Счастье как антропологическая проблема

Счастье как антропологическая проблема Вечные ориентиры счастья Бахтин М. В. Нация есть совокупность всех своих сограждан, и общественное счастье складывается из счастья всех частных лиц. Гельвеций В корпусе философско-этической проблематики одно из виднейших мест по праву занимает проблема человеческого счастья. В реестре имен ярчайших звезд научной, философской и богословской мысли вряд ли можно обнаружить хотя бы одного мыслителя, который не высказался бы каким-либо образом

на этот счет. Действительно, со времени выделения философии, морали и религии в самостоятельные формы общественного сознания попытки осмысления феномена счастья стали неотъемлемым моментом рефлексии по поводу того, что является смыслообразующим началом человеческого бытия. Более того, довольно часто, во многих случаях тема счастья становилась даже лейтмотивом всей философской системы того или иного мыслителя. Многие философы, учителя этики и религиозные реформаторы древности

были увлечены попытками вывести своего рода "формулы" счастья, найти рецепты его изготовления, указать пути к нему, алгоритмы его достижения. К сожалению, мы очень мало знаем о том, что думали древние мыслители по поводу того, каким должен быть человек, чтобы стать счастливым, и начинаем "открывать Америку" заново. Не лучше ли обратиться к опыту прошедших веков? Анализ большого числа сентенций великих мира сего позволяет прийти к выводу о том, что стремление к

счастью генетически заложено в каждом человеке и составляет неотъемлемую часть его природы. Осуществление же этого стремления вручено человеку как дар его свободной воли. Итальянский мыслитель эпохи Возрождения Пьетро Помпонацци (1462-1525) считал, что человеку естественно стремиться к счастью и избегать несчастья Французский философ, теолог, физик и математик Блез Паскаль (1623-1662), стоявший у самых истоков философии

Нового времени, выразил свои мысли на этот счет в следующем высказывании: Все люди стремятся к счастью — из этого правила нет исключений; способы у всех разные, но цель одна Счастье — побудительный мотив любых поступков любого человека, даже того, кто собирается повеситься. Людвиг Фейербах (1804-1872), великий антрополог, представитель "золотого века" немецкой философской мысли, посвятивший много сил познанию человеческой природы, утверждал, что где нет стремления к счастью,

там нет и стремления вообще и что стремление к счастью — это стремление стремлений. По его мнению, первая обязанность человека заключается в том, чтобы сделать счастливым самого себя. Если ты сам счастлив, — говорил Фейербах, — то ты сделаешь счастливыми и других. Счастливый может видеть только счастливых кругом себя. Философское осмысление темы счастья нашло свое отражение и в русской литературе.

Многие произведения русской прозы и поэзии являются своеобразными философскими сочинениями, облеченными в литературную форму. Выдающийся русский писатель В.Г. Короленко говорил, что общий закон жизни есть стремление к счастью и все более широкое его осуществление. Таким образом, значимость в жизни того, что люди называют словом "счастье", вряд ли вообще можно ставить под сомнение, и чтобы осознать это, не обязательно быть выдающимся моралистом, философом,

богословом. Само по себе стремление человека к счастью — явление более чем очевидное. Приведенные же выше высказывания относительно данного предмета понадобились нам для того, чтобы высветить антропологический корень этого стремления — само существо человеческой природы. Следовательно, решение вопроса о счастье, понимание счастья в большинстве своем зависит от решения вопроса о человеческой природе, понимании смысла и назначения бытия человека.

Смысловые границы понятия "счастья" необычайно широки и включают в себя комплексное, системное решение целого ряда философских, религиозных, морально-этических, психологических, социально-экономических и других аспектов рассмотрения настоящей проблемы. Причем, в зависимости от избранного ракурса, так скажем, угла зрения рассмотрения этого понятия смысловое наполнение его может существенным образом видоизменяться.

Скажем, рассмотрение категории счастья в плоскости социально-экономических отношений влечет за собой анализ степени удовлетворения потребностей физического уровня бытия человека, материального достатка, степени удовлетворенности его социальным положением и т.д. Словом, здесь вступают в силу показатели так называемого качества жизни человека. Здесь уместно вспомнить Гельвеция, сказавшего: "

Несчастье почти всех людей и целых народов зависит от несовершенства их законов и от слишком неравномерного распределения их богатств".1 Психологический аспект счастья подразумевает под собой анализ некоего психического состояния человека, которое можно охарактеризовать данным термином. Здесь скорее можно говорить о кратковременном состоянии переживания радости, необыкновенного душевного подъема, ощущения полета, влюбленности, небывалого прилива сил и т.д.

Наконец, онтологический уровень осмысления понятия счастья приводит нас к пониманию его как характеристики, выражающей длительное состояние человеческого бытия. Счастье с этой точки зрения есть переживание полноты бытия, ощущение и осознание своей причастности чему-то более высокому, нежели повседневные суетливые заботы каждого из нас. До тех пор, пока человек намертво погружен в бесконечную череду больших и мелких хлопот нашей обыденной

жизни, его сознание раздроблено на десятки и сотни всевозможных мыслей, не дающих ему возможности сконцентрироваться на размышлении о метафизическом назначении человека. Для этого, видимо, необходимо возвыситься над временным, преходящим, изменчивым и сосредоточиться на простом и вечном. Этимологический анализ самого термина "счастье" позволяет нам в некоторой степени приблизиться к определению смыслового пространства его как философского понятия.

Во-первых, по старому, избитому завещанию-афоризму Козьмы Пруткова "зри в корень" — выделяем корень этого слова — "часть". Во-вторых, как гласит одно из традиционных правил, которым руководствуются филологи, для того, чтобы полнее определить смысловое наполнение того или иного понятия, необходимо подобрать максимальное число однокоренных ему слов. Ибо как в разных родственниках различным образом проявляются те или иные черты

данного рода — и чтобы составить более полное впечатление о человеке, иногда полезно с ними познакомиться — так и в родственных словах по-разному оттеняется смысл искомого понятия. В нашем случае это слова "участь", "участник", "причастность", "причастие" и т.д. На первый взгляд смысл, скажем, слова "участь" достаточно далек от того, что мы называем счастьем, поскольку под "участью" мы привыкли понимать нечто фатальное,

довлеющее над человеком извне, свыше, ограничивающее его свободу. Потом, в русском языке слово "участь" синонимично слову "доля" метафизически — в смысле "судьба", а слово "часть" синонимично слову "доля" физически, как часть чего-то целого. Наконец, нужно сказать, что приставка "с" в нашем языке означает соединение с чем-либо, совместное бытие, сопричастие чему-то и прочее.

Таким образом, получается, что понятие "счастье" в данном контексте можно понимать как соединение с некоей частью — а именно, со своей собственной долей, то есть осознание своей судьбы, своего места и назначения. Как нельзя глубоко эта тема звучит в христианской антропологии. Евангельское понимание счастья подразумевает прежде всего смирение с тем, что дано человеку — и физически и метафизически. Ключевым аргументом в пользу такого понимания счастья в христианской мысли является

знаменитый текст первой из девяти заповеди блаженств — "блаженны нищие духом", который традиционно истолковывается в смысле возведения добродетели смирения на первое место среди всех прочих христианских добродетелей. Метафизический, трансцендентальный смысл счастья в согласии с христианской картиной человека заключается в учении о воскресении мертвых, чему посвящены одиннадцатый и двенадцатый члены Никео-Цареградского Символа веры, принятого на I и

II Вселенских Соборах в 325 и 381 годах — "чаю воскресения мертвых и жизни будущего века". Счастье в данном случае осмысливается как воссоединение после временного расставания — физической смерти — одной части человека с другой — тела с душой, восстановление исходной целостности человеческого бытия, вслед за чем следует вечное блаженство, пребывание в Царствии Небесном. Наконец, в качестве необходимого условия достижения как трансцендентного счастья,

а именно — вечной блаженной жизни, так и счастья земного — Православная Церковь выдвигает участие человека в одном из семи таинств, в ходе которого только и совершается одновременно реальное физическое и метафизическое единение Бога и человека — таинство евхаристии — святого причастия. Сам термин, используемый для наименования этого величайшего таинства, говорит о том, что здесь человек

становится причастником Божественной благодати, что означает насыщение его нетварной божественной энергией любви, дающей человеку жизнестроительные силы. Поэтому в Православии счастье невозможно без причастия. Список литературы 1. Августин Аврелий. Исповедь.: Пер. с латин М.: Республика, 1992 335 с.