Блинов А.К.
Развитиефилософской мысли Уиздома очень напоминает развитие Витгенштейна, которомуУиздом, по собственному признанию, очень многим обязан. Оба философа в раннийпериод своей деятельности очень сильно тяготели к логическому атомизму и кпониманию языка как образа, и оба они впоследствии отреклись от этих раннихидей в пользу анализа обыденного языка. Однако философские взгляды Уиздома вцелом менее тесно связаны с анализом языка, чем это имеет место у Витгенштейна,и манера излагать свои взгляды у Уиздома более систематична и менеелингвистична, чем манера Витгенштейна.
Всвоих ранних работах Уиздом рассматривал мир как состоящий из фактов, сводимыхк простым фактам и в конечном счете к элементарным фактам, выявляемымпосредством анализа отображающих их предложений. Материальный анализрассматривался как научное определение понятий на едином уровне абстракции,как, например, когда психолог высказывание «я испытываю благоговейный страхперед Вами» понимает как «я боюсь Вас и в то же время восхищаюсь Вами».Формальный анализ заключается в логическом разъяснении структуры высказыванияна едином уровне абстракции, как, например, когда логик объясняет, чтовысказывание «любая собака опасна» может быть переведено высказыванием «нечтоявляется собакой и опасно, и не верно, что нечто есть собака и не опасно».Философский анализ от первоначального уровня абстракции восходит к болееглубокому уровню, на котором факты рассматриваются более непосредственно, когда,например, высказывание «любая нация вторгалась во Францию» философ анализируеткак «любая группа индивидов имеющая общих предков, общие традиции и правителей,насильственно проникала в страну, населенную французами ". Такой анализпозволяет переходить от более абстрактных к менее абстрактным предложениям, врезультате чего элементы анализирующего становятся более индивидуальными именее абстрактными, чем элементы анализируемого. В конечном счете анализприходит к конечным «элементам», и тем самым базисные факты, выявляемые менеебазисными предложениями, «выявляются» в базисных предложениях. Базисные фактыотображаются как предложениями, из которых исходит философский анализ, таки/или предложениями, которыми этот анализ заканчивается. Последние выявляют терминыболее непосредственно, чем первые, хотя то, что говорится о фактах в последних,отличается от того, что говорится о фактах в первых.
Напоздних стадиях развития взглядов Уиздома исследование языка по-прежнемуостается методом философского анализа, а его целью — пониманиедействительности. Однако действительность уже не сводится к фиксированнойиерархии фактов, заканчивающейся элементарными фактами, а исследование языка всвою очередь не сводится к точному логическому анализу, ведущему к базисным предложениям.Философский анализ заключается в свободном использовании обыденного языка дляразрешения головоломок, возникающих в результате традиционного использованияфилософского языка. «Философия не только менее схожа с открытием естественныхфактов, как это когда-то предполагали, она и менее схожа с открытием логическихфактов, как это стали предполагать впоследствии; ближе всего она к литературе».Тот факт, что философские высказывания традиционного типа очень часто приводятк парадоксам, не означает, однако, что такие высказывания являютсянеправильными или бесполезными. Такие высказывания являются точкамисоприкосновения анализа и гипотезы. Являясь, конечно, в основном словесными,эти высказывания вскрывают многое из того, что не является только словесным.Если такие философские суждения, как «ничто в действительности не являетсяхорошим или плохим» или «сознание есть иллюзия», брать буквально, то ониявляются ложными, но они вскрывают глубокие истины, намек на которые можнообнаружить даже в обыденном языке. Если взять философские высказывания в ихчисто логическом смысле, то они — надоедливые тавтологии, но отвергать их какчистые тавтологии — значит терять понимание, достигаемое в процессе поисковразрешения связанных с ними парадоксов. Они немного похожи на высказыванияневротика, которыми тот руководствуется, но в которые не вполне верит, и ещебольше похожи на высказывания психически больного, которыми тот неруководствуется и в которые не верит. Тот вид анализа, который требуется длярасшифровки философских утверждений, является не логическим анализом, арассказом, в котором простым языком объясняются факторы, побуждающие насговорить на что-то «да» или «нет». Философские утверждения не дают ничегонового но разъясняют известное. «Они выявляют то, что находится в очевидном, ане позади или вне него». Они похожи на слова человека, который в присутствииженщины, примеряющей новую шляпку, говорит «Тадж Махал» и тем самым дает ейвозможность увидеть в новом свете то, что она уже видела. Иногда, как в случаенекоторых высказываний Ницше или Иисуса, они резко и прочно изменяют смысл слови придают языку новые формы.
Кнаиболее запутанным из всех философских высказываний относятся высказывания,говорящие о том, что мы фактически не знаем прошлого, будущего, материальныхобъектов и сознания других людей. И не видно никаких удовлетворительных ответовна философские возражения против такого рода знания. Нельзя обосновать такоезнание ссылкой на аналогию, поскольку мы не можем иметь восприятий прошлых илибудущих событий или материальных объектов, которые можно по аналогии связыватьс нашими восприятиями в настоящий момент (хотя восприятие зажженных в настоящиймомент огней на той стороне улицы может говорить о происходящей там вечеринке,по аналогии с предыдущим опытом, когда вечеринки на той стороне улицысопровождались зажженными огнями). Редукционисты убеждены, что поскольку«знать, что вещь во всех отношениях выглядит так-то, значит знать, что онатакова… постольку сказать «эта вещь такова» — значит сказать не больше, чем«она выглядит так-то »». Однако скептик может с полным правом указать на то,что «выглядеть таким-то во всех отношениях» и «быть таким-то» не одно и то же,и отношение между первым и последующим не является дедуктивным. Скептикаргументирует далее тем, что «никто… не имеет других оснований сказать, чтовещь такова, кроме тех оснований, которые дают ему возможность сказать, что вданный момент времени и в данном месте она ему такой кажется. Следовательно,никто не может… для своих высказываний о том, каковы вещи, иметь такиеоснования, которые имеет и кто-то другой… Поэтому никто не имеет для своихвысказываний о том, каковы вещи, всех оснований, какие он мог бы иметь. Поэтомуникто… в действительности не знает, какова вещь». Но, аргументируя подобнымобразом, скептик противоречит самому себе: поскольку познание сознания другихлюдей невозможно, то их основания для высказываний нельзя считать основаниями,которые мы могли бы иметь.
Спарадоксом познания дело обстоит примерно так же, как и со всеми остальнымифилософскими парадоксами, а именно следующим образом. В обыденном смыслетермина «знать» мы, конечно, знаем прошлое, будущее, вещи и сознание другихлюдей; отрицание этого есть либо ошибка, либо грубое искажение языка. Однакосуществует логический смысл термина «знать», и в этом смысле мы не знаем и неможем знать ничего, кроме непосредственного данного, если, конечно, можноговорить, что мы знаем хотя бы это. Мы никогда не можем непосредственно постичьтого, чего уже или еще нет, мы никогда не можем непосредственно постичь вещи вотрыве от их проявлений, и мы никогда не можем знать сознание других людей так,как они знают его сами. Невозможность такого знания есть факт логики. Однакоследует очень осторожно относиться к слишком легким решениям гносеологическихпроблем. Логический подход вскрывает нечто скрытое в обыденном подходе, аанализ обыденного употребления слов дает некоторые основания для логическогоподхода. Мы только начинаем постигать действительность, когда перед нами разворачиваетсяцелый клубок соображений, заставляющих нас то соглашаться со скептиком, то несоглашаться с ним.
Помимотрудностей, общих для проблемы познания сознания других людей и проблемыпознания событий прошлого и будущего, а также материальных объектов, перваяпроблема имеет еще особую трудность, состоящую в том, что, в то время как никтоне может непосредственно постигать прошлое, будущее или материальные объекты, овсяком чужом сознании кто-то знает лучше, чем я сам. Поэтому здесь особенноубедителен аргумент скептика, утверждающий, что я не могу иметь всех, вообщеговоря, возможных сведений о сознании другого человека. Даже телепатия не моглабы преодолеть этого барьера, поскольку ощущения, полученные с помощьютелепатии, все еще являются моими ощущениями. Таким образом, хотя в обыденномсмысле слова мы, конечно, знаем сознание других людей (и было бы абсурдомотрицать этот факт) и хотя телепатия может дать нам знание сознания другихлюдей, «сравнимое с нашим собственным знанием в памяти», существует такой смыслслова «знать», в котором знание о сознании других людей необходимым образомисключается. Это соображение может в конечном счете отражать реальное«одиночество, которому мы можем нанести поражение, но которое мы не можемпобедить… конфликт в человеческом сердце, которое страшится чуждости другихлюдей, но в то же время нуждается в ней».
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.i-u.ru/