Оглавление
Введение
I. Социально-политическая эволюциярабочего населения Ярославля в 1900-1918 гг.
II. Ярославские рабочие и власть впериод НЭП
Заключение
Использованная литература и источники
Введение
Тема НЭПа – одна изнаиболее актуальных в истории России ХХ века. Оценки этого периода варьируютсяв зависимости от общих концепций, которых придерживаются авторы научных иисторико-публицистических работ, посвященных этой переходной, противоречивойэпохе. Современные дискуссии о НЭПе во многом восходят к политическим дискуссиямвремен внутрипартийной борьбы 1920-х гг., проблематика которых вновь былаподнята в эпоху перестройки, чье созвучие с НЭПом породило огромныйобщественный и научный интерес к ранней советской истории.
В настоящее время, когдарыночные отношения в нашей стране окончательно сложились, а события революции1917 года все более отдаляются от политической злобы дня, стало возможнымвзглянуть на нэповскую Россию с более объективной точки зрения, свободной отидеологического заказа.
В советской историографиипроблемы НЭПа рассматривались с позиций марксистской методологии (в ееспецифической марксистско-ленинской форме). Зависимость от классических текстовдиктовала советским авторам весьма односторонний подход, заставляла оперироватьидеологическими клише и абстрактными социологическими схемами («союз рабочих икрестьян», «смычка города и деревни», «мелкобуржуазная стихия» и т.п.). В этихрамках НЭП рассматривался как гениальный тактический маневр большевистскойпартии, необходимый переходный период, встроенный в жестко заданный,предначертанный классиками, сценарий прогрессивного развития советскогообщества. Реальные социальные противоречия, реакция разных слоев населения нановые экономические и политические реалии 1920-х гг., бытовые условия, в которыхжили постреволюционные массы, трактовались исходя из идеологических посылок:борьба элементов отжившего общества с нарождающимся новым миром, столкновениестарого и нового быта, «буржуазная накипь», «нэповский угар», «старорежимнаяотсталость», «правые и левые уклоны», противостоящие культурной революции,олицетворяемой победившим рабочим классом, рабочей и крестьянской молодежью,«верными ленинцами» — носителями окончательной исторической истины.
В 1980-90-е гг. подобнаяконцепция подверглась тотальной критике. Снятие цензурных запретов сделалодоступным для широкой аудитории новые источники, мнения, оценки. В частностистали исследоваться и издаваться материалы внутрипартийных дискуссий,произведения Л.Д. Троцкого, Н.И. Бухарина, экономистов неоэсеровской школы,западных ученых, уделявших – как, например, Шейла Фицпатрик или Теодор Шанин –пристальное внимание проблемам ментальности, низовым общественным процессам,региональной истории. В исторической науке стали вырисовываться контуры«другого НЭПа»[1]. Историческое значение1920-х гг. начало переосмысливаться. Современные исследователи видят НЭП скореекак некую «точку бифуркации», время мучительного поиска альтернатив, упущенныхвозможностей.
Сходясь в отрицаниивульгарно-детерминистской трактовки исторического процесса, характерной дляофициальной историографии советского времени, современные авторы,придерживающиеся разных взглядов, зачастую расходятся в своих оценках. Длялиберально настроенных историков НЭП – это краткая и преходящая «оттепель»,временное и частичное ослабление тоталитаризма, начало которого связывается сОктябрьской революцией и красным террором. Напротив, ряд отечественных изарубежных авторов, придерживающихся левых концепций (например, В.З. Роговин,Б.Ю. Кагарлицкий, А.В. Бузгалин), видят в НЭПе эпоху противоборства различныхмоделей социалистического развития.
По нашему мнениютеоретические обобщения и выводы, касающиеся нэповской России, должны исходитьне из априорных идеологических схем, а из исследования «живой жизни» людей, непосредственновключенных в исторический процесс, рядовых представителей данной эпохи. Толькотак можно установить подлинную диспозицию общественных сил, услышать реальныйголос тех самых «угнетенных масс», от имени которых и, как предполагается, воимя которых совершался эпохальный исторический переворот первой половины ХХвека. При этом следует учитывать как неоднородность вовлеченных в этотпереворот социальных групп, их ожиданий и интересов, так и спецификуисточников, на которые мы опираемся. Особое значение в данном контекстеприобретает позиция (позиции) рабочих, поскольку именно этот класс считалсяглавной опорой властей, гегемоном постреволюционного общества. Актуальность данногоподхода доказывает появление большого числа региональных исследований,привлекающих богатый материал провинциальных архивов для характеристики нэповскогообщества и его отдельных аспектов. При этом предпочтение отдается источникам,отражающим мнение рядовых трудящихся (например, сводки ГПУ, письма рабочих вгазеты и государственные структуры), массовым источникам (например,коллективным договорам, данным жилищно-коммунальной статистики). Яркимипримерами такого рода публикаций являются использованные нами работы Л.Н.Лютова, С.Б. Ульяновой, А.В. Мирясова, Д.А. Волкова и других авторов.
Говоря о рабочем классеЯрославской губернии и его отношении к НЭПу, мы стремимся рассмотреть данныйсоциальный слой в его динамике, в свете тех изменений, которые претерпевалроссийский и ярославский пролетариат в ходе революции и Гражданской войны; учестьрегиональные особенности: численность, структуру, социальный состав, условиясуществования, ментальность и т.д., характерные именно для ярославских рабочих.Поскольку исчерпать данную тему в рамках курсовой работы не представляетсявозможным, в нашем исследовании мы ограничились одной группой источников,которая, по нашему мнению, дает богатый материал для характеристики настроенийрабочих указанного периода. Это партийная публицистика, представленнаяпубликациями ежемесячного журнала Ярославского губкома РКП (б) «На перевале», иадресованная главным образом читателю-партийцу. Несмотря на очевиднуютенденциозность и односторонность данного органа, он, тем не менее, представляетсядостаточно репрезентативным (в отличие от партийных изданий более позднегопериода). Взаимоотношения рабочих и власти глазами рабочих-во-власти – такова,по нашему мнению, проблематика, раскрыть которую позволяют материалывнутрипартийной периодики начала 1920-х гг. Следуя принципу объективизма, мыстремились реализовать критический подход к данной категории источников,обращая внимание, прежде всего, на те фрагменты, которые не вписывались в общуюидеологическую схему, носили характер непосредственных наблюдений авторов.
Кроме того, нами были задействованыисточники, опубликованные в различных краеведческих сборниках, а такжеисследования ярославских историков и исследователей из других регионов.
В первой части курсовойработы мы останавливаемся на проблеме формирования классового сознанияярославских рабочих в период с 1900-х по 1920-е гг. Выделение данной темыпредставляется нам необходимым, поскольку восприятие ярославскими пролетариямиНЭПа и большевистской власти в целом было обусловлено их предшествующимсоциальным и политическим опытом, сильными традициями классовой борьбы. Анализэтого опыта позволяет рассматривать ярославских рабочих как активную,самостоятельную социальную силу, чьи ценности, идеалы, общественные ожиданияформировались под влиянием социалистической идеологии, однако не были нипорождены ею, ни полностью зависимы от партийной политики. Применительно кпериоду Гражданской войны и НЭПа можно, скорее, говорить о зависимостибольшевиков, особенно нижнего звена партийных активистов, от колебанийпролетарского общественного мнения.
Во второй главерассматривается период внедрения и развития НЭПа (1921-1923 гг.), чтообусловлено особой остротой и рельефностью, с которой в это время проявляласьреакция масс на частичную реставрацию рыночных отношений. К сожалению, в силуограниченности рамок работы мы не смогли в должной мере рассмотреть эволюциюнастроений ярославских рабочих в период расцвета и ликвидации НЭП. Такимобразом, предмет нашего исследования нами далеко не исчерпан и требуетдальнейшей разработки.
Наконец, следует сказатьнесколько слов об используемых нами терминах. В данной работе мы пользуемсярядом понятий, свойственных марксистской историографии, как то: рабочий класс,пролетариат, классовое сознание, классовая борьба и т. д. В то же время мычасто обращаемся и к таким терминам как «ментальность». Несмотря на некоторуюэклектичность подобной терминологии, мы считаем ее использование оправданным.Заимствования из марксистского словаря кажутся нам необходимыми, поскольку ониявляются адекватными описываемой эпохе и органичными по отношению к тойсоциальной среде, о которой идет речь. Термины «рабочий класс» и «пролетариат»употребляются нами как синонимы, в том их «классическом» значении, которое былогосподствующим в первой половине ХХ века – т. е. фабрично-заводские наемныеработники физического труда.
С другой стороны, говоряоб отношении рабочих к НЭПу, мы не можем игнорировать социально-психологическийаспект проблемы, т.к. наша работа посвящена не столько истории рабочегодвижения, сколько истории общественного мнения или мнений, присущих даннойобщественной группе. Поэтому ментальность как склад ума, мироощущение,мировосприятие[2] является для насважнейшей аналитической категорией.
I. Социально-политическая эволюциярабочего населения Ярославля в 1900-1918 гг.
В начале ХХ века Ярославльне принадлежал к числу индустриальных центров. Крупной тяжелой промышленности,считавшейся в те годы главным оплотом организованного рабочего движения, иассоциировавшейся в произведениях социал-демократических публицистов с высокой «пролетарскойсознательностью», в Ярославле не было вовсе. Зато имелось множество мелких предприятийтекстильной, деревообрабатывающей и пищевой отраслей, традиционно связанных сселом. Несмотря на некоторое изменение структуры ярославской промышленности впериод Первой мировой войны, еще в 1927-м г. Владимир Маяковский мог с полнымправом именовать ярославских рабочих «маслобоями и текстильщиками»[3].
Вот как рисует «портрет» ярославскогопролетариата 1900-х гг. социал-демократка О.А. Варенцова: «Если вИваново-Вознесенске в минувшие годы на каждом шагу всегда и везде сталкиваешьсяс рабочими, то Ярославль имел физиономию интеллигентского города… Самая большаяфабрика – Ярославская Большая Мануфактура находилась за пределами города…Колесников (партийный товарищ Варенцовой – Авт.) сразу и живо почувствовалразницу между иваново-вознесенской и ярославской фабриками. Жаловался наотсталость ярославских текстильщиков. Особенно его удручало и раздражалоцарившее на фабрике низкопоклонство рабочих перед фабричной администрацией.«Старой деревней веет от ярославской фабрики», — заявил он мне, проработавшитри-четыре дня… Ярославские текстильщики, крепко связанные с землей, с деревнейи заключавшие в своих рядах ничтожное число городского пролетариата, отличалисьбольшей патриархальностью, чем иваново-вознесенские»[4].
И все же, революционноеброжение, охватившее страну в период первой русской революции, не могло обойтии ярославских рабочих. Тем более что условия их существования всяческиспособствовали развитию протестных настроений. И. Колышко в книге «Очеркисовременной России» дает рельефное изображение условий труда на ярославскойтабачной фабрике Дунаева (1887 год): «Пройдитесь по фабрике. Загляните в этитемные подвалы без намека на вентиляцию, где столбом стоит мелкая табачнаяпыль, едкая и проникающая всюду, где копошатся тени людей с заткнутыми носами,ушами и даже ртами. Они работают там по 14 часов в сутки… Худые, изнуренные,землистого цвета, вот они валяются на своих грязных нарах, в грязном до отвращения,тесном и душном помещении»[5]. Почти в тех же самыхвыражениях описывает условия труда на ЯБМ в 1903-м гг. рабочий-большевик П.Н. Караваев:«Тяжелое впечатление производила сама атмосфера, насыщенный пылью воздух вцехах, особенно в чесальном отделении, где очесы хлопка кружились в воздухе,оседали кругом, попадали в рот, в легкие. Трудно было представить себе, какможет человек пробыть в такой атмосфере целый рабочий день – 10-12 часов.Землистого цвета, покрытые пылью лица рабочих красноречивей всех слов говорилио тяжелых условиях труда»[6]. В то же время следуетотметить, что отношения между работниками и работодателями, особенно на старых(как ЯБМ) и мелких предприятиях зачастую носили патерналистский характер, вомногом воспроизводя архаичную модель взаимодействия барина и крестьян вдореформенной деревне. В 1902 году газета «Искра» так описывала ситуацию наваленом заводе Свешникова: «На валеном заводе Свешникова царствуют нравы поДомострою. В 9 часов вечера рабочих запирают, и никто уже не смеет проникнутьза ворота; хозяин нередко «ласкает» рабочих, как может только «ласкать» хозяин.Раньше на Свешникова работали кустари-валяльщики, теперь на смену им пришелзавод… и побежденные кустари смиренно переносят хозяйский гнев, хозяйскуюлюбовь»[7]. Таким образом,отсутствие каких либо формальных трудовых прав и социальной защиты могло визвестной степени компенсироваться неформальным «обычным правом», в рамкахкоторой хозяин предприятия выступал в отеческой ипостаси, а рабочимуготовлялась роль «детей».
Несмотря на сравнительнонизкий удельный вес пролетарского населения, оно все же представляло собой опаснуюдля властей силу, т.к. значительная его часть была сконцентрирована на крупномпредприятии (ЯБМ) и компактно проживала в Закоторосльной части города. Коктябрю 1905 года медленно вызревавшие оппозиционные и революционные настроенияпролетарской массы вылились в масштабные выступления, кульминацией которыхстала «кровавая пятница» 9 декабря 1905 года. Этому предшествовали грандиозныепо ярославским меркам «октябрьские события»: всеобщая забастовка, охватившая нетолько крупнейшие предприятия и железнодорожные мастерские, но и пекарей,кузнецов, сапожников, извозчиков и даже домашнюю прислугу. В Ярославлеформируются вооруженные рабочие дружины, происходят кровавые столкновения счерносотенцами, казаками и полицией. Все свидетельствует о переломе в сознанииярославских трудящихся, которые до сих пор — по словам Е. Ярославского — считались «непоколебимым оплотом консерватизма и покорности»[8].Однако ошибочно думать, что пролетарские массы Ярославля в 1905-м году слепошли за социал-демократами или другими революционными организациями, в одночасьеотбросив все то, что последние именовали «отсталостью». Напротив, многиеисточники позволяют сделать вывод о том, что, соприкасаясь с леворадикальнойсредой, ярославские рабочие старались дистанцироваться от «политики», действуяскорее в тред-юнионистском, чем революционно-социалистическом русле. Об этомговорит, прежде всего, подчеркнуто экономический характер выдвигаемых требований.Корреспонденция в социал-демократической газете «Новая жизнь» от 10 ноября 1905года отмечает: «Карзинкинцы уже стали ходить на социал-демократические митинги.Собираясь отдельно, они вырабатывали и требования, главным образом,экономические»[9]. Е. Ярославскийвспоминает: «Весь 1905 год, победа рабочего класса, успех его стачечной борьбыразбудили, расшевелили и Ярославскую Большую Мануфактуру. Образовался стачечныйкомитет, в который нам удалось ввести и своего представителя от комитетапартии. Надо сказать, что руководители стачки – совсем не социалисты – оченьбоялись, особенно вначале, испортить дело «политикой». Поэтому когда яотправился на первые собрания на больших фабриках, товарищи немедленнопредупреждали меня: «Смотрите, не говорите про царя, про бога»[10].Впрочем, возможно, что в этой демонстративной лояльности монархическим ирелигиозным устоям проявилось своеобразное двоемыслие, лукавство, свойственныерусскому крестьянину, от которого ярославский рабочий того времени отличался нетак уж сильно. Тот же Ярославский рассказывает следующий эпизод: «Я помню, какодин пожилой рабочий, который перед моим выступлением защищал царя, в частнойбеседе со мною, здесь на собрании, в каком-то исступлении требовал: «Так их!Говори про всех: про царей, про митрополитов говори, про хозяев!..»[11].
Социалистические идеи,безусловно, нашли определенный отклик в рабочей среде, о чем свидетельствовалрост численности революционных организаций, образование ячеек РСДРП напредприятиях, рабочих боевых дружин. Независимо от готовности основной массыфабричных принять конечные цели революционеров, идеи классовой солидарности вборьбе за общие интересы пустили глубокие корни в сознании ярославцев.
В период спадареволюционной волны протестная активность ярославских пролетариев заметно пошлана убыль, сменившись апатией и разочарованием. В 1910-м бюллетень Ярославскогокомитета РСДРП уже отчаянно призывал рабочих «опомниться»: «Вы не толькобоитесь сказать резкое слово правды, но затыкаете уши, когда это слово говорятдругие. Страх наполняет всю вашу жизнь, из-за него вы готовы отречься от всего,что не угодно полиции и вашим хозяевам»[12]. Однако полноевозвращение к патриархальным порядкам, царившим до 1905 года, было уженевозможно.
В годы Первой мировойвойны структура ярославской промышленности претерпела серьезные изменения,связанные с милитаризацией экономики, ее переориентацией на военные нужды. «ВЯрославской губернии сократилось производство строительных материалов,свинцовых белил, фарфоровых и других, не связанных со снабжением фронтаизделий. Из-за нехватки зерна сокращалась мукомольная промышленность. В то жевремя расширяли производство отрасли, работающие на войну, и, прежде всего,металлообработка. Удельный вес рабочих-металлистов вырос с 8,6% в 1913 г. до 17,2% в 1916 г. В губернии началось строительство двух автомобильных и одного авиационногозавода. Сюда из прифронтовых районов эвакуировались 22 предприятия, в том числе5 металлообрабатывающих. Общая численность фабрично-заводских рабочихувеличилась с 43, 4 тыс. в 1913 г. до 50, 2 тыс. в 1916 г. Усилилась и концентрация: на крупных предприятиях (500 и более рабочих) было занято 68,5%всех работающих в промышленности (в 1913 г. – 63,2%)»[13].Изменился и поло-возрастной состав ярославского пролетариата: «Большинствокадровых рабочих-мужчин оказались мобилизованными в армию, и на их местоприходили женщины и подростки, составившие в 1916 г. 64,1% рабочих»[14].
События 1917 и, особенно,1918 гг. наглядно показали неустойчивость политических симпатий ярославскихтрудящихся, а зачастую и прямо антибольшевистский характер их предпочтений.Даже авторы тенденциозных «Очерков истории Ярославской организации КПСС»приводят данные, которые говорят о превалирующем влиянии меньшевиков и эсеровна рабочую массу, причем не только в первые послефевральские месяцы (чтосоответствовало общероссийским тенденциям), но и осенью 1917 года. Ктосоставлял социальную опору октябрьского переворота в Ярославле, определеннопоказывают результаты перевыборов в местный Совет рабочих (сентябрь-октябрь 1917 г.): в новый состав вошло 36 большевиков против 16 в прежнем совете. Но перевес сохранялся заменьшевиками и эсерами (67 депутатов). В солдатском совете, напротив,преобладали большевики. «Таким образом, — пишут авторы «Очерков», — в целом вЯрославском Совете рабочих и солдатских депутатов из 250 мест большевикампринадлежало 111, меньшевикам и эсерам – 82 и остальным (беспартийным ипредставителям других партий) – 57»[15]. Однако это явноеискажение истины, поскольку объединение рабочего и солдатского советовпроизошло лишь 2-4 ноября 1917 г.
Именно давление состороны солдат (только в Ярославле их было расквартировано 36 тыс. чел.) обеспечилопереход власти в городе и губернии к советам при выжидательном, а в отдельныхслучаях и враждебном отношении со стороны рабочих (в частности,променьшевистски настроенный профсоюз наборщиков отказался печататьбольшевистские материалы). Тем не менее, говорить о неприятии ярославскимирабочими октябрьского переворота и большевистских идей нельзя. Скорее имеламесто неопределенность политических пристрастий (ведь еще весной большевистскаяи меньшевистская организации в городе были едины). Разница между различнымисоциалистическими партиями была ясна не желавшим воевать солдатам, в то времякак рабочие в массе своей еще не сделали выбор.
Военно-коммунистическиемеры, предпринятые новыми властями, прежде всего, для решения продовольственноговопроса явно импонировали рабочим. Еще задолго до октября фабрично-заводскиекомитеты прибегали к чрезвычайным мерам против хозяев. Так, 2 мая решениемфабзавкома ЯБМ директор предприятия Грязнов был арестован и посажен вКоровницкую тюрьму[16]. В сентябре«рабочие-карзинкинцы три дня осматривали склады и квартиры купцов ипредпринимателей в поисках продовольствия»[17]. Фактическая власть напроизводстве уже весной перешла к органам рабочего самоуправления, которые явочнымпорядком вводили 8-часовой рабочий день, контролировали найм и увольнение,диктовали хозяевам размеры заработной платы. Действия новой власти узаконивалии поощряли данную практику. На выборах в Учредительное собрание большевикиполучили значительный перевес в рабочих районах. Например, из 4 тыс. рабочихЯБМ 3 тыс. голосовали за большевиков[18].
Недовольство рабочихбольшевистскими деятелями, проявившееся очень скоро, было вызвано не проводимойими политикой, а, скорее, отступлениями от принципов уравнительности, лежавшихв основе военного коммунизма. Так, всеобщее негодование вызвал скандал сучастием председателя исполкома Совета Н. Ф. Доброхотова, который вместе скомиссаром Красной гвардии Ф. М. Горбуновым и другими высокопоставленными большевикамипод новый год устроил пьяную оргию в гостинице, закончившуюся изнасилованиемодной из постоялиц. Бесчинства солдата-большевика и его приближенных (также восновном из солдат), совершенные ими грабежи и хищения, грубое вмешательство вдеятельность профсоюзов, а также убийство одного из рабочих ЯБМ членомисполкома Мироновым, привели к взрыву возмущения. Ярославский историк Н. В.Дутов пишет: «На митингах и собраниях, охвативших практически все предприятиягорода, сами рабочие требовали самого сурового наказания руководителям города»[19].Против морально разложившихся руководителей Совета активно выступалрабочий-большевик Д. С. Закгейм. На февральском губернском Съезде советов онзаявлял: «Наглость этой пьяной компании достигла предела, и вся грязь вылиласьнаружу»[20]. Однако наказания,которым по решению Совета подверглись десятки коррумпированных функционеров,так и не затронули главных «перерожденцев», превратившихся в некое подобиевоенной хунты.
Все это, вкупе сухудшающимся день ото дня материальным положением трудящихся, вызвало взрывантибольшевистских, но не антисоветских настроений. С декабря по апрельколичество большевиков в губернии сократилось с 1500 чел. до 1100[21].Пролетарский протест вылился в кампанию по переизбранию Совета «снизу»,возглавленную меньшевистским комитетом. По данным, приводимым историком В.А.Клоковым, «Данное предложение было внесено рабочими 21 фабрики ипредставителями большинства профсоюзов города»[22]. Несмотря напротиводействие властей голосование прошло почти во всех рабочих коллективах, идало следующее соотношение фракций: меньшевики – 47, большевики и левые эсеры –38, эсеры – 13. Однако прежнее руководство не стеснялось никакими средствамидля удержания власти. На первом же заседании обновленного Совета Доброхотовзаявил о его «незаконности», после чего депутаты были разогнаны и избитыотрядом ВРК. Рабочий Ярославль ответил на это массовыми забастовками протеста,результатом которых стал компромисс: в конце апреля состоялись новые выборы,давшие незначительный перевес большевикам и левым эсерам. Оппозиция получилаоколо 35% мандатов[23]. Председателем исполкомаСовета был избран противник Доброхотова Д. С. Закгейм.
Трагические события июльскогомятежа разделили ярославских рабочих. К восставшим, в штабе которых было многоменьшевиков, примкнули рабочие железнодорожных мастерских на станции Урочь. Оплачивавшиесялучше, чем остальные рабочие, железнодорожники всегда считались обособленной кастой,рабочей аристократией. С другой стороны, рабочие ЯБМ, сочувствовавшие левымэсерам, встали на сторону властей. Закоторосльный район сделался большевистскимоплотом. Именно оттуда велся обстрел центральной части города. В целом жеиюльское восстание не носило пролетарского характера, о чем говорит даже еготерриториальная локализация: на выборах в Учредительное собрание около 75%избирателей городского центра голосовало за партию кадетов, тогда как взакоторосльной части 73% собрали большевики[24].
В целом, можно сделатьвывод о том, что, несмотря на критическое и часто негативное отношениеярославских рабочих к деятельности местных большевистских властей, пролетариатгорода в своем большинстве рассматривал последние как меньшее зло по сравнениюс контрреволюционными партиями. Опираясь на собственные организации (профсоюзы,фабзавкомы и т.д.) рабочие в первые послереволюционные годы выступали какактивная, самостоятельная сила общественной жизни, демонстрировали большуюсплоченность, способность к самоорганизации и самоуправлению в борьбе за общиеинтересы. Коллективистские ценности, склонность к уравнительности, четкоеосознание собственной классовой идентичности, оформившиеся в революционныхсобытиях 1905 года, сделали ярославских рабочих активным субъектомсоциально-политической жизни региона, несмотря на их относительнуюмалочисленность.
II. Ярославские рабочие и власть в периодНовой Экономической Политики
Июльский мятеж 1918 годаобернулся крупнейшей гуманитарной катастрофой в истории города, ударившей повсем категориям его населения, в том числе и по рабочим. Однако пролетарскиерайоны все же претерпели значительно меньшие разрушения, чем городской центр.Безусловно, разруха и, особенно, упадок промышленности, нанесли тяжелый удар попролетариату. «Общее количество действовавших в губернии предприятий посравнению с 1913 г. сократилось со 168 до 152 в 1920 г. Еще более ощутимым было уменьшение числа занятых на них рабочих – с 36 660 до25 721. Производство промышленной продукции составляло 16, 2% довоенногоуровня»[25]. Однако реальноеположение рабочих в период военного коммунизма нельзя характеризовать лишьтерминами «упадок» или «депрессия». С одной стороны, по справедливой, хотя,возможно, несколько преувеличенной, оценке Исаака Дойчера, «Основная массапролетариата деклассировалась… Диктатура пролетариата одержала верх, но сампролетариат практически исчез»[26]. С другой – всимволическом плане, в плане классовой самооценки, пролетариат стал новойпривилегированной группой. В годы военного коммунизма советская власть велаактивную социальную политику под девизом «кто был ничем, тот станет всем». Какотвечает современный исследователь А. А. Ильюхов, «Советское правительство впервые годы своего существования провело целый комплекс социальных мероприятий,которые не столько улучшили материальное положение рабочих, сколько обеспечилиим более высокий социальный статус. Стал реальностью 8-часовой рабочий день(хотя и часто нарушаемый), созданы органы защиты и регулирования труда (НКТ иего местные органы), было обеспечено минимальное социальное страхование иоплачиваемые отпуска. Исчезает страх перед работодателем, владельцем средствпроизводства»[27]. При такихобстоятельствах коммунистическое руководство могло оправдывать принимаемые имчрезвычайные меры (например, ограничение забастовок, репрессии противантибольшевистски настроенных рабочих) и материальные лишения пролетариатаобъективными условиями военного времени, поддерживая в массах оптимистическиеожидания скорого социального благоденствия. Официальные идеологи, такие как Н.Бухарин и Е. Преображенский, авторы популярной в то время «Азбуки коммунизма»,утверждали, что военный коммунизм есть прямое преддверие коммунизма подлинного– нужно лишь наполнить уже завоеванные права материальным содержанием.
Однако на практикебольшевики столкнулись с критической для них дилеммой. Восстановлениеэкономики, преодоление экономической отсталости (т.е. создание необходимого «материальногобазиса для социализма»), противостояние внешним угрозам требовали от властей«встать на точку зрения производителя, а не потребителя» (по формулировке Л. Троцкого).Это означало резкий отход от предшествующей популистской политики: ликвидациюуравнительности, повышение производительности труда (в Ярославле к началу НЭПаона составляла лишь 26% от довоенного уровня[28]), передачу функцийуправления производством в руки хозорганов и «буржуазных спецов»[29],легализацию рыночных отношений вместе со всеми вытекающими из них социальнымиконтрастами. В какой-то степени это напоминало «шоковую терапию» 1990-х гг.(хотя уступки рынку простирались отнюдь не так далеко, как в ельцинскую эпоху).
Реакцией рабочих и, впервую очередь, рабочих-коммунистов, было разочарование, апатия, озлобленностьи протест, выразившийся в разнообразных формах – от массового выхода из партиидо забастовок и подпольной агитации. Журнал ярославского губкома РКП (б) «Наперевале», в то время еще относительно демократичный (в рамках внутрипартийнойдемократии) орган, фиксирует массу тревожных для властей тенденций в рабочейсреде. Так, в редакционной статье «К предстоящей конференции» (март 1922 г.) дается красноречивая картина господствующих среди коммунистов (по большей части рабочих)настроений: «Полная апатия, равнодушие ко всему происходящему, кроме выдачичего-нибудь осязательного, безразличие к политике и к практике, и к теориипочти поголовное»[30]. Отмечаетсяпоказательная динамика численности партийцев: «Организация, количественноуменьшается, тает… Если до 1919 года, вернее, до конца его, мы наблюдалиабсолютный рост числа членов нашей организации, то начиная с лета 1920 года мынаблюдаем несколько иную картину… Сперва топтание на месте, а потом прилив непокрывает отлив временами, но в общем резких изменений не было. Теперь, начинаяс весны 1921 года, мы вступили в полосу, когда все время сводим наш бюджет(число членов) с дефицитом»[31]. О причинах такогорезкого оттока кадров прямо говорит автор статьи «Тутаевская организация иНЭП»: «Когда стала проводиться новая экономическая политика… то частьтоварищей, и часть очень незначительная (ниже мы увидим, что это не так –Авт.), делившаяся на две группы, начала уходить из организации. Первая группа…по выходе из организации бросилась в объятия свободной торговли. Другая группа– товарищи, которые не смогли получить политическое воспитание… не придавалиникакого значения капиталистическому окружению, видя успехи Красной армии, имыслили, что к полному коммунистическому обществу и социализму (так в тексте –Авт.) возможно придти и при разрушенном хозяйстве промышленности… ПроведениеНЭП в тутаевской организации в целом является очистительным огнем, благодарякоторому из ее рядов вышла половина (! – Авт.) ненужного и лишнего элемента»[32].О тех же тенденциях – разочаровании в коммунизме и ухода в «мещанство», пишет иавтор фельетона «Встречи и впечатления», рисующий хлесткие, узнаваемыесовременниками, портреты бывших революционеров: «Прежде «убежденный» коммунист,теперь нэпман, торговец, спекулянт или агент треста. Прежде он служил зав.отделом утилизации Совнархоза, носил с достоинством наган за поясом и большуюкрасноармейскую звезду на груди, теперь он открыл мелочную торговлю, сколачивая«лимоны» про черный день, выйдя из партии «по религиозным убеждениям»… Преждеон был лихим комендантом города в тяжелые дни Гражданской войны, теперь онпросто «пролетарий», ругающий коммунистов… Шумит, кричит при всяком удобномслучае, подбивает других, стараясь дискредитировать партию и отдельных еечленов… Можно вполне приветствовать постановление губкома о пересмотре всехисключенных из рядов партии, работающих на Ярославской Большой Мануфактуре.Надо бы эту меру провести в губернском масштабе. «Паршивую овцу из стада вон»»[33].Показательно, что именно ЯБМ – крупнейшая ярославская фабрика, кузницабольшевистских кадров, оказалась наполнена «паршивыми овцами». Похоже, именнотакие бывшие коммунисты рассматривались властями в качестве потенциальныхподстрекателей и лидеров оппозиционных выступлений. Об аналогичной роли бывшихкоммунистов в деревне периода коллективизации пишет Шейла Фицпатрик в своейкниге «Сталинские крестьяне»[34].
Симптоматичным, по нашемумнению, является и то, что страницы партийного органа в 1922 году буквальнонаводнены филиппиками в адрес официально разгромленных меньшевиков. Например,видный большевистский деятель той поры И. Кабаков, оправдывая законные формыэкономической борьбы рабочих, в то же время предостерегает: «Необходимопредвидеть, что рядом с законными требованиями рабочих встанет меньшевистскаяклика, и будет протаскивать свои требования, направленные к разрушениюпроизводства и превращению экономической борьбы в политическую стачку»[35].Очевидно, что в 1922 году «настоящих» меньшевиков, т. е. членов подпольныхменьшевистских организаций, в Ярославле могли быть, в лучшем случае, десятки[36](хотя и в конце 1920-х ОГПУ «обезвреживало» отдельные антиправительственныекружки, причислявшие себя к эсерам и анархистам[37]).Скорее власти опасались стихийного меньшевизма масс. Правдоподобным кажетсяпредположение, что в условиях разочарования большевистской политикой обращениек меньшевизму (или тому, что власти квалифицировали как меньшевизм) былонаиболее логичной для рабочих альтернативой[38]. При этом могли игратьроль и дореволюционные воспоминания, и ностальгия по «духу 1917-го», и, как нипарадоксально, неизжитые «военно-коммунистические» настроения, посколькупослеоктябрьский меньшевизм активно эксплуатировал тему производственнойдемократии, основы которой были подорваны НЭПом.
Последнее подтверждаетсядругими фрагментами той же статьи, в которых автор пишет о типичных для тогопериода конфликтных ситуациях на производстве: «Наблюдается нередко, что состороны хозяйственников спецов на предприятиях вводится дисциплина,производительность труда поднимается до нормальных размеров, внутреннийраспорядок предприятия поставлен так, что делается невозможным получениезаработной платы на чужой спине (имеется в виду ликвидация уравнительности воплате – Авт.). Со стороны несознательной части рабочих на таких работниковобрушивается постоянная травля. Ставится в вину его чуждый взгляд, социальнаясреда его происхождения и т. д.». И далее: «Время, когда беспартийные рабочиевсячески избегали коммунистов, видели в них лишь агентов власти, должно бытьизжито»[39].
Насколько сильным быловозмущение новыми порядками, косвенно показывают даже выдержанные в официозномдухе «Очерки истории областной организации КПСС»: «С августа 1921 г. предприятия государственной промышленности стали переводиться на хозяйственный расчет. Содной стороны, повышалась их экономическая самостоятельность, с другой –возрастали требования к экономии денежных и материальных средств, к снижениюсебестоимости продукции… Восстановление экономики происходило в остройклассовой борьбе, изменившей после перехода к нэпу свои проявления и формы…Попытки враждебных элементов организовать забастовки и создать критическуюситуацию на производстве имели место в Ярославских железнодорожных мастерских,на тутаевской льняной мануфактуре, на других предприятиях»[40].В феврале 1921 года бастовали рабочие ЯБМ, требовавшие улучшения продовольственногоснабжения (стачка привела лишь к увольнению зачинщиков)[41].Таким образом, переход к НЭПу сопровождался не только пассивным, но и активнымсопротивлением со стороны рабочих, причем, как бы ни пытались впоследствиивласти преуменьшить масштаб событий, списать их на вредительство антисоветскихэлементов или политическую отсталость фабричных масс, факт множественныхзабастовок вопреки линии профсоюзного руководства, при отсутствии легальнойоппозиции, под угрозой репрессий, говорит сам за себя.
С другой стороны, нельзяодносторонне рассматривать протесты 1921 года как проявление классовогонедовольства пролетариев «обуржуазиванием» большевистского строя. Скорее здесьдействовал комплекс причин: недовольство, вызванное голодом и разрухой военноговремени соседствовало с неприятием частичной реставрации дореволюционныхпорядков (обусловленной объективными задачами восстановительного периода).
Коммунистические власти ипрофсоюзы оказались в сложнейшей, противоречивейшей ситуации, когда любой ихшаг вызывал недовольство со стороны той единственной социальной группы, отподдержки которой они зависели. Даже, казалось бы, самые позитивные начинаниявластей встречали бойкот со стороны озлобленных рабочих. Вот как описывает В.Кошелев первые шаги рабочего факультета при ЯБМ: «В фабричных кругах многие непонимали той роли, какую призван играть рабочий факультет. Многие считали егосоздание утопией, затеей, другие – определенно не сочувствовали новойорганизации… Окружающая идейная атмосфера тяжело отражалась на работе. Началсяотсев слушателей. К весне 1921 г. из 300 студентов осталось 167 и вновь былоподано всего 14 заявлений»[42].
Парадоксальным было иположение тех рабочих, которые покидали партию из-за несогласия с НЭПом: первоначальнолевацкие настроения часто приводили их к разрыву с прежним образом жизни(занятия мелкой торговлей, превращение в полупролетариев, живущих за счетподсобного хозяйства, уход в деревню, обращение к религии и т.п.). Распространенным«выходом из положения» стало пьянство. «Мелкобуржуазные» тенденции охватывали иформально преданных партии рабочих, что неоднократно отмечали коммунистическиепублицисты. «К великому сожалению, — писал один из них, — у нас не все здоровы,а если кто и здоров, то забыл или, вернее, начинает забывать о вновь строящейсягосударственной машине, ударяясь в личную жизнь, как то: продолжает ставить наповестку дня «о коммунистическом быте»; заговорили, правда, не вслух… о том,можно ли коммунистам брать в аренду кое-какие предприятия»[43].Таким образом, НЭП стал не только ударом по авторитету большевиков какпоборников социального равенства, но и способствовал ослаблению тогореволюционного аскетизма, который был свойственен этой партии в годыГражданской войны.
Однако со временемситуация стабилизировалась. Развертывание НЭПа, сопровождавшееся постепеннымвосстановлением промышленности и относительным ростом благосостояния рабочих,способствовало некоторому укреплению позиций РКП (б). В январе 1923 г. партийный журнал отмечает по-прежнему негативную динамику численности коммунистов: «За 1922 г., считая с 1.01 исключено — 233 чел., выбыло добровольно – 104 чел., всего – 337 чел… Почтивосьмая часть организации исключена и выбыла»[44]. В то же время к концугода ситуация начала несколько выправляться. «Выход рабочих из партии, — отмечается в том же номере журнала, — прекратился еще летом 1922 г. и тогда же повсеместно начала намечаться усилившаяся тяга рабочих к РКП… У нас, в Ярославскойорганизации, этот процесс немного запоздал, но и здесь он также принимает совершенноотчетливые формы… Сентябрь и октябрь месяцы явились поворотной гранью в этомотношении. Выходы прекратились, количество исключенных значительно уменьшилось.С 1 апреля по 1 декабря вновь вступило 58 человек, из них рабочих 35 человек»[45].«Ослабление процесса выходов и исключений объясняется, с одной стороны тем, чтовсе более или менее случайное отсеялось и, во-вторых, с осени мы наблюдаемулучшение положения. Новая экономическая политика начала оборачиваться своейположительной стороной»[46].
В то же время некоторые,в том числе высокопоставленные, партийцы по-прежнему выражали тревогу по поводуразмывания классового ядра организации, и для этого были серьезные основания.По данным внутрипартийной статистики доля рабочих среди исключенных составила в1922 году 66,05% (155 чел.), а среди выбывших – 42,3% (44 чел.)[47].Подавляющее большинство этих рабочих относилось к «партийному молодняку», т. е.вступившим в партию в 1919-1920 гг.[48] В вызвавшей бурнуюдискуссию статье М. Кадека «Мелкобуржуазная идеология и борьба с ней»результаты «чистки» оценивались следующим образом: «Уходят в основном рабочие(в среднем 1/3 членов партии ушла по сравнению с 1919-20 гг.). Приток слабый исреди них очень мало рабочих, а большинство служащие в разных учреждениях.Колеблются не мелкобуржуазные элементы, по бывшему социальному положению, арабочие, чистокровные и потомственные… То, что наблюдается не есть самоочищениекак склонны думать некоторые. Не уходят и не портятся только одни слабые,ненужные элементы (балласт)… Уходят очень многие нам нужные, необходимые – понашей вине»[49]. Формальные основания,по которым рядовые коммунисты добровольно или принудительно покидали партиюбыли разнообразны. И хотя в 1922 году лишь 5 человек были исключены занесогласие с НЭПом, пассивность или «эгоизм» большинства вычищенных (93человека с формулировкой «как балласт», 52 – за «шкурничество») находилась вочевидной связи с новыми общественными реалиями[50].Добровольный выход из партии в значительной мере был обусловлен материальнойнеобеспеченностью (иными словами – теми пуританскими требованиями, которые в товремя накладывало членство в РКП (б))[51].
Небольшие, но ощутимыеулучшения условий труда и быта рабочих в 1922-1923 гг., активная социальнаяполитика властей (внедрение коллективных договоров, организация касссоциального страхования и т.д.) способствовали некоторому умиротворению вотношениях между пролетарской массой и властью. Значительная часть рабочихувидела в государстве опору в борьбе против частного капитала. По даннымГубпрофсовета с марта по июль 1922 года имели место 40 трудовых конфликтов, изкоторых 15 на государственных предприятиях и 25 на частновладельческих и кооперативных.Из них 3 случая однодневной приостановки работ на трех предприятиях и однанедельная стачка на частном предприятии[52]. По словам профсоюзногофункционера К. Терентьева, «Большинство конфликтов разрешено в пользу рабочих,но часть конфликтов возникла просто по непониманию новых задач, стоящих какперед рабочими, так и перед хозорганами с заключением коллективных договоров»[53].
Примером подобных«недоразумений» между рабочими и хозорганами может служить ситуация,сложившаяся на фабрике «Факел»: «Из-за отсутствия дензнаков снова возникконфликт, т.к. правление фабрики и ГСНХ своевременную выплату зарплатыпроизвести не смогли и постановили фабрику «Факел» закрыть как убыточноепредприятие»[54]. Последовали напряженныепереговоры между рабочими, правлением и председателем Губисполкома Шелехесом,но к соглашению стороны так и не пришли.
Подобных ситуаций былонемало. Партийные публицисты часто признавали, что хотя «коммунист, работающийв профсоюзе и коммунист, работающий в хозоргане, имеют одну и ту же цель, но впрактической работе порой они готовы вступить в кулачный бой»[55].Внутри парторганизации шла острая борьба между «популистами» и «прагматиками»:«В августе-сентябре месяце (1923 года – Авт.) в некоторых ячейках наметилосьпротивопоставление «верхов и низов». В основе своей это явление имело тузаминку, которая наблюдалась с заработной платой. Эта заминка создаваланедовольство в рабочих массах, и это недовольство объективно отражала иизвестная часть нашей партии, непосредственно связанная с массами»[56].«Часто в нашей практике бывают случаи, когда хозяйственный или советскийруководитель имел в наличии цифровой материал о состоянии предприятия,доказывающий несуразность предъявленных требований, и за эту оценку получалзвание «верха и бюрократа», с другой стороны тут же или немного позже приходитдругой коммунист и начинает защищать «рабочие» интересы… Конечно, второйзащитник получит авторитет и аплодисменты, а первому перемоют не только бока,но не оставят ни одной живой кости»[57] [58].
Несмотря на неизбежные вусловиях НЭПа трения, практика разрешения трудовых споров в первые годы НЭПа оставаласьдовольно демократичной и цивилизованной. Уровень доступности высших должностныхлиц губернии был беспрецедентно высок, что, несомненно, поднимало авторитетвласти. Так, автор статьи «В гостях у всероссийского партийного съезда» даетследующую колоритную зарисовку: «В одном вагоне, так близко друг к другу,ехали: с одной стороны, беспартийные деревенские люди, рабочие и с другой –такие крупные представители власти Советов, как Шелехес, и партии, как т.Кабаков, и ехали на один и тот же съезд – XII Съезд РКП… «Товарищи, — кричит Шелехес, — а чайник укого-нибудь имеется?». «Нет», — отвечают. «Ох, что же… Как же без чайника-то!Ну да ладно, устроимся»»[59].
Как отмечает современныйисследователь С. Б. Ульянова «Кампании по заключению и перезаключениюколлективных договоров в 1920-е гг. стали ярким явлением промышленной жизни изанимали рабочих как никакие другие»[60]. Партийные ячейки напредприятиях воспринимались рабочими в качестве своеобразного моста,связывающего их с властью, и позволяющего решить конкретные бытовые проблемы.Так, автор статьи «Партийная работа на гвоздильном заводе» пишет, что на организованныхячейкой собраниях звучали вопросы «чисто экономического порядка»: «о выдачержаной или белой муки, масла, авансов, материала на белье, о дровах, о бане, оквартирах[61]»[62].Таким образом, несмотря на объективные экономические трудности и субъективныефакторы, в начале 1920-х гг. существовала специфическая модель социальногогосударства, в котором элементы рабочей демократии и патернализмасосуществовали и взаимно ограничивали друг друга. Отток рабочих из партии в1921-22 гг., стихийное недовольство коммунистическими «верхами», можнообъяснить как идейным несогласием с нэповской доктриной, разочарованием врезультатах революции, так и усталостью масс, стремлением поправить своематериальное положение, обрести долгожданную стабильность, ослаблением интересак политике. На смену активной поддержке Советской власти пришло более или менеепассивное принятие сложившегося status quo,приспособление к новым реалиям, желание пользоваться всеми имеющимисявозможностями для укрепления личного благополучия и повышения социальногостатуса.
Заключение
Анализ задействованныхнами источников позволяет сделать следующие выводы о восприятии ярославскимирабочими Новой Экономической Политики:
1. В 1921-1923 гг.отношение рабочих к НЭПу характеризовалось тремя разнонаправленнымитенденциями. Первая из них, с особой остротой проявившаяся в 1921- первойполовине 1922 гг. носила отчетливо негативный, политизированный,антибольшевистский характер. Причем в наибольшей степени такая реакция быласвойственна «сознательным» пролетариям, возлагавшим преувеличенные надежды на коммунистическуюреволюцию. Как верно отметил один из партийных публицистов того времени, «Новыйпереход был истолкован (этими рабочими – Авт.) как сдача позиций, как возврат ккапитализму»[63]. Если раньше такиерабочие были склонны более или менее стойко переносить экономические лишения,оправдывая их условиями военного времени, то теперь наступило горькоеразочарование: «Если это возврат к капитализму, то значит и революция лишьтолько неудачный эксперимент, которого, пожалуй, не следовало производить»[64].Волну возмущения вызвала частичная реставрация старых порядков на производстве:возвращение «буржуазных спецов», ликвидация уравнительности в оплате, внедрениесдельщины и другие меры, направленные на повышение производительности труда иограничение производственной демократии. Все это вылилось в массовый исходрабочих из рядов РКП, падение популярности коммунистов, стихийно-меньшевистскиенастроения, «дикие» забастовки, бойкот или саботаж мероприятий советскойвласти.
2. Другойраспространенной реакцией на НЭП стало так наз. «хозяйственное обрастание»,стремление к личному обустройству, деполитизация. Это выразилось, опять же, воттоке рабочих из большевистских рядов, обзаведении собственным мелкимхозяйством, занятиями мелкой торговлей; в психологическом плане – в обращении крелигии, утрате интереса к политике, смене приоритетов в пользу личной жизни,ослаблении партийной дисциплины. Данные тенденции прогрессировали по мереразвития НЭПа.
3. «Примирение»рабочих с нэповскими реалиями вело к частичной реставрации дореволюционногоклассового сознания, характеризовавшегося преобладанием экономических интересови трэд-юнионистских методов борьбы, направленных на соглашение с работодателем,в роли которого теперь, как правило, выступало государство. Партийные ячейки ипрофсоюзы превратились в своеобразный буфер, согласительные инстанции междурабочими и хозорганами (либо – частными владельцами). Таким образом, внэповской России — хотя и на краткое время — была реализована та модельотношений между работником и работодателем, которая характерна длясоциально-ориентированных государств Запада. В целом, несмотря на тяжелоеэкономическое положение Советской России, уровень социальной защищенности рабочихзначительно вырос. Вместе с тем, существование однопартийной системы,постепенное свертывание внутрипартийной демократии, бюрократическоеперерождение коммунистических функционеров, делали данную модель чрезвычайноуязвимой.
Использованнаялитература:
1. Верой и правдой.Под ред. А.А. Котельникова. Официальный сайт УФСБ по Ярославской области: www.yaroslavl.fsb.ru;
www.yaroslavl.fsb.ru/book/ogl.html;
2. «Вглядись вминувшее бесстрастно…», Ярославль, 1995;
3. Волков Д. А.Рабочие как объект социального эксперимента руководства большевиков поформированию новых управленческих кадров в начале НЭПа. Сб. «Рабочие,предприниматели, власть в ХХ веке. Материалы III международной научной конференции. Кострома, 22-23сентября 2005 года». Часть II.Кострома, 2005.
4. Горинов М.М. НЭП:поиски путей развития. М., «Знание», 1990;
5. «Дайте наморганизацию революционеров…». М., Политиздат, 1987;
6. Дойчер И.,Троцкий. Т. 2. М.: Центрполиграф, 2006;
7. Дутов Н.В.Установление советской власти в Ярославле // Квартиры и цены. 2006. № 41;
8. Ильюхов А. А.Социальные гарантии для трудящихся в первые годы советской власти: намерения иреальность бытия // Альтернативы, №1, 2006;
9. ИсторияЯрославского края. Учебное пособие под ред. А. М. Селиванова. Ярославль, 2000;
10. Лютов Л.Н.Настроения рабочих провинции в годы НЭПа // Отечественная история. 2007. №4.
11. Меньшевики именьшевизм. Сборник статей под ред. В. Л. Телицына, С.В. Тютюкина, И. Х.Урилова. М., 1998;
12. Мирясов А. В.Жилищные условия как фактор мотивации труда рабочих в 1920-е гг. (на материалахПензенской губернии). Сб. «Рабочие, предприниматели, власть в ХХ веке.Материалы III международной научной конференции.Кострома, 22-23 сентября 2005 года». Часть II. Кострома, 2005.
13. Особенностименталитета ярославцев. Ярославец как культурно-исторический тип.Автор-составитель Н. В. Дутов. Ярославль, 2006;
14. Очерки историиЯрославской организации КПСС. 1883-1937. Ярославль, Верхневолжское книжноеиздательство, 1985;
15. Ульянова С. Б.Кампании по заключению коллективных договоров в системе трудовых отношений всоветской промышленности 1920-х гг. Сб. «Рабочие, предприниматели, власть в ХХвеке. Материалы III международнойнаучной конференции. Кострома, 22-23 сентября 2005 года». Часть II. Кострома, 2005;
16. Фицпатрик Ш.Сталинские крестьяне. М., РОССПЭН, 2001;
17. Ярославль.История города в документах и материалах. Ярославль, Верхневолжское книжноеиздательство, 1990.
Источники:
1. К предстоящейконференции // На перевале. №17. Март 1922. С. 1;
2. Тутаевскаяорганизация и НЭП // На перевале. №21. Июль 1922. С. 20;
3. Встречи ивпечатления // На перевале. № 20. Июнь 1922. С. 29;
4. Кабаков И. Задачипартийных организаций раньше и теперь // На перевале. № 20. Июнь 1922. С. 5;
5. В. Кошелев. Изжизни вечернего рабфака при Ярославской прядильно-ткацкой фабрике «Красныйперекоп» // Северный рабочий. 17 сентября 1922г.;
6. Надо лечить // Наперевале. № 19. Май 1922. С. 16;
7. П. Груздев. Нановых путях // На перевале. Январь 1923 г. №1. С. 5;
8. Итоги иперспективы организационной работы // На перевале. Март 1923 г. №3. С. 35;
9. М. Кадек.Мелкобуржуазная идеология и борьба с ней // На перевале. Январь 1923 г. №1. С. 18-19;
10. К. Терентьев.Профсоюзное движение в новых условиях. // На перевале. №22. С. 24;
11. Г.М.А. Общий язык// На перевале. №22. С. 25;
12. Костерин. Работапромышленных ячеек и современные задачи партии // На перевале. №12. Декабрь 1923 г. С. 26;
13. И. Кабаков.Несколько слов о больных вопросах // На перевале. №1. Январь 1923 г. С. 3;
14. В гостях увсероссийского партийного съезда // На перевале. №6-7. Июнь-июль 1923 г. С. 18;
15. Павлов. Партийнаяработа на гвоздильном заводе // На перевале. №2. Февраль 1923 г. С. 43.