Индустриализация в СССР
Содержание
Введение
Основная часть
Заключение
Список использованной литературы
Введение
Индустриализация СССР — процесс форсированного наращивания промышленного потенциала СССР для сокращения отставания экономики от развитых капиталистических стран, осуществлявшийся в 1930-е годы. Официальной задачей индустриализации было превращение СССР из преимущественно аграрной страны в ведущую индустриальную державу. Хотя основной промышленный потенциал страны был создан позднее, в годы семилеток, под индустриализацией обычно подразумеваются именно первые пятилетки.
Начало социалистической индустриализации как составной части «триединой задачи по коренному переустройству общества» (индустриализация, коллективизация сельского хозяйства и культурная революция) было положено первым пятилетним планом развития народного хозяйства (1928—1932). Одновременно были ликвидированы частнотоварные и капиталистические формы хозяйства.
В ходе довоенных пятилеток в СССР был обеспечен стремительный рост производственных мощностей и объёмов производства тяжёлой промышленности, что в дальнейшем позволило СССР одержать победу в Великой Отечественной войне. Наращивание индустриальной мощи в 1930-е считалось в рамках советской идеологии одним из важнейших достижений СССР. С конца 1980-х, однако, вопрос о действительных масштабах и историческом значении индустриализации стал предметом дискуссий, касающихся подлинных целей индустриализации, выбора средств для её осуществления, взаимосвязи индустриализации с коллективизацией и массовыми репрессиями, а также её результатов и долгосрочных последствий для советской экономики и общества.
Основная часть
России необходима новая экономическая идея, которая не только позволит консолидировать общество, интеллектуальные и материальные ресурсы, но и приведет к реальному повышению конкурентоспособности национальной экономики и ее устойчивому развитию в будущем. Именно это определяет возрождение интереса к экономическим «экспериментам» в нашей стране.
В России было три попытки индустриализации.
Первая закончилась с началом мировой войны, достигнув пика в знаменитом 1913 году, с которым советская статистика почти до конца XX века сравнивала все свои успехи. Она началась с реформ Александра II, когда экономическая деградация страны вынудила освободить крестьян и русская промышленность наконец получила ресурс рабочей силы, убегавшей из деревни. Это в итоге привело и к росту промышленности, и к развитию аграрного производства. Вопреки традиционным представлениям статистические данные правительства Керенского указывают на то, что 48% зернового производства России в 1916 году обеспечивали именно крестьянские хозяйства [2].
Но была одна серьезная проблема: правящая элита архаичной империи, признавая пользу промышленного развития, не нуждалась в индустриальной экономике, которая несла в себе угрозу неизбежных перемен в политической системе. Поразительно, но в 1916 году правительство Николая II преследовало промышленные союзы, которые из патриотических соображений старались самостоятельно организовать снабжение обнищавшей армии. А потом произошло невероятное. Начиная с февраля–марта 1917 года, с момента развала монархии, и монархисты, и доктринерски настроенные левые радикалы ждали, что либеральная буржуазия просто подберет власть, валяющуюся на земле. Ждали буржуазной революции, ждали до самого октябрьского переворота, и даже до Учредительного собрания в 1918 году, когда власть уже принадлежала большевикам. Не дождались. У российской либеральной буржуазии не нашлось ни сил, ни готовности обеспечить власть.
Позже Николай Бердяев писал, что единственными либералами в России были и остаются представители государства, у которых тяга к либеральным преобразованиям возникает как последнее средство спасения от грозящей экономической катастрофы и немедленно проходит, когда либеральные преобразования начинают угрожать полновластию самого государства [6]. Но это уже в 30-х годах, когда Советская власть начала второй цикл индустриализации.
Необходимость индустриализации, преодоление экономического и технического отставания России от Запада признавались в 20-30-е г. и партийными руководителями, и западными специалистами. Проблема, однако, заключалась в стратегии и тактике самой модернизации, т.е. альтернативе сталинскому варианту. Вопрос этот дискуссионный. Современные авторы в качестве такой альтернативы называют предложения Н.И. Бухарина и XV съезда ВК П( б) о сбалансированном развитии экономики (оптимальном соотношении между производством и потреблением, промышленностью и сельским хозяйством, развитием тяжелой и легкой индустрии). Отмечается также точка зрения буржуазных специалистов (Н.Д. Кондратьева, А.В. Чаянова) и технократического течения в самой ВК П( б) (Л.Б. Красина, Г.Я. Сокольникова), которая предполагала развитие государственного капитализма с сильным сельским хозяйством [5].
В силу ряда обстоятельств победила линия И.В. Сталина. На рубеже 20-30-х г. Сталин и его окружение отказались от НЭПА и взяли на вооружение стратегию форсированного развития. В основе данной программы находился выбор одного приоритетного направления в развитии экономики – тяжелой индустрии. Все ресурсы страны концентрировались на этом магистральном направлении. Для перекачки средств из сельского хозяйства в промышленность был создан специальный механизм – совхозы и колхозы. Производительные силы страны были сосредоточены в руках государства, которое активно использовало административный нажим, срослось с партией и осуществляло контроль над всеми сферами общественной жизни (тоталитаризм).
Что же можно сказать об итогах сталинской индустриализации? По мнению отечественных авторов, в конце 30-х годов было преодолено стадиальное отставание народного хозяйства СССР, ключевые сектора экономики поднялись на ту же технико-технологическую стадию, на какой находились тогда промышленно развитые страны. Это значит, что производство электроэнергии, топлива, чугуна, стали, цемента превосходило или вплотную приблизилось к показателям развитых европейских стран [7]. Конечно, по многим социально-экономическим параметрам СССР существенно отставал от стран Западной Европы, не говоря уж о США. Производство электроэнергии, стали, угля, тканей, цемента на душу населения составляло 1/4,1/2, 2/3 соответствующих показателей развитых стран. Отставали также квалификация рабочей силы качество и эффективность труда. Тем не менее, советская экономика в целом приобрела индустриальный характер. Это позволило СССР в годы Великой Отечественной войны сокрушить фашизм, в отличие от царской России, не сумевшей преодолеть стадиальное отставание от развитых стран и добиться военного успеха в первой мировой войне.
Ценой величавших человеческих жертв, моральных и духовных потерь общества, за которые несет ответственность партийное и государственное руководство того времени, в СССР была осуществлена раннеиндустриальная модернизация. Возникает вопрос: почему оказалось возможным создание индустриальной технологии в СССР, ведь здесь, в отличие от Запада, не было ни рыночного хозяйства, ни гражданского общества? Отвечая на этот вопрос, отечественные исследователи обращают внимание на следующие обстоятельства.
Во-первых, индустриальное преобразование в СССР имело вторичный характер. Поскольку оно проводилось значительно позже, чем в развитых странах, на вновь построенных и реконструированных предприятиях применялись вывезенные из-за границы техника и технология, а также приемы организации труда.
Во-вторых, индустриальный тип производства может первоначально формироваться в отдельных секторах экономики. В сталинской индустриализации упор делался на первоочередное развитие тяжелой и оборонной промышленности.
В-третьих, индустриальная технология создавалась для извлечения из наёмного труда прибавочной стоимости и служила средством капиталистической эксплуатации. Она так же отчуждала человека от его труда, как и деспотичное сталинское государство. Сталинская модель посуществу воспроизводила раннеиндустриальный капитализм под социалистическим флагом.
В-четвертых, важной особенностью советского общества вплоть до 70-х годов была его устремленность в будущее, готовность терпеть страх и террор, подчиняться жесткой дисциплине и антигуманной технологии во имя светлого будущего своих детей и будущих поколений вообще.
Благодаря указанным обстоятельствам индустриализация была завершена. Она имела определенное сходство с имперской моделью модернизации. Так, необходимость «скачка» объяснялась военной угрозой, что было вполне реальным со второй половины 30-хг., главную роль в преобразованиях играло государство, улучшение жизни народа по-существу не принималось правящей верхушкой во внимание, модернизаторы как и прежде воспроизводили «вчерашний день» западной цивилизации – в данном случае технико-экономическую базу капитализма начала 20 в., и не заметили «завтрашнего дня» Запада – складывание общества массового потребления и государства благосостояния [1].
В то же время многие зарубежные и отечественные авторы обращают внимание на то, что догоняющая модернизация в СССР предвосхитила опыт многих стран, осуществлявших модернизацию во второй половине 20 века. Большевистская модернизация впервые осуществлялась с опорой на широкие массы народа, которые вовлекались в этот процесс с помощью таких инструментов как Советы, профсоюзы, комсомол и другие массовые организации (до этого все догоняющие модернизации носили элитарный характер).
Огромную роль в СССР сыграла идеология, которая облекала модернизацию в формы, понятные и доступные большинству населения. В этом плане важное значение имели восстановление национально-государственной идеи, патриотизм, уважительное отношение к российской истории и культуре. Государственный национализм Сталина работал на модернизацию (чтобы противостоять чуждому традиционной культуре Западу, надо создать технико-экономическую базу не хуже, чем на Западе.). И политическая мобилизация масс, и идеология, и национализм, впервые проявившийся в догоняющей модернизации в СССР, сыграли большую роль в модернизации Мексики, Аргентины, Бразилии, Японии, Индии и в целом ряде других стран.
Несмотря на значительные достижения, сталинская индустриализация, как и все предыдущие российские модернизации, носила поверхностный характер. Не случайно она получила название «контрмодернизация». Мобилизационная сталинская модель могла дать эффект лишь на первых порах. По мере развития индустриализации, усложнения техники и технологии проявлялась неспособность системы справляться с управлением экономикой, тем более, что в ходе репрессий были ликвидированы способные умело действовать специалисты. Поступательное развитие общества сдерживалось склонностью работников и руководителей к уравнительности и круговой поруке, а также их боязнью проявить инициативу. Кризис сталинской модели достаточно четко обозначился с конца 30-х годов. Общество нуждалось в социокультурной и политической модернизации. Великая Отечественная война, а затем восстановление народного хозяйства способствовали оживлению мобилизационной модели. Однако в конце 40-х – начале 50-х годов окончательно выявилась неспособность сталинской модели преодолеть экономическое и технологическое отставание СССР от Запада. Эту проблему пытались решить советские руководители в 50-60-е г. [6]
Индустриальный эксперимент 30-х годов – попытка быстро построить крупную промышленность в стране с 80% аграрного населения и 3% людей с законченным средним образованием в аппарате управления – это, в общем, модернизационная авантюра.
В ней как в способе догоняющего развития нет ничего необычного для страны, экономика которой разрушена войнами и социальными катаклизмами. После Второй мировой войны по этому же пути шли и Германия, и Япония, и Южная Корея – все, кто в итоге попал в категорию «экономического чуда». Но почему советский эксперимент привел к иным результатам? Он же строился практически на тех же принципах, которыми 10 лет назад Майкл Портер объяснял и успехи послевоенной Японии, и ее нынешние проблемы:
– активное участие в экономике центрального правительства с его развитой бюрократией;
– выделение отраслевых приоритетов в стимулировании экономического роста;
– агрессивное стимулирование экспорта;
– глубоко внедренное «индикативное планирование», регулирование и обязательные согласования;
– избирательный протекционизм на внутреннем рынке;--PAGE_BREAK--
– ограничения на прямые иностранные инвестиции;
– мягкое антимонопольное законодательство;
– реструктуризация промышленности под контролем правительства;
– официальные санкции на создание картелей;
– зарегулированные финансовые рынки и неразвитое корпоративное управление;
– спонсируемые правительством коллективные проекты в области НИР и НИОКР;
– здоровая макроэкономическая политика.
Да, во второй половине XX века мы стали мировым лидером в производстве продуктов, которые считались ключевыми в середине XIX, – угля и чугуна. Но в остальном в советской модели очень успешно воспроизведены не столько успехи, сколько проблемы «японского чуда»: чрезвычайно низкая конкурентоспособность огромного числа предприятий, которые нуждаются в государственном протекционизме и закрытости рынка, очень низкая эффективность капитала в условиях изоляции национального финансового рынка, неоправданно высокая стоимость жизни и очень высокая степень концентрации производства, особенно ориентированного на экспорт.
В том, что касается производительности, ситуация доходила до абсурда, если даже ГУЛАГ, в котором на содержание заключенного (до деноминации 1961 года) по нормам начала 50-х годов выделялось 4 рубля 85 копеек в сутки, показывал отрицательную рентабельность, потому что выработка на одного «занятого» была ниже. Само по себе то, что Министерство внутренних дел производило больше 2% ВВП, выглядит экономическим абсурдом. Но при этом оно еще и «осваивало» капитальные вложения в объемах, превышающих инвестиции министерств угольной промышленности и горючих материалов вместе взятых. Это уже к вопросу о производительности капитала [3].
В период Первой мировой войны, по свидетельству министра финансов Временного правительства Андрея Шингарева, было напечатано 12 млрд. руб. вместо 6 млрд. В хаосе, наступившем после Февральской революции, ежедневно печаталось 30 млн. руб. Невозможно было напечатать больше 1 млрд. руб. в месяц, но из-за инфляции это стоило 1,5 млрд. После всех революционных катаклизмов в относительно спокойное время советского периода инфляция стала заметно расти, как только началась индустриализация – в середине 30-х годов. К концу 40-х она сделалась уже очень серьезной проблемой, несмотря на ежегодные снижения потребительских цен к дню рождения Сталина. И в начале 60-х привела к деноминации[2].
Все это было очевидно и в начале 50-х годов, когда руководство МВД жаловалось на собственную неэффективность, и в 60-е, когда Госплан и его НИИ в 1965–1970 годах в своих отчетах докладывали руководству страны, что крупнейшие промышленные предприятия находятся в регионах с дефицитом рабочей силы, промышленное производство из-за плохой инфраструктуры концентрируется вокруг крупных городов, где стоимость освоения 1 га земли намного превышает этот показатель в среднем по стране, специализация малых городов приводит к дисбалансам в структуре населения настолько, что в городах с высокой женской занятостью безработица среди мужчин достигала 57%, инвестиционные программы выполнялись на 30–60%, а расходы на социальные нужды и заработную плату росли (и до сих пор растут) быстрее, чем производительность. Но попытки главы советского правительства Алексея Косыгина начать реформы, способные значительно либерализовать экономику, закончились лишь довольно жестким конфликтом между ним и Леонидом Брежневым. Перед лицом грозящей экономической катастрофы Политбюро позднего советского периода в этом отношении повело себя примерно так же, как и Иосиф Сталин, и последний российский император. Главную угрозу власть по-прежнему видела не в деградации экономики, а в развитии, которое влечет за собой дифференциацию общества.
Заключение
Индустриализация России с 1920 по 1941 годы и ее развитие в последующие годы представляет собой исторический период становления крупной промышленности, определившей статус Советского Союза как научно-промышленной сверхдержавы. При этом есть основания утверждать, что научно-техническая, проектно-конструкторская деятельность внутри страны, и в первую очередь в структуре Академии наук СССР, имела не просто важное, но по многим параметрам и ключевое значение в процессе индустриализации. Базис отечественной промышленности, сформированной еще в тот период, в значительной степени позволил удержать потенциал сегодняшней промышленности и науки, несмотря на почти двадцатилетний период самовыживания в условиях перехода от плановой экономики СССР к рыночным отношениям, зарождавшимся нередко стихийно в период реформирования социально-экономических отношений в России с конца 80-х годов прошлого столетия.
Список использованной литературы
Боффа Дж. История Советского Союза: в 2 т. — М., 2007.
Булдалов В.П, Кабанов В.В «Военный коммунизм» идеология и общественное развитие. Вопросы истории. 2008.
Верт Н. История Советского государства. – М., 1997
Голотик С.И., А.Б. Данилин, Е.Н. Евсеева, С.В. Карпенко. СОВЕТСКАЯ РОССИЯ В 20-е гг.: НЭП, ВЛАСТЬ БОЛЬШЕВИКОВ И ОБЩЕСТВО//Новый исторический вестник. — 2008. — №2(2).
История России. Люди. Нравы. События: взгляды и оценки. 1882—2000. — М., 2001.
История национально-государственного строительства в СССР 1917—1978: в 2 т. — М., 1979.
Орлов И.Б « Современная историография НЭПа: достижения, проблемы, перспективы.