Минимальный комментарий (так сказать, «единица комментирования») — это глосса[206], т.е. объяснение отдельного непонятного слова или выражения в данном тексте. В рукописной книжности глоссы часто делались или на полях рукописи (против той строки, где встретилось непонятное слово), или между строк (так называемые интерлинеарные глоссы). Позже глоссы стали объединять в сборники толкований, глоссарии. Древнейшие глоссарии к Гомеру относятся к V в. до н.э., т.е. к самому началу древнегреческой комментаторской традиции.
В ранних глоссариях толкования обычно шли в той последовательности, в какой трудные слова были встречены в конкретном тексте. Однако, поскольку толкования к одному тексту могли быть полезны при чтении также и других текстов, то глоссы стали располагать по алфавиту. Один из ранних алфавитных христианских глоссариев был составлен переводчиком «Вульгаты» св. Иеронимом на рубеже IV—V вв.
В западном христианстве дополнительным фактором глоссирования церковных книг был латинский язык, общепринятый в учено‑конфессиональной сфере, но все же ни для кого не родной. Глоссы на народных языках появляются в латинских церковных книгах уже в первые века после принятия христианства. В Славии старейшие глоссы — чешские, известные как «Ягичевы глоссы» (названные по имени их первого исследователя и издателя И.В. Ягича).
Это 122 лексических пояснения, внесенные на рубеже XI—XII вв. в латинский текст «Евангелия от Матфея». Жанровый состав глоссируемых латинских текстов самый пестрый: «Псалтирь», книги библейских пророков, сочинения отцов церкви, молитвенники, многочисленные проповеди (в том числе латинские проповеди Яна Гуса); сочинения римских классиков.
В Польше самые ранние глоссы к латинским богослужебным книгам делались на латыни, позже появляются глоссы на польском языке. Толкования становятся более развернуты и разнообразны: это и переводы отдельных слов на народный язык, и богословское толкование, и реально‑исторический комментарий к трудному месту. В Польше, как и в Чехии, подборки толкований к разным библейским текстам стали объединять в словарные своды, получившие название mamotrekty (от лат. mammotrectus — кормилица, кормящая грудь). В польской лексикографии XV в. самые крупные памятники — это мамотректы. Из них самый большой (так называемый Краковский мамотрект 1471 г.) был составлен студентами Ягеллонского университета, записавшими объяснения профессоров к тексту Библии. Мамотректы представлены также среди чешских и польских инкунабул, что говорит о социальной значимости жанра.
У православных славян начало словарного дела относится к XI в. В частности, в переведенном с греческого «Изборнике Святослава» 1073 г., фундаментальной антологии болгарского происхождения, некоторые материалы — это подборки толкований ряда философских понятий, а также терминов византийской поэтики.
В русской средневекой лексикографии было пять основных словарных жанров: 1) словари‑ономастиконы, 2) словари символики («приточники»); 3) славяно‑русские словари; 4) словари‑разговорники; 5) азбуковники[207].
Словари‑ономастиконы первоначально объясняли главным образом собственные имена, встречающиеся в Библии[208]. Наиболее ранний из известных памятников такого рода — «Речь жидовьскаго языка» в сборнике при Новгородской «Кормчей» 1282 г. — содержал переводы‑толкования 174 слов. В основном толковались имена собственные (Соломон — мир, Давид — возлюблен, Вавилон — смятение и т.д.), но также и отдельные древнееврейские и греческие нарицательные имена, остававшиеся в церковнославянском Писании без перевода (ад — тма, хризма [так !] — помазание, бисер — камень честен и др.). В редких случаях толковались славянские слова — из тех, которые имели условно‑символические значения (как, например, рог — сила, гусли — язык, лик — мысль). Что касается сочетаний жидовьский язык, еврейские речи в заглавиях словарей, то они указывали не на происхождение толкуемых слов, а на их связь с Писанием: т.е. это ‘язык, речи, слова Библии’.
Толковые словари символики у книжников иногда назывались приточники (от слова притча, означавшее ‘уподобление’, ‘иносказание, притча’, а также ‘пример, доказательство; гадание, загадка’). Есть списки символических толкований, которые имеют такое заглавие: «Се же приточне речеся», т.е. ‘А вот это говорилось иносказательно’. Встречаются и другие заглавия: «Толк о неразумных словесех» и т.п. Символические употребления слов, в отличие от переносных значений, условны и поэтому в принципе могут быть «разгаданы» по‑разному. Это побуждало собирать и распространять «истинные» толкования, согласные с Библией (рысь — лукавый, козлищь — мерзкий, птицы — апостолы, хлеб — тело и т.д). Основным литературным источником символики была «Псалтирь». Не случайно древнейший свод символических толкований содержится в списке XI—XII вв. «Толковой Псалтири» (так называемая «Толстовская Псалтирь»).
Славяно‑русские словари толковали прежде всего церковнославянизмы, которые могли быть непонятны восточнославянскому читателю. Древнейший из них «Толкование неудобь познаваемом речем» относится к XIV в. Славяно‑русские словари явились основным жанром восточнославянской лексикографии до XVIII в. К этому типу относятся такие выдающиеся памятники традиции, как печатные словари Лаврентия Зизания (Вильна, 1596) и Памвы Берынды (Киев, 1627; Кутеин, 1653). Ср. толкования у Зизания: алчу — ести хочу, аминь — заправды альбо нехай так будет, архангел — староста ангельский, аще — если и т.п. Легко видеть, что толкуются не только церковнославянизмы, но и греческие слова (аминь, архангел), т.е. это были словари с объяснением трудных библейских слов независимо от их происхождения.
Древнейшие словари‑разговорники — рукописные «Грецкой язык» и «Речь тонкословия греческаго» (оба XV—XVI вв.) — предназначались для русских паломников. Они имеют устное, не «кабинетное» происхождение. Греческие слова в них записаны кириллицей и по слуху.
Наконец, азбуковники — это жанр крупных сборников, объединяющих разнообразные, но преимущественно словарные материалы, а также тематически близкие к ним тексты на конфессиональные и филологические темы: Символ веры, катехизис или его фрагменты, молитвы, объяснения отдельных догматов, жития и т.п.; грамматические и орфографические статьи, слоги для обучения чтению, тайнописи, азбуки, причем иногда нескольких языков; православный календарь, пасхалии и т.п. При всей пестроте состава, азбуковники были все же в первую очередь лексикографическим жанром[209]. Ранние азбуковники (XVI в.) объединяли до 1000 словарных статей, поздние (XVIII в.) — более 5000 (Ковтун, 1989, 7—8).
Таким образом, старинная лексикография не только была прямо связана с толкованием Библии, не только опиралась на Св. Писание и Предание в определении значений слов, но и осознавалась как забота церковная. Не случайно в старинных книжных описях словари и грамматики помещались сразу после церковных книг. Не случайно и то, что в рукописных сборниках словари соседствуют с самыми ответственными конфессиональными текстами — подобно тому, как древнейший словарик «Речь жидовьскаго языка» оказался в одном сборнике с церковными законами — Новгородской «Кормчей» 1282 г.