Человек в футляре… Какое, казалось бы, странное выражение, а как точно оно отражает человеческую сущность. Когда я пробую представить себе этот образ, мне видится человечек, запертый в тесной маленькой черной коробочке. И самое интересное, что этот человечек не пытается вырваться из окружающих его стен, ему там хорошо, уютно, спокойно, он отгорожен от всего мира, страшного мира, заставляющего людей мучиться, страдать, ставящего их перед сложными проблемами, для решения которых необходимо обладать определенной решительностью, благоразумием. Чехов рисует человека, которому не нужен этот мир, у него есть свой, кажущийся ему лучше. Там все облачено в чехол, покрыто и внутри, и снаружи. Вспомним, как выглядел Беликов: даже “в очень хорошую погоду” он “ходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате”. И зонтик, и часы у него были в чехле, даже “… лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он все время прятал его в поднятый воротник”. Беликов всегда носил “темные очки, фуфайку, уши закладывал ватой и когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх”. То есть стремление уйти в футляр давало о себе знать всегда и везде.
Настоящее вызывало истинное отвращение у Беликова, он “всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было”. Даже профессия его — преподаватель греческого языка — соответствует беликовскому мировоззрению: она как бы относит нас на много веков назад, в далекое прошлое. А его мышление? Оно тоже все закупорено, зашито. Он даже мысль свою прятал в футляр. “Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь”. Почему? Да потому что в запрещении все четко, определенно, понятно. Все в футляре, ничего нельзя! Вот это — идеальная жизнь в понимании Беликова.
Но страшно другое: казалось бы, живешь ты в своем футляре — пожалуйста, живи и дальше. Но не таков был Беликов. Свои цепи, цепи правил, беспрекословного подчинения, истинной любви к начальству, он вешал на весь окружающий мир. И самое интересное, что он добивался своего, угнетая всех невероятной осторожностью, футлярными соображениями, он давил на людей, как бы обволакивая своим темным чехлом. Беликов против всего нового, яркого, постоянно опасается, как бы чего не вышло, как бы не дошло до начальства! Действительно, возникает ощущение закупорен-ности, даже безжизненности. Футляр “обволакивает” его мозг, служа “громоотводом”, подавляя положительные эмоции на корню. Этот “черный футляр” не выдерживает яркого света, поэтому долой все, даже самые невинные, но не положенные по циркуляру развлечения.
Работая в коллективе, Беликов осознает, что надо бы поддерживать отношения с сослуживцами, а потому старается проявить дружественность, быть хорошим товарищем. Это, конечно, прекрасно, но в чем же эти чувства находят выражение? Он приходит к кому-нибудь в гости, тихо садится в углу и молчит, тем самым, как он думает, выполняя долг настоящего товарища.
Вполне естественно, что эту робкую “серую мышку” никто не любит, да и от него любви не ожидает. Но даже в таком человеке просыпаются какие-то чувства, пусть они очень слабенькие, можно сказать, “еще в самом зародыше”, но они есть. И возникают эти чувства по отношению к Варваре Саввишне Коваленко, сестре нового учителя истории и географии. Но и тут Беликов “прячет голову в песок”: все-де надо обдумать, проверить. “Варвара Саввишна мне нравится,… и я знаю, жениться необходимо каждому человеку, но… все это, знаете ли, произошло как-то вдруг… Надо подумать”. Даже свадьба у Беликова должна быть строго “регламентирована”, а то “женишься, а потом, чего доброго, попадешь в какую-нибудь историю”. Принять ответственное решение Беликову очень трудно. Ему надо долго готовиться, собираться, а там, глядишь, и проблема сама собой решится, все будет вновь тихо и спокойно.
Но реакция Беликова на эти проблемы очень болезненная, за футлярностью, захлопнутостью от внешнего мира скрывается очень ранимый человек. Вспомним, как на него действует карикатура, что он испытывает, когда Варя видит его падающим с лестницы. Эти потрясения пробивают футляр, а для Беликова это равносильно смерти в прямом смысле слова. Но когда учитель греческого языка умирает, создается впечатление, что именно ради этого момента он и жил. “Теперь, когда он лежал в гробу, выражение у него было кроткое, приятное, даже веселое, точно он был рад, что наконец его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет”. Да, Беликов не выйдет, но “сколько еще таких че-ловеков в футляре осталось, сколько их еще будет!”
Возможно, будет их еще много, но попробуем поразмыслить, что ждет человека, ведущего футлярный образ жизни, в старости. Ведь, наверное, в конце жизненного пути необходимо ощущение того, что не зря он жил на этом свете, нужен кто-то, кто позаботился бы о тебе, дал, так сказать, “водицы напиться”. А если человек жил в футляре, футляре “без окон, без дверей”, то что же его ждет? Одиночество, я думаю, нежелание окружающих принять в его судьбе какое-либо участие. А одиночество — это страшно, даже для тех, кто покрыт чехлом с ног до головы.