 103,6 тысяч, уйгуров с 62, 3 до 36,6.Русских стало меньше на 85 тысяч человек.
Несмотря на то,что голод, бушующий в стране, тщательно скрывался, необходимо было принятьмеры, которые сгладили бы хотя бы его масштабы. 17 сентября 1932 года ЦК ВКП(б) принял специальное постановление о сельском хозяйстве и, в частности, оживотноводстве Казахстана. 5 октября того же года аналогичное постановлениебыло принято СНК СССР. Этими документами определялись пути исправления ошибок иразвития социалистического переустройства сельского хозяйства как воседло-земледельческих, так и в животноводческих районах республики. В оседлыхрайонах предлагалось организовать расселение казахского населения в поселках.Формой производственной кооперации, наиболее соответствовавшей условиям жизни ибыта аула, было признано товарищество по совместной обработке земли и косьбе.ЦК ВКП(б) и СНК СССР предложили красному комитету партии и правительствуКазахстана перенести все артели, созданные в кочевых и полукочевых аулахадминистративным путем, на устав ТОЗа, распустить животноводческие фермы,раздать обобществленный скот в личное пользование членов ТОЗов, помочьбесскотным хозяйствам обзавестись скотом, передать в индивидуальное пользованиечасть скота из совхозов.
Все хозяйстваживотноводческих районов освобождались на два года от государственных налогов иобязательных платежей, с них списали всю задолженность за прошлые годы. ВКазахстан направлялась продовольственная помощь и семенная ссуда. Кочевым иполукочевым хозяйствам государство выдало 2 млн. пудов зерна.
В соответствиис указаниями ЦК партии был разработан Примерный Устав товарищества посовместной обработке земли и косьбе, утвержденный КазЦИКом. Важное местоотводилось в нем деятельности машинно-сенокосных станций. По-новому былисформулированы некоторые вопросы землепользования. При выходе тех или иныхчленов из товарищества общественный земельный фонд ни в коем случае не долженбыл урезаться, наделение землей бывших членов товарищества могло производитьсяза счет свободных земель государственного фонда. Устав ТОЗа разрешал членамтоварищества иметь в индивидуальном пользовании до 100 голов овец, 8 — 10 головрабочего скота, 3-5 верблюдов и 8-10 табунных лошадей на одно хозяйство.Подчеркивалось, что основные сельскохозяйственные работы в товариществепроводятся на основе сдельщины.
В 1932 году врайонах возделывания технических культур коллективизация охватила 74,7 %, а взерновых районах — 84,3 % крестьянскиххозяйств. Посевная площадь увеличилась на 27,2 % по сравнению с 1928 года. Воседло-земледельческих районах республики коллективизация сельского хозяйства,в основном была завершена. В животноводческих районах продолжался переходсельскохозяйственных артелей на устав ТОЗа. Для этого понадобилось переломитьустоявшиеся стереотипы. До этого население казахского аула, будучи в массесвоей малограмотным весьма туманно представляло разницу между колхозом и ТОЗом.Не случайно аббревиатура «ТОЗ», созвучная с казахским словом «тоз»(«разоряйся»), нередко воспринималась в среде степняков в искаженном смысле,как впрочем, и «коллективизация» чаще ассоциировалась с более знакомой«конфискацией» [48, c. 257].
К концу 1932года перешли к оседлости 243 тысяч кочевых и полукочевых хозяйств. Былоосуществлено землеустройство на площади 46,8 млн. га, в пунктах оседаниясоорудили 1788 колодцев, 24 106 жилых домов, 108 бань, 988 скотных дворов, 534сарая для инвентаря, 407 кузниц, 971 зернохранилище, 410 конюшен, 243 помещениядля овец, выделили сельскохозяйственного инвентаря на 5928 тысяч рублей. На меры по оседанию кочевого и полукочевого населениягосударство израсходовало 31591,5 тысяч рублей.
К концу первойпятилетки в районах возделывания зерновых и технических культур коллективизацияв основном завершилась, в полукочевых районах было коллективизировано 53,8проц. хозяйств, в кочевых — 35,1 %.Сотни тысяч кочевых и полукочевых хозяйств перешли на оседлость. Господствующееположение заняли социалистические формы хозяйства — колхозы, совхозы. В 1932 году в Казахстане насчитывалось 135совхозов, в том числе 89 животноводческих и 20 зерновых. Их посевные площадиувеличились с 78,8 тысяч га до 466,4 тысяч Вместе с колхозами они засевали кконцу пятилетки 98 % всей посевной площади, им принадлежало 88 проц. всегопоголовья скота.
Несмотря наувеличение посевных площадей, валовой сбор зерна не только не увеличился, нонаоборот сократился примерно в 1,5 раза, урожайность упала за те, же годы с 9,2ц/га до 4,3. В течение первой пятилетки удельный вес Казахстана в общесоюзномпроизводстве товарного зерна уменьшился примерно с 9 до 3 %. Во многом причинойэтого явилось появившееся безразличие, порожденное отчуждением крестьянина отземли и превращением его в наемного исполнителя воли начальства.
Животноводствопонесло беспрецедентный урон. Если в 1928 году в республике насчитывалось 6509тысяч голов крупного рогатого скота, то в 1932 — всего 965 тысяч. Из 18566 тысяч овец (1928 г.) в 1932 году осталось 1386тысяч.Из конского поголовья, определявшего на 1928 год в размере 3516тысяч,фактически выбыло 3200 тысяч. Практически перестала существовать такая отраслькак верблюдоводство. К 1935 году осталось всего 63 тысяч верблюдов, тогда как в1928 года их насчитывалось 1942 тысяч голов.
После этойкатастрофы правительство признало необходимость пересмотра методов проведениязаготовок. Были предприняты шаги по централизации и объединению разрозненныхорганов в единый комитет по заготовкам (Комзаг), подчинявшийся непосредственноСовету Народных Комиссаров. Были произведены также преобразования в структуреорганов управления. Создавались политотделы, состоявшие из проверенных людей,имеющих все основания «гордиться» своим богатым опытом работы, чаще всего ворганах госбезопасности или в армии. Политотделы руководили деятельностью МТС.
В марте 1933года было издано постановление, по которому, пока район не выполнит план похлебозаготовкам, 90% намолоченного зерна отдавалось государству, а оставшиеся10% распределялись среди колхозников в качестве аванса за работу. Дляустановления полного контроля государства над деревней оставалоськоллективизировать 5 млн. сохранившихся еще в стране к началу 1934 годаединоличных хозяйств. На июльском (1934 г.) пленуме ЦК существование этих 5млн. «спекулянтов» было признано неприемлемым. На Втором съезде колхозников,(февраль 1935 г.), Сталин с гордостью заявил, что 98% всех обрабатываемыхземель в стране уже являются социалистической собственностью [3, c.406].
Таким образом,коллективизация в основных хлебных районах была завершена к концу 1931 года.Последствия слома традиционного уклада в деревне были тяжелыми.Производительные силы сельского хозяйства оказались временно подорваны.Произошло падение сельскохозяйственного производства. Необоснованно завышенныепланы поставок сельхоз продукции государству, а также не урожай привели кголоду, ликвидировать который смогли не сразу.
Завершениеокончательного становления колхозного строя совпадает с годами второй пятилетки(1933-1937годы), в течение которой процесс коллективизации продолжалразвиваться вширь и вглубь за счет вовлечения все новых иновых крестьянских хозяйств в колхозы. К лету 1937 года было коллективизировано93% хозяйств, 99,1% посевных площадей. За 1934- 1937годы доля крестьянединоличников социальной структуры Советского общества уменьшилось почти в 4раза, удельный вес их посевных площадей сократился до 1%.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Краткие выводыпо результатам работы:
1.Переселенческая политика царизма, проводившаяся в начале ХХ века, вызвалаопределенную трансформацию в структуре традиционного хозяйства, котораявыразилась в росте сенокошения, земледелия, в изменениях структуры стадакочевников, в стремительном их обнищании. В то же время кочевое скотоводствооставалось основным источником существования, основной отраслью хозяйства дляказахского населения.
2. Национальнаяэкономика Казахстана 20-х годов находилась в зависимости от экономики всегоСоветского Союза. Но не все изменения экономической структуры подходили дляпатриархальной системы казахского аула. Преобразование крестьянского хозяйства,проходя через рамки тоталитаризма, не достигало предполагаемых результатов. Вобществе начался обратный процесс – деградация товарно-денежных отношений.Модернизация на самом деле являвшаяся опосредованной формой монополизации,носила пассивный характер, так как подавлялось консервативным правительством.Социальная отсталость населения представляла собой своеобразнуюдезинтегрирующую экономику структуру.
3. Политическиеи социальные потрясения, вызванные Октябрьской революцией и гражданской войной,способствовали коренному изменению в традиционном хозяйстве, и только переход кновой экономической политике стабилизировал ситуацию в животноводстве.Стабильность хозяйственных форм сохранялась вплоть до конца 1920-х годов, когданачался период жесткой и силовой трансформации традиционного хозяйства казаховв рамках модернизационных процессов, развернувшихся на всем советскомпространстве. Теория перехода казахского народа «от докапиталистическихотношений к социалистическим, минуя капиталистические», была основана наформационном подходе, неправомерно проецируемом на кочевые народы, чтообуславливало ее изначальную несостоятельность и опасность.
4. Идеяускоренного формационного развития предполагала политику классового расслоения.В рамках данной политики и была проведена кампания по конфискации скота исобственности у крупных «баев – полуфеодалов», способствовавшая ликвидациисоциальной неоднородности и стратифицированности казахской кочевой общины.Нивелирование социальной неоднородности стало началом крушения традиционногохозяйства, так как последнее могло существовать и функционировать только приналичии различных социальных групп и прослоек в рамках кочевой общины, каждаяиз которых выполняла свою значимую и необходимую роль в поддержании целостностии устойчивости всего традиционного социума в целом, и традиционного хозяйства,в частности. Кампания по конфискации нанесла непоправимый урон не толькотрадиционным формам хозяйствования, но и ценностным ориентациям и мироощущениюкочевников, которые воспринимали баев отнюдь не как ненавистных эксплуататоров.
5.Индустриальное строительство, побуждало стремлением создать военную державу иявлявшееся одной из составляющих модернизационных процессов, требовалоадекватных изменений и в сельском хозяйстве. При этом, как явствует из директивказахстанских центральных органов, сельское хозяйство Казахстана должно былоиграть «обслуживающую» роль в отношении промышленной сферы. Именно этимимотивами и было продиктовано проведение заготовительных кампаний, оседания иколлективизации.
6. Истиннымицелями и побудительными мотивами радикальных модернизационных преобразований –коллективизации и оседания – были не только создание условий дляиндустриального рывка, но и стремление установить полный контроль наддисперсным казахским населением. Коллективизация и оседание противоречилипринципам дисперсности и дополнительности, на которых основывалось традиционноехозяйство казахов. Быстрая ломка устоявшихся традиционных форм хозяйствования,не подкрепленная материальной базой и психологической подготовленностьюкочевников, привела к трагическим результатам, а попытка внедрить чуждуюказахам модель развития ускорила вынужденную пролетаризацию, маргинализацию ипауперизацию казахского населения.
7. В Казахстанемасштабы голода, откочевок и вызванных ими болезней не могли не отразиться насоциально-демографических процессах. Последние претерпели заметную деформациювследствие разорения и гибели сельского населения, в большинстве своём,представителей титульной нации. Социально-демографические изменения выразилисьтакже и в количественном росте населения промышленных городов Казахстана,например, таких, как Караганда, которые пополнялись в большинстве своем,мигрантами – спецпереселенцами, а не бывшими кочевниками. Таким образом, чтобывшие кочевники не принимали активного участия в урбанизации и модернизации.Это означает, что попытка модернизации традиционного хозяйства по тоталитарномуобразцу закончилась провалом.
Оценка полнотырешений поставленных задач. Цель и задачи, поставленные в работе, достигнуты иполностью решены в ходе исследования. Выводы по данной работе представляютсобой логично обоснованные концепции развития национальной экономики Казахстана20-30-х годов ХХ века.
Рекомендации иисходные данные по конкретному использованию результатов работы. Использованиерезультатов исследования возможно в разработке современныхсоциально-экономических программ по развитью сельского хозяйства в РеспубликеКазахстан.

СПИСОКИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
[1] Абылхожин Ж.Б.Традиционная структура Казахстана. Социально-экономические аспектыфункционирования и трансформации (1920-1930 гг.). – А-Ата: Ғылым, – 1991.– 240 с.
[2] Дахшлейгер Г.Ф.Социально-экономические преобразования в ауле и деревне Казахстана(1921-1929гг.). – А-Ата: Наука: -1965. – 536 с.
[3] Козыбаев М.К., АлдажумановК.С., Абылхожин Ж.Б. Коллективизация в Казахстане: трагедия крестьянства. –Алматы, -1992. – 436 с.
[4] Абусеитова М.Х.,Абылхожин Ж.Б. История Казахстана и Центральной Азии. – Алматы: Дайк-Пресс, — 2001. – 616 с.
[5] Масанов Н.Э. Абылхожин Ж.Б.История Казахстана народы и культуры: Учеб. пособие / Масанов Н.Э. и др. –Алматы: Дайк-Пресс, — 2001. – 608 с.
[6] Абдакимов А. История Казахстана(с древнейших времен до наших дней): Учеб. пособие / изд.3-е., перераб. и доп.– Алматы: ТОО «Казахстан», — 2001. – 488 с.
[7] Данияров К. История казахскогогосударства ХV-XXвв. В 2-х ч. –Алматы: Дом печати «Эдельвейс», — 2001. – 528 с.
[8] Новая и Новейшая историяКазахстана. Книга 2: Курс лекции / Под ред. К.С. Каражана. – А.: Қазақуниверситеті, 2005 – 316 с.
[9] Козыбаев М.К. История КазахскойССР / М.К. Козыбаев, Н.Е. Бекмаханова. – Алма-Ата: «Рауан», — 1991. – 240 с.
[10] Шалабаева Г.К. Казахстан: отдревних цивилизаций до современности: Учеб. пособие / Алматы: Экономика, — 2007. – 258 с.
[11] Артыкбаев Ж.О. ИсторияКазахстана: Учебник для ВУЗов. Костанай: Центрально-Азиатское книжное изд.;Астана Творческое объединение «Астана- Север», — 2006. – 308 с.
[12] Абдильдабеков А.М. Россия иКазахстан (XVIII – нач.XXв.):вопросы историографии: Учеб. пособие / Алматы: «Қазақуниверситеті», — 2007. – 136с.
[13] «История Казахстана: белыепятна»; Алматы, -1991.– 231 с.
[14] Б. Аяганов «ГосударствоКазахстан: эволюция общих систем»; Алматы, 1993 г.
[15] Абылхожин Ж.Б., Козыбаев М.К.,Татимов М.Б. «Казахстанская трагедия» / «Вопросы истории»,-1989 г., №7
[16] История крестьянства СССР в5т. Т.4. История советского крестьянства.- М., — 1988. – 178 с.
[17] История Казахстана: Очерк.Алма-Ата, -1991. – 292 с.
[19] Геноцид против казахов: Был лисовершен геноцид в 20-30-е годы против казахского народа. // Начнемс понидельника, -2006. -30 ноября. – 7 с.
[20] Осипов В.П. Всматриваясь в20-30-е годы. Алматы, — 1991. -213 с.
[21] Т. Турлыгул, С. Жолдасбаев, Л.Кожакеева. История Казахстана (Важнейшие периоды и научные проблемы). Алматы:Мектеп, — 2007. – 176 с.
[22] Большая советская энциклопедияпод ред. А.М.Прохорова. –М.: «Советская энциклопедия», — 1973. – 623 с.
[23] Аубакиров Я.А.Социально-экономические преобразования в сельском хозяйстве Казахстана —Алма-Ата, 1984.-387 c.
[24] Берденова К.А. Общая и экономическаяистория Казахстана. Алматы. Экономика, 1997
[25] История Казахстана сдревнейших времен до наших дней (очерк). Алматы: Дәуiр,2007. – 350 с.
[26] История Казахстана. Том 2.Алматы, 1997.- 380 с.
[27] Султанов Т.И., Кляшторный С.Г.Казахстан. Летопись трех тысячелетий. Алматы: Рауан, 1992.- 218с.
[28] История Казахской ССР.Алма-Ата, 1957г.-375с.
[29] Кузембайулы А., Абиль Е.А.История Казахстана: Учебник для ВУЗов. 8-е изд. перераб. и доп./ — Костанай:Костанайский региональный институт исторических исследований, — 2006. – 350 с.
[30] Кан Г.В. История Казахстана.Учебник. – 3-е изд., перераб. и доп. – Алматы: ТОО «Алматыкітап», — 2005. — 224 с.
[31]Алимбай Н., Муканов М.С.,Аргынбаев Х.Т. Традиционная культура жизнеобеспечения казахов. Очерки теории иистории. Алматы, — 1998. -349 с.
[32] Пастернак Б.Л. Доктор Живаго.– Москва, 2001. – 95 с.
[33] Казахская СоветскаяСоциалистическя республика. Алма-ата: Казахстан, 1986. – 111 с.
[34] Букейханов А. Избранное – Таңдамалы. Алматы. Қазақэнциклопедия, — 1995. – 477 с.
[35] Козыбаев М.К., АлдажумановК.С. Тоталитарный социализм: реальность и последствия. Алматы, — 1997. – 111 с.
[36] Очерки истории КомпартииКазахстана. Алма-Ата, -1984. – 211с.
[37]Данияров К. История Отечества.Алматы: Иль-Дан, — 2000. – 535 с.
[38] Р. Конквест Жатва скорби /журнал Родина, 1989 г.№. 9. С.48-50.
[39] Козыбаев М.К. История исовременность. Алма-Аты, -1991. – 127 с.
[40] Тулепбаев Б.А.Социалистические аграрные преобразования в Средней Азии и Казахстане. –Алма-Ата: Наука, 1984. – 270 с.
[41]Махмутова С., Галькова Г. Изистории оседания казахских хозяйств в процессе коллективизации сельскогохозяйства. // Хабаршы. Вестник (серия историческая). – 2006. №2. С.89-91
[42] Аяган Б. Восстание Османабатыра: коллективизация в 30-е годы. // Экспресс К – 2006 12 мая. – 8 с.
[43] Кучкин А.П. Советизацияказахского аула 1926-1929 гг. – Алма-Ата: — 1962. – 432 с.
[44] «Иллюстративная историяКазахстана»: С древнейших времен до наших дней: в 4-х томах. Т.3: Казахстан совторой половины ХIX века до первойполовины ХХ века. Алматы, — 2005. – 320 с.
[45] Новейшая история Казахстанасб. документов и материалов. Т.1: (1917-1939 гг.). Алматы: Санат, — 1998. – 302с.
[46] Большая историческаяэнциклопедия: Для школьников и студентов. Научно-популярное издание. – М.:Слово, ЭКСМО, -2006.- 944 с.
[47]Без срока давности: Октябрьмалый, а беда больше. Тоталитарная система с именем Голощекина. // АграрныйКазахстан -2006. -12 февраля.8с.
 [48] Б. Аяганов Государство Казахстан:эволюция общих систем. Алматы, -1993. – 335 с.
 [49] Адерихин С.В., Адерихина И.В. ИсторияКазахстана в вопросах и ответах. Учеб. пособие для студентов. – Алматы, -2003.-244 с.
[50] История индустриализацииКазахской ССР: 1926-1941 гг. В 2т. Т.1. 1926-1932 гг. Алма-Ата, -1967. – 479 с.
[51] Алланиязов Т. О некоторыхвопросах методологии и историографии коллективизации в Казахстане. // Мысль –2002.№5. – С.72-79