Лекции по истории и философии науки. Начиная изучение какой-либо дисциплины

С.А.Чернов



Лекции по истории и философии науки.



Уч.г.



Тема 1. Идея «философии науки», её цель и основные проблемы


Начиная изучение какой-либо дисциплины, обычно говорят о её предмете и значении: что она изучает, какие проблемы ставит и решает, кому и для чего она нужна?
Философия науки – часть философии, представляет собой философские размышления о науке, поэтому для определения её предмета, проблем и значения необходимо прежде всего исходить из сущности и назначения философии.
Греческое слово «философия», как известно, в переводе на русский язык означает «любовь к мудрости» в весьма широком смысле этих слов, прежде всего – любознательность, стремление к знанию и к пониманию вообще, в том числе - тягу человека к занятиям наукой, а также к тому, что называется «житейской мудростью».
Первое в мировой литературе развёрнутое описание того, что такое «философия» и кто такой «философ», дал Платон. В диалоге «Государство» он пишет:
«Значит, если у человека отвращение к наукам, … мы не назовем его ни любознательным, ни философом … А кто охотно готов отведать от всякой науки, кто с радостью идет учиться и в этом отношении ненасытен, того мы вправе будем назвать философом...
- А кого же ты считаешь подлинными философами?
- Тех, кто любит усматривать истину»[1].
Какую истину? Что есть истина? Как выясняется далее, «относительно природы философов нам надо согласиться, что их страстно влечет к познанию, приоткрывающему им вечно сущее и не изменяемое возникновением и уничтожением бытие…». Стремление к истинному знанию – это и стремление к истинному бытию.
Согласно сообщениям древних писателей, первым человеком, который назвал себя философом, был Пифагор. На обращённый к нему вопрос тирана Леонта: «Кто ты? Говорят, ты – мудрец?», он ответил: мудры только боги, я же – человек, поэтому могу лишь стремиться к божественному, совершенному знанию. Если «мудрость» понимать как обладание совершенным знанием, как знание тайны строения мира, смысла и назначения человеческой жизни, то философия в её изначальном смысле - понимание несовершенства своего знания, осознание своего незнания и стремление преодолеть его и найти истину, и тем самым – уподобиться всеведущему Богу в меру человеческих сил. «Философами» впервые и назвали в Древней Греции тех людей, которые поражали других своей способностью самостоятельно размышлять, причем рассуждать о вещах, которые всем известны и привычны, но о которых никто и не задумывался, просто не догадывался или же не смел поставить вопрос. Почему летом тепло, а зимой холодно? Почему Луна не падает на землю? Почему вода – текучая, а камень – твёрдый?
Первые философы удивляли обывателей также тем, что стремились к знанию ради самого знания, рассуждали ради самого понимания, а не ради какой-либо практической пользы и выгоды. В их жизни не знание служило жизни, а напротив, жизнь подчинялась и посвящалась познанию. Сущностью человека, его высшей способностью они считали разум, мышление, самым достойным человека занятием - совместное рассуждение, поиск истины, а высшим благом человека - понимание сущности вещей.
В тексте «отца истории» Геродота, содержащем первое упоминание «философствования», речь идет о законодателе Солоне, который, завершив свою практическую государственную деятельность (самое полезное для людей), отправился в путешествие, как говорит царь Крез, «философствуя», «ради феории». Здесь впервые в истории появляется идея «теории», в неразрывной связи с «философией». Феория – такое рассматривание мира, которое самоценно, самодостаточно, само по себе интересно и доставляет радость и удовольствие для души, а не служит лишь средством для какой-нибудь частной практической цели. Более того, ценность такой «феории» выше, чем у любой практической цели. В ней есть нечто абсолютно ценное, священное, ведь слово «феория» происходит от «феос» (теос), «Бог». «Теория» – это в изначальном смысле созерцание божественного, «рассматривание» конечным и смертным человеком вечной сути вещей, истинного и неизменного бытия. Поэтому Аристотель и скажет лапидарно: теория есть высшее благо. Мыслящее созерцание божественного, вечного и неизменного в мире, соединение с ним в теории составляет высшее возможное для человека благо и конечную цель его существования. В жизни нет более высокого смысла и более достойной цели.
Таким был первоначальный смысл «философии» и «теории». Ясно, что философия, взятая в этом своём аспекте, - совершенно то же самое, что и «наука». Вернее, любая наука в этом смысле – «философия», и любой учёный – «философ». Первичную основу научной деятельности составляет философский интерес. Любая частная наука, занятая изучением какой-то частной, конкретной области бытия, словами Аристотеля, - «вторая философия». Совершенно справедливо и имеет глубокий смысл то, что во многих странах (в отличие от нашей) специалист в любой конкретной области науки получает учёную степень «доктора философии». Ясно, далее, что если брать понятие философии в этом первичном и самом широком смысле, то никакой «философии науки» нет и быть не может, поскольку философия и наука – просто одно и то же.
Поэтому для выяснения смысла «философии науки» необходимо исходить из второго главного измерения философии, неразрывно связанного с первым. Эта вторая сторона философии по сути дела является естественным и неизбежным следствием первой. Ведь в частных науках предмет философского интереса (любознательности, страсти к познанию, стремления к истине, к подлинному бытию) ограничен, и интерес этот находит лишь ограниченную, частичную, неполную реализацию. Ведь как бы хорошо учёный ни изучил свой предмет, он прекрасно понимает, что вне поля его зрения остались многие другие предметы, оставшиеся ему неизвестными. Более того, та часть действительности, которая стала предметом его внимания, составляет именно часть некоторого неизвестного ему объемлющего целого, а ведь смысл части можно понять лишь в том случае, если известно, частью чего она является. Можно ли понять, что такое глаз (сердце, печень, мозг), и то, что происходит внутри него, не зная, что он – часть живого организма? Можно ли понять внутреннюю сущность живого организма, не зная внешней среды его обитания, отношения к другим организмам? Можно ли понять, что такое «живое», не беря его в отношении к неживому, неорганическому? И т.д. и т.п. Выходит, что даже предмет своего исследования учёный не может вполне понять, не обращаясь к другим предметам, относящимся к ведению других наук, и не имея представления о целом, которое выходит не только за пределы его науки, но даже за пределы ведения всех частных, конкретных наук.
Философия, как жажда истины и страсть к познанию вообще, не может остановиться на том или ином частном предмете – способность человека мыслить и познавать естественно и неизбежно, отталкиваясь от отдельных предметов и переходя от одного предмета любознательности к другому, приводит его к идее целого – «мира», универсума, природы, Вселенной и т.д. Платон в упомянутом месте продолжает: «И надо сказать, что они (философы) стремятся ко всему бытию в целом, не упуская из виду, насколько это от них зависит, ни одной его части, ни малой, ни большой, ни менее, ни более ценной...». Аристотель уже систематически отличает «первую философию» (метафизику) от «конкретных» наук: философия в собственном (высшем и главном) смысле этого слова «не тождественна ни одной из так называемых частных наук, ибо ни одна из других наук не исследует общую природу сущего как такового, а все они, отделяя себе какую-то часть его, исследуют то, что присуще этой части … всякое такое знание имеет дело с одним определённым сущим и одним определённым родом, которым оно ограничивается, а не с сущим вообще и не поскольку оно сущее, и не дает никакого обоснования для сути предмета, а исходит из неё: в одном случае показывая её с помощью чувственного восприятия, в другом - принимая её как предпосылку, оно с большей или меньшей строгостью доказывает то, что само по себе присуще тому роду, с которым имеет дело…». Задача же высшей науки, или «первой философии» - «исследовать сущее как сущее - что оно такое и каково всё присущее ему как сущему»[2]. Аристотель поясняет также, что «первая философия» имеет дело с предметами не поскольку они суть нечто разное, а поскольку они суть нечто существующее. Она стремится познать «наиболее общее», и познать это общее - труднее всего, поскольку оно более всего «удалено от чувственного восприятия». Но именно всеобщее «наиболее достойно познания», потому что всеобщее – это первые начала и первые причины всего существующего. Аристотель заметил также, что на их основе познается всё остальное, а не они познаются через то, что им подчинено.
Таким образом уже в античности собственно философия (метафизика) была отделена от частных или конкретных наук.
Кант более чем через две тысячи лет после Аристотеля также особенно подчёркивал, что философия по сути (по своему «всемирно-гражданскому значению») «есть идея совершенной мудрости, указывающей нам последние цели человеческого разума», что «философия есть наука об отношении всякого знания и всякого применения разума к конечной цели человеческого разума, которой, как высшей, подчинены все другие цели и в которой они должны образовать единство», поэтому философия «есть единственная наука, которая способна дать нам это внутреннее удовлетворение, ибо она как бы замыкает научный круг, и благодаря ей науки впервые только и получают порядок и связь»[3].
Равным образом и Хайдеггер в XX в. писал, что философия в собственном (метафизическом) смысле – «не заурядное занятие, в котором мы по настроению коротаем время, не просто собрание познаний, которые в любой момент можно добыть из книг; но - … нечто нацеленное на целое и предельнейшее… Нас всегда зовет Нечто как целое. Это «в целом» есть мир. - Мы спрашиваем: что это такое - мир? Туда, к бытию в целом, тянет нас в нашей ностальгии. Наше бытие есть это притяжение. Мы всегда уже так или иначе … на пути к нему… Метафизика - не специализированная наука, где мы с помощью некой умственной техники дознаемся до чего-то в ограниченной предметной области… метафизика есть фундаментальное событие в человеческом бытии… Метафизика есть вопрошание, в котором мы пытаемся схватить своими вопросами совокупное целое сущего и спрашиваем о нём так, что сами, спрашивающие, оказываемся поставленными под вопрос»[4].
Таким образом, философский интерес в своей сущности (лишь частично проявляющейся в конкретных науках) направлен на всеобщее, целое, абсолютное, «сущее как таковое», «первые начала и причины». Ясно, что «философия науки» имеет смысл лишь в том случае, если мы понимаем «философию» в этом втором (узком, или «собственном», или «высшем») смысле слова. Тогда «философия науки» – это рассмотрение частных (конкретных) наук либо по отдельности, либо в их совокупности с «метафизических» позиций, в контексте проблемы всеобщего, с точки зрения их значения для решения собственно философских, метафизических проблем.
Об этом необходимо сказать и всегда помнить, чтобы не зачислить в ранг «философии науки» сведения или исследования, которые относятся не к философии, а к науковедению, социологии, психологии и т.д. Даже если брать «философию» в самом широком (обыденно-популярном) смысле слова, как самостоятельное размышление, то всё же названия «философских» заслуживают не все вообще размышления, но лишь самостоятельное размышление о самых общих вопросах – таких, которые представляют интерес не только для меня и не только в тех или иных конкретных жизненных ситуациях, но касаются каким-то образом нас всех, «человека» как «человечество». Как говорил Кант – вопросах, навязанных разуму его собственной природой. Вопросах, которые ставятся людьми не поскольку они суть нечто разное, а поскольку они суть люди и существа мыслящие.
Итак, сама идея «философии науки» имеет смысл лишь в том случае, если мы отличаем философию от частных наук и понимаем её, следовательно, как познание всеобщего, познание мета-физическое (выходящее за пределы всех конкретных наук), познание «первых начал» и «последних оснований».
Необходимо учесть, далее, что философия, взятая в этом собственном (чистом, подлинном) смысле, есть нечто весьма своеобразное, даже странное, с точки зрения человека, привыкшего иметь дело с конкретными предметами и конкретными научными знаниями.
Ведь если «философия науки» имеет смысл, если она возможна, если философия, следовательно, не есть наука, следовательно, не стоит в ряду конкретных наук, то она не имеет особенного, конкретного предмета наряду с другими предметами. Философия, следовательно, в отличие от конкретных наук, не даёт техники достижения частных целей в конкретных областях практической деятельности, то есть не имеет никакой конкретной «пользы».
Отвечая на законные вопросы о том, что же составляет предмет философии (в том числе философии науки), какого рода знание она даёт, кому и для чего эти философские знания (в том числе о науке) нужны, мы вынуждены отвечать примерно так: во-первых, предмет философии – это вопрос о том, что такое «предмет», иначе говоря, сама «предметность» как таковая; во-вторых, философия - это знание о том, что такое «знание», а также знание о том, что не может быть предметом знания; в-третьих, философское знание не имеет никакой «пользы» и не служит никакой цели – философия занимается вопросом о том, что такое «польза» и что такое «цель».
Можно пояснить это так: философия пытается выяснить то, что обычно «подразумевается». Вы спрашиваете «что является предметом философии?», неявно предполагая, что вам и мне известно, что значит «предмет». Лишь если это заранее и неявно предположено, вопрос имеет смысл. Если мы хотим что-то выяснить и о чём-то спрашиваем, то мы уже что-то предположили и подразумеваем известным. За всем явно сознаваемым скрывается неявный подразумеваемый «фон», лишь благодаря которому есть «явное» и сознаваемое. Философия – сознание, обращённое к своим собственным основаниям. Она хочет схватить само схватывание, понять само «понимание».
Поэтому можно определить философию как «рефлексию» – не в смысле «размышления» вообще, не в смысле «самосознания» вообще (способности человека сознавать своё собственное существование, то есть иметь понятие «я»), а в более глубоком смысле «раздвоения» сознания, его способности «оттолкнувшись» от любого сознаваемого предмета (содержания сознания), обратиться на самого себя (форму сознания), сделать сознание предмета – предметом сознания. Помыслите лист бумаги, лежащий перед вами; а теперь помыслите, как вы это помыслили. Философия – очень тонкая субстанция, вы попадаете здесь в очень разреженную духовную атмосферу, в которой трудно дышать, в мир трудноуловимых теней и форм. Трудность в том, что вы постоянно пытаетесь уловить то, что делает возможным само улавливание: оно постоянно ускользает. Философия пытается поймать солнечный зайчик.
Философия – высокоразвитое «надстроечное» сознание. Это значит, что она возникает на основе и «внутри» уже достаточно богатого содержания знания и сознания. Исторически она возникает лишь тогда, когда обыденный, жизненно-практический опыт людей и их религиозно-мифологические представления достигают высокой степени развития и обобщения и становятся предметом критической рефлексии. Отдельно взятый человек становится «философом» тогда, когда по тем или иным причинам бессознательно, стихийно усвоенное мировоззрение теряет свою непосредственную силу. Человек обращает внимание на свои собственные основополагающие понятия, ценности, руководящие его жизнью, и делает их предметом сознательного, рационального анализа.
Одно дело – иметь понятие, скажем, о законе всемирного тяготения, и совсем другое дело – осознать, что этот «закон природы» есть лишь один из возможных способов представлять себе мир, тот способ, которым я представляю себе мир под влиянием обучения в школе и изучения классической физики. Философия захватывает человека как критическая рефлексия над собственным «здравым смыслом» и мировоззрением.
В качестве такой рефлексии над мировоззрением философия приводит к размышлениям о первых основаниях или предпосылках собственного мышления и собственной деятельности. Твёрдую почву в жизни человека дают предпосылки, принимаемые без всякого обоснования, поскольку именно они сами и образуют первую основу всякого обоснования. Многие люди находили и находят незыблемую опору для жизни в религии – она основана на вере. Религиозная же вера, как превосходно разъяснил В.С.Соловьёв, есть способность признать за истинное то, что противоречит фактам и логике. Основопологающие жизненные убеждения обычно складываются вне сознательного контроля. Более того, в самой рациональной области человеческой жизни – в науке – конечную основу самой доказательной и достоверной её части составляют аксиомы и постулаты. Необходимо уже что-то предположить, чтобы просто начать рассуждение и проводить доказательства. Всё доказанное исходит из недоказанного. Причём лишь часть «айсберга» предпосылок выступает «наружу» в виде явно сформулированных определений и аксиом. «Философия» появляется как осознание существования «подводной» части этого айсберга и попытка выявить, обнаружить, выставить на свет сознания неявно предположенное для свободного, критического обсуждения, в том числе – конечных (самых фундаментальных) оснований религии, оснований морали, оснований искусства, оснований государства и права, оснований науки и техники. Поэтому философия не связана никакими безусловными авторитетами, никакими религиозными верованиями, никакими научными представлениями.
В этой рефлексии над мировоззрением, в этом исследовании предельных оснований отдельных областей жизни и знания философия стремится найти их общие основы, выявить их единство и связь друг с другом, чтобы в конечном счёте отыскать абсолютно всеобщее, единое, «первые начала» всякого бытия и всякого знания.
Окружающие нас вещи, растения, животные, люди, небесные тела, уходящее в неопределённую даль космическое пространство, и даже само время, протекшее до нашего появления и протирающееся в неопределённо далёкое будущее - всё это части одного целого, которое мы называем «миром» или «природой». При всём предполагаемом нами бесконечном многообразии вещей и событий в нём мы представляем его как нечто одно, как некое целое. Даже если человек верит в существование многих и «иных» миров, всё равно он мыслит их связанными и объединяет в одно всеобъемлющее целое. И вся суть дела состоит в том, что это целое нам никогда не дано, но мы всегда вынуждены предполагать его. Как говорил Кант, мир как таковой, в его целом, нам никогда не «дан», но всегда «задан» (как конечная цель всего нашего познания). Как целое мир всегда «ускользает» от нашего мышления и воображения за все мыслимые и вообразимые пределы, «трансцендирует» их, но несмотря на это мы, всегда имея дело лишь с конечным и конкретным, не можем не ставить вопроса именно о целом, не можем остановиться на частностях и частях, переступая через всякую границу и стремясь к целому. Идея целого как бесконечно далёкой цели всего познания, как идеал знания, выступает как высший направляющий принцип, придающий всей совокупности научных знаний единство.
Многочисленные науки дают нам необозримое множество знаний о конкретных вещах и явлениях природы, но в то же время – о конечном, об относительном и обусловленном. Сосредоточиваясь на одном предмете, любой учёный вынужден отвлекаться от других - таков общий неумолимый закон умственной деятельности. Стремясь к определённости и точности, мы должны себя ограничивать. Кто хочет знать всё, не узнает как следует ничего. Человек, который хочет избежать всякой ограниченности и быть всем, не будет никем. Для того, чтобы стать настоящим специалистом в одной области знаний, приходится быть профаном во всех других. Чем больше мы узнаём о мире, чем обширнее научное знание, тем уже научная специализация, тем больше ограниченность специалиста – как ни парадоксально: тем больше он не знает. Но ведь каждый из нас это понимает. Почему эта односторонность и неполнота профессиональных, специальных знаний всегда осознаётся учёным? Потому что каждый из них во всех своих научных исследованиях и профессиональных занятиях руководствуется в конечном счете некоторой «идеей целого». Физик, химик, биолог, астроном всегда знают и подразумевают, как нечто само собою разумеющееся, что атом, молекула, живой организм, звезда или «чёрная дыра» - это части или явления «природы». Если бы у них вообще не было понятия о природе, они не могли бы быть ни физиком, ни химиком, ни биологом, - хотя эта «природа» как таковая никому из них никогда и нигде не «дана», не является и не может быть предметом исследования ни в одной из этих конкретных наук. Точно так же любой представитель гуманитарных наук руководствуется некоторой идеей «человека», идеей «истории», понятием «общества».
Наличие некоторой общей идеи природы или идеи истории в сознании учёных не только необходимо, но первично, имеет «примат» перед его конкретными познаниями и занятиями. Любая вещь может иметь конкретное место лишь в том случае, если есть пространство вообще. Если нет пространства, то нет ни одного положения в нём. Всякое определённое место в пространстве мыслится как ограничение бесконечного пространства, как отношение к другим частям того же самого пространства. Любая отдельная вещь может существовать только потому, что есть мир. Любая отдельная вещь в мире может исчезнуть, но мир останется. Если же исчезнет мир, не будет ни одной отдельной вещи в нём. Для того, чтобы я мог сознавать эту конкретную мысль, должно быть сознание вообще, как таковое. Чтобы я мог мыслить то одно, то другое, иметь различные чувства и переживания должно уже быть их общее «место» – моё сознание (если угодно, душа). Душа может находиться в разных состояниях – но каждое из них в отдельности возможно лишь благодаря тому, что есть одна и та же душа. Нет души – не будет ни одного состояния души.
Если это обобщить: всё конечное, обусловленное и относительное уже предполагает самой своей конечностью наличие бесконечного, безусловного, безотносительного, абсолютного, или - всеобщего. Любое, самое конкретное и специальное научное знание об этих конкретных предметах предполагает самой своей «конкретностью» наличие общих идей (категорий и принципов). Это рассуждение и даёт надежду на то, что философия в эпоху расцвета конкретных наук и возможна, и необходима, что она не сводится к простой «сумме» знаний частных наук. И если философия вообще есть стремление выявить и «схватить» подразумеваемое всякой конечностью бесконечное - субстанцию, Бога, трансцендентное и т.п., то «философия науки», очевидно, должна выявить те идеи, которые лежат в основе науки в целом, и включить её в целостность более высокого порядка.
Например, философия естествознания должна задаться вопросом: какая общая идея «природы» уже подразумевается всей совокупностью естественных наук на современном этапе их развития? Ведь в слово «природа» учёный вкладывает иной смысл, чем друзья, собравшиеся на охоту или рыбалку. Изменилась ли идея природы в науке за время от Ньютона до Эйнштейна? Эту идею философ не может найти априори в собственном «чистом разуме», но её невозможно и получить путём перечисления всех конкретно-научных знаний и их индуктивного обобщения. В этом и философская проблема – как её найти и выявить? Это – проблема философии науки. А найти её необходимо, если философия хочет построить общую теорию бытия. Размышляя о бытии, материи, пространстве, времени, законах философ не может не учитывать то, что сделано в науке, добыто творчеством, талантом, кропотливой работой многих поколений учёных-естествоиспытателей. Но как это сделать? И какое значение естественнонаучные знания имеют для понимания бытия (реальности) в общем и целом? Даёт ли физика описание «подлинной» реальности, такой, какова она сама по себе? Или она описывает лишь «явление» подлинной реальности, да и то лишь в некоторых частных (экспериментальных) ситуациях, в частной «проекции» на нашу практическую деятельность, сквозь приборы определённого типа? Или она даёт знание лишь о некотором виде реальности, и есть другая реальность, для науки в принципе неуловимая? Какое место тогда физическая (атомно-молекулярная, полевая) реальность занимает в общей системе бытия, как она связана с другими видами реальности (например, психической или социальной)?
Философия, в своём стремлении к познанию всеобщего, целого, асболютного должна опираться не только на науку, но на предельно широкий и разнообразный опыт, должна черпать из всех форм материальной и духовной жизни человека. Её задача, в частности, «ограничить» науку, то есть включить сам феномен науки в целостность высшего порядка, показать её отношение к реальностям иного рода и, главное, к «последним целям человеческого разума». Наиболее выдающиеся философские учения представляют собой настоящий энциклопедический синтез знаний своей эпохи, ее духовную квинтэссенцию - эпоху, постигнутую и выраженную в мыслях (Гегель). Философское осмысление науки необходимо для определения универсальной ориентации человека, общества, человечества, для определения их «генеральной стратегии».
Философия всегда была и остается (в своих невырожденных формах, ибо есть и такие) квинтэссенцией житейской мудрости, учением о том, как надо жить, к чему надо стремиться, чего следует избегать, что в жизни важнее всего. Поступая осознанно, люди действуют целесообразно, преследуют определенные цели, стремясь к тому, что они считают нужным, выгодным, полезным, хорошим, должным, обязательным и т.д. Цели и ценности жизни имеют иерархическую структуру: мы всегда имеем представление о более или менее важном и наши временные и меняющиеся цели (гипотетические) обычно служат лишь промежуточным средством для других целей, которые, в свою очередь, опять достигаются нами ради чего-то третьего и т.д. Лишь если следующая цель имеет смысл, имеет его и предыдущая, как всего лишь средство для её достижения, поэтому вся цепочка этих условных и временных целей имеет смысл лишь в том случае, если есть конечная цель – цель, к которой мы стремимся ради неё самой, и которая уже не является и не может быть средством для другой цели. Ради неё, в конечном счете, и делается всё остальное; без неё все другие цели теряют смысл. Эта цель в философии называется высшим благом. Философия – учение о высшем возможном для человека благе, о конечных целях и назначении человека, об абсолютных ценностях жизни. Одним лишь этим благом интересуется философия, всё остальное – дело техники, а не философии. Какое значение имеет наука для познания высшего блага и его достижения – вот важнейший вопрос философии науки.
Такова общая идея «философии науки». Для более дифференцированного определения её проблематики необходимо исходить из внутренней структуры (проблематики) философского знания (отчасти уже намеченной нами), а также из основных измерений (аспектов, сторон, структуры) науки.
Философия, как в высшей степени самосознательное размышление, как рациональное (разумное) познание имеет логически связный, упорядоченный, систематический характер – даже у философов, не любивших систем и писавших в эссеистической манере. Человеческий разум, справедливо утверждал Кант, по природе своей архитектоничен, т.е. рассматривает все знания как принадлежащие к какой-нибудь возможной системе. «Должен быть почитаем как Бог, - писал Платон, - тот, кто умеет хорошо разделять и определять», приводя в порядок свои познания. Должно относиться как к нечисти, добавим мы, к тому, кто хочет разрушить всякий порядок, внести в знания и умы людей хаос, неопределённость, путаницу. Мышление и есть по сути своей упорядочивание, «собирание» множества в единство.
По мере развития философского сознания общая задача философии, нацеленной на познание истины, поиск всеобщего, всеобъемлющего единства, распалась на ряд взаимосвязанных проблем, которые стали относительно самостоятельными философскими учениями, «дисциплинами», крупными областями философского знания. Эта внутренняя дифференциация философского знания происходит отнюдь не только в связи с потребностями «школьной» трансляции знания. Внутренняя структура философского знания выражает в конечном счете фундаментальную структуру реальности. Поэтому во всех философских размышлениях и учениях обнаруживается при всех конкретно-исторических и личных особенностях одна и та же глубинная, инвариантная структура.
По самому крупному счёту вся история философии выделила три основные, внутренне единые философские проблемы: 1) проблема бытия, 2) проблема познания, 3) проблема блага.
Тот раздел философии, в котором ставится вопрос о бытии в общем и целом традиционно называется метафизикой или онтологией. Под «метафизикой», начиная с Андроника Родосского, к которому восходит история термина, которым было названо главное сочинение Аристотеля, имеют в виду первую философию, учение о «сущем как таковом», о «первых началах и причинах» всего существующего, или о его «последних основаниях», о «глубочайшем», о «божественном», об абсолютном, о бытии и небытии и т.д. Термин «онтология» возник значительно позднее, в начале Нового времени, и его используют либо как синоним метафизики, либо для обозначения части метафизики, «общей метафизики», в которой излагается общая теория бытия: что есть «бытие» вообще, какие есть виды, способы, «слои» бытия, как они связаны друг с другом. Здесь рассматриваются и всеобщие понятия философии (категории, универсалии), и вопросы философской теологии (Бог как всереальнейшая сущность, его атрибуты и его отношение к миру и т.д.), и проблемы натурфилософии (материя, пространство, время, причинность и т.д.), и статус идеального, и место психической (субъективной) реальности в бытии, и проблема небытия (ничто). Анализ науки под этим углом зрения разворачивается в ряд её «метафизических» или «онтологических» проблем. Один из простых вариантов такого анализа – позитивистская идея сведения наиболее важных результатов всех наук в единую «научную картину мира». В этом, собственно, и состоит, по убеждению создателей позитивизма, задача философии в век науки. С позиций же экзистенциально-иррационалистической философии, напротив, необходима радикальная критика науки, которая показывает несостоятельность «научного мировоззрения» и неспособность науки понять истинную реальность.
Тот раздел философии, в котором ставятся вопросы о сущности знания, о его видах, формах, источниках, о законах процесса познания и т.д., называется гносеологией. Теория познания в истории философии всегда была тесно связана с проблемами психологии (науки о душе, о внутреннем мире человека, о субъективной реальности) и логики (науки о разуме, об общих формах и законах мышления, о правильных рассуждениях, о методах аргументации и доказательства). Соответственно этому, можно выделить ряд гносеологических, психологических, логических проблем научного познания. Этой стороне науки особенное внимание уделял позитивизм в разных его формах, выдвинувший в XIX в. саму идею «философии науки» и понимавший её преимущественно как «логику и методологию научного познания». Главная задача философии с этой точки зрения заключается в сравнительном анализе различных наук, выявлении понятий и методов, общих многим наукам, в анализе языка науки, в его логико-математическом моделировании и т.д. Всё это, по убеждению сторонников позитивистско-аналитической ориентации, и составляет задачу «философии науки». Её конечная цель – помогать учёным в их работе, способствовать развитию науки, участвовать в особенности в разрешении её кризисов.
Тот раздел философии, в котором ставится проблема высшего блага, называется, начиная с Аристотеля, практической философией, к которой относятся вопросы этики, экономики, политики. Соответственно этому, философский анализ науки включает в себя её рассмотрение с точки зрения добра и зла, добродетели и порока, счастья и долга человека, то есть - оснований, определяющих в конечном счёте волю, поступки, ценности и цели отдельной личности (этические проблемы); а также с точки зрения развития экономики, материального производства, бытовой стороны существования человека; наконец, отношение науки и учёных к проблемам политики, права, государственной власти, межгосударственных отношений и т.п.
В современной философии выделяется и ряд других областей, каждая из которых также участвует в философском осмыслении науки.
Например, научное знание можно рассматривать с эстетической точки зрения (например, роли идеи красоты в построении математической или физической теории); можно поставить вопрос о значении науки для философского понимания человека (в философской антропологии); можно рассматривать феномен научного знания в связи с проблематикой социальной философии (наука как социальный институт, её взаимодействие с другими социальными институтами, её место в различных типах обществ, перспективы научно-технического прогресса и будущее цивилизации и т.д.); феномен науки необходимо осмыслить и в контексте философии истории (в какой мере наука необходима для понимания смысла всемирной истории, её законов и периодов, начала и конца, судьбы человеческого рода); очень важен анализ науки с позиций философии языка – одного из ведущих разделов и направлений философии XX в., для которого наука выступает прежде всего как совокупность текстов.
Вообще предметом философских размышлений становятся наиболее важные, общезначимые явления действительности или жизни людей. Поэтому если какое-нибудь частное явление приобретает универсальное значение, так что его истолкование затрагивает основания нашего миропонимания и жизнепонимания в целом, то его исследование непременно входит в сферу философии. В двадцатом веке, например, совершилась научно-техническая революция, изменившая жизнь людей коренным образом, и, соответственно, возникла особая область философских исследований, тесно связанная с философией науки – философия техники. Во второй половине XX в. свершилась информационная революция, качественные изменения произошли и в характере общества, и в характере науки (постнеклассическая наука) – соответственно в сферу философских размышлений вошли проблемы информатики, кибернетики, синергетики и т.д.

Тема 2. Понятие науки. Критерии научности знания.

Понятие науки не поддаётся определению, но доступно анализу, благодаря которому может быть сделано достаточно ясным.
Определить можно значение слова (термина), или понятие идеального, мыслимого объекта, но не сущность вещи, реально существующего объекта. Наука – очень сложное, многогранное и постоянно изменяющееся явление человеческой жизни. Поэтому и понятие науки неоднозначно, изменялось со временем соответственно изменению мыслимой в нём реальности.
В русском языке слово «наука» издавна применялось в очень широком смысле, обозначая всё, что учит или чему можно научиться. Например, мальчика «отдавали в науку» сапожнику или столяру. «Его пример – другим наука». И поскольку главный учитель – жизнь, то жизнь – лучшая наука. Опираясь на это первоначальное значение, В.С.Соловьёв в русском энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона пишет, что науки выражает «в широком смысле совокупность всяких сведений, подвергнутых некоторой умственной проверке или отчёту и приведённых в известный систематический порядок».
Однако «в более тесном смысле из области науки исключаются, с одной стороны, все чисто-фактические и технические сведения и указания, а с другой стороны – все чисто умозрительные представления, и она определяется как объективно-достоверное и систематическое знание о действительных явлениях со стороны их закономерности или неизменного порядка». Иначе говоря, научное знание со стороны своего содержания выделяется из других видов знания наибольшей проверенностью, обоснованностью или доказательностью, а со стороны формы – наибольшей систематичностью.
Современный немецкий вариант энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, учитывая исторический и социальный аспекты науки, определяет её как совокупность знаний некоторой эпохи, которые систематически собираются, сохраняются, преподаются и передаются по традиции, причём эта совокупность относится к некоторой предметной области и находится в логической связи обоснования. Необходимо добавить также, что наука – это «познавательная работа», процесс коллективно (интерсубъективно) и методически осуществляемого исследования, в основе которого лежит интерес к познанию природы, общества и человеческого духа.
Эти краткие определения схватывают самые общие черты науки, которые должны быть далее развёрнуты и уточнены посредством учёта всего многообразия её явлений. Это многообразие предстаёт прежде всего в двух измерениях.
В историческом (временном, диахронном) аспекте наука предстаёт как последовательность нескольких основных исторических форм науки (типов научности или научной рациональности): 1) древневосточная наука (древнееегипетская, шумеро-вавилонская, древнеиндийская, древнекитайская); 2) античная наука (древнегреческая и древнеримская); 3) средневековая наука; 4) наука Нового времени (классическая наука); 5) неклассическая наука; 6) постнеклассическая наука.
Эти исторические формы существенно отличны друг от друга. Например, древневосточная наука имела практически-рецептурный, директивный характер, в ней отсутствует понятие доказательства. Античная наука, напротив, начинается с идеи доказательства, дедукции и носит теоретически-созерцательный характер, совершенно не связанный с практически-технической (ремесленной) деятельностью. Средневековая наука опирается на веру и откровение, имеет в целом догматический характер, совершенно неприемлемый для античных философов и учёных. Новоевропейская наука начинается с идеи эксперимента, отсутствующей во всей предыдущей истории науки и ставит своей целью покорение природы, немыслимое ни в античности, ни в Средние века. Неклассическая наука отказывается от наиболее фундаментальной предпосылки классической науки о принципиальном отличии субъективного от объективного и возможности чисто объективного (абсолютного) описания и познания реальности.
Историческое своеобразие того, что в разные времена называлось «наукой» (эпистемэ, scientia, science), настолько велико, что кажется невозможным обобщить его в одном, едином понятии науки.
Во втором основном измерении, в «синхронном» аспекте, наука, равным образом, предстаёт как многообразие различных видов научного знания, или научных дисциплин (отдельных наук), существенно различающихся по своим предметам, методам, по характеру знания. Всё это многообразие в современной классификации наук сводится к четырём основным классам (типам) наук: 1) логико-математические (формальные); 2) естественные (науки о природе); 3) инженерно-технические; 4) социально-гуманитарные (науки об обществе, о духе и культуре). Различия этих наук настолько существенны, что некоторые представители одних наук отказываются называть представителей других наук «настоящими учёными» и не признают то, чем они занимаются, «настоящей наукой» или наукой «в собственном смысле».
Трудность вопроса усугубляется, далее, и тем обстоятельством, что определение сущности науки, или выяснение её понятия – это философский вопрос (проблему сущности математики нельзя решить математически; физика сама не является физическим объектом), а философия по сути своей плюралистична, и проблема сущности науки решается философами по-разному, в зависимости от исходных принципов.
Таким образом, мы имеем большое количество самых разнообразных представлений о том, что такое наука, как в сознании самих учёных разных времён и народов, представителей разных наук, так и в философских концепциях.
Анализом этого разнообразия мы обстоятельно займёмся позднее, а пока попытаемся в первом приближении, в качестве исходной рабочей гипотезы, выявить, эксплицировать, сформулировать и детально проанализировать наиболее общее понятие науки. Оно должно быть таким, чтобы по возможности сразу охватить все исторические формы науки и все многочисленные разновидности научного знания: от первых «зародышей», «зачатков» или «элементов» научного подхода к действительности в древних цивилизациях до начала XXI в. (примерно за четыре тысячи лет), от математики и физики до искусствоведения и теологии.
С этой целью полезно выделить в столь сложном объекте три основных аспекта: 1) наука – это особого рода знание, специфический вид или тип знания; 2) наука – это особого рода деятельность человека; 3) наука – это особая область общественной жизни, особый социальный институт.
Ясно, что эти три аспекта неразрывно связаны друг с другом, как разные стороны одного и того же предмета. Создатель и носитель научного знания, его «субъект» – человек. Человек познаёт мир и самого себя лишь в процессе деятельности, прежде всего - практической. Мы познаём лишь поскольку действуем. Поэтому и познание вообще, и наука в частности, – особого рода деятельность, в том числе и практическая, а не только умственная. Наконец, научная деятельность по самой сути своей – коллективная, поэтому в процессе этой деятельности учёные вступают в разного рода отношения между собой, создают различные способы коммуникации, научные организации, учреждения и т.д., иначе говоря - образуют научное сообщество. Деятельность учёных – часть жизни общества, «вплетённая» в другие общественные отношения и социальные институты.
Научное знание. Ясно, что главное в науке и для понимании её сущности – знание. Знания людей очень разнообразны, существуют различные виды или формы знания. Какого рода знание стремится получить учёный? Какое знание можно признать «научным»? Как отличить научное знание от ненаучного, донаучного, антинаучного, сверхнаучного и т.п.? Каковы критерии научности знания? Это – одна из первых и важнейших проблем теории науки. Проблема демаркации в широком смысле слова: проведения разграничительной линии, «границы» между научным знанием и всеми иными видами и формами знания.
Самый ясный и глубокий ответ даёт классическая философия науки от Аристотеля до Канта. К их концепциям мы обратимся позднее, поскольку их разбор требует предварительной подготовки. Для начала лучше всего подойти к проблеме со стороны понятия рациональности.
Наука, прежде всего, - часть более обширной сферы рациональногознания. Не вдаваясь в трудную проблему классификации всех форм знания вообще (дорациональное, нерациональное, иррациональное, сверхрациональное, интуитивное, дискурсивное, чувственное, эмоциональное, подсознательное и проч.), ограничимся следующим. Под «рациональным» будем разуметь знание: 1) осознанное, или рефлектированное (я знаю, что я это знаю); 2) выраженное в языке, причём в виде суждений или предложений, связывающих понятия в виде утверждений или отрицаний, то есть притязающее на объективность; 3) могущее быть, следовательно, истинным или ложным; 4) способное быть общим достоянием, т.е. могущее быть переданным, сообщённым, понятным другим людям (интерсубъективное; знание, которому можно научить и научиться); 5) обоснованное, опирающееся на факты опыта и логически связанное с другими знаниями (что невозможно без выраженности в суждениях); 6) поддающееся, следовательно, проверке опытом или логическим рассуждением на его истинность или ложность (верифицируемое или фальсифицируемое); 7) доступное совместному обсуждению (дискурсу), совершенствованию, исправлению, развитию, улучшению.
Например, мистический опыт, дающий согласно некоторым философско-религиозным учениям знание высшего рода (сверхрациональное, сверхумное, сверхлогическое) не относится к области рационального знания, поскольку одно из главных свойств мистического опыта, согласно общему мнению его носителей и теоретиков – невыразимость и несообщаемость. Мистический опыт является абсолютно внутренним и абсолютно личным. Рациональное знание – общее достояние.
Далеко не всякое рациональное знание следует признать научным. Наука – это, так сказать, усиленная рациональность, вырастающая на почве обыденного ясного рассудка, способности человека к чувственному восприятию, наблюдению, запоминанию, сравнению, обобщению в понятиях, размышлению, объяснению, высказыванию своего мнения, обмену мыслями с другими людьми, обсуждению, спору. В науке эта способность рационального коллективного познания достигает высшей возможной для человека степени совершенства. Можно даже определить науку как высшую, наиболее совершенную форму рационального знания.
В чём состоит это совершенство?
1. Осознанность (рефлектированность) достигает в науке степени постоянной, систематической, тщательной разработки процедур получения знания (методов и методик), построения методологии научного исследования (теории научного метода) и, наконец, общей теории познания. 2. Выраженность в языке доводится до создания специальных искусственных языков, выработки точно определённой терминологии. 3. Объективность достигает уровня понимания общей сущности вещей, законов природы, общества, мышления, и даже – вечного и неизменного. 4. Общение, обсуждение развиваются до уровня научной коммуникации, предполагающей выработку строгих норм научной этики, создания специализированной литературы, особых организационных форм для обмена идеями и их проверки (защиты диссертаций, дискуссий, семинаров, симпозиумов, конгрессов и т.п.). Наука добывает не просто сообщаемое, интерсубъективное, коллективное, но абсолютно общезначимое знание, то есть такое, которое имеет значение и ценность для человечества, а не только для тех или иных частных объединений людей в тех или иных частных и случайных обстоятельствах их жизни. 5. Обоснованность достигает высоты доказательства, строгого дедуктивного вывода, построения мощных формальных исчислений. 6. Проверка фактами, опытом развивается до сложнейшего искусства научного эксперимента, в котором не только используются высшие материально-технические возможности цивилизации, но и создаются образцы цивилизации будущего.
В историческом плане такая усиленная рациональность, или идея науки в самом широком смысле этого слова (и сама наука) появляются, следовательно, лишь тогда, когда выполняется ряд условий.
Во-первых, когда знание впервые осознается как знание, когда люди не просто что-то знают, но и знают о том, что они что-то «знают», и сознают ценность знания.
Во-вторых, когда люди, сознавая своё знание и его ценность для жизни, осознают и своё незнание, недостаток знания, начинают различать истинное и ложное (появляется идея заблуждения), когда у них появляется стремление к истинному знанию и к его улучшению, расширению, совершенствованию, стремление к знанию более полному, достоверному, надёжному. Иначе говоря, наука появляется лишь тогда, когда возникает критическое отношение к знаниям, мнениям, суждениям, утверждениям, рассказам и т.д.
В-третьих, когда появляются «учёные», когда знание становится целью деятельности некоторых людей, а умственный (духовный) труд – их основной деятельностью (так что общество может содержать, обеспечивать этих людей необходимым для жизни): когда появляются люди, в жизни которых отношение между знанием и практической деятельностью переворачивается. В обыденной, повседневной жизни знание служит средством к достижению практической цели, средством для «жизни». И сейчас обычно люди учатся для того, чтобы применить полученные знания в жизни, для получения практической пользы и выгоды. Для учёного, напротив, практическая деятельность да и жизнь в целом ставится на службу познанию, рассматривается как средство познания истины.
В-четвёртых, когда познавательная деятельность, направленная на совершенствование, сохранение и передачу знаний, изобретает специальный, искусственный язык, выраженный в письменной системе знаков. Это изобретение позволяет «отделить» знание от знающего, от отдельных субъектов, объективировать его не только в мимолётных звуках речи, но в прочной, долговечной, неизменной форме, что и позволяет сделать их общим достоянием научного сообщества, способным в принципе к неограниченному сохранению и коллективному совершенствованию, не ограниченному способностями отдельных индивидов и рамками их непосредственного общения (как в случае устной речи, рассказов, мифов, легенд).
В-пятых, когда знания упорядочиваются логически и принимают характер системы. Это значит, что осознаётся объективая, независимая от воли и желания отдельных субъектов зависимость одних знаний от других, так что если признано истинным нечто одно, то необходимо признать истинным и нечто иное, а нечто третье необходимо признать ложным. Иначе говоря, одни знания опираются на другие и даже могут быть выведены из них посредством одного лишь рассуждения.
Однако далеко не всякое знание способно к такого рода логическому упорядочиванию. Требование логической связности (или, что то же самое, обоснованности и доказательности) связано с рядом требований к характеру знания. Поэтому во все времена в науке упорядочивались не все вообще знания, а знания особого рода. Необходимо точнее определить характер того знания, к которому стремятся и которое создают и сохраняют учёные.
Критерии научности знания, т.е. его принадлежности к «науке», имеют решающий характер и для опознания той деятельности и тех институтов, которые называют «научными».
Вопрос об этих критериях, о «линии демаркации» между научным и вненаучным знанием, породил обширную литературу, и продолжает оставаться дискуссионным. Не претендуя на исчерпывающую полноту, приведём предварительно некоторые важные признакиили критерии научности знания, которые называют в литературе по истории, методологии и философии науки:
- это знание о некотором конкретном предмете (объекте, явлении); научное знание – «предметное»; оно всегда описывает совокупность объектов, их свойств и отношений, их собственную «жизнь»; иначе говоря, наука предполагает осознание различия между «субъективным» и «объективным», между «я» и «не я», между тем, что находится «во мне» (в моём сознании) и «вне меня»; наука – знание об объектах, которые включаются в деятельность человека, но имеют свои собственные свойства и законы, не зависящие от человека; там где невозможно выделить устойчивые себетождественные предметы (объекты) и их функционирование по собственным неизменным правилам-законам, там кончаются возможности и притязания науки; наука невозможна в мире, где нет объектов, а есть, например, одни «субъекты» (в мире мифологии); наука невозможна в мире, где нет вообще ничего устойчивого, неизменного, регулярного, где «возможно всё», где «всё» может «всегда» превратиться во всё, что угодно (мире «оборотничества»); наука возможна лишь в мире, где есть устойчивое, постоянное, регулярное, повторяющееся, а первое устойчиво сохраняющеся в непрерывно изменяющемся потоке ощущений и чувственных восприятий мы и называем «предметом», «вещью», «объектом»; с мышления «предмета» и начинается понимание того, что «я вижу» (слышу и т.п.);
- это знание, которое фиксируется в письменной форме, причём для записи используется не только обычный разговорный (хотя и он используется во всех науках), но и специальный, искусственный язык, созданный сознательно (естественный язык возникает стихийно, сам собою), именно с целью познания некоторой области явлений; этот язык наряду со знаками и словами разговорного языка содержит специальные знаки, символы и термины, понятные лишь для посвящённых, «учёных», т.е. для их понимания надо приложить специально немало усилий, специально изучить что-то такое, что доступно и понятно немногим людям, требует особых способностей и таланта (эзотерическое знание в изначальном смысле этого слова);
- это знание, благодаря специальному языку и специальной терминологии более определённое, более точное, чем обыденное, повседневное знание и любое другое знание; обычный разговорный язык «пленительно многозначен», что сообщает ему большую надёжность за счёт большой неопределённости, а поэзии, скажем, – саму возможность существования; наука, напротив, стремится к однозначности понятий и знаков;
- это знание не об отдельных вещах, явлениях либо событиях, данных в чувственном восприятии (не о единичном), но об особого рода предметах - о так называемых идеальных объектах, которым присуще особого рода бытие (числа, точки, линии, траектории, координаты, абсолютно твёрдые тела, системы отсчёта, поля, эпохи, стили и т.п.) – не физическое (материальное), но и не психическое (субъективное);
- это знание о сущности или законах ряда предметов или известной области действительности, иначе говоря, знание общего – не того, что «здесь и теперь», но того, что в каком-то смысле, как говорил Аристотель, «везде и всегда»; наука в единичном и отдельном познаёт лишь общее (существенное); идеальный объект, описываемый наукой, лишь кажется единичным, на самом деле это – общее, представленное как отдельная «вещь»;
- это знание систематическое, или логически упорядоченное, т.е. такое знание, в котором одни утверждения всегда связаны с другими, вытекают (следуют) из других, основываются на других, предполагают их истинность и т.п.; научное знание никогда не представляет собой просто «совокупность», «множество» сведений, их «агрегат»; ему всегда присуща логическая связность, органическая целостность, которая всегда предполагает наличие исходных общих идей, принципов (в том числе аксиом, постулатов и т.д.), объединяющих самые разнообразные знания и направляющих весь процесс исследования;
- это знание обоснованное или доказательное: оно опирается либо на прочно установленные факты, либо на логику, рассуждение; важнейший признак научного утверждения состоит в том, что оно всегда сопровождается самым подробным описанием того способа, которым это знание было получено; научная деятельность во многом и состоит в разработке способов получения как можно более обоснованного, доказательного знания о соответствующих предметах; в том числе – надёжных фактов: далеко не всё, что дано нам в опыте, является фактом; установление факта – сложная научная проблема;
- это знание, которое, следовательно, всегда может быть проверено на его истинность, т.е. это знание верифицируемое; неоднократной проверке в науке подвергаются как факты, так и расчёты, теоретические построения, доказательства и т.д.; наука – это система «организованного скептицизма» (Р.Мертон), принципиально антидогматическое предприятие; кредо науки, выраженное ещё древнегреческим поэтом Эпихармом: «трезвым будь, умей не верить – в этом всей науки смысл!»; в этом пункте наука имеет сложные отношения с религией;
- это знание, которое может быть также в принципе опровергнуто, пересмотрено, т.е. знание принципиально фальсифицируемоепрогрессом науки; есть такие знания, или утверждения, убеждения, идеи, которые такой проверке не подвергаются либо в принципе не могут быть ни проверены, ни опровергнуты и принимаются на других основаниях; скажем, согласно одному из определений, религиозная вера именно и состоит в способности признавать в качестве истинного то, что противоречит фактам и логике и таким образом в принципе не может быть ими опровергнуто; благодаря этому человек получает абсолютно прочную точку опору в жизни, которую не может поколебать ничто; но эта точка опоры находится вне науки;
- это знание объективно-истинное, т.е. соответствующее исключительно своему предмету, отражающее его свойства, а не субъективные особенности, потребности, желания или цели того или иного человека или той или иной ситуации, в которой оно получено; в современной литературе этот признак подвергается острой критике, особенно после создания квантовой физики, принципа неопределённости Гейзенберга и принципа дополнительности Бора, которые истолковываются как научное доказательство невозможности нарисовать объективную «картину мира»; однако в этом случае обычно смешивают собственно науку и её философскую интерпретацию: при всех философских сомнениях в объективной значимости науки сам учёный всегда стремится узнать, как «на самом деле» или «поистине» устроен и действует объект его исследования, и без этого стремления наука немыслима, в этом, собственно и заключается её главное устремление, сама её сущность; человек, который не стремится к объективной истине, не имеет отношения к науке;
- это знание общезначимое и общечеловеческое, не зависящее в своём содержании и в своей ценности от национальных, возрастных, половых, индивидуальных, религиозных, политических и прочих особенностей тех людей, которые его создали (отсюда – иллюзия «внеземного» или «божественного» источника этого знания); в научной деятельности учёный может руководствоваться и личными, и национальными, и религиозными интересами, научное знание может использоваться в личных, религиозных или политических интересах, но в содержании научного знания все эти интересы не отражаются; если отражаются, знание утрачивает научный характер; математику создавали древние египтяне, греки, средневековые арабы, язычники, мусульмане, христиане, буддисты и ведантисты, конфуцианцы и даосы, мужчины и женщины, молодые и не очень и т.д. и т.п.; поэтому нет и быть не может ни «православной науки», ни «русской логики», ни «еврейской физики»; научное знание создаётся всемирной республикой учёных и принадлежит всему человечеству;
- это знание, которое позволяет надёжно и постоянно предсказывать или предвидеть известные явления, относящиеся к ведению данной науки (скажем, затмения Луны или Солнца, координаты межпланетного аппарата, результат смешения веществ и т.п.); цель науки, как говорил О.Конт, «знать, чтобы предвидеть, предвидеть, чтобы действовать»;
- это знание практически полезное, дающее человеку власть над широким кругом вещей и явлений, увеличивающее его возможности, могущество, позволяющее ему действовать и достигать своих целей более эффективно, чем обычно (источник прогресса техники); наука – это настоящая «магия», хотя и «натуральная», естественная, но несравненно более могущественная, чем «волшебная»; в принципе она должна позволить человеку создавать любые вещи и явления с любыми заранее заданными свойствами; если в религии осознаётся то, от чего человек зависит, что имеет власть над ним, то в наука – сознание того, что зависит от человека, над чем он властен, что может быть создано благодаря его деятельности (теория - схема создания); практический характер, правда, имеет и самое обыденное знание, но наука, возникшая как противоположность непосредственно полезному обыденному знанию, как простое стремление к знанию и истине ради них самих, в конечном счёте оказывается несравненно эффективнее обыденного практического знания; самое бескорыстное оказывается и самым полезным для людей.
Все эти признаки лишь с какой-то степенью точности, лишь приблизительно характеризуют научное знание. Между реальной наукой, повседневной научной деятельностью и её описанием, её “моделью” в философии и методологии науки всегда есть некоторый “зазор”. Реальность науки богаче методологических представлений о ней. Этот «зазор» - источник, вижущая сила развития философии и методологии науки.
Кроме того, едва ли можно вообще провести совершенно чёткую линию, отделяющую научное знание от других форм и видов познания, отделяющую науку от философии, от религии, от искусства, от обыденного опыта. Научное знание «вплетено» в сложную ткань человеческого познания вообще, как научная деятельность отдельного человека вплетена в контекст его жизни: «Везде имеет место не прояснённый до конца контекст, органичным элементом которого всегда выступает конкретный научный текст; везде – опора на принципиально неустранимое неявное коллективное и личное знание, всегда – принятие когнитивных решений в условиях неполной определённости…»[5]. Но это не значит, что мы вообще не должны отличать научное знание от знаний иного рода или не можем этого сделать. Абсолютно тонкой грани нулевой толщины нет вообще ни у одной реальной вещи, все «границы» размыты, и тем не менее мы отличаем дверь от стены или шею от головы, хотя ни один человек в мире не может точно определить, где кончается шея и начинается голова.

Наука как деятельность. Из общих соображений (из анализа самого понятия деятельности) ясно, что любая деятельность включает в себя 1) субъект этой деятельности (кто действует); 2) предмет (объект) этой деятельности (на что она направлена, к чему приложена); 3) цель этой деятельности и её результат, 4) средства, используемые в этой деятельности, 5) собственно сам процесс деятельности.
Особенность научной деятельности состоит в том, что это – познавательная (когнитивная) деятельность, т.е. такая деятельность человека непосредственной целью которой является всего познание, понимание, объяснение, то есть получение научного знания, а также его сохранение, переработка, трансляция. С целью, как кажется, дело обстоит проще всего, хотя и здесь возникают вопросы. Допустим, что учёный – человек, который хочет получить как можно более точное, достоверное, истинное знание, которое мы называем «научным». Но зачем? Является ли целью учёного просто познание истины (так что ничего более ценного для него не существует), или же он изначально стремится к такому знанию ради его практического применения? Хочет ли учёный понять вещи или он хочет их переделать и использовать? Является ли целью науки, далее, познание сущности вещей и объяснение существующего и происходящего, или же одно лишь точное и достоверное описание явлений? Стремится ли учёный просто к удовлетворению личной любознательности, своей страсти к познанию, или его цель – служение обществу, благу человечества, или даже служение Богу? Имеют ли значение для определения цели науки моральные ценности?
Кто является субъектом науки? Ответ на первый взгляд прост: человек, учёный. Однако наука по существу своему (см. характеристики рациональности и научного знания) – дело коллективное. Поэтому субъект науки – «научное сообщество». Является ли, однако, характер сообщества существенным для содержания научного знания, так что именно оно и является настоящим субъектом и носителем научного знания, а не отдельные личности, или всё же настоящий субъект, носитель и создатель научного знания – отдельный человек, личность, а коммуникация, сообщество – вещь второстепенная, дополнительная, лишь соединяющая личные усилия в одно целое? Следует ли признать субъектом научного знания просто «человека», или же этот субъект – живущая в нём душа, его разум? А может быть носителем истины лишь по видимости являются отдельные человеческие индивиды и их объединения, а на самом деле истинный субъект науки – Бог, или некий «мировой дух», «мировой разум» (мировое «информационное поле») и т.д., к которому отдельные люди лишь причастны в лучшие и редкие моменты своей жизни, когда «совершают открытие» или «видят истину»?
Что является тем предметом (объектом), к которому прилагаются все усилия учёного? Научная деятельность – это деятельность с чем? Полученное научное знание – это знание о чём? Самый простой и сразу напрашивающийся ответ – «всё». Со всем, что является каким-то «предметом». Любой предмет, любое явление природы, общества, духовной жизни человека, в том числе – сама наука (науковедение). Кажется, что предметом науки может быть не только любое реальное явление, но и нечто лишь мыслимое, придуманное (идеальные объекты), и даже нечто лишь возможное (возможные миры, «миры», созданные воображением писателя или художника). Бред сумасшедшего тоже может быть предметом научного исследования. Более того, предметом некоторых научных трудов является само ничто, как категория, например, философии буддизма.
Но всё же наука не занимается вообще «всем», любыми пустяками. Начиная с самых первых теорий науки её предметом считается не вообще всякое бытие, не любая реальность, но – истинное бытие, нечто существенное в бытии, фундаментальное, основное, не единичное, случайное и мимолётное, но – общее, необходимое, устойчивое, повторяющееся, сохраняющееся при всех изменениях и даже вечное, неизменное. Наука – мыслящее отношение к миру, а мыслится всегда нечто общее, существенное. Не может быть предметом науки нечто абсолютно уникальное, однократное, неповторимое, ни на что не похожее, ни с чем не имеющее ничего общего и т.д. Наука занимается чем-то прочным в мире, ищет порядок, опирается на воспроизводимое, открытое – то, что может быть схвачено в описанном ранее виде знания, удовлетворяющем критериям научности. Совершенство знания возможно лишь при условии совершенства предмета.
Непосредственным предметом познавательной деятельности, конечно, могут быть и отдельные ощущения, мимолётные переживания, чувственные образы, понятия, идеи, теории других учёных, предшественников и коллег, и отдельные, единичные и неповторимые материальные вещи, ставшие предметом наблюдения или экспериментирования, в которых выделяется интересующий учёного аспект, и т.д. Но важно различать непосредственный объект внимания и манипуляций и тот предмет, на который направлен познавательный интерес и который, собственно, и становится настоящим предметом научного познания. Сократ и Платон первыми обратили внимание на то, что математик, например, видит и рисует одно, а «имеет в виду» (видит «умом») нечто совершенно иное, и математическое знание – это знание о (строго говоря) невидимых, чувственно невоспринимаемых, идеальных объектах. Физик в лаборатории видит и слышит одно, а говорит и мыслит о другом. Смотрит на термометр (стекло, ртуть, краска), а видит «температуру». Галилей бросал отдельные предметы, но видел «время», «расстояние», «скорость», «ускорение», «закон» этого падения.
Какими средствами (орудиями, инструментами) пользуется учёный в своей деятельности? Среди них называются: язык вообще, специальный язык науки, математика (в качестве языка науки), разнообразнейшие средства наблюдения (часы, линейка, термометр, барометр, микроскоп, телескоп и проч. научные инструменты), экспериментальные установки (ускорители элементарных частиц) и специальные лаборатории, многочисленные методики наблюдения, измерения, статистической обработки данных наблюдения и эксперимента, их обобщения, различные методы теоретического исследования и построения теорий (идеализация, моделирование, аксиоматизация и т.д.). Интересно, что в первой теории науки (Аристотеля) её главным инструментом (органоном, орудием) были признаны именно логические формы, то есть строго определённые способы рассуждения, обоснования, логического вывода и доказательства. Лишь много позднее в качестве средств научного познания были признаны приборы, экспериментальные установки, приемы работы с материальными предметами. Сегодня средством научного познания признаются и компьютеры, и космические зонды, и глубоководные аппараты, и специальные заповедники, и т.д. и т.п. Все эти средства нуждаются в научной систематизации.
Вообще говоря, в различных областях научного исследования применяются различные средства: природа познаваемого предмета определяет и возможные пути к его познанию. Различные науки используют специфическую терминологию, различные методики, различна строгость рассуждений. Далеко не всегда, например, возможен и уместен эксперимент. Существенно различие в методологии между математикой, естественными науками, гуманитарными науками. В современной науке очень сильно развито разделение труда, так что даже в пределах одной науки применяемые средства весьма различны. Вместе с тем, наряду со специальными средствами и частными методиками существуют и общенаучные методы и универсальные средства научного познания.
Как, собственно, протекает процесс научного познания? Что именно делает учёный? Какие, собственно, действия человека включает в себя познание мира в науке? На эти вопросы даются различные ответы.
Например, эмпиризм утверждает, что наука представляет собой прежде всего систематическое чувственное восприятие внешнего мира (или внутренее восприятие своей душевной жизни), в том числе наблюдение и экспериментирование, то есть – систематическое собирание фактов опыта. Затем эти факты подвергаются обобщению в размышлении, или посредством ряда мыслительных процедур: сравнения, аналогии, абстрагирования, индукции, анализа, синтеза, догадки, выдвижения объясняющих гипотез, отбора гипотез и т.п. Эти гипотезы снова подвергаются проверке на опыте и отбирается истинная (или по крайней мере лучшая). В результате получается мысленная картина (образ) подлинной реальности, который и называется научным знанием о ней. Можно назвать такое понимание процесса научного познания и индуктивистским.
Напротив, рационализм (или теоретизм) считает подобное описание науки и подобную методологию ошибочной, ненаучной. С этой точки зрения главную роль в науке играет мышление, а не чувственное восприятие или опыт (факты). В основе науки всегда лежит некоторая исходная идея, а также общие принципы(сохранения, инвариантности, причинности, непрерывности, симметрии, порядка, красоты и т.д.), отчасти допускающие чисто логическое, чисто теоретическое развитие-развёртывание, и лишь для выяснения частностей или конкретизации общих априорных идей прибегающее к фактам опыта. Высшие принципы и наиболее ценное научное знание вообще не могут быть получены из опыта или проверены им. Они либо относятся к тому, что не может быть дано в опыте, либо же впервые делают возможным сам опыт, то есть a priori лежат в основе всякого опыта.
Проблематизм совмещает идеи эмпиризма и рационализма, желая избежать их крайностей или недостатков. Наука – это особый способ решения непрерывно возникающих познавательных проблем. Проблематизм (критический рационализм) признаёт ведущую роль мышления, идей в науке, в основе которой всегда лежит формулировка некоторой проблемы, то есть существенного вопроса, который формулируется на уже имеющемся языке науки. Далее выдвигаются гипотезы (возможные ответы). Затем отбрасываются ложные гипотезы, но оставшаяся гипотеза порождает новую проблему – и весь процесс повторяется снова и снова. В отличие от рационализма, проблематизм не признаёт ни абсолютных исходных априорных идей, ни окончательного ответа, ни абсолютно незыблемых фактов: процесс постановки и решения проблем продолжается до бесконечности. Есть совершенствование, но нет совершенства. Наука движется не от опыта к теоретической “истине” и не от априорных истин к подтверждающему их опыту, а от одной проблемы к другой. Научное любопытство неисчерпаемо и никогда не будет удовлетворено “окончательно”. Жизнь и есть непрерывное решение проблем – в этом её сущность.
Таким образом, немногие сводят научную деятельность (в её главной части) к чисто мыслительной, умственной работе с идеями. Сбор фактов включает в себя не просто работу органов чувств, но и разнообразную активную практическую, преобразовательную деятельность с материальными объектами, физическую работу. В научную деятельность следует включить и общение с коллегами, разнообразные формы коммуникативной деятельности. Кроме того, в структуре научной деятельности различают фундаментальные исследования, прикладные исследования, опытно-конструкторские разработки. В современной науке фундаментальные исследования, которые непосредственно направлены на собственно познание сути вещей, получение нового знания о мире, о сущности вещей, составляют не более одной десятой всей деятельности, называемой “наукой”. Всё остальное – деятельность учёных, направленная на создание новых воплощений этого знания в массовом производстве и потреблении. Современная наука как никогда ранее подчинена общественным потребностям, “вплетена” во все социальные структуры. Иначе говоря, она стала важнейшим социальным институтом.

Наука как социальный институт. Во всех цивилизованных обществах, начиная с Древнего Египта, мы находим «учёных». Наука создаётся лишь коллективными усилиями этих людей, образующих известное сообщество, в котором устанавливаются соответствующие целям науки способы коммуникации, в том числе и организационные.
В самом деле, мы видим в современном обществе научно-исследовательские институты, академии, университеты, научные общества, научные «школы», лаборатории, обсерватории, кафедры, научные журналы и библиотеки, научные конференции, национальные и международные научно-исследовательские программы и т.д. Эти организации располагают зданиями, мастерскими, оборудованием и инструментами, материальными и финансовыми ресурсами. Люди, работающие в этих организациях и учреждениях, образуют своеобразное сообщество, «цех» или «сословие», в котором есть свои правила общения, своя иерархия, свои нормы поведения, «уставы», распределение «ролей» или обязанностей и функций, т.е. своё «разделение труда», свои должности, степени, звания, награды, почести, свои ценности и идеалы.
Одна из главных особенностей этого социального института (в отличие от государства или церкви, например) состоит в том, что учёные всех времён и народов образуют одну, единую мировую «республику учёных», постоянно действующими членами которой становятся независимо не только от национальности или подданства, от конфессиональной религиозной принадлежности, но и от времени жизни (академия бессмертных!). Наука – универсальный, общечеловеческий социальный институт, создающий, сохраняющий, аккумулирующий общезначимую для всех людей ценность.
Особенностям и целям науки соответствуют внутренние ценности научного сообщества, получившие название “научного этоса”. Основоположник социологического исследования науки Р.Мертон считал главными ценностными императивами учёного 1) универсализм, 2) коллективизм, 3) бескорыстие, 4) скептицизм.
Универсализм обусловлен стремлением учёного к познанию объективной истины, не зависящей в своём содержании от особенностей тех или иных людей и имеющей общечеловеческую ценность.
Коллективизм означает, что научное знание при всём значении личных способностей и таланта всегда является плодом коллективных усилий, и принадлежит всему научному сообществу и человечеству в целом. В науке по самой её сущности нет и не может быть прав “частной собственности”. Если угодно, наука по природе своей – коммунистический институт. Любое закрепление прав или засекречивание исследований в науке является результатом внешних влияний, следствием проникновения в неё ценностей или интересов иного рода (экономических, политических, религиозных и т.п.).
Научное бескорыстие состоит в том, что содержание научного знания определяется исключительно одним лишь стремлением к истине, к познанию. Деятельность учёного часто связана с мотивами иного рода (материальными, престижными, религиозными и т.д.), но если эти посторонние мотивы проникают в само содержание полученного знания, оно уже не относится к науке. А.Эйнштейн писал по этому поводу следующее: “Храм науки – строение многосложное. Различны пребывающие в нём люди и приведшие их туду духовные силы. Некоторые занимаются наукой с гордым чувством своего интеллектуального превосходства; для них наука является тем подходящим спортом, который должен им дать полноту жизни и удовлетворение честолюбия. Можно найти в храме и других: плоды своих мыслей они приносят здесь в жертву только в утилитарных целях. Если бы посланный Богом ангел пришёл в храм и изгнал из него тех, кто принадлежит к этим двум категориям, то храм катастрофически опустел бы”. Эти люди, продолжает Эйнштейн, построили значительную, возможно даже наибольшую часть науки. “Но одно мне кажется несомненным: если бы существовали только люди, подобные изгнанным, храм не поднялся бы, как не мог бы вырасти лес из одних лишь вьющихся растений”[6].
Под “скептицизмом” здесь имеется в виду обязанность учёного не принимать во внимание при оценке того или иного знания ничего, кроме проверки степени его обоснованности (не обращая внимания на авторитет, личные симпатии или антипатии и т.д.), испытывать взгляды коллег на прочность, критиковать их и положительно относиться к критике в свой адрес. В науке постоянное испытание на прочность, обсуждение, критика, дискуссии – необходимое условие её существования и развития. Наука – принципиально антиавторитарное и антидогматическое занятие. “Трезвым будь, умей не верить – в этом всей науки смысл”.
Ясно, что поскольку наука “вплетена” в контекст общественной жизни, находится в постоянном взаимодействии с другими социальными иститутами и поскольку всякий учёный – не только учёный, и имеет свои личные, возрастные, национальные, религиозные и прочие особенности, постольку в реальной практике науки эти ценностные императивы науки соседствуют с другими.
Кроме того, необходимо учитывать, что наука, как общечеловеческий социальный институт, состоит в свою очередь из множества социальных институтов (научных коллективов и сообществ) самого разнообразного характера и масштаба – лабораторий, научно-исследовательских институтов, университетов, академий (отраслевых, национальных, международных) и т.д., находящихся в достаточно сложных отношениях и друг с другом и со множеством других человеческих объединений.
Вопрос о том, как эти социальные измерения бытия науки и учёных влияют на науку и даже на внутреннее содержание и характер научного знания – одна их важных и трудных проблем философии науки.

Литература:

1. Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. М., 1987.
2. Ильин В.В. Критерии научности знания. М., 1989.
3. Касавин И.Т. Сокулер З.А. Рациональность в познании и практике. М., 1996.
4. Кезин А.В. Научность: эталоны, идеалы, критерии. М., 1985.
5. Стёпин В.С. Наука // Философский словарь. М., 2001.
6. Философия и методология науки / под ред. В.И.Купцова. М., 1996. Гл.1.
7. Философия науки / под ред. С.А.Лебедева. М., 2005. Введение.


Тема 3. Возникновение науки

1. Предпосылки возникновения науки.
Можно, конечно, объяснять возникновение науки появлением пришельцев из Космоса… Попробуем исходить из того, что 1) люди сумели создать науку самостоятельно, своими собственными силами, что 2) наука…

Наука Древнего Востока.

Почему она была именно такой? Наука – часть общественного целого, в котором всё взаимосвязано и переплетено, как в живом организме. Уровень научных…

Структура научного знания на Древнем Востоке.

В одном из текстов древнейшего памятника письменности, священного писания индусов, «Вед», а именно, в «Чхандогья упанишаде» Нарада, обращаясь к… Один экзаменационный текст, относимый к старовавилонскому периоду (первая… В древнеегипетских священных книгах историки находят сведения по арифметике, геометрии, астрономии, музыке,…

Астрономия Древнего Востока.

Противоположность «земли» и «неба» - древнейшая мифологическая оппозиция, одно из первых различений, проведённых разумом. Заинтересованный взгляд на… Внимание к движению небесных светил имело и вполне практическое основание,… Можно предположить, что развитие астрономических представлений продвигалось от простого к сложному, от более заметных…

Тема 4. Наука и теория науки в античности



Общая характеристика античной науки

В это время в Древней Греции и Древнем Риме наука поднимается на качественно новый уровень в сравнении с наукой Древнего Востока: впервые в истории… Новый уровень был достигнут благодаря возникновению философии, то есть… Математика становится чистой наукой об идеальных, неизменных, бестелесных сущностях, дедуктивной системой, выводящей и…

Классификация наук в античности.

Первые систематические, теоретически обоснованные классификации видов знания были разработаны в античности, в Древней Греции, поскольку именно здесь впервые в истории появляется сама идея науки как логически упорядоченной системы знаний. То, что именно в античности возникает феномен «теории», первые дедуктивные системы знания – общепризнано в историко-научной литературе. Идея полной логической упорядоченности знания соответствовала идее полной физической (причинной) упорядоченности мира. В то время ещё не проводилось различия между понятиями «наука» и «философия». Основания всего современного научного знания и его элементы (знания, относимые сегодня к конкретным наукам) формировались «внутри» единой греческой «любви к мудрости». Поэтому классификация наук совпадает в античности с систематикой философии.
Первая особенность ранней античной культуры (менталитета), отличающая её от древневосточных цивилизаций – диалогичность, своеобразный культ беседы, непосредственного общения, диалога между равноправными собеседниками. Диалог становится и основной литературной формой античной классики. Сократ любил не читать, а беседовать, и слушать, как читают (чтение вслух превращало автора текста в собеседника, хотя и не вполне полноценного: он не мог отвечать на вопросы). Во времена платоновой Академии, однако, начинается сдвиг к другому типу учёного-книжника, на смену беседе на пиру (симпосион) приходит лекция: монологическое и систематическое развёртывание своих мыслей, в котором диалог сохраняется в редуцированной форме анализа и критики взглядов других учёных. Аристотель впервые дал приоритет этой форме. Возникает форма учёного «трактата», монографического систематического исследования. Письменная форма даёт значительно больше возможностей для развития мысли, её углубления и обоснования. Лекции «профессора» естественным образом приводят к систематизации знаний для преподавания. В Ликее Аристотеля, видимо, впервые были написаны «учебники» как систематическое изложение отдельных наук. Лекция всё более становится «чтением». На первое место выдвигается «дисциплина». Благодаря письменной форме и системе преподавания закладываются основы традиции, «школы» в философии и науке. В это время и формируется новая иерархическая модель знания: предшествующее и последующее, основание и обосновываемое.
Именно в античности впервые в истории начинается теоретическая рефлексия над возможными формами организации знания, вырабатывается логическая терминология, возникают первые концепции систематизации знания, разрабатывается и утверждается идеал аксиоматически-дедуктивного построения. Этот процесс был начат Платоном. Именно в его Академии разрабатывается программа дедуктивного метода и делаются первые попытки систематизации отдельных областей научного знания, в частности, по свидетельству Прокла, – первые варианты систематизации геометрии. «Начала» Евклида выросли из школы Платона, из платоновского понимания бытия, знания и науки. Систематизация математики вела и к систематизации других наук. Архит Тарентский, например, «первый упорядочил механику, приложив к ней математические основы»[17].
Огромное значение для упорядочивания научного знания имела логика и теория науки Аристотеля. Он чётко отделяет метафизику от частных наук, различает соответствующие «начала» или принципы, формулирует требования к исходным принципам (всеобщность для определённого рода сущего или сущего вообще, очевидность, необходимость, истинность) и т.д., проводит тщательное различие между определениями, тезисами, предположениями, постулатами, аксиомами, понятиями различной степени общности, строит теорию доказательства, показывает формы умозаключений, различает диалектическое и аподиктическое доказательство и т.д. и т.п.
В Академии Платона (с IV в. до Р.Х.) и в школе стоиков (с III в. до Р.Х.) совокупность научного знания по самому крупному счёту была разделена на три части – физику, этику, логику.
Сегодня физика – лишь одна из многочисленных естественных наук. Для греков же античной эпохи «эпистеме фюсике» или просто «фюсика» - это вся совокупность научного знания о природе, как в целом, так и в частностях, иначе говоря, как знание о материи, движении, пространстве, времени, устройстве Космоса вообще, так и конкретные знания о движении небесных светил, о земле, воздухе, воде, огне, минералах, растениях и животных. «Физикой» называлось научное знание обо всём, что не зависит от сознательной, разумной деятельности человека - обо всём том, что существует само собою, само собою происходит, само себя движет, создает и разрушает вне человека и в самом человеке. Вопрос о том, какое именно знание о природе входит в науку о ней (имеет «философский» характер), греческие мыслители решали просто – научное знание есть знание не о том, что «здесь и теперь», не о том, что нам непосредственно дано в чувственном восприятии, в опыте, но о его сущности, об истинно сущем, иначе говоря, о том, что в природе вечно и неизменно. Предмет научного знания – существенное, сохраняющееся при всех изменениях, устойчивое, регулярное, повторяющееся.
Словом «этос», напротив, обозначалось поведение человека, сфера его сознательных и свободных поступков, т.е. его деятельности, обусловленной его умом, волей, характером, обычаем, законами. Иначе говоря, этос – это всё, что связано с образом жизни людей, с их нравами. Но главный предмет этики благо и добродетель. Этика учит искусству жизни, т.е. говорит о том, как человек должен жить, к какой цели следует стремиться и чего нужно избегать. Задача этики - определить, в чем состоит высшее возможное для человека, истинное благо. Если «физика» – познание природы, то «этика» – познание свободы, её предмет – не «сущее», а «должное» – то, чего в природе нет, то, что должно быть, даже если его ещё никогда не было.
«Легейн», по-гречески, - «говорить». Речь, дар слова, способность говорить - это высший дар богов. Именно в этой способности греки усматривали проявление разумности человека. Поэтому «логос» - и «слово», и «разум». Разум первоначально воплощает себя именно в слове. Без этой способности невозможны ни ремёсла, ни познание природы (физика), ни законы и добродетель (этика). И физика, и этика как науки – это разумная речь, «логос». Поскольку без умения правильно мыслить и говорить невозможно ни познать природу, ни достичь истинного блага, постольку необходимо изучение самого «логоса». Разум в человеке обращается к самому себе и исследует самого себя. Мышление и речь сами становятся предметом особой науки - логики. Логика – это самопознание разума, наука о разуме, поскольку он выражает себя в слове, в суждениях, в рассуждениях. Последнее необходимо особо подчеркнуть, поскольку разум (мышление), вообще говоря, выражает себя не только в слове (устной и письменной речи), но и во многих других формах деятельности человека, от простейших трудовых операций с материалом природы до высших форм культуры. Однако логика, наука о мышлении, не случайно опирается на изучение определённых форм речи – язык занимает особое, «привилегированное» положение среди других форм культуры.
Таким образом возникли три науки, три «эпистеме», соответствующие трём сферам реальности - природе, обществу, мышлению, или, иначе, реальности материальной, социальной и духовной.
В первом веке до Р.Х. к этим трём наукам присоединилась еще одна, четвёртая. Собиратели и систематизаторы рукописей Аристотеля, разделив их на указанные выше три группы, обнаружили, что часть их, причём теоретически наиболее важная и глубокая, не может быть отнесена ни к одной из этих дисциплин. В этих рукописях рассматривались предельно общие вопросы о первых началах вообще всего существующего, о сущем как таковом, в общем и целом, а также о божественном. Сам Аристотель относит эти вопросы к ведению первой философии (протофилософия) или «познанию божественного» - теологии. Эти рукописи были расположены в ряду дисциплин «логика - этика - физика» вслед за рукописями по «фюсика» и потому получили обозначение «та мета та фюсика» – «вслед за физикой» или «то, что после физики». Позднее, в эпоху средневековья, четыре греческих слова слились в одно латинское – metaphysica. Так появилась метафизика, которая с тех пор стала первой по степени общности, глубины и важности областью научного знания – по меньшей мере, до начала XIX в.
Однако сам Аристотель наметил несколько иную классификацию. Прежде всего он отделяет философию от всего остального знания, в том числе наиболее близкого к науке знания-искусства, которое возникает на основе жизненного практического опыта, как его обобщение. Знание, связанное с искусством творения в самом широком смысле этого слова, т.е. с умением, искусностью человека, его способностью к творческой деятельности – это знание о том, как можно что-то сделать: сшить одежду, приготовить пищу, построить дом, вылечить болезнь, составить обвинительную речь в суде и т.п. Это – обширнейшая сфера технического, практически-полезного знания. Согласно Аристотелю, это - низший вид знания, несмотря на его жизненно-необходимое значение. Всякое искусство, всякое «техническое» знание – не наука. Аристотель оценивает знание не по степени его полезности, а по его собственному совершенству – в зависимости от того, в какой степени оно является знанием. Искусство - низший вид знания потому, что оно знает лишь частное и особенное (случайное), и не достигает знания об общей сущности вещей, знания причин, - это лишь знание о средствах, при помощи которых была достигнута та или иная частная цель. Однако самый опытный и искусный врач не знает, как и почему данное средство действует: подействует ли, например это лекарство в аналогичном случае на другого человека и т.д. Это знание – чисто эмпирическое, поверхностное, случайное (знание отдельных случаев), а потому не вполне достоверное, не достигающее уровня «аподиктического», логически необходимого, доказательного знания.
Философию Аристотель разделяет на две части: теоретическую философию и практическую философию. Это различение стало фундаментальным для всей последующей истории науки и философии.
Практическая философия, согласно разъяснениям Аристотеля, как и техническое знание, ещё не есть наука. Она занимает промежуточное положение между умением-искусством и собственно наукой. Её нельзя назвать наукой потому, что её целью не является познание истины, познание бытия – того, что истинно существует. Её предмет - поведение, свободные и сознательные поступки людей, её цель – достижение блага, а не истины. В этом отношении практическая философия близка «искусству»: она направлена на достижение некоторой практической цели, некоторого результата. Но Аристотель тщательно отличает практическое от технического (Кант, вслед за ним, также различает технически-практическое и абсолютно-практическое). В отличие от технического, где цель действия – вне самого этого действия, в практическом цель поступка – сам поступок, именно само действие, а не его «продукт». Ещё более важно, что в отличие от множества искусств, имеющих самые разнообразные цели (конкретные жизненные «блага»), практическая философия говорит лишь об общей для всех людей цели – о том, что такое благо вообще (общее во всех частных благах) и о высшем благе. Практическая философия - это знание не о специальных (частных и случайных) средствах, которыми достигаются те или иные частные, случайные, временные и переменчивые цели (которые одним важны, другим нет, в одно время важны, в другое – не имеют никакого значения), но о том, что ценно само по себе. Иначе говоря, это не знание о средствах (как достичь той или иной цели), но знание о целях: к каким целям следует стремиться, какие цели достойны и какие недостойны. Знание о том, что есть благо вообще, важнее знания о тех или иных частных благах, знание целей важнее знания о средствах (поскольку средства подчинены целям и придумываются, собственно, лишь ради их достижения). Наконец, знание техническое – это знание об отношении человека и вещи (как объекта деятельности, манипулирования, преобразования), а знание практическое – это знание об отношении человека к человеку, субъекта к субъекту, знание об отношениях между людьми. В техническом знании мы имеем дело с отношением свободного субъекта к вещам (тому, что используется только как средство), в практической деятельности – с отношениями между свободными субъектами, личностями. Знание людей и того, как вести себя с ними, важнее знания вещей – того, как их использовать. Поэтому практическое знание выше и важнее технического. Техническое должно быть подчинено практическому. Практическое не может и не должно сводиться к техническому. Для Аристотеля это было совершенно очевидно, в наше время власти техники эти совершенно различные вещи как правило смешиваются, и люди становятся предметом технического отношения, т.е. попросту говоря, используются просто как средство достижения частных целей, используются просто как вещи. Техническое стремится подчинить себе собственно практическое, подменить и вытеснить его. В наше время собственно практическое – это преимущественно юридическая сфера, в которой каждый человек признаётся суверенной и самоопределяющейся личностью, обладающей неотъемлемыми правами человека, согласно которым никто не имеет права распоряжаться человеком как простым средством для чужих целей (как вещью). Именно право в современном «цивилизованном» (буржуазном) обществе прежде всего ограничивает техническое, прагматическое отношение к человеку.
Аристотель впервые совершенно чётко отличает практическое от технического (умения-искусства) и разделяет далее практическую философию на этику, экономику и политику соответственно трём основным видам блага – блага личности (единичное), семьи (частное) и государства (общее).
Лишь «теоретическая» философия есть наука в собственном смысле слова, которую Аристотель определяет как познание «сущего», или истинного бытия. Наука - высшее и самое совершенное знание, потому что она даёт нам понимание причин и начал всего существующего и происходящего, знание совершенно достоверное и доказанное, знание о вечном и неизменном. Обратим внимание, что теоретическое у Аристотеля противопоставляется не эмпирическому (как в современной теории науки), а практическому. Цель практического – благо, а цель теоретического – знание, истина. Суть «теоретического» - познание ради самого знания, ради достижения истины, ради знания о том, что есть истинно сущее. Теоретическое знание опирается не только на логику или умозрение, но и на опыт (эмпирическое знание) и включает его в себя. В понятии «теоретического» мыслится прежде всего созерцание: «теория» - это то, благодаря чему мы видим то, что на самом деле, поистине существует в действительности.
Теоретическая философия разделяется далее у Аристотеля на математику, физику и теологию (метафизику).
Особое, можно сказать «сингулярное» место в системе наук занимает логика: она представляет собой не часть науки, не теорию, а универсальное «орудие», общий инструмент («органон») всех других наук, т.е. их общую методологию. Логика – это общая «техника мышления», или «техника учёности», как позднее скажет Кант. Именно логика говорит о том, как нужно мыслить и рассуждать, чтобы достичь истиннного знания о любом предмете и построить науку как доказанную систему знаний. Аристотель первым создал теорию науки, в том числе учение о критериях и признаках научности знания и о надлежащих методах научного познания. Логика Аристотеля – это прежде всего теория научного познания, в особенности - теория доказательства. Можно сказать, далее, что уже у Аристотеля намечена идея логики как формальной науки, так как логика не даёт сама по себе никакого знания ни о каких реальных предметах в мире, поскольку она отвлекается от содержания рассуждений и разрабатывает лишь общие формы, приёмы, способы, правила любого рассуждения, обоснования, аргументации, доказательства, упорядочивания знания. Для того, чтобы стать собственно знанием и познанием, эти логические формы или приёмы, способы, методы должны быть применены к опыту, к каким-нибудь объектам, должны быть реализованы в других науках, и как бы «наполнены» содержанием. Логика после Аристотеля в разные века многократно трактовалась как формальная пропедевтика – предварительная подготовка к научному исследованию.
Физика, математика и теология – три составные части теоретического знания, три науки о бытии, т.е. о том, что действительно, поистине существует, т.е. существует не «здесь и теперь», или когда-то и где-то, временно и случайно, но лишь о том, что существует с необходимостью, о вечном и неизменном. Основание для разделения наук о сущем на три науки соответствует собственной общей структуре мира, в котором мы находим реальности трёх главных видов: телесную, идеально-мыслимую (абстрактную), бестелесную. Физика – это наука о телесном и подвижномбытии (о природе, материи, элементах, телах и их движениях); математика – это наука о неподвижном, но абстрагированном от телесного, мыслимом бытии (о пространстве и о числах – геометрия и арифметика); теология – наука о бестелесном и неподвижном бытии (о Боге или о «божественном»). Последняя наука, «познание божественного», и есть «первая философия» или метафизика. Это – первая по порядку и значению, высшая наука о первых началах и причинах, о сущем как таковом, в общем и целом, наука о высшем сущем – «божественном».
Идея «системы», системной упорядоченности знания стала основополагающей в эпоху эллинизма, она была идеалом науки и в Древнем Риме. Причём здесь речь идёт не о творческом создании новых систем, а о собирании всевозможных мнений и полезных сведений и их упорядочивании, удобном для практического использования (компендиумы, компиляции, энциклопедии). «Энциклопедия» в греческой и римской культуре – не справочник, а целостный «круг знаний», их свод, сумма, дающая общее образование. Все отдельные знания и отдельные науки связаны друг с другом в одно целое как органы живого организма: каждая часть ради целого, целое – ради каждой части. Все знания находятся в соответствии, согласии, гармонии. Наиболее известная энциклопедия Древнего Рима – «Естественная история» Плиния Старшего (погибшего в 79 г. при извержении Везувия), собравшего в 37 книгах сведения по астрономии, физике, географии, ботанике, зоологии и т.д., заимствованные у более чем двух тысяч античных писателей.
Подчинение всего научно-философского знания практически-этическим целям наиболее полно и ярко осуществляется в Древнем Риме. Практическая направленность знания приводит к тому, что уже не проводится строгого различия между ars (искусство, умение), disciplina (повиновение и подчинение определённым правилам или порядку), doctrina (учение), scientia (наука). Центральное место в образовании занимают риторские школы, в которых меньше всего внимания уделяется математике и астрономии: здесь готовили оратора, чиновника, адвоката. Цицерон упрекает греков за увлечение «феорией», умозрением и хвалится: у нас занятия математикой «ограничены надобностями денежных расчётов и земельных межеваний»[18]. Сенека ставит этику (практическую философию) выше любого научного (теоретического) знания. Арифметика учит считать деньги, а как можно «посчитать», сколько денег нужно человеку? Что толку в знании прямой линии, если мы не знаем прямого пути? Благодаря изучению наук люди, конечно, становятся учёнее, но не становятся лучше.
Тем не менее именно в Риме создаётся государственно-регламентированная система школьного образования. Ориентация на практику превращает греческую «теорию» или науку (эпистеме) в латинскую школьную «дисциплину». Именно в древнеримской культуре формируется «дисциплинарный образ науки»[19]. Для учителя наука – «доктрина», для ученика – «дисциплина». Сама чёткая, жёсткая дисциплинарная структура знания формируется из потребности трансляции, передачи, обучения, изучения. Вообще дисциплина в широком смысле – общая парадигма, общая ценность римской культуры. Римляне превосходили других (в том числе в военном деле) прежде всего дисциплиной, организацией. Цицерон одним из первых называет науку «дисциплиной».
Понимание знания как «дисциплины» делает его внешним по отношению к человеку, чем-то обязательным, принудительным, самостоятельно существующим, чисто «объективным». Приобретение знанием жёсткой дисциплинарной структуры связано, очевидно, и с ведущей ценностью римской культуры – правом. Право формализует, схематизирует человеческие отношения, делает их безличными, вычислимыми, «алгебраическими». Входя в такую социальную систему, и научное знание становится таким же, подчиняется дисциплинирующим нормам. Именно в римской культуре, например, аристотелевский «род» (онтологическая реальность, живая общность) становится «классом» (юридическим, формальным, условным, внешним единством).
Марциан Капелла в поэме «О браке Филологии и Меркурии» вводит представление о семи свободных искусствах (artes liberales, «свободные» потому, что предназначены для свободных людей, по словам Сенеки) в качестве спутниц высшей мудрости – Филологии (ок. 460 г.). «Последний римлянин» Боэций (конец V – начало VI вв.) заменил Филологию – философией, написал учебники (Instituciones) по отдельным искусствам. Его младший современник Кассиодор называет тривиум (трипутье: грамматика, риторика, диалектика) – искусствами, квадривиум (четырёхпутье: арифметика, геометрия, астрономия, теория музыки) – реальными науками (дисциплинами)[20]. Знаменитый римский учёный Марк Теренций Варрон (I в. до Р.Х.) насчитывал девять искусств, прибавив к будущим «семи свободным искусствам» медицину и архитектуру. Витрувий на исходе того же века добавил к девяти искусствам Варрона ещё четыре: оптику, историю, физику и право.

Социальные предпосылки античной науки

В Древней Греции научное знание не было монополизировано жрецами или чиновниками, не было привилегией закрытых сословий, не было государственной… Институты рабовладельческой политической демократии вызвали к жизни ораторское… Лишь в такой общей духовной атмосфере восточное предписание и указание может превратиться в доказательство,…

Классификация наук в античности.

Первые систематические, теоретически обоснованные классификации видов знания были разработаны в античности, в Древней Греции, поскольку именно здесь впервые в истории появляется сама идея науки как логически упорядоченной системы знаний. То, что именно в античности возникает феномен «теории», первые дедуктивные системы знания – общепризнано в историко-научной литературе. Идея полной логической упорядоченности знания соответствовала идее полной физической (причинной) упорядоченности мира. В то время ещё не проводилось различия между понятиями «наука» и «философия». Основания всего современного научного знания и его элементы (знания, относимые сегодня к конкретным наукам) формировались «внутри» единой греческой «любви к мудрости». Поэтому классификация наук совпадает в античности с систематикой философии.
Первая особенность ранней античной культуры (менталитета), отличающая её от древневосточных цивилизаций – диалогичность, своеобразный культ беседы, непосредственного общения, диалога между равноправными собеседниками. Диалог становится и основной литературной формой античной классики. Сократ любил не читать, а беседовать, и слушать, как читают (чтение вслух превращало автора текста в собеседника, хотя и не вполне полноценного: он не мог отвечать на вопросы). Во времена платоновой Академии, однако, начинается сдвиг к другому типу учёного-книжника, на смену беседе на пиру (симпосион) приходит лекция: монологическое и систематическое развёртывание своих мыслей, в котором диалог сохраняется в редуцированной форме анализа и критики взглядов других учёных. Аристотель впервые дал приоритет этой форме. Возникает форма учёного «трактата», монографического систематического исследования. Письменная форма даёт значительно больше возможностей для развития мысли, её углубления и обоснования. Лекции «профессора» естественным образом приводят к систематизации знаний для преподавания. В Ликее Аристотеля, видимо, впервые были написаны «учебники» как систематическое изложение отдельных наук. Лекция всё более становится «чтением». На первое место выдвигается «дисциплина». Благодаря письменной форме и системе преподавания закладываются основы традиции, «школы» в философии и науке. В это время и формируется новая иерархическая модель знания: предшествующее и последующее, основание и обосновываемое.
Именно в античности впервые в истории начинается теоретическая рефлексия над возможными формами организации знания, вырабатывается логическая терминология, возникают первые концепции систематизации знания, разрабатывается и утверждается идеал аксиоматически-дедуктивного построения. Этот процесс был начат Платоном. Именно в его Академии разрабатывается программа дедуктивного метода и делаются первые попытки систематизации отдельных областей научного знания, в частности, по свидетельству Прокла, – первые варианты систематизации геометрии. «Начала» Евклида выросли из школы Платона, из платоновского понимания бытия, знания и науки. Систематизация математики вела и к систематизации других наук. Архит Тарентский, например, «первый упорядочил механику, приложив к ней математические основы»[21].
Огромное значение для упорядочивания научного знания имела логика и теория науки Аристотеля. Он чётко отделяет метафизику от частных наук, различает соответствующие «начала» или принципы, формулирует требования к исходным принципам (всеобщность для определённого рода сущего или сущего вообще, очевидность, необходимость, истинность) и т.д., проводит тщательное различие между определениями, тезисами, предположениями, постулатами, аксиомами, понятиями различной степени общности, строит теорию доказательства, показывает формы умозаключений, различает диалектическое и аподиктическое доказательство и т.д. и т.п.
В Академии Платона (с IV в. до Р.Х.) и в школе стоиков (с III в. до Р.Х.) совокупность научного знания по самому крупному счёту была разделена на три части – физику, этику, логику.
Сегодня физика – лишь одна из многочисленных естественных наук. Для греков же античной эпохи «эпистеме фюсике» или просто «фюсика» - это вся совокупность научного знания о природе, как в целом, так и в частностях, иначе говоря, как знание о материи, движении, пространстве, времени, устройстве Космоса вообще, так и конкретные знания о движении небесных светил, о земле, воздухе, воде, огне, минералах, растениях и животных. «Физикой» называлось научное знание обо всём, что не зависит от сознательной, разумной деятельности человека - обо всём том, что существует само собою, само собою происходит, само себя движет, создает и разрушает вне человека и в самом человеке. Вопрос о том, какое именно знание о природе входит в науку о ней (имеет «философский» характер), греческие мыслители решали просто – научное знание есть знание не о том, что «здесь и теперь», не о том, что нам непосредственно дано в чувственном восприятии, в опыте, но о его сущности, об истинно сущем, иначе говоря, о том, что в природе вечно и неизменно. Предмет научного знания – существенное, сохраняющееся при всех изменениях, устойчивое, регулярное, повторяющееся.
Словом «этос», напротив, обозначалось поведение человека, сфера его сознательных и свободных поступков, т.е. его деятельности, обусловленной его умом, волей, характером, обычаем, законами. Иначе говоря, этос – это всё, что связано с образом жизни людей, с их нравами. Но главный предмет этики благо и добродетель. Этика учит искусству жизни, т.е. говорит о том, как человек должен жить, к какой цели следует стремиться и чего нужно избегать. Задача этики - определить, в чем состоит высшее возможное для человека, истинное благо. Если «физика» – познание природы, то «этика» – познание свободы, её предмет – не «сущее», а «должное» – то, чего в природе нет, то, что должно быть, даже если его ещё никогда не было.
«Легейн», по-гречески, - «говорить». Речь, дар слова, способность говорить - это высший дар богов. Именно в этой способности греки усматривали проявление разумности человека. Поэтому «логос» - и «слово», и «разум». Разум первоначально воплощает себя именно в слове. Без этой способности невозможны ни ремёсла, ни познание природы (физика), ни законы и добродетель (этика). И физика, и этика как науки – это разумная речь, «логос». Поскольку без умения правильно мыслить и говорить невозможно ни познать природу, ни достичь истинного блага, постольку необходимо изучение самого «логоса». Разум в человеке обращается к самому себе и исследует самого себя. Мышление и речь сами становятся предметом особой науки - логики. Логика – это самопознание разума, наука о разуме, поскольку он выражает себя в слове, в суждениях, в рассуждениях. Последнее необходимо особо подчеркнуть, поскольку разум (мышление), вообще говоря, выражает себя не только в слове (устной и письменной речи), но и во многих других формах деятельности человека, от простейших трудовых операций с материалом природы до высших форм культуры. Однако логика, наука о мышлении, не случайно опирается на изучение определённых форм речи – язык занимает особое, «привилегированное» положение среди других форм культуры.
Таким образом возникли три науки, три «эпистеме», соответствующие трём сферам реальности - природе, обществу, мышлению, или, иначе, реальности материальной, социальной и духовной.
В первом веке до Р.Х. к этим трём наукам присоединилась еще одна, четвёртая. Собиратели и систематизаторы рукописей Аристотеля, разделив их на указанные выше три группы, обнаружили, что часть их, причём теоретически наиболее важная и глубокая, не может быть отнесена ни к одной из этих дисциплин. В этих рукописях рассматривались предельно общие вопросы о первых началах вообще всего существующего, о сущем как таковом, в общем и целом, а также о божественном. Сам Аристотель относит эти вопросы к ведению первой философии (протофилософия) или «познанию божественного» - теологии. Эти рукописи были расположены в ряду дисциплин «логика - этика - физика» вслед за рукописями по «фюсика» и потому получили обозначение «та мета та фюсика» – «вслед за физикой» или «то, что после физики». Позднее, в эпоху средневековья, четыре греческих слова слились в одно латинское – metaphysica. Так появилась метафизика, которая с тех пор стала первой по степени общности, глубины и важности областью научного знания – по меньшей мере, до начала XIX в.
Однако сам Аристотель наметил несколько иную классификацию. Прежде всего он отделяет философию от всего остального знания, в том числе наиболее близкого к науке знания-искусства, которое возникает на основе жизненного практического опыта, как его обобщение. Знание, связанное с искусством творения в самом широком смысле этого слова, т.е. с умением, искусностью человека, его способностью к творческой деятельности – это знание о том, как можно что-то сделать: сшить одежду, приготовить пищу, построить дом, вылечить болезнь, составить обвинительную речь в суде и т.п. Это – обширнейшая сфера технического, практически-полезного знания. Согласно Аристотелю, это - низший вид знания, несмотря на его жизненно-необходимое значение. Всякое искусство, всякое «техническое» знание – не наука. Аристотель оценивает знание не по степени его полезности, а по его собственному совершенству – в зависимости от того, в какой степени оно является знанием. Искусство - низший вид знания потому, что оно знает лишь частное и особенное (случайное), и не достигает знания об общей сущности вещей, знания причин, - это лишь знание о средствах, при помощи которых была достигнута та или иная частная цель. Однако самый опытный и искусный врач не знает, как и почему данное средство действует: подействует ли, например это лекарство в аналогичном случае на другого человека и т.д. Это знание – чисто эмпирическое, поверхностное, случайное (знание отдельных случаев), а потому не вполне достоверное, не достигающее уровня «аподиктического», логически необходимого, доказательного знания.
Философию Аристотель разделяет на две части: теоретическую философию и практическую философию. Это различение стало фундаментальным для всей последующей истории науки и философии.
Практическая философия, согласно разъяснениям Аристотеля, как и техническое знание, ещё не есть наука. Она занимает промежуточное положение между умением-искусством и собственно наукой. Её нельзя назвать наукой потому, что её целью не является познание истины, познание бытия – того, что истинно существует. Её предмет - поведение, свободные и сознательные поступки людей, её цель – достижение блага, а не истины. В этом отношении практическая философия близка «искусству»: она направлена на достижение некоторой практической цели, некоторого результата. Но Аристотель тщательно отличает практическое от технического (Кант, вслед за ним, также различает технически-практическое и абсолютно-практическое). В отличие от технического, где цель действия – вне самого этого действия, в практическом цель поступка – сам поступок, именно само действие, а не его «продукт». Ещё более важно, что в отличие от множества искусств, имеющих самые разнообразные цели (конкретные жизненные «блага»), практическая философия говорит лишь об общей для всех людей цели – о том, что такое благо вообще (общее во всех частных благах) и о высшем благе. Практическая философия - это знание не о специальных (частных и случайных) средствах, которыми достигаются те или иные частные, случайные, временные и переменчивые цели (которые одним важны, другим нет, в одно время важны, в другое – не имеют никакого значения), но о том, что ценно само по себе. Иначе говоря, это не знание о средствах (как достичь той или иной цели), но знание о целях: к каким целям следует стремиться, какие цели достойны и какие недостойны. Знание о том, что есть благо вообще, важнее знания о тех или иных частных благах, знание целей важнее знания о средствах (поскольку средства подчинены целям и придумываются, собственно, лишь ради их достижения). Наконец, знание техническое – это знание об отношении человека и вещи (как объекта деятельности, манипулирования, преобразования), а знание практическое – это знание об отношении человека к человеку, субъекта к субъекту, знание об отношениях между людьми. В техническом знании мы имеем дело с отношением свободного субъекта к вещам (тому, что используется только как средство), в практической деятельности – с отношениями между свободными субъектами, личностями. Знание людей и того, как вести себя с ними, важнее знания вещей – того, как их использовать. Поэтому практическое знание выше и важнее технического. Техническое должно быть подчинено практическому. Практическое не может и не должно сводиться к техническому. Для Аристотеля это было совершенно очевидно, в наше время власти техники эти совершенно различные вещи как правило смешиваются, и люди становятся предметом технического отношения, т.е. попросту говоря, используются просто как средство достижения частных целей, используются просто как вещи. Техническое стремится подчинить себе собственно практическое, подменить и вытеснить его. В наше время собственно практическое – это преимущественно юридическая сфера, в которой каждый человек признаётся суверенной и самоопределяющейся личностью, обладающей неотъемлемыми правами человека, согласно которым никто не имеет права распоряжаться человеком как простым средством для чужих целей (как вещью). Именно право в современном «цивилизованном» (буржуазном) обществе прежде всего ограничивает техническое, прагматическое отношение к человеку.
Аристотель впервые совершенно чётко отличает практическое от технического (умения-искусства) и разделяет далее практическую философию на этику, экономику и политику соответственно трём основным видам блага – блага личности (единичное), семьи (частное) и государства (общее).
Лишь «теоретическая» философия есть наука в собственном смысле слова, которую Аристотель определяет как познание «сущего», или истинного бытия. Наука - высшее и самое совершенное знание, потому что она даёт нам понимание причин и начал всего существующего и происходящего, знание совершенно достоверное и доказанное, знание о вечном и неизменном. Обратим внимание, что теоретическое у Аристотеля противопоставляется не эмпирическому (как в современной теории науки), а практическому. Цель практического – благо, а цель теоретического – знание, истина. Суть «теоретического» - познание ради самого знания, ради достижения истины, ради знания о том, что есть истинно сущее. Теоретическое знание опирается не только на логику или умозрение, но и на опыт (эмпирическое знание) и включает его в себя. В понятии «теоретического» мыслится прежде всего созерцание: «теория» - это то, благодаря чему мы видим то, что на самом деле, поистине существует в действительности.
Теоретическая философия разделяется далее у Аристотеля на математику, физику и теологию (метафизику).
Особое, можно сказать «сингулярное» место в системе наук занимает логика: она представляет собой не часть науки, не теорию, а универсальное «орудие», общий инструмент («органон») всех других наук, т.е. их общую методологию. Логика – это общая «техника мышления», или «техника учёности», как позднее скажет Кант. Именно логика говорит о том, как нужно мыслить и рассуждать, чтобы достичь истиннного знания о любом предмете и построить науку как доказанную систему знаний. Аристотель первым создал теорию науки, в том числе учение о критериях и признаках научности знания и о надлежащих методах научного познания. Логика Аристотеля – это прежде всего теория научного познания, в особенности - теория доказательства. Можно сказать, далее, что уже у Аристотеля намечена идея логики как формальной науки, так как логика не даёт сама по себе никакого знания ни о каких реальных предметах в мире, поскольку она отвлекается от содержания рассуждений и разрабатывает лишь общие формы, приёмы, способы, правила любого рассуждения, обоснования, аргументации, доказательства, упорядочивания знания. Для того, чтобы стать собственно знанием и познанием, эти логические формы или приёмы, способы, методы должны быть применены к опыту, к каким-нибудь объектам, должны быть реализованы в других науках, и как бы «наполнены» содержанием. Логика после Аристотеля в разные века многократно трактовалась как формальная пропедевтика – предварительная подготовка к научному исследованию.
Физика, математика и теология – три составные части теоретического знания, три науки о бытии, т.е. о том, что действительно, поистине существует, т.е. существует не «здесь и теперь», или когда-то и где-то, временно и случайно, но лишь о том, что существует с необходимостью, о вечном и неизменном. Основание для разделения наук о сущем на три науки соответствует собственной общей структуре мира, в котором мы находим реальности трёх главных видов: телесную, идеально-мыслимую (абстрактную), бестелесную. Физика – это наука о телесном и подвижномбытии (о природе, материи, элементах, телах и их движениях); математика – это наука о неподвижном, но абстрагированном от телесного, мыслимом бытии (о пространстве и о числах – геометрия и арифметика); теология – наука о бестелесном и неподвижном бытии (о Боге или о «божественном»). Последняя наука, «познание божественного», и есть «первая философия» или метафизика. Это – первая по порядку и значению, высшая наука о первых началах и причинах, о сущем как таковом, в общем и целом, наука о высшем сущем – «божественном».
Идея «системы», системной упорядоченности знания стала основополагающей в эпоху эллинизма, она была идеалом науки и в Древнем Риме. Причём здесь речь идёт не о творческом создании новых систем, а о собирании всевозможных мнений и полезных сведений и их упорядочивании, удобном для практического использования (компендиумы, компиляции, энциклопедии). «Энциклопедия» в греческой и римской культуре – не справочник, а целостный «круг знаний», их свод, сумма, дающая общее образование. Все отдельные знания и отдельные науки связаны друг с другом в одно целое как органы живого организма: каждая часть ради целого, целое – ради каждой части. Все знания находятся в соответствии, согласии, гармонии. Наиболее известная энциклопедия Древнего Рима – «Естественная история» Плиния Старшего (погибшего в 79 г. при извержении Везувия), собравшего в 37 книгах сведения по астрономии, физике, географии, ботанике, зоологии и т.д., заимствованные у более чем двух тысяч античных писателей.
Подчинение всего научно-философского знания практически-этическим целям наиболее полно и ярко осуществляется в Древнем Риме. Практическая направленность знания приводит к тому, что уже не проводится строгого различия между ars (искусство, умение), disciplina (повиновение и подчинение определённым правилам или порядку), doctrina (учение), scientia (наука). Центральное место в образовании занимают риторские школы, в которых меньше всего внимания уделяется математике и астрономии: здесь готовили оратора, чиновника, адвоката. Цицерон упрекает греков за увлечение «феорией», умозрением и хвалится: у нас занятия математикой «ограничены надобностями денежных расчётов и земельных межеваний»[22]. Сенека ставит этику (практическую философию) выше любого научного (теоретического) знания. Арифметика учит считать деньги, а как можно «посчитать», сколько денег нужно человеку? Что толку в знании прямой линии, если мы не знаем прямого пути? Благодаря изучению наук люди, конечно, становятся учёнее, но не становятся лучше.
Тем не менее именно в Риме создаётся государственно-регламентированная система школьного образования. Ориентация на практику превращает греческую «теорию» или науку (эпистеме) в латинскую школьную «дисциплину». Именно в древнеримской культуре формируется «дисциплинарный образ науки»[23]. Для учителя наука – «доктрина», для ученика – «дисциплина». Сама чёткая, жёсткая дисциплинарная структура знания формируется из потребности трансляции, передачи, обучения, изучения. Вообще дисциплина в широком смысле – общая парадигма, общая ценность римской культуры. Римляне превосходили других (в том числе в военном деле) прежде всего дисциплиной, организацией. Цицерон одним из первых называет науку «дисциплиной».
Понимание знания как «дисциплины» делает его внешним по отношению к человеку, чем-то обязательным, принудительным, самостоятельно существующим, чисто «объективным». Приобретение знанием жёсткой дисциплинарной структуры связано, очевидно, и с ведущей ценностью римской культуры – правом. Право формализует, схематизирует человеческие отношения, делает их безличными, вычислимыми, «алгебраическими». Входя в такую социальную систему, и научное знание становится таким же, подчиняется дисциплинирующим нормам. Именно в римской культуре, например, аристотелевский «род» (онтологическая реальность, живая общность) становится «классом» (юридическим, формальным, условным, внешним единством).
Марциан Капелла в поэме «О браке Филологии и Меркурии» вводит представление о семи свободных искусствах (artes liberales, «свободные» потому, что предназначены для свободных людей, по словам Сенеки) в качестве спутниц высшей мудрости – Филологии (ок. 460 г.). «Последний римлянин» Боэций (конец V – начало VI вв.) заменил Филологию – философией, написал учебники (Instituciones) по отдельным искусствам. Его младший современник Кассиодор называет тривиум (трипутье: грамматика, риторика, диалектика) – искусствами, квадривиум (четырёхпутье: арифметика, геометрия, астрономия, теория музыки) – реальными науками (дисциплинами)[24]. Знаменитый римский учёный Марк Теренций Варрон (I в. до Р.Х.) насчитывал девять искусств, прибавив к будущим «семи свободным искусствам» медицину и архитектуру. Витрувий на исходе того же века добавил к девяти искусствам Варрона ещё четыре: оптику, историю, физику и право.


Научное значение ранней греческой натурфилософии. Становление теоретического мышления

В учениях первых греческих «любителей мудрости» и были открыты, впервые сформулированы и заложены самые общие основания научного мышления о природе,… Самое важное (с научной точки зрения) в учениях «досократиков» - возникновение… В религиозно-мифологическом мировоззрениимир«рассыпается» на бесчисленное и довольно бессвязное (особенно в индийской…

Атомистическая парадигма

Атомистика – первая в истории науки детально проработанная уже в античности глобальная научная программа, генеральная стратегия научного иследования… В основе атомистики лежат два уже известных нам наиболее общих и важных… То, что сохраняется неизменным во всех изменениях – это атомы, то есть «не-делимые», абсолютно твёрдые, несокрушимые,…

Пифагорейско-платоновская парадигма: математическое конструирование Космоса

Идея Ксенофана об истинном бытии как едином и вездесущем боге нашла абстрактно-логическое развитие в учении Парменида о Едином, которое познаётся… Важную роль в истории науки имели рассуждения Зенона об «апориях», т.е.… Апории Зенона представляют собой теоретическую рефлексию над важнейшими для науки понятиями «места», «времени»,…

Теория познания Платона

Его предшественниками в этом отношении были натурфилософы, которые впервые пытались теоретически объяснить, что такое знание вообще и как человек… Уже у Фалеса можно найти намёк на то, что знание возможно потому, что душа и… Платон учитывал также достижения софистов, которые впервые обратились к изучению «этоса» и «логоса», начали изучать…

Теория науки Аристотеля

Теория науки Аристотеля по преимуществу – часть его логики, имеющей точки соприкосновения с психологией и метафизикой.
Его «Органон» рассматривает три главные проблемы: 1) вопрос о вероятном… Диалектика (топика) Аристотеля – это общая методология платоновских диалогов. Здесь речь идёт не о научной истине, но…

Тема 5. Средневековая наука



Общая характеристика.

Наиболее общие, фундаментальные основания средневековой науки были заложены в античности, во времена становления христианства и христианского… Христианская церковь была в Средние века могущественной централизованной… Средневековье – время книжной, преимущественно церковно-монастырской учёности. Книги были редкостью, величайшей…

Раннее христианство и наука. Вера и знание. Становление христианской теологии

Христианская наука о Боге складывалась постепенно, долго, трудно, мучительно, в ожесточённых спорах, в непримиримой борьбе с ересями и еретиками.… Первоначальное отношение христиан к науке (языческой, эллинской мудрости) было… Непримиримый Тертуллиан считал недопустимым всякое проникновение науки в пределы веры: Иерусалим несовместим с…

Классификация наук в Средние века.

Платоно-аристотелевская классификация видов знания и наук через римлян (особенно благодаря Боэцию) перешла и в средневековую науку, которая преимущественно сохраняла достижения античной науки и пыталась соединить их с религиозными ценностями христианства и ислама.
Христианское образование первоначально базировалось на системе древнеримского образования. Главная цель – подготовка оратора, но главным оратором стал уже не юрист, а проповедник. «Свободные» искусства были переосмыслены как «книжные», а несвободные (механические) – как некнижные. Средние века возвращаются к различению ars и scientia (disciplina), забытому римлянами. Все свободные искусства как правило считались «науками», а ремёсла – искусствами. Были и спорные территории, например, медицина и архитектура. Медицина долгое время не признавалась «свободным искусством» (наукой) и причислялась к «механическим искусствам». Лишь отдельные учёные, подобно Альдхельму из Мальсбери включали медицину и механику в состав «философских дисциплин». Медики столетиями боролись за право быть «учёными» (по иронии судьбы теперь именно врачей называют «доктор»).
Структура средневековой науки соответствовала идее и иерархии творения мира Богом. Поэтому теология занимала высшее место, остальные науки – соответственно порядку творения, его «дням» (здесь мы видим специфически-религиозный принцип классификации). Например, у Винцента из Бове (1190-1264, Speculum majus): 1) первичная природа, свет; 2) огонь и воздух; 3) вода, земля, минералы, растения; 4) звёзды, времена года, календарь; 5) птицы и водные животные; 6) наземные животные, земноводные, насекомые, человек; 7) поколения людей, исторические и географические вопросы. По сути это был комментарий к Книге Бытия.
Были и другие способы построения системы знаний, исходившие из различения сверхъестественного света божественного откровения и естественного света человеческого ума, теоретического и практического, уровня абстрактности, назначения.
Наиболее известное средневековое разделение заимствовано у древних римлян – на семь свободных искусств. Исидор Севильский (570-638) в своей энциклопедии «Этимологии, или начала» (20 книг) разделяет знания так: философия состоит из физики, этики и логики; физика разделяется на дисциплины квадривиума; логика – на риторику и диалектику. Далее Исидор собрал сведения о человеке, животных, растениях, природных стихиях, минералах, сельском хозяйстве, различных ремёслах. Его труд называется «этимологии» потому, что строится как выяснение происхождения смысла терминов и понятий. Этимология становится средством анализа переданного от античности знания. Сохранение и передача знаний оцениваются автором как важное для христианина дело. «Всегда будь готов отдать себя учению… Пусть не протекает ни одного часа, в который бы ты не предавался изучению наук»[43].
В XI в. Радульф Пламенный разработал подробную классификацию «механических искусств»: продовольственное, текстильное, архитектурное, врачебное, коммерческое (торговое, negotiatoria), военное и т.д. Каждое из них подразделяется далее, например, продовольственное – на сельскохозяйственное, охотничье, рыболовное, птицеловство, хлебопекарное, кулинарное и т.д. Равным образом Гуго Сен-Викторский (из монастыря св. Виктора, 1096-1141) называет семь «механических наук»: текстильное дело, изготовление инструментов (armatura), сельское хозяйство, корабельное дело (navigatio), охоту, медицину, театр (theatrica scientia). В науке об изготовлении инструментов выделяются две части – «архитектоника» и обработка металла. В составе «архитектоники» – каменное дело и деревообработка. Обработка металла разделяется на ковку и литьё. Рауль Ардентский в XII в. также включает в состав научных дисциплин «механику», охватывающую семь дисциплин, от добывания пищи до медицины, торговли и военного дела. Доминико Гундиссалин в трактате «О разделении философии» (ок.1150) называет в числе физических наук прикладные медицинские дисциплины – фармацевтику, хирургию, диэтетику.
С XI-XII вв. ощущается влияние арабской науки, которая усвоила и модифицировала античное научное наследие.
Аль Фараби (870-950), опираясь на труды Аристотеля, в специальном трактате «О классификации наук» разделяет научное знание на языкознание (важна роль переводчиков), логику, математику, физику, метафизику, гражданскую науку, юриспруденцию и догматическую теологию[44]. Математика разделяется на арифметику, геометрию, оптику, науку о звёздах, музыку, науку о тяжестях (рычагах и весах), науку об искусных приёмах (вычисления). В каждой математической дисциплине Аль Фараби выделяет теоретическую и практическую части. Логика и физика разделяются на восемь частей, в зависимости от видов высказываний и рассуждений (доказательных, диалектических, софистических, риторических, поэтических) или видов тел (простых, сложных, растений, животных).
Ибн-Сина (Авиценна, 980-1037) также исходит из систематики Аристотеля, разделяя научное знание на теоретическое и практическое, а теоретическое – на физику, математику и метафизику. Физике как теоретической дисциплине, рассматривающей иерархию бытия от первоматерии и перводвигателя до растений, животных и даже человеческой души, подчиняется ряд прикладных физических дисциплин – медицина, астрология, физиогномия, толкование сновидений, толкование символов, магия и алхимия. Математика изучает количество, то есть меру и число. Математика как теоретическая наука разделяется на дисциплины квадривиума, дающие основу для практических искусств – вычисления, геодезии, механики, науки о весах, о различных инструментах и приборах и т.д. Астрономия даёт основу для астрологии и составления календаря, теория музыки – для изготовления музыкальных инструментов. Ибн Сина не склонен противопоставлять науки и «искусства», и включает прикладное знание в состав науки. Характерно его отношение к медицине. В знаменитом «Каноне врачебной науки» он разделяет медицину на теоретическую и практическую. Теоретическая часть говорит о причинах болезней, их существенных и необходимых признаках, практическая – о средствах излечения.
Важную для принципов классификации идею высказал Фома Аквинский. Необходимо проводить различие между материальным объектом и «формальным объектом». Материальный объект существует сам по себе, независимо от нас, как единство материи и формы. Формальный объект – то, что выделяет в материальном объекте ум. В одном и том же материальном объекте можно выделить различные формальные объекты (аспекты, стороны). Один и тот же формальный объект можно рассматривать в различных материальных объектах[45]. Это существенно усложняет проблему классификации наук. Многообразие наук создаётся, согласно Фоме, не столько разнообразием вещей, сколько разнообразием способов их познания (рассмотрения). У.Оккам также проводит важное принципиальное различие между действительным сущим (ens reale) и мыслимым сущим (ens rationis).
Средневековая классификация наук отразилась и воплотилась в структуре университетов. Первые университеты были образованы во второй половине XII в. в Болонье (1158), Оксфорде (1168), Кембридже и т.д. К 1500 г. их было 79. Классический европейский университет имел четыре факультета: богословский (теологический), юридический, медицинский и философский. Первые три считались высшими, а последний - низшим, подготовительным. С него начиналось обучение. Философский факультет назывался также "артистическим" или факультетом семи «свободных искусств», на которые и разделялась прежде всего средневековая наука. Тот, кто хотел стать «учёным», магистром и доктором, должен был сначала научиться читать и писать (грамматика), затем – научиться писать и говорить не просто грамотно, но и красиво, убедительно (риторика, элоквенция). «Диалектикой» называли, собственно, аристотелевскую логику, приспособленную для обсуждения сложных, спорных богословских проблем, для аргументации и доказательства тех или иных «тезисов» на университетских диспутах или в богословско-философских трактатах. Наряду с этими «гуманитарными» дисциплинами изучали и «естественнонаучные». Освоив эти науки, и став «бакалавром искусств», можно было приступать к изучению медицины,права и теологии. В Средние века появились впервые и бакалавры, и магистры, и доктора, и диссертации (рассуждения), и публичные защиты (диспуты) научных трактатов с оппонентами и респондентами и последующим присуждением учёных степеней, одним словом, была разработана формальная структура научной коммуникации, сохранившаяся в основных чертах до сего дня.
Высшие и важнейшие научно-философские вопросы в Средние века относились к ведению теологии. Познание Бога, основанное на опыте и свободном, самостоятельном рассуждении, было названо естественной теологией (научное или разумное познание Бога), в отличие от откровенной теологии, основанной на знании текстов Священного Писания (Божественного Откровения). Естественная теология и получила латинское наименование «метафизика». Метафизикой стали называть познание сверхчувственногомира, и стали трактовать её как науку о бестелесных сущностях и существах, и это толкование стало традиционным для европейской университетской традиции. В это время в состав метафизики входят, например, демонология и ангелология. «Метафизическое» было понято религиозными мыслителями как сверх-физическое, т.е. бытие и знание «более высокое», «более совершенное», чем физическое, а «физическое» свелось к чувственно воспринимаемому, данному в опыте, эмпирическому, вещественному. Предмет метафизики, как главнейшей части философии, стали трактовать как особого рода бытие, недоступное чувственному восприятию и образующее невидимое основание физического, материального мира. Соответственно этой религиозно-ценностной установке и метафизическое познание рассматривалось как знание более «совершенное», знание более «высокого уровня» и более ценное, чем физическое или эмпирическое.


Средневековое естествознание

Весь чувственно воспринимаемый мир был всего лишь наглядной иллюстрацией заранее известных положений веры. Естествознание было лишь вспомогательной… Августин всякое проявление в себе чисто познавательного интереса, любопытства,… Таким образом, главный предмет познания, научного интереса – Бог. Но Бог, как Творец, – вне мира. Природа как бы ведёт…

Средневековая арабо-мусульманская наука.

После того, как мусульманские учёные познакомились с греческой философией, началось философское обсуждение основных богословских проблем – возникло… После падения Римской империи центр математических исследований перместился на… В раннем средневековье естественные науки достигли высшего уровня именно в арабской, а не в христианской культуре. В…

Средневековая университетская (схоластическая) наука.

Переломный период в истории средневековой христианской науки – XI-XII вв. В это время начинается усвоение арабской науки европейскими учёными. Развернулась активная переводческая работа. В Испании (Толедо) и Италии (Палермо) с арабского на латинский были переведены труды Авиценны, Аль-Фараби, Ибн-Гебироля и др., ряд первостепенных арабских трактатов по медицине, астрономии, математике, оптике. Ещё большее значение имели переводы с арабского на латинский произведений античных (греческих) учёных – Платона, Плотина, Прокла, Секста Эмпирика, Диогена Лаэрция, Галена, Птолемея. Особенно важную роль сыграли переводы естественнонаучных трактатов Аристотеля вместе с обширнейшими комментариями к ним арабских учёных.
Своего высшего развития средневековая наука, связанная с церковью и христианским богословием, достигает в схоластике. «Схоластами» назвали учёных (magister, doctor), которые преподавали сначала в церковных и придворных школах, а позднее, с конца XI - начала XII вв., - в первых европейских университетах. Схоластика характеризуется прежде всего своеобразным методом, сформированным практикой обучения философии в университете и ведения диспута, на котором вопросы христианского вероучения подвергаются рациональному, научному обсуждению путем анализа авторитетных текстов и рассмотрения аргументов «за» и «против» (pro et contra) того или иного тезиса, в ходе анализа которого находится обоснованное, логически аргументированное разрешение неясных, спорных вопросов. Опора на абсолютно авторитетный священный текст (Библию), на формальную логику Аристотеля (диалектику), пренебрежение опытом и передача философских знаний в процессе обучения - характерные черты схоластики. Элементы схоластической методологии сохраняются до сих пор в практике ведения научных дискуссий, в частности – на защитах диссертаций (необходимость формулировать основные положения, тезисы, дать обзор существующих точек зрения, использовать оппонентов и респондентов и т.д.). Прообразами и предшественниками первых европейских университетов были две высшие школы в Италии XI в. – правовая в Болонье и медицинская в Салерно. Они получили статус университета в 1158 г. В конце XII – начале XIII вв. возникли университеты: Оксфордский (ок. 1170 г.) и Кембриджский (в 1209 г.), Парижский, Лиссабонский и др., в XIV в. – Пражский, Краковский, Венский, Гейдельбергский и др. Первые университеты имели четыре факультета: артистический (философский), юридический, медицинский, богословский. На философском, подготовительном факультете изучали «семь свободных искусств» – тривиум (грамматика, риторика, диалектика) и квадривиум (арифметика, геометрия, астрономия, музыка). Классический университет был средневековой корпорацией учителей и учеников, «цехом», который имел автономию, свой устав, свои привилегии, свою юрисдикцию и т.д. Университеты были светскими учебными заведениями, основывались городами, князьями, королями, но утерждались папской буллой - церковь стремилась покровительствовать им и поставить их под свой контроль, и среди преподавателей и студентов преобладали монахи. Университеты, например, широко использовали помещения и учёных доминиканского и францисканского монашеских орденов. Первые «коллегии» (колледжи) возникли в Англии в монастырях и основывались епископами, но для тех, кто хотел учиться, не желая быть монахом. В этой университетской среде, на основе практики обучения, диспутов, повышенного внимания к аристотелевской «диалектике» при обсуждении философско-богословских вопросов, и формируется схоластика.
Ансельм, архиепископ Кентерберийский (XI в.) считается «отцом схоластики». Оправдание веры разумом, научное обоснование религиозной веры – основоположная идея схоластики. В контексте этого убеждения и было дано знаменитое онтологическое доказательство бытия Бога (онтологический аргумент). Доказательство основано на представлении о мире как иерархии степеней совершенства и исходит из понятия Бога как всесовершенного существа, т.е. того, больше или совершеннее чего нельзя помыслить. Если же вещь, которая не только мыслится, но сверх того и существует реально, более совершенна, чем вещь, которая только мыслится, но реально не существует, то отсюда следует, что то, что совершеннее всего, реально существует.
Значительный интерес для истории науки представляет деятельность оксфордской школы и так называемого «естественнонаучного направления» в схоластике. В Оксфорде, в силу удалённости и большей независимости от папской курии, сложились более благоприятные условия для самостоятельных исследований и развития естественнонаучных интересов. Уже в начале XIII в. Альфред Английский привёз в Оксфорд некоторые естественнонаучные сочинения Аристотеля. Но решающую роль сыграл Роберт Гроссетест (1175-1253), магистр и канцлер Оксфордского университета. Одним из первых он начал переводить естественнонаучные произведения Аристотеля с греческого оригинала и писать обстоятельные комментарии к ним. Ещё большее значение имели его собственные трактаты, в которых естественнонаучное содержание явно преобладало над богословским. Важнейший из них – «О свете, или о начале форм». Гроссетест пишет, что изучение явлений природы должно начинаться с опыта; далее, посредством анализа (resolutio) явлений устанавливается общее положение, которое выступает в качестве гипотезы; из гипотезы далее дедуктивно выводятся следствия (compositio), которые также снова должны быть проверены на опыте. Гроссетест, таким образом, уже наметил контуры гипотетико-дедуктивного метода. Этот схоласт проводил экспериментальные исследования преломления света и распространения звука, находя аналогию между светом и звуком как волнами, размышлял о причинах приливов, занимался медицинскими проблемами, пытался построить геометрическую теорию радуги как результата преломления света в каплях воды, рассеянных в воздухе. В общем учении о природе он опирался на неоплатоническую метафизику света. Но он «натурализует» неоплатоновскую мистическую метафизику «эманации». Свет для него – не средство дематериализации материи, как это было у античных неоплатоников, а универсальная субстанция, обладающая внутренней способностью к самовозрастанию и распространению, экспансии. Мир – светящаяся масса. Бог «в начале» создаёт светящуюся точку, которая мгновенно расширяется и образует сферу мироздания. Свет – источник активности в природе. Из этой тончайшей и активной субстанции состоят все тела. Душа человека разлита по всему телу и также суть модификация света – «естественный свет» разума. Душа человека – частица «божественного света», разлитого во всей природе. Мир построен по законам геометрической оптики, вполне доступным изучению, естественному разумению. Таким образом, знание о природе должно основываться на опыте и математике.
Наиболее выдающийся ученик Р.Гроссетеста – Роджер Бэкон (1214-1292), «удивительный доктор», который читал в Оксфордском университете математику и различные разделы физики по работам Аристотеля. В 1267-1268 гг. по поручению Папы Римского он написал знаменитое «Большое сочинение» (Opus majus) энциклопедического характера. Бэкон не любил «болтологии» парижских схоластов, спекулятивно-умозрительной теологии Фомы, а суть учения Аристотеля видел в его физике, а не в метафизике. Р.Бэкон испытал также сильное влияние арабской науки, особенно Авиценны. Он упрекает университетскую схоластику своего времени в том, что она пользуется ненаучными методами и занимается псевдопроблемами. Учёный должен стремиться улучшить жизнь людей посредством методически удостоверенного и основанного на опыте знания. Бэкон указывает четыре главных препятствия для познания истины, четыре главных источника заблуждений: 1) слепая вера в ложный авторитет; 2) привычка, закрепляющая заблуждение; 3) предрассудки невежественной толпы; 4) ложные теории, мнимое знание, выдающее себя за истину. Он предлагает развивать четыре области знания: 1) изучение древних языков, на которых написана Библия; её толкование должно опираться на знание оригинала, на филологическое исследование; 2)математику, как фундамент всех наук, ибо без математики невозможна никакая достоверность в науке; «математика, - пишет он, - была открыта первой из всех частей философии, ибо от начала рода человеческого она была открыта первой, ещё до потопа и после него – сыновьями Адама и Ноя…»; 3) оптику, как главную науку о природе, в силу роли света как первичной мировой субстанции; 4) опыт и эксперименты, с которыми должны быть сверены все наши высказывания о природе, так как «без опыта ничего нельзя понять в достаточной мере». Такое знание позволит изменить жизнь людей к лучшему – построить корабли без гребцов и парусов, колесницы без коней, приспособления для передвижения по дну рек и морей, создать «гремучую смесь», обладающую большой взрывчатой силой и т.п. Эти высказывания «брата Роджера» вызывали у его современников как удивление, получившее выражение в прозвище «дивный доктор», так и подозрения в связях с «нечистой силой», выразившиеся в надзоре и «домашнем аресте» в монастыре францисканского ордена.
Бэкон дал сильный толчок и распространению алхимии, пришедшей в Европу от арабов вместе с медициной и астрологией. Первым видным европейским алхимиком был Альберт Великий (Больштедтский) – учитель Фомы Аквинского. В XIV в. было сделано важнейшее после изобретения плавки руды открытие, - важнейшее как для алхимиков, так и для будущей химии – открытие минеральных кислот, серной и азотной. Прекрасное описание алхимика и его занятий в это время оставил замечательный английский писатель Джеффри Чосер. Расцвет алхимии пришёлся на эпоху Возрождения, когда в связи с развитием торговли резко возросла потребность общества в драгоценных металлах. Многие мечтали разбогатеть алхимическим способом, но создать искусственным способом золото так и не удалось, и главным практическим результатом усилий алхимиков было создание значительного числа крепких напитков – настоек, эссенций и т.д. К концу XVI в. её история заканчивается: вместе с появлением новой физики Галилея-Ньютона закладывается основа и современной химии.
К представителям зрелой схоластики кроме Роберта Гроссетеста, Роджера Бэкона, Альберта Великого относят Раймонда Луллия, автора идеи комбинаторного «исчисления понятий» при помощи своего рода логической машины, и др., однако самым выдающимся представителем латинской средневековой науки, её крупнейшим систематиком стал Фома Аквинский (XIII в.), который осуществил наиболее глубокое и систематическое соединение христианского вероучения и философии Аристотеля. Именно в сочинениях Фомы достигает логического совершенства и находит поистине всеобъемлющее применение схоластическая форма (метод), следующая форме схоластического диспута: тезисы; вопросы для их выяснения; различные решения и аргументы «за» и «против» каждого из них (pro et contra); собственное решение (истинное) и опровержение остальных (ложных); наконец, построение всего рассуждения в виде силлогизма, доказательства, которое исходит из текста Библии. Содержание откровения согласно Фоме лишь частично поддаётся рациональному, научному постижению и обоснованию. Некоторые из догматов поддаются доказательству: бытие Бога, единство Бога, бессмертие души. Другие же истины веры – троичность Бога, творение мира, первородный грех, боговоплощение, воскресение, страшный суд, вечное наказание и вечное блаженство – научному обоснованию недоступны. Эти истины не противоразумны, а сверхразумны. Божественная истина ясна человеку не всегда и не во всём. Поэтому вера непогрешима, а разум – ошибается. Если возникает противоречие между разумом и Писанием – значит, разум ошибается. Все науки должны быть согласованы с истинами Священного Писания.
Фома разработал, в частности, пять знаменитых доказательств бытия Бога. Так как душа познаёт при помощи тела, т.е. органов чувств, то Фома отклоняет априорное (онтологическое) доказательство Ансельма и принимает другой метод. Его доказательства – «апостериорные», т.е. исходящие из опыта. Фома выводит бытие Бога (причину) из бытия мира (следствия). Все доказательства опираются на запрет регресса в бесконечность при переходе от следствия к его причине, от обусловленного – к его условию. Первый аргумент – «от движения», второй – «от порождающей причины», третий – «от случайности» всего существующего, четвёртый – «от степеней соверщенства», пятый – «от целесообразности» всего существующего и происходящего в мире.
Возможно, что первый самостоятельный успех западноевропейской науки о природе связан с трактатами современника Фомы Иордана Неморария (XIII в.), в которых обсуждаются механические проблемы, в частности, впервые обсуждается проблема наклонной плоскости, которая сыграла впоследствии столь важную роль в генезисе классической механики, у Галилея.
Единственный раздел естествознания чисто средневекового происхождения – учение о магнетизме. Античность знала лишь то, что кусок магнетита и железа притягиваются друг к другу какой-то таинственной, невидимой силой – о ней упоминал ещё Фалес. Первое упоминание сыгравшего огромную роль в развитии европейской науки компаса содержится в труде англичанина Александра Неккама 1180 г. Первое научное описание компаса дано арабским учёным XIII в. Столь же неожиданно, как компас, появился и первый научный трактат по магнетизму французского ученого Пьера де Марикур под заглавием «Послание о Магните Пьера де Марикур, по прозванию Перегрина, к рыцарю Сигеру де Фукокур» (1269). Судя по известным документам, ему не предшествовали ни отдельные наблюдения, ни эксперименты, ни теории. Тем более удивительно, что Пьетро Перегрино, современник Фомы Аквинского и Роджера Бэкона, показывает себя в этом трактате искусным экспериментатором. Автор даёт систематическое описание экспериментов со сферическими магнитами, затем переходит к теории и техническим применениям свойств магнита.
Самый известный средневековый латинский трактат по оптике был написан между 1270 и 1278 гг. Вителло, поляком родом из Тюрингии. Вителло приводит опи­сания многочисленных опытов, в том числе данные собственных измерений углов преломления света в воде и в воздухе. Они мало отличаются от значений, полученных в античности Птолемеем. Трактат содержит сведения, заимствованные у Евклида, Птолемея, Альхазена. Большое внимание автор уделил явлению радуги, догадываясь, что ключ к нему – преломление лучей света в каплях воды. Но полное объяснение после ряда попыток дал лишь Декарт в XVII в. После Вителло первый оригинальный систематический трактат по оптике появился лишь через триста лет, в эпоху Возрождения. В XIII в. было сделано важное «оптическое» открытие - изобретение очков. Возможно, их создателем был неизвестный итальянский стекольный мастер. Характерно, что ученые-оптики XIII в. не только не участвовали в этом изобретении, но, видимо, даже не знали о его существовании. Во времена Вителло развернулась также дискуссия вокруг физики Аристотеля, главными действующими лицами которой были Альберт Великий, Фома Аквинский, Вильям Оккам. Правда, ценность этих дискуссий состояла преимущественно в том, что они способствовали более широкому распространению аристотелевского учения о природе. Его основания в XIII в. сомнению не подвергались.
В поздней схоластике XIV в. начинается критика старых школ (via antiqua – античного пути), связанная с развитием естественнонаучных, эмпирических интересов и исследований. XIV в. – время кризиса схоластики, связанного с отказом от её основной идеи – союза веры и разума, науного обоснования веры. Последние великие схоластики средневековья, в особенности Вильям Оккам, переходят на позиции теории двойственной истины, возвращаясь в каком-то смысле к исходной позиции Тертуллиана. Вера нужна для спасения, имеет сугубо практическое значение. Философия и наука вере не нужны, - они ровно ничего не могут сказать о предметах наших упований. С другой стороны, теоретические вопросы, проблемы познания решаются наукой – здесь необходим разум, а не вера или авторитет. Поэтому вера ничего не даёт науке, как и наука ровно ничего не даёт вере. Тем самым вера и церковь ограждаются от критики учёных, а учёным предоставляется свобода и независимость от церковного авторитета. Тем самым поздняя схоластика подготовила почву для перехода к эпохе Возрождения, когда научно-философская мысль снова становится самостоятельной и творческой и создаёт совершенно новые, неслыханные прежде теории.
В XIV в. начинается уже заметное продвижение вперёд в этом направлении: в рамках университетов и схоластической культуры наука выходит за пределы античных научных образцов, подвергает сомнению авторитет Аристотеля. Получили известность исследования «калькуляторов» Мертон-колледжа Оксфордского университета, последователей Гроссетеста и Р.Бэкона. В Париже эти исследования поддержал Жан Буридан, который одним из первых осмелился подвергнуть критике самого Аристотеля. Его ученики, Никола Орем и Альберт Саксонский, занимались важнейшей для физики проблемой относительности движения. Эти исследования готовили почву для возникновения астрономии Коперника и динамики Галилея.
«Калькуляторы» в Оксфорде, например, разделили кинематику и динамику. В античности подобное различие не проводилось. Впервые о нём заговорили арабские учёные, Ибн-Рушд (Аверроэс) и Ибн-Баджжа (XII в.): следует ли описывать движение само по себе как перемещение либо же вместе с его причиной? Эту проблему впервые специально обсудил в «Трактате о пропорциях скоростей в движениях» (1328 г.) «мертонец» Томас Брадвардайн. Что касается самого движения, то важнейшее приобретение Средних веков – понятие скорости и ускорения, более того - их количественное определение, измерение. В античности не было количественного понятия скорости (в отличие от «быстрее» или «медленнее»), так как греки не делили друг на друга разнокачественные величины (расстояние на время). Время сравнивалось со временем, расстояние – с расстоянием. Впервые понятие своеобразного «количества качества», т.е. интенсивности качества, его степени (gradus), которая означает усиление или ослабление некоторого качества, ввёл схоластик XIII в., «тонкий доктор» Дунс Скот – чисто умозрительно, логически. Тем самым было положено начало важному различению экстенсивных и интенсивных величин, без которого невозможно провести различие, например, между «температурой» и «количеством теплоты» и построить теорию теплоты. Таким образом, концептуальные основы современной физики разрабатывались не только в античной натурфилософии, но и в средневековых университетах, даже в чисто «схоластическом» анализе понятий. Разработка логики и культуры диспута также составила необходимую предпосылку для возникновения науки в её современном понимании. До сих пор формы схоластического диспута, как мы уже упоминали, отчётливо проступают в формах написания научных работ и защиты диссертаций.
Другой «мертонец», Ричард Гейтсбери, ввёл понятие мгновенной скорости и сумел определить величину пройденного пути при равномерно-ускоренном движении. Парижский схоласт Николай Орем ввёл метод двумерных координат: по одной оси откладывался путь, по другой – время. Так возникла идея «графика». Рассуждения Галилея о путях, пройденных падающим телом, или знаменитые «декартовы координаты» появились таким образом не на пустом месте. С XIV в. в научных работах появляются графики скорости и кинематика приобретает геометрический характер. Алгебры в это время в Европе не знали, поэтому «формул» движения ещё не было.
Т.Брадвардайн усиленно размышлял и о проблемах динамики, т.е. соотношении силы, сопротивления и скорости. Он уже критически подходит к физике Аристотеля. По его мнению, например, если отношение силы к сопротивлению растёт в геометрической прогрессии, то скорость увеличивается лишь в арифметической. Но доказать это утверждение экспериментально он не мог, т.к. в его время ещё не умели измерять ни силу, ни сопротивление, ни скорость.
Другая важнейшая проблема механики – движение брошенного тела. Ещё Иоанн Филопон в V-VI вв., возражая Аристотелю, полагал, что рука сообщает брошенному камню некую «бестелесную мощь». Эта идея была детально обсуждена Ибн-Синой, который писал, что тело получает от своего «движителя» некую «противоестественную склонность», соответствующую весу тела. Интересно, что верный аристотелик Фома Аквинский возражал, полагая, что источник движения не может перейти «внутрь» брошенного тела и соглашался с идеей Аристотеля о роли воздуха и «боязни пустоты».
Жан Буридан, ректор Парижского университета, подошёл к старой проблеме по-новому. Буридан вообще впервые ставит вопрос о несоответствии аристотелевой механики фактам. Он следует индуктивному методу решения физических проблем, выводя общие принципы из частных наблюдений. Он систематически перечислил факты обыденного опыта, противоречащие аристотелевской концепции, и пришёл к выводу, что «движитель… внедряет в тело определённый напор (impetus) или некую … двигательную силу (vis motiva)». Причём чем больше материи в теле, тем больше интенсивность «напора» и его количество. Этот «напор» постепенно рассеивается сопротивлением воздуха и тяжестью. Буридан уже ясно указал на зависимость «напора» (совр. «импульса») от скорости тела и «количества материи» в нём. Новое понятие «импетуса» он использовал также для объяснения колебаний струны. Тексты показывают, что он наблюдал различные механические явления самым тщательным образом. Более того, он применил новую идею и для объяснения строения Космоса. Бог, по его предположению, при сотворении мира сообщил impetus каждой небесной сфере, а поскольку сопротивления они не испытывают, то движутся далее вечно и равномерно. Следовательно, нет необходимости объяснять это движение деятельностью разумных небесных существ, ангелов или «разумов». Интересно, что впоследствии и Декарт, и Ньютон вслед за Буриданом прибегали к помощи божественного «первотолчка».
Буридан обсуждает также в трактате «Вопросы к четырём книгам о небе и о Вселенной Аристотеля» вопрос о движении Земли, тесно связанный с проблемой относительности движения. Он высказывает «серьёзные сомнения» в том, что Земля покоится в центре Вселенной, а звёзды движутся. Он допускает возможность и поступательного, и вращательного движения Земли и указывает, что если звёзды неподвижны, а Земля вращается, то наблюдаемые явления будут точно такими же, как при обратном допущении. Из аргументов против движения Земли (которыми серьёзно занимался впоследствии и Галилей), он находит основательным лишь один – тело, брошенное вверх, должно упасть в другом месте. Однако его ученик, архидьякон Руанского собора, а впоследствии епископ и советник короля Карла V, Николай Орем в своей «Книге о небе и Вселенной», написанной в 1377 г. показал несостоятельность и этого возражения, опираясь на принцип относительности движения. Неподвижность Земли, по его мнению, невозможно доказать ни опытом, ни рассуждением.
Таким образом, великие революции в астрономии XVI в. и в физике XVII в. вызревали исподволь, постепенно, и были хорошо подготовлена поисками и размышлениями арабских учёных IX-XII вв. и европейских учёных XIII-XIV вв.


Тема 6. Наука эпохи Возрождения

Общая характеристика.В это время в Европе происходит общая научная революция, коренное, качественное преобразование всех областей знания. Оно было… Одна из главных причин произошедших революций – тысячелетний технический… Важно и то, что в это время в ряде производственных процессов технологические операции частично передаются машинам, и…

Философия науки Ф.Бэкона

Фрэнсис Бэкон (1561-1626), основоположник классического эмпиризма, был, по словам К.Маркса, «родоначальником всей экспериментирующей науки». Он не… Вторая задача: для того, чтобы соединить усилия учёных всего мира на благо… По религиозно-богословским вопросам Бэкон высказывался осторожно и был склонен к компромиссам. В качестве…

Общая характеристика и основные научные достижения

Классическое определение сущности Просвещения дано Кантом: это - выход человека из состояния духовного несовершеннолетия, духовной зависимости,… Философы и учёные считали себя, если можно так выразиться, миссионерами… Научное, то есть истинное знание, как полагали новые философы - сила, оно способно дать человеку власть над природой,…

Дисциплинарная структура науки Нового времени

В наиболее ясном, отчётливом и полном виде структура научно-философского знания была выявлена у тех мыслителей-рационалистов, которые уделяли… Вольф разделил «философию» (которая включает в себя для него всё научное… Вторая и третья части философии - содержательные, т.е. они дают знание об объектах, а именно объектах или предметах…

Классический рационализм в философии науки

Рене Декарт (1596-1650) – основоположник Новой философии и новоевропейского рационализма, великий математик и физик, творчество которого особенно убедительно свидетельствует о нераздельном единстве философии и науки в эпоху «классической рациональности». Как и Бэкон, Декарт считал необходимым начать построение всего здания философии и науки заново, «с нуля», с самого начала, на новом фундаменте, при помощи нового метода. Как и Бэкон, он ставит в центр внимания философии проблему достоверности знания и хочет сделать философию и науку практически полезными для жизни людей. В отличие от Бэкона, однако, он совершенно не доверяет чувственному восприятию (Бэкон, правда, также писал о «неверном свете чувств»), целиком полагается на рефлексию (самосознание субъекта), интеллектуальную интуицию, дедукцию и математику, отводит опыту второстепенную роль в познании. В отличие от Бэкона, Декарт понимаем природу чисто механически.
Основные философские работы Декарта: «Правила для руководства ума», «Рассуждение о методе», «Размышления о первой философии» («Метафизические размышления»), «Начала философии».
Декарт стремился применить для решения всех научных проблем, в том числе метафизических, математический метод, который он считал универсальным (идея «универсальной математики»). Метод во всех сферах познания должен быть единым, меняется лишь предмет его приложения. Суть метода Декарта (который он противополагает излишне сложной, по его мнению, силлогистике Аристотеля) состоит в следующих четырёх простых принципах: 1) принцип интеллектуальной интуиции (очевидности): признавать истинным только то, что представляется моему уму абсолютно ясно и отчётливо; 2) принцип анализа: разделять каждую проблему на возможно более простые части; 3) принцип синтеза (порядка) – познавать методически, шаг за шагом, продвигаясь от предметов наиболее простых и легко познаваемых к познанию более сложного, так, чтобы каждый шаг и вся цепочка познаний были совершенно ясны, отчётливы и достоверны; 4) принцип полноты (систематичности) – время от времени необходимо составлять перечни и обзоры сделанного, чтобы ничего не упустить.
Согласно Бэкону высшие, наиболее общие законы природы (формы, или аксиомы) могут быть найдены лишь в результате длительного эмпирического исследования, на основе наблюдений и экспериментов, путём индуктивного обобщения, гипотез, многочисленных опытных проверок. Декарт, напротив, был убеждён, что такого рода эмпирическое исследование (без априорных теоретических предпосылок) строит на песке: для того, чтобы опыт был осмысленным и приносил пользу, наиболее общие принципы исследования и законы природы, охватывающие материю в целом, должны быть установлены с самого начала, a priori, найдены при помощи рефлексии (самосознания), интеллектуальной интуиции и метафизического рассуждения. Иначе говоря, знания наиболее общего характера, наиболее важные и наиболее достоверные, можно найти в самом разуме, который всегда «при нас», поскольку мы мыслим. Декарт исходит из того, что во всех людях – один и тот же разум, во всех душах – один и тот же «естественный свет», данный человеку Богом. Поэтому каждый может сам найти истину и узнать сущность вещей, полагаясь на свой собственный разум, - и это знание будет совершенно всеобщим и общезначимым, если оно истинно, если оно найдено ясным, сосредоточенным в себе, сознающим свои действия, внимательным умом. Из этого первичного интуитивно-рефлексивного знания можно затем дедуктивно извлечь и построить целую систему мира.
Декарт, как рационалист, совершенно убеждён в тождественности мышления и бытия(эмпирик любит подчёркивать их различие, «инаковость», чуждость, «неподатливость» бытия): в истинной идее, находящейся во мне, в моей душе, мне дана сама вещь, находящаяся вне меня и существующая независимо от меня; если мы мыслим правильно, методически, ясно и отчётливо, то порядок и связь идей точно соответствует порядку и связи вещей, порядку мироздания. Сама вещь как бы присутствует и наличествует во мне, но - «объективно», в виде своего инобытия, или «идеи», состояния моего ума. В этом пункте Декарт продолжает традицию античного рационализма. Как и Парменид, он твёрдо убеждён, что истинное бытие – то, и только то, что мыслится разумом (а не дано в чувственном восприятии). Как и Сократ, он целиком доверяет «логосу» во мне самом и полагается в поисках истины лишь на разум, логику, рассуждение.
Чистая математика, как известно, применяет дедуктивный метод. Для дедуктивного выведения необходимы исходные аксиомы. В математике это аксиомы величины, поскольку математика описывает количественные отношения. Какие же аксиомы должны лежать в основании всех наук, всего достоверного познания вообще, в основе философии в целом? Что для «естественного света» разума наиболее достоверно? В чём мы не можем усомниться нигде и никогда, ни при каких условиях? Рационализм хочет сразу, с самого начала, найти абсолютную архимедову точку опоры, высшую «аподиктическую», вечную истину, из которой можно вывести далее все прочие научные истины. Аристотелевских законов логики здесь недостаточно, поскольку они говорят лишь о правильной форме мышления, но не дают ему никакого содержания.
Оригинальность Декарта состоит в том, что это содержание, как и первоисточник всякой достоверности и истинности, он находит в самом мыслящем субъекте, в его самосознании. Он – родоначальник «субъективного» метода, нашедшего широчайшее и разнообразное применение в последующей истории философии.
Для того, чтобы найти нечто абсолютно несомненное, нужно во всём усомниться. Декарт начинает с универсального сомнения, которое он в интересах достижения абсолютной истины намеренно гипертрофирует, усиливает до бесконечности, подвергая сомнению вообще всё, даже реальность внешнего мира и простейшие математические положения. Скептицизм Декарта, как научный скептицизм, имеет методологический характер: он сомневается лишь для того, чтобы найти несомненное. В существовании несомненного (истины) он, как учёный, убеждён изначально. Тому, кто не верит в существование истины, в науке делать нечего. Благодаря абсолютному сомнению, Декарт и находит абсолютно прочную, «архимедовскую» точку опоры в поисках истины: невозможно сомневаться в том, что сомневаешься. Сомнение же - акт мышления. Чтобы сомневаться, надо мыслить, хотя мыслить можно и без всяких сомнений. Следовательно, если я сомневаюсь, я – мыслю, а если я мыслю, то я существую, как мыслящий. Cogito, ergo sum. Таково знаменитое исходное положение Декарта, составляющее высшую аксиому науки. «Заметив, что истина: я мыслю, следовательно, я существую, столь прочна и столь достоверна, что самые причудливые предположения скептиков неспособны её поколебать, я рассудил, что могу без опасения принять её за первый искомый мною принцип философии».
Мысль о том, что нет ничего более достоверного, чем собственное существование, высказывал и Августин, исходя из христианско-платоновского понимания души. Однако Декарт, также бывший христианским платоником (душа для познания истины должна «собраться в себе»), понял «я» иначе: он сделал исходным принципом философии не бытие души, как бестелесной субстанции (что с позиций универсального сомнения также недостоверно, догматично), а сам акт самосознания, простую форму рефлексии, тождественную во всяком мышлении и у всех людей. Вот самое достоверное, что только есть в мире: не чувственное восприятие и то, что в нём дано, не опыт жизни, не научные эксперименты, не математические доказательства, не авторитет Священного Писания или великих людей и т.д. и т.п. – а простое самосознание мыслящего субъекта, тот акт рефлексии, который осуществляется в каждом человеке, когда он сознаёт своё «я», в котором мышление, отвернувшись от всех мыслимых предметов, обращается на самого себя (заметим, вся немецкая классическая философия выходит в этом пункте из Декарта). Другой опоры в поисках истины у нас нет. И из этой субъективной самодостоверности мышления можно вывести множество важнейших объективных истин, касающихся Бога, души и мира.
Дальнейший ход мысли Декарта таков: от самодостоверности мышления, от бытия «я», – к доказательству бытия Бога, от достоверности бытия Бога – к доказательству бытия внешнего мира, природы и к познанию её общих свойств, а от общей сущности природы, всех природных тел – к объяснению конкретных физических явлений. Лишь на последнем этапе требуется привлечение данных опыта.
Весь ход рассуждений Декарта ясно показывает: истинная опора классической рационалистической методологии – не способность мышления к дедукции, к умозаключениям по правилам логики, но, во-первых, метафизическое учение о самостоятельном бытии души как мыслящей субстанции, радикально отличной от всех телесных субстанций, во-вторых, признание бытия Бога, обеспечивающего соответствие внутренних состояний души (идей) и внешнего мира (вещей). Моё «я», то есть душа, «совершенно отлична от тела и более легко познаваема, чем тело, и если бы тела даже вовсе не было, душа не перестала бы быть всем тем, что она есть»; «наша душа имеет природу, совершенно не зависящую от тела». Без признания самостоятельного бытия души рушится вся методология рационализма, так как иначе душа не могла бы самостоятельно («чисто логически»), без помощи тела, его органов чувств, найти в самой себе достоверное знание. Методология рационализма рушится и без признания бытия Бога, который обеспечивает соответствие спонтанно самодвижущегося мышления – бытию, существующему вне и независимо от мышления. Душа должна быть «напрямую» связана с Богом. Бог – единый, общий творец и души, и вещей, лишь поэтому они связаны и соответствуют друг другу. Бог – «несущая конструкция» классического рационализма. Если мы не знаем, что Бог существует, мы не можем быть уверены в истинности наших идей: «если бы мы вовсе не знали, что всё то, что есть в нас действительного и истинного, исходит от совершенного и бесконечного существа, то как бы ни были ясны и отчётливы наши идеи, мы не имели бы никакого основания для уверенности в том, что они обладают совершенством быть истинными». Не только бытие «я», но и бытие Бога для рационалиста очевиднее, достовернее, чем существование любой вещи в мире и самого этого мира. Даже математика была бы недостоверной без идеи Бога и знания о его существовании.
Убедившись с полной достоверностью в бытии Бога и соответствии мышления и бытия, можно идти дальше: «таким образом, я прежде всего описал эту материю и старался представить её такой, что в мире, мне кажется, нет ничего более ясного и более понятного… Затем я показал, каковы законы природы, и, не подкрепляя моих доводов никаким другим принципом, кроме бесконечных совершенств Бога, постарался доказать все те законы, в которых можно было бы усомниться, и показать что они суть таковы, что даже если бы Бог создал несколько миров, то не могло бы быть ни одного, где бы они не соблюдались». Что составляет сущность вещей природы? Что присуще им самим по себе, независимо от нас? Декарт решает вопрос просто: то (и только то), что мыслится ясно и отчётливо, иначе говоря, «всё, составляющее объект чистой математики, действительно находится в них»: протяжение, фигура, движение, и более – ничего.
Итак, самосознание «я принял за первое начало, из которого вывел наиболее ясное следствие, именно, что существует Бог… Из этих принципов я вывожу самым ясным образом начала вещей телесных, то есть физических; именно, что даны тела, протяжённые в длину, ширину и глубину, наделённые различными фигурами и различным образом движущиеся. Таковы вкратце все начала, из которых я вывожу истину о прочих вещах». А именно, «я исследовал, каковы первые и самые обычные следствия, какие из этих причин можно вывести, и мне кажется, что я этим способом нашёл небеса, звёзды, Землю, а на Земле – воду, воздух, огонь, минералы и некоторые другие подобные вещи, наиболее общие из всех и наиболее простые, а следовательно, и самые легкие для познания. Затем, когда я захотел спуститься к более частным следствиям, они предстали передо мной в таком разнообразии, что человеческий ум, думалось мне, не может различать формы или виды существующих на Земле тел от бесчисленного количества других, которые могли бы на ней быть, если бы Богу было угодно их там поместить. Следовательно, и приспособить их для использования нами можно было только восходя от следствий к причинам и прибегая к ряду различных опытов… Но я должен также признать, что могущество природы столь велико и обширно, а эти принципы столь просты и общи, что я не замечаю почти ни одного частного следствия, относительно которого я не знал бы заранее, что его можно из этих принципов вывести несколькими различными способами, и самое большое затруднение для меня обыкновенно состоит в том, чтобы найти, каким из этих способов устанавливается зависимость в данном случае. И я не знаю для этого другого способа, как опять-таки производить новые опыты, исход которых был бы не одинаков в зависимости от того или другого способа объяснения…».
Декарт построил первую механическую систему мира, которая видит сущность материи в одном лишь протяжении и перемещении, отрицает существование атомов, пустоты и сил. Материя непрерывна, делима до бесконечности, движение передаётся лишь толчком, в непосредственном соприкосновении совершенно инертных частиц. Исходя из этого, Декарт открыл закон сохранения количества движения и пришёл к выводу о необходимости «первотолчка», который Бог даёт материи после её сотворения. Иначе объяснить существование движения невозможно. Все наблюдаемые качественные различия сводятся к математически-количественным. Мир – огромная машина, все науки, описывающие его, в конечном счёте сводятся к механике, механика – к геометрии и алгебре. Живое существо – также машина, автомат. Исходя из этой мысли, Декарт открыл существование рефлекторной дуги. Почти всё, что происходит в мире, сводится к взаимному относительному перемещению бескачественных частиц материи. Единственное исключение – человек, в котором есть бестелесная бессмертная душа, созданная Богом. Принципы метафизики и физики Декарта приводят его к непреодолимому дуализму: есть две совершенно самостоятельные, независимо друг от друга существующие и прямо противоположные по своим свойствам субстанции. Материя есть субстанция протяжённая, но не мыслящая. Душа есть субстанция мыслящая, но не протяжённая. То, что присуще одной, не присуще другой. Душа существует сама по себе, не является свойством (функцией) тела. Как вещь непротяжённая, она вообще не может быть локализована, иметь место в пространстве. Мысль есть порождение души, а не тела, и существует в душе, а не в теле (мозге). Тело, строго говоря, не может действовать на душу, а душа – на тело. Между ними нет «точки соприкосновения». Объяснить очевидную связь души и тела и возможность познания внешнего мира без помощи божественного всемогущества Декарт не в состоянии. Его принципы неумолимо ведут к идее предустановленной гармонии, сформулированной Лейбницем.
Второй величайший представитель рационалистической философии науки, Готтфрид Лейбниц (1646-1716) был полигистором, универсальным научным гением. По охвату познаний и творческому вкладу в развитие науки своего времени его можно сравнить разве что с Аристотелем. Он был не только создателем глубокой и оригинальной философской системы, но и выдающимся математиком, создателем дифференциального исчисления, основателем современной, математической, логики, крупным физиком, изобретателем, историком, юристом и т.д. Он был основателем и президентом первой научной академии в Германии - Берлинской академии наук, по его проекту была создана Петербургская АН. Наиболее важные философские работы Лейбница – «Монадология» и «Новые опыты о человеческом разуме», опубликованные через полвека после его смерти.
Лейбниц стремился к универсальному научному синтезу, к примирению всех основных идейных течений прошлого и настоящего, к построению такой системы философии, которая объединила бы в себе интересы науки и религии, материализма и идеализма, принципы механической причинности и органической целесообразности, атомистов и схоластов, Аристотеля и Галилея и т.д. Полушутя он говорил, что соглашается со всем, что читает – его универсальный ум во всех учениях видел истинное зерно. Достичь подобного синтеза он смог при помощи понятия «монады».
Учение Лейбница – это своеобразная система рациональной метафизики. В метафизике же речь идёт прежде всего о бытии, о подлинной реальности, о «сущем», или «субстанции». В отличие от многих своих современников, которые подобно Декарту сводили реальность к механическим свойствам вещей, Лейбниц видит подлинно «сущее», или «субстанциальное», в силе, в деятельности. За всем «физическим», видимым и протяжённым в пространстве стоит невидимая и непротяжённая метафизическая реальность – бестелесные живые «существа» - «монады», как метафизические «единицы», метафизические «точки», центры сил, из которых сложено всё существующее. Монада – это простая субстанция, т.е. не имеющая частей, или неделимая. Поскольку же всякое тело имеет протяжение в пространстве, следовательно – имеет части и делимо, то монада – не тело, не атом. Это – «души», сущность которых состоит в «представлении» и «влечении». Поскольку монада – субстанция, т.е. существует самостоятельно и следовательно всё, что в ней происходит, имеет основание в ней самой, постольку все представления в себе монада создаёт сама, своей спонтанной внутренней силой, но не в результате внешнего воздействия. В основе теории познания и философии науки Лейбница лежит метафизика, онтология. Адекватность представлений монады о мире зависит от степени её совершенства. Вторая основная сила монады, влечение, это и есть стремление к смене своих представлений (перцепций). Поэтому все монады непрерывно изменяются, развиваются, эволюционируют.
Они образуют бесконечную лестницу ступеней, или степеней, совершенства. Монады, имеющие неразвитые, «смутные» представления, образуют «неорганические» тела. Монада, которая имеет абсолютно ясные и отчётливые представления абсолютно обо всём (абсолютное знание) - Бог. Между этими двумя полюсами – «души» (животные) и «дух», т.е. человек, имеющий отчасти смутные, отчасти ясные представления. Развитие познания состоит в достижении всё более отчётливых представлений.
Каждая из монад, в том числе и душа человека, представляет себе мир совершенно самостоятельно. Поэтому для того, чтобы мир был единым целым, их внутренняя и спонтанная деятельность должна быть согласована. Эту согласованность внутренней деятельности независимых друг от друга монад Лейбниц называет «предустановленной гармонией». Все монады подчинены одной высшей – Богу, который управляет ими, но - через единые внутренние законы их собственной деятельности. Монады «не имеют окон», но их представления текут согласованно. В мире царит гармония. Эту лейбницевскую теорию предустановленной гармонии Кант назвал «самой удивительной из выдумок философии».
Исходя из этих общих идей, Лейбниц был убеждён, что всё научное знание внутренне взаимосвязано и составляет, в сущности, одну систему. Есть один Бог, один мир, одна наука. Все частные науки должны составить лишь различные разделы одной всеобъемлющей системы науки. Идея «универсальной математики» Лейбница состоит в следующем. «Атомом» знания является понятие. Из понятий составляются суждения, из суждений – рассуждения (умозаключения), из рассуждений – науки. Все наши знания представляют собой, таким образом, различные комбинации понятий. Но понятия обычно имеют сложный характер, «составлены» из других понятий. Например, «треугольник» – понятие, образованное из понятий «линия», «прямая», «три», «пересекаться» и т.д. Замысел «универсальной математики» состоит в том, чтобы найти все простые понятия (первичные, элементарные, или категории), из которых в принципе можно составить любое другое понятие. Категории – это логические «атомы», которые следует обозначить специальными знаками. Затем необходимо найти те правила, посредством которых простые понятия соединяются в сложные и создаются новые понятия. Их также необходимо «формализовать», т.е. придумать для них символическую запись, аналогичную знакам «плюс», «минус» и т.п. в математике. Соединение понятий в суждения и суждений в умозаключения также происходит по небольшому числу основных общих правил, логических операций, которые также поддаются формализации, символической записи. В итоге мы получим формально-знаковую систему, в которой посредством знаково-символического комбинирования можно будет «вычислить» любое знание. Это – идея «логического исчисления», программа построения формальных языков, или «математической логики», реализованная в XIX-XX вв.
Как монада, душа каждого человека самостоятельно, собственной внутренней силой строит в себе представляемый ею «мир». Всё знание, таким образом, не приходит в душу «извне», а постепенно развивается «изнутри», творчески создаётся активностью души. Оно, таким образом, не «прирождено» нам в готовом виде, но и не порождается внешним воздействием. Оно «существует» в душе «виртуально», потенциально, и «актуализируется», развивается постепенно. Получается, что чувственное восприятие, опора эмпиризма, собственно и не является «чувственным», поскольку монада (душа) не испытывает внешнего воздействия, в ней вообще нет страдательных состояний! Чувственность – это лишь низший уровень представления, смутное, неразвитое представление. Когда чувственное восприятие в результате внутреннего развития монады становится ясным, отчётливым – оно называется «понятием» или «мышлением». Таким образом, между чувственностью и рассудком (мышлением), по Лейбницу, нет качественного, принципиального различия – это разные состояния, или степени, одного и того же представления.
В этом свете нужно понимать проводимое Лейбницем различие между 1) истинами факта и 2) истинами разума. Первые составляют «эмпирическое знание», низшую ступень познания. Это - знание единичного, частного, случайного, оно смутно и недостоверно. Вторые – истины ясные, отчётливые, всеобщие и необходимые. Они не происходят «из опыта», не получены путём индукции, не могут быть проверены или опровергнуты опытом. Это, собственно, то же самое знание, которое нам известно и «из опыта», но представляемое уже адекватно, совершенным образом. Истины разума – «вечные истины». Это - истины, мыслимые Богом. Когда мы мыслим истину разума, мы мыслим как Бог.
Истины разума обладают логической необходимостью. Это значит, что их невозможно отрицать, их отрицание ведёт к логическому противоречию (в отличие от отрицания истины факта). Истины разума, строго говоря, – тавтологии, тождественно истинные суждения. «Два плюс два» – это то же самое, что и «четыре». Отрицать, что «дважды два – четыре» означает утверждать, что «четыре – не четыре», противоречить самому себе. Поэтому высшим принципом всех истин разума является закон противоречия: все они могут быть доказаны логическим анализом, т.е. анализом понятий, без обращения к опыту. Поэтому их и можно назвать истинами самого разума. Поскольку истины разума можно получить и доказать логическим анализом, они могут быть названы также аналитическими истинами. Всё научное, аподиктическое знание имеет аналитический характер. Лейбниц полагал, что вся математика (по крайней мере – чистая, в которой каждое утверждение может быть строго доказано) состоит из тавтологических, аналитических суждений. Он – предшественник «логицизма» в философии математики XIX-XX вв.
Для получения «истин факта», напротив, одной логики недостаточно. Этот вид знания основывается на другом принципе – законе достаточного основания. Поиск «причин» происходящего, или его «объяснения», требуется именно этим законом. Опытное знание, или знание о природе – не аподиктически достоверное, но всегда лишь вероятное. Вероятность присуща всей природе: «в явлениях, подверженных переменам, никогда не бывает метафизической необходимости». Физический мир, тела, материя в пространстве и времени, по Лейбницу, - это не самостоятельная реальность, а всего лишь смутное «явление» истины. Протяжённость, непроницаемость, масса, сила, перемещение – всё это лишь «представления», или «феномены». В отношении к физическому миру тел Лейбниц твёрдо стоял на позициях феноменализма. Истинная реальность, то, что существует само по себе, открывается не физике, а метафизике.
Феноменальная материя, по Лейбницу, «заполняет» пространство сплошь, непрерывно. Материя, как и пространство, - континуум. Любое тело делимо до бесконечности, поэтому материя – только явление. Атомов и пустоты не существует. Для характеристики материи недостаточно одного лишь протяжения (здесь Лейбниц спорит с Декартом). Сущностная характеристика «материи» и всякого тела – сила, скрытая за явлением пространственного протяжения. Лейбниц – представитель не механистической, а динамической концепции материи. Материя есть сила, наполняющая пространство. Различием в понимании сущности материи был обусловлен и спор между Декартом и Лейбницем о мере движения и той величине, которая сохраняется во всех движениях. Декарт предлагал произведение массы на скорость, Лейбниц – произведение массы на квадрат скорости. Иначе говоря, Декарт предлагал механический закон сохранения количества движения (импульса), Лейбниц – более общий закон «сохранения силы» (энергии). Лейбниц подверг также критике учение Ньютона о материи, пространстве и времени. Ньютон признавал существование абсолютного и пустого пространства как самостоятельной сущности, «чувствилища» Бога. Он считал также, что «абсолютное» время «течёт» само по себе, независимо от материи и тел. Такое понимание пространства и времени называется «субстанциальным» или «субстанциалистским». Лейбниц, напротив, – сторонник реляционной концепции пространства-времени. Сущность пространства в том, что оно – порядок явлений, порядок их сосуществования, или – отношение между телами. Нет тел – нет и их отношений, порядка их взаимного расположения, пространства. Время – также лишь отношение, фундаментальный порядок последовательности событий. Нет материи и движения тел – нет и времени. Поэтому нет и никакого «абсолютного» пространства-времени. Все расстояния, времена, движения – относительны. Это – всеобщие свойства, или атрибуты, - и атрибуты не подлинной реальности, но только лишь чувственных явлений (представлений). Пространство и время – одни лишь отношения, а всякое отношение устанавливается, а именно – силой представления монады. Это не значит, что пространство и время чисто «субъективны». Это – лишь явления, но «хорошо обоснованные» явления, «феномены Божьи». Но всё же – лишь феномены, за которыми скрывается порождающая их бестелесная, духовная реальность. Итак, мы находим у Лейбница аналитическое понимание математики, феноменалистическое истолкование физики, метафизическое понимание реальности.

Эволюция классического эмпиризма в философии науки
Важнейшее значение для понимания философских проблем науки имеет эволюция классического британского эмпиризма после Бэкона, которая завершается творчеством Давида Юма. Начинается же она в трудах современника Ньютона Джона Локка (1632-1704), создателя «анатомии и физиологии рассудка» (Кант), в которой эмпиризм принимает форму сенсуалистической теории познания, учения о происхождении идей, заполняющих сознание человека. Локк хотел дать всестороннее, фундаментальное обоснование главного принципа эмпиризма, утверждения о том, что всё наше познание начинается с опыта и что всё оно происходит из опыта, из чувственного восприятия внешнего мира и собственной душевной деятельности. Локк доказывает, что всё знание – приобретённое, что нет никаких «врождённых» идей. Человек рождается с душой, подобной чистому листу бумаги (tabula rasa), первые «записи» на которой (ощущения) оставляют воздействия внешнего мира на органы чувств. Опытное происхождение имеют и все научные, и нравственные понятия. Локк ограничил возможности познания тем, что дано в опыте, прямо или косвенно. Границы нашего знания совпадают с границами нашего опыта. То, что не может быть дано в опыте, не может быть и предметом познания. В трудах Локка впервые начинает звучать мотив скептицизма, в полной мере развитый позднее его последователем Юмом.
Локк отталкивается от мысли, сформулированной ещё Аристотелем: нет ничего в уме, чего первоначально не было в чувствах. Всякое познание начинается с чувственного восприятия, т.е. с воздействия внешнего мира на органы чувств человека. Это восприятие даёт ощущения - первичный материал для всего последующего познания. Чувственное восприятие – пассивная способность человека, т.е. его способность подвергаться внешнему воздействию, «воспринять» в себя это воздействие. Однако в человеке есть и активное начало, способность «реагировать» на внешнее воздействие и обрабатывать материал чувственных впечатлений – ум, интеллект, рассудок. В результате деятельности ума возникает опыт. В процессе этой познавательной деятельности ум (душа) осознаёт свою собственную деятельность (рефлексия) и делает её предметом исследования. На основе внешнего опыта и в неразрывной связи с ним возникает таким образом внутренний опыт. Все наши знания без исключения происходят только из этих двух источников.
Всё, что возникает в сознании в процессе опыта, Локк называет идеями. Идея – это всё, «чем может быть занята душа во время мышления». Это не только мысли, понятия, утверждения или знания, но и, например, ощущения, восприятия, образы фантазии, эмоции и т.д. Все «идеи» Локк разделяет на два вида: 1) простые идеи; 2) сложные идеи. Простые идеи – это «одно единообразное представление или восприятие в уме, не распадающееся на различные идеи», например, «идеи» красного цвета, тепла, протяжения, удовольствия и т.д. Эти идеи нам просто «даны». Сложные идеи мы, напротив, создаём сами, посредством активной деятельности ума – сравнения, соединения, разъединения, комбинирования простых идей. Сложные идеи Локк далее разделяет на три класса: 1) идеи субстанций, 2) идеи модусов, 3) идеи отношений. В процессе познания мы поднимаемся от единичных ощущений ко всё более и более сложным и «отвлечённым» идеям. Вспомогательную роль в этом процессе играет язык. Слова - лишь условные знаки идей, созданные с целью их запоминания, оперирования с ними и сообщения своих идей другим людям.
То, что присуще вещам самим по себе, объективно, независимо от нас, Локк называет их первичными качествами (или «адекватными»). Эти качества адекватно воспроизводятся в чувственном восприятии, т.е. порождаемая этими качествами вещей идея ума «сходна» с ними. Мы, например, видим тела протяжёнными в пространстве – и тела на самом деле протяжённые. Протяжение – первичное качество тел. Точно так же обстоит дело с движением: мы видим, что тела движутся, и это движение на самом деле есть в мире, хотя воспринимаемые движения не следует путать с истинным движением. В общем и целом «первичными» качествами вещей Локк считает те, которые им приписывала современная ему физика, в особенности – механика Ньютона.
Вторичные качества вещей – те, которые мы воспринимаем, но которых в самих вещах нет. Например, цвет или запах в самих вещах не существуют – это, строго говоря, не качества вещей, а только идеи ума, которые совершенно непохожи на те свойства самих вещей, которые вызывают в уме эти идеи. Поэтому вторичные идеи – «неадекватные». На самом деле какие-то частички тел, какие-то их комбинации и движения вызывают в нас ощущение цвета или тепла, но это ощущение не имеет ничего общего со своей причиной. Задача науки состоит в сведении этих вторичных (субъективных) качеств – к первичным (объективным, присущим самим вещам). Именно таким был и сегодня остаётся метод научного естествознания. Например, ощущение того или иного цвета объясняется и современной физикой как результат воздействия колебаний электромагнитного поля на сетчатку глаза, зрительные рецепторы. Идя этим путём, наука достигла колоссальных успехов, например, в современной молекулярной биологии.
Разделение качеств вещей на первичные и вторичные кажется совершенно естественным и обоснованным, однако именно оно, а также сведение сущности познания к работе ума со своими «идеями» – та точка, в которой намечается перелом в развитии эмпиризма, его поворот к феноменализму, субъективному идеализму и скептическому агностицизму.
Дело в том, что непосредственно мы всегда, согласно Локку, имеем дело лишь со своими собственными идеями. Эту мысль Локк повторяет постоянно: как бы далеко ни залетал разум, в каких бы «мирах» ни обретался, он, по существу, никуда не выходит из самого себя, крутится в кругу своих собственных идей, им же самим и созданных. Например, твёрдость, или непроницаемость тел – это «простая идея», которую мы получаем посредством осязания. Она «внедряется» в ум каждым телом, которое мы воспринимаем. Но она – не само тело и не само его объективное качество. Качества – в телах, а идеи – в уме, в сознании. Большинство идей так же похоже на свою причину, как слово на обозначаемый им предмет. Идея, как правило, лишь «иероглиф» качества. Но даже если идея «адекватна», она не тождественна своей причине. Одно дело – протяжение самих тел, другое дело – идея протяжения. Видимая протяжённость Солнца и его действительная протяжённость – совсем не одно и то же. Однако Локк вынужден называть одними и теми же словами (протяжение, непроницаемость, фигура, движение и т.д.) и качества вещей, и соответствующие им идеи. Он начинает путать «качества» и «идеи», и их различие начинает становиться туманным, пока, наконец, не исчезает вовсе! Здесь, в этой точке, и начинается переход от Локка к Беркли и Юму. Сама «вещь» (тело природы) начинает превращаться в «собрание идей». Действительно, наиболее важные идеи, по Локку – идеи субстанций. «Стол», «лист», «лошадь», «Бог» – это идеи субстанций. Что такое «субстанция»? Это, согласно всему анализу Локка, сложная идея. Стол – это сложная идея. Мир – это сложная идея. Сам Бог – это сложная идея, то есть некоторое сочетание простых идей. Каким образом из простых идей возникает идея субстанции? Ум замечает, что некоторые простые идеи «постоянно находятся вместе» и «привыкает» думать о них как об одной идее, предполагая, что «за» ней стоит некий «субстрат». Субстанцией мы называем как собрание идей, так и их предполагаемый носитель тех качеств, которые вызывают в нас устойчивые «пучки» идей. Мы предполагаем существование некоторой «опоры», или «субстанции», стоящей «позади» чувственно воспринимаемых идей. И суть дела в том, что «сама» эта субстанция всегда находится «за» всеми своими качествами и проявлениями в опыте, не совпадает с ними, а является именно их «основой» или причиной. Всё, что мы знаем о ней – это всего лишь «идеи», но «сама» она всегда остаётся «за кадром».
В этом пункте Локк и начинает колебаться, у него возникают серьёзные сомнения. У нас нет, говорит он, ясной идеи субстанции. Если мы мыслим любую субстанцию ясно, то представляем себе лишь «собрание идей». Но это – не сама субстанция. Если мы хотим мыслить саму субстанцию, то ничего не можем мыслить ясно: мыслим лишь неизвестную нам, гипотетически предположенную причину всех этих идей.
Так и возникает соблазн избавиться от этого таинственного, неизвестного «нечто», расположенного «за» всеми нашими идеями, и попросту отождествить субстанцию с устойчивым «собранием идей». По этому пути и пошли Беркли с Юмом. Сам Локк не хотел идти до конца в этом направлении, за что заплатил вопиющими противоречиями.
Что такое Солнце? Это - собрание идей шара, света, тепла, излучения и т.п., отвечает Локк. И тут же оговаривается, что, конечно, ни света, ни тепла в «самом» Солнце нет, что это – лишь «идеи», которые оно в нас вызывает. Ну хорошо, а оно «само» – что такое? Само оно, говорит Локк, есть совокупность невидимых частиц и сил материи, которые воздействуют на нас и вызывают в уме идеи жёлтого, раскалённого и т.д. Казалось бы, хорошо и понятно, но ведь «частица», «сила», «движение» и т.д. - это разве не идеи, образованные согласно Локку именно из «простых» идей света, тепла и т.д.? Слон на Земле или Земля на слоне? Локк выводит сложные идеи (в том числе все научные понятия) из простых идей, а простые идеи выводит из сложных, подставляя их на место вещей, воздействующих на органы чувств (ибо первичные качества неотличимы от идей этих качеств). Если строго придерживаться замысла эмпиризма, замысла генетической «идеологии», то Солнце – всего лишь собрание идей, образованных умом, в конечном счёте, из простых идей чувственного восприятия. И утверждение, что есть ещё какое-то Солнце «само по себе» вне всякого восприятия – ничем не обосновано. Опытом его обосновать нельзя, поскольку в опыте даны одни «идеи». А если мы это утверждение примем, и будем считать «субстанцией» само Солнце, существующее вне и независимо от всех наших восприятий, то весь замысел генетической теории идей рушится – в основу основ кладутся не «простые идеи», а догматическая онтологизация абстракций классической физики.
Это фундаментальное противоречие теории Локка и было главной внутренней движущей слой дальнейшего развития европейской философии.
Чем дальше шёл Локк в конкретном анализе «идей», тем сильнее и сильнее звучала в его знаменитом «Опыте о человеческом разумении» мысль: субстанции вещей и собственной души мы не знаем. Наш ограниченный ум не в состоянии понять простейших фактов опыта, которые мы наблюдаем ежедневно, ежечасно, ежеминутно. «Отсюда мне кажется вероятным, что простые идеи, получаемые нами от ощущения и рефлексии, суть границы нашего мышления, дальше которых, несмотря ни на какие усилия свои, душа не может продвинуться ни на йоту и не в состоянии что-то выявить, когда она пытается проникнуть в природу и скрытые причины этих идей» (курсив мой). Эмпиризм хочет вывести все идеи ума из ощущений или свести их к ощущению, но для того, кто всё хочет основать на ощущении, само ощущение становится необъяснимым.
Из этой мысли исходил Джордж Беркли (1685-1753), классик субъективного идеализма. Своеобразие философии Беркли состоит в применении принципа эмпиризма, лежащего в основе новой науки, для критики самой науки, для защиты христианской веры и опровержения материализма и атеизма. Главный философский труд – знаменитый «Трактат о принципах человеческого познания» (1710). Основная идея учения Беркли очень проста: так называемые «тела» – это только комплексы ощущений, и ничего более. Так называемый «материальный мир» – это совокупность моих ощущений. Никакой такой «материи» не существует. Беркли верно подметил непоследовательность Локка в проведении исходного принципа, и попросту устранил различие между «первичными» и «вторичными» качествами. На каком, собственно, основании Локк считает некоторые качества вещей «адекватными»? Как идея в уме может быть «сходна» с вещью вне ума? Как субъективное представление может быть «похоже» на то, что вообще не есть представление? «Первичные качества» вещей – это только «идеи». Стена «протяжённа» в том же смысле, что и «бела» или «холодна». Все так называемые «вещи» – комплексы идей.
С какой целью Беркли выдвинул, обосновывал и защищал столь странную идею? Прежде всего для того, чтобы дискредитировать понятие «материи». Материя - краеугольный камень всех «чудовищных систем» атеистов. Если его вынуть, рухнут все их богохульные построения. Заметим, что Беркли воюет против философского материализма, но не против науки. Он выступает за союз между наукой и религией, но такой союз, который не угрожал бы вере. С этой целью наука определяется как простая сокращённая запись чувственных восприятий.
Ради ниспровержения материи и материализма Беркли создаёт репрезентативную теорию абстракции: одно конкретное и единичное представление замещает собой в ходе размышлений ряд других единичных представлений, т.е. является их общим «представителем». Например, никакого треугольника вообще, т.е. общего понятия «треугольник», нет. Если в ходе математического рассуждения я говорю просто о «треугольнике», то представляю себе всегда единичный и вполне конкретный, наглядный треугольник, но не обращаю внимания на те его свойства, которые отличают его от всех других треугольников, отвлекаюсь от них. Поэтому моё рассуждение именно об этом треугольнике имеет силу и относительно всех других возможных единичных треугольников. Один из них выступил в моём рассуждении как представитель всех других, был их «репрезентантом». Таким образом, всё рассуждение и доказательство опиралось на единичное и наглядное представление, но не на «абстрактное понятие» треугольника «вообще».
Источником ощущений, или простых идей, являются не тела, а Бог. Опыт – то, что даёт мне Бог. «Идеи» - это знаки, которыми Бог осведомляет меня о своей воле. Всё, что происходит передо мной в мире – изображение «непрерывной активности Бога». Философское понимание этого должно наполнить человека благоговейным чувством постоянного, непрерывного присутствия Бога «здесь и теперь», в каждом мгновении моей жизни. Нет никакой иной реальности, кроме духовной, нет никаких других истинных причин происходящего, кроме Бога. Учение Беркли – мистический эмпиризм: по сути дела, всякий опыт Беркли считает мистическим, ибо ничего иного, кроме Бога, я в опыте не воспринимаю. Однако эти утверждения Беркли вовсе не вытекали из принципа эмпиризма и были добавлены к нему совершенно догматически.
Давид Юм(1711-1776) устраняет эту последнюю непоследовательность, делает все необходимые выводы из идеи «эмпиризма», завершает развитие классического британского эмпиризма и закладывает теоретическую основу для всего последующего «позитивизма» XIX-XX вв. Главный труд Юма – «Исследование о человеческом познании…» (1748) и сегодня может служить одним из лучших введений в проблематику теории познания вообще, теории научного познания в частности.
По убеждению Юма, и Локк, и Беркли были недостаточно последовательны в проведении принципа эмпиризма. Оба они кладут в основу познания чувственное восприятие, ощущения. Именно они даны нам непосредственно и дают исходный материал для всего здания познания. Однако Локк настаивает на том, что ощущения вызывают в нас внешние материальные вещи, а Беркли верит в то, что ощущения вызывает в нас Бог. Оба они, таким образом, выходят за пределы непосредственно данного и претендуют на знание о том, что находится «за» ощущениями, в мире «самом по себе», вне нашего сознания. Это, согласно Юму, совершенно догматическое и не обоснованное принципами эмпиризма допущение. Во имя последовательного проведения исходного принципа эмпиризма Юм снимает вопрос о причине ощущений. Вопрос о том, «откуда» у меня ощущения, «что» их во мне «вызывает», какова их причина – неразрешим. Ответ на все вопросы должен давать опыт, но вопрос о причине самого опыта выходит за пределы всякого опыта. Выйти за пределы ощущений и сравнить их с их причиной мы не можем. Возможно, что их причина – тела, но доказать это невозможно. Это утверждение Локка невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Возможно, что причина ощущений – Бог. Но и это утверждение – принципиально непроверяемая гипотеза. Будем честны и последовательны, говорит Юм всем сторонникам «чистого опыта», и признаем, что мы не знаем и не можем знать, что является причиной наших впечатлений. Ограничимся исключительно тем, что они нам «даны», и что они и лишь они составляют весь материал нашего знания. Ограничимся фактами, данными в опыте. В опыте даны лишь «перцепции», а об отношении перцепций к их причинам опыт молчит.
Все наши «перцепции» разделяются Юмом на два класса: 1) более яркие, «живые», связь которых от нашей воли не зависит - впечатления, и 2) следы этих ярких перцепций в памяти и воображении, над которыми мы имеем больше власти, которые можем комбинировать произвольно - представления. Вся задача познания состоит в создании и комбинировании представлений на основе первичных впечатлений. Это создание и комбинирование служит только одному – описанию первичных впечатлений, т.е. созданию «фактов опыта». Таким образом мы не познаём каких-либо объектов, существующих вне и независимо от нас, мы можем только констатировать и упорядочивать то, что нам фактически дано в опыте. Все так называемые «вещи» или «объекты» мы придумываем сами – для систематизации наших впечатлений. Всё наше познание имеет исключительно «фактический» характер. Всё наше знание есть знание фактов опыта, их описание - и более ничего. Любая научная «истина» и самая сложная теория сводится в конечном счёте к простой констатации факта. Факты могут быть, правда, достаточно сложными, в зависимости от того, сколько впечатлений они в себя включают или связывают друг с другом. Но суть дела это не меняет. Самый общий «закон природы» – это сокращённая запись «большого» и сложного факта – не более того. Всё наше знание говорит лишь о том, что происходит в опыте и как оно происходит. Но мы не знаем и не узнаем, почему оно происходит так, а не иначе. Например, закон всемирного тяготения точно описывает, как тела движутся относительно друг друга, как они «притягиваются», но почему они «тянутся» друг к другу – на этот вопрос наука вовсе не отвечает, да и не должна к этому стремиться. Задача любой науки – описание, а не объяснение.
Понятие объяснения основывается на идее причинности. Анализ этого понятия в трактате Юма имел определяющее влияние на дальнейшее развитие теории научного познания. Суть всякого познания, по Юму – в связывании наших впечатлений и представлений. Почему и на каком основании мы вообще связываем, соединяем наши «идеи»? Огромная заслуга Юма – в самой постановке и исследовании этого вопроса. Он заметил, что в основании всего нашего познания лежит особая способность интеллекта к «связыванию многообразного». Всё, что мы считаем «предметом», мы сами и связали в «предмет». Все связи и отношения, которые мы находим в мире, мы сами и устанавливаем. В основании всего нашего знания лежит первичная и далее необъяснимая способность ассоциации представлений, когда мы склонны переходить от одной идеи скорее именно к данной, а не другим. Эта ассоциация идей по сходству, смежности или причинности и создаёт «опыт». Важнейший вид ассоциации идей – причинность.
Один из главных вопросов, которые мы себе постоянно задаём, пытаясь понять и объяснить происходящее – «почему»? Понятие причины – не рядовое, это важнейшее понятие в философии и науке, ведь сама философия (и наука) возникла тогда, когда человек стал спрашивать о причинах (началах) всего существующего. Благодаря причинно-следственным связям мир превращается в единое целое. Проблема причинности затрагивает самую суть мышления и мира. Но что такое, в сущности, «причина»? Что мы имеем в виду, спрашивая о «причине»? Юм впервые основательно задумался над этим и пришёл к странному результату. Чем отличается простая последовательность событий во времени от причинной связи между ними? Чем отличается «после того» от «поэтому» или «по причине этого»? Юм отвечает: тем, что в случае причинной связи я мыслю необходимость наступления второго события после первого. Если причинной связи нет, то второе событие могло и не наступить, если есть, и первое событие вызвало второе, то оно не могло не наступить. Но на каком основании мы утверждаем необходимость некоторого события, наблюдаемого нами в опыте, если в его отрицании (утверждении, что его не произойдёт), нет никакого противоречия? Ведь любое реальное событие можно без противоречия мыслить не произошедшим. На каком основании я утверждаю, что движение бильярдного шара является следствием, да ещё и необходимым, удара другого шара? Почему я мыслю необходимость его движения именно в направлении удара, а не в любом другом направлении? Если как следует вдуматься в наши суждения о причинности, обнаруживается, что суждение о причине выносится вовсе не на основании знаний физических законов соударения или межмолекулярного взаимодействия. Прочувствуйте степень вашего незнания, непонимания происходящего. Даже не имея ровно никакого представления о том, что там происходит между шарами в момент их столкновения, мы всё равно утверждаем наличие «причины», хотя никакими рассуждениями доказать, что шар покатится и именно в эту сторону, невозможно. Вывод Юма прост: мы сами приписываем событиям причинную связь, как бы вкладываем необходимое причинное отношение в наш опыт, но в этой мнимой физической «причинности» в действительности нет ничего, кроме ожидания ранее уже воспринятой нами и привычной для нас последовательности впечатлений. Таким образом, понятие причинности как необходимой связи не происходит из опыта, и не может из него происходить, поскольку опыт учит исключительно регулярной, повторяющейся последовательности впечатлений (событий) во времени. Основание этой регулярности нам совершенно не известно и не может быть известно. Поэтому на самом деле в мнимой «причинности» нет никакой «необходимости». Строго говоря, за любым фактом или событием всегда может последовать любое другое. Все мнимые «законы» природы – лишь фактически наблюдаемые регулярности. Допустим даже, что «так происходило всегда», но это вовсе не значит, что иначе быть не может и всегда будет так происходить. Анализ Юма показывает незаконность и произвольность любого индуктивного обобщения. Ничего, кроме психологической привычки, за обобщением не стоит. Особенно незаконно и нелепо применять понятие причины вне пределов опыта, например, утверждать, что какие-то вещи вызывают в нас ощущения, или что «Бог – причина (создатель) мира».
Иначе говоря, мы всего лишь субъективно верим, что между событиями или явлениями есть причинная связь. Если считать наукой такое знание, которое показывает нам истинные причины явлений и всеобщие законы природы, или устройство мира самого по себе, то такая наука, по Юму, просто невозможна. Физика всего лишь констатирует факты, и любые её положения могут быть опровергнуты новыми фактами, и в этом отношении она ничем принципиально не отличается от обыденного знания. Просто она знает больше фактов. Тем более невозможна наука о том, что находится за пределами опыта, - о Боге, бессмертии души и т.д. Иначе говоря, метафизика как наука невозможна.
Естественно тут спросить: а как же быть с математикой? Разве она не содержит абсолютно достоверное, аподиктическое, доказательное знание? Да, признаёт Юм, наряду с «истинами факта» есть ещё «истины разума». Они действительно обладают всеобщностью и необходимостью. Более того, они не опираются на опыт, имеют «априорный» характер. Положения чистой математики невозможно ни доказать, ни опровергнуть опытом. Но это возможно лишь потому, что математика описывает предметы, которые в опыте не даны и не могут быть даны, следовательно, не являющиеся реально существующими предметами. В опыте не может быть дана «линия, не имеющая толщины». В опыте нет и не может быть «идеальной окружности». И т.д. Поэтому всё математическое знание – это знание о мысленных «предметах» (идеях и знаках), которые мы сами создали. Это не знание о мире, не познание, но всего лишь условный язык, искусственный инструмент, созданный нами для описания реальных объектов, данных в опыте. Поскольку математика – это не знание о реальности, то это и не наука! Поскольку всякий язык условен, можно создать и другой математический язык. Это – дело соглашения, конвенции. От реальности, данной в опыте, этот язык не зависит. Какое же это познание, какая же это наука? Вся «необходимость» математического знания имеет лишь логический и условный характер – в силу исходных определений, аксиом и постулатов. Эта мысль Юма сыграла важную роль в истории неопозитивизма.
Итог размышлений Юма весьма пессимистичен: если называть «наукой» то, что разумели под этим словом раньше, то наука невозможна, и «убеждение в человеческой слепоте и слабости является результатом всей философии».

Философия науки Канта. В творчестве Иммануила Канта (1724 - 1804), как известно,традиционно различают два периода: докритический и критический. С первым периодом связаны заслуги Канта перед наукой, со вторым – перед философией и теорией науки. В первый период Кант много занимался конкретными вопросами естествознания. Главным достижением этого периода было создание космогонической теории, объясняющей происхождение и строение Солнечной системы и звездных систем вообще сгущением и разогреванием первоначально разреженной и хаотической материи под действием имманентно присущих ей сил притяжения и отталкивания. Эта преимущественно качественная теория Канта, изложенная в трактате «Всеобщая история природы и теория неба» (1755 г.), получила точную физико-математическую форму в пятитомной «Небесной механике» (1799-1825) Пьера Симона Лапласа, поэтому называется гипотезой Канта-Лапласа. Славу «Коперника философии» Канту принес его главный труд, «Критика чистого разума» (1781 г.), который открывает второй период его творчества, и в котором изложены принципы новой, «критической», или «трансцендентальной» философии.
Эту философию Кант сначала разделял вслед за Аристотелем и Вольфом на две части - теоретическую и практическую. Первая часть изложена в «Критике чистого разума», который должна был ответить на вопрос о том, «что я могу знать?», прежде всего – о Боге, о мире в целом, о душе и её бессмертии, т.е. о тех сверхчувственных предметах, к познанию которых стремится метафизика. Решая вопрос о возможности метафизики как науки, Кант создаёт новую общую теорию бытия и знания, решает проблему источников и границ всякого знания вообще, и создаёт трансцендентальную философию науки – физики и математики, опираясь на анализ трудов Евклида и Ньютона. Практическая философия (теория морали и права) разработана им главным образом в «Критике практического разума» и «Метафизике нравов». Она должна была дать ответ на второй главный вопрос философии – «что я должен делать?». Для Канта это вопрос о том, что такое свобода и в чём заключается безусловный долг всякого человека. Важно отметить, что теория науки Канта может быть понята лишь в связи с его этикой (учением о свободе). Именно неразрывная связь теории науки Канта с метафизикой и этикой делает её предельно глубокой и подлинно философской. Позднее Кант присоединил к двум «Критикам» третью, - «Критику способности суждения» (1790 г.), в которой изложил своё учение о прекрасном и возвышенном, об искусстве и об органической целесообразности (жизни) в природе. Это учение составило третью и последнюю часть его системы. Здесь Кант излагает в частности идеи, относимые сегодня к философии биологии. Обратим внимание на этот факт: понимание сущности жизни, согласно Канту, возможно на основе тех же общих принципов, которые лежат в основе философии искусства.
Главным вопросом философии Кант считал вопрос о том, «что такое человек?». В центре всех его исследований Канта стоит образ человека как автономного (самозаконного) субъекта познания и деятельности. «Субъект» – значит деятель. Основа основ кантовской теории заключается в идее, что в самом человеке (при всей его конечности и зависимости от внешнего мира) находится источник спонтанной творческой силы, активности, которая подчиняется своим собственным, внутренним законам. В решении всех философских проблем Кант идёт «от субъекта», «от человека» как подлинного субъекта (а не «вещи», объекта, модуса субстанции, ансамбля атомов и т.д.), от исследования его способностей и душевных сил, и прежде всего – от исследования его способности мыслить.
Теоретическая философия Канта представляет собой прежде всего исследованиепознавательных способностейчеловека, чувственного восприятия, рассудка и разума. В этом отношении она находится под несомненным влиянием британского эмпиризма. Это исследование Кант и называет «критикой». Он «критикует» не каких-либо философов, не те или иные учения. Он предпринимает «критику» способности познания вообще и ставит вопрос об источниках и границах человеческого познания преимущественно для того, чтобы решить вопрос о возможности (или невозможности) метафизики как науки. Именно этот вопрос был для него главным, поскольку он считал метафизические вопросы главными во всём человеческом знании, а метафизику – высшей, самой важной для человека наукой. Можем ли мы научно и с абсолютной достоверностью ответить на важнейшие для всякого мыслящего человека вопросы о бытии Бога, о сущности мира как целого, о сущности и бессмертии души, о том, в чём заключается высшее благо человека? Лишь в контексте такой постановки вопросов, лишь с целью ответить на эти высшие вопросы, Кант предпринимает и философское исследование математики и естествознания. Он полагал, что физика и математика превосходно развиваются без всякого критического философского исследования и в таком исследовании не нуждаются. Теория точной науки нужна не ей самой, а метафизике. Она необходима для верного решения более важных, чем физико-математические, философских вопросов.
Наука во времена Канта развивалась более чем успешно. А вот её философское понимание было явно неудовлетворительным. Развиваясь вместе с новой наукой, опираясь на неё, пытаясь дать её фундаментальное обоснование, философия зашла в тупик. Потерпели неудачу и все попытки построить «главную науку», метафизику. Классический рационализм в понимании науки не только был вынужден прибегнуть, как мы видели, к «самой фантастической из всех выдумок философии», к «предустановленной гармонии», но и запутался в совершенно неразрешимых противоречиях, антиномиях, как показала система ученика Лейбница, Христиана Вольфа. Оказалось, что прямо противоположные метафизические положения могут быть доказаны «чистым разумом» с равной абсолютной достоверностью. Британский эмпиризм, выдвинувший программу экспериментальной индукции и пытавшийся обосновать главное убеждение новой науки в эмпирическом происхождении всякого знания, после долгой эволюции пришёл в конце концов к самоотрицанию, к разрушительному для науки и философии скептицизму, к выводу о том, что никакая наука вообще невозможна, и строго говоря, из опыта научиться вообще ничему нельзя, ибо всякая индукция незаконна. В чём же причина такого поистине бедственного положения в метафизике и в теории науки?
Кант полагал что такой результат был неизбежен, потому что и рационализм, и эмпиризм избрали ложный путь в самой постановке и в решении философских проблем, - они в равной мере стояли на позиции догматизма (несмотря даже на радикальный методологический скептицизм Декарта и «академический» скептицизм Юма). Догматизм в философии, согласно Канту, состоит в том, что мы пытаемся познать какие-то предметы, заранее предположив их существование (в «готовом» виде, «самих по себе») и не изучив предварительно саму способность человека к познанию любого рода «предметов» или «объектов». Познание, разумеется, невозможно без «объекта», поскольку оно всегда направлено на некоторый объект, и всякое знание есть именно знание о некотором предмете. Но оно невозможно и без субъекта – оно представляет собой процесс деятельности субъекта. Стало быть, эта деятельность не менее важна, чем существование и свойства объекта. Поэтому саму эту познавательную деятельность субъекта следует предметом познания. Кант называет трансцендентальным такое познание, которое занимается не предметами, а нашим познание предметов, поскольку это познание возможно «априори», до того, как эти предметы действительно даны в чувственном восприятии. Иначе говоря трансцендентальное знание – это знание о том, как возможно априорное знание. Например, арифметика – априорное знание, а знание о том, как возможна сама арифметика – «трансцендентальное».
Своё иследование Кант начинает с различения между эмпирическим и априорным (можно сказать – чисто теоретическим) знанием. Эмпирическое знание, т.е. знание, полученное из опыта, из чувственного восприятия внешнего (физического) и внутреннего (психологического) мира, из наблюдения и эксперимента, всегда ограничено во времени и пространстве. Опыт не может быть завершён. Он всегда может быть продолжен, расширен, дополнен, усовершенствован и т.д. Поэтому эмпирическое знание всегда несовершенно, оно всегда может быть опровергнуто новым опытом. Об этом Кант знал так же хорошо, как и Поппер. Иначе говоря, эмпирическое знание никогда не обладает и не может обладать абсолютной всеобщностью и логической необходимостью (оно не является аподиктическим). Опытное знание может говорить лишь о том, что «насколько мы до сих пор наблюдали, дело обстояло так-то и так-то». Но на основании одного лишь опыта нельзя утверждать, что дело всегда и везде будет обстоять так же (всеобщность) и что иначе быть не может, что противоположное невозможно (логическая необходимость). Если бы всё наше знание происходило только из опыта, то всё оно было бы лишь гипотетическим, обладало лишь вероятной истинностью (следовательно, и вероятной ложностью). Для Канта это значит, что в этом случае наука была бы невозможна. Он не признал бы «наукой» то, что имеют в виду Поппер, Кун или Фейерабенд. Следовательно, их учения, согласно Канту, - вовсе не «философия науки», а рассуждения об изменениях в эмпирическом знании.
Однако в математике и в естествознании (отвлекаясь от метафизики) есть знание совершенно иного рода, действительно существуют такие утверждения, которые мыслятся именно «аподиктически». Например: «кратчайшее расстояние между двумя точками – прямая». Или: «любое изменение в мире имеет свою причину». Или: «действию всегда есть равное и противоположное противодействие». И поскольку любое знание формулируется в виде суждения (см. логику Аристотеля), постольку главный вопрос «Критики чистого разума» Кант ставит так: как возможны синтетические суждения a priori? Иначе говоря, Кант ищет основание таких суждений, которые не являются эмпирическими, опираются не на опыт, и, одновременно, не являются аналитическими.
Проведя различие между априорным и эмпирическим знанием, которое было хорошо известно и до Канта, он проводит далее различие между аналитическими и синтетическими суждениями, которое в ясной форме до него не проводил никто. Аналитическое суждение выносится на основании анализа понятия. Элементарная форма всякого суждения – «S есть P», где понятие S выступает в качестве логического субъекта, а понятие P – в качестве предиката. В аналитическом суждении связываются два таких понятия, одно из которых (предикат) уже содержится (мыслится) в субъекте. Например, то, что все тела протяжённы можно утверждать на основании простого анализа понятия «тело», в котором уже содержится признак протяженности, поскольку невозможно мыслить (или представить себе) непротяжённое тело. Поэтому аналитическое суждение не даёт нового знания, не расширяет наше знание, но лишь делает ясным и отчётливым уже имеющееся знание. Это суждение – априорное, поскольку мы выносим его не обращаясь к опыту, но анализируя собственные понятия. Но оно – аналитическая истина, благодаря которой мы и не узнаём ничего нового. Общий принцип всех аналитических суждений – закон противоречия.
Любое новое знание, любой прирост знания создаётся исключительно синтетическими суждениями, в которых субъекту приписывается новый предикат, который раньше в нём не мыслился. Любое суждение, основанное на опыте, например, является синтетическим: к своему понятию о предмете я добавляю что-то новое, опираясь на наблюдение или эксперимент. Но есть синтетические суждения, не основанные на опыте. Например, суждение 7+5=12, согласно Канту, является не аналитическим (вопреки Лейбницу), но синтетическим, поскольку никаким анализом понятий 7, 5 и + невозможно получить понятие (число) 12. Его можно получить лишь последовательным присоединением пяти единиц к семи единицам, или синтезом единиц. В этом суждении мы получаем новое знание, узнаём то, чего ещё вовсе не знали, имея представление лишь о пяти, семи и сложении. Кант утверждает, что положения чистой математики представляют собой именно синтетические суждения, которые мы выносим совершенно независимо от опыта, совершенно a priori. Математика – самое убедительное доказательство того, что мы способны получать новое знание, не опираясь на опыт. Она состоит из априорных, но в то же время синтетических суждений. Такие же синтетические априорные суждения имеются и в науке о природе, в естествознании, где они выступают прежде всего в качестве исходных теоретических принципов, наиболее общих положений, лежащих в основе исследования природы в целом. Их легко отделить от эмпирических знаний и обобщений при помощи указанных выше признаков абсолютной всеобщности и логической необходимости.
Таким образом, то, что такие априорные и вместе с тем синтетические суждения имеются, несомненно. Вопрос состоит не в том, существуют ли такие суждения, и не в том, возможны ли они. Непонятно лишь одно – откуда они взялись? Каково основание этих суждений, если они не опираются на опыт и не могут быть получены чисто логически (не являются аналитическими истинами, тавтологиями)? На каком основании осуществляется синтез понятий в этих суждениях, на каком основании я приписываю понятию новый предикат, если не на основании опыта? Как можно что-то знать заранее о любом предмете в мире до того, как этот предмет будет дан в опыте? Необходимо выяснить вопрос об условиях возможности такого рода суждений, действительность которых несомненна. Как возможна чистая математика? Как возможно чистое естествознание (всеобщие законы природы)?Лишь ответив на эти вопросы, можно будет ответить и на главный трансцендентальный вопрос - о возможности метафизики как науки, которая по самой своей сути состоит из априорных и синтетических суждений.
Такова «проблема Канта». Этой проблемы не было бы, если бы все априорные суждения были всего лишь аналитическими истинами (как думали Лейбниц и Юм). Её не было бы, если бы все синтетические суждения были эмпирическими (как думали и думают все «эмпирики» и «эмпиристы»). Действительно, все аналитические истины – априорные, а все эмпирические знания – синтетические. Но верно ли обратное, что всё априорное – аналитично, и всё синтетическое - эмпирично? Если верно, прав эмпиризм, и проблема Канта – мнимая. Но тупик эмпиризма тогда неизбежен. Поэтому обратное, по убеждению Канта, неверно: не всё априорное – аналитично, и не всё синтетическое – эмпирично. Есть знание синтетическое (новое), но априорное (полученное не из опыта)! Есть знание априорное (не опирающееся на опыт), но синтетическое (новое)! Как же возможен тот факт, что мы можем познавать, не опираясь на опыт? И познавать нечто принципиально важное именно о том, что будет дано именно в опыте, более того – в любом возможном опыте? Если мы поймём это, то поймём также и то, можем ли мы узнать что-нибудь о тех реальных предметах (в отличие от математических абстрактных «объектов»), которые в опыте не даны и не могут быть даны (принципиально сверхчувственных).
Решая эти вопросы, Кант и совершает коперниканский переворот в философии: априорные синтетические суждения возможны лишь в том случае, если не познание сообразуется с предметами,как думали раньше, а сами предметы необходимо должны сообразовываться с познавательной способностью. Ведь совершенно ясно, что если предметы существуют независимо от нас, и познание должно отображать эти предметы и сообразовываться с ними, то есть соответствовать им, то никакое априорное познание невозможно. Но оно есть! Поэтому необходимо пересмотреть основную предпосылку теории познания, из которой исходила вся предшествующая философская традиция! Кант радикально изменяет и понимание сущности научного знания, положив начало трансцендентализму в философии науки.
Для понимания сущности «коперниканского переворота» Канта нужно увидеть нетривиальную сторону коперниканской революции. Поверхностная аналогия состоит в том, что Коперник «поменял местами» Землю и Солнце, а Кант «поменял местами» знание и предмет знания. Однако суть дела не в «перемене мест». Коперник понял, что движение звёзд (объекта) – видимость, иллюзия, поскольку на самом деле движется наблюдатель (субъект). Но наблюдатель не сознаёт своего движения, он видит своё собственное движение лишь как движение звёзд. Но в этом движении звёзд (объекта) ему дано лишь его собственное движение (субъекта). Звёздное зеркало показывает ему лишь его самого, но в его отчуждённом «инобытии». Сущность «коперниканского переворота» Канта состоит именно в этом: в «объекте» и его свойствах мне «дана» моя собственная деятельность, но в её бессознательном, не осознаваемом мною воплощении. Всякий «объект» есть воплощение способностей и деятельности субъекта. Вся природа, как позднее пояснил эту мысль Шеллинг, - «окаменевший интеллект». Познание – творческая деятельность, в каком-то смысле создающая свой предмет. Познаётся только то, что создаётся. В обыденной жизни (и в научной деятельности) мы даже не подозреваем, до какой степени то, что кажется нам «объектом», существующим независимо от нас, нами самими и создаётся. Поэтому познание любых объектов – это и самопознание субъекта. И субъект не может познать себя иначе, как познавая созданный им и противостоящий ему мир объектов. Себя самого можно увидеть лишь в зеркале, в другом предмете. Например, в математике: рисуя математические объекты, я вижу перед собой, в материале листа, как движение, свойства и отношения этих математических объектов, лишь свою собственную деятельность, наглядное изображение деятельности собственного мышления. Мышление может «видеть» себя лишь в своём «инобытии», в своём воплощении и отображение в ином, в материальном предмете. Творческая активность субъекта осознаётся им сначала как некий «объект», как его свойства, его отношения, его движение, и лишь потом, после своего воплощения в ином, в трансцендентальной рефлексии, отделяет себя от своего воплощённого образа в чистом, подлинном виде. Таков замысел трансцендентальной философии, положивший начало и всему немецкому идеализму.
Поскольку всё наше познание «начинается с созерцаний, от них идёт к понятиям и заканчивается идеями», Кант различает три основные познавательные способности: чувственность, рассудок и разум и, соответственно, разделяет «Критику чистого разума» на три главные части: эстетику, аналитику и диалектику.
Первая часть, трансцендентальная эстетика, исследует способность чувственного восприятия человека (поэтому «эстетика»), но эта способность рассматривается с точки зрения возможности априорного знания (поэтому «трансцендентальная»). Как должна быть устроена способность чувственного восприятия мира, чтобы априорное знание о нём было возможно? Эта часть отвечает на вопрос о возможности математики. Кант показывает, что пространство и время не существуют «сами по себе», независимо от человека, но представляют собой всеобщие априорные формы чувственного восприятия, некоторое чистое созерцание (или формальное созерцание) которое всегда лежит в основе любого эмпирического восприятия. Сама способность «воспринимать» изначально имеет некоторое «устройство», некоторую чистую интуицию пространства и времени, благодаря которой мы сами упорядочиваем множество ощущений, располагаем их в определённом порядке сосуществования и последовательности. Всякий предмет для того, чтобы стать предметом познания, должен быть воспринят чувствами, и в этом акте он приобретает пространственно-временные характеристики. Пространство и время – не самостоятельные сущности, не свойства предметов самих по себе или их объективные отношения, а форма явлений вещей в человеческом опыте, которая коренится в самом субъекте познания. Если не согласиться с этим, невозможно объяснить несомненный факт существования геометрии как науки о том самом пространстве, в котором существуют все реальные предметы опыта, причём науки совершенно достоверной, априорной и аподиктической. Как была бы возможна геометрия, если бы пространство было независимой от нас реальностью, познаваемой только в опыте? В этом случае и геометрия была бы чисто эмпирическим знанием, следовательно – недостоверным, гипотетическим, приблизительным и т.д. Лишь особая способность к чистому созерцанию пространства (априорная пространственная интуиция) делает возможной чистую (теоретическую) геометрию, как настоящую науку. Поэтому геометрию и можно построить без обращения к опыту, и её положения совершенно достоверны. Более того, становится понятным, почему геометрия применима и к любому реальному объекту, данному в опыте. Ведь любой предмет для того, чтобы стать предметом познания, должен быть воспринят чувственно, следовательно, «принять» ту пространственную форму, которая в чистом виде описывается в геометрии. Любая вещь в природе – наложение геометрических форм на «материал» ощущения. Таков, по Канту, единственный способ объяснить и саму возможность геометрии как аподиктической науки, и её применимость для научного познания объектов природы.
Аналогично этому без некоторой чистой априорной интуиции времени мы не можем представить себе никакой последовательности во внешнем мире и в своих восприятиях. Время есть чистая форма внутреннего восприятия душой своих собственных состояний; лишь благодаря наличию этой априорной формы возможна чистая арифметика, поскольку в основе понятия о числе лежит последовательный синтез единиц.
Таким образом, пространство и время обладают, с одной стороны, эмпирической реальностью: все реальные предметы познания, данные нам в опыте, находятся в пространстве и времени. Но в то же время они характеризуются трансцендентальной идеальностью: они являются условием и формами восприятия вещей (их явлений), но не определениями вещей самих по себе независимо от их восприятия в опыте. Основное положение трансцендентального идеализма гласит: «всё, что созерцается в пространстве и времени, ... есть не что иное как явления, т. е. всего лишь представления». Необходимо помнить (в философии науки), что все пространственно-временные характеристики вещей, всё то знание о них, которое даёт нам математика – всё это знание лишь о том, как вещи нам являются, но не о том, каковы они «сами по себе».
Вторая часть «Критики чистого разума», трансцендентальная аналитика, отвечает на вопрос, как возможно «чистое естествознание», или теоретическое знание о всеобщих законах природы. Это – теория истинного мышления (поэтому «аналитика»), объясняющая возможность априорного знания о природе (поэтому «трансцендентальная»). Это, одновременно, – теория опыта. Обратим внимание: для того, чтобы понять сущность природы и найти всеобщие законы природы, согласно Канту, необходимо проникнуть в глубины мышления, понять сущность самого рассудка человека.
В аналитике понятий Кант исследует первичные элементы рассудка, которые предшествуют всякому опыту - категории, или чистые рассудочные понятия. Сначала он находит все категории без исключения (что до него не удавалось никому) путём анализа традиционной логики, в которой перечисляются все виды суждений. Ведь деятельность рассудка состоит в том, что он судит, выносит суждения. Следовательно, из видов суждений можно вывести все категории, или «способы сказывания». Затем путем трансцендентальной дедукции категорий Кант доказывает, что все предметы опыта необходимо должны подчиняться категориям, так как посредством них создается сам опыт, сам предмет опытного познания. Суть этого доказательства состоит в том, что каждая категория – это вид спонтанного синтеза многообразного (ощущений), благодаря которому возникает его единство. Это единство (целостность, образ, представление о «вещи») возникает благодаря тому, что в категориальном синтезе восприятия подводятся под первоначальное синтетическое единство апперцепции (самосознания). Таким образом первичной основой всякого единства вообще, в том числе всякой связности, упорядоченности чувственных восприятий (т.е. возникновение самого «опыта» и любого «объекта», данного в опыте) служит единство самосознания: «я мыслю» должно иметь возможность сопровождать все мои представления. Функция категорий (мышления) - связывать отдельные ощущения и восприятия в опыт; сами по себе категории «пусты» - это простая форма спонтанной активности синтеза; познание возникает лишь в процессе применения категорий к «материи» чувственного восприятия. Чувственность - рецептивная способность, пассивная сторона души, ее способность «воспринимать» внешнее воздействие, подвергаться воздействию. В результате «аффицирования» чувственности возникает многообразие ощущений. Рассудок, напротив, - активная способность души, спонтанность; рассудок связывает многообразие ощущений, вносит в них единство. Поэтому чувства (созерцание) без мышления (понятий) слепы, мышление же без чувств - пусто. Познание есть единство чувственности и рассудка, созерцаний и понятий. Лишь их соединение дает объект опыта и эмпирическое знание о нём. Совокупность этих объектов мы и называем «природой». Законодателем (создателем) природы является рассудок с его категориями.
Кант впервые в истории философии сводит единство предмета к единству самосознания субъекта. Во всей предшествующей философии это единство выражалось категорией субстанции. Кант впервые усматривает первоисточник всякого единства (стало быть, и всякой объективности, «вещности», предметности) в единстве апперцепции, самосознания, в субъекте, в деятельности рассудка. Здесь он закладывает основу как последующего немецкого идеализма, так и всей последующей традиции трансцендентализма в философии. Трансцендентализм вообще заключается в признании того основополагающего утверждения, что любой объект (предмет, вещь) предполагает конституирующую деятельность сознания, но сознания не индивидуального, эмпирического, а некоторого «сознания вообще», - «чистого» или «трансцендентального».
В аналитике основоположений Кант исследует далее процесс применения категорий к созерцанию. Для подведения созерцаний под понятия нужна особая способность, которую Кант называет «способностью суждения». Это способность подводить единичное под общее. Подведение осуществляется посредством схематизации категорий в чистом созерцании: каждой из них соответствует своя трансцендентальная схема. Связующим звеном между категориями и чувственным восприятием служит время. Например, схема категории количества - счёт, как последовательный синтез единиц; схема категории причинности - последовательность во времени, схема категории субстанции - постоянство во времени, или сохранение, и т.д.
Схемы категорий позволяют, далее, найти систему основоположений чистого рассудка, или высшие, всеобщие законы природы, суть которых в том, что они формулируют те априорные условия, при которых вообще возможен опыт, благодаря которым возможно получение любых знаний «из опыта», благодаря которым мы вообще можем чему-то учиться на опыте. Эти основоположения чистого рассудка образуют априорные предпосылки научного естествознания, его метафизические начала. Эти основоположения следующие: 1) аксиомы созерцания: все предметы опыта имеют количественную определенность, экстенсивную величину в пространстве и времени; все они являются «агрегатом», т.е. целым, состоящим из частей; 2) антиципации восприятия: все объекты природы имеют интенсивную величину, т.е. степень влияния на органы чувств; 3) аналогии опыта (Кеплер называл свои законы движения планет «аналогиями»), которые обосновывают необходимую связь объектов в природе; это три принципа, три высших закона природы как целого: закон сохранения субстанции (без него было бы невозможно воспринимать в опыте и устанавливать никакие объективные временные отношения, не было бы возможно само единство времени); принцип причинности (без него невозможно установление объективной последовательности явлений во времени); закон всеобщего взаимодействия (условие возможности объективного знания об одновременности событий); 4) постулаты эмпирического мышления вообще, определяющие, что «возможно», что «действительно» и что «необходимо».
Эти основоположения очерчивают область того, что может быть названо опытом: в качестве «объекта» опытного познания, или более общно, «природы» (как совокупности всех таких объектов) перед нами может выступать лишь то, что связано и оформлено нами самими по чистым формам a priori чувственности и рассудка, т.к. лишь благодаря этим априорным, всеобщим и необходимым формам многообразие ощущений может быть подведено под единство апперцепции, «схвачено» и осознано как объективно существующий «предмет», как общезначимый «факт опыта». Окружающий нас мир природы не есть ни мир вещей, как они существуют «сами по себе», ни мир субъективной «видимости», «иллюзий» и т.п.; это - мир «явлений», «опыта», единого для всех людей и подчиненного всеобщим законам природы. Но эти объективные законы природы обусловлены законами деятельности наших собственных познавательных способностей. Общий вывод, или решение главного трансцендентального вопроса, звучит так: мы можем знать a priori лишь необходимые условия возможности опыта, и более ничего. Зная эти условия, мы можем a priori сказать кое-что о любом объекте, данном в опыте. Но это априорное знание относится именно ко всем объектам опыта без различия, к природе в её целом. Для познания любого конкретного, особенного объекта или явления природы необходим опыт.
Трансцендентальная аналитика заканчивается соответственно принципиально важным для всей кантовской философии различением феноменов иноуменов: наше познание ограничено миров феноменов (явлений), т.е. вещей «для нас», вещей, как они являются нам в опыте; мир же ноуменов, т.е. вещей «в себе» или «самих по себе» остаётся нам совершенно неизвестным, «проблематическим», «возможным». Всё, что мы познаём, не есть «вещь в себе». Но это не означает, что «вещей в себе» нет. Они, несомненно, есть, но они не могут быть предметом познания.
Третья часть «Критики чистого разума», трансцендентальная диалектика, рассматривает способность разума. Здесь решается вопрос о возможности метафизики, познания сверхчувственного, абсолютного. Если рассудок есть способность образовывать понятия и судить, то разум, согласно Канту, есть способность умозаключать, т. е. находить условия для обусловленного. Последовательное применение этой способности необходимо приводит человека к идее безусловного, т.е. полной и завершённой совокупности всех условий для данного обусловленного. Если рассудок есть способность понимать то, что дано в опыте, в чувственном восприятии (способность понимать конечное), то разум – способность мыслить бесконечное, безусловное, то, что не может быть дано в опыте. Если рассудок – способность создать понятия, то разум – способность иметь идеи. Оперируя идеями, которые выходят за пределы всего конечного и обусловленного, разум пытается выйти за пределы опытного применения категорий, познать абсолютное и безусловное, мыслимое в этих идеях и… порождает естественную и неизбежную диалектику, впадает в трансцендентальную иллюзию и запутывается в неразрешимых противоречиях – антиномиях чистого разума.
Главная часть трансцендентальной диалектики посвящена разоблачению «диалектической видимости», порождаемой «умствующими заключениями» разума, выходящего за границы своего законного применения. Трём видам умозаключений, известным традиционной логике со времени Аристотеля, соответствуют три идеи разума - душа, мир и Бог. «Мир» – это идея безусловного целого всех предметов природы. Душа – идея безусловного целого для всех психических явлений. Бог – идея безусловного целого всех предметов мышления вообще. Если рассматривать эти идеи как самостоятельно существующие абсолютные объекты, и попытаться познать их, то неизбежно возникнут неразрешимые противоречия, которые рассматриваются в трёх разделах диалектики: о психологических паралогизмах, о космологических антиномиях и о теологическом идеале чистого разума.
Паралогизмы (ложные умозаключения) традиционной «рациональной психологии» основываются на недопустимом отождествлении души как субъекта и души как «простой субстанции» (объекта). Душа, или «я», данное в самосознании, всегда является субъектом наших представлений, но не познаваемым «объектом», поэтому все доказательства ее «простоты», «бессмертия» и «нематериальности» как субстанции ошибочны. Учение Канта о познании души основано на тезисе о том, что и самих себя, свою собственную душу мы познаём лишь как эмпирическое явление: душа является себе самой во внутреннем чувстве соответственно чистому созерцанию времени. Но о том, какова она «сама по себе», мы ничего не знаем и знать не можем.
Антиномии чистого разума - это противоречия, которое возникают между двумя равно доказуемыми тезисами, когда разум стремится познать мир как целое, или мир в целом. Кант противопоставляет четыре пары тезисов и антитезисов: 1) мир имеет начало во времени и ограничен в пространстве - мир не имеет начала во времени и безграничен в пространстве; 2) всякая вещь в мире состоит из простых частей - в мире нет ничего простого; 3) в мире существует наряду с причинностью свобода - нет никакой свободы, всё происходит по законам природы; 4) существует необходимая сущность, как часть мира или как его причина - в мире и вне мира нет такой сущности.
Как тезисы, так и антитезисы могут быть доказаны; доказательства имеют равную силу. Разум вступает в противоречие с самим собою. Это противоречие возникает в самом разуме с необходимостью, оно не является результатом какой-нибудь ошибки. Для догматической философии оно неразрешимо. Кант находит разрешение возникшего затруднения благодаря критической (трансцендентальной) точке зрения, посредством различения феноменов и ноуменов. Общий аргумент всех умозаключений разума гласит: «если дано обусловленное, то дан и весь ряд его условий; нам даны предметы опыта, следовательно, дан и весь ряд их условий». Однако в верхней посылке речь идет о вещах самих по себе, а в нижней - о явлениях. Явления же не «даны» и не существуют сами по себе, следовательно, их условия отнюдь не «даны», но лишь заданы, и поиск этих условий составляет бесконечную задачу разума, поскольку ряд условий любого явления находится лишь в ходе опыта, а опыт никогда не может быть закончен. Поэтому космологическая идея «мира» имеет не «конститутивное» значение познания абсолютного объекта (мира как целого), но лишь регулятивное применение: она не есть знание об объекте (вопреки видимости), но представляет собой лишь требование (правило), обращённое к субъекту – никогда не останавливаться в эмпирическом поиске причин, оснований и условий. Идея «мира» требует бесконечного прогресса и единства знаний об объектах в мире, причем это мыслимое в идее «мира» абсолютное систематическое единство всех знаний о природе всегда остается лишь «проектируемым». Оно мыслится как бесконечно далёкая цель, которая направляет весь процесс эмпирического познания, но никогда в ходе этого познания не может быть достигнута. Мы должны познавать природу так, как если бы мир существовал и составлял одно взаимосвязанное целое.
В последней главе трансцендентальной диалектики Кант рассматривает идеал чистого разума, т.е. идею Бога и три доказательства его бытия: 1) онтологическое - из самой идеи Бога; 2) космологическое - из необходимости высшей сущности для объяснения бытия мира; 3) физико-теологическое - из целесообразности мироустройства. Кант указывает, что третье доказательство сводится ко второму, второе – к первому, а первое - ошибочно. Существование не является «предикатом», а потому не может быть выведено логически из понятия. Бытие «высшей сущности» нельзя доказать. Невозможно, однако, доказать и небытие Бога. Вопрос о бытии Бога выходит за пределы возможностей познания. В познании мира идея Бога выполняет важную регулятивную функцию, требуя систематического единства всего нашего знания – как о материальных, так и о душевных явлениях. Однако главная функция идеи Бога в разуме выполняется не в сфере познания, а в сфере нравственности. Более того, само стремление разума выйти за пределы опыта, согласно Канту, в конечном счёте обусловлено не потребностями познания, а нравственными потребностями человека. Оно коренится не в теоретическом, а в практическом разуме. Сама способность иметь идеи, которым не может быть дан никакой объект в опыте, коренится в моральном сознании человека, в его способности быть свободным, в сознании свободы. В познании же идея Бога выступает лишь таким образом, что мысля себе Бога, мы по сути дела мыслим лишь сам мир, но таким образом, который благоприятен для единства наших знаний о нём. Бог мыслится здесь не «абсолютно», сам по себе, а лишь в его отношении к миру: мы должны мыслить мир так, как если бы он был создан Богом, но упование на Бога должно быть настолько абсолютным, чтобы мы не вмешивали его ни в какие дела природы или людей. Всё, что происходит в природе, имеет природные, естественные причины. Всё, что совершается с человеком, зависит лишь от природы и от его собственного свободного произвола (самоопределения).
«Критика чистого разума» завершается кратким учением о методе, которым должна быть построена философская система, философия как наука. «Дисциплина чистого разума» указывает на ошибочные методы, неприменимые в философии как науке: математический, полемический, скептический, гипотетический. «Канон чистого разума» позитивно определяет задачи «чистого разума». Так как теоретическое познание сверхчувственного невозможно, то ценность чистого разума заключается в его практическом применении, в основании которого лежат три постулата чистого практического разума: 1) свобода воли; 2) бессмертие души; 3) бытие Бога. В конечном счёте истинное назначение разума заключается не в теоретическом познании (спекуляции), а в обосновании моральной веры: «я должен был ограничить знание, чтобы дать место вере». Признание свободы человека имеет фундаментальное значение для определения предмета, сущности и назначения научного знания. Если не провести принципиальное различие между феноменами и ноуменами и не ограничить возможности познания сферой одних лишь явлений, то «свободу нельзя спасти».


Тема 8 . Философия науки XIX-XX вв.



Критика науки с позиций философского иррационализма

Иррационализм критикует и философскую традицию, и новую науку за «забвение бытия», за то, что реальное существование человека заслоняется… Шопенгауэр выражает эту основополагающую идею предельно ясно, «классически»:… Суть в том, что любое познание, в том числе научное, направлено на какие-нибудь объекты. Но любые объекты «есть» лишь…

Позитивизм в философии науки

Основоположник позитивизма О.Конт был уверен, что время метафизики, или «спекулятивной философии», прошло. В противовес сложной диалектике Гегеля он… На первой стадии ум склонен «за» всеми явлениями усматривать действие… Позитивная стадия, наконец, отказывается от всех «абсолютов», от «абсолютного» знания, от исследования «первых причин»…

Критический рационализм и фальсификационизм К.Поппера

Однако движение от ньютоновской физики к релятивистской и квантовой явно не было простым добавлением новых теорий – к старым. Тем более это… Главную роль в переходе от «статического» исследования структуры науки к… Для того, чтобы понять сущность науки, а также её историческую изменчивость, закономерности её развития, необходимо…