Согласно христианской библеистике, Новый Завет (собственно христианскую часть Священного Писания) написали четыре евангелиста (Матфей, Марк, Лука и Иоанн) и апостолы Иаков, Петр, Иоанн, Иуда и Павел, т.е. восемь человек (апостол Иоанн Богослов, автор двух «Посланий» и «Откровения», и автор «Евангелия от Иоанна» — одно и то же лицо). В иерархии христианских авторитетов авторы Нового Завета занимают вершинное место, при этом, если речь заходит об апостолах и евангелистах, то апостолы называются первыми — они почитались выше евангелистов, поскольку апостолы были прямыми учениками и посланниками Иисуса Христа и знали его лично. Они точнее всех могли передать то, чему учил Христос. Их толкование и развитие учения принималось прежде всего по принципу ipse dixit ‘сам сказал’: все, что исходило от апостолов и евангелистов, было непререкаемо и принималось как Истина.
Но вот закончилось время «апостольских мужей». Христианство ширилось по городам и странам, постепенно превращаясь из гонимой секты в государственную религию, христианская церковь строилась и крепла, учение интенсивно и разнонаправленно развивалось. С одной стороны, происходила кодификация учения: определялся состав произведений христианского канона, вырабатывалась система основополагающих, в идеале неизменных, принципов учения (догматов), закладывались логико‑теоретические и филологические основы интерпретации Писания и принятия церковью нового знания; разрабатывались принципы церковного строительства и взаимоотношений клира и мира. С другой стороны, создавалась всеобъемлющая христианская картина мира: учение о космосе, о природе, о человеке, христианская концепция истории, государства, политики, права.
Это огромное смысловое, информационное, содержательное приращение к первоначальному христианству происходило на протяжении шести веков — со II по VIII в. трудами многих поколений книжников. Выработанный мощный пласт новой информации, чтобы быть принятым социумом, нуждался в общем признании а в т о р и т е т н о с т и создателей информации. Ссылку ipse dixit ‘сам сказал’ следовало распространить от апостолов и на новых авторов. Их стали называть отцами церкви или святыми отцами церкви, а их труды — святоотеческими творениями, или патристикой (лат. pater — отец). Уже в раннем средневековье известность отцов церкви в христианском мире и их престиж были значительны и с течением времени продолжали расти. Так сложился второй (после апостолов и евангелистов) круг авторитетов христианства — отцов церкви, а святоотеческие сочинения стали вторым по значимости (после Св. Писания) корпусом христианских доктринальных текстов — Священным Преданием. Святоотеческое изложение и объяснение христианской веры принимается церковью к р у к о в о д с т в у.
Сочетание отцы церкви[132]— это терминологическое, т.е. особое и несколько условное выражение. Хотя церковь не принимала специального канонического постановления о том, кого считать отцами церкви, все же определенные критерии имелись. Не всякий знаменитый христианский автор II—VIII вв. признан отцом церкви. В частности, отцы церкви должны быть обязательно причислены к лику святых. Поэтому такие выдающиеся богословы, как Ориген, Евсевий Кесарийский, Тертуллиан считаются не отцами церкви, а только церковными писателями. По этой же причине список западных (писавших на латыни) и восточных отцов (писавших по‑гречески) не совпадает.
Вершиной восточной (византийской) патристики являются труды так называемого каппадокийского кружка (IV в.)[133]— богословов и поэтов Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского, «трех светочей каппадокийской церкви», как о них говорили современники. Впрочем, не только современники и соотечественники: шесть или семь столетий спустя у православных славян был популярен апокриф «Беседа трех святителей», из которых два святителя — каппадокийские отцы Василий Великий и Григорий Богослов, а третий — знаменитый проповедник и тоже отец церкви, константинопольский архиепископ Иоанн Златоуст. Виднейшим представителем латинской патристики был епископ Гипонский (Северная Африка) св. Августин Аврелий (354 — 430), признанный последующей традицией «учителем Запада».
Завершителями патристики считаются византийский богослов, поэт и энциклопедист св. Иоанн Дамаскин (ок. 650 — до 754) и папа Григорий Великий (ок. 540—604), инициатор христианизации Англии, составитель церковно‑юридического кодекса для духовенства «Пастырское правило» и автор «Толкований на Иова или XXXV книг о нравственности».
Корпус патристических сочинений практически необозрим. Наиболее полное, однако оставшееся не завершенным издание было предпринято в Париже в середине XIX в. аббатом Ж.П. Минем (Migne). Оно насчитывает без малого 400 томов: Patrologiae cursus completus, series Graeca (166 томов) и Patrologiae cursus completus, series Latina (221 том). Новое издание латинских отцов «Corpus scriptorum ecclesiasticorum» длится больше века: начатое в 1867 г., оно продолжается и в настоящее время, насчитывая 80 томов.
В 1843—1893 гг. Московская духовная Академия издала 58 томов «Творений святых отцев, в русском переводе». Отдельные произведения этой серии выходили еще в 1917 г. — при этом не как памятники по истории религии, а в качестве вполне актуального чтения для верующих. Сейчас издания святоотеческих сочинений возобновляются.
Христианское Св. Предание, как и Предание иудаизма («Талмуд»), характеризуется энциклопедической широтой содержания. И «Талмуд», и святоотеческие сочинения создавались в те века, когда предполагалось, что Св. Предание «достроит» Св. Писание до п о л н о г о с в о д а всего, что можно и что следует знать верующему народу. Наиболее значимые тематические различия между патристикой и «Талмудом» связаны, во‑первых, с существенно меньшей разработкой в патристике юридической проблематики (см. §85—86) и, во‑вторых, с тем, что патристика отличается большим вниманием к логико‑теоретическим и доктринальным аспектам богословия (см. §66—67). Вторая черта была особенно характерна для христианского Запада.
В развитии патристики отчетливо видны две основные линий. Во‑первых, шла с т р у к т у р а ц и я и к о д и ф и к а ц и я христианского учения: главное в учении было отделено от второстепенного, общепринятое и обязательное — от индивидуального и факультативного, логическая система учения — от описаний и повествований. На вселенских и поместных соборах были сформулированы общеобязательные положения учения (догматы, см. §67), которые закреплялись в специальных сводных текстах (Символах веры, позднее также и в катехизисах, см. §70). были разработаны официальные церковные вероопределения, правила церковной службы (§73), правила для пастырей и мирян, а также соборные правила понимания (т.е. толкования) наиболее ответственных и трудных стихов в Св. Писании (§83). Во‑вторых, шло своего рода э к с т е н с и в н о е развитие учения: писались христианские сочинения по основным отраслям гуманитарного средневекового знания — таким, как философия и этика, логика, грамматика, учение о душе, о мире, гражданская история, история церкви и др.
Выработанные патристикой правила, догматы и канонические определения играли исключительно важную роль как в церкви, так и в жизни средневекового общества в целом. Во многих случаях значимость Св. Предания представлялась более высокой, чем значимость Св. Писания: Символ веры или катехизис, постановления собора или изменения в Служебнике вторгались в жизнь и волновали людей сильнее, чем Св. Писание. В результате складывалось противоречие между статусом и ролью Св. Писания и Св. Предания: Библия была первоисточником учения, но фактически оказывалась в тени; догматы и церковные уставы были вторичны и зависимы от Библии, однако, определяя актуальное содержание учения и жизнь церкви, фактически заслоняли собой Библию.
В истории христианства это противоречие разрешалось и разрешается по‑разному. В официальном православии и в католической церкви, в особенности при усилении консервативно‑охранительных тенденций, возрастает фактическая значимость Предания. Между тем вольнодумцы и еретики, религиозные реформаторы и религиозные философы, мистики и богоискатели всегда обращались к Писанию — первоисточнику учения и в той или иной мере спорили с Преданием.
Православное богословие отстаивает равную ценность Писания и Предания, при этом Писание рассматривается как часть Предания (Дронов, 1993; Догматическое богословие, 1994, 31 — 32). Утверждается, что Писание не может быть понято без Предания:
«Да и касательно самого ясного и определенного учения Писания о некоторых истинах, если бы предоставить объяснение их разуму каждого, мы не имели бы правильного и определенного о них понятия, а одни разногласия и мнения[134]. Истина и единство смысла их определяется только Преданием» (ППБЭС, 1891).
Наконец, с опорой на цитаты из непререкаемых святоотеческих авторитетов доказывается неполнота Писания:
«Упомянем прежде всего о первом и самом общем: чтобы уповающие на имя Господа нашего Христа знаменовались образом креста, кто учил Писанием? К востоку обращаться в молитве, какое Писание научило нас? Слова призывания и в преложении хлеба евхаристии и чаши благословения, кто из святых оставил нам письменно? По какому также Писанию благословляем и воду крещения, и елей помазания, еще же и самого крещаемого? Не по умолчанному ли и тайному Преданию ? <…> Откуда и троекратное погружение человека и прочее, относящееся к крещению, отрицается сатаны и ангелов его, из какого взято Писания? Не из сего ли не обнародываемого и не изрекаемого учения, которое Отцы наши сохранили в недоступном любопытству и выведыванию молчании, быв основательно научены молчанием охранять святыню таинств» (Св. Василий Великий. Послание к Амфилохию о Святом Духе; цит. по ППБЭС, 1892).
В католицизме значимость Св. Предания существенно выше, чем в православии. Это связано с более централизованной и юридически более жесткой организацией римско‑католической церкви. Папские буллы провозглашали монополию церкви в толковании Писания. Основной массе верующих Библия была недоступна. На разных уровнях католической иерархии не раз издавались запреты мирянам иметь Библию в доме и читать ее самостоятельно (эти запреты усиливались по мере распространения текстов Писания, особенно с началом книгопечатания). Таким образом, вместо Библии, подлинного источника веры, верующим предлагали тенденциозные сокращения.
Со временем даже не учения отцов церкви и не Вселенские соборы стали определять жизнь церкви, но распоряжения папской канцелярии, озабоченной отношениями со светскими государями, борьбой за имущество и власть. Упадок нравственности ярко сказался в таком отвратительном явлении, как торговля индульгенциями и церковными должностями (симония). Критики папства имели все основания говорить, что Рим забыл Библию и поэтому утратил чистоту христианства апостольских времен.
Не случайно важнейшими принципами протестантизма стали приоритет Писания над Преданием, доступность Писания мирянам, в том числе женщинам, перевод Писания на народный язык, право каждого толковать и понимать Писание по‑своему. Вернуться к Библии и вернуть Библии авторитет первой книги христианства — к этому призывали идейный предшественник англиканства оксфордский теолог Джон Уиклиф (1320—1384) и вдохновитель чешской Реформации Ян Гус (1371—1415).
Вождь немецкой Реформации Мартин Лютер, вступая в борьбу с Ватиканом, видел цель протестантизма в том, чтобы восстановить в христианстве чистоту апостольских времен. Для этого, учил он, надо вернуться к словам самого Иисуса и не слушать корыстных римских толкователей. «Я решил ничего не знать, кроме Иисуса Христа, и притом распятого», «все почел за тщету, за сор, чтобы приобрести Христа», — писал Лютер. В составленном им Катехизисе (1520) говорится: «Мы из одного только Священного Писания можем научиться, во что веровать и как мы должны жить» (цит по кн.: Зноско‑Боровский, 1992, 73, 77). Таким образом, протестанты видели в трудах отцов церкви или в соборных решениях не Священное Предание, но лишь документы человеческой истории.
Предпочтение Писания или Предания (в его различных поздних и препарированных формах) в православии и католической церкви могло быть своего рода индикатором, диагностическим показателем общей богословской и даже политической ориентации того или иного иерарха, религиозного мыслителя, организатора просвещения.
Историк русского богословия Г.П. Флоренский, называя архимандрита Афанасия Дроздова (XIX в.) «убежденным и последовательным обскурантом, и это был п е с с и м и с т и ч е с к и й о б с к у р а н т и з м», основывает такую характеристику на свидетельствах, говорящих об отношении Афанасия к Писанию и Преданию. «В Академии Афанасию было поручено руководствовать всех преподавателей… Весь удар был сосредоточен теперь на учебных программах… И первая тема, вокруг которой завязался спор, письменный и устный, была о Свящ. Писании… Афанасий не довольствовался тем, что исчислял д в а источника вероучения, Писание и Предание как равнозначные и словно независимые. У него была явная склонность принизить Писание. И какая‑то личная боль чувствуется в той страсти и безответственности, с которой Афанасий доказывает недостаточность и прямую ненадежность Писания…
Афанасий проповедует: «Для меня исповедание Могилы и Кормчая — все и более ничего»[135]. Он веровал в церковные книги более, нежели в слово Божие: со словом Божиим еще не спасешься, а с церковными книгами спасешься» (Флоровский, [1937] 1991, 209—210).