Федеральное агентство по образованию
Государственное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
«Кузбасская государственная педагогическая академия»
Кафедра отечественной истории
"Повседневная жизнь средневековой Руси
(на основе нравоучительной литературы)"
Выполнила
студентка III курса 1 группы
исторического факультета очной формы
Морозова Кристина Андреевна
Научный руководитель -
Бамбизова К.В., к. и. н,.
Кафедры отечественной истории
Новокузнецк, 2010г.
Содержание
Введение
Глава 1. Зарождение и развитие направления история повседневности в западной и отечественной исторической науке
Глава 2. Повседневный быт и нравы средневековой Руси
2.1 Свадьба
2.2 Похороны
2.3 Питание
2.4 Праздники и развлечения
2.5 Роль и место женщины в средневековом обществе
Заключение
Источники
Введение
Актуальность выбранной темы исследования обусловлена растущим в обществе интересом к изучению истории своего народа. Обычных людей, как правило, больше интересуют конкретные проявления человеческой жизни, именно они делают историю не сухой отвлеченной дисциплиной, а зримой, понятной и близкой. Нам сегодня необходимо знать свои корни, представлять себе, как протекали будни наших предков, бережно сохранять это знание для потомков. Такая преемственность способствует формированию национального самосознания, воспитывает патриотизм молодого поколения.
Рассмотрим степень изученности проблемы повседневного быта и нравов средневековой Руси в науке. Всю литературу, посвящённую повседневности можно разбить на несколько групп: дореволюционную, советскую и современную.
Дореволюционная отечественная историография, в первую очередь, представлена трудами Н.М. Карамзина, СВ. Соловьева и В.О. Ключевского, хотя и не исчерпывается тремя этими громкими именами. Однако эти почтенные историки, преимущественно, показывали исторический процесс, тогда как, по словам Л.В. Беловинского, «исторический процесс — вещь, в некотором смысле, абстрактная, а жизнь народа конкретна. Эта жизнь протекает в ее повседневности, в мелких делах, заботах, интересах, привычках, вкусах конкретного человека, который есть частица общества. Она в высшей степени разнообразна и сложна. А историк, стремясь увидеть общее, закономерности, перспективу, пользуется большими масштабами»1. Следовательно, данный подход никак нельзя включить в русло истории повседневности.
В середине XIX века вышла и почти сразу же стала библиографической редкостью книга известного ученого А.В. Терещенко «Быт русского народа»1 — первая попытка в России научной разработки этнографического материала. В свое время ею зачитывались и специалисты, и обыватели. В монографии собран богатейший материал, описывающий жилища, правила домоводства, наряды, музыку, игры (забавы, хороводы), языческие и христианские обряды наших предков (свадьба, похороны, поминки и др., простонародные обряды, такие, как встреча Весны-красны, празднование Красной горки, Ивана Купалы и др., святки, масленица).
Книга была встречена с большим интересом, но когда были обнаружены крупные недочеты ее, делавшие материал Терещенко сомнительными, к ней стали относиться быть может строже, чем она заслуживает.
Значительный вклад в изучение быта и нравов средневековой Руси внёс И.Е. Забелин. Именно его книги можно считать первой попыткой обращения к человеку в истории, его внутреннему миру. Он первым выступил против увлечения историков «громкими, гремящими войнами, поражениями и т.п. », против сведения истории лишь к «внешним фактам»2. Уже в середине позапрошлого века он сетовал, что «позабыли о человеке», и призывал обратить основное внимание на повседневную жизнь народа, из которой, согласно его концепции, вырастали и религиозные установления, и политические институты любого общества. Жизнь народа должна была занять место «правительственных лиц» и «правительственных документов», которые, по характеристике Забелина, — «материал чисто бумажный, мертвый».
Сам он в своих работах, главной из которых, несомненно, является «Домашний быт русских царей», создал живую картину русского повседневного уклада XVI-XVII веков. Будучи по убеждениям западником, он создавал точный и правдивый, без идеализации и дискредитации, образ допетровской Руси.
Современником И.Е. Забелина был его петербургский коллега Николай Иванович Костомаров. Книга последнего «Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI-XVII столетиях» была адресована не только и не столько ученой публике, сколько широкому кругу читателей. Сам историк объяснял во введении, что очерковая форма избрана им для того, чтобы донести исторические знания до людей, «погруженных в свои занятия», которые не имеют ни времени, ни сил осваивать «ученые» статьи и «сырые материалы», подобные актам Археографической комиссии1. В целом работа Костомарова читается гораздо легче, чем труд Забелина. Подробность в ней уступает место беглости изложения и широте охвата материала. В ней нет тяжеловесной скрупулезности забелинского текста. Костомаров больше внимания уделяет бытовому укладу простого народа.
Таким образом, обзор классической исторической литературы по теме исследования приводит нас к выводу, что объектом наблюдения ученых становятся либо крупные исторические процессы прошлого, либо этнографические подробности современного авторам народного быта.
Советская историография по теме исследования представлена, например, работами Б.А. Романова, Д.С. Лихачева и др.
Книга Б.А. Романова «Люди и нравы Древней Руси: историко-бытовые очерки XI-XIII вв.» была написана в конце 1930-х годов, когда ее автор, петербургский историк, архивист и музеевед, обвиненный в участии в «контрреволюционном заговоре», вышел на свободу после нескольких лет заключения. Романов обладал талантом историка: способностью за мертвыми текстами видеть, как он выражался, «узоры жизни»2. И все же Древняя Русь была для него не целью, а средством «собрать и привести в порядок собственные мысли о стране и народе»1. Поначалу он действительно пытался воссоздать повседневную жизнь домонгольской Руси, не выходя из круга канонических источников и традиционных методов работы с ними. Однако «вскоре историк понял, что это невозможно: такое „историческое полотно“ состояло бы из сплошных дыр»2.
В книге Д.С. Лихачева «Человек в литературе древней Руси» исследуются особенности изображения человеческого характера в произведениях древнерусской литературы, при этом основным материалом исследования становятся русские летописи. При этом господствовавший в литературе того времени монументальный стиль в изображении человека оставляет за рамками внимания исследователя подробности быта простых русичей.
Можно сделать вывод, что и в книгах советских историков целенаправленное изучение средневековой повседневности отсутствует.
Современные исследования представлены трудами В.Б. Безгина, Л.В. Беловинского, Н.С. Борисова и др.
В монографиях Б.В. Безгина3 рассмотрены различные стороны крестьянской повседневности конца XIX — начала XX в. на основе архивных материалов. Дан анализ состояния сельских традиций в период модернизации страны. В книге исследованы проблемы хозяйственной деятельности, общинного уклада, правовых воззрений, духовных традиций и семейного быта русского крестьянства.
Л.В. Беловинскому принадлежит ряд книг: «С русским воином через века», «К истории русской православной церкви», «История русской материальной культуры», «Типология русского народного костюма», уникальный «Российский историко-бытовой словарь», «Изба и хоромы: Из истории русской повседневности» и др. Круг его научных интересов — история русской повседневной жизни XIX в. и ее составляющих — историй материальной культуры, истории быта.
В книге «Изба и хоромы: Из истории русской повседневности» сделана попытка развернуть широкую картину повседневной жизни русской деревни, но деревни не только крестьянской: ведь в деревне жили и тысячи помещиков, и духовенство, в ней постоянно находились или просто жили уездные чиновники, служащие земств, интеллигенция. «Деревня привлекла внимание автора потому, что в ней жило подавляющее большинство населения страны, которая была страной сельскохозяйственной. …деревенская повседневность во многом определяла повседневность всей нации»1.
В книге Н.С. Борисова «Повседневная жизнь средневековой Руси накануне конца света»2 за основную точку отсчета берется 1492 г. — год, когда ожидался конец света (на этот срок начала Страшного суда указывали многие древние пророчества). На основании летописных источников, произведений древнерусской литературы, свидетельств иностранных путешественников, автором рассмотрены ключевые моменты царствования Ивана III, описаны некоторые особенности монашеского быта, а также повседневности и нравов русского средневековья (свадебный обряд, особенности поведения замужней женщины, супружеских отношений, развод). Однако исследуемый период ограничивается только XV веком.
Отдельно стоит выделить работу историка-эмигранта, ученика В.О. Ключевского, евразийца Г.В. Вернадского. Глава Х его книги «Киевская Русь»3 полностью посвящена описанию быта наших предков. Опираясь на археологические и этнографические, а также фольклорные и летописные источники, автор описывает жилища и мебель, одежду, еду разных слоев населения, основные обряды, связанные с циклом жизни русского человека. Подтверждая выдвинутый тезис о том, что «существует много сходства между Киевской Русью и царской Россией позднего периода»1, автор монографии зачастую делает выводы о бытовании средневековых русичей на основании аналогий с жизненным укладом и бытом русских в конце девятнадцатого века.
Таким образом, современные историки уделяют внимание истории повседневности Руси, однако, в основном объектом исследования является либо царская Россия, либо исследуемый период охвачен не полностью, частично. Кроме того, очевидно, что ни один из ученых не привлекает в качестве исследовательского материала нравоучительные источники.
В целом можно сделать вывод, что в настоящее время не предпринято научного исследования, в котором изучение истории повседневности средневековой Руси проводилось бы на основе анализа текстов нравоучительных источников.
Цель исследования: на материале средневековых нравоучительных источников проанализировать повседневную жизнь средневекового человека.
Задачи исследования:
Проследить зарождение и развитие такого направления, как «история повседневности», выделить основные подходы.
Проанализировать историческую литературу по теме исследования и тексты нравоучительных источников и выделить основные сферы повседневной жизни: свадьба, похороны, питание, праздники и развлечения и роль и место женщины в средневековом обществе.
Методы работы. В основу курсовой работы легли принцип историзма, достоверности, объективности. В числе научных и конкретных исторических методов применяются: анализ, синтез, типология, классификация, систематизация, а также проблемно-хронологический, историко-генетический, сравнительно-исторический методы.
Историко-антропологический подход при изучении темы предполагает, во-первых, фиксацию внимания на микрообъектах с целью дать их детальное описание; во-вторых, смещение акцента с общего на особенное, индивидуальное. В-третьих, ключевым понятием для исторической антропологии является «культура» (а не «общество» или «государство»), соответственно, будет предпринята попытка постигнуть ее смысл, расшифровать некий культурный код, лежащий в основе слов и поступков людей. Именно отсюда — повышенный интерес к языку и понятиям изучаемой эпохи, к символизму повседневной жизни: ритуалам, манере одеваться, есть, общаться друг с другом и т.п. Основным же инструментом изучения избранной культуры становится интерпретация, то есть «такое многослойное описание, когда все, даже мельчайшие детали, почерпнутые из источников, складываются, словно кусочки смальты, образуя целостную картину»1.
Характеристика источников. Наше исследование строится на комплексе исторических источников.
Нравоучительная литература — своеобразный вид духовной письменности, имеющей практическое, религиозно-нравственное назначение, связанное с назиданием в полезных правилах, наставлением в житейских делах, поучением в жизненной мудрости, обличением в грехах и пороках и т. н. В соответствие с этим нравоучительная литература максимально приближена к реальным жизненным ситуациям. Это находит свое выражение в таких жанрах нравоучительной литературы, как «Слова», «Поучения», «Послания», «Наставления», «Изречения» и т.п.--PAGE_BREAK--
Со временем характер нравоучительной литературы менялся: от простых нравственных изречений она эволюционировала к нравоучительным трактатам. К XV-XVI вв. в Словах и Посланиях все больше просматривается авторская позиция, в основе которой лежит определенный философский фундамент.
Нравоучения отличаются своеобразным свойством, связанным с особенностями древнерусского сознания: максимы, сентенции, пословицы, поучения строятся на основе резкого противопоставления противоположных моральных понятий: добра — злу, любви — ненависти, правды — лжи, счастья — несчастья, богатства — бедности и т.п. Учительная литература Древней Руси явилась своеобразной формой нравственного опыта.
Как литературный жанр нравоучительная литература, с одной стороны, происходит от ветхозаветной мудрости, Притч Соломона, Премудростей Иисуса сына Сирахова, Евангелия; с другой — от греческой философии в форме кратких изречений с ярко выраженной этической направленностью.
По степени использования и распространенности в Средние века и ранее Новое время нравоучительная литература занимала второе место, идя сразу за богослужебной. Помимо имеющих самостоятельное значение авторских произведений с морально-назидательной направленностью, значительное распространение и влияние на формирование национального характера и своеобразия духовной культуры имели дидактические сборники XI-XVII вв., созданные коллективными или неизвестными авторами.
Их общие черты (помимо анонимности) — теоцентризм, рукописный характер бытования и распространения, традиционность, этикетность, абстрактно-обобщенный характер нравоучений. Даже те из сборников, что были переводными, непременно дополнялись оригинальным русским материалом, отражавшим мировоззрение составителя и заказчиков.
На наш взгляд, именно нравоучительные тексты, с одной стороны, задают нравственные образцы, в них проявляются идеальные представления народа о том, как надо вести себя, как жить, как поступать в той или иной ситуации, с другой стороны, отражаются реальные существующие традиции и обычаи, приметы повседневной жизни разных слоев средневекового общества. Именно эти черты делают нравоучительные источники незаменимым материалом для исследования истории повседневности.
В качестве нравоучительных источников для анализа были отобраны следующие:
Изборник 1076;
«Слово о хмеле» Кирилла, философа словенского;
«Повесть об Акире Премудром»;
«Мудрость Мудрого Менандра»;
«Пчела»;
«Мерило праведное»;
«Слово о злых жёнах»;
«Домострой»;
«Назиратель».
«Изборник 1076 года» представляет собой одну из древнейших датированных рукописей религиозно-мировоззренческого содержания, памятник так называемой нравственной философии. Существовавшее мнение, что Изборник составлен по заказу киевского князя Святослава Ярославича, представляется большинству ученых неосновательным. Писец Иоанн, переписывавший для князя Изяслава болгарский сборник, возможно, изготовил рассматриваемую рукопись для себя, хотя и использовал для нее материалы из княжеской библиотеки. В состав Изборника вошли краткие толкования св. Писания, статьи о молитве, о посте, о чтении книг, «Поучения детям» Ксенофонта и Феодоры.
«Слово о хмеле» Кирилла, философа словенского направлено против пьянства. Один из ранних списков произведения относится к 70-м гг. XV в. и сделан рукой монаха Кирилло-Белозерского монастыря Ефросина. Текст «Слова» интересен не только своим содержанием, но и своей формой: он написан ритмизованной прозой, переходящей местами в рифмованную речь.
«Повесть об Акире Премудром» — древнерусская переводная повесть. Первооригинал повести сложился в Ассиро-Вавилонии в VII-V вв. до н.э. Русский перевод восходит либо к сирийскому, либо к армянскому прототипу и, возможно, был осуществлен уже в XI-XII вв. В повести рассказывается история Акира — мудрого советника ассирийского царя Синагриппа, оклеветанного своим племянником, спасенного от казни другом и благодаря своей мудрости спасшего страну от унизительной дани египетскому фараону.
«Мудрость Мудрого Менандра» — сборники кратких изречений (моностихов), выбранных из сочинений знаменитого древнегреческого драматурга Менандра (ок.343 — ок.291). Время их славянского перевода и появление на Руси не может быть точно определено, но характер взаимоотношений текстов в старших списках позволяет считать датой перевода XIV или даже XIII в. Тематика изречений разнообразна: это прославление доброты, воздержанности, ума, трудолюбия, щедрости, осуждение людей коварных, завистливых, лживых, скупых, темы семейной жизни и прославление «добрых жен» и т.д.
«Пчела» — переводной сборник изречений и кратких исторических анекдотов (т.е. коротких рассказов о поступках знаменитых людей), известный в древнерусской книжности. Он встречается в трех разновидностях. Наиболее распространенная содержит 71 главу, она была переведена не позднее XII-XIII вв. Из названий глав («О мудрости», «О учении и беседе», «О богатстве и убожестве», и т.д.) видно, что изречения подбирались по темам и в основном касались вопросов морали, норм поведения, христианского благочестия.
«Мерило праведное», юридический сборник Древней Руси, создававшийся в XII-XIII вв., как пособие для судей. Сохранился в рукописях XIV-XVI вв. Cостоит из двух частей. В первой части содержатся оригинальные и переводные «слова» и поучения о праведных и неправедных судах и судьях; во второй — церковные и светские законы Византии, заимствованные из Кормчей, а также древнейшие памятники славянского и русского права: «Русская правда», «Закон судный людем», «Правило законно о церковных людях».
«Слово о злых женах» — комплекс взаимосвязанных произведений на одну тему, распространенных в древнерусских рукописных сборниках. Тексты «слова» подвижны, что позволило писцам как разделять их, так и объединять, пополнять выписками изречений из Притч Соломона, отрывками из Пчелы, из «Слова» Даниила Заточника. Встречаются в древнерусской книжности уже с XI в.; они входят в состав Изборника 1073 г., Златоструя, Пролога, Измарагда, многочисленных сборников. Среди текстов, которыми древнерусские книжники пополняли свои сочинения «о злых женах», обращают на себя внимание своеобразные «мирские притчи» — небольшие сюжетные повествования (о муже, плачущем ο злой жене; ο продающем детей от злой жены; ο старухе, глядящейся в зеркало; ο женившемся на богатой вдове; ο муже, притворившемся больным; ο посекшем первую жену и просящем за себя другую; ο муже, которого звали на зрелище игр обезьян и др.). Текст Слова «о злых женах» публикуется по списку «Златой Матицы», датируемому по водяным знакам второй половиной 70-х — началом 80-х гг. XV в.
«Домострой», то есть «домашнее устроение», — литературно-публицистический памятник ХVI века. Это разбитый по главам кодекс норм религиозного и общественного поведения человека, правил воспитания и быта зажиточного горожанина, свод правил, которым должен был руководствоваться каждый гражданин. Повествовательный элемент в нем подчинен назидательным целям, каждое положение аргументируется здесь ссылками на тексты Священного писания. Но отличается он от других средневековых памятников тем, что в доказательство истинности того или иного положения приводятся изречения народной мудрости. Составленный известным деятелем из ближайшего окружения Ивана Грозного, протопопом Сильвестром, «Домострой» является не только сочинением нравоучительного и семейно-бытового типа, но и своеобразным сводом социально-экономических норм гражданской жизни русского общества.
«Назиратель» восходит через польское посредство к латинскому произведению Петра Кресценция и датируется XVI веком. В книге даны практические советы по выбору места под дом, описаны тонкости подготовки строительных материалов, выращиванию полевых, садовых, овощных культур, по возделыванию пашни, огорода, сада, виноградника, содержит некоторые медицинские советы и т.д.
Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка источников и литературы.
Глава 1. Зарождение и развитие направления история повседневности в западной и отечественной исторической науке
История повседневности сегодня является очень популярным направлением исторического и вообще гуманитарного знания. Как отдельная отрасль исторического знания была обозначена относительно недавно. Хотя основные сюжеты истории повседневности, такие как быт, одежда, труд, отдых, обычаи, в отдельных аспектах изучались давно, в настоящее время в исторической науке отмечается небывалый интерес к проблемам повседневности. Повседневность является предметом целого комплекса научных дисциплин: социологии, психологии, психиатрии, лингвистики, теории искусства, теории литературы и, наконец, философии. Эта тема часто доминирует в философских трактатах и научных исследованиях, авторы которых обращаются к определенным аспектам жизни, истории, культуры и политики.
История повседневности — отрасль исторического знания, предметом изучения которой является сфера человеческой обыденности в ее историко-культурных, политико-событийных, этнических и конфессиональных контекстах. В центре внимания истории повседневности, по мнению современной исследовательницы Н.Л. Пушкарёвой, реальность, которая интерпретируется людьми и имеет для них субъективную значимость в качестве цельного жизненного мира, комплексное исследование этой реальности (жизненного мира) людей разных социальных слоев, их поведения и эмоциональных реакций на события.
Зародилась история повседневности ещё в середине XIX века, а как самостоятельная отрасль изучения прошлого в гуманитарных науках возникла в конце 60-х гг. XX в. В эти годы произошёл интерес к исследованиям, связанным с изучением человека, и в связи с этим немецкие ученые первыми начинают заниматься историей повседневности. Прозвучал лозунг: «От изучения государственной политики и анализа глобальных общественных структур и процессов обратимся к маленьким жизненным миркам, к повседневной жизни обыкновенных людей»1. Возникло направление «история повседневности» или «история снизу».
Так же можно отметить, что всплеск интереса к изучению повседневности совпал и с так называемым «антропологическим переворотом» в философии. М. Вебер, Э. Гуссерль, С. Кьеркегор, Ф. Ницше, М. Хайдеггер, А. Шопенгауэр и другие доказали, что описать многие явления человеческого мира и природы невозможно, оставаясь на позициях классического рационализма. Впервые философы обратили внимание на внутренние взаимосвязи между разнообразными сферами жизнедеятельности человека, которые обеспечивают развитие общества, его целостность и неповторимость на каждом временном этапе. Отсюда все большую значимость приобретают исследования многообразия сознания, внутреннего опыта переживаний, различных форм повседневной жизни.
Нас интересует, что понимали и понимают под повседневностью и как интерпретируют ее ученые?
Для этого имеет смысл назвать наиболее крупных немецких историков повседневности. Классиком в этой области считается историк-социолог Норберт Элиас с его работами «О понятии повседневности», «О процессе цивилизации», «Придворное общество». Н. Элиас говорит о том, что человек в процессе жизни впитывает в себя общественные нормы поведения, мышления и в результате они становятся психическим обликом его личности, а так же, что как форма человеческого поведения изменяется в ходе общественного развития.
Так же Элиас пытался дать определение «истории повседневности». Он отмечал, что нет точного, четкого определения повседневности, но он пытался дать определенное понятие через противопоставление не-повседневности. Для этого он составлял списки некоторых способов применения этого понятия, которые встречаются в научной литературе. Итогом его работы был вывод, что в начале 80-х гг. история повседневности — это пока что «ни рыба, ни мясо». .
Ещё одним ученым, работавшим в этом направлении, был Эдмунд Гуссерль, философ, который сформировал новое отношение к «обыденному». Он стал основателем феноменологического и герменевтического подходов в изучении повседневности и первым обратил внимание на значимость «сферы человеческой обыденности», повседневности, которую называл «жизненным миром». Именно его подход был импульсом для учёных других областей гуманитарной науки к изучению проблемы определения повседневности.
Среди последователей Гуссерля можно обратить внимание на Альфреда Шюца, который предложил сосредоточиться на анализе «мира человеческой непосредственности», т.е. на тех чувствах, фантазиях, желаниях, сомнениях и реакциях на непосредственные частные события.
С точки зрения социальной феминологии Шюц определяет, повседневность, как «сферу человеческого опыта, характеризующуюся особой формой восприятия и осмысления мира, возникающей на основе трудовой деятельности, обладающая рядом характеристик, среди которых уверенность в объективности и самоочевидности мира и социальных взаимодействий, что, собственно, и есть естественная установка»1.
Таким образом, последователи социальной феминологии приходят к выводу, что повседневность — это та, сфера человеческого опыта, ориентаций и действий, благодаря которой человек осуществляет планы, дела и интересы.
Следующим шагом к выделению повседневности в отрасль науки было появление в 60-е годы XX века модернистских социологических концепций. Например, теории П. Бергера и Т. Лукмана. Особенность их взглядов заключалась в том, что они призывали изучать «встречи людей лицом к лицу», полагая, что такие встречи" (социальные взаимодействия) есть «основное содержание обыденной жизни»1.
В дальнейшем в рамках социологии стали появляться и другие теории, авторы, которых пытались дать анализ повседневности. Таким образом, это привело к её превращению в самостоятельное направление в науках об обществе. Это изменение, конечно же, отразилось и на исторических науках.
Огромный вклад в изучение повседневности представители школы «Анналов» — Марк Блок2, Люсьен Февр3 и Фернан Бродель4. «Анналы» в 30-х гг. XX в. обратились к исследованию человека-труженика, предметом их изучения становится «история масс» в противовес «истории звезд», история, видимая не «сверху», а «снизу». По мысли Н.Л. Пушкарёвой, они предложили видеть в реконструкции «повседневного» элемент воссоздания истории и её целостности. Они изучали особенности сознания не выдающихся исторических личностей, а массового «безмолвствующего большинства» и его влияние на развитие истории и общества. Представители этого направления исследовали и ментальность обычных людей, их переживания, и материальную сторону повседневности. А.Я. Гуревич отмечал, что эту задачу успешно выполняли их сторонники и продолжатели, группировавшиеся вокруг созданного в 1950-е журнала «Анналы». История повседневности выступала в их трудах частью макроконтекста жизни прошлого. продолжение
--PAGE_BREAK--
Представитель этого направления, Марк Блок обращается к истории культуры, общественной психологии и изучает ее, исходя не из анализа мысли отдельных индивидуумов, а в непосредственно массовых проявлениях. В центре внимания историка стоит человек. Блок спешит уточнить: «не человек, но люди — люди, организованные в классы, общественные группы. В поле зрения Блока — типические, преимущественно массовидные явления, в которых можно обнаружить повторяемость»5.
Одной из главных идей Блока заключалась в том, что исследование историка начинается не со сбора материала, а с постановки проблемы и вопросов к источнику. Он считал, что «историк путём анализа терминологии и лексики сохранившихся письменных источников способен заставить сказать эти памятники гораздо больше»1.
Изучением проблемы повседневности занимался французский историк Фернан Бродель. Он писал о том, что можно познать повседневность через материальную жизнь — «это люди и вещи, вещи и люди»2. Единственным способом ощутить повседневное существование человека это изучить вещи — пищу, жилища, одежду, предметы роскоши, орудия, денежные средства, планы деревень и городов — словом все, что служит человеку.
Продолжавшие «линию Броделя» французские историки второго поколения Школы «Анналов» скрупулезно изучали взаимосвязи между образом жизни людей и их ментальностями, бытовой социальной психологией. Использование броделевского подхода в историографиях ряда стран Центральной Европы (Польши, Венгрии, Австрии) начавшись в середине — второй половине 70-х, осмыслялось как интегративный метод познания человека в истории и «духа времени». По мнению Н.Л. Пушкарёвой, оно получило наибольшее признание у медиевистов и специалистов по истории раннего Нового времени и в меньшей степени практикуется специалистами, изучающими недавнее прошлое или современность3.
Другой подход в понимании истории повседневности возник и по сей день превалирует в германской и итальянской историографии.
В лице германской истории повседневности впервые была сделана попытка определить историю повседневности как своего рода новую исследовательскую программу. Об этом свидетельствует вышедшая в конце 1980-х годов в Германии книга «История повседневности. Реконструкция исторического опыта и образа жизни».
По мнению С.В. Оболенской, германские исследователи призывали заняться изучением «микроисторий» рядовых, обычных, незаметных людей. Они считали, что важным детальное описание всех нищих и обездоленных, а так же их душевных переживаний. Например, одной из наиболее распространённых тем исследований, является жизнь рабочих и рабочее движение, а также рабочие семьи.
Обширную часть истории повседневности составляет исследование повседневности женщин. В Германии выходит множество работ, посвященных женскому вопросу, женскому труду, роли женщин в общественной жизни в разные исторические эпохи. Здесь создан центр исследований по женскому вопросу. Особое внимание уделяется жизни женщин в послевоенный период1.
Помимо германских «историков повседневности», к толкованию ее как синонима «микроистории» оказался склонен ряд исследователей в Италии. В 1970-е небольшая группа таких ученых (К. Гинзбург, Д. Леви и др.) сплотилась вокруг созданного ими журнала, начав издание научной серии «Микроистория». Эти ученые сделали достойным внимания науки не только распространенное, но и единственное, случайное и частное в истории, будь то индивид, событие или происшествие. Исследование случайного — доказывали сторонники микроисторического подхода — должно стать отправным пунктом для работы по воссозданию множественных и гибких социальных идентичностей, которые возникают и разрушаются в процессе функционирования сети взаимоотношений (конкуренции, солидарности, объединения и т.д.). Тем самым они стремились понять взаимосвязь между индивидуальной рациональностью и коллективной идентичностью.
Германо-итальянская школа микроисториков в 1980-90-е расширилась. Ее пополнили американские исследователи прошлого, которые чуть позже примкнули к исследованиям истории ментальностей и разгадыванию символов и смыслов повседневной жизни.
Общим для двух подходов в изучении истории повседневности — и намеченного Ф. Броделем, и микроисториками — было новое понимание прошлого как «истории снизу» или «изнутри», давшее голос «маленькому человеку», жертве модернизационных процессов: как необычному, так и самому рядовому. Два подхода в исследованиях повседневности объединяет также связь с другими науками (социологией, психологией и этнологией). Они в равной мере внесли вклад в признание того, что человек прошлого не похож не человека сегодняшнего дня, они в равной мере они признают, что исследование этой «непохожести» есть путь к постижению механизма социопсихологических изменений. В мировой науке продолжают сосуществовать оба понимания истории повседневности — и как реконструирующей ментальный макроконтекст событийной истории, и как реализации приемов микроисторического анализа1.
В конце 80-х — начале 90-х годов XX века, вслед за западной и в отечественной исторической науке наблюдается всплеск интереса к повседневности. Появляются первые работы, где упоминается повседневность. Печатается серия статей в альманахе «Одиссей», где предпринята попытка теоретического осмысления повседневности. Это статьи Г.С. Кнабе2, А.Я. Гуревича3, Г.И. Зверевой4.
Немалый вклад в развитие истории повседневности внесла Н.Л. Пушкарёва. Основной результат исследовательской работы Пушкаревой — признание направления гендерных исследований и истории женщин (исторической феминологии) в отечественном гуманитарном знании.
Большинство написанных Пушкаревой Н.Л. книг и статей посвящено истории женщин России и Европы. Ассоциацией американских славистов книга Пушкаревой Н.Л. рекомендована как учебное пособие в университетах США. Работы Н.Л. Пушкаревой имеют высокий индекс цитирования среди историков, социологов, психологов, культурологов.
Трудами этой исследовательницы выявлен и всесторонне проанализирован широкий спектр проблем «истории женщин» как в допетровской России (Х — ХVII вв.), так и в России XVIII — начала XIX века.
Н.Л. Пушкарева уделяет непосредственное внимание изучению вопросов частной жизни и повседневного быта представительниц различных сословий российского общества XVIII — начала XIX века, в том числе и дворянского. Ею установлены наряду с универсальными чертами «женского этоса» специфические отличия, например, в воспитании и образе жизни провинциальных и столичных дворянок. Придавая особое значение при изучении эмоционального мира русских женщин соотношению «общего» и «индивидуального», Н.Л. Пушкарева подчеркивает важность перехода «к исследованию частной жизни как к истории конкретных лиц, подчас вовсе не именитых и не исключительных. Этот подход дает возможность „познакомиться“ с ними через литературу, делопроизводственные документы, переписку.
Последнее десятилетие продемонстрировало растущий интерес российских историков к повседневной истории. Формируются основные направления научного поиска, под новым углом зрения анализируются хорошо известные источники, вводятся в научный оборот новые документы. По мнению М.М. Крома, в России история повседневности переживает сейчас настоящий бум. В качестве примера можно привести выходящую в издательстве „Молодая гвардия“ серию „Живая история. Повседневная жизнь человечества“. Наряду с переводными работами в этой серии изданы книги А.И. Бегуновой1, Е.В. Романенко2, Е.В. Лаврентьевой3, С.Д. Охлябинина4 и других российских авторов. Многие исследования основаны на мемуарной литературе и архивных источниках, в них детально описаны быт и нравы героев повествования.
Выход на принципиально новый научный уровень в изучении повседневной истории России, который давно востребован исследователями и читателями, связан с активизацией работы по подготовке и публикации документальных сборников, мемуарной литературы, переизданием ранее опубликованных работ с подробными научными комментариями и справочным аппаратом.
Сегодня можно говорить о формировании отдельных направлений в изучении повседневной истории России — это изучение повседневности периода империи (XVIII — начало XX в), российского дворянства, крестьян, горожан, офицеров, студенчества, духовного сословия т.д.
В 1990-х — начале 2000-х гг. научная проблема „повседневная Россия“ постепенно осваивается историками вузов, которые начали использовать новые знания в процессе преподавания исторических дисциплин. Историки МГУ им. М.В. Ломоносова даже подготовили учебное пособие „Российская повседневность: от истоков до середины XIX века“, которое, по мнению авторов, „позволяет дополнить, расширить и углубить знания о реальной жизни людей в России“5. Разделы 4-5 этого издания посвящены повседневной жизни российского общества XVIII — первой половины XIX в. и охватывают довольно широкий спектр вопросов практически всех слоев населения: от городских низов до светского общества империи. Нельзя не согласиться с рекомендацией авторов использовать это издание как дополнение к уже имеющимся учебникам, что позволит расширить представление о мире русской жизни.
Перспективы изучения исторического прошлого России в ракурсе повседневности очевидны и многообещающи. Свидетельством этому является исследовательская активность историков, филологов, социологов, культурологов, этнологов. В силу своей „всемирной отзывчивости“ повседневность признается сферой междисциплинарных исследований, но вместе с тем требует методологической точности в подходах к проблеме. Как заметил культуролог И.А. Манкевич, „в пространстве повседневности сходятся “линии жизни» всех сфер человеческого бытия…, повседневность — это «наше все вперемежку с совсем не нашим…»1.
Таким образом, хотелось бы подчеркнуть, что в XXI веке уже всеми признано, что история повседневности стала заметным и перспективным течением в исторической науке. Ныне историю повседневности уже не называют, как это было раньше, «историей снизу», и отделяют ее от сочинений непрофессионалов. Ее задача — анализ жизненного мира простых людей, изучение истории повседневного поведения и повседневных переживаний. История повседневности интересуется, прежде всего, многократно повторяющимися событиями, историей опыта и наблюдений, переживаний и образа жизни. Это история, реконструированная «снизу» и «изнутри», со стороны самого человека. Повседневность — это мир всех людей, в котором исследуется не только материальная культура, питание, жилье, одежда, но и повседневное поведение, мышление и переживания. Развивается специальное микроисторическое направление «истории повседневности», концентрирующееся на одиночных обществах, деревнях, семьях, автобиографиях. Интерес представляют маленькие люди, мужчины и женщины, их столкновения со значительными событиями, такими как индустриализация, образование государства или революция. Историки очертили предметную область повседневного бытия человека, указали на методологическую значимость его исследования, так как в эволюции повседневности отображается развитие цивилизации в целом. Исследования повседневности помогают выявить не только объективную сферу бытия человека, но и сферу его субъективности. Вырисовывается картина того, как укладом повседневности детерминированы поступки людей, влияющие на ход истории.
Глава 2. Повседневный быт и нравы средневековой Руси
Изучение повседневной жизни наших предков видится логичным организовать в соответствии с основными вехами жизненного цикла человека. Цикл человеческой жизни вечен в том смысле, в каком он предопределён природой. Человек рождается, растёт, женится или выходит замуж, рождает детей и умирает. И вполне естественно, что ему хотелось бы должным образом отмечать основные вехи этого цикла. В наши дни урбанизированной и механизированной цивилизации обряды, имеющие отношение к каждому звену жизненного цикла, сведены до минимума. Не так обстояли дела в древности, особенно в эпоху родовой организации общества, когда основные вехи жизни индивидуума считались частью жизни рода. По словам Г.В. Вернадского, древние славяне, как и другие племена, вехи жизненного цикла отмечали сложными обрядами, отражёнными в фольклоре. Сразу после принятия христианства Церковь присвоила себе организацию некоторых древних обрядов и ввела свои собственные новые ритуалы, как например обряд крещения и празднование именин в честь святого заступника каждого мужчины или женщины1.
Исходя из этого, для анализа были выделены несколько сфер повседневной жизни жителя Средневековой Руси и сопутствующих им событий, таких как любовь, свадьба, похороны, питание, празднества и увеселения. Также нам показалось интересным исследовать отношение наших предков к спиртному и женщинам.
2.1 Свадьба
Свадебные обычаи в эпоху язычества отмечались у разных племён. У радмичей, вятичей и северян жених должен был похитить невесту. У других племён считалось нормальным платить за неё выкуп роду. Этот обычай, вероятно, развился из выкупа за похищение. В конце концов откровенная плата была заменена подарком невесте со стороны жениха или её родителям (вено). Среди полян существовал обычай, который требовал, чтобы родители или их представители привозили невесту в дом к жениху, а её приданое должно было быть доставлено на следующее утро. Следы всех этих старинных обрядов можно отчётливо разглядеть в русском фольклоре, особенно в свадебных обрядах даже более позднего времени.
После обращения Руси в христианство помолвка и свадьба санкционировалась Церковью. Однако сначала только князь и бояре заботились о церковном благословении. Основная же масса населения, особенно в сельских районах, довольствовались признанием брака соответствующими родами и общинами. Случаи уклонения от свадьбы в церкви простыми людьми были частыми вплоть до XV века1.
По византийскому законодательству (Эклога и Прокеирон) в соответствии с обычаями народов юга были установлены самые низкие возрастные требования к будущим супружеским парам. Эклога VIII века позволяет вступать в брак мужчинам в возрасте пятнадцати лет, а женщинам — тринадцати. В Прокеироне IX века эти требования даже ниже: четырнадцать лет для жениха и двенадцать — для невесты. Известно, что Эклога и Прокеирон существовали в славянском переводе и законность обоих руководств признавалась русскими «юристами». В средневековой Руси даже саамы низкие возрастные требования Прокеирона не всегда соблюдались, особенно в княжеских семьях, где браки, чаще всего, заключались по дипломатическим соображениям. Известен, по крайней мере один, случай, когда княжеский сын женился в возрасте одиннадцати лет, а Всеволод III отдал свою дочь Верхуславу в жёны князю Ростиславу, когда ей было только восемь лет. Когда родители невесты провожали её, «они оба плакали, потому что их возлюбленная дочь была такой юной»1. продолжение
--PAGE_BREAK--
В средневековых нравоучительных источниках встречаются две точки зрения на брак. Дона из них — отношение к браку как к таинству, священнодействию, выражена в Изборнике 1076 г. «Горе блуднику, ибо оскверняет он одежды жениха: из царства брака с позором да изгнан будет»2, — наставляет Исихий, пресвитер Иерусалимский.
Иисус, сын Сирахов, пишет: «Выдай дочь замуж — и сделаешь великое дело, но только мужу разумному отдай её»3.
Мы видим, что по мнению этих отцов церкви брак, замужество, называется «царством», «великим делом», однако с оговорками. Одежды жениха — священны, но войти в «царство брака» может лишь человек достойный. Брак может стать «великим делом» только если женится «муж разумный».
Мудрец Менандр, напротив, видит в женитьбе лишь зло: «От женитьбы каждому большая горечь»4, " Решив жениться, расспроси соседа, уже женатого"5, «Не женись, и никогда не будет тебе ничего плохого»6.
В «Домострое» указывается, что благоразумные родители загодя, с рождения дочери начинали готовиться к тому, чтобы выдать её замуж с хорошим приданым: «Если дочь у кого родиться, благоразумный отец от всякой прибыли откладывает на дочь : или животинку растят ей с приплодом, или из доли ее, что там Бог пошлет, купит полотна и холстов, и куски ткани, и убрусы, и рубашка — и все эти годы ей в особый сундук кладут или в короб и платье, и уборы, и мониста, и утварь церковную, и посуду оловянную и медную и деревянную, добавляя всегда понемножку, каждый год… „1.
По мнению Сильвестра, которому приписывают авторство “Домостроя», такой подход позволял не «себе в убыток» постепенно собрать хорошее приданое, «и всего, даст Бог, будет полно»2. В случае же смерти девушки было принято поминать «ее приданым, по душе ее сорокоуст, и милостыню раздают»3.
В «Домострое» подробно описан сам свадебный обряд или, как тогда называли, «свадебный чин»4.
Свадебной процедуре предшествовал сговор: жених с отцом или старшим братом приезжал к тестю во двор, гостям подносили «лучшие вина в кубках», потом «после благословения крестом станут и говорить и писать договорные записи и рядную грамоту, уславливаясь, и сколько за договор и чего приданого»5, после чего, «закрепив всё подписью, все берут по чаше меду, друг друга поздравляют и грамотами меняются». Таким образом, сговор представлял собой обычную сделку.
Тогда же подносили дары: тесть зятя одаривал «первым благословением ~ образом, кубком или ковшом, бархатом, камкой, сороком соболей»6. После чего шли на половину матери невесты, где «теща спрашивает отца женихова о здоровье и целуется через платок и с ним и с женихом, да и со всеми так же»7.
Княжеский чин сложнее, у простолюдинов обряд был проще. Например, в «Домострое» отмечено, что при княжеском чине «невесты тут не должно быть; у простых же людей в обычае — и невеста тут»1. После чего накрывают на стол, «пируют все с удовольствием, но большого стола — не бывает»2.
На другой день мать жениха приезжает смотреть невесту, «тут и ее одаривают камкою и соболями, а она даст невесте перстень»3.
Назначался день свадьбы, «расписывали» гостей, жених выбирал им роли: посаженых отца и матери, приглашенных бояр и боярынь, тысяцкого и поезжан, дружки, свахи.
В день самой свадьбы в золоте приезжал дружка с дружиною, за ним везли постель «в санях с передком, а летом — изголовьем к облучку, накрытое одеялом. А в санях две лошади сивые, а около саней боярские слуги в нарядном платье, на облучке же станет постельничий старший в золоте, держит святой образ»4. За постелью ехала сваха, наряд ее был предписан обычаем: «желтый летник, красная шубка, а еще в платке и в бобровом оплечье. А будет дело зимой — так в меховой шапке»5.
Уже только по одному этому эпизоду понятно, что свадебный обряд был жестко регламентирован традицией, все остальные эпизоды этого обряда (подготовка постели, прибытие жениха, венчание, «почивание» и «познание» и пр) так же строго разыгрывались в соответствии с каноном.
Таким образом, свадьба была важным событием в жизни средневекового человека, и отношение к этому событию, судя по нравоучительным источникам, было неоднозначным. С одной стороны, таинство брака возвеличивали, с другой, — несовершенство человеческих отношений нашло отражение в иронично-негативном отношении к браку (примером тому — высказывания «мудрого Менандра»). По сути, речь идет и о двух видах браков: счастливый и несчастливый брак. Принято считать, что счастливый брак — это брак по любви. В этой связи представляется интересным рассмотреть как отражён вопрос любви в нравоучительных источниках.
Любовь (в современном понимании) как любовь между мужчиной и женщиной; " основа брака, судя по нравоучительным источникам, в сознании средневековых авторов не существовала. Действительно, браки совершались не по любви, а по воле родителей. Поэтому, в случае удачно сложившихся обстоятельств, например, если попалась «добрая» жена, мудрецы советуют ценить и беречь этот дар, в противном случае — смириться и быть настороже: «Не оставляй жены мудрой и доброй: ее добродетель дороже золота»1; «если есть у тебя жена по душе — не гони ее, если же ненавидит тебя — не доверяй ей»2. Однако слово «любовь» в этих контекстах практически не употребляется (по результатам анализа текстов источников обнаружено только два таких случая). Во время «свадебного чина» тесть наказывает зятю: «Судьбами божьими дочь моя приняла венец с тобою (имярек) и тебе бы жаловать ее и любить в законном браке, как жили отцы и отцы отцов наших»3. Обращает на себя внимание употребление сослагательного наклонения («тебе бы жаловать ее и любить»). В одном из афоризмов Менандра говорится: «Великая связь любви — рождение ребенка»4.
В остальных случаях любовь между мужчиной и женщиной трактуется как зло, губительный соблазн. Иисус, сын Сирахов, предостерегает: «На деву не взглядывай, а то соблазнишься ее чарами»5. «Плотских и сладострастных дел избегать… „6 — советует святой Василий. “Сластолюбивых помыслов лучше гнушаться»7 — вторит ему Исихий.
В «Повести об Акире Премудром» дается наставление сыну: "… не прельщайся красотою женской и сердцем не возжелай ее: если и все богатства отдашь ей, и тогда не получишь от нее пользы, только больше согрешишь перед Богом"1.
Слово «любовь» на страницах нравоучительных источников средневековой Руси в основном употребляется в контекстах любви к богу, евангелиевских цитат, любви к родителям, любви окружающих: "… милостивый Господь праведных любит"2; «Вспоминал я слова Евангелия: „Любите врагов ваших… 3, “Крепко люби породивших тебя»4; "Демокрит. Пожелай быть любимым при жизни, а не страшным: ибо кого все боятся, тот сам всех боится"5.
При этом признается положительная, облагораживающая роль любви: «Кто сильно любит, тот мало сердится»6, — сказал Менандр.
Итак, любовь в нравоучительных источниках трактуется в положительном смысле в контексте любви к ближнему и к Господу. Любовь к женщине, согласно анализируемым источникам, воспринимается сознанием средневекового человека как грех, опасность, соблазн неправедности.
Скорее всего, такая трактовка этого понятия обусловлена жанровым своеобразием источников (наставления, нравоучительная проза).
2.2 Похороны
Не менее значимым обрядом, чем свадьба, в жизни средневекового социума был погребальный обряд. Подробности описаний этих обрядов позволяют выявить отношение наших предков к смерти.
Погребальные обряды в языческие времена включали в себя поминальные пиры, проходившие на месте захоронения. Над могилой князя или какого-нибудь выдающегося воина насыпали высокий холм (курган) и нанимали профессиональных плакальщиц, чтобы оплакать его смерть. Они продолжали выполнять свои обязанности и на христианских похоронах, правда, форма плача менялась соответственно христианским понятиям. Христианские погребальные обряды, подобно другим церковным службам, были, конечно, заимствованы из Византии. Иоанн Дамаскин является автором православной панихиды («погребальной» службы), и славянский перевод достоин оригинала. Христианские кладбища создавались недалеко от церквей. Тела выдающихся князей клали в саркофаги и помещали в соборах княжеской столицы1.
Наши предки воспринимали смерть как одно из неизбежных звеньев в
цепочке рождений: «Не стремись веселиться в мире этом: ибо все радости
света сего кончаются плачем. Да и сам тот плач также суетен: сегодня плачут, а завтра — пируют»2.
О смерти необходимо всегда помнить: «Смерть и изгнанье, и беды, и зримые все несчастья пусть стоят перед очами твоими во все дни и часы»3.
Смерть завершает земную жизнь человека, но для христиан земная жизнь является только подготовкой к загробной жизни. Поэтому смерти оказывается особое уважение: «Чадо, если в чьем-либо дому горе, то, оставив их в беде, не иди на пир к другим, но прежде посети тех, кто скорбит, а потом уже иди пировать и помни, что и тебе суждена смерть»4. «Мерило Праведное» регулирует нормы поведения на похоронах: «Не рыдать громко, но достойно печалиться, не скорби предаваться, но скорбные делать дела»5.
Однако при этом в сознании средневековых авторов нравоучительной литературы всегда присутствует мысль о том, что смерть или потеря близкого человека — не самое страшное, что может случиться. Гораздо хуже — духовная гибель: «Не над мертвым плачь, над неразумным: ибо тому — общий для всех путь, а у этого — своя воля»1; «Плачь над умершим — он лишился света, но оплачь и глупца — покинул его разум»2.
Существование души в той будущей жизни должно обеспечиваться молитвами. Чтобы обеспечить себе продолжение молитв, богатый человек обычно завещал часть своей собственности монастырю. Если по каким-то причинам ему не удавалось сделать это, то об этом должны были позаботиться его родственники. Тогда христианское имя покойного будет внесено в синодик — список поминаемых имен в молитвах на каждом богослужении или, по крайней мере, в определенные дни, установленные церковью для поминовения усопших. Княжеская семья обычно хранила свой собственный синодик в монастыре, чьими жертвователями традиционно были князья этого рода3.
Итак, смерть в сознании средневековых авторов нравоучительной литературы — это неизбежный конец человеческой жизни, к ней надо быть готовым, но всегда о ней помнить, но для христиан смерть — рубеж перехода к иной, загробной жизни. Поэтому скорбь погребального обряда должна быть «достойной», и гораздо хуже физической смерти смерть духовная.
2.3 Питание
Анализируя высказывания средневековых мудрецов о еде, можно, во-первых, сделать вывод об отношении наших предков к этому вопросу, во-вторых, узнать какие конкретные продукты они употребляли и какие блюда, из них готовили.
В первую очередь можно сделать вывод о том, что в народном сознании проповедуется умеренность, здоровый минимализм: «От многих яств недуг возникает, и пресыщение доведет до кручины; от обжорства многие умерли — помнящий об этом продлит свою жизнь»1.
С другой стороны, отношение к еде трепетное, еда — это дар, благо, посланное свыше и не всякому: «Когда сидишь за обильным столом, вспомни о том, кто ест хлеб сухой и не может воды принести в недуге»2. «А есть и пить с благодарностью — будет сладко»3.
О том, что еда приготавливалась в домашних условиях и была разнообразной свидетельствуют следующие записи в «Домострое»: «А еду мясную и рыбную, и всякие пироги и блины, различные каши и кисели, любые блюда печь и варить, — все бы сама хозяйка умела, чтобы и слуг научить смогла тому, что знает»4. За процессом приготовления еды и расходованием продуктов тщательно следили сами хозяева. Каждое утро рекомендуется «мужу с женою советоваться о домашнем хозяйстве», планировать, «когда и что из еды и питья приготовить для гостей и для себя», подсчитывать необходимые продукты, после чего «повару же отослать то, что следует сварить, и хлебопеку, и для иных заготовок так же товар отослать»5. продолжение
--PAGE_BREAK--
В «Домострое» также подробнейшим образом расписано, какие продукты в какие дни года, в зависимости от церковного календаря,
употреблять, приведено множество рецептов приготовления блюд и напитков.
Читая этот документ, можно только восхищаться рачительностью и бережливости русских хозяев и удивляться богатству, обилию и разнообразию русского стола.
Хлеб и мясо были двумя основными продуктами питания в рационе русских князей Киевской Руси. На юге Руси хлеб пекли из пшеничной муки, на севере был более распространен ржаной хлеб.
Самыми обычными сортами мяса были говядина, свинина и баранина, а также гуси, куры, утки и голуби. Употребляли также мясо диких животных и птиц. Чаще всего в «Домострое» упоминаются зайчатина и лебеди, а также журавли, цапли, утки, тетерева, рябчики и др.
Церковь поощряла употребление в пищу рыбы. Среды и пятницы были объявлены постными днями и, кроме того, были установлены три поста, включая Великий Пост. Разумеется, рыба уже была в рационе русских людей до Крещения Владимира, и икра тоже. В «Домострое» упоминают белорыбицу, стерлядь, осетрину, белугу, щуку, гольцов, сельдь, леща, пескарей, карасей и другие виды рыбы.
К постной пище относились все блюда из круп с конопляным маслом, «и мука, и всякие пироги и блины печет и сочни, и рулеты делает и разные каши, и лапшу гороховую, и цеженый горох, и похлебки, и кундумцы, и вареные и сладкие каши и яства — пироги с блинчиками и с грибами, и с рыжиками, и с груздями, и с маком, и с кашей, и с репой, и с капустой, или орешки в сахаре или сдобные пироги с чем Бог послал»1.
Из бобовых русичи выращивали и активно употребляли в пищу бобы и горох2. Активно употребляли в пищу и овощи (это слово обозначало все плоды, и фрукты1). В «Домострое» перечисляются редька, арбузы, несколько сортов яблок, ягоды (черника, малина, смородина, земляника, брусника).
Мясо варили или жарили на вертеле, овощи ели вареными или сырыми. Также упоминаются в источниках солонина и тушенка. Запасы хранились «в погребе, на леднике и в сарае». Основным видом консервации было соленье, солили «и в бочках, и в кадках, и в мерниках, и в чанах, и в ведерках»2
Из ягод варили варенье, делали морсы, а также готовили леваши (сдобные пирожки) и пастилу.
Автор «Домостроя» несколько глав посвящает описанию того, как правильно «сытить меды всякие», готовить и хранить алкогольные напитки. Традиционно в эпоху Киевской Руси не гнали спирта. Употребляли три вида напитков. Квас, безалкогольный или слегка хмельной напиток, изготовляли из ржаного хлеба. Это было нечто напоминающее пиво. Вернадский указывает, что вероятно, он был традиционным напитком славян, так как его упоминают в записях о путешествии византийского посланника к вождю гуннов Аттиле в начале пятого века наряду с медом3. Мед был чрезвычайно популярен в Киевской Руси. Его варили и пили как миряне, так и монахи. Согласно летописи князь Владимир Красное Солнышко заказал триста котлов меда по случаю открытия церкви в Василеве. В 1146 г. князь Изяслав II обнаружил в погребах своего соперника Святослава пятьсот бочек меда и восемьдесят бочек вина73. Было известно несколько сортов меда: сладкий, сухой, с перцем и так далее.
Таким образом, анализ нравоучительных источников позволяет выявить такие тенденции в питании. С одной стороны, рекомендуется умеренность, напоминание о том, что вслед за урожайным годом может прийти голодный. С другой стороны, изучая, например, «Домострой», можно сделать выводы о разнообразии и богатстве русской кухни, обусловленном природными богатствами русских земель. По сравнению с современностью, русская кухня не сильно изменилась. Основной набор продуктов остался тот же, однако разнообразие их значительно сократилось.
2.4 Праздники и развлечения
Повседневная жизнь часто прерывалась праздниками и другими общественными событиями. Древние праздники языческих времен постепенно вытеснялись церковными праздниками" – пишет В.Г. Вернадский, — «в том, как отмечались эти праздники, долгое время еще были заметны языческие обычаи, несмотря на все возражения священнослужителей. Каждый большой церковный праздник, такой как Рождество, Пасха, Троица и Преображение Господне отмечался не только специальными церковными службами, но и общественными собраниями, песнями, танцами и особым угощением. По таким случаям князь обычно открывал двери своего дворца городскому люду и устраивал пышные пиры, на которых гостей развлекали музыканты и скоморохи. В дополнение к княжеским пирам устраивались и более узкие встречи различных сообществ и братств, члены которых обычно принадлежали к одной и той же социальной или профессиональной группе. Такие братства играли важную роль в общественной жизни больших городов, особенно Новгорода и Пскова'»74.
На праздники на Руси было принято устраивать пиры. Считалось хорошим тоном иметь горячительные напитки и продукты для праздников готовить загодя: "… кто этак с припасом живет, всегда у хозяйки сметливой в запасе все, никогда перед гостем не стыдно, а придется устраивать пир — прикупать и нужно немного, глядишь: дал Бог — всего и дома в избытке"7.
Нравоучительные источники содержат ряд сентенций на тему поведения на пирах. В первую очередь, авторы призывают к умеренности и скромности: «Если ты не голоден, не наедайся, а не то прослывешь обжорой»1; «чрево же от обжорства сумей удержать»2; «в сытости возникает распутство, в голод же — никогда»3.
Часть нравоучительных высказываний посвящена тому, как надо вести себя на пиру: «На пиру не охаивай ближнего и не мешай ему в радости его»4; "… на пиру безрассудно не мудрствуй, будь как тот, кто знает, но молчит"5; «когда позовут тебя на пир, не садись на почетном месте, вдруг из числа приглашенных будет кто-то тебя почтеннее, и подойдет к тебе хозяин и скажет: „Уступи ему место!“ — и тогда придется тебе со стыдом перейти на последнее место»6.
После введения на Руси христианства понятие «праздник» в первую очередь получает значение «церковный праздник». В «Повести об Акире Премудром» сказано: «В праздничный день не проходи мимо церкви»7.
С этой же точки зрения церковь регулирует аспекты половой жизни прихожан. Так, согласно «Домострою», мужу и жене запрещалось сожительствовать по субботам и воскресеньям, а тем, кто делал это, не разрешалось ходить в церковь8.
Итак, мы видим, что праздникам в нравоучительной литературе уделялось много внимания. К ним готовились заранее, однако на пиру поощрялось скромное, уважительное поведение, умеренность в еде. Этот же принцип умеренности преобладает в нравоучительных высказываниях «о хмеле».
В ряду аналогичных произведений, осуждающих пьянство, широко распространено в древнерусских рукописных сборниках «Слово о хмеле Кирилла, философа Словенского». Оно предостерегает читателей от пагубного пристрастия к хмельному питию, рисует несчастия, грозящие пьянице — обнищание, лишение места в социальной иерархии, потерю здоровья, отлучение от церкви. В «Слове» соединено гротескное обращение к читателю самого Хмеля с традиционной проповедью против пьянства.
Вот как описывается в этом произведении пьяница: «Нужда-скудость у него дома сидят, а болезни у него на плечах лежат, печаль и скорбь по бедрам голодом позванивают, нищета у него в кошельке гнездо свила, привязалась к нему злая лень, как милая жена, а сон — как отец, а оханье — как любимые дети»; «От пьянства ноги у него болят, а руки дрожат, зрение очей меркнет»; «Пьянство красоту лица уничтожает»1; пьянство «людей добрых и равных, и мастеров в рабство ввергает», «брата с братом ссорит, а мужа отлучает от своей жены»2.
Другие нравоучительные источники тоже осуждают пьянство, призывая к умеренности. В «Мудрости мудрого Менандра» отмечено, что «вино, в обилии выпитое, вразумляет мало»3; «обилие выпитого вина влечет и болтливость»4.
В памятнике «Пчела» приводится следующий исторический анекдот, приписываемый Диогену: «Этому дали много вина на пиру, и он, взяв его, пролил. Когда остальные стали выговаривать ему, зачем он губит вино, так отвечал: „Если б вино от меня не погибло, я бы погиб от вина“5.
Исихий, пресвитер Иерусалимский, советует: „Мед пей помалу, и чем меньше, тем лучше: не споткнешься“6; „Нужно воздержаться от пьянства, ведь за отрезвлением следуют стоны и раскаянье“7.
Иисус, сын Сирахов, предостерегает: „Работник пьяница не разбогатеет“1; „Вино и женщины развратят и разумных… “2. Ему вторит святой Василий: „Вино и женщины совращают и мудрых… “3; „Избегай ипьянства и скорбей этой жизни, не говори лукаво, никогда ни о ком не говори за спиной“4.
»Когда пригласят тебя на пир, не упивайся до страшного опьянения… "5, — наставляет сына поп Сильвестр, автор «Домостроя».
Особенно страшным, по мнению авторов нравоучительной прозы, является воздействие хмеля на женщину: Так говорит Хмель: «Если спознается со мною жена, какова бы ни была, а станет упиваться, учиню ее безумной, и будет ей всех людей горше.
И воздвигну в ней похоти телесные, и будет посмешищем меж: людьми, а от Бога отлучена и от церкви Божьей, так что лучше бы ей и не родиться»6; «Да всегда беречься жене хмельного: пьяный муж: — дурно, а жена пьяна и в миру не пригожа»7.
Итак, анализ текстов нравоучительной прозы показывает, что традиционно на Руси пьянство порицалось, пьяный человек строго осуждался авторами текстов, а следовательно, и обществом в целом.
2.5 Роль и место женщины в средневековом обществе
Многие высказывания нравоучительных текстов посвящены женщине. Изначально женщина, согласно христианской традиции, воспринимается как источник опасности, греховного соблазна, гибели: «Вино и женщины до развратят и разумных, приставший же к блудницам — станет еще наглее»1.
Женщина — враг рода человеческого, поэтому мудрецы предостерегают: «Женщине не раскрывай души своей, ибо разрушит она твердость твою»2; «Но больше всего человеку следует воздержаться от бесед с женщинами… „3; “Из-за женщин многие попадают в беду»4; «Поцелуя красивой женщины берегись, как змеиного яда»5.
Появляются целые отдельные трактаты о «добрых» и «злых» женах. В одном из них, датируемом XV в., злая жена уподобляется «оку дьявола», это «адское торжище, царица сквернам, воевода неправдам, стрела сатанинская, поражающая сердца многих»6.
Среди текстов, которыми древнерусские книжники пополняли свои сочинения «о злых женах», обращают на себя внимание своеобразные «мирские притчи» — небольшие сюжетные повествования (о муже, плачущем о злой жене; о продающем детей от злой жены; о старухе, глядящейся в зеркало; о женившемся на богатой вдове; о муже, притворившемся больным; о посекшем первую жену и просящем за себя другую; о муже, которого звали на зрелище игр обезьян и др.). Все они осуждают женщину как источник сладострастия, несчастья для мужчины.
Женщины полны «женского лукавства», легкомысленны: «Мысли женские неустойчивы, как храм без крыши»7, лживы: «От женщины редко узнаешь правду»8; изначально склонны к пороку и обману: «Девки не краснея дурное творят, а иные стыдятся, но тайком и хуже делают»9.
Изначальная порочность женщины — в ее красоте, причем, некрасивая жена тоже воспринимается как мучение. Так, один из анекдотов «Пчелы», приписываемый Солону, гласит: «Этот, спрошенный кем-то, советует ли жениться, сказал „Нет! Если уродину возьмешь — будет тебе мучение, если красавицу — захотят и другие ею полюбоваться“1.
Поэтому отношение к женщине со стороны авторов нравоучительных текстов — резко отрицательное, обличающее, унижающее: „Лучше в горячке лежать или в лихорадке, чем жить со злой женой“ 2 — восклицает Менандр.
»Лучше жить в пустыне со львом и змеею, чем со лживой женой и болтливой"3,-изрекает Соломон.
Увидев спорящих женщин, Диоген говорит: «Глядите! Змея у гадюки яду просит!»4.
«Домострой» регламентирует поведение женщины: она должна быть хорошей хозяйкой, следить за домом, уметь готовить и заботиться о муже, принять гостей, всем понравиться и при этом не вызвать нареканий. Даже в церковь жена ходит «советуясь с мужем»5. Вот как описаны нормы поведения женщины в общественном месте — на церковной службе: «В церкви же ей ни с кем не беседовать, молча стоять, пение слушать со вниманием и чтение святого Писания, никуда не оглядываясь, не прислоняться ни к стене, ни к столпу, и с посохом не стоять, не переступать с ноги на ногу; стоять, руки сложив на груди крестообразно, непоколебимо и твердо, телесные очи долу опустив, а сердечными — к Богу; молиться Богу со страхом и трепетом, с воздыханиями и слезами. Не выходить из церкви до конца службы, приходить же к самому ее началу»6. продолжение
--PAGE_BREAK--
Образ женщины в нравоучительной литературе средневековой Руси в основном связан со «злой» женой. Только отдельные немногочисленные высказывания показывают, что жёны могут быть и хорошими. Обратимся к «Домострою»: «Если подарит кому-то Бог жену хорошую — дороже это камня многоценного. Такой жены и при пущей выгоде грех лишиться: наладит мужу своему благополучную жизнь»1.
Красоте «злой» жены противопоставляется скромность и ум «доброй». Так, Мудрому Менандру приписывают изречение: «Не красота всякой женщины — золото, но ум и молчание»2.
Нельзя не согласиться с В.Г. Вернадским, который отмечал что средневековая Церковь, хотя и проникнутая библейскими понятиями, унижала женщину на самом пороге жизненного цикла: «Пофизиологическим причинам мать считалась нечистой в течение сорока дней после рождения ребенка и ей не разрешалось входить в церковь в этот период. Ей не разрешалось присутствовать при крещении своего ребенка»3.
Это же унижение звучит в нравоучительных изречениях античных мудрецов и отцов церкви. От женщины требуется скромность, послушание и покорность, она должна четко представлять себе свое место в мужском мире и не выходить за рамки принятого поведенческого стереотипа.
Таким, образом, анализ текстов средневековой нравоучительной литературы даёт нам возможность воссоздать особенности мировидения средневекового человека.
Основные события повседневной жизни средневекового человека — свадьба, празднества, устройство быта, похоронный обряд, а также бытующие ценностные и моральные нормы, любовь, отношение к женщине, к пьянству. Конечно, следует учитывать, что нравоучительные источники были ориентированы на правящую прослойку общества, поэтому, например, такой важный аспект крестьянского бытия, как труд, в них практически не рассматривался. Для более полного воссоздания картины русской жизни того времени представляется необходимым анализ других исторических источников.
Заключение
Подводя итоги нашего исследования, мы пришли к следующим выводам.
В настоящее время история повседневности — одна из самых популярных отраслей исторического знания. В этой сфере на сегодняшний день выделяют два подхода: макроисторический, представленный школой «Анналов», и микроисторический, включающий исследования германо-итальянской и американских школ. Первые делают акцент на изучении ментальности обычных людей, их переживаний, материальной стороны повседневности. Вторые концентрируются на случайном и частном в истории, выявляя взаимосвязь между индивидуальным и коллективным.
В конце 80-х — начале 90-х годов XX века, наблюдается всплеск интереса к повседневности в отечественной исторической науке. Появляются первые работы, где упоминается повседневность. Печатается серия статей в альманахе «Одиссей», где предпринята попытка теоретического осмысления повседневности.
В последнее десятилетие наблюдается растущий интерес российских историков к повседневной истории.
В данной работе, опираясь на критерии частности упоминания в исследуемых источниках, для анализа были выделены несколько сфер повседневной жизни жителя Древней Руси и сопутствующих им событий, такие как свадьба, похороны, питание, праздники и развлечения и роль и место женщины в средневековом обществе. Ниже резюмируем те выводы, к которым мы пришли, исследуя эти отдельные направления.
Свадьба была важным событием в жизни средневекового человека, и отношение к этому событию, судя по нравоучительным источникам, было неоднозначным: с одной стороны, таинство брака возвеличивали, с другой стороны, несовершенство человеческих отношений нашло отражение в иронично-негативном отношении к браку.
Слово «любовь» на страницах нравоучительных источников в основном употребляется в контекстах любви к богу, цитат из Евангелия, любви к родителям, любви окружающих. Чаще всего любовь между мужчиной и женщиной трактуется как зло, губительный соблазн. На наш взгляд, такая неоднозначная трактовка этого понятия во многом обусловлена жанром исследуемых источников (наставления, нравоучительная проза).
Погребальный обряд является очень значимым для жизни средневекового этноса. Смерть в сознании средневековых авторов — это неизбежный конец человеческой жизни, надо быть готовым к переходу к иной, загробной жизни. Поэтому скорбь погребального обряда должна быть «достойной», и гораздо хуже физической смерти смерть духовная.
Анализ нравоучительных источников позволяет выявить такие тенденции в питании: с одной стороны, рекомендуется умеренность, напоминание о том, что вслед за урожайным годом может прийти голодный, с другой стороны, можно сделать выводы о разнообразии и богатстве русской кухни, обусловленном природными богатствами русских земель.
Праздникам на Руси уделялось много внимания, к ним готовились заранее, однако на пиру поощрялось скромное, уважительное поведение, умеренность в еде и питье. Ряд нравоучительных произведений посвящён осуждению пьянства. Пьяный человек строго осуждается обществом. Особенно негативно народная мораль относится к употреблению «хмеля» женщинами. Тема женщины в нравоучительной литературе в основном представлена в аспекте «злой» жены. Женщина изначально греховна, несёт в себе опасность обольщения. От женщины требуется скромность, послушание и покорность, она должна чётко представлять себе своё место в мужском мире и не выходить за рамки принятого стереотипа.
Итак, проведённый анализ русских средневековых учительных источников позволил частично приподнять завесу над загадкой повседневной жизни и быта наших предков.
Источники
1. Изборник 1076 года // Средневековая Русь в текстах и документах: Хрестоматия/Авт. — сост. А.В. Мартынюк. — Минск: РИВШ, 2005. — С.15-39.
2. Мудрость мудрого Менадра // Средневековая Русь в текстах и документах: Хрестоматия/Авт. — сост. А.В. Мартынюк. — Минск: РИВШ, 2005. — С.47-61.
3. Назиратель: Книга, называемая, попечитель, то есть описание домашних дел // Средневековая Русь в текстах и документах: Хрестоматия / Авт. — сост. А.В. Мартынюк. — Минск: РИВШ, 2005. — С. 196-257.
4. Повесть об Акире Премудром // Средневековая Русь в текстах и документах: Хрестоматия/Авт. — сост. А.В. Мартынюк. — Минск: РИВШ, 2005. — С.43-46.
5. Пчела: Слова и мысли из Евангелия, и из Апостола, и из Святых отцов, и знания светских философов // Средневековая Русь в текстах и документах: Хрестоматия/Авт. — сост. А.В. Мартынюк. — Минск: РИВШ, 2005. — С.62-101.
6. Слово о злых женах. — [Электронный ресурс]. — Режим доступа: lib. pushkinskijdom.ru/Default. aspx? tabid=5076
7. Слово о хмеле Кирилла, философа словенского. — [Электронный ресурс]. — Режим доступа: lib. pushkinskijdom.ru/Default. aspx? tabid=5077
Литература:
Бегунова А.И. Повседневная жизнь русского гусара в царствование императора Александра I. — М.: Молодая гвардия, 2000. — 391 с.
Безгин Б.В. Крестьянская повседневность (традиции конца XIX — начала ХХ века).М. — Тамбов: ТГТУ, 2004. — 304 с.
Безгин В.Б. История сельской повседневности. — М.: ТГТУ, 2008. — 88 с.
Беловинский Л.В. Изба и хоромы: Из истории русской повседневности. Научно-познавательное издание. — М.: ИПО Профиздат, 2002. — 352 c.
Блок М. Апология истории или ремесло историка. — М.: Наука, 1986. — 254 с.
Борисов Н.С. Повседневная жизнь средневековой Руси накануне конца света. — М.: Молодая гвардия, 2005. — 293 с.
Бригадина О.В. Повседневная история императорской России: утверждение новых принципов и подходов в исследованиях [Электронный ресурс] // Российские и славянские исследования, 2009. — №9. — Режим доступа: www.rsijournal.net/page. php? id=228
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв.: Т.1. — М.: Прогресс, 1986. — 622 с.
Вамбольт Н.В., Шубина М.П. Повседневность в истории [Электронный ресурс] // Вестник Омского гос-ого пед-ого университета, 2006. — Режим доступа: www.omsk.edu/volume/2006/human
Вернандский Г.В. Киевская Русь. Тверь — Москва, 1996. — Глава X. Быт [Электронный ресурс]. — Режим доступа: gumilevica. kulichki.net/VGV/vgv2. htm
Гуревич А.Я. Историк конца ХХ века в поисках метода // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М., 1996. — С.5-10.
Гуревич А.Я. Марк Блок и «Апология истории» // Блок М. Апология истории. М.: Наука, 1986. — С.135.
Долгов В. Потаённая жизнь Древней Руси. Быт, нравы, любовь. — М.: Эксмо, 2009. — 512 с.
Жарникова С.В. Золотая нить. — Вологда: Областной науч. — метод. центр культуры и повышения квалификации, 2003. — 221 с.
Зверева Г.И. Реальность и исторический нарратив: проблема саморефлексии новой интеллектуальной истории // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М., 1996. — С.11 — 24
Кнабе Г.С. Общественно-историческое познание второй половины ХХ века, его тупики и возможности их преодоления // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М, 1993. — С.247-255.
Костомаров Н.И., Забелин И.Е. Быт и нравы русского народа в XVI и XVII столетиях. — М.: Русич, 2002. — С.560 с.
Кром М.М. Историческая антропология русского средневековья: Контуры нового направления. — [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.countries.ru/library/antropology/kontur. htm
Лаврентьева Е.В. Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия. — М.: Молодая гвардия, 2006. — 516 с.
Лихачёв Д.С. Человек в литературе Древней Руси: монография // Избранные работы: В 3 тт. Т.3. — М.: Худож. лит, 1987. — С.3. — 213.
Оболенская С.В. История повседневности в современной немецкой историографии ФРГ // Одиссей. Человек в истории. — 1990. — М., 1990. — С.183.
Охлябинин С.Д. Повседневная жизнь русской усадьбы XIX века. — М.: Молодая гвардия, 2006. — 348 с.
Пушкарёва Н.Л. Предмет и методы изучения истории повседневности // Этнографическое обозрение, 2004. — № 5. — С.3-17.
Романенко Е.В. Повседневная жизнь русского средневекового монастыря. — М.: Молодая гвардия, 2002. — 359 с.
Романов Б.А. Люди и нравы Древней Руси. Историко-бытовые очерки XI-XIII вв. — М.: Наука, 1966. — 240 с.
Российская повседневность. От истоков до середины XIX века / Под ред.Л.И. Семенниковой. М.: КДУ, 2002. — 247 с.
Рубинштейн Н.Л. Иван Егорович Забелин. Исторические воззрения и научная деятельность (1820-1908) // История СССР. — 1965. — № 1. — С.58-66.
Смирнова Н.М. Альфред Шюц на книжной полке // А. Шюц. Избранное. Мир, светящийся смыслом. — М., 2004. С.1023-1049.
Терещенко А. Быт русского народа. — М.: Русская книга [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.kodges.ru/39245-byt-russkogo-naroda.html
Февр Л. Бои за историю. — М.: Наука, 1992. — 632 с.
Шубина М.П. О понятии и природе повседневности [Электронный ресурс] // Известия уральского государственного университета. 2006. — № 42. — Режим доступа: proceedings. usu.ru/? base=mag/0042%2804_01-2006%29&xsln=showArticle. xslt&id=a05&doc=. /content. jsp продолжение
--PAGE_BREAK--