Либеральная мысль в Российской имерии во второй половине XIX века

Дипломная работа
на тему:
«Либеральная мысль в Российской империи вовторой половине XIXвека»

/>/>/>Введение
Либерализмкак идеология и общественно-политическое движение сыграл решающее значение встановлении современного мира таким, каким мы видим этот мир сейчас. Идеология,какой бы она ни была, представляет собой одну из наиболее влиятельных формполитического сознания, воздействующую на содержание властных отношений и имеетв своей доктрине огромный преобразующий потенциал, который действительно труднопереоценить. Неслучайно во всех странах мира к идеологическим вопросам всегдаотносились с повышенным вниманием. Именно идеология либерализма во многомсоздала западное общество, о котором на протяжении всей российской истории такяростно спорили российские интеллектуалы, общество, на которое мы вольно илиневольно равняемся. Предпосылками возникновения западного общества, названного КарломПоппером «открытым», является мировоззренческий рационализм, признаниесамоценности человеческой личности, проявляющееся в гарантиях как гражданскогоравенства и права собственности, так и политических прав. Признание правчеловека не только на политическую свободу, но и на достойное существованиезакреплено в концепции социального правового государства, которая получаетраспространение в странах Запада, по крайней мере, со второй половины XIX века [13, стр. 3].Соответственно ведущими политическими идеями либерализма были и остаютсяправовое равенство граждан, договорная природа государства, а также в более позднеевремя, сформировавшееся убеждение о равноправии соперничающих в политике«профессиональных, экономических, религиозных, политических ассоциаций, ни однаиз которых», не может иметь «морального превосходства и практическогопреобладания над другими». С момента своего возникновения либерализм отстаивалкритическое отношение к государству, принципы высокой политическойответственности граждан, религиозную веротерпимость и плюрализм, идеюконституционализма [23, стр. 289]. Несомненно, что эти нормы в своейсовокупности образуют либеральную систему ценностей, формирование которойявляется важным фактором в деле модернизации традиционных обществ, переходе коткрытому обществу [13, стр. 3].
Вимператорской России одной из альтернатив либерализму был консерватизм – официальнаяидеология верховной власти. Консерватизм как политическая идеология являетсобой не только систему охранительного сознания, предпочитающую прежнюю илисуществующую систему правления (независимо от ее целей и содержания) новой, нои весьма определённые ориентиры и принципы политического участия, отношения кгосударству, социальному порядку и. т.д.
Их системавоззрений базировалась на приоритете преемственности перед инновациями, напризнании незыблемости естественным образом сложившегося порядка вещей,предустановленной свыше иерархичности человеческого сообщества, а стало быть, ипривилегией известных слоев населения.
По их мнению,сохранение прошлого способно снять всё напряжение настоящего и потому должнорассматриваться как моральный долг по отношению к будущим поколениям. Понятно,что такие принципы отрицали оптимизм либеральной идеологии относительнообщественного прогресса, тот дух индивидуальной свободы, который, с точки зренияконсерваторов, разрушал целостность человеческого сообщества [23, стр. 291].В известной степени консерватизм и либерализм находились в состоянии борьбы напротяжении всего XIX столетия и начала XX века.
Политическойнауке известно такое понятие, как идеологический дискурс.
Подидеологическим дискурсом понимают реальное сосуществование и постоянноевзаимодействие разнообразных идеологических течений. С содержательной точкизрения он предполагает целый спектр возможных вариантов духовного взаимодействия:от взаимного дистанцирования идеологий до их объединения и соответствующегосинтеза тех или иных идеалов, норм, политических требований и прочих своихэлементов. Причём как в мировом или, предположим, региональном масштабе, так врамках отдельно взятой страны могут складываться самые разнообразные ипротиворечивые тенденции идеологического диалога [23, стр. 301]. Так, вРоссийской империи XIX века сложился особый идеологическийфеномен, получивший наименование «консервативный либерализм». Научная новизнапроблемы состоит в выявлении соотношения консерватизма и собственно либерализмав этом причудливом идеологическом образовании.
Сложности процесса становлениялиберализма в России во многом обусловлены особенностями исторического развитиястраны. В силу ряда причин ведущую роль во всех сферах русской жизни игралогосударство, в то время как общественные институты находилились в зачаточномсостоянии. В России не сложилась аристократия, отстаивающая свои сословныеправа. До середины XVIII в. даже дворянская собственность небыла гарантирована от возможности произвольных конфискаций. Крепостническаясистема являлась мощным препятствием для формирования гражданского равноправия [13, стр. 4]. Но всё же и на этомобъективном фоне либеральная мысль в России была представлена как вдеятельности либеральной бюрократии, которая сыграла огромное значение в делелиберализации российских реалий проводя реформы сверху, так и в трудах видныхпублицистов и учёных. Либеральная мысль в российских условиях не стояла на месте,а эволюционировала во времени, хотя и своеобразно.
В данной работе либеральнаямысль рассматривается на протяжении всей второй половины XIX века, разумеется, в контексте всейроссийской истории.
Таким образом, объектомданного исследования является либеральная идеология, апредметом – эволюциялиберальной мысли в России второй половины XIXвека.
Основными историческимиисточниками по данной теме являются авторские работы ведущих теоретиковроссийского либерализма XIX века А.Д. Градовского,К.Д. Кавелина и Б.Н. Чичерина.
Из научных работ А.Д. Градовскогодля нас представляют интерес следующие его статьи: «О современном направлениигосударственных наук», «Общество и государство», «Государство и прогресс»,«История местного управления в России»
В работе «О современномнаправлении государственных наук» автор даёт анализ причинам разрыва междуполитической наукой и политической практикой, отмечает негативное влияние этогоразрыва. Он отмечает, что «наука, не имеющая доступа к практическим вопросамгосударственной жизни, кидается в область утопии; из полезной общественной силыона делается элементом разрушительным», «общество, не участвующее вгосударственной жизни не в силах сдерживать утопических стремлений и делаетсяих жертвою» [3, стр. 24],«когда мы с этой же точки зрения говорим, что общество должно участвовать вгосударственных делах, это значит, что государство должно отказаться отнекоторых своих прав в пользу общества, которое как бы завоёвывает их отгосударства» [3, стр. 26]. Этот источник представляет для нас интерестем, что в нём даётся теоретическое обоснование возможности участия общества вгосударственных делах при абсолютной монархии.
В работе «Общество игосударство» А.Д. Градовский критикует договорную теорию происхождениягосударства, даёт разбор иных вопросов теории государства и права, но для наспредставляет важность одна из глав этой работы, а именно «Либерализм исоциализм». Половина этой обширной главы посвящено подробному анализулиберальной доктрины в её историческом развитии. Показаны исторические корнилиберализма, преимущественно на примере французской истории, отмечается, чтолиберализм был доктриною просвещённых средних классов европейского общества,желавших сбросить с себя и с народа бремя абсолютизма. А.Д. Градовскийпишет о космополитичности либерализма. «В понятие общечеловеского пропадали нетолько маркизы, герцоги, графы, бароны, прелаты, крестьяне, мастера иподмастерья, но и французы, немцы, турки, индусы, негры и готенготы» [4, стр. 36]. По мнению А.Д. Градовского,задача либерализма состоит в том, чтобы напоминать об естественных правахчеловека, изложить их в точных формулах. «Всё, что нарушает или стесняетсвободу человека противно природе человека, попирает права разума и природы.Свобода одного ограждается только свободою другого; за этою границею онапереходит в произвол и насилие» [4, стр. 40]. С консервативныхпозиций критикуется оборотная сторона либерализма – атомизация общества. Вработе даётся также подробный анализ социалистической доктрины, котораяподвергается критике. Безусловно, указанный труд А.Д. Градовского помогаетуяснить представление российских либералов о собственной идеологии, и другихидейных течениях рассматриваемого времени.
В статье «Государство ипрогресс» А.Д. Градовский анализирует взгляды известного деятеля Великойфранцузской революции Филиппа Бюше. Подробно излагая работы Бюше, автор делитсяс читателем и своими мыслями. Вот они-то и представляют для нас научный интерес.В своей работе известный либеральный профессор предстаёт перед нами какконсерватор, защитник и поборник традиций. Он пишет о том, что «охранение своих исторически выработанныхидей, передача из рода в род великих национальных целей – вот истинноеназначение общества». Он считает правительство, а не общество двигателем прогресса.Все эти и другие мысли А.Д. Градовского, высказанные в указанной статье, оченьважны для понимания сущности консервативного либерализма.
«История местного управления вРоссии» – известная научная работа А.Д. Градовского, состоящая из трёхглав: «государство и провинция», «общественные классы в России XVI и XVII века», «административное деление и местное управление в России XVI и XVII века». Исходя из предмета и объекта данного исследования, для наспредставляет интерес только глава «Государство и провинция», в которой доказываетсянеобходимость местного самоуправления для лучшего управления государством вцелом. Работа помогает уяснить отношение А.Д. Градовского к институтуместно самоуправления в пореформенной России.
Из публицистических работ А.Д. Градовскоговыделим только две: «Надежды и разочарования» и «Реформы и народность».
В статье «Надежды иразочарования» А.Д. Градовский полемизирует с противниками продолжения иуглубления Великих реформ 60–70 годов XIXстолетия. Это статья важна для нас тем, что позволяет понять не толькоотношение либералов к последствиям Великих реформам, но и их аргументы, которыеони выдвигали в защиту своего требования продолжения реформ.
В статье «Реформы инародность» А.Д. Градовский утверждает, что правительству следует искатьопору в земствах, всемерно поощрять земство с целью противостоять революционерам-социалистам.А.Д. Градовский защищает в своей статье либералов от нападокконсервативных публицистов, которые обвинили первых в антинародности и в поддержкереволюционеров. Статья важна тем, что показывает отношение либералов кконсерваторам и революционерам.
Другими источниками по даннойтеме являются работы Б.Н. Чичерина.
В своей статье «Различные виды либерализма»Б.Н. Чичерин подчёркивает, что без свободы нельзя обойтись в«благоустроенном государстве» и что «человек – не средство для чужих целей, онсам абсолютная цель». Автор выделяет три разновидности либерализма: уличныйлиберализм, для представителей которого характерна нетерпимость к иному мнениюи популизм, оппозиционный либерализм, характеризующийся односторонностью оценок,и охранительный либерализм, сущность которого состоит в примирении началасвободы с началами власти. Симпатии либерального автора всецело на сторонеохранительного либерализма. Интересно отметить, что именно в этой своей статье Б.Н. Чичеринвыдвинул свой известный лозунг «либеральные меры – сильная власть», дав емуподробное обоснование. Данная работа Б.Н. Чичерина, безусловна, важна для пониманиясущности консервативного либерализма.
Другой важной для нас работой Б.Н. Чичеринаявляется статья «Конституционный вопрос в России», написанная послерусско-турецкой войны 1877–1878 года и последующего снижения налоговыхпоступлений. В своей работе он выступает против идей демократического цезаризма(«равенство бесправия – худший из всех возможных общественных порядков») иратует за начало введения конституционных форм правления («самодержавие,которое везде играет роль воспитателя юных народов, не соответствует уже эпохиих зрелости»). Работа важна для нас тем, что, во-первых, показывает эволюцию взглядовБ.Н. Чичерина по конституционному вопросу, во-вторых, показывает отношениеБ.Н. Чичерина к сословным привилегиям дворянства.
Безусловно, фундаментальнойработой является научный труд Б.Н. Чичерина «Собственность и государство».Здесь Чичерин опровергает те крайние точки зрения на роль государства в жизниобщества и отдельного человека, которые были особенно популярны в его эпоху. Всвоей работе, посвященной критике концепций социализма и марксизма, Чичерин обращается,прежде всего, к экономической стороне жизни общества и понятию «собственности».Наперекор всем требованиям, сводящимся к убеждению в необходимости радикальноговмешательства государства в структуру отношений собственности, либеральныйавтор отстаивает идею полной свободы экономических отношений, подлежащихограничению в самой минимальной степени (с современных позиций, можноконстатировать, что автор стоит на радикальных позициях экономическоголиберализма). Можно также сказать, что книга «Собственность и государство»стала первым капитальным опровержением философской и экономической теорийсоциализма и коммунизма в русской философской традиции.
Важным историческим источникомявляется совместно написанное К.Д. Кавелиным и Б.Н. Чичериным «Письмок издателю» (А.И. Герцену). В этом письме два известных российскихлиберала пытаются доказать А.И. Герцену, что в России нет почвы дляреволюции, как и необходимости в ней: «русские люди всё-таки бунтовать нестанут, потому что нет у нас бунтовщиков». В письме, написанном до отменыкрепостного права, предложена программа-минимум российского либерализма на тотмомент: «мы думаем о том, как бы освободить крестьян без потрясения всегообщественного организма, мы мечтаем о введении свободы совести в государстве,об отменении или, по крайней мере, об ослаблении цензуры». Большое внимание вписьме уделено критике социалистических идей, которых придерживался А.И. Герцен.Указанный источник позволяет прояснить отношение либералов ксоциал-демократическому лагерю.
Из творческого наследияК.Д. Кавелина наибольший интерес представляет работа «Дворянство иосвобождение крестьян», написанная уже после крестьянской реформы. К.Д. Кавелинотмечает, что крестьянской реформой остались недовольны и крестьяне, и дворяне,но считает, что это недовольство должно пройти. Осознавая критическое положениедворянства после отменены крепостного права, автор пытается дать свой ответ навопрос: что же станет теперь с дворянством? Прогноз либерального идеолога былследующим: дворянство трансформируется в класс земледельцев и постепенносравняется во всех гражданских правах с прочими сословиями. Признакомпринадлежности к высшему сословию станут не рождение и пожалование, а наличиекрупного землевладения, таким образом «высшее сословие будет продолжением изавершением низшего, а низшее – служить питомником, основанием и исходноюточкою для высшего». К.Д. Кавелин предупреждает дворян о недопустимостисословного эгоизма: «исключительность, привилегии, узкий, близорукий эгоизм –вот подводные камни, о которых разбились и разрушились высшие сословия вбольшей части государств». В своей работе К.Д. Кавелин пишет также онедопустимости принятия «дворянской конституции», в тоже же время, считая, чтонедворянская конституция просто невозможна из-за низкого уровня образованиябольшинства населения. Данный исторический источник позволяет выяснить позицию К.Д. Кавелинапо сословному и конституционному вопросу.
Исторические взгляды К.Д. Кавелинаможно проследить по трём его работам: «Взгляд на юридический быт древнейРоссии», «Краткий взгляд на русскую историю», «Мысли и заметки о русскойистории». Эти работы можно охарактеризовать сразу все вместе, так как,высказанные в них мысли идентичны. К.Д. Кавелин сравнивает историческиепути Европы и России, отмечает своеобразие российской истории, но делает заключениео принадлежности русского народа к европейской семье. Цель российской иевропейской истории общая – безусловное признание прав и достоинства человека. Вработах рассматриваются все исторические периоды, рисуется картина закрепощенияи раскрепощения сословий. Основное внимание в работах уделено фигуре Петра I, который выразил собою стремление прогрессивногоменьшинства, которое тяготилось бытом тогдашнего времени, и стоял в его главе.Но эпоха петровских реформ наступила, по Кавелину, не внезапно, она былаподготовлена всей предыдущей историей. Можно сказать, что Кавелин восхищаетсяПетром I и его вкладом в отечественную историю.
В советское время по вполнепонятным причинам либеральная мысль в Российской империи второй половины XIX столетия не исследовалась в полной мере, даже более того вдостаточной мере. Было написано огромное количество монографической литературы,посвященной социалистической мысли (так называемому революционно-демократическомулагерю), а монографии, касающиеся либеральной проблематике можно сосчитать попальцем двух рук. К сожалению, в постсоветском периоде количество выпущенныхмонографий не изменило ситуацию кардинальным образом.
Кобщетеоретическим работам, посвящённым российскому либерализму XIX столетия относится монография В.В. Ведерникова,В.А. Китаева, А.В. Луночкина «Конституционный вопрос в русской либеральнойпублицистике 60–80-х гг. XIX века». Вмонографии характеризуются взгляды крупнейших идеологов российского либерализма1860–1880-х годов по вопросам конституционных преобразований, прослеживаютсяизменения, которые произошли в понимании либералами проблемы ограничениясамодержавия в России. Авторы подчёркивают, что пока либералы видели в неограниченноймонархии надёжный инструмент разрешения социальных противоречий, но политикаограничения уже проведённых реформ, недоверие правительства к общественнойинициативе разрушали надежду на возможность либеральных преобразований вусловиях господства авторитарного режима. По мнению авторов, это не могло невести к изживанию в либеральной среде иллюзий относительно реформаторскихвозможностей бюрократического самодержавия и к преодолению скепсиса в отношенииидеи представительства.
Другойобщетеоретической работой является монография В.А. Китаева «От фронды кохранительству. Из истории русской либеральной мысли 50–60 годов XIX века», выпущенная издательством «Мысль» в1972 году. В этой монографии освещены следующие ключевые проблемы: «западники влиберальном движении середины 50-х годов XIX века», «государство и государственное устройство в системеисторико-политических взглядов западников», проблема сословно-классовыхотношений и крестьянский вопрос в воззрениях либералов, «западники иреволюционная демократия». Предпочтение отдается революционной демократии.
По новомуосвещается либерализм и его роль в политической жизни XIX века в работе А.В. Оболонского «Драма российскойполитической истории: система против личности». (Москва. Институт государства иправа РАН. 1994 г.) В этой работе подчёркивается персоноцентризмлиберальной идеологии, в отличие от системацентризма социалистической доктриныи российского консерватизма. Либеральный курс рассматривается как нереализованнаяальтернатива имперской и советской систем власти. По мнению автора,последовательное воплощение либеральной программы в действительность, должнобыло размыть самую основу существующего порядка, в корне изменить принципывзаимоотношений в российском обществе, поскольку менялись его главныекомпоненты: в общественной морали различные модификации традиционализмапостепенно должны были уступить этике индивидуализма, стал бы вырабатыватьсяновый тип политической культуры, в котором развивались бы иные, недеспотические, а либеральные стереотипы политического поведения, наконец,модернизировалась бы шкала социальных ценностей. Однако, режим не проявилдостаточной гибкости, а давление на него либеральных кругов общества оказалосьслишком слабым.
Общетеоретическиепроблемы затронуты и в монографии А.Н. Верещагина «Земский вопрос вРоссии: политико-правовые отношения» Работа выпущена издательством «Международныеотношения» в 2002 году. Автор подробно освещает взгляды либеральных теоретиковКавелина, Чичерина, Градовского по ряду ключевых тем: по вопросу о местномсамоуправлении, по конституционному вопросу, по вопросу о правах человека, повопросу сословных отношений. А.Н. Верещагин подчёркивает, что главнойточкой опоры для либерализма была сама верховная власть, к которой иапеллировали либеральные теоретики, по мысли которых единение власти и обществадолжно произойти в сфере местного самоуправления. Автор не только освещаетконцепции местного самоуправления, но и анализирует их, указывая сильные ислабые стороны.
Кобщетеоретическим работам можно также отнести монографию В.Д. Зорькина«Чичерин: из истории политической и правовой мысли» (Москва, «Юридическаялитература», 1984 год). Кратко характеризуя жизненный и творческий путь Б.Н. Чичерина(в первой главе) автор основное внимание уделяет разбору теоретических концепцийлиберально настроенного профессора. Рассматриваются две таких концепции: учениеБ.Н. Чичерина о праве и государстве (глава II). Отмечается, что Б.Н. Чичерин выступал с резкой критикойпозитивистской теории государства и права и строил свою политико-правовуюфилософию на основе неогегельянства. Указывается отличие подходов Гегеля иЧичерина, рассматриваются взгляды Б.Н. Чичерина по самым различнымвопросам теории государства и права (развитие государственности, историческиепути России и Запада, формы государственного устройства). В последней главе В.Д. Зорькин рассматриваетприменимость политических идеалов Б.Н. Чичерина к российскойдействительности.
Среди работ,рассматривающих либерализм не с общетеоретических позиций, а в контексте эпохи,«духа времени», в системе взаимодействия людей разных взглядов можно выделитьмонографию С.С. Секиринского и В.В. Шелохаева «Либерализм в России:очерки истории (середина XIX века – началоXX века)», увидевшую свет в 1995 году. Авторыстремились проследить эволюцию отношений либерализма с властью и обществом вдинамике поколений и судеб видных деятелей либерального склада, раскрытьхарактер взаимодействия разных слагаемых либеральной традиции на этапе еёстановления во второй половине XIX столетия ипоказать либерализм как относительно целостное явление оппозиционной культуры вначале XX столетия. В работе делается попыткараскрыть логику взаимодействия либеральной идеи с общественно-политическойреальностью имперской России. Монография представляет собой серию очерков поистории. Первый раздел, посвященный XIX веку,состоит из трёх глав: «Дворянская вольность и царская служба: наследие Петрапротив учений Монтескье и Констана», «Либеральная автократия: от идеи квоплощению», «Самодержавие и либералы после освобождения».
Примерно такой же подход,только в плохом исполнении, можно увидеть в монографии под общей редакцией Б.С. Итенберга«Революционеры и либералы». Работа выпущена издательством «Наука» к столетию содня рождения историка Б.П. Козьмина и выдержана в официальномидеологическом ракурсе советской эпохи. Это несколько бросается в глаза, таккак работа написана в 1990 году, то есть за год до крушения советской системы.Ветры перемен этой монографии не коснулись, и это хорошо видно по редакционнойстатье Б.И. Итенберга «Революционеры и либералы в пореформенной России»,где автор отказывает либерализму в праве на самостоятельное звучание,рассматривает его как жалкое подобие то революционеров – социалистов, токонсерваторов. Работа посвящена как революционерам, так и либералам и восновном затрагивает частные вопросы, например, статья Е.А. Дудзинскойпосвящена общественно-политической деятельности А.И. Кошелева впореформенное время, А.С. Нифонтова рассматривает письма русского посла Н.А. Орловав 1959–1865 годах, а В.Я. Гросул пишет о том, как газета «Общее дело»смотрит на события в юго-восточной Европе в 80-ые годы XIX века.
Безусловно,интересной работой является монография эмигрантского историка В.В. Леонтовича «История либерализма вРоссии (1762–1924)». В своей монографии автор делает акцент на анализе того,как либеральная идея выражалась, преломляясь в деятельности российскихимператоров. Таким образом, автор обращает наше внимание не столько на самусистему идей, а, сколько на то, как эти идеи выражаются в конкретной политике.Особенность позиции автора заключается в том, что он считает настоящимлиберализмом лишь либерализм консервативный. В.В. Леонтович полагает, чтолиберализм должен решительно предпочитать просвещенный абсолютизм революционнойдиктатуре.
Среди работ,посвященных персоналиям, хотелось бы выделить монографию «Российские либералы»под редакцией Б.С. Итеберга и В.В. Шельхаева, выпущенная в 2001 годуиздательством «Росспэн». В работе представлена галерея российских либералов XIX и начала XX века. В целом в указанном научном труде делается акцент не наидеологические воззрения того или иного либерального автора (хотя эти воззренияи освещаются), а на его биографию и деятельность. В работе освещена жизнь идеятельность таких либералов, как Александр Иванович Тургенев, КонстантинДмитриевич Кавелин, Борис Николаевич Чичерин, Александр Дмитриевич Градовский,Владимир Александрович Черкасский, Андрей Николаевич Бекетов, Николай АндреевичБелоголовый. В разделах, посвященных К.Д. Кавелину, Б.Н. Чичерину, А.Д. Градовскомуподробно изложены их идеологические воззрения, их оценки политической ситуациив Российской империи. В монографии освещены и либеральные деятели первойчетверти XX века.
В «Новомиздательстве» в 2004 году в рамках проекта «Либеральная миссия» вышла подобнаяпредыдущей монография «Российский либерализм: идеи и люди». Её составительизвестный политолог Алексей Кара-Мурза. В монографии освещены биографии ивзгляды М.М. Сперанского, А.И. Тургенева, Т.Н. Грановского, А.А. Краевского,И.С. Аксакова, А.И. Кошелева, К.Д. Кавелина, Б.Н. Чичерина,К.Н. Романова, А.В. Головнина, Д.Н. Замятнина, А.И. Васильчикова,А.В. Никитенко, Н.А. Белогового, В.А. Гольцева, М.И. Венюкова,М.М. Стасюлевича, В.О. Ключевского, а также либеральные деятелипервой четверти XX века. Как нетрудно увидеть, в списоклибералов включены славянофилы и представители либеральной бюрократии, включаякнязя Константина Николаевича Романова.
Такимобразом, исходя из анализа источников и литературы, мы можем выделить цель ипоставить задачи для данного исследования.
Цель даннойвыпускной квалификационной работы проследить эволюцию российской либеральноймысли во второй половине XIX века.Следовательно, её задачами являются:
1) выявить соотношение консерватизма исобственно либерализма в идеологическом феномене «консервативный либерализм»
2) выявитьместо и роль либерализма в общественно-политической борьбе второй половины XIX века
3) выявитьотличительные черты российского либерализма в указанном хронологическомпериоде.

/>1. Консервативный либерализм.Сравнительный анализ взглядов К.Д. Кавелина, Б.Н. Чичерина и А.Д. Градовского
Особенность российскоголиберализма во второй половине XIX столетиязаключается в его близости к российскому консерватизму. Российский либерализмне был классическим в западноевропейском понимании, а представлял собой синтеззападноевропейских идей с элементами консервативной идеологии тогдашней России.Поэтому многие исследовали, изучающие данную проблематику, предпочитаютупотреблять вместо выражения «либеральная мысль» другую дефиницию«либерально-консервативная мысль». Консервативный либерализм был своеобразнымидеологическим феноменом в российской истории и стал предтечей российскогоклассического либерализма первой половины XX столетия.
В советской историографиироссийских либералов зачастую называли западниками. Конечно, этот термин имеетправо на существование, но нельзя забывать, что термин «западники» не во всейполноте показывает убеждения и мировоззрение людей, к которым он применяется.Более того, он может ввести в заблуждение, так как можно подумать, чтороссийские либералы призывали к заимствованию всего западного без учётавнутренней специфики Российской империи. Однако, это просто не так. Либералы вовторой половине XIX столетия всегда очень пристальновглядывались в сущностные черты, как российской, так и европейской истории,хотя действительно считали, что пути России и Запада, в конце концов,пересекутся в одной точке. Вот почему в данной выпускной квалификационнойработе термин «западники» употребляется редко.
Либеральная мысль во второйполовине XIX столетия представлена в творчестве многихавторов (А.И. Тургенева, К.Д. Кавелина, Б.Н. Чичерина, А.Д. Градовского,В.А. Черкасского, А.Н. Бекетова, Н.А. Белоголового, В.А. Гольцева,М.И. Венюкова, М.М. Стасюлевича), однако в этом разделе она будетрассматриваться только исходя из работ трёх самых видных российских либералов: К.Д. Кавелина,Б.Н. Чичерина и А.Д. Градовского. Это объясняется тем, что именно этилюди имели обширные научные и публицистические труды, которые позволяютразвёрнуто рассмотреть либеральную доктрину, прояснить либеральный взгляд поцелому ряду теоретических и практических вопросов. Все трое имели высокиенаучные степени и звание профессора, отлично разбирались в вопросах истории итеории государства и права, поэтому их взгляды отличает системность илогичность, что, безусловно, облегчает решение тех задач, которые поставлены вданной выпускной квалификационной работе.
Между этими видными либераламисуществовали и теоретические разногласия, политические споры. Поэтому имеетсмысл изложить их взгляды по ключевым вопросам, показав при этом эволюцию этихвзглядов на протяжении второй половине XIX столетия.
/>/>1.1 Российские либералы обабсолютной форме правления
 
/>/>/>1.1.1 К.Д. Кавелин об абсолютной форме правления
Как ибольшинство либералов Кавелин не возражал в принципе против конституционноймонархии или республике как форм правления, но не считал их подходящими дляРоссии своего времени. Давайте разберёмся почему же Кавелин считал, что дляРоссии во второй половине XIX века большеподходит абсолютная монархия?
Представительноеправление получало смысл только в том случае, считал Кавелин, если егоустановлению предшествовала готовность общества к политической жизни. Иначе онопревращается «в театральные декорации, в намалеванные кулисы, ничего незначащие, ничего не стоящие». Конституционный порядок предполагал наличиеготовых элементов представительства в народе. Ничего подобного, по его мнению,в России не было [13, стр. 12]. Для того чтобы доказать своё утверждение отом, что страна не готова к конституции, ограничивающую волю монарха, Кавелинобращается к рассмотрению двух главных сословий в России – дворянству икрестьянству. Крестьянство, с точки зрения его готовности к конституционномуправлению, он характеризует самым нелицеприятным образом. «Что касается до масснарода, – писал Кавелин, – то, конечно, никто, зная их хоть сколько-нибудь, несочтет их за готовый, выработанный элемент представительного правления. Дайбог, чтоб эти безграмотные, большей частью бедные, не развитые массы, лишь совчерашнего дня вышедшие из рабства, сумели как следует пользоваться своимигражданскими правами и тою скудною долею самоуправления, которая импредоставлена законом» [6, стр. 155]. Оставалось дворянство. Но исключительнодворянское представительство было неприемлемо для Кавелина так же, как иучастие в нем крестьянства. Идея дворянской конституции казалась ему«немыслимой», противоречащей духу перемен в России.
Если бы такойпорядок и был установлен (что Кавелин считал маловероятным), он продержался бысовсем недолго, так как враждебное основной массе народа, дворянство не моглобы справиться с ролью политического сословия. «Дворянство материальнорасстроено, политически стоит изолированно или враждебно с прочими классами, непредставляет ничьих интересов, кроме своих собственных, не составляетстройного, органического сословия, не пользуется даже своими сословнымиправами…» [6, стр. 156]. «При таких условиях представительное правление унас невозможно; мысль о нём не более как праздная мечта, отголосок раздраженияи страсти, не взвешивающей настоящего, глубокого смысла слов» [6, стр. 156]. Единственнодоступным пока и наиболее соответствующим возможностям дворянства поприщем быломестное самоуправление.
Деятельноеучастие в земских учреждениях обещало, по мысли Кавелина, значительноеувеличение политического капитала дворянства, имело бы своим результатомосвобождение его от сословного эгоизма. Где, как ни в решении местных дел,могли прийти к единству сословно-классовые интересы, должно было сложитьсяверное представление о характере общественных нужд? Развитое местноесамоуправление представляло, таким образом, естественную и необходимую основуконституционализма. «Пока земские учреждения не сложатся, – писал Кавелин, – непринесут пользы стране, не выкажут понимания местных интересов и умения вестиих хорошо, до тех пор я не жду никакой хорошей перемены в центральномуправлении государством…» [19, стр. 126].
Итак, Кавелинпредпочитал неограниченную монархию конституционным переменам, не сулившим, какему казалось, ничего, кроме представительства с неизбежным перевесомдворянства. Такая конституция явно не соответствовала требованиям момента.Вместо того чтобы способствовать закреплению результатов крестьянской реформы истабилизации положения в стране, она, превратившись в орудие дворянскойреакции, могла привести только к новому взрыву народного недовольства [13, стр. 13].Таким образом, представительное правление не могло по мысли либерального авторапринести России в условиях проведения Александром II радикальных реформ ничего позитивного.
После успешногопроведения Великих реформ позиция Кавелина осталась неизменной. КонстантинДмитриевич считал, что в России нет ответственных политических сил, способныхвзять управление в свои руки. По его мысли им просто неоткуда было взяться. Онписал А.Л. Корсакову в 1865 г.: «Самостоятельной церкви нет; аристократии,городского сословия – и не бывало! Огромная, несметная масса мужиков, незнающих грамоте, не имеющих даже зачатков религиозного и нравственногонаставления, да 150 т. дворянских семейств-землевладельцев, из которых почтивсе взрослое мужское поколение находится в рядах бюрократии. Извольте тут найтиобразовательных элементов в борьбе сословий, в противодействии слоев обществавсепоглощающей силе централизованной бюрократии!» [19, стр. 127].
Однако с течением временивзгляды Кавелина трансформировались, так как менялась и сама внутриполитическаяобстановка. Появились люди, прежде всего с земств, к которым нужно было бы ужеприслушиваться. Нет, в 80-ые годы Кавелин был все равно против немедленноговведения конституционной монархии английского образца, но он уже выступал занеконституционное выборное представительство. Неконституционное выборноепредставительство предлагалось Кавелиным как естественное средство объединения«всех составных частей государственного организма», «периодического обновлениягосударственного механизма притоком свежих сил». В письме М.Т. Лорис-Меликовуот 19 февраля 1880 г. Кавелин говорил об исключительной способностипредставительства «укрепить власть, ослабленную теперь висящим на воздухесоставом высших и низших чиновников».
Внеопубликованном при его жизни «Разговоре» (1880 г.), Кавелин толковалпредставительство именно как особый орган, даже как систему органов: «Я начинаюс крестьянской общины, вполне автономной во всех делах, до ее одной касающихся;затем союзы общин уездные и губернские со своими выборными представительствами:а целое завершится общим земским собором под председательством самодержавного,наследственного царя». В программе же ближайших политических преобразований,адресованной Кавелиным Александру III, представительству нашлось место только всоставе Государственного совета [13, стр. 28].
Самоепоразительное в воззрениях либеральных консерваторов заключалось в том, что онисчитали гражданские свободы и самодержавие совместимыми. Не исключение здесь иКавелин. В сентябре 1848 года он писал Т.Н. Грановскому: «Я верю всовершенную необходимость абсолютизма для теперешней России; но он должен бытьпрогрессивный и просвещенный. Такой, каков у настолько убивает зародышисамостоятельной, национальной жизни». А в том, что культура, просвещение,национальная жизнь и литература должны быть самостоятельны и что это совместимос абсолютизмом, Кавелин был уверен вполне. Поэтому он так резко выразился поповоду смерти императора Николая спустя семь лет, в марте 1855 года: «Калмыцкийполубог, прошедший ураганом, и бичом, и катком, и терпугом по русскомугосударству, в течение тридцати лет вырезавший лица у мысли, погубивший тысячихарактеров и умов, истративший беспутно на побрякушки самовластия и тщеславиябольше денег, чем все предыдущие царствования, начиная с Петра I, это исчадие мундирного просвещения и гнуснейшей сторонырусской натуры околел наконец, и это сущая правда! До сих пор как-то неверится! Думаешь, неужели это не сон, а быль?.. Экое страшилище прошло поголовам, отравило нашу жизнь и благословило нас умереть, не сделавши ничегопутного! Говори после этого, что случайности нет в истории и что всесовершается разумно, как математическая задача. Кто возвратит нам назадтридцать лет и призовет опять наше поколение к плодотворной и вдохновеннойдеятельности!» [25, стр. 90]. Таким образом, в либеральном консерватизмеКавелина мы не найдём резкой критике самодержавия как строя, мы лишь можемнайти лишь резкую критику отдельных императоров.
/>/>/>1.1.2 Б.Н. Чичерин об абсолютной форме правления
В принципе Б.Н. Чичерин был сторонником конституционной монархии ирассчитывал на будущее самоограничение царской власти. В книге «О народном представительстве»Чичерин, ничуть не пытаясь обойти острые углы, открыто признавал, что «покавласть независима от граждан, [личные] права их не обеспечены от ее произвола»,а потому «политическая свобода является последствием личной, как высшее обеспечениепоследней». Однако он был убежден, что русское общество к политической свободееще не готово, что пока «у нас общественная сфера хуже официальной», а если и «делаетсячто-нибудь порядочное, так это единственно благодаря правительству», безкоторого вопрос об освобождении крестьян «покоился бы еще 50 лет и никто недумал бы его трогать» [14, стр. 48].
«Основнаямысль моего сочинения, – вспоминал Чичерин о своей работе «О народномпредставительстве», – заключалась в том, что теоретически конституционнаямонархия – лучший из всех образов правления, что к представительному порядкустремится всякий образованный народ, но что он требует условий, которые невезде налицо. Исследование этих условий составляло, по моему мнению, пробел всамой европейской литературе, посвященной этому предмету, и я хотел еговосполнить, имея главным образом в виду состояние русского общества, но, неделая прямых приложений, а, обсуждая вопросы с общей точки зрения ипредоставляя читателю самому выводить заключения. Между тем, многие принялименя, вообще, за противника представительных учреждений». Существо своих мыслейЧичерин выразил так: «Не скрою, что я люблю свободные учреждения; но я несчитаю их приложимыми всегда и везде, и предпочитаю честное самодержавиенесостоятельному представительству». Более того, «преждевременное вручениеполитического права одному поколению определяет судьбу последующих и можетнавлечь на них несчетные бедствия».
Сами же конституционныеучреждения не в состоянии создать для себя общественную опору. «Как выражениеобщественных сил и высшее их средоточие, народное представительство тогдатолько прочно, когда оно является венцом окрепшего общественного здания, а неоснованием нового» [24, стр. 97].
Естественным и надежнымоснованием конституционной монархии могли стать только «средние классы». Какоесодержание несла в себе эта социальная категория? «К ним, – писал Чичерин, –принадлежит всякий, кто успел приобрести какое-нибудь образование и достаток;они не только совершенно открыты для массы, но переплетаются с нею и корнем иветвями. По существу своему средние классы стремятся не столько к власти,сколько к свободе, необходимой для развития труда и промышленности. (…) Они…служат связующим звеном между крайностями богатства и бедности. Все это делаетих самым существенным элементом народного представительства» [19, стр. 132].
Чичерин как политическиймыслитель, наверное, больше, чем кто-либо еще в тогдашней России, умелразличать идеал и действительность, желаемое и осуществимоепритех или иных обстоятельствах. Рисуя отдаленный идеал конституционной монархии,он находил в преобразованиях Александра II политический оптимум для России на достаточно долгий срок.«Русскому человеку, – полагал Борис Николаевич, – невозможно становиться наточку зрения западных либералов, которые дают свободе абсолютное значение ивыставляют ее непременным условием всякого гражданского развития. Признать это,значило бы, – по мнению Чичерина, – отречься от всего своего прошедшего,отвергнуть очевидный и всеобъемлющий факт нашей истории, который доказываетяснее дня, что самодержавие может вести народ громадными шагами по путигражданственности и просвещения» [24, стр. 97].
Ещё разнеобходимо отметить, что для России своего времени, для текущего политическогомомента, самодержавие лучший строй, по Чичерину. Понятие конституции применительно к России служило для негосинонимом социальной катастрофы. В письмах к своему брату, В.Н. Чичерину,относящихся к 1863 г., он характеризовал конституционный порядок не иначекак «несчастие», «величайший вред», «величайшее безумие», способное«переворотить» Россию «вверх дном».
Оказывавшеесяневозможным ввиду господства «сословного раздражения» и свойственной«переходному состоянию» расшатанности учреждений, представительство в России неимело под собой никаких исторических оснований. Одностороннее развитиеправительственной деятельности лишало русский народ духа инициативы, сделалоего неспособным к политической свободе. «Он естественно стремится кабсолютизму», – заявлял Чичерин.
Сохранениясамодержавия требовал не только исторически сложившийся тип отношения обществак государству. Географические условия России, особенности русскогонационального характера более всего соответствовали абсолютистскому режиму.
Обширные страны спреобладанием земледелия, а таковой и была Россия, медленнее других двигались ксвободе и нуждались в «более сосредоточенной власти». Русский народ к тому жене обладал качествами, необходимыми для успеха представительных учреждений, для«разумного и умеренного употребления свободы». «Те великие достоинства русскогонарода, – писал Чичерин, – которые сделали Россию одною из первенствующихевропейских держав, несокрушимое терпение, безропотное перенесение всевозможныхлишений и тяжестей, готовность всем жертвовать для царя и отечества – прямопротивоположны духу личной свободы. (…) Для самоуправления они менее всегопригодны». Общество, в течении веков терпевшее безграничную власть над собою,не в состоянии было совершить скачок к политической свободе. Делая такуюпопытку, оно рисковало, по словам Чичерина, «произвести всеобщее потрясение инадолго устранить возможность прочного порядка». Неумение держаться в известныхпределах, отличавшее русскую натуру, сыграло бы в этом случае роковую роль [19,стр. 131–132].
Однако при этом Чичерин вовсене считал, что каждому народу, в зависимости от его характера и духа, присуща своеобразнаянеизменная форма государства. «Политические учреждения, – возражает он деМестру и всем находящимся в состоянии политической ностальгии, – отнюдь неимеют свойств вечности; они, по существу своему, подвержены нападкам иколебаниям; во всяком прогрессивном обществе они являются как результат борьбыразнообразных и противоположных друг другу мнений и интересов» [16, стр. 56].
Зададимся вопросом, как же могодин и то же человек одновременно петь дифирамбы и конституции, и абсолютизму?Скорее всего, прав Верещагин, который отмечает, что при самодержавии слишкомнастойчиво проводить идею неизбежности его ограничения было трудно и весьманебезопасно. Поэтому из двух сторон политической теории Чичерина, из которых однадоказывала способность самодержавия «вести народ огромными шагами по пути гражданственностии просвещения», а другая исподволь внушала желательность его ограничения вбудущем, первая вышла гораздо более яркой и выпуклой [14, стр. 48].
Однако не будем забывать, чтоЧичерин не лукавил, когда говорил о необходимости сохранять самодержавие.Просто самодержавие было для Чичерина не целью в себе, а лишь орудием либеральных реформ. Кроме того, как иКавелин, он полагал, что при исключительном преобладании дворянства взаконодательстве государственные интересы будут принесены в жертву сословныминтересам [17, стр. 682].
Чичерин неисключал и возможности того, что дворянство, как он говорил, «встретит отпор»со стороны крестьянских представителей в законодательном собрании и, такимобразом, снова обострится вражда сословий. «Сословные вопросы, – писал он, –особенно при разгаре страстей, должны разрешиться не самими сословиями, авысшею властью, которая одна в состоянии сохранить должное беспристрастие. Поэтим причинам мы полагаем, что, при настоящем положения дел, совещательноесобрание из представителей от сословий представляет слишком большие затруднениядля государства» [19, стр. 130–131].
Переоценкатворческих возможностей самодержавия, его способности совладать с бюрократией иопереться на общество в стране, где бюрократия была не столько инструментом вруках правительства, сколько могущественной традиционной прослойкой, плотноокружившей собою власть, – ахиллесова пята чичеринской концепции 1860-х годов.Со временем это понял и сам Чичерин; в своем письме от 31 августа 1900 г.к Д.А. Милютину он признавал: «Когда в шестидесятых годах возникконституционный вопрос, я был против, потому что считал опасным менять зараз иполитический, и общественный строй. Но я всегда думал, что конституционноеправление должно составлять естественное и необходимое завершениепреобразований Александра II. Иначе будетнеисцелимое противоречие между новым, основанным на свободе зданием иунаследованною от крепостного права вершиной. Это противоречие оказалось раньшеи ярче, нежели даже можно было ожидать. Износившееся самодержавие обратилось вигрушку в руках шайки людей, преследующих исключительно свои личные интересы».
Надо сказать,что эта переоценка была слабым местом не только Чичерина, но и другихзападников [14, стр. 49]. И всё же нельзя не заметить, что Чичеринавсегда отличала реалистичность и чёткость, ясность теоретических представлений.Так, в отличие от Кавелина и Градавского, он верно понимал принципиальнуюнесовместимость самодержавия и либеральных свобод. Б.Н. Чичерин указывает:«государство не есть чисто нравственный союз, как церковь; это союз по существусвоему юридический, а потому все установляющиеся в нем отношения тогда толькополучают силу и прочность, когда они облекаются в юридические формы. Нетсомнения, что и в государстве нравственный элемент всегда сохраняетсущественное свое значение; кто пренебрегает им, тот рискует возбудить всеобщеенеудовольствие. Но постоянным деятелем в государственной жизни этот элементстановится только тогда, когда он соединяется с элементом юридическим.Общество, которое ограничивается одним нравственным влиянием, отказывается отучастия в решении государственных вопросов.
Против этогонельзя ссылаться на то, что власть, посягающая на основы народной жизни,непременно встретит сопротивление. Конечно, если бы какое-либо правительствовздумало уничтожить народную религию или повально рубить головы по своейприхоти, то граждане, доведенные до отчаяния, пожалуй, схватились бы даже заоружие, чтобы положить конец невыносимому порядку вещей. Но из того, чтобезумствующая власть может довести подданных до отчаяния, нельзя сделатьникакого вывода относительно правильного государственного порядка и ежедневногодействия государственных учреждений. В минуты опасности народ готов поднятьсякак один человек, но в обыкновенном течении жизни, если общество не имеет своихпостоянных и законных органов, оно остается бессильным» [12, стр. 703–704].«И теория, и опыт равно говорят, что если для известного общества требуетсясамодержавная власть, то нечего толковать о широком развитии свободы.Самодержавная власть, которая дала бы значительный простор свободе, не вводя еев организованные учреждения, тем самым вызвала бы в обществе полнейший хаос,подорвала бы собственные свои основы и, в конце концов, для того чтобы датьправильный исход возбужденному ею волнению, принуждена была бы даровать народуполитические права» [12, стр. 705–706].
Такимобразом, подведём итог: конституционалист Чичерин считал, что к отменесамодержавия Россия была не готова не по каким параметрам, и потому он считалпризывы к введению конституции недопустимыми. Он до конца надеялся, чтосамодержавие будет двигаться по либеральному пути реформ, объективно готовяпочву для собственной трансформации. Однако к началу XX века Чичерину стало ясно, что верховная власть не выполнилалиберальную программу в необходимом объёме.
/>/>/>1.1.3 А.Д. Градовский об абсолютной форме правления
Позиция А.Д. Градовскогопо крайней мере изначально отличалась от позиции Б.Н. Чичерина. В своейрецензии на книгу Чичерина «О народном представительстве» Градовский критикуетЧичерина за то, что тот видит в представительстве некое право граждан, отличноеот прав государства, и тем самым «не идет дальше Гегеля». По мнениюГрадовского, вопрос об исконных правах граждан «есть печальный продуктреволюционно-метафизической школы» и со времен французской революциииспользовался для разрушения существующего порядка. На самом же деле правопредставительства «принадлежит не к числу прирожденных прав гражданских, а кчислу прав приобретаемых или даруемых верховною властию ввиду чистогосударственных потребностей». Итак, Градовский разделяет важнейшийпозитивистский постулат: права исходят от государственной власти и даются еюради достижения определенных целей.
Другой упрекГрадовского Чичерину состоит в том, что для него народное представительствоявляется единственно возможной формой участия в политической жизни страны. Притакой постановке вопроса «форма является чем-то главным, высоким, единственным,к чему народ должен готовиться целые века». Сам же Градовский считает, что не вформе дело. Представительное правление есть участие общества вправительственной деятельности, а те или иные классы общества получают этоправо тогда, когда они становятся «действительными по отношению к правительствусилами». Чтобы они не превратились «во вредную и оппозиционную силу»,вызывающую общественные потрясения, нужно «ввести их в правительственные сферы,где они сделаются живою связью между верховной властью и народом, обильнымисточником правительственных сил». Слово «сила» отнюдь не случайно так частовстречается у Градовского: очевидно, что для него, как вообще для позитивистов,в особенности немецких (Р. Иеринг и др.), сила рождает право, а право безсилы – ничто.
Поэтому, согласно Градовскому,корень вопроса лежит именно в том, чтобы «ни один элемент общества… неоставался вне правительственной организации и участия в политической жизни страны».«С точки зрения истинной социологии» форма этого участия может быть самаяразная: политически зрелое общество «сумеет само выработать пригодную для себяформу». Но в любом случае в вопросе о представительстве речь идет «не осокращении сферы правительственной и расширении области частной деятельности, ао новой организации правительственной сферы, чрез введение в нее общественныхэлементов, которым через это придается правительственный характер».
К этойаргументации стоит присмотреться внимательнее. Социологический подход кправовым институтам, дающий их содержанию первенство перед формой, позволялГрадовскому настаивать на допущении общества к некоторому участию вгосударственной жизни, прежде чем станет возможным введение полноценногонародного представительства. Рассматривая государство как разумную силу,примиряющую «разнообразие общественных стремлений», говоря о единстве интересовгосударства и общества, Градовский расчищал путь для идеи о совместимостисамодержавия с либеральными принципами (свободой печати, местнымсамоуправлением и т.д.), доказательством которой он впоследствии прославился.Вместе с тем в его статье угадывается желание дать понять власти, что введениенародного представительства в будущем неизбежно и стремлением к нему общества опаснопренебрегать [14, стр. 76–77].
И всё жеоценка института неограниченной монархии в России была у А.Д. Градовскогоявно некритичной. На основании движения законодательства он доказывал эволюциюсамодержавия в XVII-ХVIII вв. от «произвольного» к режиму, основанному на соблюдениисуществующих законов. Русский царь, считал публицист, отличается от восточногодеспота тем, что не может нарушить существующее законодательство. Такую формугосударственного устройства, соединяющую самодержавие с формально осуществляющимсяпринципом законности, Градовский называл «правомерным государством».Нереалистичность подобного подхода очевидна. Но следует заметить и другое.Закон, по мнению Градовского, должен определять не только обязанности подданныхперед властью, но и обязанности самой власти перед подданными.
Вопрос огосударственном строе Градовский вообще считал не самым существенным. Гораздоважнее спора о формах правления ему представлялась проблема «способовуправления», т.е. возможности практического осуществления гражданами своих прави участия в делах государства. И возможностей для этого в условиях самодержавияон видел не меньше, чем в западных конституционных государствах. По его мнению,«право петиций, сходок, адресов, свобода печати» являлись куда более надежнымисредствами довести до власти народное мнение, нежели «пресловутые палаты».Свобода «сходок и адресов», считал публицист, не посягала на основысамодержавия и была вполне достижима в России. Первостепенное же значение онпридавал свободе печати, явно преувеличивая влияние прессы в пореформеннойРоссии. Неподцензурная печать казалась Градовскому даже своеобразнойальтернативой представительным учреждениям, поскольку именно на ее страницахобщество могло «защищать свое убеждение, обсуждать… действия правительственныхлиц, рекомендовать то или другое направление». Такой порядок допускалвозможность легальной оппозиции, «того, что в Англии известно под именем«оппозиции ее величества»
Помимосвободы печати другими важнейшими формами привлечения общества кгосударственным делам публицист считал суд присяжных и местное самоуправление.Нетрудно увидеть в этой программе сходство со взглядами К.Д. Кавелина. Этоне было случайным – историческая концепция Градовского во многом повторялапостроения Кавелина. Подобно Кавелину, Градовский видел в земстве хорошую школугражданского воспитания, способную сплотить все сословия в единую «разумную инравственную силу». Независимость земских органов от администрации, заложеннаяв принципах земской реформы 1864 г., казалось, давала для этого всеоснования. Новые судебные установления, помимо участия представителей обществав процедуре судопроизводства, помогали бороться с незаконными действиямиадминистрации и в известной степени контролировать ее деятельность. Пытаясь создатьнекую систему защиты простых граждан от произвола власти, Градовский с особойтщательностью разрабатывал вопросы о праве жалоб на действия администрации, обусловиях законности распоряжений начальников и. т. п. [13, стр. 19–20].
В конце 70-хгодов произошла определённая трансформация взглядов А.Д. Градовского. Вэто время уже не был принципиальным противником конституции и парламентаризма.В декабре 1878 г. он в качестве эксперта по правовым вопросам участвовал вработе Особого совещания по выработке проекта болгарской конституции, гдеактивно добивался возможно большей её демократичности [13, стр. 25]. В журналахсовещания зафиксированы ежедневные многочисленные замечания Градовского счастыми пометками «принято». 16 декабря Александр Дмитриевич подает записку сизложением своего – мотивированного понимания принципов устройства Болгарскогокняжества, подвергнув Органический устав серьезной критике.
Градовскийотстаивал законодательный характер Народного собрания Болгарии, которое попервоначальному проекту мыслилось законосовещательным. «Но тогда, – доказываллиберальный эксперт, – деятельность Собрания низведется к простому голосованиюпо вопросам да или нет», прения станут «бесцветными беседами», «что произведетили полное охлаждение к законодательным вопросам или раздражение в массепредставителей». В Петербургском проекте, – в отличие от первоначального,Народное собрание получило законодательные фукнции.
Градовскийвыступил и против многостепенных выборов в Народное собрание, предусмотренныхОрганическим уставом: в Петербургском проекте выборы вводились прямые.Протестовал либеральный правовед и против участия в Народном собраниипредставителей администрации. Он настаивал, чтобы первый князь (княжествомыслилось наследственным) избирался возможно большим числом народныхпредставителей. В Уставе же количество приглашаемых в Народное собрание иназначенных русским эмиссаром значительно превышало число избранников народа.Хотя из лиц, входивших в Собрание по занимаемой должности, удалось исключитьгубернаторов и вице-губернаторов, этот пункт оказался наименеескорректированным. Между тем Градовский доказывал важность вопроса об избраниикнязя: народная поддержка должна была обеспечить стабильность политическойжизни княжества, исключить внутренние распри. Прогнозы Градовского оправдались:Александр Баттснбсргский – первый князь Болгарии – у власти не удержался.
Выявляяважную роль либерального юриста в создании петербургского проекта конституцииБолгарии, принятой в Тырнове, стоит отметить, что роль эта во многом былаобусловлена расстановкой сил в верхах [24, стр. 130–131]. В марте1881 г. он подал записку правительству с изложением первоочередных мер,необходимых для успокоения страны после убийства Александра II. В ней предлагалось создание однородногоправительства во главе с первым министром и образование при Государственномсовете постоянной совещательной комиссии из лиц, избираемых губернскимиземскими собраниями. Последняя мера очень напоминает лорис-меликовский плансозыва «временных подготовительных комиссий», но идет дальше – комиссия уГрадовского постоянная, и элемент выборности становится главным принципом. Самопо себе предложение Градовского выглядит весьма умеренным, но в перспективерегулярное участие в работе высшего законосовещательного органа выборных с местмогло стать прецедентом для создания настоящего парламента [13, стр. 26].
Градовскийникогда открыто не позиционировал себя как конституционалиста, в отличие отКавелина и Чичерина, однако многие его современники считали его этим самым конституционалистом,только тайным, замаскированным, прячущимся. Так один из слушателей его лекций Сементковскийвидит причину тому в «антиправительственных аллегориях, которыми он зачастуюугощал нас на лекциях», и этот факт подтверждают другие слушатели Градовского.Таково было мнение не только студенческой среды – недаром печать приписывалаГрадовскому авторство проекта болгарской конституции, а затем и «конституцииЛорис-Меликова». Намеки конституционного свойства, хотя и очень осторожные,содержатся и в научных произведениях Градовского [14, стр. 87]. Вовсяком случае, не видя возможности изменить сам источник власти –неограниченную волю монарха, – Градовский (а вслед за ним и лучший ученик его,Коркунов) старался связать ее посредством юридических процедур и обрядов(судебной проверкой указов, нормой о непротиворечии их законам и. т. п.),а также приведением в систему наличного законодательства, с которым хотелиприучить считаться самого его автора, – самодержавную власть. Видимо, по ихзамыслу, это было бы ограничением абсолютизма исподволь и укрощением егодеспотической сущности [14, стр. 87].
/>/>1.2 Б.Н. Чичерин огражданском обществе и о его взаимосвязи с государством
Идея «гражданскогообщества» в настоящий момент является неотъемлемой частью либерального мировоззрения.Взаимоотношения между государством и гражданским обществом – ключевая проблемаво многих государствах мира. Остро эта проблема стояла и в Российской империи. Концепция«гражданского общества» в наибольшей степени была разработана в научных трудах Б.Н. Чичерина.Как же смотрел либеральный правовед на общество и государство?
Государство Б.Н. Чичеринопределяет как союз народа, связанного законом в одно юридическое целое,управляемое верховной властью для общего блага. В него входят, «с однойстороны, соединяющиеся лица, а с другой – система учреждений, которые служатему органами». Общество же не составляет одного юридического лица, ибо необладает необходимым для этого единством и постоянством воли; оно представляетсобой совокупность частных отношений между входящими в его состав лицами, иэтим отличается от государства. Поэтому не правы социологи-позитивисты,считающие общество единым целым или организмом (Г. Спенсер, Р. Иеринги др.). «Государство, как единое целое, есть реальное явление; общество, какединое целое, есть фикция» [14, стр. 137]. Как и Гегель, Чичерин исходитиз идеи развития Абсолютного духа, высшей ступенью которого признавалосьчеловеческое общество. Последнее, в свою очередь, дифференцируется на союзы,именно: семейство, церковь, гражданское общество и государство. За исключениемгосударства в каждом из этих союзов воплощается субъективная стороначеловеческой личности, ее свободный выбор. И только государство преследуетобщую цель, общее благо, поэтому оно и представляет собой высшую форму союза,объединяющего все остальные. Границей правомочий государства служит право какобъективный способ осуществления власти и утверждения справедливости. Вместе стем право ограничивает сферу деятельности государства, выступая темрегулирующим фактором, при помощи которого охраняется свобода лица [15, стр. 147–148].Отсюда и деление права на частное и публичное. Первым определяется областьчастных или гражданских отношений между людьми, вторым – строение идеятельность союзов, образующих единое целое, т.е. государств. В областипубличного права господствуют принципы власти и иерархии, а в частном праве –принципы закона и свободы [14, стр. 137]. Именно здесь лежат истокигражданского общества. Чичерин считает «установление понятия о гражданскомобществе… одною из самых плодотворных мыслей Гегеля».
Русскиймыслитель всесторонне анализирует сущность гражданского общества. Прежде всего,это совокупность частных отношений между лицами, управляемыми гражданским, иличастным, правом. С этой точки зрения, в гражданское общество входит семейство,но оно не поглощается им, хотя и состоит у него в подчинении. Гражданскоеобщество находится в государстве, но не как часть его, а как совершенносамостоятельная область явлений. Оно также не растворяется в государстве, как исемейство. «Для человеческой личности, для ее свободы и прав, – отмечаетЧичерин, – это признание самостоятельности гражданского общества имеет в высшейстепени важное значение, ибо этим оно ограждается от поглощения целым». Такимобразом, сущность гражданского общества обусловливается главенствоминдивидуализма, свободой личности, тогда как государства – централизмом,выдвижением на первый план монархического начала. Вот почему, согласноЧичерину, без широкой свободы гражданской не может быть и свободы политической.
Другаяотличительная особенность гражданского общества – примат нравственных отношенийнад экономическими. Речь не идет об их полном противопоставлении. Чичеринпризнает, что «между экономическими отношениями и нравственными требованиямиесть та общая черта, что те и другие суть явления свободы, вследствие чего этидве области остаются самостоятельными, а соглашение их представляется свободнойволе лиц». Однако экономические отношения преследуют цель накопления капитала,чреватого развитием неравенства, а, следовательно, приводящего к разделениюгражданского общества на сословия или классы. Тем самым открывается новоепоприще для вмешательства государства, расширения правомочий власти.Экономические явления оказываются двойственными по своей природе, равно входя ив структуру гражданского общества, и государства. Оттого при однихобстоятельствах они усиливают централизм, при других – индивидуализм. Непониманиеэтого может легко привести к тому, что интересы власти возобладают надинтересами личности [15, стр. 148–149].
Такимобразом, подводя итог вышесказанному, можно отметить, что Чичерин понималгражданское общество в русле классической либеральной доктрины как системучастных отношений между лицами, регулируемых частным правом. «Но, устанавливаягражданский закон, государство даёт только общую форму, в которую могутвмещаться права и обязанности лиц. Самое же приобретение прав, равно как и ихпрекращение, совершается свободною деятельностью лиц» [12, стр. 603].Основное начало гражданского общества – свобода личности с её правами иинтересами.
Осознаниегосударством и обществом своих границ, умение и того и другого действовать всвоей собственной сфере, не нарушая законных пределов, – признак зрелостиобщественного развития [19, стр. 101].
/>/> 
1.3 Российскиелибералы о правах человека
/>/>1.3.1 К.Д. Кавелино личности и её правах
Проблемасоотношения личности и государства становилась одной из центральных проблемрусской духовной жизни, крайне важной для самоопределения образованных людей в XIX столетии и направленности внутреннейполитики России. Как раз этой проблеме во многом посвящено творчествоКонстантина Дмитриевича Кавелина. Точкой отсчета мирового прогресса он считалвозникновение личности. Здесь сразу надо заметить, что под личностью Кавелинпонимал не просто человека, включенного в социальные отношения и имеющегосоциальный опыт (это современное понимание личности), а человека, обладающегояркой индивидуальностью, активного субъекта общественных отношений,ориентирующегося на собственное видение мира. Кавелин хотел доказать, чтопоявление в России личностного самосознания – закономерное явление русскойистории. Необходимо было дать историческое обоснование этому феномену.
Строгоговоря, Кавелин распространил на Россию тезис западников о том, что историядвижется лишь там, где есть развитая личность, что только при этом условиистрана становится цивилизованным государством, в котором развиваютсяпромышленность, система образования, распространяется просвещение. Для народов,утверждал он, призванных ко всемирно-исторической деятельности, существованиебез начала личности невозможно. Личность есть необходимое условие духовного развитиянарода. В 1863 году, на чтениях в «профессорском клубе» в Бонне об освобождениикрестьян, он в своем «Кратком взгляде на русскую историю» четко сформулировал:«Если мы европейский народ и способны к развитию, то и у нас должно было обнаружитьсястремление индивидуальности высвободиться из-под давящего ее гнета;индивидуальность есть почва всякой свободы и всякого развития, без нее немыслимчеловеческий быт»
«Наше больноеместо, – писал позднее Кавелин в статье «Наш умственный строй», – пассивность,стертость нравственности личности. Поэтому нам предстоит выработать теориюличного, индивидуального, личной самодеятельности и воли». Однако, будучиубежденным западником, Кавелин резко возражал против бездумного заимствованиязападных идей и теорий без учета российского «коэффициента преломления».Личность, по его мнению, есть продукт воспитания, а не подражания: «Нам неследует, как делали до сих пор, брать из Европы готовые результаты ее мышления,а надо создать у себя такое же отношение к знанию, к науке, какое существуеттам. В Европе наука служила и служит подготовкой и спутницей творческойдеятельности человека в окружающей среде и над самим собой. Ту же роль должнымысль, наука играть и у нас… Такой путь будет европейским, и только когда мы нанего ступим, зародится и у нас европейская наука…»
Первойсвободной личностью в истории России Кавелин считал императора Петра: «В ПетреВеликом личность па русском почве вступила в свои безусловные права, отрешиласьот непосредственных, природных, исключительно национальных определений,победила их и подчинила их себе. Вся частная жизнь Петра, вся егогосударственная деятельность есть первая фаза осуществления начал личности врусской истории». Именно пробуждающимся в России личностным началом объяснялКавелин просветительский западнический радикализм Петра: «В обществе,построенном на крепостном начале, личность могла заявить себя не иначе как сбольшою ненавистью к порядку дел, который её давил, со всею необузданностью игневом угнетенной силы, рвущейся на простор, с пристрастием к цивилизованнойЕвропе, где личность служит основанием общественного быта и права, свобода еёпризнана и освящена».
Найдя «первуюсвободную личность» в России в образе самодержца-просветителя, Кавелинпоследовательно связывал развитие личностного начала в России с европеизациейрусской государственности, именно от государства ожидая распространения вобществе личностных свобод. Кавелин полагал, что царская власть всегда была вРоссии «деятельным органом развития и прогресса в европейском смысле» [25,стр. 88–89].
Постулируя всвоих преобразовательных проектах второй половины 1860 – начала 1870-х гг. неограниченныйхарактер полномочий монарха, Кавелин все внимание сосредотачивал на обеспеченииличных прав его подданных. «Не только для дворянства, но и для целого народасовершенно необходимы личная и имущественная неприкосновенность, ограждённая отпроизвола и насилия независимым, гласным судом, уголовным и гражданским;необходим правильный государственный бюджет, публикуемый во всеобщее известие,и вообще правильное финансовое устройство; необходимы хорошее управление иполиция, действующие по законам, а не по произволу, и ответственные передправильным, обыкновенным судом; необходимы умные, толковитые и приспособленныек потребностям страны уголовные и гражданские законы, расширение гласности,развитие народного просвещения в обширных размерах и.т. п.» [6, стр. 152].
В то жевремя, извлекая уроки из прошлого опыта и откликаясь на запросы своего времени,Кавелин все более приходил к выводу о необходимости укрепления личности«изнутри» как путем научной разработки вопросов психологии и этики, так ипосредством «выработки чувств и воли каждого человека в постоянном, неуклонном,внутреннем стремлении к правде, добру и истине».
Главнаязабота Кавелина о развитии в России личностного начала, приобретала отнынеотчетливо выраженный двуединый характер: «необходимо предстоящее обновлениеподнятием нравственности, опирающейся на социологию, и развитием правовогопорядка» [24, стр. 77].

/>/>1.3.2 Категория«прав человека» в философии права Б.Н. Чичерина
Понять отношениек личности и правам человека Б.Н. Чичерина невозможно без понимания егофилософии права. Чичерин был сторонником концепции естественного права,естественных прав человека, а, значит и либеральных свобод. Чтобы чёткопредставить связь между принципами свободы личности и естественным правом,вспомним суть обозначенной правовой теории. В соответствии с этой теориейразличаются два понятия: естественное права (или просто право) и законы(положительное или позитивное право). Законы произвольно устанавливаютсягосударством, право же вытекает или из божественных установлений или же изприроды человека, которая понимается абстрактно. Исходя из этой природы илиесли угодно сущностных чёрт психики человека выводятся определённые ценностныекритерии (справедливость, свобода и.т.д.), на основе которых делается вывод,что любой человек имеет право на жизнь, на собственность, на свободу веры,свободу слова, и.т.д. В итоге мы получаем права личности, которые присущичеловеку от рождения (в силу человеческой природы) и которые неотчуждаемы. Самособой государство не имеет право своими законами попирать эти права, которыесуществуют сами по себе, а не устанавливаются. Не понимая этой концепции нельзяпонять Чичерина и его отношение к личности и правам человека. Взгляды Чичеринапо рассматриваемому вопросу, как уже было сказано, вытекают из его философииправа, поэтому рассмотрим его правовую концепцию более подробно.
Чичерин взначительной степени воспроизводит гегелевский подход к праву как развитию идеисвободы, реализации свободной воли. В этой связи он резко критикуетвульгарно-утилитаристские теории, отождествляющие право с интересом, сполитикой силы или с законом, изданным государством (юридический позитивизм). Вто же время Чичерин считает гегелевскую философию права этатистской, антилиберальной,антииндивидуалистической, в которой человеческая личность как носитель духаесть лишь преходящее явление общей духовной субстанции, выражающейся вобъективных законах и учреждениях. В таком случае индивид лишенсамостоятельности и поглощен государством. Поэтому гегелевскую философию праваЧичерин перерабатывает в либерально-индивидуалистическом ключе [16, стр. 29].
Право Чичеринтрактует как начало индивидуалистическое и метафизическое, которое вытекает изсвободы разумного существа. Личность, утверждает он, есть «корень иопределяющее начало всех общественных отношений»; индивидуализм составляет«краеугольный камень всякого истинно человеческого здания». «НосительАбсолютного, человек сам себе начало, сам – абсолютный источник своих действий…,и только в силу этого свойства он должен быть признан свободным лицом, имеющимправа; только поэтому с ним не позволительно обращаться как с простым орудием»[16, стр. 29].
В отличие отположительного права, естественное право выступает у Чичерина в виде идеальныхюридических норм, которые познаются наукой и служат руководством дляпозитивного законодательства. Естественное право составляет предмет философииправа как дисциплины, призванной заменять позитивистскую общую теорию права,которая отказывалась от познания сущности и ценности права. «Область права неисчерпывается положительным законодательством. Последним определяются теюридические нормы, которые действуют в данное время и в данном месте. Ноюридические законы не остаются вечными и неизменными, как законы природы,которые нужно только изучать и с которыми всегда надобно сообразовываться.Положительные законы суть произведения человеческой воли и, как таковые, могутбыть хороши или дурны. С этой точки зрения они требуют оценки. По той жепричине они изменяются сообразно с изменениями потребностей и взглядов. Чем жедолжен руководствоваться законодатель при определении прав и обязанностейподчиняющихся его велениям лиц? Он не может черпать руководящие начала изсамого положительного права, ибо это именно то, что требуется оценить иизменить; для этого нужны иные, высшие соображения. Он не можетдовольствоваться и указаниями жизненной практики, ибо последняя представляетзначительное разнообразие элементов, интересов и требований, которые приходят встолкновение друг с другом и между которыми надобно разобраться. Чтобыопределить их относительную силу и достоинство, надобно иметь общие весы имерило, то есть руководящие начала, и их может дать только философия. Нельзя разумнымобразом установить права и обязанности лиц, не зная, что такое право, где егоисточник и какие из него вытекают требования. Это начало тесно связано с самоючеловеческою личностью, а потому необходимо исследовать природу человека, еесвойства и назначение. Все это вопросы философские… Отсюда та важная роль, которуюиграла философия права в развитии европейских законодательств. Под влияниемвыработанных ею идей разрушался завещанный веками общественный строй ивозводилось новое здание»
Требованияестественного права, согласно Чичерину, воздействуют на законодательство ислужат критерием его оценки. Положительное право развивается под влиянием «теоретическихнорм, которые не имеют принудительного значения, но служат руководящим началомдля законодателей и юристов». Отсюда рождается понятие о праве естественном впротивоположность положительному. «Это – не действующий, а потомупринудительный закон, а система общих юридических норм, вытекающих изчеловеческого разума и долженствующих служить мерилом и руководством дляположительного законодательства. Она и составляет содержание философии права».
Под влияниемконцепции, идущей от Платона, Аристотеля и римских юристов, Чичерин в основуестественного права кладет понятие справедливости, или правды. Последняя образуетобщее разумное начало, мерило, масштаб, с помощью которого разграничиваетсяобласть свободы отдельных лиц и устанавливаются соответствующие законы.
Справедливость,по мнению Чичерина, выражается, прежде всего, в равенстве. Справедливымсчитается то, что одинаково прилагается ко всем. Это начало, на его взгляд,вытекает из самой природы человеческой личности. Люди одарены разумом исвободной волей и, как таковые, равны между собой. «Признание этого коренногоравенства составляет высшее требование правды, которая с этой точки зренияносит название правды уравнивающей». Уравнивающая правда состоит в признании завсеми равного человеческого достоинства и свободы, в равенстве прав какюридической возможности действовать. Здесь равенство остается отвлеченным, илиформальным, началом, в соответствии с которым общий закон одинаковораспространяется на всех, устанавливает общие для всех нормы и одинаковые длявсех способы приобретения прав. В этом состоит равенство перед законом [16,стр. 30–32].
Права и свободы– прежде всего равенство перед законом, право частной собственности, свободадоговоров, неприкосновенность личности и. т.д. – составляют в даннойтеории конечную цель развития человечества, идеал юридического порядка. «Далееэтих норм в гражданской области идти невозможно. Установлением строя,основанного на свободе и равенстве, идеал достигнут» [16, стр. 33].
Когда впоследние годы XIX столетия в Европе и России появились первые признакивозрождения естественного права и отхода от прежде почти безраздельногогосподства позитивистских идей, то Чичерин оказался одним из немногих (а вРоссии – чуть ли не единственным), кому не нужно было ничего «возрождать», ибос первых же шагов своей научной деятельности он был приверженцем философскогоподхода к праву [14, стр. 136].
 

/>/>/>1.3.3 А.Д. Градовский о правах человека
А.Д. Градовскийвсегда ратовал за одно из фундаментальных прав человека – право на свободу словаи её выражение на страницах печати. Когда в ноябре 1869 г. в обществераспространились зловещие слухи о том, что печати, по требованию всесильногошефа жандармов П.А. Шувалова, хотят «зажать рот» Градовский тут же взялсяза перо, выступив в «Судебном вестнике» с циклом статей в защиту прессы. Оннапоминал о роли гласности в деле подготовки реформ, убеждая власть, что печатьее мощная опора. Он объяснял правительству, что пресса не только необходимыйисточник сведений о положении дел в центре и на местах, но и верный способвлияния на общество. Снова и снова доказывал, что печать, находящаяся подконтролем власти, не может представлять для нее опасности.
Среди другихстатей в защиту печати от готовившихся утеснений выступление Градовского неосталось незамеченным. «Превосходная статья Градовского в «Судебном вестнике»,в которой разбирается вопрос, совместима ли свобода печати с самодержавием», – записалв дневнике А.В. Никитенко, не без иронии заметив, что «автор решаетвопрос, конечно, утвердительно». Сам Никитенко, имевший опыт работы в цензуре,считал закон о печати, равно удовлетворяющий правительство и общество, тем«философским камнем», который вряд ли удастся отыскать[24, стр. 118–119]. Свобода печати – сквозная тема творчестваГрадовского-публициста обсуждалась им при наступивших цензурных послабленияхболее интенсивно и достаточно наступательно. В представленной Н.С. Абазезаписке, излагавшей необходимые преобразования в области печати, нашлиотражение многие доводы Градовского о целесообразности отказаться отадминистративных мер воздействия на печать, решая спорные вопросы нарушениязаконодательства о печати через суд [24, стр. 149].
В одной изсвоих статей Градовский написал: «Большинство тех условий, от которых внастоящее время зависит дальнейшее развитие нашей родины, сводится, главнымобразом, к этому одному слову: освобождение… Какое другое слово слышится вовсех совершенных уже преобразованиях? Какое другое слово применимо ко всемутому, что ежемесячно и ежедневно высказывают толстые журналы и тонкие газеты?»Радея за освобождение личности и гарантию ее прав, Градовский убежден,что «никакие общественные установления не могут развиться, ни даже пуститькорней, если человеческая личность не обеспечена в своих элементарных правах».Защита неотъемлемых и естественных человеческих прав, какими Градовский считалгражданские права, не сопровождалась у него соответствующей критикойсуществующего режима. Свобода личности мыслилась вполне осуществимой в егорамках. В его публицистике нет тех гневных инвектив против «бессловесности ибессудности» российских порядков, их «узаконенной беззаконности», что мелькалив демократической журналистике. Идеи европейского либерализма сочетались уГрадовского с уверенностью в их совместимости с самодержавием, как и с великодержавнымистремлениями [24, стр. 149].
/>/>/> 
1.4 Либеральныемыслители о реформах и революции как овозможных путях трансформации российского общества
К.Д. Кавелини Б.Н. Чичерин безусловно отрицательно относились к революции иреволюционным формам борьбы. Наиболее наглядно эта позиция отразилась в ихписьмах к Герцену. В «письме к издателю» Кавелин и Чичерин писали Герцену многонелицеприятных строчек: «Вы кинулись в объятия западной революционной партии ивместе с нею мечтаете о низвержении существующего порядка, о разрушенииисторически образовавшегося тела, о господстве низших классов народонаселения,призываемых революционной партией к обновлению мира буйною силою» [Цит. по 19, стр. 42].«Мы готовы столпиться около всякого сколько-нибудь либерального правительства иподдерживать его, – писали Кавелин и Чичерин в «Письме к издателю», – иботвердо убеждены, что только через правительство у нас можно действовать идостигнуть каких-нибудь результатов» [Цит. по 19, стр. 43].
«Наша любовьк родине выше всяких подозрений, русский и изменник – два понятия, которыемежду собою никак не клеятся. А что касается тайных обществ, оппозиции,революционных и разрушительных планов, все это неизмеримо далеко от теперешнегопробуждения России. (…) В самых задушевных и смелых разговорах я еще ни разу неслышал, чтоб кто-нибудь выразил мысль о необходимости тайного общества,революции, ограничения самодержавной власти или что-нибудь подобное».
Поставленнаямежду «преступной» бюрократией и «невежественной» массой, либеральнонастроенная интеллигенция в России не имела, по мнению авторов «Письма киздателю», ни материальной опоры, ни политического значения. Взгляд на нее какна силу, представляющую опасность для правительства, был выдумкой той же«алчной, развратной и невежественной» бюрократии, которая искусственноподдерживала разрыв между царем и Россией. «Доказательства, – писали Кавелин иЧичерин, – под глазами: сорок лет у нас пренебрегали мыслью, и какой же томурезультат? – Революции у нас от этого не было (…) Русские люди все-такибунтовать не станут, потому что некому, потому что нет у нас бунтовщиков» [19,стр. 202].
«К намреволюционные теории не только неприложимы: они противны всем нашим убеждениями возмущают в нас нравственное чувство. Вы не думайте, однако же, чтобы мыстояли на точке зрения русских и западных тупоумных консерваторов. Значениереволюций мы понимаем; мы знаем, что там, где господствует упорная охранительнаясистема, не дающая места движению и развитию, там революция является какнеизбежное следствие такой политики. Это вечный закон всемирной истории. Но мысмотрим на это как на печальную необходимость, как на грустную сторонучеловеческого развития и считаем счастливым народ, который умеет избежатьнасильственные перевороты. Потоки невинной крови, которые льются в междоусобныхвойнах, возбуждаемых нетерпимостью, вызывают в нас одно чувство горести инегодования против виновников кровопролития. Сделать же из революцииполитическую доктрину, проповедовать мятеж и насилие, как единственное средстводля достижения добра, сделать из ненависти благороднейшее чувство человека, поставить кровавую купель непременнымусловием возрождения, – это, воля ваша, оскорбляет и нравственное чувство, иубеждения, созданные наукой. Ваши революционные теории никогда не найдут у насотзыва, и ваше кровавое знамя, развевающееся над ораторскою трибуною,возбуждает в нас лишь негодование и отвращение.
И что выделаете из истории? Что за бесплодное отрицание прошедшего? По-вашему,человечество до сих пор шло не тем путем, каким следовало; монархи и попыумышленно заграждали от него истину и для собственной выгоды искажали в немумственные и нравственные понятия. Так давайте же ниспровергать всесуществующее здание, и, обагренные кровью, начнемте работу сызнова. А почему вызнаете, что сызнова будет лучше?» [9, стр. 29–30].
В письме кГерцену Кавелин предупреждал: «Выгнать династию, перерезать царствующий дом, –это очень нетрудно, и часто зависит от глупейшего случая; снести головы дворянам,натравивши на них крестьян, – это вовсе не так невозможно, как кажется;приучить солдата к мысли, что он должен идти против того, против кого емувздумается, с некоторым усилием тоже не невозможно. Словом, я считаю совсем нетаким трудным подточить все теперешние основы общества в России, выжившиеся,выветрившиеся, и дать ей с них рухнуть всею тяжестью. Только что будет затем?То, что есть, не создаст нового, по той простой причине, что будь оно новым, – староене могло бы существовать двух дней… Все скристаллизуется по-старому, на первыйраз, по большинству наличных элементов и понятий, да вдобавок со всеюненавистью к новому…» [24, стр. 69].
Кавелинболезненно воспринимал углубление революционного кризиса в России. Самымудручающим образом подействовали на него майские пожары в Петербурге в 1862 г.,совпавшие с распространением крайне революционной по своему содержаниюпрокламации «Молодая Россия». Авторы «Молодой России» писали, что они не испугаются,если для ниспровержения современного порядка придется пролить втрое большекрови, чем пролито якобинцами в 90-х годах XVIII в. «Бред и горячка в российских головах, – писал Кавелин Д.Галахову в июле 1862 г., – разрешились, как и следовало ожидать,невероятными нелепостями, за которые многие теперь расплачиваются. Кого оченьжаль – это молодежь, между которой столько талантливых и умных голов и котораясбита с толку. Нечего себя обманывать: я считаю это поколение погибшим; многиев нем дурно кончат, искренне считая себя мучениками великого и правого дела, инайдутся глупцы, которые им будут в этом поддакивать. Когда кончится этовавилонское столпотворение и смешение языков?» У Кавелина не было никакихсомнений в том, что пожары, так же как и прокламации, – дело рук революционноймолодежи.
Еще совсемнедавно не стеснявшийся открыто говорить о своем расположении к Чернышевскому,он принимал теперь как должное его арест. «Я бы хотел, чтоб ты былправительством, – писал Кавелин Герцену, – и посмотрел бы, как бы ты сталдействовать против партий, которые стали бы против тебя работать тайно и явно.Чернышевского я очень, очень люблю, но такого брульона, бестактного исамонадеянного человека я никогда еще не видал». Кавелин демонстративноотказывался от связей с деятелями революционно-демократического лагеря,ставивших под сомнение его благонадежность.
Кавелинскиеписьма начала 60-х годов дают нам основание утверждать, что автор их непереоценивал возможностей революционной «партии». Пожалуй, только весной 1863 г.он был всерьез обеспокоен положением, складывавшимся в России. В остальноевремя его не покидала уверенность в том, что попытки революционного переворотаостанутся безуспешными. Революционеры, по его мнению, не имели корней в«народных массах, мужицких и солдатских». «Надобно совершенно не знать ни те,ни другие, – писал Кавелин, – чтобы думать иначе, а без них никто ничего несделает. Потому-то я и считаю безумною нашу революционную партию, что онадействует, совершенно не зная и не понимая наши массы, очертя голову. Если бона хоть сколько-нибудь их знала и понимала, она пришла бы к совсем другимубеждениям».
Ту же самуюмысль Кавелин проводил и в своей записке о нигилизме, предназначавшейся дляАлександра II (1866 г.). Он отрицал в ней всякую связьреволюционно-демократического движения с нуждами народа. Более того,«нигилизм», как ему казалось, был вообще «диаметрально противоположен» истиннымего стремлениям [19, стр. 250–251]. И Кавелин и Чичерин выступали запуть реформ.
Схожуюпозицию занимал и А.Д. Градовский. Призывая идти дальше путем реформ,Градовский убеждал, что только они оздоровят обстановку в стране: создадутусловия для приложения сил тем оппозиционным элементам, которые сейчас способныувеличить ряды революционеров. Так, правильно поставленная земская деятельностьуже сама по себе способна сосредоточить на себе усилия молодежи, жаждущейслужить народу [24, стр. 134].
А.Д. Градовскийв своей публицистике активно возражал тем, кто призывал демонтировать реформы,проведённые Александром II, тем, кторатовал за прекращение дальнейших либеральных преобразований, ссылаясь наполученный ряд негативных результатов. Чтобы доказать им необходимостьдальнейших реформ, которых он рассматривал как единственно правильный путь дляРоссии, он приводил следующую аллегорию: «Большой, но плохо содержавшийся городпригрет лучами весеннего солнца; тает снег, полились потоки, обнажается земля,пуская пар под действием животворящего светила. Да здравствует весна! Но какаямасса нечистот открывается из-под таящего снега; какие зловонные испарениянесутся изо всех дворов, из никогда не вычищавшихся помойных ям; какие плодятсялихорадки, какие губительные тифы и иные заразительные болезни! Откуда все это?Ведь зимою при двадцатиградусном морозе ничего не воняло, ничто не испускалозловредных миазмов: комки навоза мирно и безвредно лежали на улицах; дохлыесобаки и кошки покоились в виде мерзлой массы; выгребные ямы «содержали» всякиенечистоты без вреда для окрестных жителей. Что же – проклятие весеннему солнцу ида здравствует двадцатиградусный мороз? Не благоразумнее ли будет, однако,оставив в стороне весеннее солнце, которое делает свое дело, постаратьсявычистить и убрать эти нечистоты, приняв за правило, что и на будущее времягород следует содержать в чистоте?
Нечегоудивляться, что при первом веянии общественной весны дурные инстинкты ипривычки, накопленные в поразительном количестве за прежнее время, проявляются,может быть, с большею силою, даже в более неприглядной форме, чем прежде, притрескучем морозе. Это неудивительно уже потому, что все эти нечистоты поддействием весеннего солнца разлагаются, пуская свои испарения во всестороны, временно заражая воздух. Тяжело жить в этой атмосфере; но глаз ужевидит пробивающуюся травку, налившиеся почки, а ум знает, что под действиемтепла все нечистоты разложатся быстро, тогда как на морозе они лежали бынеприкосновенными целые века, подобно трупу мамонта, найденному в сибирскихльдах. Весна возьмет своё, трава вырастет, деревья покроются цветами и дадутплод, если сумеют сохранить их от весенних заморозков» [2, стр. 440].
Градовскийотмечает несколько условий, необходимых для успешных реформ. Во-первых,отмечает он, для успеха реформы необходимо точное уяснение искомой цели; безэтого «лучше не трогать частных вопросов». Во-вторых, нельзя оцениватьправительственные меры с точки зрения какого-нибудь одного, специальногоявления, например, достоинства земских учреждений, новых судов, законов опечати, развития или упадка революционных стремлений в обществе и. т.д. Главнымздесь должен быть учет того, насколько реформа дает каждой личностисамостоятельное развитие и каждой общественной потребности практическуюреализацию. В-третьих, недопустимо слишком долгое пребывание в реформаторскомсостоянии; надо быстрей завершать «процесс общественного перерождения», ибовсякое замедление или торможение чревато обострением таких симптомов«ненормального хода» жизни, как нигилизм, социализм, анархизм. Подтверждениемсвоей правоты ученый считает – и не без основания – время царствованияАлександра II [15, стр. 147]. Наконец,нововведения не должны сопровождаться полной ломкой старого, которое должнобережно переноситься в новые условия, но лишь в той части, которая непротиворечит движению вперед. В этом смысле Александр Дмитриевич считал, чтолиберализм неизбежно должен содержать элементы консерватизма, идти в будущее сопределенным багажом из прошлого. Здесь он вполне сходился с разумнымиконсерваторами, которые по его наблюдению, вовсе не отрицали новшеств вобщественной жизни. Он отличал их от реакционеров, желавших жить однимпрошедшим, не мирясь с вторжением нового [24, стр. 134].
Градовский невыступал за революционный путь развития, однако признавал за революциями иреволюционной деятельностью определённое значение. Во-первых, угроза народноговыступления «делает невозможной осуществление эфемерных планов и частных затей»честолюбивых правителей, и, во-вторых, борьба в обществе приводит в концеконцов к «установлению прочной политической организации»[15, стр. 146], то есть к появлению устойчивой и более эффективнойполитической системы.
Таким образом,можно сделать вывод, что согласно либеральному мировоззрению, историческиедолиберальные государственные формы нельзя разрушать революционным переворотом,а надо их преобразовывать [20, стр. 20]. Кроме того, согласнолиберальному миропониманию, долгое существование государственной формы, менеесовершенной, чем правовое либеральное государство, часто доказывает, что встране или в народе еще нет нужных условий для перехода к либеральномугосударственному устройству и к либеральному общественному порядку, а такиеусловия или предпосылки, конечно же, невозможно создать насильственной акцией [20,стр. 21].
/>/>/>1.5 Российскиелибералы о социализмеи социалистах
 
/>/>1.5.1 Б.Н. Чичерини К.Д. Кавелин о социализме и социалистах
Б.Н. Чичерини К.Д. Кавелин в своём послании к Герцену, которое получило название «Письмок издателю» выражают своё отношение к социализму и социалистах.
«Вы,социалисты, считаете себя новыми христианами, призванными к вторичномуобновлению мира. Но христиане шли, укрепленные верой в Спасителя, принесшего наземлю слово искупления; они в своей проповеди отрицали земное во имя небесного,открытого им самим Сыном Божиим. А вы на что можете опереться? Или вамдостаточно внутреннего убеждения в истине ваших слов? Но с какого права имеетевы самонадеянность думать, вы, чуть заметная горсть в человеческом роде, что выединственные обладатели истины? Проходят тысячелетия медленного и мучительногоразвития, человечество в борьбе и страданиях вырабатывает себе жизненныеначала, упорным трудом создает формы общественного быта, кровью своих мученикови бойцов запечатлевает каждый шаг вперед, каждое завоевание мысли и труда. Ивдруг после всех этих усилий и страданий являются люди, которые провозглашают,что вся предыдущая история – не что иное, как ряд обманов и заблуждений,которые отвергают все созданное доселе, призывают народы к разрушению старогоздания и утверждают, что они одни сумеют воздвигнуть новое. Откуда же эти люди?Получили ли они откровение свыше? Нет, они не признают ни откровения, ни авторитетов;они опираются на одни начала человеческие и во имя этих-то, выработанныхчеловечеством начал, отрицают все, что до сих пор создано человеком. Не есть ли это крайняя степеньпротиворечий? Неужели вы не понимаете, что без высшего авторитета вам нельзяговорить с такой самоуверенностью, и что для вас единственный авторитет естьчеловеческий род, единственное доказательство – история, что вы тогда толькоможете оправдать свое учение, когда покажете, что оно составляет необходимоеследствие предыдущего, зреющий плод разумного развития обществ? Или вы до сихпор не пришли к убеждению, что ваше дело не отрицание, а утверждение, чтовсякий, проповедующий религию земную, должен не разрушать, а созидать, и в том,что уже создано показать присутствие мысли и добра? Иначе он докажет толькобессилие человека, а никого не убедит в том, что и новое учение не будет так жебессильно к водворению добра на земле, как и все предшествовавшие попытки.
Но вы,социалисты, кажется, всего этого не сознаёте. Несмотря на то, что вы считаетесебя апостолами возрождения, вы всеми своими воззрениями принадлежитепрошедшему. Вы даже не люди XIX века, анаследники благородных, но поверхностных мыслителей XVIII столетия; от них вы не ушли ни на шаг. Люди XIX века не довольствуются уже общими фразамии безотчетными верованиями. С неба они сошли на землю; от метафизики ониперешли к изучению явлений; от социальных утопий к практическому приложениюмысли к жизни, не путем отрицания, а путем постепенного развития. А вы все ещеостаетесь при своих идеальных стремлениях и вместо плодотворной деятельностиразыгрываете комедии вроде друзей мира, проповедующих прекращение войны посредикровавых браней и междоусобий. Вы созываете сходки, ни на что не нужные и ни кчему не ведущие; всей силой ораторского красноречия стараетесь убедить Кошута,Маццини, Ледрю-Роллена и других, что у них есть единомышленники в нашемотечестве. Революционные выходцы всех стран и народов, составляющие в Лондоненичем не властвующее правительство, по вашему ходатайству примиряются с Россиейи принимают ее в свой союз. О, как мы счастливы! Как легко нам стало на душе! Икнут как-то уже не так больно ложится на спине, и цензура как будто бы уже не так туго стягивает наш ум.Ну, признайтесь, не чистая ли это комедия? Полноте разыгрывать эти фарсы иморочить себя и других фантастическими представлениями о небывалых сообщниках.Дело нам нужно, а не громкие фразы и не мелодраматические сцены.
Вы до такойстепени забыли историю, что не видите в ней даже закона постепенности, проникающеговсе явления. С высокомерным презрением трактуете вы все средние формы иступени, все посредствующие звенья исторической цепи. А между тем эти средниеформы составляют жизнь обществ и народов; по ним совершается движение вперед,их созидание составляет практическую задачу современной истории. Вывоображаете, что перейти от одной формы быта к другой так же легко, какпереехать из Москвы в Лондон, и предлагаете нам плод своих мечтаний иразмышлений для непосредственного осуществления в жизни. Это как яблоко,которое мы должны проглотить, чтобы вдруг измениться с головы до ног. Неужелиже нам нужно напоминать вам, что всякий народ должен воспитаться для известнойформы жизни, и что история, как природа, не делает скачков? Случаются в нейвнезапные перевороты, среди которых всплывают наружу самые крайние теории, ноэто дело временное и, успокоившись, народ опять-таки возвращается на прежнююточку и продолжает свое шествие, медленное и постепенное, но зато уже неизбежнодостигающее цели.
Не понимаю,почему вы именно русский народ считаете несвязанным историческими формами?Неужели восьмилетнее отсутствие заставило вас забыть, что мы народ, попреимуществу привязанный к преданиям и привычкам? Вы видите в нас семя будущихсоциальных учреждений; но ведь для того, чтобы семя принесло плод, нужносначала, чтобы оно развилось в целое дерево. Это историческая азбука, которуюстранно вам напоминать. Но, отрешившись от исторической почвы, вы, по-видимому,забыли и саму азбуку. Не сумев осилить резкие и затверделые формы земнойповерхности, вы отчалили ладью свою от берега и пустились в даль безграничногоокеана. Там на пространстве, где видны лишь небо да вода, мечты могутразгуляться на просторе, иволшебные замки возникают один за другим перед вашим воображением. Не видяперед собою ни границы, ни преграды, мысль ваша расплывается вширь, как волнаморская, но зато она бесплодна, как океан» [9, стр. 30–33].
«Письмо киздателю» – исторически очень важный документ, так как в нём российскиелибералы по большому счёту впервые публично отмежевались отсоциал-демократического лагеря и выразили своё полное отрицаниесоциалистических идей.
Теоретическоеобоснование бессмысленности и опасности социализма мы можем увидеть в научнойработе Б.Н. Чичерина «Собственность и государство». Б.Н. Чичеринстремится прежде всего показать в своей работе абсурдность главного требованиясоциалистов – материального равенства. Он пишет: «неравенство положений есть мировой закон,от которого человек столь же мало изъят, как и все остальные существа.Возмущаться против него нелепо и отвергать его нет никаких оснований, ибо воимя чего стали бы мы против него ополчаться? Во имя справедливости, котораябудто бы требует, чтобы никто по рождению не имел преимуществ перед другим? Нов таком случае мы должны признать несправедливым, что один рождается болеесильным, более здоровым, более красивым, более умным, нежели другой. А так какэто нелепо, то очевидно, что наше требование неуместно. Те, которые держатсячистого опыта, могут объяснить неравенство сил и способностей, достающихсялюдям по рождению, единственно тем, что эти свойства они получили от родителей,произведших их на свет. Но если мы должны довольствоваться этим объяснением, тово имя чего будем мы отвергать другие наследственные преимущества? Еслиродители могут передать своим детям лучшее здоровье, большую силу, красоту илиумственные способности, нежели какими обладают другие, то почему же они немогут передать им большее богатство или лучшее воспитание? Не справедливость, аединственно зависть может возмущаться против такого рода преимуществ.Справедливость же требует, чтобы каждому воздавалось своё. Она возмутилась бы,напротив, если бы неравные лица были подведены под равную мерку, если бы во имяотвлеченного равенства мы стали отнимать у одних, чтобы давать другим. Онавозмутилась бы, если бы мы стали калечить здорового, потому что существуютувечные, безобразить красивого, потому что есть уроды, лишать образованияумного, потому что глупые не в состоянии учиться, отнимать наследство у богатого,потому что другому отец ничего не оставил» [12, стр. 258]. «Каксвободное существо, всякий человек, одинаково с другими, является независимымисточником деятельности; но так как материальные и умственные силы испособности людей, их наклонности, их положения, наконец, те условия иобстоятельства, среди которых они действуют, неравны, то и результаты ихдеятельности не могут быть одинаковы. Свобода необходимо ведет к неравенству.Отсюда ясно, что уничтожить неравенство можно только подавивши самую свободу,из которой оно истекает, искоренивши в человеке самостоятельный центр жизни идеятельности, и превративши его в орудие общественной власти, которая, налагаяна всех общую мерку, может, конечно, установить общее равенство, но равенствоне свободы, а рабства» [12, стр. 256]. В своей работе Б.Н. Чичеринотводит много места доказательству неизбежности социального неравенства, но мнехотелось бы обратить внимание на другой аспект: либеральный идеолог настраницах своей книги рисует пророческую картину тоталитарного общества игосударства в случае попытки осуществить социалистические идеалы: «в этомфантастическом представлении личное начало совершенно устраняется, человекстановится подчиненным звеном в общем механизме, чиновником, несущимгосударственную службу и вечно прикованным к своим обязанностям. Выхода длянего нет, о самоопределении, о собственных планах, о самостоятельном устройствесвоей жизни не может быть речи. Гражданское общество как самостоятельный союзисчезает, государство поглощает его всецело, проникая всюду, властвуя над всем.При таком порядке всякий разумный образ правления становится невозможным»[12, стр. 722].
Читаяследующие строки, рисуется образ И.В. Сталина: «но возможно ли представитьсебе человека, в руках которого сосредоточивались бы не только все силыгосударства, но и все существующие в обществе материальные средства ируководство всею частною деятельностью граждан? Таким руководителем могло быбыть только Божество; вверенная же слабому человеку, подобная власть обратится ворудие самого нестерпимого гнета. А так как одному лицу подобное полновластиеочевидно не по силам, то здесь неизбежно образуется привилегированное сословиемандаринов, в руках которых будет находиться действительное управление икоторые будут неограниченно распоряжаться лицом и имуществом всех и каждого»[12, стр. 723]. Б.Н. Чичерин совершенно не верил в возможностьтого, что, нарисованная им картина когда-то станет похожей на реальность, но,как известно, сказка стала былью.
 
/>/>1.5.2 А.Д. Градовскийо социализмеисоциалистах
Усилениесоциалистических тенденций в русском общественном движении, весьма заметное кконцу 70-х. годов, заставило либерального профессора специально обратиться кпроблемам социализма, его перспективам в России. В начале 1879 г. в №1«Русской речи» публикуется статья Градовского «Социализм на Западе Европы и вРоссии». Растянувшаяся на три месяца – с января по март публикация завершиласьнакануне покушения А.К. Соловьева на Александра II – 2 апреля. Далее события в революционной среде развивалисьстремительно, приведя в августе к созданию «Народной воли». Выдвигая стольблизкие российским либералам требования гражданских свобод, созываУчредительного собрания, эта самая крупная революционная организация объявлялацелью борьбы – социализм.
Ко временипоявления названной статьи Градовского была создана уже достаточно обширная антисоциалистическаялитература – преимущественно охранительного направления – от антинигилистичсскихроманов до публицистики. Однако статья Градовского в нее не вписывалась,находясь особняком. В отличие от своих предшественников, автор обнаруживаетсерьезное знакомство с социалистической литературой, свободно ориентируясьсреди ее течений. Не в пример писавшим о социалистах в «Русском вестнике» или«Гражданине», он весьма точно их цитирует. Градовский, по сути, дает едва ли непервый в русской печати обзор социалистической мысли от французскихутопистов-социалистов до немецкой социал-демократии, уделив внимание исоциалистам России. Мелькают имена Прудона и К. Маркса, А. Бебеля и К. Либкнехта,Бакунина, Лаврова, Ткачева. В отличие от «обличительной» литературы изданийКаткова или Мещерского, где все они выступали как анархисты, разрушители иниспровергатели, Градовский останавливается на различиях в их программах. Даетпредставление и о критике социализма в европейской печати – консервативной илиберальной – сам во многом на нее же опираясь.
В социалистахГрадовский видит людей, оторвавшихся от родной почвы, оказавшихся под чужимзнаменем. Это близко консервативной критике социализма. Однако Градовскийотказывается считать причиной этого отрыва реформы, которые якобы эту почвуподорвали, нарушив естественноисторическое развитие страны. Либеральныйпублицист настаивает, что именно приостановление реформ, парализованных в самомначале, внесло смуту в общество, в котором не оказалось сколько-нибудьзаконченных и цельных теорий, способных противостоять социализму. Тем самымГрадовский не только признал несостоятельность официальной идеологии, но инеспособность либерализма удовлетворить запросы молодежи и интеллигенции.
Образ русскойсмуты на рубеже 1870–1880-х гг. в публицистике Градовского запечатлен ярко идостоверно. Неотъемлемой частью «хаотического положения» стала социалистическаяпропаганда, отражавшая общественное недовольство, его использовавшая иусиливавшая. «Общество слышит от подпольных деятелей обвинение в эксплуатации «народа»,выслушивает слова ненависти, обращенные к нему наряду с европейской «буржуазией»,безмолвно принимает угрозы, что его достояние будет вырвано у него «вместе сжизнью». Оно знает и чувствует очень хорошо, что от исполнения революционныхпланов пострадают прежде всего его интересы – недаром эта партия называется «социальной»и лозунгом своим избрала «передел земли» и отмену капиталистическогопроизводства. И вот громадная империя должна обратить внимание на незримого инеуловимого врага, затаившегося в ее недрах».
Социализмотталкивает Градовского прежде всего революционным способом переустройствастарого мира, своими разрушительными тенденциями. Не приемлет профессор ипропаганды вседозволенности, освобождающей от принципов общечеловеческой мораликак от неких «предрассудков». Правда, отсутствие нравственных преград вреволюционной борьбе он не совсем правомерно распространяет на всереволюционно-народническое движение, подтверждая это цитатами из «Катехизисареволюционера». Вслед за Достоевским либеральный мыслитель ставит вопрос о соотношениицели и средств, напоминая, что самые прогрессивные идеалы были погублены,будучи залиты кровью. При этом Градовский вовсе не отрицает закономерности иисторического смысла революций вообще: «Революционные движения имеютпрактический успех лишь настолько, насколько они содействуют устранениюотживших форм, и всегда терпят крушение в попытках «радикального» пересозданияобщественного порядка». Он убежден, что «история не заставляет человечествоначинать с начала свое развитие», возражая тем самым революционным программам ипрокламациям, где строительство нового мира предполагалось на расчищенномпепелище старого.
Градовскийвесьма дельно разбирает экономические идеи социалистических учений, показывая,что общество, построенное на принципах уравнительности в труде и распределении,не даст роста производительных сил – все в нем будут одинаково бедны. Сделавобщими труд и собственность, социализм делает общею и личность. Нормальноеразвитие возможно лишь, если человек находит опору в своей индивидуальности, собственности,семье, – но всего этого и лишает социализм.
Самое главноеобвинение, предъявленное либеральным мыслителем социализму, заключается в том,что этот строй предполагает уничтожение условий самобытного развития личности.
Социализм сего коллективизмом в труде, распределении, формах собственности, ставящий цельюосвобождение масс, страшен подавлением личности, ее полной нивелировкой.Социалисты покушаются на самые важные и естественные общечеловеческие ценностии законы общественного развития, ликвидируя индивидуальную свободу личности иправо собственности. Подобно тому, как частные имущества исчезают в общих,частные хозяйства становятся коллективными, личность также делается общим достоянием.«Коллективный человек» – атрибут социализма – строя, при котором член обществастановится безраздельной и бессильной принадлежностью коллектива, отрекаясь отсвоей индивидуальности.
Градовскийнапоминает при этом «чудное место» из «Мертвого дома» Достоевского: какболезненно сжалось сердце заключенного, при вступлении в острог, осознавшего,что никогда уже он не будет один – и в горе и в радости он останется под общимивзглядами при невозможности уединиться со своими мыслями и чувствами.Характерно, что социалистическая общность ассоциируется у Градовского – как и уДостоевского – и с острогом, и с католическим монастырем.
Под перомГрадовского, раскрывающим, что стоит за социалистическими лозунгами, возникаетобщество, «где всякий будет вставать, работать, есть, ложиться и опять вставатьпо звонку, когда каждое его движение и каждое слово, каждый поступок будут «контролироваться»и обсуждаться «миром»… когда от этого «мира» некуда будет уйти».
Всправедливом отвращении от картин «золотого века», нарисованных на основеанализа социалистических программ, либеральный публицист восклицает: «Найдитеже человека, который, сознавая свое «я», подчинится порядку, при котором онникогда не будет работать на себя и вечно станет служить другим, при котором онникогда не будет иметь ничего своего, даже собственной мысли!» [24, стр. 137–141].
В своейдругой работе «Общество и государство» А.Д. Градовский высказывает схожиемысли: «Несмотря на все усилия учителей и проповедников социализма,человеческая личность останется фундаментом общества, и от того, в какой мереэта личность будет крепка, просвещена, свободна, обеспечена в своих правах,зависит благосостояние и нравственное достоинство самого общества. Если мы,отбросив этот фундамент, станем исключительно наточку зрения «обществараспределяющего», если мы потребуем, чтобы труд каждого сообразовался стребованиями «распределения благ», то мы легко придем к такому состоянию, когдаэти блага не будут иметь никакой цены для личности, их получающей»[4, стр. 53]. «Как бы мы ни старались обратить человека в незаметнуючасть великой общественной машины, все же мы потребуем от этой «части»известной деятельности в пользу целого. Но чем будет вызвана эта деятельность,когда в человеке вкоренится понятие о всесилии и всемогуществе этого целого?Для того чтобы человек был деятельною и производительною частью целого, в немдолжно жить сознание его свободы и ответственности за его дела. Заставьтечеловека всегда и во всем полагаться на общество, ожидать от него всего доброгои дурного, хлеба и труда, здоровья и болезни, веры и знания, и вы сразу убьетев нем ту силу, которая из бедных рыбаков сделала основателей новой религии, изгорсти пуритан – основателей нового государства, из философов XVIII в. – основателей новогополитического миросозерцания, ту силу, которая ежедневно приносит нам новыеизобретения, приспособления и знания, покрывает землю железными дорогами,улучшает методы преподавания, способы технических производств и без которойобществу нечего было бы «распределять» [4, стр. 54].
/>/>/> 
1.6 Российскиелибералы о местном самоуправлениииземской реформе 1864 года
 
/>/>/>1.6.1 Б.Н. Чичерин о местном самоуправлении иземской реформе1864 года
Б.Н. Чичеринв целом приветствовал закон о местном самоуправлении от 1 января 1864 года.Местное самоуправление представляется Чичерину неразрывно связанным с «общейадминистрацией» и до известной степени зависимым от нее. Четко границы этойзависимости он не оговаривает, полагая, что найти их поможет опыт, но считает,что даже в неограниченной монархии «местная свобода» нужна, ибопротиводействует безмерному владычеству бюрократии и ее злоупотреблениям.Аналогичную роль играют и сословные привилегии: «одной из самых глубоких иверных» идей Монтескье Чичерин считал мысль о том, что «в чистой монархиинеобходимы сословные привилегии. Как скоро эти последние сдержки исчезают, такправление неизбежно становится деспотизмом». Только так и возможно в «чистоймонархии» составляющее цель всякого общества «соглашение свободы с порядком».
Из этихсоображений вытекают и практические предложения Чичерина. Он предлагаетпоместить центр тяжести самоуправления в губернии, а не в уезде: во-первых,губерния ближе к центральному правительству, и, во-вторых, в уезде мало«элементов для хорошей администрации», то есть дворянства, в руки которого, какпрямо заявляет Чичерин, и должно достаться местное самоуправление. Дворянствоимеет государственное значение, и его задача – наведывать общественными деламина местах. Вне дворянства русская жизнь еще не выработала класса, способногоего заменить, «среднее сословие» «содержит в себе слишком еще мало просвещенныхсил».
По Чичерину,степень заинтересованности в местных делах еще не вполне может определять меруучастия в них. Поскольку местные дела составляют и государственный интерес, товажна и способность управлять ими, а она сильнее в сословии, которому государственныйинтерес ближе всего, – в дворянстве. Поэтому выбирать в земство следует отсословий. Чичерин резко протестует против возможности, что дворянство, этаединственная надежная точка опоры при том брожении, которое охватило обществопосле отмены крепостного права, будет «распущено» в земстве. Это может привестик взаимной вражде сословий и крушению всего государственного здания.Уничтожение сословных перегородок возможно только с преобладанием среднегосословия, когда «личные и свободные элементы общества» достаточно разовьются,чтобы стать опорой для государства. Так было во Франции, но в России время дляэтого еще не пришло, и необходимо сильное государство, само направляющее этотпроцесс. Сословное земство с административно-хозяйственным кругом деятельностипод твердым контролем правительства – суть тогдашних взглядов Чичерина,осененных общей идеей порядка, органичности и продуманности перемен [14, стр. 46–47].
Принципиальноважным является то, что Чичерин относит местное самоуправление именно кчастной, а не к публичной сфере, как это неизменно делали позитивисты. Можносказать, что для него проблема сущности земства есть конкретный случай болееширокого вопроса о соотношении общества и государства. По Чичерину, органысамоуправления суть учреждения именно общества, поскольку изначальнопредназначены служить не интересам государства, а частным «интересам известногоразряда лиц или местности». Они являются выражением «не государственных, аобщественных интересов и потребностей». Истинный дух земских учреждений естьдух самоуправления, то есть «заведования своими собственными делами наосновании своих собственных решений» и за собственный счет.
СогласноЧичерину, «естественную область деятельности местных учреждений составляютхозяйственные нужды местности», «чисто местные дела»; однако он понимал, что«даже чисто местные интересы являются вместе и интересом общим», поэтому органысамоуправления должны находиться под контролем правительственной власти,которая, впрочем, не имеет права вмешиваться в частную деятельность, пока та невлияет «на общее благосостояние».
Чичериндопускал, что органы самоуправления могут ведать и государственными делами, нотогда они выступают уже в качестве органов правительства, которое подвергает их«ближайшему контролю и руководству»: его право на такой контроль обусловленотем, что «за исполнение общих государственных дел оно одно ответственно». Инымисловами, нельзя ведать дела, за которые отвечает правительство, не подчиняясьему и оставаясь от него независимым. «Здесь вопрос не о большем или меньшемдоверии правительства к обществу, а о юридической постановке дела», –подчеркивал Чичерин. Государство, передавая органам самоуправления свои дела,вручает им принадлежащую ему принудительную власть.
Эти взглядыЧичерин развивал и в публицистических статьях на земскую тему. Полемизируя водной из них с В.И. Герье, назвавшим в докладе Московскому губернскомуземскому собранию земские учреждения государственными, Чичерин метко указал науязвимость этого взгляда и опасные перспективы, которые он открывает. «Для него(т.е. В.И. Герье – автор) размежевание отдельных сфер деятельности путемюридических определений есть признак недоверия, между тем как именно этосоставляет основу всякого благоустроенного порядка. Без этого общественнаяжизнь превращается в хаотическое брожение ничем не сдержанных и [ничем не]ограждаемых сил, ведущее только к нескончаемым притеснениям». Приверженцы«государственного» самоуправления, отрицая негосударственный характер местныхдел, тем самым лишают земство реальной почвы. Ведь если «единственно в видахцелесообразности государство предоставляет некоторые дела выборным лицам», то«оно всегда может, ввиду той же всему поддающейся целесообразности, взять всеуправление на себя» и упразднить земство. Словом, идея «государственного»земства не только не могла защитить его от бюрократии, но даже идеологическивооружала последнюю. А между тем «Россия более, нежели какое-либо государство,нуждается в бережном отношении к общественным силам, ибо это – самая слабая еесторона», с горечью писал Чичерин.
В 1890-е годыон выступает сторонником «сильного, облеченного правами земства». Только такоеземство, считал Чичерин, способно обуздать бюрократию: «всякие другие сдержкисовершенно несостоятельны». Полагая, что самодержавная власть с присущей ейбюрократической централизацией свое призвание выполнила, он выражает взгляды,суть которых его бывший ученик В.О. Ключевский удачно обобщил в афоризме,явно навеянном чтением чичеринского «Курса государственной науки»:«Централизация хороша только весьма хорошая, а самоуправление сносно ипосредственное».
Когда вышла всвет известная записка Витте, который, беря Чичерина в союзники, доказывалнеобходимость упразднения земства (как это поняли либералы – Струве, Шипов,Чичерин), то последний, задетый за живое такой бесцеремонностью, в подцензурныхсвоих трудах упрямо настаивал, что земство совместимо с самодержавием и немешает ему. Он не был вполне искренен: мы видим, что в бесцензурной «Россиинакануне XX столетия» Чичерин ясно высказался, что ограничениесамодержавия и бюрократического произвола стало насущно необходимо. Защищаяземство от нападок Витте, он ради благой цели доходил до полного искаженияисторической правды, когда утверждал, что «земство держало себя смирно, впределах своих полномочий; оно строило школы и больницы; ничего большего оно недомогалось». Признавая недостатки Положения 1864 года («земству не было дановласти даже в собственной его сфере»), он полагал, однако, что «взгляд наземство как на частную сферу деятельности имел для него и благие последствия.Это дало ему возможность устраивать свое хозяйство сообразно с указаниямижизни, а не по указке бюрократии». Земскую реформу 1890 года и Положение оземских начальниках Чичерин решительно осуждал, а деятельность прежних земскихучреждений был склонен приукрашивать: они якобы «поставлены были в независимоеположение и наполнялись лучшими местными силами, цветом провинциальногообщества».
В принципе оностался верен своему взгляду на самоуправление как поприще для аристократии.Распад сословного строя должен, по Чичерину, повести к тому, что из «лучшейчасти дворянства» образуется «ядро для класса независимых землевладельцев,управляющих местными делами и через это влияющих и на общий ход государственнойжизни». Поэтому Чичерин выступал последовательным сторонником имущественногоценза («При всех возможных комбинациях надобно признать общим правилом, чтоголос в местных учреждениях должны иметь те, которые расходы выплачивают изсвоих карманов») и противником демократии, которую характеризовал так: «…Демократическийстрой основан чисто на выборном начале, с устранением всякого ценза. Можносказать, что это – худший из всех порядков, ибо здесь преобладание получаетнеимущая, необразованная и неустроенная масса, которая или увлекаетсядемагогами, или покорствует бюрократии» [14, стр. 137–140].
В нашумевшейполемике с Д.Н. Шиповым по поводу взаимных отношений губернских и уездныхземств Чичерин выступил противником и так называемой «земской бюрократии».Шипов, понимавший задачу земства в этико-социальном смысле, как «ослаблениеисторически сложившейся социальной несправедливости», то есть имущественногонеравенства, полагал, что губернское земство, «как более крупный общественныйсоюз, должно иметь своей задачей… по возможности смягчать неизбежныенеравенства в более мелких общественных союзах». Руководя уездом, губерниядолжна находиться с ним в «отношениях взаимодействия и гармонии». В идеяхШипова Чичерин усмотрел невольную проповедь социалистических начал ибюрократической регламентации, и в ряде статей постарался их опровергнуть. Онуказывал на то, что сущность земских учреждений «заключается в самоуправлениипутем самообложения. Они должны устраивать свои дела на свой собственный счет,а не из чужого кармана». Критикуя «земскую бюрократию», Чичерин оставался чуждполемического задора и трезво отмечал, что она все же лучше правительственной, посколькуближе к населению.
Чичерин, сосвоим взглядом на земство как на общественный институт, выполняющий собственныезадачи, был, похоже, совершенно одинок в современной ему науке права. Этообстоятельство дало повод одному тогдашнему юристу пренебрежительно назватьЧичерина «эпигоном» общественной теории самоуправления.[14, стр. 141].
/>/>/>1.6.2 К.Д. Кавелин о местном самоуправлении и земскойреформе1864 года
Кавелинприветствовал закон о местном самоуправлении от 1 января 1864 года. Еговосхищает то, что принцип самоуправления проводится осторожно ипоследовательно, что законодательство не забегает вперед. Окончательный выводговорит сам за себя: «Мы убеждены, что сделано все, что нужно, и что больше делатьне следовало». Кавелин уверен в будущности самоуправления, но, подобно Чичерину,не видит пока в обществе сил для полного его развития и хвалит осторожность правительства,которое не дает сразу слишком много, больше, чем общество может взять.
В равнойстепени, что и Чичериным, имвладеет неприязнь к самодовлеющей бюрократии. Он вообще считает, что «местныеземские учреждения были до сих пор пропитаны чиновническим бюрократическим элементом;они только по имени, по названию были земские». Надеясь, подобно Чичерину, насоюз общества и высшей власти против бюрократии, Кавелин находит в Положении то,что хотел бы найти: именно ограждение земских учреждений от ее «произвольныхвмешательств». Но, отдавая дворянству ведущую роль в земстве, Кавелин отличноот Чичерина трактует сословный вопрос: мудрость правительства он усматривает в том,что оно «не сообщило землевладельческому элементу сословной окраски», что моглобы вызвать «худшее из всех зол – зависть и взаимную вражду сословий». ПоКавелину, земство должно примирить и сблизить ныне разрозненные сословияпосредством их постепенного слияния. Здесь Кавелин не изменил своему убеждению,которым руководствовался еще в период крестьянской реформы, что в России неткоренных противоречий между дворянством и крестьянством. Чичерин же был болеесдержан, отмечая, что «в России дворянство и крестьянство, до последней минуты,составляли две бесконечно отстоявшие друг от друга крайности властителей иподвластных».
В одномписьме, относящемся к 1865 году,Кавелин писал о земстве: «После отмены крепостного права ни один внутреннийрусский вопрос не интересует меня так живо, как этот. От успеха земскихучреждений зависит вся наша ближайшая будущность, и от того, как они пойдут,будет зависеть, готовы ли мы к конституции и скоро ли ее получим. Выходкимосковского дворянства скорее отдалят нас от этой цели, выказывая все наше малолетствои пошлость. (…) Пора бросить глупости и начать дело делать, а дело теперь вземских учреждениях, и нигде более». В этом вопросе его взгляды полностьюсовпадали с мнением Чичерина, считавшего местное самоуправление «школою длясамодеятельности народа и лучшим практическим приготовлением кпредставительному порядку» [14, стр. 50–51].

/>/>/>1.6.3 А.Д. Градовский о местном самоуправлении и земскойреформе1864 года
В «Началахрусского государственного права» Градовский обстоятельно рассматривает местноеуправление и самоуправление в их историческом развитии. Взгляд автора наземство явно расходится с официальным. В восприятииГрадовского «самоуправлениеесть одна из форм управления, а управлять нельзя иначе, как при помощиадминистративных актов, обязательных для жителей». Государство, перепоручаячасть своих функций органам самоуправления, превращает их тем самым во властныеорганы [24, стр. 124–125].
Подобно Л.Штейну, Градовский разделял компетенцию органов самоуправления на две сферы:«естественную» (собственную) и «правительственную» (делегированную). Однаконеуклонную историческую тенденцию он видел в том, что эта «естественная сферанисходит на второй план, а в некоторых государствах вовсе утрачивается… Всеэто, при исследовании вопроса о самоуправлении, выдвигает на первый план чистоправительственные задачи». В конечном счете, утверждал Градовский, «вопрос осамоуправлении есть вопрос об организации власти, а не о пределах этой власти»,то есть самоуправление – часть общей государственной системы, но построенная напривлечении общественных элементов, участвующих через это в политической жизнистраны [14, стр. 78].
В то же времяобщественное управление Градовский рассматривает как важный факторгосударственной жизни. Самоуправление он воспринимает как политическую школу, вкоторой только и способно сформироваться подлинное гражданское общество.
Подобноепонимание земской деятельности вполне разделялось большинством либералов. Невсе, однако, были согласны с государственной теорией местного самоуправленияГрадовского. Б.Н. Чичерин, например, ее решительно отвергал, упрекаяпрофессора Градовского в отрыве от практической жизни, – как «никогда невидавшего в глаза земского собрания». Чичерин посчитал рассуждения огосударственном характере местных органов самоуправления теоретизированием,весьма опасным для неокрепшего земства. Они могли навлечь на земскоесамоуправление еще большие утеснения [24, стр. 125].
Теориясамоуправления Градовского в значительной мере базируется на европейскихисточниках и историческом опыте стран Запада. Градовский полагает, что введениеместного самоуправления – закономерный этап в развитии каждой страны, достигшейопределенной степени зрелости. Когда в феодальной Европе королевская властьобъединяла раздробленные княжества в целостное абсолютистское государство,жесткая централизация была оправдана. Но по мере укрепления национальныхгосударств, развития общественной свободы и личной инициативы гражданнеограниченный управленческий централизм становится тормозом на путисоциального прогресса и его с необходимостью сменяет децентрализация исамоуправление [17, стр. 683].
Как полагалГрадовский, вводя земства, царское правительство рассчитывало создать новые,отвечающие духу реформ органы управления. В результате же оно получило аморфноеи незрелое местное самоуправление. Отмена крепостного нрава, положившая началоразорению помещичьих хозяйств, оторвала дворян от земли и заставила их искать«легких заработков» в развивающейся капиталистической экономике (биржи, банки,акционерные общества). Оставшиеся на земле дворяне не были заинтересованы идтиработать в земства, не обладавшими реальными правами. Кроме того, не имевшиеопыта земские органы очень быстро переняли косные формы работы государственнойбюрократии. В итоге, заключает Градовский, правительство вынуждено былодублировать земскую власть представителями центральных органов, постоянноограничивая в правах местное самоуправление,
Причинунеудач земской реформы Градовский видит в половинчатом и непоследовательном еепроведении. Главное противоречие пореформенной эпохи, полагает он, состоит втом, что монархическая власть попыталась совместить две несовместимые вещи:абсолютистскую форму правления, опирающуюся на сословный строй, и местноесамоуправление, предполагающее демократизм, равенство и бессословность.Абсолютная монархия, введя местное самоуправление, фактически подрубила своисобственные корни и, осознав это, в дальнейшем стремилась всячески ограничиватьземскую инициативу.
Несмотря наискусственность, по оценке Градовского, территориального деления России, онпредлагает вводить самоуправление во всех административных единицах от губерниии уезда до города и села и наделять их широкими полномочиями [17,стр. 684].
/>/>/> 
1.7 Теоретики либерализма оположении и перспективах дворянства и крестьянства в пореформенной России
 
/>/>/>1.7.1 К.Д. Кавелин о положении и перспективах дворянстваи крестьянства в пореформенной России
Судьбамрусского дворянства в связи с крестьянской реформой была посвящена брошюра К.Д. Кавелина«Дворянство и освобождение крестьян» (1862 г.). Кавелин признавал в ней,что реформа повергла дворянство в жалкое состояние как в экономическом, так и вморальном отношении. Материально расстроенное, озлобленное против правительствабольшинство его поставлено перед вопросом: «Что же станется теперь сдворянством?» «Положение этого сословия в самом деле теперь критическое, –писал Кавелин. – В нем совершается крутой переворот, какого оно никогда неиспытывало. Речь идет не о минутном расстройстве, но о дальнейшем существованиии судьбе сословия, шедшего до сих пор постоянно во главе образования и всякогоуспеха в России». Вместе с тем реформа имела и огромное положительное значение,ибо ставила дворянство в условия, обещавшие ему самую счастливую будущность.Положение 19 февраля предупредило катастрофу, грозившую снизу, – это,во-первых. Во-вторых, реформа давала дворянству возможность «поправить старыеошибки, связать свои интересыс пользами и выгодами прочих классов, занять в стране твердое ипочетное общественное положение и возвратить прежнее, теперь ослабленноевлияние на быт государства».
У Кавелина небыло сомнения в том, что русское дворянство при желании сможет укрепить засобой первое место среди прочих сословий. Сам факт существования сословногонеравенства не казался ему предосудительным. «Природные свойства исобственность, – считал он, – суть неискоренимый, вечный источник неравенствалюдей и различия высших и низших сословий во всех человеческих обществах, вовсе времена, на всех ступенях развития». Причиной же борьбы сословий,наполнявшей историю народов, было не наличие в обществе высших классов, аблизорукость их поведения. Исключительность, привилегии, эгоизм – вот, пословам Кавелина, те подводные камни, о которые разрушились высшие сословия вбольшинстве государств.
Крестьянскаяреформа сделала неизбежным переход дворянства из положения привилегированного,наследственного и замкнутого сословия в класс землевладельцев, пользующийсятеми же гражданскими правами, что и остальные сословия. Существенным признаком,характерным отличием дворянства останется только крупное землевладение. Мелкиеземлевладельцы дворянского происхождения в силу этого сблизятся с обладателяминебольшой земельной собственности из других сословий и со временем составят сними одно сословие. Крупные поземельные собственники-недворяне точно так жепополнят ряды дворянства.
Новаягруппировка сословий по имуществу и землевладению, открывавшаяся этимвозможность перехода из одного сословия в другое должны были связать их в одноцелое и предотвратить гибельную разобщенность. «Вследствие этого, – писалКавелин, – весь народ составит одно органическое тело, из котором каждый будетзанимать высшую или низшую ступень одной и той же лестницы; высшее сословиебудет продолжением и завершением низшего, а низшее – служить питомником,основанием и исходною точкою для высшего. То, чему весь мир удивляется вАнглии, что составляет источник ее силы и величия, то, чем она так справедливогордится перед прочими народами, – именно правильное, нормальное отношениемежду низшими и высшими классами, органическое единство всех народныхэлементов, открывающее возможность бесконечного мирного развития посредствомпостепенных реформ, делающее невозможною революцию низших классов противвысших, – все это будет и у нас, если только дворянство поймет свое теперешнееположение и благоразумно им воспользуется».
Кавелинпытался внушить мысль, что освобождением крестьян с землей, вызвавшимнегодование дворянства против правительства, класс крупных земельныхсобственников поставлен в идеальные условия. Наделение крестьян землейсоздавало, по его мнению, небывалый тип общественных отношений. «Огромноебольшинство народа, за самыми незначительными изъятиями весь народ, – писалКавелин, – будет у нас причастен благу поземельной собственности. Этим мызаранее навсегда избавляемся от голодного пролетариата и неразрывно с нимсвязанных теорий имущественного равенства, от непримиримой зависти и ненавистик высшим классам и от последнего их результата – социальной революции, самойстрашной и неотвратимой из всех, потрясающей народный организм в самых егооснованиях и во всяком случае гибельной для высших сословий». Никакие успехипромышленности и торговли в России не способны были изменить ее аграрного,земледельческого характера, создать в противоположность землевладельческимклассам буржуазию и пролетариат. Землевладельцы навсегда останутсяпервенствующим сословием.
История,таким образом, вопреки воле самого дворянства приготовила для негоисключительно благоприятные условия. «Наделение всех крестьян землею дало емугранитный, несокрушимый фундамент, общение с другими классами сделает егозаконным представителем страны; а преобладание землевладельческих иземледельческих интересов свяжет его неразрывными узами с большинствомнародонаселения, имеющего те же самые интересы, и навсегда сохранит за нимзначение высшего сословия» [19, стр. 159–162].
Воспользоватьсядарованными историей преимуществами и сохранить себя в качестве высшегосословия дворянство могло только в случае, если оно безропотно примет основаниякрестьянской реформы, проявит искреннее желание сблизиться с остальнымиклассами и попытается приобрести возможно большее влияние на ход местных дел иместное управление. Программа, определенная Кавелиным в статье «Дворянстве иосвобождении крестьян», требовала, кроме того, чтобы дворянство серьезнопозаботилось о сохранении за собой своих имений.
Одним из«самых капитальных» по словам Кавелина, условий возрождения русского дворянствабыло переселение его из городов в свои имения. Этот шаг сулил немало благихпоследствий. «Постоянное пребывание большинства дворян в имениях открыло быдворянству возможность сохранить их за собою, дало бы ему дельное направление иполезную деятельность; вместе с тем, от такого переселения провинции оживилисьбы во всех отношениях: они наполнились бы порядочными, просвещенными людьми, вних распространились бы привычки и требования образованности, развилась быместная общественная жизнь и местные интересы, отсутствием которых Россия такстрадает» [19, стр. 163].
Уже послесмерти Герцена Кавелин в 70-е годы был вынужден резко переменить своипервоначально оптимистичные оценки реформы 1861 г. и перспективперерождения дворянства. В переписке и устных высказываниях по этим вопросамКавелина как бы вновь оживают формулы и слова, которыми прежде пользовалисьиздатели «Колокола». «Весь строй порядков и привычек у крестьян и помещиков, –пишет он в 1876 г. из деревни К.К. Гроту, – чисто крепостнический, которыйтолько снаружи соскоблен Положением 19-го февраля, но крепко сидит в нравах.Медленно выветривается крепостной строй. Собственно переменились этикетки, а несущность дела». Сообщая в октябре 1881 г. Д.А. Милютину о скупкепомещичьих земель мужиками «понемногу в огромных размерах», Кавелин ужесравнивал будущее высшего российского сословия с судьбой летописных обров:«Никто не заметит, как оно исчезнет с лица земли, потонет в подымающихся волнахроссийского всенародства». Дворянство теперь представляется ему «своего роданалетом, который так долго тормозил и теперь продолжает тормозить развитиемасс» [24, стр. 72].
В сериистатей, опубликованных на страницах журнала «Вестник Европы» в 1881 г., азатем изданных отдельной книгой под заглавием «Крестьянский вопрос.Исследование о значении у нас крестьянского дела, причинах его упадка, мерах кподнятию сельского хозяйства и быта поселян», Кавелин сосредоточил внимание наанализе «своеобразных особенностей, которыми наш общественный и государственныйбыт отличается от быта всей остальной Европы». Называя Россию «мужицкимцарством», он считал, что это определение «весьма метко обозначает Россию по еенаиболее характерному признаку…» Важно подчеркнуть, что, по мысли Кавелина,«невиданный и нигде небывалый тип сельского деревенского государства», – нестолько историческая реальность, сколько возможность «для осуществления вдействительности этой новой комбинации общественных элементов».
Благодаряреформам 1860-х «громадное большинство населения империи, долгое время,затертое и заслоненное тонким слоем господствовавших классов, выросло из-под земли к человеческому игражданскому существованию». Но, по мысли Кавелина, это было лишь началомдлительного и сложного процесса «устройства, обеспечения и поднятия у нас крестьянства,так как от его материального довольства, умственного развития и нравственногосостояния больше всего зависит настоящее положение и будущие судьбы русскогогосударства и русского народа…
Без егоулучшения, – предупреждал Кавелин, – все, что мы ни сделаем, будет построено напеске, первый ветер снесет как карточные домики все, над чем мы трудились,сколько бы живых сил, уменья, таланта и самоотверженья мы ни положили в наштруд» [24, стр. 75–76].
/>/>/>1.7.2 Б.Н. Чичерин о положении и перспективах дворянстваи крестьянства в пореформенной России
Б.Н. Чичеринвсегда выступал последовательным защитником прав и привилегий дворянства.
Разъясняясвою позицию, Чичерин писал: «Если нас спросят: нужно ли дворянство в идеальномгосударстве, или, пожалуй, во Франции или в Северной Америке? То мы ответим:нет. Но если спросят: полезно ли сохранить дворянство в настоящее время вРоссии? Мы решительно скажем: да».
Подчеркивая,что государственная служба должна по-прежнему быть одним из основных источниковпополнения дворянства, Чичерин полагал, что дворянство следует сделатьсословием, открытым и для крупных землевладельцев, но на известных условиях.Превращаться же в сословие частных землевладельцев, как предлагал Кавелин,дворянству не следует. Хотя значение крупной земельной собственности Чичериноценивал очень высоко. Она, по его убеждению, «дает владельцу независимость,утверждает постоянство наследственного достояния и промышленных выгод,развивает в живущих на месте крепкий дух и здоровые правы. Она не подлежиттаким колебаниям, переменам и опасностям, как движимая собственность, поприроде своей подверженная спекуляции».
Составляяматериальную опору дворянства, земельная собственность, однако, «далеко неисчерпывает всей сущности сословия», – считал Чичерин, обращая внимание на его«нравственную сторону», которая «состоит в наследственном политическомположении, в преданиях, которые отсюда вытекают, в постоянном участии вгосударственной и выборной службе, соединенном с независимым положением, впривычке к власти, приобретенной вековым владычеством над крепостными, вобразовании, которому причастно высшее сословие, в сословной чести, котораясоединяет в себе чувство политического долга с сознанием своего достоинства».Все это вместе взятое и «дает дворянству значение политическое».
Для тогочтобы «сохранить сословие, оставляя в нем доступ для других», Чичерин считалнеобходимым введение имущественного и образовательного ценза: землевладение в500 десятин и окончание курса в университете.
Такимобразом, если Кавелину русское поместное дворянство виделось в перспективефактически классом крупных земельных собственников, сохраняющим лишь духпрежнего привилегированного сословия и объединяющим вокруг себя другиеобщественные слои, то Чичерин подчеркивал необходимость сохранения дворянстваименно как привилегированного сословия, возлагая на него, прежде всего, защитусамих ростков свободы и права от неизбежных при самодержавии посягательств состороны властей. Параллельно с усилением роли самодержавной власти послеосвобождения крестьян возрастало и значение дворянских привилегий, которые, поубеждению Чичерина, было бы опасно сразу же упразднять, поскольку «корпоративнаясвязь служит и охраною и уздою личных прав и стремлений». «Сословные и особеннодворянские права более или менее задерживают бюрократический произвол. Еслипреимущества высших сословий отменяются, пока не окрепли новые силы, то ипорядок и свобода рискуют лишиться единственных своих гарантий».
Вопрос осудьбе дворянства и его роли в качестве социальной опоры обновляющегося наначалах индивидуальной свободы и права государственного порядка Чичерин, как иКавелин, решал отнюдь не в императивном порядке. Судьба высшего сословия – вего собственных руках. Его важная общественная роль – всего лишь историческаявозможность. «Сумеет ли оно ее исполнить – за это никто ручаться не может.Затем, исчезнет ли оно со временем, как сословие, падут ли юридические преградыпод напором свободныхобщественных стихий, превратятся ли сословия в классы, – это дело дальнейшегодвижения народной жизни» [24, стр. 95–97].
Послезавершения русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Чичерин вновь обратился и крассмотрению политических перспектив русского поместного дворянства.Проанализировав внутреннее положение страны в брошюре «Конституционный вопрос вРоссии» он пришел к выводу, что разорение государственной казны неизбежноповлечет за собой податную реформу, следствием которой будет перенесение частиналогового бремени на плечи дворян-землевладельцев [24, стр. 102–103]. В своейработе «Конституционный вопрос в России» он пишет: «Делая такой решительныйшаг, русское правительство, равно как и русское общество, должны дать себестрогий отчет в том, что они совершают. Невозможно приступить к финансовойреформе, не выяснив тех последствий, которые она должна иметь для всейполитической жизни народа.
Самодержавиебез привилегированных сословий немыслимо. Между бесправным народом и полноправнымцарем необходим аристократический элемент, который один в состоянии умеритьпроизвол исполнительных органов и дать самой верховной власти более прочныеосновы, связав ее с интересами образованнейших слоев общества. Как бы ни великобыло самовластие, оно всегда находит нравственную преграду в духе, требованияхи понятиях привилегированного сословия; оно принуждено уважать этот дух, потомучто видит в нем не только независимую силу, но и самую надежную свою опору.Часто говорят, что самодержавие крепко народною любовью; но если это тольколюбовь необразованной массы, то она никогда не предупредит придворных революцийи не даст правительству надлежащих орудий действия. Грубая сила, опирающаяся натолпу, может временно держаться, но она неминуемо падет перед невидимым напоромобразованных элементов, которым всегда принадлежит первенство, потому что у ниходних есть разум, необходимый для управления государством.
Аристократическийэлемент в самодержавном правлении имеет другое весьма важное общественноезначение. Это единственная среда, в которой при таком порядке могутвырабатываться чувства права, свободы, чести и человеческого достоинства. Подвладычеством безграничного самовластия эти чувства должны искореняться внароде, который вследствие того развращается и падает. Привилегии служат имубежищем и спасением. В самодержавии одно только высокое общественное положениев состоянии внушить человеку сознаниеправа и уважение к собственному достоинству. Русский дворянин некогда обязанбыл всю жизнь свою служить государству; но если он нёс тяжесть, если онподчинялся высшей власти, то он, с другой стороны, не терял привычкиповелевать, он сознавал, что он высоко стоит над массою людей, подлежавшихбезграничному произволу; он знал, что ему подобает уважение; он имел свою честь,которую он отстаивал всеми силами. Когда же жалованные дворянские грамотыосвободили его от обязательной службы, когда дворянство получило корпоративноеустройство и выборные права, то положение его сделалось еще значительнее.Дворянин освобожден был от подати; он не отправлял рекрутской повинности; онвступал на службу и выходил в отставку по собственной воле. Одним словом, он познавалсебя свободным и полноправным человеком, насколько это было возможно присамодержавном правлении. Вольности дворянства были началом свободы в России.
Таковозначение привилегированных сословий в неограниченной монархии. Привилегиисоставляют изъятие от тяжестей, но вместе с тем и от произвола: они дают исключительное право, но все-такиправо. Ими охраняются и развиваются в государстве те элементы, без которых неможет существовать ни одно сколько-нибудь образованное общество, элементы,составляющие самый драгоценный залог человеческого развития. Поэтому, когдапривилегии устраняются, они должны замениться чем-нибудь другим, высшим; иначеэто будет шаг не вперед, а назад. С уничтожением привилегированных сословийоткрывается возможность только двух путей: к демократическому цезаризму и кконституционному порядку. Выбор не может быть сомнителен.
В настоящее времяв нашем обществе сильно развито стремление к демократическому цезаризму.Всеобщее уравнение под самодержавной властью многим представляется каким-тоидеалом общественного быта. Утверждают даже, что таков дух нашего народа, что вэтом заключается смысл всей русской истории. Ничего не может быть вреднее ифальшивее этих понятий. Демократического равенства мы не видим в русской истории ни в какие времена. У нас всегдасуществовала общественная лестница, и лестница весьма резко определенная. Встарину на вершине ее стояло боярство, понятие родовой чести ревниво оберегалокаждую ступень и не дозволяло низшим подниматься к уровню высших. Впоследствиибоярство заменилось чиновным дворянством; дворянский дух и чиновная честьзаступили место родовых притязаний. Но лестница осталась столь же определенною,как и прежде: она сохранилась и в правах, и учреждениях. Уравнение сословийникогда не было политикой наших царей. Ни в какую эпоху нашей истории мы невидим самодержавной власти, опирающейся на толпу. Первою опорою престола всегдабыло дворянство, а не крестьянство. А если доступ в дворянство, путемобразования и службы, был относительно легок, то все же оно составляло резкоопределенное сословие, которое высоко стояло над бесправною массою. Невозможноговорить о демократическом равенстве в стране, где до вчерашнего днясуществовало крепостное право в самых широких размерах. Крестьянин никогда несчитал и не считает себя равным дворянину, это очевидно при малейшемсоприкосновении с крестьянским бытом. И не только низшие, но и средние классы,которые везде в Европе являлись носителями идеи равенства, у нас едва начинаютзаражаться этими стремлениями. Доселе между ними и дворянством существуетглубокое расстояние, которого причина заключается в различии нравов, стремлений,понятий и даже образования. Сближение сословий происходит на наших глазах;слияния далеко еще нет. А потому невозможно утверждать, что демократическиеидеи лежат в духе русского народа и составляют плод всей нашей истории. Народ оних ничего не знает, в истории мы их не видим, и если в настоящее время они донекоторой степени распространены в русском обществе, то это объясняется отчастинаплывом европейских идей, а еще более тем брожением умов, которое последовалоза преобразованиями нынешнего царствования. Среди овладевшей нами умственнойанархии чисто отрицательная идея всеобщего уравнения всего скорее могла найтисебе доступ. Но эта идея является не плодом, а отрицанием истории. Ёеприверженцы имеют в виду не сохранение, а уничтожение того, что выработаноисторической жизнью русского народа.
Столь женеуместна в устах наших демократов и ссылка на Западную Европу, где сословныепривилегии везде исчезают перед началом демократического равенства. Демократиябесспорно занимает видное место в ряду элементов, из которых слагаетсяполитическая жизнь народов. Если для умов, глубже вникающих в существогосударственных отношений, она не может представляться идеалом, то нельзя непризнать в ней одну из самых сильных движущих пружин человеческого совершенствования.Но эта роль принадлежит демократии образованной, а не полудикой, свободной, ане порабощенной. Для того, чтобы демократия могла пополнить свое настоящееназначение, необходимо, чтобы она была воспитана под влиянием свободы, апервоначальное развитие свободы всегда и везде происходит в среде высшихклассов, которые одни имеют для этого достаточно средств и образования, которыеодни способны выработать в себе сознание права и прилагать это сознание к своейполитической деятельности. Поэтому низведение высших классов к уровню низшихпрежде, нежели совершилось воспитание демократической массы, прежде даже,нежели водворились в обществе начала политической свободы, может иметь длянародной жизни самые пагубные последствия. Равенство без свободы не возвышает,а унижает людей; оно не способствует развитию умственных и нравственных сил общества,а напротив, заглушает те задатки, которые обретались в высших его слоях.Подведением всех под один уровень уничтожаются те высокие положения, которыеодни служили некоторой охраной и гарантией свободы и права. В народеискусственно возбуждаются все дурные страсти, зависть и ненависть ко всему, чтовозвышается над толпой. Все готовы скорее идти в рабство, нежели терпетьпреимущества, естественно принадлежащие высшей способности и высшему образованию.Равенство бесправия – худший из всех возможных общественных порядков; онослужит опорой самому беззастенчивому деспотизму. Подобный политический бытявляется иногда в истории, как временное, переходное состояние, когда неупроченнаяеще демократия выдвигает всемогущего диктатора с целью раздавить своих врагов.Такова была древняя греческая тирания; таков и новый бонапартизм. Но этинеизбежные иногда создания политической борьбы и глубоких общественныхпотрясений не обходятся обществу даром. Мы на глазах своих видим во Франциипечальные плоды такого порядка вещей, где личная воля, хотя и обставленнаямалоправным представительством, господствует над уравненною толпою. Результатомявляется всеобщее унижение умов. Источник, который производил высшие силы испособности, иссякает, и народ, стоя на краю гибели, слишком поздно видит, кудапривел его опасный путь демократического цезаризма.
В законноймонархии такая демагогическая политика, стремящаяся привести всех к общемууровню под царствующим над всеми произволом, совершенно немыслима. Законнаямонархия – не демократическая диктатура, всегда имеющая мимолетный характер.Представляя собою совокупность элементов народной жизни, она не терпитугнетения слабых сильными, но вместе с тем она всегда чувствует ближайшую своюсвязь с высшими слоями общества, которые одни дают ей средства управления,доставляемые образованием и необходимые в благоустроенном государстве. Поглубокому замечанию Аристотеля, царство опирается на высшие классы, тирания –на низшие. Последняя есть орудие борьбы, молот в руках массы; первая естьсимвол прочного государственного порядка, правильного и всестороннего развитиянародной жизни. Поэтому законная монархия никогда не должна сознательно ставитьсебя в положение демократической диктатуры. Если она находит, что плод созрел,что приспело время уничтожить сословные различия, то она обязана сама, во имяверховных начал общественного блага, о котором вверено ей попечение, заменитьпривилегия политическими правами. Иначе царь превращается в демагога.
Такая поранаступает для России. Крепостное право, на котором с конца XVI века строилось у нас всё политическоездание, уничтожено. С этим вместе поколеблено и прежнее положение дворянства.Оно распускается в массе общества. Как скоро правительство приступит кнеизбежному уравнению податей и повинностей, так уничтожится и последняя черта,отделяющая его от других сословий. С проведением финансовой реформы словодворянство остается звуком, лишенным всякого смысла, старой вывеской над пустымпомещением. А так как эта реформа и предстоит нам в недалеком будущем, тоочевидно, что, если мы не хотим идти путём демократического цезаризма, намостается только примкнуть к знамени конституционной монархии. Принять такоеположение подобает прежде всего самому дворянству. Нет сомнения, что как скорогосударство требует жертв, так дворянство первое обязано нести. Но когдаполагаются новые, небывалые тяжести, им должны соответствовать и новые права.Наименьшее, что можно сделать для высшего сословия в государстве, это дать емуголос в определении тех повинностей, которые оно на себя принимает. Тутнедостаточно ссылаться на справедливость, утверждать, что граждане одинаководолжны нести государственные тяжести. Справедливость отнюдь не требует, чтобыте, которые носят в себе сознание свободы и права, которые в состоянии думать иговорить, подчинялись налагаемым на них тяжестям на одинаковом основании стеми, которые не способны ни к тому, ни к другому. Прокрустово ложе служитвыражением не справедливости, а тирании. Еще менее можно в стремлении высшегосословия к участию в финансовом законодательстве видеть какие-либореволюционные притязания. Соответствие прав обязанностям служит, напротив,самой надёжной гарантией против революции, ибо в этом заключается единственноеоснование всякого законного порядка. Вне этого есть место только для произволаи возмущения. Наконец, только этим путем может сохраниться живая связь междупрошедшим и будущим, та связь, которая служит самым верным мерилом различия междузакономерным развитием и революционным движением. Русское дворянство не вправекинуть через борт все свои исторические предания, с тем пуститься в безбрежныйокеан необразованной и неустроенной демократии» [10, стр. 60–65].
Интереснывзгляды Чичерина и на крестьянство. В конце 70-х годов Чичерин и другой видныйучёный В.И. Герье выступили оппонентами известного либерального земскогодеятеля, статистика и экономиста Л.И. Васильчикова. Васильчиков, разделялтезис Кавелина о том, что «и в настоящем, и в будущем, крестьянскому сословиюпринадлежит первенство в русской земле» и ссылался при этом на медленно, нонеуклонно происходившее сокращение дворянского землевладения и росткрестьянского. Чичерин и Герье подвергали сомнению этот довод темобстоятельством, что рост крестьянского землевладения не носил «естественного»характера, поскольку дворяне могли лишь продавать свои земли, но не покупать укрестьян, которым продавать свои надельные земли было запрещено. «Разрешитекрестьянам свободно отчуждать свои участки, – заостряли дискуссию Чичерин иГерье, – и тогда вы увидите, чьи земли будут скорее переходить в чужие руки,дворянские или крестьянские».
Главнуюпричину расстройства крестьянских хозяйств и обеднения пореформенной деревниЧичерин и Герье видели не в тяжести податей и малоземелье, а в неготовностисамих крестьян хозяйствовать в условиях дарованной им свободы. «Те, которыеутверждают, что в настоящее время крестьяне беднеют, доказывают, что крепостноеправо было для них выгоднее, нежели свобода». А в записке «Задачи новогоцарствования», написанной в марте 1881 г., Чичерин даже назовет «грозныйкрестьянский вопрос» всего лишь «мифом, созданным воображением петербургскихжурналистов». В качестве же единственной меры в области аграрно-крестьянскойполитики он будет настаивать на необходимости освобождения крестьян от общины икруговой поруки.
Вопрекимнению большинства голосов в либеральной печати того времени, Чичерин и Герьеполагали, что именно в упразднении общинного землевладения – ключ не только к повышениюэффективности крестьянских хозяйств, но и к росту гражданской зрелости всегообщества. Стремление же части либеральной журналистики видеть в идее выделениякрестьян из общины – своекорыстную инициативу крупных землевладельцев, якобыстремящихся подчинить крестьян своей экономической и административной власти, сточки зрения Чичерина и Герье было лишено оснований. «Если дворянство, – писалиони, – хочет беспрепятственно господствовать на общественном поприще, оно неможет найти лучшего средства, как сохранение общинного владения. Этим способоммасса крестьянства удерживается на таком уровне, который устраняет всякоесоперничество».
С точкизрения Чичерина и Герье, возникновение класса крестьян – частных собственникови России «составляет необходимое последствие свободы». Они полемизировали и сраспространенным среди части либеральной интеллигенции мнением будто купцы,скупающие дворянские имения, через несколько лет, разорившись, исчезнут какметеоры. «Из всех сословий русской земли, – утверждали, напротив, Чичерин иГерье, – купечество одно отличается расчетливостью. В отличие от барскихпривычек дворянства и от распущенности крестьянства, оно зорко следит заприходом и расходом каждой копейки».
В оценкеперспектив этого сословия как основного источника формирующегося классаторгово-промышленной буржуазии Чичерин и Герье шли еще дальше, отдавая емуявное преимущество среди прочих: «Всех более будущности имеет у наскупечество».
В конечномсчете, по мнению Чичерина, все зависело от исторического времени, в которомжила Россия, развиваясь более медленными темпами, чем Западная Европа. По меренакопления и созревания в обществе сил, адекватных тем, которые уже вполнесложились на Западе, у России есть перспектива обрести необходимые социальныеосновы и для становления конституционной монархии – наилучшего, с точки зренияЧичерина, воплощения идеи правового государства. В связи с этим он больше, чемкто-либо другой из либеральных мыслителей и публицистов, уделял вниманиеразработке проблемы оптимальных сроков, темпов, этапов, общейпоследовательности задач, решаемых на пути приближения сравнительно отсталойстраны к осуществлению европейских идеалов гражданской и политической свободы [24, стр. 101–102].
/>/>/>1.7.3 А.Д. Градовский о положении и перспективах дворянстваи крестьянства в пореформенной России
У Градовскоготребование гражданских свобод – центральное в его программе – никак несоединяется с задачами социально-экономических перемен. Поднятые народническоймыслью проблемы пореформенной деревни с ее малоземельем и пролетаризациейкрестьянства не нашли у него никакой – пусть даже самой общей поддержки. Онпопросту отмахнулся от них, как от второстепенных, малозначащих. О крестьянскоммалоземелье упоминал мимоходом – как о мелком, частном недостатке деревенскойжизни. Улучшение положения крестьянства связывал с податной и паспортнойреформами. Доказывая, что «материальное благополучие народа встречает непроходимыепреграды в неудовлетворительной финансовой системе», он не упоминает о главнойпреграде – земельном вопросе. И голод в Поволжье весной 1880 г. иконфликты крестьян с помещиками (на его родине в Валуйском и Бирючинском уездахВоронежской губернии – непрерывные) так и не заставили Градовского задуматьсянад грозным для крестьянской страны аграрным вопросом. Его мысль быласосредоточена исключительно на политическом освобождении. Такая позициявыглядит весьма ограниченной на фоне либерально-демократической печати, гдестатистическими данными доказывалась недостаточность крестьянского надела дляпрокормления средней крестьянской семьи. Градовский не признавал приоритетинтересов крестьянства в такой земледельческой стране как Россия. Считая общееэкономическое состояние неудовлетворительным, он утверждал, что оно равнонеблагоприятно и для помещиков, и для крестьян. Он не видел «крупного и гордогоземлевладения, являющегося действительной силой в государстве» и рассуждал отяжелом положении помещиков, вынужденных, как и крестьянин, искать своих«отхожих промыслов» – в банке или железнодорожной администрации и закладыватьимения в банк, «подобно тому, как крестьянин закладывает землю ростовщику». Неотрицая тяжелого положения деревни, Градовский не склонен связывать его споследствиями реформы 1861 г.: он видит здесь «плод многих других условий,которые вообще понизили значение землевладения, благодаря которым оно пришло вупадок». Сетуя на то, что наше земледелие не имеет промышленного икоммерческого характера, как на Западе, либеральный профессор и не пыталсяобъяснить стародавний способ ведения хозяйства крестьянством[24, стр. 136–137].
/>/>/> 
1.8 Исторические взглядыидеологов российского либерализма
/>/>/>1.8.1 Историческая концепция К.Д. Кавелина
Применяятриадическую схему Гегеля, Кавелинвыделяет в истории России три этапа:родоплеменной (тезис), семейный, или вотчинный (антитезис) и государственный(синтез). Первый этап приходится на время княжения Ярослава Мудрого, который«задумал основать государственный быт на Руси и утвердил ее политическоеединство на родовом начале». Власть сосредоточивается в руках одного княжескогорода, который и представляет систему государственного правления. Однако такпродолжается недолго, поскольку родовой принцип не знает личности, отделеннойот семьи, клана. Между тем только личность, свободная от кровно-родственныхсвязей, способна удержать вертикаль власти. В родовой системе юридическимилицами выступают не отдельные индивиды сами по себе, а вожди, родоначальники, ичисло их растет по мере умножения членов княжеского рода. Они начинаютсрастаться с местными племенами, подвигая их к обособлению и раздроблениюцелостности государства. Упрочивается антитезис – удельно-вотчинное правление,семейно-родовой быт вместо государственного. Наконец, «отрицание отрицания» илисинтез – новое объединение России на основе развития идеи государства,связанного с представлением о самоценности лица государя, правителя. Это периодмосковской централизации. «История Московского княжества, – пишет Кавелин, –есть по преимуществу история политическая… Политическая система, созданная московскимивеликими князьями, – нечто совершенно новое в русской истории: она представляетполное отрицание всех прежних систем, не в одних явлениях, но в самом основании…На сцену действия выступает личность. Она непроизвольно выходит из кровногосоюза, ставит себя выше семьи: она отрицает их во имя идеи, и эта идея –государство». С этой точки зрения, Петр I лишь завершает то, что было начато еще Иваном Калитой.Полемизируя со славянофилами, утверждавшими, будто петровская европеизация«пришла слишком внезапно, действовала круто, насильственно», Кавелинутверждает, что «эпоха реформ… была подготовлена всем предшествующим бытом», ее«навязала» Петру I, дала средства «сама старая Русь». Ужетогда «оба эти начала – государственное и родовое – не могли уживаться вместе водном и том же обществе; рано или поздно, но одно должно было вытеснитьдругое». Торжество государственной идеи свидетельствует о, безусловно, европейскойнаправленности русского историко-политического процесса; поэтому правомерноожидать, что, в конечном счете, пути России сомкнутся с путями Запада [15, стр. 136–137]
Такова сутьисторической концепции Кавелина. Проиллюстрируем эту концепциями несколькимивыдержками из научных работ Кавелина. В работе «Взгляд на юридический бытдревней России (1847)» он пишет: «Европа и Россия прожили много веков, чуждаясьдруг друга, как будто с умыслом избегая всякого близкого соприкосновения.Европа об нас ничего не знала и знать не хотела; мы ничего не хотели знать оЕвропе. Были встречи, но редкие, какие-то официальные, недоверчивые, слишкомнатянутые, чтоб произвести действительное сближение. Еще и теперь, когда многоепеременилось, Европа больше знает какие-нибудь Караибские острова, чем Россию.Есть что-то странное, загадочное в этом факте…
С XVIII века наше отчуждение, холодность к Европевдруг совершенно исчезают и заменяются тесной связью, глубокой симпатией. Также ревностно принялись мы отказываться от своего и принимать чужое,европейское, как прежде отказывались от чужого и держались своего. Нашихстаринных обычаев, природного языка, самого имени мы стали стыдиться…
Наша историяпредставляет постепенное изменение форм, а не повторение их; следовательно, вней было развитие, не так, как на востоке, где с самого начала до сих пор всеповторяется почти одно и то же, а если по временам и появлялось что-нибудьновое, то замирало или развивалось на европейский почин. В этом смысле мы народевропейский, способный к совершенствованию, к развитию, который не любитповторяться и бесчисленное число веков стоять на одной точке…
Никогдаиноплеменные завоеватели не селились между нами и потому не могли придать нашейистории свой национальный характер. Много народов прошло через Русь. Торговыйпуть и восточные монеты, находимые в России, указывают на беспрестанныесношения с иностранцами. Были и завоевания: авары, хазары, какие-то северныевыходцы, кажется, норманны, и татары попеременно покоряли русских славян,опустошали их земли и собирали тяжкую дань. Но все эти приязненные и неприязненныестолкновения с иноплеменниками не имели и не могли иметь, в самой малойстепени, тех последствий для нашей последующей истории, какие имело в другихземлях поселение завоевателей у туземцев и смешение их между собою.
Каковы бы нибыли варяги, пришедшие к нам, их значение в русской истории весьма важно. Онипринесли с собою первые зачатки гражданственности и политического,государственного единства всей русской земли… Со времен варягов появляются вРоссии элементы, ей до того совершенно неизвестные. Она была раздроблена;варяги соединяют ее в одно политическое тело. Первая идея государства на нашейпочве им принадлежит. Они приносят с собою дружину, учреждение нерусско-славянское, основанное на начале личности и до того чуждое нашимпредкам, что в их языке нет для него даже названия… Варяги приносят с собоюправо князя наследовать после смерда-поселянина и новую систему управления, неизвестнуюсемейно-общинной доваряжской Руси… Наконец, варягам принадлежит начало вир, илиденежных плат за преступления в России: название и чистовое сходство сгерманскими вирами обличают в наших вирах неславянское происхождение.
Монголысделали много зла России: из конца в конец они ее опустошили, и опустошали нераз. Рабские привычки, понятия, наклонность, уловки – хотя и обманчивы, ноединственная защита слабого против дикой силы – если не впервые тогда у наспоявились, то усилились. Несмотря на это, они играют важную отрицательную рольв нашей истории…
Монголыразрушают удельную систему в самом основании, воссоздают политическое единство,словом, действуют в наших интересах, сами того не подозревая!
Но, как мывидели, они действовали отрицательно. Положительно воспользовались всемивыгодами монгольского ига даровитые, умные, смышленые князья московские…
С Иоанна III московские государи принимают титул царя,усваивают многие принадлежности власти византийских императоров: гербдвуглавого орла, регалии, венчание и помазание на царство; великокняжеский двори придворные церемонии устраиваются по византийскому образцу…
Многиеподумали, что за европейским влиянием в России XVIII и начала XIX века ничегоне было, что Европа, со всеми особенностями, перешла к нам и водворилась у насна место прежнего. Если б так было, Россия была бы теперь так же похожа наостальные европейские государства, как Англия на Францию, Франция на Германию.А этого сходства совсем нет. Отчего же? Оттого, что не Европа к нам перешла, амы оевропеились, оставаясь русскими по-прежнему; ибо когда человек или народчто-нибудь берет, заимствует у другого, он не перестает быть тем, чем былпрежде. Посмотрите на факты: Петр и его преемники не имели никакого понятия опозднейшем противоположении России и Европы. Они и не думали ввести у нас иностранноевместо русского. Они видели недостатки в современной им России, хотели ихисправить, улучшить ее быт и с этою целью часто прибегали к европейским формам,почти никогда не вводя их у нас без существенных изменений; что из нашегоисключительно национального казалось им хорошо, удовлетворительно, то ониоставляли…
Внутренняяистория России – не безобразная груда бессмысленных, ничем не связанных фактов.Она, напротив, стройное, органическое, разумное развитие нашей жизни, всегдаединой, как всякая жизнь, всегда самостоятельной, даже во время и послереформы. Исчерпавши все свои исключительно национальные элементы, мы вышли вжизнь общечеловеческую, оставаясь тем же, чем были и прежде, – русскимиславянами. У нас не было начала личности: древняя русская жизнь его создала; с XVIII века оно стало действовать и развиваться.Оттого-то мы так тесно и сблизились с Европой; ибо совершенно другим путем онак этому времени вышла к одной цели с нами…
Разницатолько в предыдущих исторических данных, но цель, задача, стремления,дальнейший путь один. Бояться, что Европа передаст нам свои отжившие формы, вкоторые она сама уж не верит, или надеяться, что мы передадим ей свои – древнерусские,в которые мы тоже изверились, значит не понимать ни новой европейской, ни новойрусской истории. Обновленные и вечно юные, они сами творят свои формы, нестесняясь предыдущим, думая только о настоящем и будущем» [5, стр. 11, 12,13, 16–17, 29, 44, 45, 48, 64–65, 66–67]
Большоевнимание К.Д. Кавелин уделяет деятельности и личности Петра Великого. Всвоей работе «Краткий взгляд на Русскую историю (1864)» Кавелин отмечает: «былобы ошибочно думать, что Петр – какая-то случайность в русской истории. Можнодоказать положительными данными, что все его преобразования, не исключая ниодного, были постепенно подготовлены предшествующим временем и развитием: всевопросы решены им в том духе, в каком они поставлены предшествующей историей,только решены резко, круто, быстро. Петр – фокус, в котором они внезапнососредоточились и ярко разрешились. Оттого он стал на грани между двумяпериодами русской истории и заслонил собою прошедшее. Он выразил собоюстремление прогрессивного меньшинства, которое тяготилось бытом тогдашнеговремени, и стоял в его главе. Называть его изменником родине за пристрастие киностранному, упрекать и ненавидеть его за то, что он был деспот, отыскивать внем пятна с точки зрения гуманности – смешно и жалко. Это судить его с точкизрения, под которую он не может подходить. Петр – варвар, и не мог быть другим,но великий человек, наш герой и полубог, наша надежда и знамение русского народа.Страна, создавшая такого человека, не может не иметь будущности. Эта мысльслужила нам утешением в самые тяжкие безотрадные минуты и, исцеляя нашидушевные язвы, заставляла умолкать отчаяние, как медный змий в пустыне. СПетром Великим начало личной свободы было поставлено в России, как программа,как требование, которое должно было постепенно осуществиться вдействительности. Задача была необыкновенно трудна. Надобно было провести ееочень искусно, не подвергая опасности выигранное государственное начало, идяпостепенно сверху вниз, от высших слоев русского общества к низшим» [7, стр. 164].
В своейдругой работе, а именно «Мысли и заметки о русской истории» К.Д. Кавелин,в частности, отмечает: «если б реформа остановилась со смертью Петра Великого,то не могло бы оставаться сомнения в том, что Московское государствопринадлежит к азиатской, а не европейской группе. Мало ли было брожений ивеликих государей на Востоке! Единичные явления сами по себе ничего не значат иподтверждают, а не опровергают общее правило. Внешний характер петровскогопреобразования служил бы в таком случае новым доказательством, что мы азиатскийнарод. Но в том-то и сила, что дело Петра не умерло после него на русскойпочве; напротив того, оно, несмотря на крайне неблагоприятные обстоятельства,пустило корни и продолжалось почти полтора века, вплоть до нашего времени.Вместо того, чтобы ослабить Россию, реформа вызвала к деятельности дремавшие вней громадные силы и развила их в невиданных размерах» [8, стр. 230].
Ясность ичеткость концепции Кавелина обеспечили ей широкое влияние на умы современников,дав толчок формированию «государственной школы» в отечественной историографии.
 
/>/>/>1.8.2 Историческая концепция Б.Н. Чичерина
Концепциярусского исторического процесса, разработанная Б.Н. Чичериным, содержитсяв его магистерской диссертации «Областные учреждения России в XVII-м веке», изданной в 1856 г. Чичеринне ограничился в ней установлением в соответствии с западнической традицией«обшей связи русской истории с историею человечества». Он обратил внимание наособенность хода исторического развития России, заключавшуюся, по его мнению, внесравненно большей, чем на Западе, роли государства. «Государство, – утверждалон, – сделало народонаселение оседлым; оно дало общинам некоторую юридическуюопределенность; вся жизнь, вся деятельность общественная исходили изгосударства, и весь дальнейший ход истории должен был представлять развитие этойдеятельности. (…) Оно было исходною точкою для всего….» Культ государства,создавшего народ и творящего его историю, пронизывал и следующие историческиеработы Чичерина, которые были собраны в 1858 г. в книгу «Опыты по историирусского права».
Перенося нарусскую почву гегелевское представление о государстве как силе, котораявыступает выразителем всеобщих интересов, разрешает все противоречия«гражданского общества», Чичерин трансформировал его в известной теориигосударственного закрепощения и раскрепощения сословий.
Потребность«устроиться и укрепиться» понуждает государство к наложению обязательного тяглана все без исключения сословия. «Оно от всех сословий требовало посильнойслужбы, необходимой для величия России. И сословия покорились и сослужили этуслужбу.… Но когда государство достаточно окрепло и развилось, чтобы действоватьсобственными средствами, оно перестало нуждаться в этом тяжелом служении».Достижение зрелости государством должно было, таким образом, повлечь за собойликвидацию этой зависимости. Дворянство и городские жители получили свободу отгосударства еще в XVIII веке. «Оставались одни крестьяне,которые, подпавши под частную зависимость и приравнявшись к холопам, доселенесут свою пожизненную службу помещикам и государству. В настоящее времяуничтожается наконец и эта принудительная связь: вековые повинности должнызамениться свободными обязательствами…»
Историческаяконцепция Чичерина предлагала вполнеопределенный, однозначный ответ нато, каким образом и чьею волей должны были разрешаться социальные противоречиясовременной ему России. Совершенно уместным здесь будет напомнить несколькострочек из письма Чичерина Герцену, напечатанного в «Колоколе» в конце 1858 г.«Вспомните еще раз, в какую эпоху мы живем, – писал он. – У нас совершаютсявеликие гражданские преобразования, распутываются отношения, созданные веками.Вопрос касается самых живых интересов общества, тревожит его в самых глубокихнедрах. Какая искусная рука нужна, чтобы примирить противоборствующиестремления, согласить враждебные интересы, развязать вековые узлы, чтобы путемзакона перевести один гражданский порядок в другой». Выбор в пользу «искуснойруки» государства получал у Чичерина историческое обоснование.
Высшую,наиболее совершенную форму, в которой реализует себя государственное начало,Чичерин усматривал в системе бюрократической, административной централизации.Она, по его мнению, была конечным результатом исторического развития самогогосударства.
Призванноеводворить общественный порядок, государство на первых порах испытывалонедостаток собственных материальных средств и по этой причине вынуждено былоискать обеспечения своей власти в ответственности частных лиц и общин. Отсюда,полагал Чичерин, возникает система поручительства и выборное начало. Он постоянноподчеркивал, что «деятельность общин была вызвана государственным началом некак право самостоятельного управления внутренними делами общины, а какобщественная повинность для удовлетворения государственным потребностям».
По мереукрепления государственного начала система общественных повинностей должна былавсе более уступать место деятельности собственно государства. Элемент общинныйвытеснялся элементом приказным. «Разделение управления неминуемо ведет к общейцентрализации: раздробленное в частях должно быть строго и формально подчиненоединому центру».
ПриверженностьЧичерина к административной централизации подкреплялась и выводами из анализаисторического опыта Англии и Франции. «Правильность» исторического развитияобеспечивалась, по его мнению, единством элементов свободы и государственнойвласти, правильностью их сочетания.
В Англии,считал Чичерин, политическая свобода укоренилась раньше, чем общество быловоспитано государством. Следствием этого явилось общественное неравенство,господство аристократии, бедственное положение низших классов.
В России,наоборот, имело место излишнее преобладание правительственной централизации.Оно повлекло за собой засилье бюрократии и недостаточность развитияобщественной инициативы.
И толькоФранция смогла полнее и многостороннее, нежели в других странах, развитьобщественные элементы. Ей, правда, не удалось при этом избежать крайностей:«анархического» проявления свободы и диктатуры. Однако именно французскаяцентрализация, историческая миссия которой заключалась в «уничтожениисамостоятельных союзов, корпорационных прав, сословных привилегий, вообще вуничтожении средневековых форм жизни, основанных на дробности общественногобыта», создала гражданские и административные учреждения, оставшиесянепоколебимыми «во все времена и при всяких правительствах». «Их не коснулась,– писал Чичерин в статье по поводу памфлета Монталамбера «О политическойбудущности Англии», – ни аристократическая реакция, торжествовавшая приБурбонах, ни либерализм, господствовавший при Людовике-Филиппе, ниреволюционные стремления социальной демократии, ни властная рука новогоимператора». Франция, таким образом, привлекала особое внимание и вызываласимпатии Чичерина тем, что централизация создала здесь чрезвычайно устойчивуюсистему государственного управления [19, стр. 86–89].

/>/>/>1.8.3 Историческая концепция А.Д. Градовского
Событиярусской истории виделись Градовскому в духе теории последовательногозакрепощения и раскрепощения сословий. Под влиянием внешних факторов(необходимость борьбы с многочисленными врагами, собирания исконных земель)самоуправляющиеся общины пожертвовали своими правами для усиления могуществагосударства и в результате были низведены на уровень административных ихозяйственных единиц. Высшим пределом подчинения общин государству сталозакрепощение сословий в XVI–XVII вв. Все сословия неслигосударственное тягло. Московское государство еще до Петра Великого, утверждалпублицист, расходясь в этом со славянофилами, было не общинным, а приказным,бюрократическим. Но, в конце концов, материальное могущество страны былосоздано, и наступило время возвращения государством своего долга обществу. Всередине XVIII в. первое из сословий, дворянское,было освобождено от государственного тягла, получило личные и корпоративныеправа, было призвано к участию в местном управлении. Начался процессосвобождения сословий, затянувшийся на столетие. Лишь после Крымской войныосвобожденные сословия сливаются в «единое земское тело», и общественныйэлемент снова возвращается к деятельному участию в государственной жизни [13,стр. 18–19].
Градовскийрассматривает эпоху Петра I иначе, чем,например, С.М. Соловьев. Для Соловьева это время подобное перевороту,произведенному властью, время борьбы старого с новым, «схватки ихпредставителей не на жизнь, а на смерть». Позднее в своей «Истории России» онназовет реформы Петра I «нашей революцией». Градовский выделяет как разэволюционный характер развития России при Петре I. Он стремится проследить зародыши нового в старом порядке иостатки «старорусских начал» в новых учреждениях. И хотя староепротиводействует нововведениям, оно же – в понимании исследователя –обеспечивает преемственность в развитии, сообщая ему определенную устойчивость.Лейтмотивом сочинения Градовского проходит вывод об инициативной, организующей,направляющей роли власти. Историк-юрист явил себя представителем «государственнойшколы» в российской историографии, как и его учитель Д.И. Каченовский, какС.М. Соловьев, Б.Н. Чичерин. Он предстал здесь сторонникомпостепенного эволюционного развития традиционных начал российскойгосударственности. В пореформенной России, по его мнению, «на русскую почвуснова выступают три великие элемента, завещанные нам историей»: в прошлом –крестьянство, служилые люди и царь, после преобразований «восставшие с новойсилой – общины, и владельцы, слитые тесно в общий земский союз, и особавеликого земского царя» [24,стр. 116].
В своейдокторской диссертации «История местного управления в России» он касалсяпроблемы взаимодействия центральной и местной власти. Градовский открытосвязывает своё исследование с современностью, с введением земских учреждений.«Суть ли эти учреждения (земские – автор) продукт западно-европейскойцивилизации, прививаемый к нашему быту или они новая организация наших народныхэлементов на началах столь же древних, как само слово «земство»?» Прослеживаяэти «древние начала» по материалам уездного управления Московского государства XVI–XVII вв.,он проводит сравнительный анализ российского и западно-европейскогоисторических процессов. Градовский видит их принципиальную разницу в том, какскладывались отношения центральной власти с местным управлением. На Западе, поего наблюдениям, «общины объявляли себя непосредственными подданными короляпосле долгих усилий и кровавых побед над феодализмом»; а в России «рольземского князя и царя не только жила в сознании всех и каждого, но и была живоюпрактической действительностью». Свобода, предоставляемая постепенно государственнойвластью сословиям – сначала дворянству, затем – реформой 1861 г. –крестьянству, неизбежно, по заключению Градовского, должна была выразиться вместном самоуправлении. Но и развитие самоуправления закономерно приведет куничтожению сословий.
Доказываяестественноисторическое происхождение земского самоуправления, Градовский небыл оригинален. Он по-своему развивал взгляды, уже высказанные в литературе, вчастности, В.И. Лешковым, кн. А.И. Васильчиковым, искавшими истокиземской реформы в далеком прошлом.
Но именноГрадовский дал первый систематизированный обзор местных и центральныхучреждений, земской и сословной общины, проследив зачатки самоуправления в XVI–XVII вв.Огромный фактический материал, проанализированный в диссертации, остается досих пор востребованным исследователями. Тем более интенсивно использовали трудГрадовского современники, порой пренебрегая его концепцией, и делая свои выводыиз представленных им фактов. Рекомендуя К. Марксу «Историю местного управленияв России А.Д. Градовского, Н.Ф. Даниельсон дает свою оценку взаимоотношений общины свластью, как лишенных той гармонии, которую находил в них Градовский.Исполненные со стороны власти насилия, со стороны общин – покорности, они, помнению Даниельсона, как раз отучали от самоуправления.
А вотнародовольцы опирались на докторскую диссертацию Градовского для подтвержденияисконного права народа на землю. Вряд ли профессор мог предположить, что цитатыиз его академического труда будут фигурировать в подпольной печати. Между темнародовольцы ухватились за наблюдение «добросовестного ученого», чтособственность на землю князей была условной и непрочной, терявшейся припереходе в другой удел – земля принадлежала смердам.
Демократическаяжурналистика справедливо уловила стремление Градовского доказать, что «Россияиздревле шла к местным учреждениям». Однако здесь отрицательно отнеслись к егоапологии земства, осудив автора за то, что он и «слышать не хочет о местныхправах с политической закваской» [24, стр. 117].
/>/>/> 
 

2. Либеральнаямысль в российской публицистики второй половины XIXвека
Заметный ростконституционных настроений в обществе на рубеже 70–80-х гг. нашел своеотражение в позиции журнала «Вестник Европы». Журнал «Вестник Европы»,основанный в 1866 г., продолжил ту конституционную линию в русскойлиберальной прессе, которая была начата «Отечественными записками» в первыепореформенные годы. Либеральная программа журнала в ее социально-экономическойчасти была существенно откорректирована на рубеже 70–80-х гг. под явнымвлиянием народничества. «Вестник Европы» полностью согласился с выводомнароднического публициста В.В. Воронцова о том, что «для процветаниякапиталистического производства у нас нет почвы» и что «настала пора изменитьсистему и направить в другую сторону усилия государственной власти» (1882 г.).Но, разделив надежду народнического автора на неутраченные еще возможности некапиталистическогоразвития России, журнал решительно разошелся с его политическими выводами. ДляВоронцова отсутствие капиталистического производства (а, следовательно, ибуржуазии) означало бессмысленность конституционного либерализма европейскогообразца. «Вестник Европы» непоколебимо стоял на страже безусловной для негоценности политической свободы. Указание Воронцова на то, что в России нет и неможет быть вообще буржуазии – носительницы либеральной идеологии, нисколько несмущало редакцию. В этой роли буржуазию могла заменить интеллигенция.
Цензурнаяхарактеристика «Вестника Европы», относящаяся к концу 1878 г., точноотражает существо его политической позиции: журнал «при всяком удобном случаестремится выставить неудовлетворительность существующего устройства России ипреимущества представительного образа правления». Политическая позиция журналаотражена в работах программного характера, принадлежавших перу его редактора М.М. Стасюлевичаи ведущего публициста К.К. Арсеньева. Когда в 1882 г. на страницахаксаковской «Руси» либерализм был обвинен в бесплодном «сочинительстве» реформ,Арсеньев посвятил два «Внутренних обозрения» изложению программы русскихлибералов. «Сочинительство» он называл необходимым элементом государственнойжизни. Его следовало осуществить «не только для народа, но и с участиемнарода». Много позже публицист разъяснил, что «сочинить надлежало, очевидно,способ перехода от абсолютизма к народному представительству». Впрочем,радикальная ломка государственного строя была для Арсеньева лишь отдаленнойперспективой, так как первоочередными задачами он считал упрочение законности,гражданского равноправия, а также борьбу за свободу печати. Связь междуконституционалистскими лозунгами и умеренной программой практических действий,едва намеченная в статье Арсеньева, последовательно проведена в заграничнойброшюре М.М. Стасюлевича. Поводом к его выступлению послужило известие оботставке Н.Л. Игнатьева и замене его на посту министра внутренних дел Д.А. Толстым,имя которого стало знаменем торжествующей реакции. Стасюлевич, по-видимому, непотерявший надежды на реформы сверху, попытался возложить вину за такоеразвитие событий на бюрократию, якобы узурпировавшую власть царя. Толькосообразуясь с законом, верховная власть могла встать «в неограниченноеположение по отношению к придворно-бюрократически-военным партиям, вечноборющимся около престола за обладание самодержавием». Но закономерность – этотолько первый шаг на пути к правовому государству. «…Анархия невозможна толькотам, где народ и Верховная власть… вполне самодержавны и кроме взаимногоограничения не знают никакого другого… Для Верховной власти нет истинногосамодержавия там, где несамодержавен народ», – заключал Стасюлевич.
Итак,постепенный и добровольный переход от неограниченного самодержавия ксамодержавию, ограниченному вначале законом, а потом и волей народа – таковполитический идеал «Вестника Европы». Правда, оставался нерешенным вопрос отом, что же может побудить самодержавие к добровольному самоограничению [13,стр. 28–30].
Другимлиберальным журналом во второй половине XIX века был «Юридический вестник» (с 1867 г.) Все материалы,которые этот ежемесячный журнал печатал по конституционной тематике, можноразделить на несколько групп. Среди них следует выделить прежде всего большуюгруппу статей и заметок, а также опубликованных выступлений, посвященныхистории и теории западного конституционализма; публикации по истории России ивосточноевропейских государств (Польши, Финляндии, Болгарии); и, наконец, неочень многочисленные выступления «Юридического вестника» по поводувнутриполитической ситуаций в России конца 70–80-х годов.
В обстановкеполитического кризиса на рубеже 70–80-х гг. XIX в. в «Юридическом вестнике» появляются статьи и заметки, вкоторых новые политические идеи и требования высказываются в непосредственнойсвязи с анализом внутриполитического положения России.
В январскойкнижке журнала за 1879 г. В.А. Гольцев в статье «Вопрос русскогофинансового права», говоря о необходимости целесообразного расходования народныхсредств государством, прямо заявил: «…задачи, перед которыми стоит общество,являются задачами не экономической только политики, но и государственногоправа».
Он доказывалнеобходимость «действительно независимого законодательного контроля» загосударственными расходами, без которого, по его словам, не мог быть успешноразрешен «основной юридический вопрос нашего быта».
В периодправления М.Т. Лорис-Меликова (февраль 1880 – апрель 1881 г.) особуюактивность в написании злободневных политических заметок проявил редактор «Юридическоговестника» С.А. Муромцев.
Исходнаямысль его публицистических выступлений состояла в том, что конституционализмявился закономерным результатом реформ, проведенных самим самодержавнымправительством. «Смысл всех преобразований настоящего царствования, – писалМуромцев, – заключается в возбуждении самодеятельности общества… Образованноеобщество есть факт, созданный русской историей, перед которым каждаяполитическая сила должна преклоняться. Не одними салонами представляется русскоемыслящее общество. В провинциях зреет великая земская сила, которая начинаетдумать свою великую думу».
Осуществлениеполитических требований образованного общества, по мысли Муромцева, не толькодолжно было завершить начатое самой властью дело, но и положить конецреволюционному движению. «Если протест подпольный и крамольный имеет теперьпочву, то только потому, что здоровая дума находится в загоне, не имеет средстввысказать свои нужды, повлиять на их удовлетворение. Дайте свободу ей, и всякаякрамола потеряет смысл и силу, потому что не выдержит состязания сдеятельностью свободною, здоровою и законною».
Давая оценкуполитическому курсу министра внутренних дел М.Т. Лорис-Меликова, Муромцевписал «видно много хорошего, но нет ни одной решительной меры». По его мнению,у правительства, как и у общества, отсутствовал определенный план действий. «Нуженплан, обдуманный, широкий, последовательный», – писал Муромцев и ставилвопросы, в которых по существу было заключено требование призыва общественныхсил к участию в государственной деятельности: «Кто его выработает? В состояниили представить его одна печать? В силах ли сформулировать его бюрократия?»
События 1марта 1881 г. не оттолкнули редакцию «Юридического вестника» от проповедиполитической свободы. Напротив, она воспользовалась убийством царя для того,чтобы еще раз напомнить читателям следующую мысль: «извращенная в своих формахполитическая борьба приводит к чудовищным последствиям. Насилие выступает напервое место и, в конце концов, происходят события, потрясающие болезненно всюгосударственную и общественную жизнь русского народа».
Покойныйимператор был намеренно представлен в выгодном для либералов свете.«Юридический вестник» писал о нем: «Государь заложил краеугольный каменьрусской политической свободы, отыскивая в самом народе источник егоплодотворного движения вперед. Самоуправление крестьянства было формою, вкоторую вылилась на первых же порах жизнь русского земледельца, самоуправлениевсей земщины явилось как скорое и неизбежное последствие первой великойреформы. Земщина высвободилась из-под тяготевшей над нею опалы и призвана статьключом, которым должна бить свежая русская жизнь».
Во времянаступившей затем реакции конституционные требования с трудом, но все-таки иногдапробивали себе дорогу в «Юридическом вестнике» [26, стр. 106–107].
Иногда«Юридический вестник» вел критику самодержавной формы правления, обращаясь ксюжетам российской истории. Тем более, что этому способствовала самаполитическая обстановка 80-х годов.
Так, В.А. Гольцев,оказавшись в 1884 г. в петербургском доме предварительного заключения, былвынужден заняться там историей законодательства и нравов в России XVIII в. В итоге «Юридический вестник»опубликовал в 1884–1886 гг. серию его статей на эту тему, впоследствииизданных отдельной книжкой.
В этой работебыли, в частности, и такие остро звучавшие в России 80-х годов XIX в. строки: «В самой постановкевласти заключалась неустранимая причина злоупотреблений администрации ивредного правительственного влияния на нравы в широком смысле последнего слова.Между законом и распоряжением, между юстицией и полицией, между правом ипроизволом у нас не было в XVIII векесколько-нибудь определенных границ. Чувство законности не получало правильноговоспитания в русском обществе».
Посвидетельству современника – Вл. Кранихфельда, эта книга Гольцева была «скорееполитическим памфлетом, чем сколько-нибудь солидной ученой работой. В нейинтересен подбор фактов, острых, жгучих, обличительных. Автор как-будтозабывал, что он имеет дело с материалом, относящимся к XVIII столетию, и в его страстном обличении прошлого чувствовалосьживое негодование к современному ему режиму, который слегка менял форму, нооставался мертвенно неподвижным в своей сущности». Однако рассмотренными вышепубликациями разработка вопроса о политической свободе на страницах«Юридического вестника» не ограничивалась.
С наибольшейполнотой политические идеалы группы постоянных авторов этого журналараскрываются при анализе их статей и заметок, посвященных вопросам теории иистории политических учреждений и конституционного движения на Западе. Мысль отом, что размышления по поводу перипетий истории западных государств имеютсамое непосредственное отношение к грядущим судьбам России, неоднократно вразличных формах повторялась для читателей «Юридического вестника» [26, стр. 108–109].Один из главных уроков, который русские либералы-конституционалисты извлекли иззападноевропейского опыта, был в следующих выражениях сформулирован С.Ф. Фортунатовым:«В монархиях с королевской властью, опирающейся на традиции, своевременныеуступки требованиям общества предотвращают кровавую катастрофу» (1880, XII).
Вывод,обращенный прямо к отечественной монархической власти, тщательно обосновывалсяпутем сопоставления и противопоставления недавней французской и английскойистории.
Обратившись канализу внутренней политики последних лет правления Наполеона III во Франции, С.Ф. Фортунатов писал: «Этигоды представляют собою очень интересный и поучительный период французскойистории XIX века по тем попыткам, которые делаетимперия, – предотвратить либеральными реформами неизбежный кризис» (1881, VIII).
Такаяполитика в конкретных условиях Франции была, по мнению Фортунатова, обречена нанеудачу. Французские республиканцы отнеслись к либеральным уступкамправительства Наполеона III,установившего режим своей единоличной власти в стране путем военногопереворота, «как ограбленный к разбойнику, который ограбив его, вернул бы емувпоследствии часть отнятых вещей» (1880, ХП).
«Окружитьлиберальными учреждениями империю, которая была основана на грубом насилии, напопрании права и закона», – это, по мнению Фортунатова, «невозможная задача»(1881, VIII). «Основанная на насилии, поддерживаемаянасилием» вторая империя «должна была неизбежно пасть при пробужденииобщественного духа во Франции, и легкомысленно начатая, постыдно веденная войналишь ускорила и без того неизбежную развязку» (1881, VIII). Таким образом, установление республиканского режима допускалосьрусской либеральной мыслью в качестве одного из возможных историческиобусловленных вариантов прогрессивного общественного развития. Однако дляРоссии более приемлемым казался другой путь, во многом напоминавший тот,которым прошла Англия, страна с прочными монархическими традициями.
Сообщая читателю,что в этой стране тоже бывали периоды, когда возрастала опасностьреволюционного взрыва, Фортунатов ставит в пример русским государственнымдеятелям гибкость политических лидеров Великобритании. В частности, он рисуетпортрет английского государственного деятеля первой половины XIX века Роберта Пиля, который, по егословам, «принадлежал к числу тех консерваторов, которыми так богата историяАнглии и так бедна история континентальных государств». Главное достоинствоПиля в глазах русского либерала составляла его способность даже вопрекисобственным взглядам идти на уступки с целью предотвращения «кровавогозамешательства» (1880, II).
В 1892 г.в «Юридическом вестнике» была опубликована статья М.М. Ковалевского «Политическаядоктрина Франции прошлого столетия».
Само названиестатьи заключало в себе основную мысль ее автора. По его мнению, в началереволюции во Франции XVIII в.между главными участниками событий, прежде всего между Национальным собранием икоролем, существовало полное единомыслие и необходимость государственногопереустройства в либерально-конституционном духе. В связи с этим Ковалевскийписал: «нам трудно будет допустить, что по вопросу о разделе политическойвласти между королем и народным представительством не могло состояться соглашение».
Лишь упорноенежелание короля и стоявшей за его спиной дворцовой камарильи поступитьсясословными привилегиями дворянства и духовенства сорвало возможность предотвращениянастоящей революции.
Вряд ли можнонайти в этой статье Ковалевского какие-либо прямые намеки на внутриполитическуюситуацию в России начала 90-х годов XIX в.,однако, здесь, еще раз со всей отчетливостью была проведена свойственнаярусскому либерализму мысль о необходимости и возможности предотвращенияреволюционной драмы и сохранения монархической власти при условии ее готовностиидти на уступки требованиям времени.
Большойинтерес с точки зрения изучения политических взглядов русских либералов имеютстатьи, посвященные проблеме разделения и взаимоограничения властей вконституционном государстве.
Нахождениеоптимальных решений этого вопроса рассматривалось как главное условиеобеспечения политической свободы. Так, профессор Харьковского университета Н.О. Куплеваскийв статье «Принцип разделения властей в строе современного государства» (1882, XI) особое внимание уделял проблемераспределения власти между представительным органом и правительством. Этотвопрос несомненно волновал умы русской либерально-конституционнойинтеллигенции, до которой доходили слухи о планах недавно отставленногоминистра внутренних дел Н.П. Игнатьева созвать Земский собор спреобладанием депутатов от крестьянского сословия для того, чтобы продемонстрировать«народную поддержку» самодержавию.
Не исключено,что в связи с этим Куплеваский, при решении вопроса о том, «что должно бытьпредоставлено палатам, а что правительству» указал на необходимость учета нетолько культурного уровня народа, но и состава самого представительства. «Привысокой культуре народа ему самому или его представителям может бытьпредоставлена более решительная роль, чем при низком состоянии культуры», – утверждалКуплеваский, имея в виду опыт наиболее демократических государств Запада. Но онявно намекал на будущих российских парламентариев, когда писал следующиестроки: «Если представительство организовано так, что в собрании получат местовсе умственные силы страны, то такому собранию может быть предоставленазначительная роль, хотя бы остальная масса народа и не отличалась особенновысоким уровнем развития. Напротив, если в собрании большинство составляютпредставители, которые по своему развитию не выше грубой массы, роль и влияниеэтих представителей по необходимости должны быть умалены» (1882, XI, 398).
Вопрос овнутренней структуре представительного органа оставался у Куплеваского нераскрытым.Эта проблема обсуждалась на страницах «Юридического вестника» в статье В.Д.(Владимира Дерюжинского?) «Верхняя палата во Франции» (1887, VI). Автор статьи, исходя из французскогоопыта, признавал существование двухпалатной системы безусловно необходимым дляпредупреждения бесконтрольности и злоупотреблений единой палаты. Речь шла,разумеется, о полновластном народном представительстве типа якобинскогоКонвента. В качестве достойного образца верхней палаты статья рекомендовалафранцузский сенат эпохи третьей республики, в основу организации которого былположен особый порядок выборов.
Была такжеотмечена защитная роль верхней палаты по отношению к нижней. Лишение президентаправа без согласия сената досрочно распускать палату депутатов имело, по мнениюавтора статьи, «громадное значение, являясь весьма действительнымпредохранительным средством от возможных злоупотреблений высшей исполнительнойвласти».
В условияхдействия новых судебных уставов в России вопрос о роли независимой судебнойвласти в обеспечении личной и политической свободы не мог не привлечь внимания«Юридического вестника». В реформированном суде также, как и в земскомсамоуправлении, либералы-конституционалисты видели ростки нового правопорядка вРоссии. Важнейшим условием выполнения судебными органами задач по ограничениюадминистративного произвола и водворению законности в стране должна была статьих независимость от других властей, одной из наиболее существенных гарантийкоторых считалась несменяемость судей [26, стр. 109–112]. Так в частности,в статье профессора Киевского университета Д.Г. Тальберга «Принцип несменяемостисудей во Франции» (1883 год), говорится, о том, что «принципиальное значениенесменяемости судей, как одной из гарантий независимости правосудия, остаетсянеизменным, в особенности там, где политическая жизнь общества заключена втесные рамки и где независимая юстиция действительно представляет одну из «конституций»в том смысле, что суды, при условии несменяемости судей, обеспечивают доизвестной степени господство закона в обществе и представляют некоторуюгарантию от всякого посягательства на права граждан, как бы высоко ни стоял вадминистративной иерархии виновник этого посягательства».
Активнымпоборником первостепенной роли судов в укреплении гарантий политической свободыбыл М.М. Ковалевский. Добиться точного соблюдения правительствомсуществующих законов, по мнению Ковалевского, можно лишь при условии признанияза каждым права обжалования перед судами действий правительства, затрагивающихинтересы частных лиц [26, стр. 114].
На страницах «Юридическоговестника» в 80-е годы XIX в.публиковалось много статей и заметок о развитии стачечного движения исоциального законодательства на Западе, о проблемах крестьянского хозяйства иразработке фабрично-заводских уставов в России. Присутствие всех этихматериалов в журнале свидетельствовало о том, что при разработке вопроса оцелях конституционного государства русские либералы не могли ограничиватьсяузким кругом лишь политических проблем [26, стр. 115].
Крупнейшим из«толстых» либеральных журналов 80-х годов был «Русский вестник» Его автором иглавным редактором был В.А. Гольцев. Он является автором программыдействий всех оппозиционных сил, которая получила название «Земский собор»(1886 год) и была опубликована в нелегальной печати.
Авторконстатирует полное торжество реакции в России. В то же время и революционныеорганизации не могут предложить надлежащих альтернатив, так как любойнасильственный выход из создавшегося положения (поражение во внешней войне,революционный переворот) грозит возникновением военной диктатуры с еенеизбежными атрибутами – сыском и террором. Несколько более сложнымпредставляется отношение Гольцева к возможности народной революции. Автор впринципе признает за народом «право вооруженным восстанием защищать себя отпритеснения и гнета», но считает, что из-за низкого уровня правосознания встране возможен лишь «стихийный голодный бунт народной голытьбы, который либобудет подавлен, либо также приведет к возникновению поддержанного имущими классамиправительства военной диктатуры». Между тем в пореформенный период в Россиипроизошел «прирост прогрессивных сил в обществе и народе», создающийнеобходимые предпосылки «для нового энергичного движения вперед». К этим силамавтор относит интеллигенцию и слой мелких служащих, которые являютсяпосредниками между интеллигенцией и народом. Наконец, и в народной средевозросло число лиц, получивших элементарное образование и обладающих чувствомличного достоинства. Таким образом, для прогрессивных преобразований имеетсяпрочная и надежная социальная база. Несмотря на разнородность оппозиции, ееможно объединить, выработав общую программу преобразований, которую ипредлагает вниманию читателей автор. Гражданско-правовая реформапредусматривала отмену паспортной системы, телесных наказаний, упразднениеадминистративных преследований и суд присяжных по политическим преступлениям. Всоциально-экономической области Гольцев выступал сторонником подоходногоналогообложения, частичной национализации крупных предприятий, имеющихобщенациональное значение (железные дороги, металлургические заводы и т.д.),ратовал за развитие мелкого кредита. Предусматривалось увеличение крестьянскогонадела путем дополнительного выкупа земли у помещиков и введение фабричногозаконодательства. Национальный и религиозный вопросы разрешались путемпровозглашения свободы вероисповедания, предоставления широкого самоуправленияПольше и отмены стеснений в использовании родного языка. Политическиепреобразования предусматривали провозглашение свободы печати и собраний, атакже развитие самоуправления.
Разумеется, втаком виде программа носила весьма общий характер и нуждалась в конкретизации.Но нельзя не отметить ее отчетливо выраженную социальную направленность.Программа, ставившая целью гражданское и политическое равноправие граждан всочетании с широкими социальными реформами, была нацелена на модернизациюстраны. Вместе с тем на программу Гольцева наложила отпечаток узость социальнойбазы процесса модернизации. Основная часть населения жила в деревне, азначительная часть городской интеллигенции, обеспокоенная теми деструктивнымиэлементами, которыми сопровождалось индустриальное развитие страны, искалавыход в теориях самобытного развития, общинного социализма и т.д. Этинастроения учитывались либеральными публицистами. Гольцев намеренно придаетсвоей программе народническую окраску, декларируя поддержку общины и мелкихтоваропроизводителей, приостановку развития капитализма.
Пропагандуэтой широкой программы должна была взять на себя партия реформы, конечной цельюкоторой провозглашался созыв Земского собора. Собственно, Гольцев ведет речьскорее не о партии, связанной жесткой дисциплиной, а о широком общественномдвижении, объединяющем широкие слои от «либеральствующих заводчиков и славянофильствующихземлевладельцев до групп революционной молодежи. Единство движения образуетсяна почве практической деятельности: помощь жертвам полицейского произвола,подача ходатайств и адресов, работа в легальных общественных организациях и. т.д.Роль координатора усилий разных общественных групп по-видимому, должен былвзять на себя журнал «Земский собор», издание которого следовало наладить зарубежом, организовав в России группы, занимающиеся его доставкой ираспространением.
Закономерновозникает вопрос каким путем автор хотел добиться поставленных целей. Гольцевдемонстративно подчеркивал, что деятельность новой организации должна носитьмирный характер и не выходить за рамки того, что дозволено «во всехгосударствах, пользующихся политической свободой». Разумеется, этот легализмусловен, поскольку ни собрания, ни бесцензурные издания в России не былиразрешены. Но, вне сомнения, Гольцев отвергал террор, надеждами на возрождениекоторого жило революционное подполье. Какая же сила в таком случае заставит царясозвать Земский собор? Ответ Гольцева звучит неожиданно: ключ отгосударственного механизма находится в руках царя, но сам царь вовсе неявляется реакционером. Фатальные обстоятельства, такие, как трагедия 1 марта,изоляция от страны, бюрократическое «средостение» между народом и престоломсделали царя заложником реакционной политики. Но при условии широкогообщественного движения в поддержку реформ возможно и изменениевнутриполитического курса. Конечно, надежды Гольцева сейчас кажутся наивными: к70-м гг. реформаторский потенциал самодержавия был исчерпан. Власть вплотнуюподошла к тому рубежу, переступив который, самодержавие трансформировалось бы вконституционную монархию. Не будем забывать, однако, и того, что, учитываятакие исторические прецеденты, как реформы Петра Великого и Александра II, многие представители русскойинтеллигенции, начиная с Н.Г. Чернышевского и кончая А.Д. Градовским,отдали дань надеждам на радикальную «революцию сверху».
Полагая, чтосудьба будущих реформ во многом будет зависеть от окружения царя икачественного состава российской бюрократии, Гольцев видел одну из задач партиив том, чтобы обеспечить «приток свежих сил… в некоторые роды административнойдеятельности». В то же самое время партия должна принять меры для обеспеченияподдержки реформ снизу. Гольцев развивал широкий план просвещения народа путемоснования народных школ, библиотек, распространения научно-популярнойлитературы и т.д. Такая деятельность, во-первых, отвлечет молодежь от террора иреволюционной пропаганды, а во-вторых, положит начало формированию вкрестьянской среде слоя граждан, сознающих свои права. По-видимому, Гольцев былдалек от народнической идеализации крестьянства и, зная о том ореоле, которымбыло окружено в сознании простого народа имя царя, опасался, что монархическиеиллюзии будут использованы реакцией при выборе представителей на Земский собор.Примечательно, что, полемизируя с представителями легального народничества Г.П. Сазоновыми И.И. Каблицем, которые пассивно склонялись к признанию «народнойправдой» взглядов темной крестьянской массы, Гольцев писал: «Народ не естьтолько одно, теперь действующее поколение. Народная правда, как совокупностьсуществующих взглядов и мнений большинства населения не есть критерийистинного, доброго и прекрасного…. Рабское подчинение мнению «большинства» внастоящее время было бы ничем не извиняемою изменою «народу» в широком иединственно правильном смысле этого слова». Возможно, что определяя в статьепринципы будущего избирательного права как «общие», Гольцев намеренно избежалформулы «всеобщее, прямое, равное и тайное» избирательное право, так как хотелсохранить известные преимущества лиц, имеющих образовательный ценз, передтемной крестьянской массой. Итак, Гольцев попытался разрешить почти неразрешимуюзадачу: объединить возможные реформаторские потуги власти с движениемрадикальной интеллигенции. Возможно, именно в этом и следует искать ключ междудостаточно ясно очерченной программой социальных реформ и оставленными безвнимания вопросами компетенции Земского собора, его структуры и т.д. Обещаниерадикальных социальных реформ обращено было в первую очередь к народническойинтеллигенции и не должно было напугать самодержца, экономическая политикакоторого, в оценке Гольцева, носила антикапиталистическую направленность. Сдругой стороны, ожидая реформ «сверху», Гольцев не желал связывать рукиоднозначными требованиями определенных политических форм и готов был принятькак законодательное, так и законосовещательное представительство [13, стр. 33–37].
Радикализациялиберализма открыто проявилась после речи нового монарха Николая II 17 января 1895 года, когда он заявил онезыблемости самодержавия. Так земский публицист Д.И. Шаховский в брошюре«После коронации» писал о том, что Николай II заключил открытый союз «с крупным чиновничеством, разлагающимсядворянством и богатым купечеством для эксплуатации страны», заставившем бывших«мирных идеалистов… прийти к тому заключению, что главной задачей сознательныхэлементов является образование партии для открытой борьбы с этим союзом» [22, стр. 163].
Своеобразнымманифестом либералов стало «Открытое письмо Николаю II», написанное П.Б. Струве. «Если самодержавие на словах и на деле отождествляет себя свсемогуществом бюрократии, если оно возможно только при совершеннойбезгласности общества и при постоянном действии якобы временного «Положения обусиленной охране», дело его проиграно; оно само роет себе могилу и раньше илипозже, но, во всяком случае, в недалеком будущем падет под напором живыхобщественных сил. Вы первый начали борьбу, и борьба не заставит себя ждать»[22, стр. 163].
Известныйпублицист Ф.И. Родичев в своей брошюре «Первая царская речь», которая былаиздана за границей, вопрошает: « «Разве право петиций, предоставленноедворянству, ограничивает самодержавие? Или будет оно ограничено, если такоеправо будет предоставлено земству? Охрана личности, вопрос об ее правах, стольнастоятельный в России, разве это вопрос о конституции?.. Свободы требуют. Потомее, как и счастье, берут» [22, стр. 163]
Таким образом,можно сделать вывод, что, несмотря на жёсткую цензуру, либеральные идеипробивались в российскую прессу. В целом позиция ведущих российских журналовукладывается в схему консервативного либерализма. Однако нельзя не отметить,что к концу века происходит постепенная радикализация требований либералов отжурналистики, что наиболее явственно нашло выражение в позиции Гольцева.

/>/>/>Заключение
 
Во второйполовине XIX века в России существовали три основныхидеологических течения: социалистическое, либеральное и консервативное.Особенностью России было то, что социализм окончательно стал марксистскимтолько к концу XIX века (до этого был народническийсоциализм, общинный социализм А.И. Герцена), консерватизм отличалсякрайней традиционностью, если угодно патриархальностью, по европейским меркам,а либерализм был консервативным. Однако подчеркну, что в России былконсервативный либерализм, а не либеральный консерватизм. Здесь важнорасставить правильные акценты.
Такимобразом, возникает вопрос, в чём суть этого идеологического феномена? Или,иначе говоря, что в консервативном либерализме от консерватизма, а чтособственно от классического либерализма?
Начнём с рассмотренияконсервативных чёрт изучаемого идеологического феномена.
Во-первых,отрицание революционных изменений, недоверие к народным движениям. (См. главу «либеральныемыслители о реформах и революции как о возможных путях трансформациироссийского общества»).
Во-вторых, апологетикагосударства, приоритетная ориентация на государство как единственного ипоследовательного проводника народной воли, защитника интересов общества. (См.главу «исторические взгляды идеологов российского либерализма»).
В-третьих, как и консерваторы,российские либералы зачастую отражали идеалы и ценности тех общественныхклассов и групп, которые отживали свою эпоху и сходили с исторической ареныперед лицом социального прогресса. Речь здесь идёт о дворянстве. (См. подглаву«Б.Н. Чичерин о положении и перспективах дворянства и крестьянства впореформенной России»)
В-четвёртых, требованиесохранить незыблемость монархической власти в обозримой перспективе. Вселиберальные мыслители были против немедленного введения в России представительногоправления. Они были даже зачастую против введения конституции. И хотяпостепенно эта позиция менялась, всё же нельзя отрицать, что российскиелибералы не были принципиальными противниками абсолютизма, по крайней мере, применительнок своей стране. Классический либерализм в целом выступает с лозунгом «никто неимеет право на абсолютную власть», консервативный же либерализм готов на времямириться с абсолютной властью во имя реформ. Это консервативная черта, так какроссийские консерваторы также выступали против изменения режима, ноконсерваторы нехотели менять его никогда, а либералы желали этого в отдалённомбудущем. Консерваторы, как правило, были теоретически против конституции ипарламента, либералы же никогда.
В-пятых,утверждение, что любое общество нельзя сводить только к сегодня живущим в немлюдям; оно являет собой систему национальных традиций и обычаев, моральныхценностей, совокупность политических институтов, органов власти,сформировавшихся в прошлом и действующих ныне. Это, безусловно, консервативноеутверждение. Рассмотрим эту позицию российских либералов, на примеретеоретических рассуждений А.Д. Градовского. С одной стороны Градовскийговорит о том, что «государство, провозгласившее безусловную годность данных …рискует вызвать противоположные идеалы, столь же безусловные и неуступчивые.Отрицаясь от новых требований жизни, оно даёт силу утопии: отказываясь отпрогресса осуществимого, оно в конце концов сталкивается с идеаламинеосуществимыми» [Цит. по 15, стр. 256], с другой жестороны Градовский рассуждает как классический консерватор: «охранение своихисторически выработанных идей, передача из рода в род великих национальныхцелей – вот истинное назначение общества. Эта задача не так легка, как кажетсяна первый раз…Сколько видим мы обществ, которые останавливаются, обращаютсявспять и даже гибнут, несмотря на то, что во главе их стояла способные и дажепрогрессивные правительства! Почему? Именно потому, что в них утратилисьздоровые охранительные элементы, угасло сознание национальной идеи, что ониутратили, так сказать, свою международную физиономию, что, говоря словамиодного поэта, они не могли сказать в лицо всем и каждому: это я! Вот почемуохранительный аппарат в каждом обществе должен быть гораздо сложнее и обширнееорганизации прогрессивной, которая собственно говоря, вся может сосредоточитьсяв высших представителях правительства. Если отдельное лицо при своём появлениина свет не будет тотчас связано с предыдущими поколениями общностью сознания,если нравственная дисциплина не приучит его сознательно служить общим целям,если его экономическое положение не даст способов для всестороннего развитияего личности, а вместе с теми для бескорыстного служения общему делу, еслирелигия не свяжет его умственной деятельности с высшим нравственным порядком,которому обязаны одинаково подчиняться, – дело правительства как представителяпрогрессивных начал проиграно навсегда. В таком обществе оно по необходимостидолжно взять на себя исключительно полицейские обязанности, оставить роль вождяи занять место часового в ожидании, пока общество или разрушится, если в нём неосталось уже никаких жизненных начал, или обгонит его, если общественноенеустройство вызвано лишь временными, случайными обстоятельствами» [1, стр. 141–142].
И всё желиберализм остаётся либерализмом, несмотря ни на какие консервативныевкрапления, для доказательства этого достаточно перечислить то, что жесобственно либерального в феномене консервативного либерализма. В первуюочередь это защита прав личности, прав человека, провозглашение личности какценностной категории (см. главу «российские либералы о правах человека»).Во-вторых, это идея конституции и представительного правления как теоретическинаиболее привлекательная модель государственного правления, идеал к которому нужнодвигаться (см. главу «российские либералы об абсолютной форме правления»).В-третьих, идея гражданского общества – фундаментального понятия либеральнойидеологии вообще (см. главу «Б.Н. Чичерин о гражданском обществе и о еговзаимосвязи с государством», а также главу «российские либералы о местномсамоуправлении и земской реформе 1864 года»). В-четвёртых, элементы идеиправового государства, в котором государственные действия должностных лицограничиваются ранее принятыми законами, находящимися в определённойюридической иерархии. Наконец, идея свободы. Любовь к свободе – это сердцелиберальной идеологии. Здесь хотелось бы привести мнение Б.Н. Чичерина оценности свободы. «Свобода совести, свобода мысли, вот тот жертвенник, накотором неугасимо пылает присущий человеку божественный огонь, вот источниквсякой духовной силы, всякого жизненного движения, всякого разумногоустройства, вот что дает человеку значение бесконечное. Все достоинствочеловека основано на свободе, на ней зиждутся права человеческой личности, свободноесущество, человек гордо поднимает голову и требует к себе уважения. Вот почему,как бы низко он ни упал, в нем никогда не изглаживаются человеческие черты,нравственный закон не дозволяет смотреть на него с точки зрения пользы или вреда,которые он приносит другим. Человек – не средство для чужих целей, он самабсолютная цель. Свободным человек вступает и в общество. Ограничивая свою волюсовместной волей других, подчиняясь гражданским обязанностям, повинуясь власти,представляющей идею общественного единства и высшего порядка, он и здесьсохраняет свое человеческое достоинство и прирожденное право набеспрепятственное проявление разумных своих сил. Общество людей – не стадобессловесных животных, которые вверяются попечению пастуха до тех пор, пока непоступают на убой. Цель человеческих союзов – благо членов, а не хозяина.Власть над свободными гражданами дает пастырям народов достоинство, передкоторым с уважением склоняются люди, и нет краше, нет святее этого призвания наземле, нет ничего, что могло бы наполнить сердце человека таким чувствомгордости и обязанности.
Идея свободы сосредоточивает всебе все, что дает цену жизни, все, что дорого человеку. Отсюда то обаяние,которое она имеет для возвышенных душ, отсюда та неудержимая сила, с которойона охватывает в особенности молодые сердца, в которых пылает еще весьидеальный жар, отделяющий человека от земли. Глубоко несчастлив тот, чье сердцев молодости никогда не билось за свободу, кто не чувствовал в себе готовности срадостью за нее умереть. Несчастлив и тот, в ком житейская пошлость задушилаэто пламя, кто, становясь мужем, не сохранил уважения к мечтам своей юности» [11, стр. 39–40].
Теперьзададимся вопросом в чём причина того, что во второй половине XIX века в России существовал не классическийлиберализм, а консервативный? Ведь сложные идеологические конструкции,представляющие собой синтез нескольких идеологических течений, обычнопоявляются после классических вариантов? Почему же в России классическийлиберализм ярко блеснув в движении декабристов, вошёл на политическую сценутолько в начале XX века?
Причину того,что во второй половине XIX века вРоссии не было классического либерализма, следует искать в двух аспектах.Первый аспект заключается в том, что в условиях жёсткого авторитарного режимаему просто не давали развернутся. Свободную прессу душили, как только могли,неугодных могли сослать или посадить в любую минуту просто потому, что такрешил император. Власть очень не хотела видеть новых декабристов, и делала многое,если не всё чтобы не увидеть.
Второйаспект заключается в том, что классический либерализм с его пафосом либеральнойдемократии действительно мало подходил для отсталой по европейским меркамстраны с подавляющим большинством неграмотных крестьян. Как отмечает А.В. Оболонский,консервативные либералы отвергали политический радикализм как метод решениясоциальных проблем. Политическая конфронтация с властью, по мнению либералов,при любом ее исходе способна привести лишь к трагедии. В случае победы власти наступитторжество реакции, идущей «сверху», как случилось после декабря 1825 г. Вслучае поражения власти общество неизбежно захлестнет волна реакции, идущей «снизу»,поскольку радикалы, чтобы победить, должны будут натравить на власть народнуюмассу, заглушив в ней на время стереотип покорности посредством развязывания ееглубинных варварских инстинктов.
Тогдалибералы еще не понимали со всей ясностью закономерность, неизбежностьвступления в силу этой роковой цепочки связей. Такое понимание и формулированиепроблемы пришли позднее. Пока же они ощущали ее как бы «кожей», на эмпирическомуровне. Примеры подобного развития событий либералы могли почерпнуть из опыта,как Французской революции, так и отечественных крестьянских бунтов. И в том, ив другом случае разгулявшаяся народная стихия оказывалась страшнее, чем самаядеспотическая власть. Единственной силой, способной не допустить торжество этойстихии, с точки зрения либералов, является государство. Потому-то Чичерин ирассматривал государство, с одной стороны, как реформирующее начало, а с другой– как начало охранительное (за что получил от радикалов обвинения в«профессорско-лакейском глубокомыслии» и апологетике монархии).
А междутем, как мы теперь знаем, опасения либералов отнюдь не были напрасными. Их«боязнь народа», над которой так любили издеваться Ленин и его единомышленники,были продиктована отнюдь не беспокойством за собственное благополучие. Онапорождалась страхом за судьбу национальной культуры, тех прогрессивных начал,которые прививались к ней с таким трудом и еще не пустили глубоких корней [21,стр. 119].
Как ужебыло отмечено, консервативный либерализм – это синтез либерализма иконсерватизма со значительным преобладанием элементов первого. Но насколько былжизнеспособен в длительной исторической перспективе этот идеологический«гибрид»? По нашему мнению применительно к России консервативный либерализм былобречён на трансформацию в классический. Для доказательства этой мыслирассмотрим два варианта развития событий, реализованный и нереализованный.Предположим, власть настойчиво начинает проводить либеральную линию. Это моглопроизойти, например, если бы к власти пришёл бы не Александр III, а умерший первенец Александра II Николай, которого воспитывала либеральнаяпрофессура. Что же тогда? Следование либеральным рецептам могло бы привести ктому, что без особого шума в стране defacto установился бы новый порядок, при которомеще некоторое время продолжали бы существовать формы прежней системы, нонаполненные уже совершенно иным содержанием. Произошла бы мирная и сравнительнобыстрая эволюция системы. В частном письме (1862) Кавелин достаточно прямописал об этом Герцену: «Крепко и здорово устроенный суд, да свобода печати, дапередача всего, что прямо не затрагивает единства государства, в управлениеместным жителям, – вот на очереди три вопроса. Ими бы следовало заниматьсявместо игры в конституцию. За разрешением их конституция пришла бы сама собою,как необходимое последствие dans une couple d'annes» [21, стр. 117].Последовательное воплощение либеральной программы в действительность должнобыло размыть самую основу существующего порядка, в корне изменить принципывзаимоотношений в российском обществе. Конечно, для того чтобы либеральныепреобразования в полной мере принесли плоды, должно было смениться не однопоколение. Но в перспективе этот путь вел к изменению самого культурного генотипа,поскольку менялись его главные компоненты: в общественной морали различныемодификации традиционализма постепенно должны были уступить место этике индивидуализма,стал бы вырабатываться новый тип политической культуры, в котором развивалисьбы иные, не деспотические, а либеральные стереотипы политического поведения,наконец, модернизировалась бы шкала социальных ценностей и тем самым изменениякоснулись бы социально-психологической основы жизни народа – его национальногохарактера [21, стр. 124]. И тогда конституция становилась бы поистиненеобратимой, так как российское общество захотело бы получить гарантии своихстоль ценимых свобод, а эти гарантии может дать только разделение властей иконституция. Власть была бы вынуждена даровать конституцию или была бысвергнута. А если бы и не была бы, то вызвала бы в жизнь непримиримую оппозициюлиберального толка. Естественно, уже никому не будет нужен либерализм, которыйне против сохранить монархию, он просто будет вытеснен классическимлиберализмом.
Теперьрассмотрим второй вариант, который как раз и был реализован – власть невыполняет либеральные требования, не идёт на реформы, по прежнему нарушаетфундаментальные права человека, пытается законсервировать ситуацию и недопустить общественных деятелей в политику. В этом случае консервативныйлиберализм также оказывается обречён. Действительно, по мысли либеральныхконсерваторов монархию нужно было сохранять во имя либеральных реформ, а есливласть не использует свой реформаторский потенциал, не меняется к лучшему вплане соблюдения прав человека, то зачем нужна такая власть? Другая причинаподдержки монархии со стороны либеральных консерваторов, заключалась в том, чтоони не видели готовность широкого российского общества к представительномуправлению. Но общество не стояло на месте, оно менялось быстрее, чем власть, скаждым десятилетием становилось больше образованных людей, земские деятелистали морально готовыми взять часть ответственности за страну, развивалисьрыночные отношения, а вместе с ними утрачивало свои позиции дворянство.Общество становилось готовым к тому, чтобы выбирать своих представителей,конечно не равными и прямыми выборами, а с образовательным и имущественнымцензом, но власть не желала никаких выборов. Но, если ты считаешь своим идеаломконституционное представительное правление, а именно так считали консервативныелибералы, то рано или поздно приходится произносить слово «борьба». И оно былопроизнесено. Радикализация либерализма стала неизбежной, а вместе с этим иконец всего консервативного, что в нём было.
Либералы,видя, что эпоха перемен настает, и противится им, значит действовать в ущербсвоей доктрине, а не двигать её вперёд, стали отказываться от консерватизма.
Сущностьконсервативного либерализма заключается в попытке примирить классическуюлиберальную доктрину к российской действительности.
Ксожалению, консервативный либерализм оказался маловлиятельной идеологией. Онбыл как бы между двумя гигантами – консерватизмом и социализмом. Нельзя незаметить, что радикально настроенные социалисты и их идеи оказалисьпривлекательнее для российского общества, чем идеи консервативного либерализма.В чём причина влиятельности революционеров на умы тогдашнего российскогообщества, и соответственно причины слабого влияния консервативного либерализма?Как отмечает, в своей публицистической статье Д. Штурман, народническийсоциализм – реакция сострадательного сознания на страшный гнет крепостногоправа; марксизм – реакция того же гуманистического сознания на беспросветноесуществование пролетариев ранних стадий капитализма. Особенность обоих этихсоциальных учений – это их способность привлечь в определенных условияхмиллионы людей к своему утопическому идеалу. Одной из причин этого является их реактивность,то есть их эмоциональная созвучность реакции массы людей на определенныеисторические обстоятельства. Так, идеал социалистов-народников совпадал, содной стороны, с мироощущением крестьянства, с другой – с чувством вины передкрестьянством в образованных людях [27, стр. 18]. Таким образом, самиидеологии оказываются востребованными обществом или нет в зависимости отсоциальной структуры этого общества, от его культурного уровня. И если вроссийском обществе второй половины XIX векасреднего класса практически не было, так же как и мощной буржуазии, а былонеобразованное крестьянство из среды которой выходили многие разночинцы, то нетничего удивительного, что наиболее востребованными оказались идеологии,импонировавшая архаичному крестьянскому сознанию, то есть социализм и ещё вбольшей мере консерватизм. Это и предопределило слабость либерализма.
Либеральноедвижение в России имеет несколько этапов. Так как вопрос о периодизации невходит в задачу данной выпускной квалификационной работы, то мы укажем лишь насобытия российской истории, которые вызывали подъём либерального движения, егоактивизацию. В рассматриваемый период первым крупным таким событием сталакрестьянская реформа, а затем и реформа местного самоуправления, судебная, военнаяи другие менее заметные реформы. Именно во время этих реформ либералы и их идеибыли востребованы верховной властью как никогда. Отсюда и правительственныйлиберализм. Эпоха великих реформ (1861–1864) дала либералам надежду напреобразовательный потенциал самодержавия, предопределив тем самым во многомконсервативный характер российского либерализма. Великие реформы предопределилинадежды и иллюзии российских либералов.
Следующийвсплеск либерального движения пришёлся на 1877–1880 годы. В 1877–1878 быларусско-турецкая война, по результатам которой освобождённой Болгарии быладарована конституция. Естественно, в образованном обществе возникает вопрос,почему российская власть дарует конституцию Болгарии и не дарует своему народу?Почему в Болгарии можно даровать конституцию, а в Российской империи нет? Этивопросы привели к появлению мягких требований либеральных теоретиков ипублицистов к власти по поводу возможности ввести в России хотя бы элементыпредставительного правления. К 1980 году в стране усиливается террористическаядеятельность социалистически настроенных революционеров, пытавшихся убитьимператора Александра II. Вскоре послевзрыва в столовой дворца 5 февраля 1880 года Александр II объявил о создании Верховной распорядительной комиссии во главе сМ.Т. Лорис-Меликовым. Власть обратилась за поддержкой к обществу. Время отвремени Лорис-Меликов собирал на совещания редакторов столичных газет и земскихдеятелей, желая узнать их мнение по разным вопросам. Либералы, не избалованныетаким вниманием, назвали время правления Лорис-Меликова «диктатурой сердца» [18, стр. 431].Конституционные стремления в российском образованном обществе усиливаются,политическая реформа, предложенная Лорис-Меликовым, пробудила у многихлибералов большие надежды. В это же время многие земства открыто потребоваликонституции, наподобие болгарской, и гарантий прав человека. Либеральноедвижение начинает свой отход от консерватизма. Окончательным оформлением этогоотхода стала резко отрицательная реакция новых либеральных деятелей наконсервативную позицию, вступившего в 1894 году на трон Николая II.
В 90-е годы всреде либералов возникают неформальные объединения, прообразы партий,появляются и идеи о необходимости партстроительства.
Такимобразом, в целом как интеллектуальное течение, программа действий, социальноедвижение и феномен культуры либерализм во второй половине XIX в. эволюционировал от идеологиивласти к самосознанию общественной элиты, от программы для самодержавия к программеполитической оппозиции, от попыток личного влияния на монарха к организацииобщественного давления на власть, от самоидентификации с «партией прогресса» клиберальной партийности [26, стр. 136].

/>/>/>Список источников и литературы
Источники:
1. Градовский, А.Д. Государствои прогресс / А.Д. Градовский // Градовский, А.Д. Сочинения / А.Д. Градовский. – СПб.: Наука,2001. – С. 56–186.
2. Градовский, А.Д. Надежды и разочарования/ А.Д. Градовский //Градовский, А.Д. Сочинения / А.Д. Градовский. – СПб.: Наука, 2001. С. 404–441.
3. Градовский, А.Д. О современномнаправлении государственных наук / А.Д. Градовский // Градовский, А.Д. Сочинения / А.Д. Градовский.– СПб.: Наука, 2001. – С. 17–31.
4. Градовский, А.Д. Общество игосударство / А.Д. Градовский // Градовский, А.Д. Сочинения / А.Д. Градовский. – СПб.:Наука, 2001. – С. 31–56.
5. Кавелин, К.Д. Взгляд наюридический быт древней России / К.Д. Кавелин // Кавелин, К.Д. Нашумственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры / К.Д. Кавелин.– М.: Правда, 1989. – С. 11–67.
6. Кавелин, К.Д. Дворянство иосвобождение крестьян / К.Д. Кавелин // Кавелин, К.Д. Нашумственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры / К.Д. Кавелин.– М.: Правда, 1989. – С. 124–157.
7. Кавелин, К.Д. Краткий взглядна русскую историю / К.Д. Кавелин // Кавелин, К.Д. Нашумственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры / К.Д. Кавелин.– М.: Правда, 1989. – С. 158–170.
8. Кавелин, К.Д. Мысли и заметки о русской истории / К.Д. Кавелин //Кавелин, К.Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории икультуры / К.Д. Кавелин. – М.: Правда, 1989. – С. 171–255.
9. Кавелин, К.Д., Чичерин, Б.Н. Письмок издателю / К.Д. Кавелин, Б.Н. Чичерин // Опыт русского либерализма. Антология. –М.: Канон, 1996. – С. 21–37.
10. Чичерин, Б.Н. Конституционныйвопрос в России / Б.Н. Чичерин // Опыт русского либерализма. Антология. – М.: Канон, 1996. – С. 52–76.
11. Чичерин, Б.Н. Различные видылиберализма / Б.Н. Чичерин // Опыт русского либерализма. Антология. – М.: Канон, 1996. – С. 38–51.
12. Чичерин, Б.Н. Собственностьи государство / Б.Н. Чичерин. – СПб.: Изд-во РХГА, 2005.
Литература:
13. Ведерников, В.В., Китаев, В.А., Луночкин,А.В. Конституционный вопрос в русской либеральной публицистике 60–80 гг.XIX века / В.В. Ведерников, В.А. Китаев, А.В. Луночкин. – М.:Магистр, 1997.
14. Верещагин, А.Н. Земскийвопрос в России: политико-правовые отношения / А.Н. Верещагин. – М.:Международные отношения, 2002.
15. Замалеев, А.Ф. Учебникрусской политологии / А.Ф. Замалеев. – СПб.: Летний сад, 2002.
16. Зорькин, В.Д. Чичерин:из истории политической и правовой мысли / В.Д. Зоркин. – М.: Юридическаялитература, 1984.
17. История политическихучений / Под общ. ред. В.В. Мартышина. – М.:Норма, 2002.
18. История России с начала XVIII до конца XIX века / Под общ. ред. А.Н. Сахарова. – М.: Аст,1999.
19. Китаев, В.А. От фронды кохранительству. Из истории русской либеральной мысли 50–60 годов XIX века / В.А. Китаев. – М.: Мысль,1972.
20. Леонтович, В.В. Историялиберализма в России (1762–1924) / В.В. Леонтович. – М.: Русский путь,1995.
21. Оболонский, А.В. Драмароссийской политической истории: система против личности / А.В. Оболонский.– М.: Институт государства и права РАН, 1994.
22. Пирумова, Н.М. Земскоелиберальное движение: социальные корни и эволюция до начала XX века / Н.М. Пирумова. – М.: Наука,1977.
23. Пугачёв, В.В., А.И. Соловьёв,А.И. Введение в политологию / В.В. Пугачёв, А.И. Соловьёв. – М.:Аспект Пресс, 2003.
24. Российские либералы / Подред. Б.С. Итеберга, В.В. Шельхаева. – М.: Росспэн, 2001.
25. Российский либерализм: идеи илюди» / Сост. А. Кара-Мурза. – М.: Новое издательство, 2004.
26. Секиринский, С.С., Шелохаев, В.В Либерализмв России: очерки истории (середина XIX –начало XX века) / С.С. Секиринский, В.В. Шелохаев.– М.: Памятники исторической жизни, 1995.
27. Штурман, Д. Размышления олиберализме / Д. Штурман // Новый мир. – 1995. – N4. – С. 16–21.