Л.А. Орнатская
Введение в культурологию. Курс лекций / Под ред. Ю.Н. Солонина, Е.Г. Соколова. СПб., 2003. С.34-43
[34]
В данной лекции речь пойдет не столько о концептуальном, сколько о смысловом соотнесении понятий культуры и цивилизации. Оно имеет важное значение для культурологии, поскольку данные понятия в процессе использования обросли множеством смыслов и употребление их в современном дискурсе постоянно требует уточнений. Уточнение понятий — необходимая сторона любого гуманитарного знания, так как его терминология, в отличие от естествознания, лишена жестко фиксированных смыслов. Проследить взаимоотношение этих терминов важно и потому, что их противопоставление оказало большое влияние на формирование предметной, тематической области наук о культуре, обусловив появление в них в ХХ в. особого проблемного поля: «культура и цивилизация».
Как самостоятельные [1] оба понятия формируются на идеях Просвещения: понятие культуры — в Германии, понятие цивилизации — во Франции. Термин «культура» входит в немецкую литературу благодаря Пуфендорфу (1632-1694), писавшему на латыни, но широкому использованию он обязан другому немецкому просветителю, Алелунгу, который популяризировал его тем, что дважды (1774, 1793) ввел в составленный им словарь немецкого языка, а затем и в заглавие своего основного труда «Опыт истории культуры человеческого рода». Термин «цивилизация» появился на свет с завершением французской «Энциклопедии» (1751-1772). И то, и другое понятия не были даны языком в готовом виде, оба — продукт искусственного словотворчества, приспособленный для выражения нового комплекса идей, появившихся в европейской просветительской мысли. Терминами «культура» и «цивилизация» стали обозначать особое состояние общества, связанное с активной деятельностью человека по совершенствованию собственного способа бытия. При этом и культура и цивилизация интерпретируются как результат развития разума, образования и просвещения. Оба понятия противопоставлялись природному, естественному состоянию человека и рассматривались как выражения специфики и сущности человеческого рода вообще, т. е. фиксировали не только сам факт совершенствования, но и определенную степень его. Характерно, что противопоставление
[35]
цивилизованных и нецивилизованных народов во Франции было продублировано в немецкой литературе как противопоставление культурных и некультурных народов. Почти одновременно эти понятия начинают употребляться во множественном числе (ХVIII в.).
Близость этих понятий проявилась и в том, что они, как правило, использовались в очень широком, историческом контексте — в абстрактных рассуждениях о целях и смысле человеческой истории. И то, и другое понятие обслуживало идеи историзма и прогресса и в принципе было задано ими. Безусловно, существовали различия, связанные с различиями немецкой и французской традиций, спецификой употребления этих терминов отдельными авторами, но они с большим трудом поддаются вычленению и систематизации, хотя подобные попытки проводились, например, в работе французского историка Люсьена Февра «Цивилизация: эволюция слова и группы идей» [2]. В целом эти понятия несли на себе одну и ту же познавательную, мировоззренческую и идеологическую нагрузку.
Это привело к тому, что очень скоро между ними установились отношения тождества. Употребление терминов «культура» и «цивилизация» в течение всего XIX столетия несет на себе отпечаток этого тождества. To, что французы называют цивилизацией, немцы предпочитают именовать культурой. В англоязычной литературе, где раньше появилось понятие цивилизации, очень скоро, благодаря немецкому влиянию, устанавливаются отношения их взаимозаменяемости. Достаточно вспомнить классическое определение культуры, данное Э. Тайлором, положившее начало этнологической интерпретации культуры: «Культура, или цивилизация, в широком этнографическом смысле слагается в своем целом из знаний, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества» [3]. Этот подход сохраняется и в XX в. Предпочтение того или иного термина зависит от научной школы, к которой принадлежит исследователь, от языковой среды, личных вкусов. Известно, например, что А. Тойнби в знак концептуального несогласия с О. Шпенглером отказался использовать в качестве основного понятие культуры. То, что О. Шпенглер называет культурами, он назвал цивилизациями. Такие выражения, как «средневековая культура» и «средневековая цивилизация», «культура Запада» и «цивилизация Запада», чаще всего являются проявлением терминологического параллелизма, хотя и необязательно.
Размежевание культуры и цивилизации впервые осуществляется в немецкой литературе и характерно прежде всего для нее. Это размежевание
[36]
связано с постепенным проникновением в немецкий язык термина «цивилизация» и с теми дополнительными смыслами, которые оно порождало, войдя в непосредственное соприкосновение с понятием культуры. Известную возможность для их разведения давала этимология самих слов. Слово «цивилизация» в конечном счете восходит к латинскому civis — гражданство, городское население, граждане, община и civilis — достойный гражданина, подобающий гражданину, учтивый, приветливый, вежливый. Благодаря этому слово «цивилизация», несмотря на многообразие его трактовок во французском языке, приобрело специфический смысл — суть исторических достижений человека сводилась прежде всего к области очищения нравов, воцарения законности и социального порядка. Немецкое слово «культура» также восходит к латинскому источнику, к цицероновскому «философия есть культура души», где культура означает особое духовное напряжение и связывается не с необходимыми, а с «избыточными» сторонами человеческой деятельности, с «чистой» духовностью, занятием литературой, искусством, философией и т. д., что мыслится в этой предшествующей традиции как результат индивидуальных усилий. Даже тогда, когда появились и стали доминировать определения, где с «культурой» стали связывать новый смысл, противопоставляяее природе и подчеркивая общественный характер человеческой деятельности, цицероновская традиция продолжала существовать, особенно в литературе на латинском языке. Можно сказать, что понятие цивилизации ориентировало на апологию достижений буржуазного общества, а понятие культуры — на идеал. Л. Февр дает понять, что это размежевание происходило во французской литературе как размежевание между двумя пониманиями цивилизации. Но на терминологическом уровне эти нюансы стали различаться прежде всего в немецком языке, особенно тогда, когда появляются разочарования и сомнения в реальности прогресса. Именно они в конечном счете и предопределили новый поворот в области терминологических предпочтений в культурологии конца XIX-ХХ вв.
Остановимся кратко на основных подходах к размежеванию понятий «культура» и «цивилизация», сложившихся в европейской литературе.
1. Одна из первых попыток разведения понятий была сделана уже в конце ХVIII в. И. Кантом. «Благодаря искусству и науке, — писал Кант, — мы достигли высокой ступени культуры. Мы чересчур цивилизованы в смысле всякой учтивости и вежливости в общении друг с другом, но нам еще многого недостает, чтобы считать нас нравственно совершенными. В самом деле, идея моральности относится к культуре,
[37]
однако применение этой идеи, которое сводится только к подобию нравственного в любви к чести и во внешней пристойности, составляет лишь цивилизацию» [4]. Кант противопоставляет цивилизацию культуре, ограничив последнюю внутренним совершенствованием человека. В концепции Канта это противопоставление играет важную роль, но не является абсолютным. Кант еще верит в прогресс и в возможность согласования внутреннего и внешнего в развитии человека, в достижение «высшей степени человечности», каковым, по его мнению, явится «этическое государство». Но в данном случае важно подчеркнуть тенденцию превращения культуры в чистую идею и рассмотрения ее исключительно как сферы должного, которому противостоит вся реальная жизнь вообще. Эта тенденция, многократно усиленная, оказала (через неокантианцев) большое влияние на интерпретации культуры и цивилизации в XX в.
2. В прогрессистской и эволюционистской литературе XIX в. значительно большую роль играло размежевание иного рода. Оно формировалось достаточно долго в работах французского историка Гизо, английского социолога и историка Бокля, но окончательно оформилось в работах американского этнографа Льюиса Моргана. В схеме Моргана термин «цивилизация» используется для членения культурно-исторического процесса. Цивилизация завершает ряд этапов формирования первобытного общества, ей предшествуют дикость и варварство. Дикость, варварство, цивилизация — таков путь развития человеческой культуры. Здесь совершенно иная, чем у Канта, расстановка акцентов. Нет тоски по культуре. Культура — это то, что уже есть у всех народов. Все народы создали особую, искусственную среду обитания, «неприроду». Но не все являются носителями цивилизации. Здесь нет, строго говоря, противопоставления культуры и цивилизации по определенной ценностной шкале; нелепо ставить вопрос о том, что лучше и что хуже — культура или цивилизация. Но видна та же попытка примирить два подхода к человеческой деятельности: подход научный, который требовал признать действительность такой, какова она есть, и согласиться с тем, что нет принципиальной разницы между народами, и подход, взывавший к идеалу и требовавший оценочного отношения к проблеме культурно-исторической типологии. Только распределение понятий было иным, что также, как это ни странно, объяснимо.
Как же определяется цивилизация в рамках этой версии, получившей широкое распространение в исторической литературе? К ней в своей работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» обратился и Ф. Энгельс, развивший ее и популяризировавший
[38]
в марксистской литературе. Ни у Моргана, ни у Энгельса нет строгой систематизации признаков цивилизации, эта систематизация впервые была сделана в середине XX в., когда известный английский археолог и историк культуры Г. Чайлд (1950) предложил ограничиться при определении цивилизации десятью признаками. Речь шла прежде всего о признаках, хорошо известных по работам Моргана и Энгельса. Но некоторые, с учетом новых достижений исторической науки, были развиты и дополнены. В число признаков цивилизации вошли: города, монументальные общественные строения, налоги или дань, интенсивная экономика, в том числе торговля, выделение ремесленников-специалистов, письменность и зачатки науки, развитое искусство, привилегированные классы и государство. Это хорошо известный список, он регулярно воспроизводится в работах отечественных и иностранных исследователей. Позднее, в 1958 г., К. Клакхольм предложил сократить список Чайлда до трех признаков: монументальная архитектура, города и письменность. Нетрудно увидеть, что употребление термина «цивилизация» в этом контексте в определенной степени этимологически оправдано.
Указанная версия «культуры и цивилизации» используется не только при исследованиях ранних цивилизаций. Она вышла за пределы собственно исторических рассмотрений и стала обыденной. Когда мы говорим о цивилизованном человеке, мы чаще всего имеем в виду человека определенного уровня культуры. То же можно сказать и об употреблении термина «цивилизованное общество». Это — общество, отвечающее определенному набору признаков. Современная эволюционистская парадигма вычленяет эти признаки, ориентируясь не на историческую ретроспективу, a на уровень культуры, достигнутый современными развитыми странами. Цивилизация в таком словоупотреблении — высший этап в развитии культуры, или набор ее высших ценностей. В нее включаются как материальные, так и духовные достижения, рассматриваемые как результат возникновения широкого культурного единства людей. Следует отметить, что такой подход характерен не только для строго эволюционистских версий культуры, но и свойствен авторам, которые дорожат западными ценностями.
3. Совершенно иной ракурс принимает рассмотрение исторической перспективы развития культуры в концепции немецкого философа О. Шпенглера (1880-1936). Здесь впервые понятия культуры и цивилизации сталкиваются, приобретая характер непримиримой оппозиции. Мы видим, что оппозиция эта осуществляется по уже намеченному в немецкой литературе критерию внешнего и
[39]
внутреннего, хотя в концепции Шпенглера он не выступает на первый план. Главная проблема автора — проблема культурно-исторической типологии и размежевание культуры и цивилизации, используемое им, обычно относят к разряду «исторических». Но это уже другое понимание истории, отличное от эволюционистского. Здесъ нет цивилизаторского самодовольства, нет веры в абсолютное превосходство своей эпохи над предшествующими эпохами и народами. Основной пафос работ Шпенглера — критика европоцентризма и отказ от эволюционистской схемы единой линии развития человечества, от идеи поступательного движения в направлении совершенствования и прогресса. В своей работе «Закат Европы» Шпенглер противопоставляет линейно-прогрессистским воззрениям «феномен множества мощных культур», равноценных по своим возможностям. Каждая культура, по мнению Шпенглера, — это живой организм, «живое тело души», проходящее в своем развитии ряд стадий, свойственных организму: рождение, детство, возмужание, зрелость, старость и смерть. Для простоты Шпенглер сводит часто эти стадии к трем: детство, расцвет и надлом. Цивилизация — это заключительная стадия развития культуры, характеризующая ее надлом и гибель. Ее не минует ни одна культура. Именно в стадию цивилизации и вступила, по мнению Шпенглера, культура Запада.
Разведение культуры и цивилизации, формально совпадающее с предыдущей традицией (цивилизация — стадия развития культуры), насыщается в концепции Шпенглера новым аксиологическим содержанием. Культура — это не просто более общее понятие, вбирающее в себя цивилизацию. Наряду с этим ей дается сущностное определение, обусловившее особый план рассуждений. «Действительная культура» вбирает в себя, по мнению Шпенглера, все проявления исторического бытия, но чувственный, материальный мир культуры — это лишь символы, выражения души, идеи культуры. Продекларировав равноправие внешних и внутренних факторов культуры, Шпенглер в конечном счете сводит сущность культуры исключительно к духовному, внутреннему содержанию. На этой основе и происходит столкновение понятий культуры и цивилизации. Сущность культуры, проявляющаяся наиболее полно в период расцвета, противопоставляется цивилизации — стадии упадка, когда умирает душа.
Шпенглер достаточно подробно перечисляет критерии различения культуры и цивилизации. Культура — это становление, творчество, а цивилизация — ставшее. Культура творит многообразие, она предполагает
[40]
неравенство, индивидуальную оригинальность и неповторимость личностей. Цивилизация стремится к равенству и унификации, к стандарту. Культура — элитарна, цивилизация — демократична. Культура возвышается над нуждами людей, она нацелена на «чистые» идеалы, цивилизация — утилитарна, направлена на достижение практических, полезных результатов. Культурный человек обращает энергию вовнутрь, цивилизованный вовне, на покорение природы. Культура привязана к земле, ландшафту, цивилизация — к городу. Культура основана на мифе, на религии, цивилизация — атеистична. Отличительные признаки цивилизации: развитие индустрии и техники, деградация искусства и литературы, скопление людей в городах, превращение народа в безликие массы. Это — голый техницизм, пронизывающий все сферы человеческого бытия. У каждой культуры, отмечает Шпенглер, есть своя цивилизация, и указывает сходство между способами угасания различных культур (их у него всего восемь).
Концепция культуры и цивилизации Шпенглера, созданная в первой четверти XX в., оказала большое влияние на последующие исследования в области культуры. Использование термина цивилизация для характеристики пессимистического видения развития культуры стало общим местом многих критических теорий. Но концепция Шпенглера, те смыслы, которые были заложены им в термины «культура» и «цивилизация», имели и более общее значение, высветив особую перспективу, особую тему исследований культуры, которая остается актуальной до сих пор. Оценка перспектив развития западной цивилизации, ее будущего, попытки соотнесения материальных, технических достижений с духовными, анализ возможностей современного человека, оказавшегося в новой, невиданной ранее ситуации, обусловленной развитием науки и техники, оказались в центре внимания философии культуры и культурологии.
4. Противопоставление культуры и цивилизации развивалось в ХХ в. в немецкой литературе и по другой линии — по линии социологии культуры. Социология, как известно, выделилась из философии, отказавшись от оценочного аксиологического подхода к исследованию общественных явлений. Аристократическому, элитаристскому видению и вообще всем попыткам рассматривать культуру с точки зрения сущности, социология противопоставила демократическое видение фактов: все факты культуры равны, их нельзя распределять по шкале «хорошие — плохие», они должны быть учтены во всей своей полноте, систематизированы по формальным критериям и обобщены. Но немецкая социология, даже получив статус строгой науки об обществе, в значительной
[41]
степени оставалась философией, поскольку предпочитала аксиологические интерпретации культуры. Этот аксиологизм и определил основной пафос рассуждений о культуре и цивилизации в немецкой социологии. Немецкие социологи культуры уже непосредственно ориентировались на сложившуюся в немецкой литературе традицию противопоставления сферы материального и духовного и четко обозначившуюся к концу XIXв. тенденцию закрепления за термином «культура» сферы духовных ценностей (неокантианцы Риккерт и Виндельбандт, Дильтей). Но цель у них была другая, обусловленная их социологическим интересом. Если Риккерт и Дильтей в своих исследованиях вообще игнорировали все сферы человеческой деятельности, кроме духовной, то социологи культуры, такие, как А. Вебер, Э. Шпрангер, М. Шелер, считали необходимым выделение сферы материального и духовного, и изучение их роли в жизни общества. Противопоставление культуры и цивилизации оправдывалось в этих концепциях прежде всего познавательным интересом и делало материальное законной областью исследований.
Разграничение культуры и цивилизации широко вошло в европейскую литературу после выхода в свет работ известного немецкого теоретика А. Вебера (1868-1958). Культура и цивилизация, по мнению А. Вебера, охватывают все содержание того феномена, который он называет процессом исторического творчества, и разграничиваются как сферы высших целей и средств их удовлетворения. Основа такого разграничения лежит в области сознания. Культура покоится на так называемом «метафизическом чувстве», а цивилизация на «техническом разуме», это процесс интеллектуализации и рационализации жизни. Исходя из этого, А. Вебер включает в цивилизацию всю совокупность достижений научно-технической мысли и их реализацию в области материального производства, а также экономику, право, государство и т.д. Интересно, что, выводя сущность цивилизации из разума, А. Вебер не противопоставляет ее природе, а рассматривает как продолжение биологического процесса приспособления. Культура — высший, «сущностный», «собственный» смысл человеческого существования, это нечто, совершенно независимое от естественных потребностей и характеризует исключительно незаинтересованную деятельность. Лишь тогда, когда жизнь освобождается от нужды и потребностей, превращается в структуру, стоящую над ними, возникает культура. В качестве первоэлементов культуры А. Вебер выделяет художественную деятельность, философию и религию. В позднейшей редакции социологии культуры А. Вебера, наряду с культурным и цивилизационным процессом, выделяется так называемый
[42]
«общественный» (в некоторых переводах «социальный») процесс, куда отправляются экономика и государство. Общественный процесс есть телесная структура исторического, процесс цивилизации поставляет ему средства, а культура выступает как духовная переработка бытия. Если первоначально А. Вебер исходил из противопоставления культуры и цивилизации, то в более поздних работах появляется новая конфронтация: общественный процесс противопоставляется и культуре и цивилизации. Движущей силой его является масса, в то время как культура и цивилизация представляют продукт творчества одиночек-гениев.
Вычленение сферы общественного, наряду с культурой и цивилизацией, не было принято в социологии по многим причинам. В частности потому, что вызывало ряд дополнительных сложностей формального характера, которым западная социология XX в. начинает уделять большое внимание: возникала проблема поисков общего родового понятия, под которое можно было бы подвести эти три сферы. Первоначальное понятие «историческое творчество» уже не подходило, ведь массам было отказано в творчестве. Но попытка спецификации понятия культуры и цивилизации нашла широкую поддержку. То новое, что характеризует концепцию А. Вебера, касается прежде всего установления новой методологической перспективы исследования — интереса к структурному анализу «исторического», понимаемого как «реальность окружающей нас жизни». Понятие культуры, оставаясь аксиологическим, трактуется не только как субстанция, внутренняя сущность, но и как структурный элемент общества. Отличительной особенностью его концепции является признание творческого характера цивилизации, т.е. материальной жизнедеятельности человека.
Начиная с 1930-x годов, многие авторы под влиянием А. Вебера стремятся ограничить исследование культуры проблемой соотношения культуры и цивилизации. Делается это в целях спецификации исследований культуры, вычленения их из общей проблематики изучения общества. Эта тенденция развивается как в рамках философско-социологического анализа (Т.С. Элиот, Ортега-и-Гассет, К. Ясперс и т.д.), так и в сфере «чистой» социологии и антропологии (Кребер, Мертон, Мак Айвер). Она нашла свое отражение и в советской исследовательской практике.
Рассматривая основные направления противопоставления понятий культуры и цивилизации (существует много других, в том числе и сугубо индивидуальных попыток, не поддающихся формальной систематизации), можно сделать вывод, что при всей произвольности
[43]
использования соответствующий терминов, можно найти и правило: новые смыслы начинают жить, если за ними стоит реальная, познавательная или мировоззренческая потребность. С другой стороны, новая терминология расширяет границы видения, раскрывает новые перспективы. Так случилось и в нашем случае.