РЕАЛИСТИЧЕСКОЕ ОТНОШЕНИЕ К СЧАСТЬЮ

В рамках реалистической этики вполне правомерно ставить про­блемы счастья и удовольствия, говорить об интересах конкретного человека. Стремление к счастью естественно для человека, хотя представление о том, что человек создан для счастья, как птица для полета, мягко говоря, преувеличивает роль счастья в человеческой жизни. Ясно только, что стремление к счастью живет в глубине человеческой души, оно является, естественным правом человека. Осуществляя моральный выбор человек опреде­ляет лишь путь, по которому должен идти. Реалистическая этика дает ясный фундаментальный критерий выбора пути — это должен быть путь к совершенству. Совершенствуясь, человек как бы до­растает до счастья. Собственно, сам процесс совершенствования способен дать человеку ощущение счастья. Эти идеи о счастье и о том, что этика указывает путь к истинному счастью, содержатся уже в этике Аристотеля. Реалистическая этика просто идет не-

сколько дальше, усматривая в самом совершенствовании стремление к Абсолюту и признавая важность взаимодействия с Богом на этом пути через обретение благодати. Это утверждение можно сформу­лировать и в нерелигиозных терминах. А именно совершенствование не только состоит в достижении верности действительности, но и опирается на действительность. За счет совершенствования счастье не покупается, но человек дозревает до счастья, как дозревают плоды на свету.
При этом очень важно понимать, что счастье — это не сумма удовольствий. Поэтому ощущение удовольствия не может служить нравственным ориентиром, даже если это удовольствие от чистой совести. Удовольствие, радость, удовлетворение — это лишь субъ­ективные блага, которые могут привести к тому, что человек, ориентирующийся на них, получит лишь иллюзию счастья вне объективного блага.
Между субъективным ощущением счастья как получаемого удо­вольствия и долгом, исполнение которого обеспечивает истинное моральное благо, существует противоречие. Этический реализм по­зволяет сгладить противоречие между счастьем и долгом, за которым скрывается истинное моральное благо. Христианская этика не от­рицает радости и удовольствия как естественных благ, но призывает соразмерять их с высшим благом. Для каждого, кто реально сопри­коснулся с христианской этикой, становится очевидным, что высшее духовное благо нельзя непосредственно соизмерить с посюсторонней, т. е. данной эмпирически, шкалой удовольствий и переживаний. Христианская этика отнюдь не рекомендует искать как можно больше удовольствий и как можно меньше неприятностей. Это не ведет к нравственному совершенствованию человека. Секрет в том, что человек способен становиться все более восприимчивым к слож­ным (духовным) благам, которые Евангелие выдвигает на первый план в программе совершенствования человека. Тем самым для него открываются новые формы удовлетворения и удовольствия, основанные на соответствии действительности, не сводящейся к миру видимых явлений. Тем самым психическая жизнь человека приспосабливается к его духовной сущности. Именно на такое приспособление рассчитывает реалистическая этика, ибо оно ведет к наиболее верному соответствию действительности. Чувство удов­летворения приспосабливается к действительности и поэтому само по себе не в состоянии играть роль этического ориентира. Реали­стическая этика подчеркивает высшую роль человеческого духа, разума и воли, направляющих к объективному благу. Этическая оценка основывается на том, в какой мере поступок приближает к объективному благу, а не на том, какое субъективное удовольствие

при этом достигается. Именно на проблеме объективного блага (верности действительности) фокусирует свое внимание реалисти­ческая этика как практическая наука о действиях человека, его поведении и совершаемых им поступках.
ПРИОРИТЕТ ДУХОВНОГО
Духовные ценности выше материальных в силу их связи с бытием более совершенным, чем бытие материального мира. Именно поэтому этика ставит моральное благо выше любых есте­ственных благ, имеющих в конечном счете материальный источник. Моральный закон может регулировать поступки лишь на основе признания приоритета духовного над материальным как прин­ципа устройства действительности. Тем самым этика не может подчиняться экономике, а сознание — общественному (социально-экономическому) бытию. Признание противоположного означали бы отказ от приоритета духовных ценностей, что ведет к подавлению человеческой природы в угоду низшим инстинктам, на которые опираются многие идеологические фетиши. Однако соблазн мате­риальных благ силен и часто заставляет человека предпочесть материальные интересы духовным. Религиозная практика вырабо­тала методику защиты от этой опасности, которая называется аскезой.
Аскеза состоит в усилиях восстановить действительную иерархию ценностей путем ограничения собственных стремлений к материальным благам. При этом ощущение духовных ценностей становится более ярким и отчетливым. Аскеза не есть «бегство» от жизни. Наоборот, она призвана обеспечить подлинную полноту жизни и аутентичное переживание ценностей в их действительной, а не кажущейся иерархии. В сущности, только реалист способен всерьез заниматься аскетической практикой. Если аскеза восста­навливает правильное соотношение духовного и материального, то смирение восстанавливает истинную гармонию в мире духовных ценностей, не дает поставить интерпретацию духовных явлений над самими явлениями. Смирение как установка играет фундамен­тальную роль в человеческой нравственности, но эта установка абсолютно неприемлема для утилитаризма и вообще для утили­тарного мышления. Очень ярко идея смирения выражена в требо­вании К. С. Станиславского к актеру: любить «искусство в себе, а не себя в искусстве».

Реалистическая этика рассматривает человека как общественное существо и придает большой вес проблеме общественного поведения человека. Политика рассматривается как эти­ка коллективной жизни, т. е. феномен, основанный на этических началах. Реалистическая этика не замыкает человека в пределах его персональной активности, направленной на личное нравственное совершенствование. Наоборот, именно этический реализм требует учитывать полноту действительности, в поле взаимодействия с которой осуществляются этически существенные акты, т. е. поступ­ки. Тем самым этика обязана включать и этику коллективной жизни, т. е. включать в поле зрения политику. В настоящем курсе лекций этот круг проблем специально не рассматривается. Мы ограничимся лишь краткими замечаниями.
В отличие от социалистической этики, обрекающей личность на подчинение обществу (по сути дела и человек, по Марксу, есть совокупность общественных отношений и тем самым собственным бытием не обладает), реалистическая этика подходит к обществу с моральными критериями защиты прав личности. По этим кри­териям допустимым является только то социальное устройство, которое на деле признает полноту бытия каждой личности, обес­печивая свободу и справедливые условия существования для каж­дого члена этого' общества. Что же касается личности, то ее нравственное совершенствование подразумевает исполнение обяза­тельств, вытекающих из занимаемого в общественной структуре положения, в соответствии с моральными требованиями. Реалисти­ческая этика отнюдь не рекомендует человеку ради достижения счастья отказываться от общественных или политических обязан­ностей (как рекомендовал Эпикур) и не разводит этику и соци­альную практику в той мере, как это делает этическая система И. Канта.
Реалистическая этика в этом вопросе следует традиции Ари­стотеля, в которой этика и политика связаны самым тесным образом.
Лекция 5__________ __________


ПРИНЦИП СОЧУВСТВИЯ

ЭТИКА И ПРАКТИКА
*
Принцип верности действительности снимает запрет с конкретно-утилитарного использования этических рекомендаций при решении практических задач. Более того, вопреки концепции Канта оказывается, что именно этика в некоторых случаях является ключом к решению чисто практических проблем человеческого по­ведения. Одна из таких проблем — отношение к инакомыслящим.
Для людей, вынужденных участвовать в коллективных дейст­виях, необходимо согласованное представление об этих действиях, их желаемых результатах и возможных нежела­тельных последствиях. Однако в этих действиях принимают участие люди с очень разными взглядами на происходящее и даже на мир в целом.
Оказалось, что даже в науке, которая, казалось бы, имеет дело с фактами и теориями, позволяющими достаточно надежно отделить истинное от ложного и даже сомнительного, существуют практи­чески не разрешимые споры вокруг разных точек зрения: Каждая из них имеет достаточный запас аргументов в свою защиту и сторонников, готовых эти аргументы использовать и пополнять новыми.
Известный ученый-биолог Александр Александрович Любищев (1890—1972) на собственном опыте споров о механизмах эволюции живых организмов нашел некоторые принципы ведения споров о научной истине. В основе их лежит необходимость прояснения исходных позиций оппонентов. Любищев считал, что если против­ник не умеет ясно выразить предпосылки, на которых он строит свою аргументацию, то это следует сделать за него. Исходя из этого убеждения, ученый сформулировал различные варианты по­стулатов, на которых можно строить теорию биологической эво-

люции. В частности, он сформулировал отличия исходных прин­ципов дарвинизма от постулатов альтернативных теорий эволюции. Фактически Любищев показал, что в науке важна не только соб­ственно научная аргументация, но и определенная этика обращения с этой аргументацией. При этом он на личном примере показал образцы этического поведения в научном споре. В сущности, Лю­бищев заставил задуматься над необходимостью учета разных те­оретических концепций, когда нет основания принять единственно правильную и опасно не вслушиваться в те моменты, которые привносит в обсуждение неканоническая точка зрения.
Многие беды науки коренятся в пренебрежении фундаменталь­ными этическими ориентирами. Грубо говоря, ничего хорошего не получается, когда кто-то позволяет себе вершить суд над не­приемлемыми для него мнениями других людей с позиции некоей окончательно принятой истины, не пытаясь понять, что скрыто за этими (пусть ошибочными или даже дурными) мнениями. Такой человек ставит идею, которой он служит, выше любого личного поиска истины. В сущности, он не видит в других суве­ренных личностей и не интересуется мотивами их инакомыслия. Ему достаточно самого факта инакомыслия, чтобы с порога отвергнуть чуждое мнение.
Ясно, что такое положение опасно отнюдь не только в науке, и сегодня мы все чаще говорим о необходимости консенсуса, консолидации, разумного компромисса. Речь идет о том, что всем нам следует научиться не причислять инакомыслящих к людям второго сорта, с которыми можно как бы и не считаться. (Ека­терина II писала о своем супруге: «Он воображал, что все люди держатся с ним одного мнения... и так должно быть».)
Этический подход А. А. Любищева получил глубокое развитие в трудах другого биолога — Сергея Викторовича Мейена (1935— 1987), выдвинувшего новый этический принцип, который он назвал «принципом сочувствия». Суть этого принципа состоит в том, что взаимодействие между людьми требует отнюдь не только понимания четких оснований их рассуждений. Очень часто таких оснований нет вообще, ибо первоначально точка зрения человека (в том числе ученого) основывается лишь на смутных чувствованиях слабого отсвета истины.
Если попытаться за этого человека сформулировать посту­латы, на которых зиждется его точка зрения, он, скорее всего, сочтет их искажением или профанацией своих расплывчатых ин­туиции. Нужно нечто другое — почувствовать тот проблеск истины,

который ощущает этот человек, разделить его чувства, встать в позицию со-чувствия.
В статье «Принцип сочувствия» С. В. Мейен писал: «Надо мыс­ленно стать на место оппонента и изнутри с его помощью рассмотреть здание, которое он построил». Эти слова — вывод "из многолетнего опыта научных занятий. Мейен был признанным классиком в палеоботанике — науке об ископаемых растениях. В теории эволюции он решительно выступал против абсолютизма дарвиновской концепции естественного отбора. Он считал себя учеником А. А. Любищева и фактически продолжил его критический анализ эволюционных теорий. Этот опыт убедил его в том, что ученые часто не готовы воспринимать другие научные концепции отнюдь не из-за недостаточной их аргументированности, а по причине несоответствия исходных установок.
Дарвинисты не принимают доводов сторонников целенаправ­ленной эволюции в духе Л. С. Берга, А. А. Любищева или С. В. Мейена ввиду того, что видят в них отказ от традиционных материалистических воззрений. Характерно, что в спорах лысенковцев с «менделистами-морганистами» или безграмотных души­телей квантовой физики с ее защитниками обе стороны пытались доказать, будто они и являются подлинными материалистами. Иде­ологические установки рассматривались как нечто стоящее выше любых научных аргументов. И это относится не только к старо­давним временам.
Принцип сочувствия Мейена отстаивает суверенность науки — ев принципиальную готовность не считаться с иде­ологическими догмами как внешними по отношению к науке, так и развиваемыми в форме идеологии определенных научных школ. С. В. Мейену пришлось на собственном опыте ощутить, какую роль играют предубеждения, мешающие воспринять точку зрения инакомыслящих. Но без такого понимания путь к научной истине перекрывается заранее принятыми убеждениями, полагаемыми бо­лее значимыми, чем любая личная творческая мысль, которая заранее обязана втискиваться в жесткие рамки господствующих доктрин.
Принцип сочувствия требует внимательного отношения к рассуждениям оппонента и его исходным установкам. Важно по­нимать, что в науке всегда остается зазор между тем, что более или менее достоверно установлено, и реальностью. Этот зазор создает условия для проявления свободы мысли и нравственного выбора. В науке, как и в жизни, живая мысль важнее любой догмы, а ценность человеческой личности выше абстрактной идеи.