Контрольнаяработа
на тему:
"Развитие российской исторической науки на рубеже XX–XXIвеков"
События конца 80-х – начала 90-х годов в СССР очень сильноповлияли на состояние российской исторической науки. Переосмысление историиРоссии, особенно истории XX века, робко начатое еще на исходе 50-х и в 60-е годы,развернувшееся в полную силу в конце 80-х годов и продолжающееся и понынезаметно отразились на изменении общественного, в том числе политического,климата в государстве. Эти два процесса шли параллельно, тесно переплетаясьдруг с другом. И сегодняшняя оценка научной и общественной ориентацииисторической науки требует учитывать состояние общества, характер его развития,основные тенденции.
Для современной исторической науки характерны: значительная поляризация, дифференцированность, большая независимость исвобода от «директивных указаний».
Стремление к исторической истине делает ее более жесткой,холодной, объективной, что иногдапугает и самих историков, и читателей исторических трудов. Вообще, я думаю, чтоистория – это самая жестокая из всех наук и именно потому, что она способнасказать нам правду о нас самих, о нашем прошлом, настоящем и будущем. Общество,как и отдельная личность, увы, с трудом переносит правду о себе. И то, чтосегодня историческая наука России выходит на пока еще довольно приблизительныйи отдаленный уровень этой правды, неспроста вызывает истерику как в научныхкругах, так и в крайне политизированном обществе, переживающем переходноесостояние, а одновременно и во властных структурах.
Исторической особенностью первой половины 90-х годов XX века явился политическийкрах тоталитарного государства, в основе идеологии которого лежал суррогат из марксистских идей, имперских традиций, самодержавнойамбициозности,революционногомессианства,утопическихобщинных иллюзий, убогойгордости невежественных и правителей, и масс.
На смену этому государству пришел странный полукоммунистический,полукапиталистический, полукриминальный гибрид, жизнь которому дают все те желюди, кто был рожден, взращен и воспитан в послевоенный период. Этот режимпередал новой России глубоко криминализированную сущность, при которойбуквально вся страна от генсека до последнего дворника жила «не по закону».
Этот странный синтез относится и к кадрам историков, и кисторической науке в целом. Пожалуй, единственное, чем новый режим кореннымобразом отличается от прежнего, это известная, почти официальная свобода отсталинизма, без которой, как это выяснилось уже бесповоротно, невозможнодальнейшее движение общества вперед в условиях современной цивилизации. Идеологическийвакуум почти мгновенно заполнился единственной мощной, неплохо организованной,имевшей определенные традиции идеологической силой.
Кажется, что это восхождение к идеологическому официозному Олимпуначалось в период «перестройки» М.С. Горбачева, но реальная энергия этойсилы была освобождена, конечно, в полной мере лишь с падениемлиберально-коммунистического режима «нового мышления», поскольку«санкционированная» горбачевская свобода, не удовлетворявшаярадикалов-антикоммунистов, мешала в значительной мере полностью раскрыться и«шестидесятникам».
Сегодня соотношение сил поменялось: радикалы и в политике, и впублицистике, и в науке расчистили завалы сталинизма, а «шестидесятники»,верные своим либерально-коммунистическим, «истинно марксистско-ленинским»политическим взглядам, отринутым в период «застоя» историческим концепциям,обогатившись новыми архивными пластами, огромным, ставшим доступным фактическимматериалом по истории XX века, властно вступили на научный подиум,безапелляционно оттесняя оттуда как консерваторов-сталинистов, так исторонников радикальных антикоммунистических воззрений, которых они роднят сновым режимом, с дилетантской, официозной, совершенно антикоммунистическойпублицистикой и т.д.
Этот их запоздалый реванш, ставший результатом победы противных имполитических сил, вполне исторически оправдан и закономерен. Сегодня этонеопровержимый факт отечественной историографии, выстраданныйантисталинистскими, а вместе с ними и антикоммунистическими силами в целом,безусловно этапный, но как и всегда в науке, безусловно временный.
Одновременно с этим в историографии вслед за публицистикой всеболее и более мощно звучит и антикоммунистическая научная линия, представленнаярадикалами, свободными от обаяния и традиции «шестидесятников». Для радикаловвся сумма фактов отечественной истории XX века вообще перевешиваетв сторону антикоммунистических и антимарксистских исторических концепций.Любопытно, что порой принципиальные расхождения между историками, исповедующимиидеалы «шестидесятников», и радикалами-антикоммунистами обнаруживаются лишь вобобщающих концептуальных выводах, хотя их трактовка отдельных фактов мало чемотличается друг от друга. Указанные основные направления в историографииотражают реальные исторические процессы.
В этой связи встает вопрос о так называемом кризисе современнойроссийской исторической науки. Что есть этот кризис? Ответ на этот вопрос такжедается в связи с теми основными направлениями в общественной науке, о которыхшла речь выше.
Одни видят кризис в обвале всей старой идеологизированной историческойнауки, неспособности на основе старых марксистских подходов познатьисторическую истину и призывают к поискам новой теории исторического синтеза (Кризисотечественной историографии в главном и основном рожден кризисом марксизма», «марксизмукак в принципе догматическому учению противопоказано творческое начало», «марксизми плюрализм мнений несовместимы»).
Другая точка зрения состоит в том, что кризис в науке объясняется некрахом марксизма, а несостоятельностью его советских, истолкователей, гипертрофированностьюнекоторых положений марксизма, в том числе об общественно-экономическихформациях, классовой борьбе как решающих рычагах общественного развития.
Общеисторическая теория (философия истории) возможна и необходима,а теоретический плюрализм ценен лишь как необходимое условие разработки адекватноговарианта теории.
Марксов исторический материализм видится при этом как та основа, которая,если освободить ее от лженаучных примесей, будет по-прежнему играть решающую рольв познании исторического процесса. Свидетельством кризиса, таким образом,представляется либо полный, либо частичный отказ от прошлых методологических инаучно-исследовательских ценностей и поиск новой адекватной историко-методологическойопоры. Совершенно очевидно, что и эти оценки также находятся в поле идеологическоми политизированном.
Мне представляется, что вообще разговоры о кризисе историческойнауки возникают именно в период острейшего не столько научного, сколькополитического и идеологического противоборства спорящих сторон, для которых несуществует права на инакомыслие, и все, что не укладывается в их собственнуюсхему, видится как очередная ересь. При этом выход из кризиса мыслится какпобеда «истинной» теории исторического познания, то есть создание очередноймонопольной концепции, поглощающей и подчиняющей себе все остальные(неправедные!) направления.
С этой точки зрения именно отказ от раз и навсегда данныхустановок в науке, обращение к новым методологическим ключам познания, не тольковозрождение обновленного марксизма, но и новое прочтение – с учетом судеб мираи России в XX в., творчества Н. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби,М. Вебера, основателей «школы Анналов», современных западных адептовсоциальной истории, эмигрантской русской историософии и других историософских иметодологических течений свидетельствуют о том, что российская историческаянаука как раз выходит из кризиса, означающего лишь отсутствие движения мысли, ивступает в новый плодотворный этап своей жизни.
Сегодня для российских историков не существует более какой-тоодной, единственной, избранной теории познания. Напротив, как действующийинструмент познания, осваиваются наиболее важные из этих теорий. Не существуеткакого-либо одного избранного периода или региона, исторические разработкикоторых брались бы за образец. Сегодня российская наука стремится синтезироватьвсе лучшее, что дала мировая историография. Историки с успехом осваиваютбогатейшее наследие российской исторической науки в лице ее крупнейших представителей,чье творчество в течение долгих десятилетий замалчивалось либо искажалось.Пристальным вниманием, пользуются достижения советской историографии, особеннов области конкретной истории, с одновременным отказом от тоталитарных оценок ипрепарированных в советское время основных положении марксизма.
Осваивается широчайший спектр западной историографии историиРоссии и СССР, которая в течение длительного времени осуждалась иквалифицировалась как фальсификация истории. Выходят в свет как прежние работызападных историков, так и исследования последних лет, в том числе посвященныепроблемам российской и советской истории. Сегодня стало совершенно очевидным,что нет какой-нибудь отдельной «западной» историографии, как нет и отдельнойроссийской исторической науки. Существует единая мировая историческая наука. Всинтез научно-исторических знаний успешно включаются и классические работыисториков российской эмиграции.
Наконец, крепнет региональная историография (Урал, Сибирь, ДальнийВосток, черноземный центр, юго-западный регион и т.д.), отражающая присущиеэтим районам специфические интересы и темы, используетсярегионально-цивилизационный подход (например, роль Урала, Сибири или ДальнегоВостока в судьбах России). Увеличивается масса новых архивных материалов,которые становятся доступными, расширяется использование российских и западныхархивохранилищ, устанавливается тесный контакт российских и западных ученых.
Современный этап развития российской исторической науки отмеченстремлением в условиях свободы творчества и бескомпромиссной полемики овладетьвсей гаммой познавательских и исследовательских приемов.
В первую очередь речь идет о методологических проблемахисторической науки. Сегодня бытует представление, будто в этой области царитполный застой, что историки и историософы этим просто не занимаются, а ловкоуходят от сложных понятий и категорий, определяющих периодизацию истории, еекритерии и сущность. В частности, вне рассмотрения якобы оказываются нашеотношение к понятиям «формация», «цивилизация», «исторический прогресс» идругие важные методологические категории. Однако это не так. В 90-е гг. и нарубеже XXI в. эти вопросы все чаще поднимаются на страницах научнойпечати и, хотя они действительно не стали пока еще предметом широких научныхконференций, симпозиумов, ощущается все более нарастающее научное напряжение вэтой области знаний, расширяется амплитуда их обсуждений, вовлекается все болеебогатый исторический и философский материал, включая историософские концепциипрошлого.
По-прежнему широко представлена в российской историографии точказрения, что марксистский подход к «типизации и периодизации историческогоразвития» на основе выделения общественно-экономических формаций не только неустарел, но остается основным в познании исторического процесса, так как депозволяет выявить объективный и закономерный характер общественно-историческогопроцесса и представить последний как сложную саморазвивающуюся систему. Приэтом отбрасываются жесткие социально-экономические и классовые детерминанты какосновные рычаги познания исторического процесса и утверждается, чтоформационный «подход оставляет вне поля зрения отдельное конкретное общество,являющееся относительно самостоятельной единицей исторического развития». Наэтих, я бы сказал, либерально-формационных позициях, не рекламируя это, норуководствуясь этими постулатами в своей исследовательской и педагогическойдеятельности, стоит сегодня подавляющая часть российских историков.
Но все шире пробивает себе дорогу цивилизационный подход к истории,основанный на разработках Данилевского, Ламанского, Шпенглера, Вебера, Тойнби,Хантингтона, теоретиков евразийства и других аналитиков. В его основе лежатболее широкие и емкие понятия, охватывающие черты и признаки развития общества,которые представляют собой величины более долговременные, сущностно болееустойчивые, чем социально-экономические факторы. Они, прежде всего, охватываюттерриториально-природную, языковую, духовно-нравственную, религиозную,этническую сферы, которые, выражают интересы общества и характеризуют его вцелом. Это, конечно, не означает полного отрицания формационного подхода кистории. Факторы, определяющие формацию, могут входить составной частью вхарактеристику той или иной цивилизации. Эволюция сторонников формационногоподхода в сторону отказа от жестких социально-экономических характеристикразвития общества порой сама ведет их к сближению со сторонникамицивилизационного похода к истории.
На методологическую поверхность подняты и проанализированы сегодняразработки русского историка-славянофила В.И. Ламанского с его попыткамиразделения общества на «миры настоящего», «миры будущего» и «миры прошлого», воснове которых лежат критерии «мироорганизующего могущества». В соответствии сэтим романо-германскую Европу Ламанский считал мифы настоящего», цивилизацииАзии, проигравшие мировую борьбу за первенство – «миром прошлого», а «миромбудущего» полагал греко-славянский мир с русским ядром, чей цивилизационныйвзлет, по его мнению, был еще впереди».
В этой же связи введена в научный оборот и историософская теория Н.Я. Данилевскогооб извечном противостоянии России и Европы, о российской цивилизации как особомисторическом феномене. Его знаменитая книга «Россия и Европа» была впервые задолгие десятилетия переиздана, а его историософские взгляды получилисовременную научную интерпретацию.
Переизданы также работы О. Шпенглера и А. Тойнби. Вусловиях определенного кризиса «исторического материализма», эрозииформационного похода к истории и неясности и дискуссионности цивилизационных критериевисторики и философы все чаще в своих трудах обращаются к их, вновь ожившим,концепциям. При этом обращается внимание на общецивилизационные основыпериодизации истории человечества: «возрастной» (то есть в рамках той или инойцивилизации) переход от культуры аграрно-сословного общества к культурному иполитическому господству города, сопровождаемый «городскими революциями» с ихидеологическими или религиозными окрасками (Шпенглер); рождение «дочернихцивилизаций» в лоне гибнущих локальных «универсальных государств» на базереакций общества по принципу «вызов – ответ», возглавляемых «творческойэлитой», стремящейся к духовному обновлению (Тойнби). Обращается также вниманиеи на то, что, эти мыслители ставят евро-атлантическую цивилизацию в центр конструируемыхими моделей, поскольку именно на просторах Европы, по их мнению, в полной мерепротекали процессы, определившие метаморфозу человеческих обществ. Делаютсяпопытки использовать методологию Шпенглера и Тойнби для объяснения процессов,протекавших на просторах Восточноевропейской равнины, в том числе и России.
Интерес к теории евразийцев также имеет сегодня не чистоумозрительный характер, а ведет к неустанным попыткам объяснить российскуюисторию как в прошлом, так и в настоящем и будущем перманентной привязанностьюРоссии не только и не столько к Европе, как полагают адепты евро-атлантическоймодели развития, основной, так сказать, эталонной для человечества, сколько казиатским просторам, азиатским народам, цивилизациям, государствам, духовности,традициям и т.п. Во-первых, это отражается в широкой публикации трудовевразийцев, как в периодической ' печати, так и в сборниках статей. Во-вторых,в появлении в первой половине 90-х годов серии книг Л.Н. Гумилева, которыйв обоснование Фурсов в ряде своих работ считают власть. Менялась власть – меняласьистория. Власть – первичная и все определяющая – компоновала страну: всярусская история реализуется через власть и посредством власти. Поэтому этиавторы, скажем, вводят такое понятие, как «Великая самодержавная революция»Ивана IV, а последующие века русской истории рассматривают сквозь призму«Великого передела» власти – от опричнины до «нынешней смуты».
Наконец, к разряду новых методологических подходов следует отнестии получившие в условиях свободы научного творчества новые импульсыальтернативного взгляда на русскую историю, помогающего понять всю еемногомерность, противоречивость, порой ошеломляющую возможность круто повернутьее ход. Если прежде под исторической альтернативой, как правило, понималосьлишь обращение к судьбам российской революции, к всепобеждающей «прогрессивной»революционной альтернативе, к проблемам послереволюционного развития страны в XX в. на путях«истинного ленинизма», «альтернативы Бухарина» и т.п., то в 90-е годы этот кругзначительно расширился и видоизменился. Был поставлен вопрос о либеральнойальтернативе развития России, о возможности иного конституционного развитиястраны на протяжении XVI – начала XX в., что, по существу, означало попыткунового цивилизационного осмысления всего русского исторического пути в этивека, рассмотрения, так сказать, «теневой» русской истории, которая на всехэтапах сопутствовала ее «генеральной» – состоявшейся – линии. В этой же связипо-новому был поставлен вопрос о смысле борьбы за единство и централизациюрусских земель, в которой важную цивилизующую роль могли сыграть, кромепобедившего лидера – Московского княжества, Русско-Литовское государство, атакже Тверское княжество; рассмотрены другие «русские альтернативы». Проблемаисторической альтернативы учитывается и при исследовании других периодов исобытий российской истории – Крымская война 1853–1856 гг., Я перваямировая война и т.д.
В связи с отмеченными методологическими новациями претерпеваютэрозию прежние, устоявшиеся десятилетиями, представления даже историковтрадиционной школы. Если мы обратимся к монографиям, сериям статей по историиРоссии как древней, средневековой, так и XX века, то по-прежнемувстретим такие категории, как феодализм, капитализм, социализм. Впрочем,сегодня эти понятия наполняются новым смыслом. Историки пытаются дойти до сутивещей, понять, что же такое феодализм, не в жестком социально-экономическомсмысле слова, а в широком цивилизационном понимании; что же такое капитализм икак он развивался в России, что же такое социализм в XX в., как онпроизрастал на российской почве и как соотносился с мировыми социалистическимиучениями и движениями. Думается, наличие такого стихийного синтеза – верныйпризнак жизнеспособности российской исторической науки.
Большое значение приобрел психологически-личностный подход вистории, их влияние на ее ход. Прежде к этой проблеме был совсем иной подход.Скажем, историки представляли, что XVIII в. проходил под доминантой такихреволюционных фигур, как А.Н. Радищев и Е. Пугачев, но совершенноигнорировались другие исторические личности, а также их совсем иное, причемподавляющее влияние на российскую историю. В последних трудах ощущаетсяплюралистический и многофакторный личностный подход. Не отрицается роль того жеРадищева в развитии российского либерализма (причем со значительнымикоррективами в сторону не столько революционных, сколько демократических черт вего идеологии), не отрицается роль Пугачева в 70-е гг. XVIII в. в мобилизациинизов общества на борьбу с его верхами (однако с коррективами в сторонуосвещения разрушительной и антицивилизационной стихии пугачевского восстания).Но не только в этом заключалась жизнь России на всех этапах ее истории отдревности до начала XX века. Были в ней и либералы, и реформаторы – И.И. Шувалов, Н.И. Панин,М.М. Сперанский, Д.А. и Н.А. Милютины, СЮ. Витте, П.А. Столыпин,военные деятели и дипломаты: Г.А. Потемкин, А.А. Аракчеев, М.Б. Барклайде Толли, А.М. Горчаков; были выдающиеся российские монархи Александр I и Александр II и другие, которыеоставили неизгладимый, в основном позитивный, след в истории нашего отечества.По существу в последние годы произошла переоценка практически всех крупныхфигур в отечественной истории в сторону объективности, взвешенности, отказа отубогих антинаучных идеологических стереотипов как дореволюционного, так исоветского времени.
Все это отражается и в работах Института российской истории РАН, вработах университетских историков Москвы, Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода,Екатеринбурга, Новосибирска, Омска, Владивостока и других городов и научныхцентров нашей страны, в исторической периодике.
В настоящее время российская историография базируется на новых,сквозных темах. Если мы сегодня говорим, например, «аграрная история» или«аграрная революция», то вкладываем в это порой совсем иной, нежели прежде,смысл. Такова статья В.П. Данилова «Аграрная революция в России. 1902–1922 гг.».Перед нами предстает совершенно новый подход, включаются новые понятия,рассматривается период не только дореволюционный, но и советский. Конечно,тамбовское восстание крестьян в 1920–1921 гг. было продолжением аграрнойреволюции начала XX в., хотя и в иных условиях и общественных взаимосвязях.Думаю, что такой же подход характерен и для коллективизации страны – сложной ипротиворечивой аграрной революции уже советского времени, в которой ударнойреволюционной силой стала крестьянская беднота. Одновременно жизнеспособная,хозяйственно крепкая, заинтересованная в своем индивидуальном труде частькрестьянства поднималась против тоталитарного обезличивающего,антисобственнического нажима со стороны власти и поддерживающей ее бедноты.
Новые исследовательские подходы, новые темы появились на горизонтероссийской историографии. В свое время мы «упивались» закрытием «белых пятен» вистории. Впрочем, вскоре историки всей своей исследовательской практикойпоказали, что дело не в этом. На каждом историческом отрезке, на каждом периодеистории, у каждой исторической личности, каждого масштабного события имеютсясвои «белые пятна». Выявилось, что практически вся наша история – это огромное«белое пятно». Но не потому, что историки сегодня пытаются переписать всюисторию, а потому, что новые подходы, о которых говорилось выше, касаются неотдельного события и не отдельного периода, или отдельной личности, а всейроссийской истории в целом. Происходит не переписывание, а переосмыслениеистории России.
Традиционное место у современных историков занимает историяДревней Руси. Но это уже не борьба за углубление марксистского пониманиядревнерусского феодализма, а, напротив, попытка поставить под сомнение старуюидеологизированную схему, за которой стояли толкователи Сталине кого курса«Истории ВКП(б)». Санкт-петербургская школа во главе с И.Я. Фреймовымсегодня выступает против завышения социально-экономического и политическогоуровня Древней Руси и оценивает ее с иных, чем прежде, цивилизационныхкритериев. Пересмотру подвергается и история борьбы за объединение русскихземель в XIII–XV веках. Ранее считалось, что самой судьбой первенствующая роль былаздесь уготована Москве. Сегодня разрабатывается версия о полицентрическомхарактере объединительных процессов, когда лидерами попеременно становилисьЮго-Западная Русь, Литовско-Русское государство, Тверь и, наконец, Москва. Ипути России могли бы быть иными, если бы это объединение пошло иным, нежелисостоявшимся, путем.
Сегодня историков уже не удовлетворяют прежние подходы к проблемекрепостного права в России. В работах группы санкт-петербургских ученых, атакже в трудах акад. Л.В. Милова осуществляется поворот в сторонувыявления исторически оправданных закономерностей появления крепостного права вРоссии, когда в условиях бедности русской нации, ограниченных климатическихвозможностей, малой производительности крестьянских хозяйств и одновременно необходимостивсевозрастающих расходов на поддержание боеспособности страны, укрепления ееударной силы – помещиков, землевладельцев вообще, завоевания странойнезависимости в борьбе с Ордой, преодоления военно-экономической блокады сЗапада у государства не было другого способа соединения работника со средствамипроизводства, мобилизации сил для решения национальных задач кроме постепенногоусиления крепостнического режима. Получает дальнейшее развитие и точка зренияисториков XIX в., согласно которой именно на время Петра I приходится пикроссийского крепостничества, когда происходило закрепощение всех сословий,начатое еще до этого, а с начала XIX в. осуществляется их медленное поэтапноераскрепощение под влиянием экономических, политических и моральных обстоятельств.Получает развитие и идея о более широком понятии крепостного права, включавшейв себя и крепость личности по отношению к коллективу (общине). В областьполного переосмысления вошла и тема так называемых крестьянских войн.Подвергается обоснованному сомнению не только их сущность, идеология (отнюдь неантигосударственная, а скорее царистская), но и аргументируется их в основномказацкое, вольно-бунтарское содержание, подчеркивается негативное (в отличие отпрошлых, лишь позитивных, оценок) влияние крестьянских войн, а, по существу,казацко-крестьянских восстаний на судьбы России.
К новым темам относятся также русский реформизм и либерализм,предпринимательство, консерватизм.
Новый исторический пласт поднят современной исторической наукой висследовании российской эмиграции. Разрабатываются проблемы эмиграции XIX в.,послереволюционной политической эмиграции, третьей ее волны в послевоенныйпериод и ее новый, так сказать, «диссидентский» облик в 60-е-70-е годы. В сфереисследовательского интереса оказываются условия жизни, адаптация, правовойстатус российской эмиграции, ее различные общественно-политические, религиозныетечения и организации, ее наука и культура, политика различных зарубежныхправительств по отношению к российским эмигрантам, взаимоотношения эмиграции сокружающей средой, отношения между эмигрантами и их бывшей родиной – Россией иСССР.
Практически заново разрабатывается история русской церкви, монашества.Вновь пробудился потухший было в советские годы исследовательский интерес к историироссийских представительных учреждений, истории местного самоуправления. Еслипрежде этот интерес ограничивался в основном обращением к истории Земскихсоборов в связи с их ролью в укреплении абсолютистских начал в России, то в 90-егг. и на рубеже XX и XXI веков этот интерес принял совсем иной характер. Историки сталирассматривать представительные учреждения в России с древнейших времен доначала XX в. как элементы складывавшейся новой цивилизации, какмодели, ведущей к будущему переустройству России на новых антиабсолютистских, апозднее и демократических началах. Объектом анализа стали демократическиетрадиции древности, восходящие еще к догосударственному периоду, НовгородскаяРеспублика, представительные и выборные государственные учреждения Московскогоцарства, Земские соборы. Уложенная комиссия, земские учреждения, российскаяДума и другие.
Историю внешней политики России нельзя отнести к новым темам. Темне менее, в 90-е гг. она зазвучала в историографии по-иному. Ушла в прошлоепривязка ее то к феодальной, то к феодально-буржуазной, самодержавнойгосударственности, а на первый план вышли геополитические интересы нашегоОтечества, складывавшиеся еще в глубокой древности и модифицировавшиеся, но неутратившие своей первоосновы в последующие века. В соответствии с этим по-иномупредстают и творцы этой политики – А.Ф. Адашев, А.Л. Ордин-Нащокин, В.В. Голицын,Г.А. Потемкин, А.М. Горчаков и многие другие, а также русскиеправители – первые Романовы, Петр I, Екатерина II, Александр I, Александр II, Александр III и Николай II, вся деятельностькоторых была направлена в одних случаях более, в других менее, успешно назащиту геополитических интересов России. Эти новые тенденции отразились в 5-томномиздании «История внешней политики России», охватывающем период от глубокойдревности до начала XX века.
На новой основе изучается история русской культуры, российскогомеценатства, филантропии. Прежде историки, как правило, базировались наконцепции существования двух антагонистических культур: революционной, демократической,пролетарской, с одной стороны, и буржуазной – с другой. Сегодня есть большиесомнения в правильности такого жесткого подхода к этой теме. Оказывается, чтоистория культуры, как и другие области истории, не терпит таких сектантскихподходов. Она богаче, ярче, красочней, наполнена яркими людьми разныхобщественных направлений: и либералами, и консерваторами, и реакционерами, ирадикалами, и революционерами. И все это – история нашей культуры, нашейдуховности. Что касается истории филантропии, филантропических учреждений ирусских филантропов, то эта тема, запретная для советской историографии,сегодня звучит в полный голос Совершенно по-новому разрабатывается историянародов России. В первую очередь это касается проблемы присоединения народов кРоссии и последующего их существования в рамках Российской империи. Сегодняотступает в сторону апологетический подход. Ученые стремятся объективнорассматривать эту сторону российской истории, учитывая как действительнодобровольный характер присоединений, так и насильственный, сложный,противоречивый путь этих процессов, когда осуществлялись различные формывхождения народов в состав России, занимались разные позиции как верхами, так инизами общества. Анализируется и складывание системы управления национальнымиокраинами России, которая имела не только противоречивый, насильственный, но ивесьма гибкий, порой достаточно терпимый, характер. Новый историографическийпласт составляют сегодня исследования депортации советских народов в 30-е – 40-егоды. В сфере острых дискуссий остаются отношения России с северокавказскиминародами в XIX в., особенно в период так называемой Кавказской войны.Освобожденная от старых идеологических схем эта тема сегодня обрастает новымиидеологическими стереотипами, о чем откровенно пишут историки Особо следуетсказать об истории России близкого XX века, когда бушевали различные политическиестрасти, которые до сих пор мешают взвешенному и спокойному изучению этой темы.И все же предпринимаются попытки анализа этого периода. К сожалению, историкипостоянно находятся под воздействием тенденции, связанной с политизациейистории XX века. Когда берешь в руки труды, касающиеся XX века, сразу чувствуешь,какой политической ориентации придерживается тот или иной автор. Скажем,существует точка зрения, что 1917 год – величайшее событие в истории страны, ноодновременно с этим высказывается и полярная концепция, а именно, 1917 год – проклятоесобытие в истории России. Существует и такая позиция, что время с 1917 по 1929год – благодатный период в нашей истории и лишь с усилением власти Сталинаоткрылась эпоха тоталитаризма. Но высказываются и прямо противоположныесуждения, что все это один период и что Ленин «породил» Сталина, ГУЛАГ, именноон заложил основы тоталитарного государства. Такой разброс мнений вполнекорреспондирует и с основными направлениями научных исследований истории XX в. в России,ведущихся на Западе.
Новым направлением стала тема «Власть и общество» в России.Применительно к истории советского периода разработки ведутся на основаниинедавно рассекреченных архивных материалов, среди которых письма людей вкарательные, партийные органы, советские судебные органы. Они раскрывают всючудовищность тоталитарного сталинского режима с его подавлением личности,гражданской свободы, особенно в аграрной сфере. Новым словом в этой областистала фундаментальная многотомная публикация Института российской истории РАН«Совершенно секретно». Лубянка – Сталину о положении в стране. 1922–1934 гг.».В нее вошли недавно рассекреченные фонды архива ФСБ, которые содержатежемесячные отчеты ВЧК, ОГПУ, НКВД руководству страны об истинном положении вСССР, о состоянии промышленности, сельского хозяйства, о настроениях средирабочих, крестьян, интеллигенции, молодежи, в армии, анализ дел в церковнойсреде, в антисоветском подполье, в криминальной сфере и другие аспектывнутренней жизни страны. Эти материалы впервые формируют наше представление одругой стороне «строительства социализма», показывают весь драматизм историинарода, осуществившего кардинальную социально-политическую революцию в стране иоставшегося наедине с мировой и российской цивилизацией и продолжавшего жить итворить, реагировать на политику властей, также вышедших из народа, всоответствии со своим уровнем культуры и своей ментальностью. Эти материалыпроливают истинный свет на некоторые тайные пружины политики большевистскогоруководства, в том числе и репрессии, как в отношении страны в целом, так иотдельных слоев ее населения, раскрывают грандиозную по своим масштабам системутотальной слежки за своим народом. Дополнением к этой уникальной публикацииявляется и вышедший первый том документов «Власть и общество. Российскаяпровинция», который также на недавно рассекреченных материалах, касающихсяабсолютно «закрытой» в годы Советской власти Нижегородской (Горьковской)области с ее мощным и секретным военно-промышленным потенциалом, даетвозможность проследить истинные взаимоотношения народа, его отдельных слоев ивласти».
На одно из первых мест в переосмыслении истории России и СССРвыдвигается проблема Великой Отечественной войны СССР 1941–1945 годов, Наряду страдиционной историографией, не выходящей в основном за рамки официальнойконцепции войны, сформулированной в свое время И.В. Сталиным и впоследующих партийных документах, разрабатывается и другая версия,подчеркивающая значительную ответственность советского режима за развязываниевойны в рамках реализации концепции мировой революции, подготовку сталинскогоруководства к превентивной войне против Гитлера. Сегодня, кажется, уже никто несомневается в наличии у Сталина такого намерения. Яростные споры идут лишь вотношении возможных ее сроков.
В России эти подходы оформились как самостоятельное научноенаправление и представлены группой ученых (в том числе молодых). Эта дискуссиянашла отклик и на Западе. Все это сегодня обсуждается, отражается на страницахжурналов «Отечественная история», «Вопросы истории» и других, в многочисленныхстатьях, монографиях, на заседаниях «круглых столов». В этом политическомнакале видны истоки реального научного плюрализма, в котором так нуждаетсянастоящая историческая наука, стремящаяся стать объективной,неидеологизированной.
Под этим объективным углом зрения изучается революция игражданская война, «военный коммунизм» и коллективизация, создание тоталитарнойсистемы в СССР, проблема репрессий, в частности, расправа с Еврейскимантифашистским комитетом в 1948 г., вопросы государственного антисемитизмав СССР, время «оттепели», история военно-промышленного комплекса СССР, внешняяполитика СССР, особенно в 1939–1941 гг., возникновение «холодной войны»,история ГУЛАГа, голода в СССР, смысл деятельности ЦК КПСС и Политбюро,направленной на складывание, совершенствование тоталитарной системы в стране,тайные пружины этой политики, облик «народных» вождей, их взаимоотношения междусобой, и т.д.
Много объективного, документально подтвержденного видится в новыхподходах к этим темам. Возьмем гражданскую войну. Конечно, здесь чувствуютсяполитические симпатии и все же идет фронтальное изучение противоборствующихсторон. Мы знакомимся с программами антибольшевистских правительств, с книгами А.И. Деникина,с аграрной программой Врангеля, задуманной в Крыму, но так и не осуществленной.Мы узнаем многие факты, которые до сих пор для нас были неведомы.
Это относится и к другим темам по истории XX века. В исследованиевовлекаются ранее закрытые, либо неизвестные фигуры истории России XX в., имя которымлегион. Однако до сих пор не написана правдивая история так называемойперестройки, этих последних, уже бесплодных усилий либерально-коммунистическогоруководства страны, вдохновляемого идеалами «шестидесятников» и поддерживаемогозначительной частью советской элиты и некоторыми социальными группами, пореформированию общества с целью сохранения старой системы в ее основных иглавных параметрах особыми средствами вплоть до «большой крови».
В области демографии идет напряженная работа по исследованиювлияния социально-политических процессов в стране на демографическое развитие.В Институте российской истории РАН было проведено крупное исследование попроблемам потерь в Великой Отечественной войне. Эти материалы были посвящены нетолько времени войны, но и смежным периодам, связанным с потерями населения вовремя коллективизации, голода.