Финансовая политика Лу Шижуна

Финансовая политика Лу Шижуна

Одним из советников, пользующийся дурной славой в китайских летописях, был Лу Шижун. Один из «трех подлых министров», Лу в династической истории Юань ассоциируется с презираемым министром Ахмедом. Считается, что именно ненавистный мусульманин предоставил Лу пост в чайной администрации в Цзянси. Лу уцелел после смерти и опалы Ахмеда. В действительности, вместо наказания за связь с Ахмедом он получил повышение. Должность, которую ранее занимал в Секретариате Ахмед, была разделена между двумя чиновниками, чтобы предотвратить злоупотребления, в которых обвинялся прежний министр финансов. Правым министром в Секретариате был назначен монгол Аньтун, а Лу стал левым министром, получив в свое ведение значительную часть функций по финансовому управлению. На этой должности его главная задача заключалась в повышении доходов для удовлетворения растущих требований двора. Один из способов состоял в увеличении доходов с монополий. Лу предложил повысить стоимость лицензий для торговцев солью. Он настоял на повторном введении монополии на алкоголь, убедив двор в том, что это принесет существенную прибыль. Еще один источник повышения доходов он видел во внешней торговле. Лу требовал, чтобы Управления Морской Торговли обеспечивали больший приток средств. Наряду с монополией на товары, Лу ввел государственный контроль за медными деньгами и серебром, например, изъяв из обращения медные монеты Южной Сун. Он также выступал за расширение выпуска бумажных денег, и китайские источники обвиняют его в стимулировании инфляции, которой ознаменовались последние годы царствования Хубилая.

Лу был неистощим на способы изыскания доходов. Так он привлекал безработных монголов к животноводству. Двадцать процентов продуктов они могли оставляв себе, а восемьдесят процентов шли на одежду и пищу армии. Лу также начал набирать в правительственные налоговые управления на службу торговцев, но многие из них обвинялись в угнетении местного населения и злоупотреблении своими должностями.

Экономическая программа Лу вызывала такую же враждебность, как и деятельность Ахмеда, его предшестаенника в роли министра финансов, и давала повод к тем же обвинениям, которые прежде выдвигались против мусульманина. Китайские источники осуждают Лу за организацию в правительстве клики, поддерживавшей его политику. Как и Ахмеда, его обвиняли в преследовании несогласных, травле, приводившей к смерти или даже казни соперников и врагов. Справедливость многих обвинений вызывает сомнения, потому что источники отражают исключительно точку зрения противников Лу. В защиту министра можно сказать, что, подобно Ахмеду, он просто стремился наполнить казну средствами, в которых отчаянно нуждался монгольский двор. Подобно Ахмеду, он подвергся ожесточенным нападкам за свою финансовую политику со стороны китайских источников, а его усилия в этом направлении навлекли на него вражду многих китайцев. Его судьба была решена, когда против него выступил Чжэнь-цзинь, сын Хубилая. Чжэнь-цзинь, один из главных противников Ахмеда, не одобрял действия Лу по тем же соображениям -- министр, по его мнению, угнетал китайское население. Заручившись поддержкой Чжэнь-цзиня, оппозиция окрепла, и, в конце концов, Хубилай был вынужден отправить Лу в отставку, а в мае 1285 г. отдал приказ об его аресте. Его обвинили в казнокрадстве, вымогательстве и убийстве некоторых противников. Теперь уже ничто не могло его спасти, и в конце 1285 г. Хубилай приказал предать его смертной казни. Закончив обучение, он вошел в свиту Пагба-ламы, у которого был переводчиком. Влиятельный и уважаемый лама вскоре обратил внимание на одаренного помощника и стал часто посылать его с деликатными поручениями к Хубилаю. Выполнение этих поручений позволяло Сангхе вновь и вновь получать награды и повышения. Очевидно, Хубилай высоко оценил способности Сангхи и решил перевести его на службу в правительство. Так как Пагба-лама хотел вернуться в Тибет, у Хубилая появилась возможность назначить нового чиновника, который должен был жить в Даду и осуществлять надзор за всеми областями, ранее находившимися в единоличной юрисдикции ламы.

Незадолго до 1275 г. великий хан поставил Сангху в главе Цзунчжи юань, управления, в ведении которого находились дела Тибета и буддистов. Несомненно, на Хубилая эти достижения Сагнхи произвели большое впечатление. Когда тот вернулся в Китай, Хубилай стал доверять ему все более важные задачи.

После смерти Ахмеда в 1282 г. образовался политический вакуум, и Хубилай выдвинул Сангху. С 1282 по 1291 гг. Сангха играл первую роль в правительстве. Вследствие этого он навлекал на себя критику со стороны многих чиновников и советников, которые были недовольны его возвышением. Даже персидские источники изображают его в мрачном свете. Например, персидский историк Рашидаддин обвиняет его в казнокрадстве и взяточничестве. В корейских летописях утверждается, что Сангха требовал поставлять ему корейских рабынь или наложниц. Его злейшим врагом был правый министр Аньтун, с той ж яростью стремившийся к низвержению союзника и ставленника Сангхи, Лу Шижуна. Аньтун, происходивший из одного из древнейших и знатнейших монгольских родов. Теперь же Хубилай возродил должность, на которую ранее претендовал Ахмед, вызвав своими притязаниями такое противодействие, что ему пришлось отказаться от это мысли. В марте 1287 г. Хубилай назначил Сангху заместителем начальника Верховного Секретариата, а к декабрю повысил его в должности, назначив правым министром в том же ведомстве. На этом посту Сангх больше не обязан был терпеть унижения от Аньтуна. Теперь у него было надежное положение, которое позволяло ему поставить под свой контроль все министерства в правительстве.

Какие же действия Сангхи вызвали столь враждебную реакцию? Одним из поводов стала активная поддержка, которую он оказывал людям.

Однако самую резкую реакцию вызывала его финансовая политика. Подобно своим предшественникам, Ахмеду и Лу Шижуну, он находился в крайне затруднительном положении, испытывая постоянное давление со стороны двора, требовавшего изыскания дополнительных средств. Затраты продолжали расти, особенно вследствие военных походов в Юго-Восточную Азию и против мятежного монгольского князя Наяна в Маньчжурии. Один из способов повышения доходов государственной казны состоял в развитии торговли и обложении налогом прибыли, получаемой купцами. Призвав повысить налоги, Сангха навлек на себя всеобщее негодование. Он хотел увеличить налоги, среди прочего, на соль, чай и алкоголь, и резкий рост цен на эти продукты, несомненно, еще больше усилил недовольство политикой министра и привел к обвинениям в эксплуататорстве и казнокрадстве. Сангху упрекали в том, что он якобы стремился к личной выгоде, а не к повышению доходов казны. Однако самым серьезным шагом стала реформа денежной системы. Система бумажных денег, введенная в начале правления Хубилая, к 1280-м гг. начала давать сбои. Денежная масса с 1260 до середины 1270-х гг. оставалась относительно стабильной, но затем, в ходе войн с Южной Сун и вследствие вторжения в Японию, расходы двора значительно возросли, вынудив пропорционально расширить выпуск бумажных денег. Грандиозная инфляция угрожала разрушить экономику. В апреле 1287г., пытаясь предотвратить финансовый кризис, Сангха убедил Хубилая заменить существующие бумажные деньги совершенно новой валютой, получившей название Чжиюань-чао по девизу правления Хубилая, Чжиюань. Старые деньги были обменяны на банкноты Чжиюань по курсу пять к одному, и это на время сдержало инфляцию. На первых порах масса бумажных банкнот значительно сократилась, с 4 770 000 тинов до 1 345 000 тинов. И все же китайцы, вынужденные менять старые обесценившиеся деньги по неудовлетворительному курсу, были возмущены этим, полагая, что это снижает стоимость их капитала.

Как и Ахмеда и Лу Шижуна, Сангху обвиняли в продвижении своих ставленников и преследовании противников. Он предоставлял должности в правительстве многим единомышленникам и сторонникам, но это вполне естественно для чиновника, столкнувшегося с мощной оппозицией. Он предал казни цензора Ван Лянби, который, по утверждению Сангхи, составил против него заговор. Он преследовал чиновника Майшудина, доведя его угрозами до самоубийства. Затем он стремился заменить этих и других людей, которых он запугивал, отправлял в отставку и казнил, своими союзниками. Почти все выдвигаемые им кандидаты были иностранцами. Он хотел поставить на высокий пост в провинции Цзян-чжэ перса Шабудина для надзора за прибрежной торговлей.

Позднее китайские источники стали утверждать, что Сангха требовал взятки за высокие назначения. У нас нет возможности проверить справедливость этих обвинений, которые бросали тень на его имя и отвращали враждебность китайцев от монголов и хана, направляя ее на министров-иноземцев.

Репутация Сангхи в глазах китайцев особенно сильно пострадала, когда он дал позволение разграбить усыпальницы императоров из династии Южной Сун. Хубилай предоставил императорской семье защиту и покровительство, гарантировав, что его подчиненные не прчинят никакого вреда бывшим врагам. Таким путем он хотел заручиться доверием южных китайцев. Гонения и суровое обращение с прежними правителями не помогли бы наладить дружественные отношения с Южным Китаем. Действия буддийского монаха Ян Ляньчжэньцзя, которого поддерживал Сангха, не способствовали улучшению отношений между ханом и его подданными-китайцами.

Ян, родившийся в Западных областях и, вероятно, тибетец по происхождению, был назначен Смотрителем Буддийского Учения в Цзяннани, а по сути, на всей территории Южного Китая, практически сразу после падения династии Сун. В этой должности он был подчиненным Сангхи, который возглавил Управление делами буддистов и Тибета. Ян не мог бы совершить того, что он сделал, без поддержки или, по крайней мере, молчаливого одобрения со стороны Сангхи. Ян стремился увеличить власть и благосостояние буддийской общины. С дозволения Сангхи он обогащал буддистов всеми доступными ему средствами. Так как в его управлении находились недавно завоеванные области, он мог делать практически все, что ему заблагорассудится.

Сначала Ян занялся строительством и обновлением буддийских монастырей и храмов в Южном Китае. Буддийским храмам, ранее превращенным даосами в даосские монастыри, были возвращены прежние функции, а Ян нашел средства для их реставрации. При его финансовой поддержке были также реконструированы храмы Тяньи и Лунхуа в древней столице Южной Сун. Сунские императоры приносили в храме Лунхуа жертвы Небу и Земле, и конфуцианцы, естественно, были возмущены передачей его буддистам. В целом с 1285 по 1287 г. Ян восстановил более 30 храмов. Так как многие из них ранее использовались представителями иных вероисповеданий, их превращение в буддийские святилища породило серьезное недовольство.

Еще большее негодование у китайцев вызвали методы, которые Ян использовал для сбора средств на строительство и реставрацию этих сооружений. В 1285 г. он приказал своим людям разграбить гробницы членов императорской семьи Сун, чтобы изъять ценности, погребенные вместе с императорами и императрицами. Мусульмане оживили торговлю, а сам Сайд разрешил использовать в качестве средства обмена раковины каури, чтобы подтолкнуть местное население к торговой деятельности. Наконец, он облегчил налоги и повинности, сделав монгольскую власть вполне приемлемой для жителей области.

Хотя Сайд был правоверным мусульманином, он не стал насаждать в Юньнани ислам. Если бы он был фанатиком, Хубилай, несомненно, не доверил ему пост губернатора. Сайд прививал в вверенной ему провинции китайские обычаи и культуру. Он поддерживал проведение китайских свадебных и похоронных церемоний, строил конфуцианские школы и стремился распространять конфуциаство.

Коротко говоря, он стремился китаизировать, а не исламизировать Юньнань, и того же курса придерживались те его сыновья, которые остались жить в этой области и стали здесь чиновниками. Сайд умер в 1279 г. В должности губернатора Юньнани ему наследовали два его сына, Насираддин и Масуд, продолжившие политику отца. Кроме того, Насираддин принимал участие в военных походах в Бирму и Аннам и служил чиновником в Шэньси и столице. 1107) Однако в апреле 1292 г. он был обвинен в присвоении 130000 тинов бумажных денег и затем казнен. Император несколько раз посылал даосскому вождю ему в дар шелк и благовония, чтобы поддерживать с ним хорошие отношения. Взамен Чжан приносил жертвы предкам, возносил молитвы во времена засухи и занимался магией для перемены погоды и исцеления больных.

Буддисты, одержавшие в 1281 г. полную победу, радовались поражению своих соперников. Очевидно, они также злоупотребляли своей властью. Они пользовались благосклонностью Хубилая с первых дней его царствования, а после 1281 г. буддийские монахи стали еще более самоуверенными, даже нахальными. Китайские источники содержат подробное описание нарушений, совершенных такими буддистами, как Сангха и Ян Ляньчжэньцзя. В 1280-х гг. буддисты прибирали к рукам все больше и больше богатств, земель и власти. Сегун перевел на юг, на остров Кюсю, где ожидалась высадка монголов, большой отряд самураев, снабдив их припасами, которые могли им понадобиться для отражения атаки. Главным защитным сооружением была каменная стена вдоль берега залива Хаката, протянувшаяся от прибрежного города Хакодзаки через Хака ту и чуть дальше Имадзу. Строительство длилось пять лет, и возведенная в конечном итоге стена могла служить хорошей защитой против первой волны нападения.

С другой стороны, как отметил один историк, «известия о строительстве стены, несомненно, должны были дойти до сведения захватчиков и побудить их искать другие места высадки, откуда они могли бы напасть на японские позиции с тыла». Однако, несмотря на эти проблемы, Хубилай был полон решимости напасть на Японию, не подозревая еще о том, что это предприятие обернется катастрофой.

К 1280 г. Хубилай уже развязал себе руки, чтобы всерьез заняться подготовкой к вторжению. Он начал набирать войска и запасать все необходимое для похода. В 1279 г. Он в последний раз отправил посольство в Японию, однако сегун, заявив, что послы прибыли исключительно с разведывательными заданиями, приказал отрубить им головы. В ответ Хубилай приступил к снаряжению карательной экспедиции. К началу весны 1280 г. план вторжения был практически разработан. Руководство походом было хорошо сбалансировано в том смысле, что во главе его встали представители всех главных народов-участников: монгол, китаец и кореец. Кореец Хон Тхагу должен был занять пост адмирала, так как корейский правитель настаивал на том, чтобы корейский флот возглавил именно кореец. Начальником войск с китайской стороны Хубилай назначил Фаньвэньху, полководца империи Южной Сун, покорившегося монголам, от которых вторым главнокомандующим был поставлен Синьду. К концу года великий хан собрал 100-тысячное войско. Через две недели они двинулись на главный остров Кюсю. Они высадились близ Манакаты, к северу от стены, на возведение которой японцы положили столько трудов. Между тем войска из Южного Китая завершили приготовления и, узнав о высадке своих соратников, решили соединиться с ними на Кюсю. Они высадились в южной части острова и намеревались идти с боями в северном направлении на соединение с уже высадившимися частями. Располагая столь внушительными силами и стратегическим перевесом, монгольские войска должны были добиться успеха.

И все-таки экспедиция провалилась. На протяжении августа японцам удавалось отражать попытки юаньских войск прорвать оборону вдоль защитной стены как с юга, так и с севера. Неожиданно мощное сопротивление японцев объяснялось отчасти ошибками самих захватчиков. Экспедиционные силы ослабляли разногласия между монгольскими и китайскими военачальниками. Китайские части, составлявшие подавляющее большинство от общего числа войск, не особо отличались в бою и не стремились сражаться в полную силу. К тому же со времени высадки на Кюсю они оказались в крайне уязвимом положении, поскольку были плохо защищены как от неприятеля, так и от стихий. Они располагались в. открытой местности без замка, города или каких-либо других укреплений, где они имели бы возможность укрыться от врага и откуда могли бы совершать на него набеги. Таким образом, они не могли похвастаться серьезными успехами в борьбе против японцев. Армии сражались друг с другом почти два месяца, но так и не выявили победителя.

Надежды монголов на победу окончательно сокрушило стихийное бедствие. 15 и 16 августа на берега Кюсю, как часто бывает в конце лета, обрушился тайфун. Корейские моряки, почувствовав приближение шторма, попытались выйти в открытое море, чтобы избежать опасности, но их усилия пропали втуне. Погибла треть из 40-тысячного северного войска и половина 100-тысячной южной армии. Солдаты, бывшие на Кюсю, были убиты или взяты в плен, а некоторые утонули, пытаясь спастись на маленьких лодках, остававшихся у берега. К 1285 г. он заручился помощью чжурчжэней из Маньчжурии, которые должны были построить к походу 200 судов. В том же году Хубилай потребовал от корейцев поставить большое количество риса для армии. Однако практически сразу, как только великий хан начал собирать припасы и корабли, он натолкнулся на сопротивление. В 1283 г. южнокитайские купцы выдвинули возражения против правительственных предписаний, указывая на непосильное бремя, которое возлагало на них обязательство построить 500 кораблей для похода. В 1285 и начале 1286 г. Хубилай получил несколько докладов от своих советников, пытавшихся отговорить его от вторжения. Наконец в 1286 г. он уступил давлению и отказался от замыслов начать новую войну с Японией.

И все же этот поход нанес монголам существенный урон. Неудачи омрачили ореол монгольской непобедимости в глазах народов Восточной Азии. Подданные Хубилая могли заметить, что монголам также свойственны слабости и ошибки. Психологический террор, который наводили монголы на своих противников и который составлял одну из главных опор их власти, пошатнулся, если не был полностью низвергнут. Однако наибольший ущерб монгольскому могуществу причинили грандиозные затраты, в которые вовлекли казну эти экспедиции. Строительство кораблей и поставка припасов обходились дорого и обусловили возникновение финансовых затруднений, за разрешением которых Хубилай был вынужден обратиться к таким министрам, как Ахмед и Лу Шижун, которых презирали китайцы. Престиж и финансы Хубилая были подорваны этими походами. В военной области наблюдалась та же утрата контроля над ситуацией, которую мы отмечали, когда говорили о финансовой политике 1280-х гг.