Основные теоретико-познавательные стратегии

Основные теоретико-познавательные стратегии ПЛАН 1. Вступление. 2. «Пессимистические» доктрины. 3. Конструктивные теоретико-познавательные доктрины. 4. Литература. 1. Вступление. Классификация теоретико-познавательных программ (доктрин или стратегий — мы будем использовать эти термины как синонимы) мо¬жет проводиться по различным основаниям. Например, они могут различаться по отношению к объекту познавательной деятельности (теории отражения

и теории конструирования объекта познания), по трактовке субъекта: теории, основанные на принятии индивидуаль¬но-психологического, рансцендентального, коллективного субъек¬тов познания или вообще отрицающие существование оного — в духе «теории познания без познающего субъекта» К. Поппера. Классифи¬кация гносеологических доктрин может быть проведена также на ос¬новании того, что признается источником наших знаний о мире (ра¬ционализм, эмпиризм); какая познавательная способность

лежит в основе получения нового знания (интуитивизм, панлогизм) и т.д. В принципе, все подобные основания классификации — их перечень можно было бы и преумножить — имеют рациональный смысл. Одна¬ко им присущи два недостатка: 1) они не универсальны и 2) не дают сущностной типологии основных ходов теоретико-познавательной мысли. По нашему мнению, наиболее универсальным основанием классификации теоретико-познавательных программ

является реше-вде вопроса о происхождении и сущности знания. Исходя из этого основания, гносеологические доктрины можно разделить на две неравные части, одну, меньшую, условно поимено¬вав «.пессимистическими» (или негативистскими), а вторую, большую часть — «оптимистическими» (или конструктивными) доктринами. 2. «Пессимистические» доктрины. Одной из самых древних познавательных программ подобного рода является скептицизм (от греч. skeptikos

— рассматривающий, познаю¬щий), восходящий еще к античной философской традиции. Сущ¬ность скептицизма состоит в отрицании возможности достижения истинного, т.е. доказательного и всеобщего, знания и в признании то¬го, что относительно любого суждения можно высказать прямо ему противоположное и ничуть не менее обоснованное. Истоки античного скептицизма можно найти уже у Горгия и Ксениада Коринфского. Последний, по свидетельству

Секста Эмпирика, утверждал, что «нет ничего истинного в смысле отличия от лжи, но. все ложно, а потому непостижимо». Однако как самостоятельная фи¬лософская школа, центрирующаяся на гносеологической проблема¬тике, скептицизм складывается в трудах Пиррона на рубеже ІV— III вв. до н.э. «Основное положение скептицизма в том, — писал, выявляя его сущность, ГГ. Шлет, — что против всякого положения можно выставить другое, равное ему так что ни одно из положений

не оказывается более достоверным что приводит скептика к воздер¬жанию от суждений и к безмятежности». Если все суждения пробле¬матичны и истина недостижима в принципе, то скептик, действитель¬но, должен был бы воздерживаться от всяких суждений, ибо против его пессимистической оценки возможностей познавательной дея¬тельности могут быть приведены его же собственные теоретические аргументы. Однако трудно найти в истории философской мысли писателей более усердных, чем скептики, начиная с

Секста Эмпирика и кончая Д. Юмом. Живой средой и питательной почвой скептической установки со¬знания являются антидогматизм и борьба с ложными авторитетами. Однако надо разделять последовательную скептическую позицию в духе Юма и методологическое сомнение Р. Декарта. Для первого скеп¬тицизм есть общая гносеологическая и даже общемировоззренческая установка, в сущности саморазрушительная.

Для второго принцип со¬мнения есть только путь к обретению твердых гносеологических ос¬нований философствования. Сомневаться ради самого сомнения и сомневаться ради обретения истинной почвы под ногами — вещи со¬вершенно разные. В этом плане скептицизм хорош лишь как элемент философского мышления, как критическая направленность разума, ничего не склонного принимать на веру. Любопытно, что последовательный скептицизм не только в позна¬нии, но и в жизни есть зачастую как раз слепое принятие на веру ка¬ких-то распространенных предрассудков

(со-мнение) или следствие глубокого разочарования в каких-то догмах. Недаром говорят, что догматик — это уверовавший скептик, а скептик — разочаровавший¬ся догматик. Догматизм и скептицизм как две тупиковые крайности всегда подпитывают друг друга, образуя как бы замкнутый круг, обре¬кающий нашу философскую мысль на философское бесплодие. Неда¬ром Гегель квалифицировал скептицизм в качестве критической ипо¬стаси рассудочного, а отнюдь не

разумного мышления. Агностицизм (от греч. agnostos — непознаваемый) — позиция, от¬рицающая возможность познания сущности вещей и полагающая границы человеческому познанию. Иногда агностицизм понимают неверно, а именно как позицию, отрицающую возможность познава¬тельной деятельности вообще. Подобных учений в истории филосо¬фии попросту нет, ибо такая установка в познании еще более двусмысленна, чем скептическая: само суждение «познание невоз¬можно» опровергает его же.

В классической форме агностическая ус¬тановка выражена И. Кантом, утверждавшим, что мы можем позна¬вать лишь явления (феномены) вещей, поскольку вещи всегда даны нам в формах нашего человеческого опыта. Каковы же вещи сами по себе — вне этой субъективной данности — о том может знать лишь Господь Бог. Это для него процессы и вещи мира даны абсолютно не¬посредственно, в своей подлинной сущности. Для нас же они сужде-ны навсегда остаться непознаваемыми вещами в себе,

ибо их данность нам в виде феноменов всегда опосредована априорными формами чувственного восприятия (пространство и время) и априорными категориями рассудка (представлениями о причинных связях, необходимости случайности и т.д.). Проще говоря, мы никогда в познании мира не сможем «выпрыгнуть» за границы нашей человеческой субъективности. Заметим, что агностик не говорит о невозможности познания истины или о равноправии суждения и его отрицания. Скептическая и агностическая установки — это отнюдь не одно и

то же. К примеру, Кант как раз и пытается с принципиально новых позиций, которые мы еще не раз будем обсуждать, ответить на краеугольный теоретико-познавательный вопрос: «как возможны доказательные истины математики, физики и метафизики», но при этом отрицает возможность достижения истинного знания о сущности самих по себе вещей. Агностическая позиция не произвольная вьщумка философов, а основывается на вполне реальных особенностях познавательного процесса: неустранимости из него субъективной человеческой составляющей

даже в, казалось бы, самых точных и высокоабстрактных науках, типа логики и математики; бесконечности процесса познания, когда то, что сегодня нам кажегся существенным, завтра обнаруживает производный и феноме¬нальный характер, ведь за познанной сущностью каждый раз открыв вается новая и более глубокая сущность. Тем самым подлинная суть вещей перманентно скрывается от нас и напоминает горизонт, каждый раз вновь удаляющийся при любых наших попытках приблизиться к нему.

Агностицизм может прини¬мать различные, в том числе и «мягкие», формы, входя в качестве эле¬мента в состав вполне конструктивных теоретико-познавательных моделей, как у того же Канта — родоначальника трансцендентализма, о котором речь пойдет ниже. Религиозно-философский вариант агно¬стической позиции можно обнаружить в работах С.Л. Франка, где он, подвергая критике позицию Канта о жестком разделении явлений и сущности, сам обнаруживает

и глубоко обосновывает моменты принципиальной непостижимости и в бытии мира, и в бьпии самого человека, и в познавательном процессе. Все сущее, по Франку, беско¬нечно в своих основах, а стало быть, в нем всегда для человека будет оставаться тайна и «неисследимая темная глубина». Подытоживая, можно высказать следующее суждение об агности¬цизме. Жесткое разделение вещей в себе и явлений, равно как и жест¬кое полагание границ человеческому познанию,

вряд ли оправданно. Еще Гегель, критикуя позицию Канта, тонко подметил, что полагание границы подразумевает некоторое знание того, что за этой границей находится. В противном случае мы об этой границе попросту не знали бы и, соответственно, не смогли бы высказать суждения о ее наличии. Но, стало быть, в самом утверждении границы человеческого позна¬ния заключено ее решительное отрицание, ибо знание о собственном незнании есть важнейший стимул развития познавательной

деятельно¬сти человека и переступания границ существующего знания. Впоследствии Л. Витгенштейн резонно заявит: «О том, о чем не¬возможно говорить, о том следует молчать». В самом деле, если в ми¬ре существует нечто, принципиально недоступное для нашего позна¬ния и языка, то любой разговор о нем попросту лишен смысла. Следовательно, вопрос о границах познания резонно ставить лишь относительно каких-то определенных видов знания, научных методов или способностей человека.

3. Конструктивные теоретико-познавательные доктрины. Их обзор будет кратким, поскольку мы не ставим своей задачей сис¬тематически изложить историю гносеологических идей1. Цель данно¬го параграфа иная — ввести читателя в наиболее фундаментальные ходы гносеологической мысли, вытекающие из того или иного реше¬ния вопроса о сущности знания. Реалистические доктрины. Они выводят знание из реального, т.е. су¬ществующего независимо от нас и на

нас активно воздействующего, внешнего мира. Исторически первой разновидностью этого подхода является пози¬ция наивного реализма, распространенная среди ученьж в период господ¬ства классической европейской науки и по сию пору являющаяся ти¬пичной для естественной установки сознания, не склонного к философским размышлениям. Характерные черты этой позиции за¬ключаются в следующем: 1) знание есть продукт отражения внешнего мира, наподобие того, как предметы отражаются в зеркале;

2) познава¬тельный образ в голове человека является более или менее точной копией оригинала, а в обыденном сознании такое разведение оригинала и копии зачастую вообще не проводится; 3) источником знания являются чувственные данные, которые потом обобщаются и систематизируются интеллектом; 4) человек познает мир как бы один на один, без опосредствующего влияния социума, его культуры, практики и языка (так называемая позиция «гносеологической робинзонады»);

5) сознание челове ка напрямую связывается с функционированием мозгового субстрата, а иногда, как у вульгарных материалистов, мысль рассматривается как выделение мозга, наподобие того, как печень выделяет желчь. В настоящее время позиция наивного реализма является достоянием истории гносеологии. Почти все ее утверждения оказались ошибочными, что стало особенно очевидным в XX столетии, в ходе бурного развития экспериментальных физиологических, психологических и социокультурных

методов исследования познавательного процесса. Еа теоретические недостатки были вскрыты еще Беркли, Юмом и Кантом а фактически — еще элеатами и Платоном, если вспомнить их противо¬поставление мира знаний, основанного на разуме, миру мнений, осно¬ванному на чувственном опьпе. Однако общая реалистическая установ¬ка, признающая в качестве источника наших знаний существование объективного мира, продолжает отстаиваться в

XX столетии многими философскими направлениями. Так, в позиции научного реализма (У. Селларс, X. Патнэм, Дж. Смарт, Дж. Марголис и др.) причиной возникновения знаний в голове челове¬ка, в том числе и знаний научно-теоретического характера, признается воздействие внешнего мира Он первичен по отношению к любым про¬дуктам человеческой практической и познавательной деятельности. По¬нятиям и законам научных теорий соответствуют реально существующие вещи и процессы, хотя здесь и

необходимо учитывать конструктивную деятельность теоретика, а также влияние языка на познавательный про¬цесс. Состояния нашего сознания производны от физико-химических процессов в мозге, хотя и опосредствованы социокультурными влияни¬ями. В целом научный реализм не представляет собой какого-то концеп¬туально целостного и организационно оформленного движения, аявля-ется скорее философским отражением и обоснованием стихийной и массовой веры ученых в то, что они познают законы реально существую¬щего мира и что научное

знание вовсе не продукт их субъективного твор¬ческого произвола. С известными оговорками к современным модификациям общей ре¬алистической установки в понимании природы знания можно отнести также целый спектр натуралистических и праксеологических доктрин. К натуралистическим теориям познания могут быть причислены те модели, которые не сомневаются в существовании объективного внешнего мира, но рассматривают знание как нечто производное от природных процессов и,

соответственно, считают возможным пони¬мание сущности знания на основе познанных природных законов. Характерными чертами всех разновидностей натурализма являют¬ся редукционизм (попытка свести сложные закономерности к более простым), апелляция к данным естественных наук как надежной базе вынесения истинных суждений и общий (скрытый или явный) анти¬метафизический пафос, т.е. вера в возможность решить фундамен¬тальные проблемы теории познания, не прибегая к философскому языку, философским методам анализа и мудрости историко-

фило¬софской традиции. Физикам принадлежит попытка решить теоретико-познавательные про¬блемы, переведя их на язык фундаментальных физических теорий и опираясь на установленные физические законы. Сами по себе по¬пытки привлечь достижения физики как фундаментальной естест¬веннонаучной дисциплины к анализу проблем познавательной дея¬тельности и сознания человека являются исключительно ценными и полезными, обогатившими науку многими важными результатами.

Здесь достаточно вспомнить значение корпускулярно-волновой тео¬рии света для изучения зрения или электромагнитных представлений для исследования процессов, идущих в нервных клетках человечес¬кого организма. Однако у представителей естественных наук всегда возникает со¬блазн пойти дальше и попытаться решить фундаментальные пробле¬мы гносеологии, опираясь на сугубо научные понятия и методы физи¬ческих теорий. Искусственно противодействовать физикалистским программам решения теоретико-познавательных проблем

невозможно и просто вредно, однако можно совершенно четко констатировать, что удов¬летворительно объяснить природу знания и сознания на основе фи¬зических и, шире, естественнонаучных законов (пусть и самых фун¬даментальных) не удастся никогда. Бытие знания и сознания имеет сверхфизическое — идеальное — измерение, подчиняющееся своим собственным законам. Более того, существование сознания есть не¬обходимое условие не только формулировки любых законов физики, по и вообще признания того, что физическое бьпие существует.

На этой важнейшей характеристике сознания мы еще остановимся ни¬же, при анализе соответствующей темы. Физиологический редукционизм, (или научный материализм) — направление гносеологических исследований, преимущественно кон¬центрирующееся на вопросах соотношения тела и психики, мозга и сознания (психофизическая проблема) и считающее, что явления психической жизни человека и многие ее идеально-смысловые про¬дукты (образы, понятия, структуры языка и т.д.) можно успешно объ¬яснить на основе физиологических процессов

и состояний, происхо¬дящих в человеческом организме. Это направление исследований тесно связано с успехами в изучении мозга человека, его физико-хи¬мических и других структур. В отдельных случаях оно сближается cj физикалистской программой. Видными философами-теоретиками этого направления, занимав¬шими позицию предельно жесткого физиологического редукциониз¬ма, т.е. считавшими возможным полное сведение психических явлений к физиологическим процессам,

являлись Д. Армстронг и Г. Фейгль. Д. Армстронг следующим образом формулировал свое гносеологиче¬ское кредо: «Рассматривая человека (включая его ментальные про¬цессы) как чисто физический объект, действующий согласно тем же законам, что и все остальные физические объекты, мы постигаем его с величайшей интеллектуальной экономией. Познающий отличается от познаваемого только большей сложностью своей физической ор¬ганизации». Ныне распространены более мягкие варианты физио¬логического редукционизма (иногда их называют «эмерджентным

материализмом»), принимающие тезис лишь об относительной зави¬симости психических процессов от мозговых и от функциональной связи между ними (сознание — функция особым образом организо¬ванной материи в виде мозга, хотя полностью объяснить психичес¬кие процессы на языке физиологии невозможно). Программа «эмер-джентного материализма» сближается по многим параметрам с позицией научного реализма и с естественнонаучно ориентирован¬ными вариантами диалектического материализма.

На Западе его вид¬ными представителями являются Д. Дэвидсон, Дж. Фодор, М. Бунге, лауреат Нобелевской премии за открьпие межполушарной асиммет¬рии мозга Р.У Сперри, а в отечественной марксистской гносеоло¬гии— В. С. Тюхтин, Д.И. Дубровский. Нативизм (от лат. nativus — врожденный) — попытка решить про¬блемы происхождения сознания и языка, опираясь на законы генети¬ческой наследственности.

Здесь постулируется врожденный характер важнейших элементов чувственного восприятия (типа того, что мозг запрограммирован так, чтобы воспринимать электромагнитные и зву¬ковые волны лишь определенной длины и частоты), категориальных структур мышления и грамматики языка. Учение о врожденных идеях в рамках европейской традиции восходит к Р. Декарту, хотя у него врожденность имеет духовно-божественную природу.

Собственно би¬ологические интерпретации врожденного характера базовых структур психики, а также представления о возможности генетической переда¬чи знаний от одного поколения к другому были особенно популярны в психологической и биологической литературе конца XIX — начала XX в. в связи с широким распространением идей дарвиновской тео¬рии эволюции и формированием хромосомной теории наследствен¬ности. Тезис о врожденном характере основных когнитивных струк¬тур психики можно

найти также у теоретиков психоанализа 3. Фрейда и К. Г. Юнга Виднейшими представителями современного нативизма являются лингвист, основатель генеративной грамматики Н. Хомский и один из видных представителей социобиологии, лауреат Нобелев¬ской премии Е. Уилсон. С точки зрения Н. Хомского, навыки мысли¬тельной деятельности, а также способность человека к овладению грамматикой языка являются генетически врожденными.

Е. Уилсон, в свою очередь, пишет: «Все компоненты сознания, включая волю, имеют нейрофизиологический базис, подчиненный законам генети¬ческой эволюции и естественного отбора». В настоящее время связь между реализацией генотипа, этапами созревания мозга и, соответственно, этапами психического становле¬ния личности не вызывает сомнений. Наблюдения над развитием од¬нояйцовых близнецов, обладающих идентичным генетическим ко¬дом, обнаружили

врожденность довольно сложных психических реакций, ряда особенностей характера, творческих способностей и даже ценностных предпочтений человека. Вместе с тем гипертрофи¬рованный нативизм вряд ли является продуктивной позицией. Как показывают современные экспериментальные исследования, актуализация ряда важных структур генома, ответственных за формирова¬ние тех или иных участков мозга, оказывается невозможной без соот¬ветствующей стимуляции со стороны внешней культурной среды.

Человеческий геном словно предполагает наличие культурно-симво¬лического окружения для своей реализации. Так, ребенок с нормаль¬ным геномом и неповрежденными отделами мозга, но выключенный из системы человеческого общения, никогда не сможет сформиро¬ваться как полноценная личность, наделенная здоровым сознанием и способная творчески познавать мир. Феномен Маугли — это скорее из области сказок. И наоборот, дети с пораженным мозгом при надле¬жащем воспитании способны становиться полноправными

членами человеческого коллектива1. Эти факты свидетельствуют о колоссаль¬ной роли культурной составляющей в формировании сознания и о не¬возможности объяснения сущности знания на основе биологически врожденных структур. Эволюционная теория познания (эволюционная эпистемология) — это сегодня самая популярная и, пожалуй, наиболее взвешенная натура¬листическая программа, утверждающая, что сущность человеческого знания может бьпь адекватно понята лишь в общем эволюционно-биологическом контексте, а законы онто-

и филогенетического раз¬вития знания и познавательных способностей человека могут бьпь вполне адекватно интерпретированы в терминах эволюционной тео¬рии. При этом в эволюционно-эпистемологической парадигме учи¬тываются позитивные результаты и физикалистских, и физиологиче¬ски-редукционистских, и нативистских подходов. Так, по мнению крупнейшего теоретика эволюционной биологии К. Лоренца, знание выполняет важнейшую функцию биологической адаптации человека к внешней среде.

Исторический прогресс знаний может бьпь понят лишь с точки зрения общей филогении человеческо¬го рода, а истоки сложнейших индивидуальных познавательных спо¬собностей человека надо искать в первичных формах его физиологиче¬ского приспособления к окружающей среде. Несколько иную версию эволюционной эпистемологии развивают методологи науки С. Тулмин И К. Поппер. По их мнению, рост научного знания может бьпь успешно интерпретирован в терминах

эволюционных представлений: адапта¬ции, мутации, естественного отбора научных теорий и т.д Наиболее полное изложение сути эволюционно-эпистемологического подхода, его преимуществ и перспектив содержится в книге Г. Фоллмера «Эво¬люционная теория познания». Вот как этот автор излагает его суть: «Органы и поведение любого живого существа служат для его взаимо¬действия с реальным миром. Мозг может рассматриваться как орган обработки раздражений и регулирования физиологическими

и психи¬ческими процессами, прежде всего познавательным процессом. Его структуры подлежат — поскольку они генетически обусловлены — би¬ологической эволюции. Мутации и селекция ведут к приспособлению познавательных структур к реальным структурам. Этим объясняются достижения и ограниченность нашего познавательного аппарата». При всей перспективности и популярности этой программы у нее есть по крайней мере три серьезные трудности:

человек породил такие виды знания и такие технические приспособления, созданные на их основе, которым невозможно найти биологическое, а тем более адап¬тивное объяснение (например, ядерное оружие или отравляющие га¬зы). К тому же самые лучшие и самые значимые для нашего духовно¬го бытия знания, накопленные человечеством, созданы за счет чисто духовной устремленности творца к истине, красоте и благу. Они отли¬чаются как раз наибольшей практической внеутилитарностью и вне-биологичностью.

Наконец, сохраняет свою силу аргумент против ге¬нетической врожденности базовых когнитивных структур психики. Попытки преодолеть недостатки редукционизма, свойственные всем натуралистическим программам, предпринимаются в рамках праксеологических реалистических теорий познания. Кпраксеологическим теориям познания можно отнести те, кото¬рые рассматривают знание как следствие активной предметно-прак¬тической деятельности человека в окружающем его мире.

Чаще всего в основе праксеологических взглядов лежит уверенность в объектив¬ном и независимом существовании внешнего мира, т.е. реалистиче¬ская установка, однако именно практическая деятельность (или практическая установка) рассматривается в качестве важнейшего ус ловия возникновения и развития идеальных содержаний нашего со¬знания. Здесь знание не само по себе биологически адаптивно и це¬лесообразно (как в натуралистических доктринах) и не является самоценной и самосущей реальностью (как в платонических теори¬ях знаниях, на

чем мы еще остановимся ниже), а выполняет инстру¬ментальную функцию посредствующего звена между миром и ак¬тивно действующим в нем человеком. Знание в праксеологической трактовке не субстанциально, а сугу¬бо функционально, хотя по мере своего развития оно способно при¬обретать все более автономный и самоценный характер, как это осоч бенно свойственно современной научно-технической цивилизации. Праксеологические доктрины могут бьпь оформлены в различные метафизические контуры в зависимости оттого,

под каким углом зре¬ния рассматривается практическая деятельность человека. Генетическая эпистемология — ныне весьма влиятельное теорети¬ко-познавательное направление, образовавшееся на стыке логико-психологических и теоретико-познавательных исследований, осно¬ванное крупнейшим швейцарским психологом и историком науки Жаном Пиаже. Ему удалось открьпь инвариантные стадии интеллек¬туального развития ребенка (стадия сенсорно-моторного интеллек¬та — стадия конкретных интеллектуальных операций

— стадия фор¬мальных операций), которые возникают последовательно друг за другом, подчиняясь всеобщему закону структурного и функциональ¬ного усложнения живых систем (в силу этого Пиаже иногда сам назы¬вает себя структуралистом). В основе прогрессивного самоусложнения системы интеллекту¬альных операций лежит, по данным Ж. Пиаже, активная предметно-манипулятивная деятельность ребенка. Формирование первичных идеальных схем и логических операций мышления — это всегда ре¬зультат интериоризации

(перевода во внутренний, символический план) внешних предметных схем человеческой деятельности, относи¬тельно одинаковых (инвариантных), по мнению швейцарского психолога, в различных эпохах и культурах. К оригинальным дости¬жениям работ Пиаже следует отнести не только детальное экспери¬ментальное выявление того, как на основе прогресса предметно-ма-нипулятивной деятельности у ребенка зарождаются и прогрессивно усложняются представления о величине, числе, причинно-следствен¬ных и пространственно-временных связях

(генетическая психоло¬гия), но и демонстрацию того факта, что стадиям интеллектуального развития индивида могут бьпь поставлены в соответствие различные исторические этапы развития науки (что и составляет предмет собст¬венно генетической эпистемологии, которой Пиаже посвятил по¬следние годы своего научного творчества). «Благодаря детям, —писал он, — мы имеем наилучшую возможность для изучения развития логики, математики и физики»1. Ж. Пиаже был также страстным поле¬мистом.

Известна его довольно тонкая критика эволюционно-эписте-мологических идей К. Лоренца2, а также знаменитая очная полемика с Н. Хомским по вопросам соотношения врожденных и приобретенных познавательных структур, в которой приняли участие многие филосо¬фы, физиологи и лингвисты. К слабостям концепции самого Пиаже относят гипертрофирован¬ный индивидуально-психологический подход к рассмотрению онто- и филогенетического

развития знаний и, соответственно, недооценку ро¬ли культуры в развитии сознания и логического мышления индивида. Прагматистская (отгреч. pragma — дело, действие) гносеологичес¬кая программа, восходящая к американской школе прагматизма, за¬ложена Ч.С. Пирсом. Отдаленным же предтечей прагматизма можно считать Протагора с его тезисом о человеке как мере всех вещей и су¬губой относительности наших знаний.

Вполне в духе этого великого софиста классический прагматизм трактует знание с точки зрения его практической полезности и эффективной помощи при осуществ¬лении тех или иных человеческих действий (предметных, политичес¬ких, научных). Целью познавательной деятельности здесь объявляет¬ся преодоление разрушительных сомнений и достижение индивидом «устойчивого верования»; критерием же истинности знаний провоз¬глашается их инструментальная полезность при решении проблем¬ных ситуаций. В сущности, все знание сводится к преодолению проблемных

ситуаций, где истина отождествляется с успехом, а за¬блуждение — с неуспехом в их преодолении. Реальность внешнего мира является объектом истинного верования по Пирсу, ибо образу¬ет твердый прагматический фундамент для поступательного разви¬тия науки, хотя говорить о ее существовании безотносительно к на¬шим, человеческим переживаниям не имеет смысла. Прагматизм внес серьезный вклад в развитие семиотики — науки о знаках (кстати, сам этот термин принадлежит

Пирсу), а также оказал влияние на становление операционалистского подхода к научному знанию, когда осмысленность введения тех или иных терминов в на¬уку обосновывается их способностью помогать в осуществлении тех или иных экспериментальных или теоретических операций. В частности, понятие «метр» операционально, ибо помогает осуществить реальную операцию измерения; термин «прагматизм» операционален, ибо помогает вскрыть существенные черты анализируемого философского направления.

К недостаткам прагматистского подхода к знанию и особенно к I истине следует отнести угрозу утилитарной вульгаризации базовых j категорий гносеологии, что столь отчетливо звучит, например, в следующем суждении У. Джемса: «Истинное, говоря коротко, это просто лишь удобное в образе нашего поведения» и далее: « мы должны жить той истиной, которой в состоянии достичь сегодня, и бьпь гото¬выми назвать ее завтра ложью».

Отождествление истины с пользой и сугубо утилитарный подход к понятию практики вызвали и вызывают до сих пор серьезную критику прагматизма, в том числе и со стороны диалектического материализма. Диалектический материализм — это, пожалуй, наиболее развитый и систематический вариант праксеологической доктрины. Поскольку вплоть до последнего времени он занимал монопольное положение в отечественной философии, то мы, отсылая читателя к наиболее фун¬даментальным учебным пособиям по марксистской теории познания

для обстоятельного ознакомления3, позволим себе лишь вкратце оха¬рактеризовать его гносеологическую доктрину. Краеугольный гносеологический тезис марксизма гласит, что в фундаменте познания лежит не индивидуальная, а общественно-ис¬торическая практика людей и что отражение внешнего объективного мира человеком осуществляется им не в социальном вакууме, а во взаимодействии с другими людьми и сквозь призму общественно вы¬работанных схем, норм и идеалов познавательной деятельности, ко¬торые меняются от эпохи к эпохе.

Хотя знание и приобретает в ходе исторического развития человеческого общества относительную са¬мостоятельность, тем не менее именно материальная, а не духовная общественная практика является определяющим фактором его исто¬рической динамики. Сточки зрения марксизма, именно материаль¬ная деятельность (т.е. деятельность человека по преобразованию ма¬териального мира и социальных условий своего существования) является и источником возникновения, и движущей силой развития, и высшей проверочной инстанцией человеческих знаний.

Принцип практики и принцип отражения материального мира в иде¬альных образах человеческого сознания — вот «два кита», на которых ос¬нована диалектическая теория познания марксизма. В сущности, вся она, во всех ее будущих сильных и слабых моментах, уже как бы заложе¬на в следующих программных высказываниях К, Маркса: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, что¬бы изменить его» и что «идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую

голову и преобразованное в ней». Любопытно, что в рамках советского марксизма существовали как бы две ветви гносеологических исследований. Эту двойственность ди¬алектического материализма мы отмечали и выше, в онтологическом разделе. Одна гносеологическая ветвь брала на вооружение принцип отра¬жения материального мира и делала упор на естественнонаучных фак¬тах, помогающих материалистически осмыслить познавательный про¬цесс. Тем самым она сближалась с западными позициями «научного материализма» и «научного реализма»,

что мы уже отмечали выше. Другая ветвь разрабатывала в первую очередь диалектические ас¬пекты познания и подчеркивала особое значение принципа практики, придавая ему предельно широкий и надперсональный характер. Здесь особенно привлекательной фигурой для марксистов-диалектиков был Гегель. Лидерами этого направления были Э.В. Ильенков, ГС. Батищев и ряд других исследователей. Прямое и резкое столкновение двух этих школ в рамках вроде

бы единой марксистской гносеологии произошло вокруг проблемы идеального (знаменитая полемика между Э.В. Ильен¬ковым и Д. И. Дубровским). Спор по поводу проблемы идеального, так и не получившей последовательного решения в рамках советского диа¬мата, обнаружил наиболее уязвимую точку последнего — проблему происхождения и онтологического статуса явлений сознания. Дело в том, что у самих Маркса и Энгельса по поводу сознания и его-де иде¬ального характера остались лишь отдельные отрьшочные

замечания, а вот в трудах В.И. Ленина — другого классика диалектического матери¬ализма — содержались два несовместимых друг с другом положения. В одном из них утверждалось, что для решения вопроса о проис¬хождении сознания необходимо предположить, что в самом фунда¬менте материи присутствует фундаментальное свойство, подобное че¬ловеческим ощущениям3. В сущности, это типичная пантеистическая позиция, несмотря на все оговорки диалектико-монистического ха¬рактера. Вместе с тем в его теоретическом наследии присутствует

те¬зис, прямо опровергающий предыдущий, а именно: «назвать мысль материальной — значит сделать ошибочный шаг к смешению матери¬ализма с идеализмом». На самом деле это позиция не материализма, а радикального дуализма, несовместимая с предыдущей. Основные трудности натуралистических и праксеологических до¬ктрин как раз и группируются вокруг феномена сознания и проис¬хождения его базовых структур типа философских категорий, матема¬тических идей или правил грамматики, которые, в принципе, не выводимы ни из каких

природных процессов и ни из какой общест¬венно-исторической практики, а предшествуют последним в качестве неустранимых условий их бытия и познания. Подобная автономия и фундаментальная роль идеальных образований вызывают к жизни совсем иные теоретико-познавательные ходы мысли. Литература. 1. Алексеев П.В Панин АВ. Теория познания и диалектика. М 1991. 2. Армстронг Д. Материалистическая теория сознания //Аналитическая фи¬лософия:

Избр. тексты. М, 1993. 3. Беркли Дж. Соч. М 1978. 4. ИвановА.В. Сознание и мышление. М 1994. 5. Марголис Дж. Личность и сознание. М 6. 1986. Маркс К Энгельс Ф. Соч. Т 3 («Тезисы о Фейербахе»). 7. Поппер К.Р. Логика и рост научного знания. М 1983. 8. Сознание и физическая реальность.

1996. № 1—2 9. Фоллмер Г. Эволюционная теория познания. М 1998. 10. Франк С.Л. Предмет знания. Душа человека. СПб 1995.