Проблемы творчества
Александр Кудлай
Естьлюди, которые всегда привносят нечто интересное и свежее в повседневность жизнибольшинства, живущего самого по себе почти исключительно инстинктивно илимеханически. Им приходит в голову, как подняться в воздух, опуститься в воду идышать там, как высечь в мягком камне жилище, и даже храм, как изобразитьувиденную красоту, или красоту, которую еще никому и видеть-то не доводилось,как отобразить музыку речи в поэтической форме и, сказав главное, нераствориться во второстепенном. Такие создают науки и искусства, которым потомдивятся все прочие. Чудесное же сотворение чего-то такого очень часто связано смуками. А причиной тех является, как ни странно, противодействие такомутворчеству того самого большинства, действующего по шаблону привычного иливообще не действующего, а лишь реагирующего. Первой реакцией на нечто необычное(новое), удачное, являестя удивление и отчужденность — ведь в себе-тореакционеры не замечают способностей к необычному и прекрасному, и поэтомусчитают творцов чужаками. Чужак ассоциируется в слабом сознании с опасным, с тем, чего стоит остерегаться, и за чем надо приглядывать. Вот и дышат такиечерез плечо, да еще палку на готове держат. И пригрозят они творцам, и одернут,да и накажут время от времени, на всякий случай.
Творцы и реакционерыдействуют и чувствуют в противофазах: первых переполняет благая энергия,любовь; они щедры, а вторые ничтожны, жадны, скупы и ненавистливы, потому чтоони и во всем окружающем мире склонны видеть свое отражение, т.е. хватателей,стяжателей, борцов за уже имеющиеся ограниченные блага, — и потому они почитаютконкуренцию. Первые скорее видят новые возможности увеличения уже имеющегосяблага, а вторые целиком сосредоточены только на грызне за уже брошенную в стаюкость. Первые дают и дают, не приобретая, а вторые приобретают и приобретают,не давая. Не оскудевает рука дающего, и не наполняется брюхо потребляющего. Этонесмотря на то, что трудится и тот и другой непрерывно, хотя и каждый в своемстиле: первый настроен на привнесение вещей из небытия в бытие, а второй наэкспроприацию вещей, уже обладающих экзистенцией. Первых можно поэтому называтьидеалистами, а вторых экзистенциалистами (или материалистами-реалистами).
Экзистенциалисты,остро чувствующие существование своего эго и вещей, существующих нарядус ним и для него, презирают чужаков-идеалистов, приводящих принадлежаещее еще толькоуму (творческому), но неизвестное умам эмпирическим, в реальность (или всуществование), и потому независящих от уже имеющего импирическое существование(экзистенцию). Любознательность экзистенциалистов-эмпириков определяетсяисключительно их потребительскими интересами. Они очень практичны, т.е.смотрят только на имеющееся уже в наличии, и заняты только вопросом как этимманипулировать. Они обладают практическим умом, фронисис. Идеалисты-творцыже любопытны эпистемологически, т.е. ценят знание само по себе, знание отом, что даже еще не существует в физической эпсотаси, хотя и уже живет, какидея разума, и подлежит выявлению чисто идеальными средствами творчества,всегда нового – ибо сотворить нельзя уже существующее или ужеобладающее экзистенцией.
Творчество поэтомуассоциировалось тысячелетия с божественным – ибо это бог творит существующие вещииз несуществующего усилием своей воли или интеллекта. Ангелы, музы и гении,считалось, посещали творцов художников и поэтов, которых потому и называлигениальными. Бездарные не могли понять этого, и в своем самолюбии сталиизобретать объяснения неизвестного терминами и понятиями, им привычными,пытаясь описать гений материальным, телесным, или “пришпилить к бумагесолнечный зайчик”. Гениальных же творцов они, хотя бы в своей экзистенциально-материалистическойидеологии, поставили даже ниже себя, неспособных к творчеству, называя техчудаками, странными сумасшедщими, и мечтателями, нуждающимися в их реалистическомруководстве и контроле. Они стремились манипулировать гением, манипулируяфизической природой одаренных последним. А делать это они умели в основном устрашениеми болью, которые научились применять в качестве своих средств манипуляции. Этоосложнило работу творцов, и в плане практического осуществления и в планемотивации самого творчества. Поэтому служители муз нередко воздерживались отсвоего творчества, уничтожали свои труды, скрывали их до лучших времен,кодировали изобретения, делали язык непонятным для манипуляторов. Нередкотворцы страдали от того, что им приходилось делать, чувствуя что они совершаютпреступление, не следуя своему высокому призванию, и потому являются виновнымиперед музами и богом. Реалисты-манипуляторы же, видя, что новые когда-то и “опасные”изобретения, теперь уже повсеместно признаны и используются, давая прибыль, искаженнодавали название гении уже тем людям-творцам (часто посмертно). Кновым же талантам все равно продолжали относиться с подозрительностью, да ссаботажем.
Творцы, желаяпоправить положение в мире, старались расширить число образованных, пытаясь знакомитьневежественных с достижениями науки и техники, литературы и философии, но тембыло непросто впитать знания. Последние претерпевали трансформацию в головахполуграмотных. Возникала “научная” мифология полуграмотных о знании итворчестве. Теперь полуграмотные не только не называли себя невеждами, но истали считаться учеными и творцами, хоть учились искаженному, а творили всякиеизвращения. Знание провозгласили более не элитарным, но демократическим(доступным любому), и это произошло в эпоху эмпирической эпистемологии, т.е.веры в то, что все знание приобретается только через чувства, и служащийчувствам ум. У изначальных творцов-идеалистов возникли новые проблемы: 1. Какрастворить иллюзию эмпирической экзистенциальности в умах демократическихзнатоков-манипуляторов? 2. Как настоящее знание, накопляемое всегда ранеетолько элитарно, сделать всеже достоянием большего числа индивидуумов, нобез искажения? 3. Как пригласить большее число людей в со-творцы, а не висказители? 4. Как добиться того, чтобы не мешали творить прекрасное в духесвободной юдэймонии? 5. Как насадить критерий хорошего вкуса втворчестве? Как оставаться верными музам и гениям, а не злым демонам в ихобличии?
Эти проблемы ипытаются решить творцы-идеалисты, через огромное сопротивление бездарностей иизвращенцев, на фоне диких идеологий полуграмотных ученых соседей,заблуждения которых непросто показать их творцам, не имеющим ни хорошегообразования, ни хорошего вкуса, и настороженным, как и прежде, против чужаков-творцов-идеалистов,живущих во многом за пределами экзистенции.
Как же можно жить запределами экзистенции, которую экзистенциалисты и отождествляют с жизнью? Дляпоследних это может звучать: жить за пределами жизни, что может казатьсябессмысленностью. Объяснение восходит к пониманию значения слово бытие (ессе),как комбинации сущности (эсентии) и существования(экзистенции). Для вещи можно быть, но не существовать, тогда как для человекаможно существовать, но не быть. Можно сказать, что вещь есть, даже и тогда,когда есть ее идея, т.е. то, что эта вещь из себя представляет, но ещеили уже нет материализации этой идеи. Можно также сказать, что человекможет существовать, но несознавать своей идеи, ипотому в своем сознании не быть тем, чем он есть по идее, ускользнувшейот него. Поэтому, парадоксально, экзистенциалист, говорящий о бытии каксуществовании, на самом деле может быть лишен как раз бытия, но в смыслесущности, упущенной им, за счет недоразвитости его ума (или нереализацииидеи своего существования). Последнее происходит только из-заподдержания экзистенциалистом искусственной умственной активности,заключающейся в утверждении им вторичности и производности идеи от существования,что является ложным, и потому лишает его истинного бытия, с позиции сущности. Сознание, порабощенное экзистенцией, перестает быть творческим, ибо творитьуже существующее невозможно. Уже существующим можно только манипулировать,поэтому только такой вид активности и остается для экзистенциалиста. Это то,что он сам себе оставил, совершив логическую ошибку на первом месте.Поэтому если такому и случится как-то приобщиться к творчеству, то это будет“не благодаря, но вопреки” его собственной философии, т.е. в те моменты, когдаон ее подзабывает или отвлекается от нее, действуя медиумически, как слепойпроводник чьей-то чуждой ему воли, которую потом, из-за недостаточнойразличительной способности, он называет своей. Если такое творчество и случается,оно всегда темно для самого такого “творца”, языком и руками которого по сутитворит некто другой, без его ведома (потому что экзистенциалист-творец существует,но сознательно его нет, или сознание его замкнуто в искусственнойидее о своем (сознания) несуществовании, или небытии. Творец же идеалист неделает этой ошибки, он не замыкает свое сознание в иллюзии,безосновательной логически. Для него бытие сознания первично, асуществование вторично, или случайно, т.е. не необходимо (т.е. вещь или со-бытиеимеют возможность быть спроецированным в физическую реальность изреальности умственной, а также имеет возможность и не быть спроецированной вэкзистенцию). Он творит от истины и привносит истину в этот мир, т.е. своимтворчеством говорит только правду. Когда гений или муза посещают его, ониработают вместе в плодотворном со-творчестве. Проблема же творчества остаетсятолько в смысле противодействия ему темными. Последние, если и делают что-то,то “не ведают что творят”. Кредо их веры: “Можно полностью существовать,но нельзя полностью знать”. Хотя эта вера и основана на логической ошибке, экзистенциалистическаяактивность, пока она остается таковой, всегда принципиально противостоит сущностномузнанию и истинному творчеству.
Поэтому, чтобыоблегчить муки творчества идеалиста, ему нужно только чтобы ему поменьше мешалиизвне. Тогда как, чтобы сделать возможным творчество экзистенциалиста,тому нужно перестать придерживаться своей иррациональной веры и не мешать темсамым самому себе изнутри. Первому нужно, чтобы его начал понимать мир,а второму чтобы он сам себя понял.