Невротическая потребность в любви
Хорни, Карен
Невротическая потребность в любви и привязанности часто принимает форму сексуальной страсти или ненасытной потребности в сексуальном удовлетворении. В свете этого факта нам приходится поднять вопрос о том, не вызван ли в целом феномен невротической потребности в любви неудовлетворенностью в сексуальной жизни, не вызвано ли все это стремление к любви, контакту, пониманию, поддержке не столько потребностью в успокоении, сколько неудовлетворенным либидо.
Фрейд был склонен именно так смотреть на этот вопрос. Он видел, что многие люди, страдающие неврозом, навязывают свою привязанность другим людям, цепляясь за них. Он описывал такое отношение как возникающее в результате неудовлетворенного либидо. Эта концепция, однако, основана на определенных предпосылках. В ней заранее предполагается, что все те проявления, которые сами по себе не являются сексуальными, такие, как желание получить совет, одобрение или поддержку, являются формой выражения сексуальных потребностей, ослабленных или «сублимированных». Более того, в ней также заранее предполагается, что нежность является результатом запрещенного или «сублимированного» проявления сексуальных влечений.
Такие предположения не имеют подтверждения. Связи между чувствами любви, привязанности, проявлениями нежности и сексуальностью не являются столь тесными, как мы иногда полагаем. Антропологи и историки утверждают, что индивидуальная любовь — это продукт культурного развития. Бриффолт полагает, что сексуальность имеет более близкое отношение к жестокости, чем к нежности, хотя его утверждения не являются вполне убедительными (Robert Briffault. The Mothers. London and New York, 1927). Однако из наблюдений, почерпнутых в нашей культуре, мы знаем, что сексуальность может существовать без любви или нежности, а любовь или нежность — без сексуальных чувств. Например, нет никаких доказательств того, что нежность между матерью и ребенком имеет сексуальную природу. Все, что мы можем заметить, — и это результат открытия, сделанного Фрейдом — так это то, что могут присутствовать сексуальные элементы. Мы можем наблюдать многообразные связи между нежностью и сексуальностью: нежность иногда предшествует сексуальным чувствам; человек способен испытывать сексуальные желания, осознавая при этом лишь наличие нежных чувств; сексуальные желания могут стимулировать нежные чувства или переходить в них. Хотя такие переходы между нежностью и сексуальностью определенно указывают на тесную связь между ними, тем не менее представляется более правильным быть осторожнее и допускать существование двух различных категорий чувств, которые могут совпадать, переходить друг в друга или заменяться одно другим.
Кроме того, если мы примем предположение Фрейда о том, что неудовлетворенное либидо является побуждающей силой в поиске любви, то едва ли будет понятно, почему мы находим то же самое страстное стремление к любви, со всеми описанными осложнениями — собственническим отношением, требованиями безоговорочной любви, чувством отвержения и т. д., — у лиц, чья сексуальная жизнь с физиологической точки зрения является полностью удовлетворительной. Однако, поскольку нет сомнения в том, что такие случаи действительно существуют, неизменно приходишь к заключению, что неудовлетворенное либидо не объясняет данное явление, но его причины лежат вне сексуальной сферы (случаи, подобные этим, где определенные расстройства в эмоциональной сфере сосуществуют со способностью получать полное сексуальное удовлетворение, всегда представляли собой загадку для анализа, но тот факт, что они не подпадают под теорию либидо, не препятствует их существованию).
Наконец, если невротическая потребность в любви была бы только сексуальным феноменом, нам было бы затруднительно понять многообразные, связанные с ней проблемы, такие, как собственническое отношение, требование безоговорочной любви, чувство отверженности. Надо признать, что эти различные проблемы были установлены и детально описаны: например, ревность прослеживалась вплоть до соперничества детей в семье или Эдипова комплекса; безоговорочная любовь — до «орального эротизма; собственническое отношение — до анального эротизма и т. д. Но при этом не было понимания, что в реальности весь спектр отношений и реакций, описанных в предыдущих главах, предстает как целостная структура. Без признания тревоги как движущей силы, стоящей за потребностью в любви, мы не сможем понять всех тех условий, при которых данная потребность возрастает или уменьшается.
Посредством искусного метода свободных ассоциаций Фрейда в процессе анализа можно проследить точную связь между тревогой и потребностью в любви, в особенности если обратить внимание на колебания потребности пациента в любви и привязанности. После периода совместной конструктивной работы пациент может внезапно изменить свое поведение и начать выдвигать требования о продлении времени, отводимого ему аналитиком, или страстно возжелать дружбы аналитика, или начать слепо восхищаться им, или может стать чрезмерно ревнивым, начать проявлять собственнические чувства, свою уязвленность, сетуя, что он является „не более чем пациентом“. Одновременно у него возрастает тревожность, проявляющаяся либо в сновидениях, либо в чувстве преследования, либо в физиологических симптомах, таких, как понос или частые позывы к мочеиспусканию. Пациент не осознает, что испытывает тревожность или что его усилившаяся потребность в аналитике обусловлена лишь его собственной тревожностью. Если аналитик выявит эту связь и покажет ее пациенту, то вместе они установят, что непосредственно перед внезапной влюбленностью были затронуты проблемы, которые вызвали у пациента тревогу; например, он, может быть, воспринял интерпретацию аналитика как несправедливое обвинение или как унижение.
Последовательность реакций представляется следующей: возникает проблема, обсуждение которой вызывает сильную враждебность, направленную против аналитика; пациент начинает ненавидеть аналитика, желать его смерти; он немедленно вытесняет свои враждебные побуждения, у него появляется страх, и в силу потребности в утешении он цепляется за аналитика; когда эти реакции тщательно прорабатываются, враждебность, тревожность и вместе с ними повышенная потребность в любви отступают на задний план. Повышенная потребность в любви, по-видимому, столь постоянно представляет собой результат тревожности, что ее вполне можно рассматривать как сигнал неблагополучия, указывающий на то, что тревожность близка к выходу наружу и требует успокоения. Описанный процесс вовсе не ограничивается только процессом анализа. В точности такие же реакции имеют место в личных отношениях. Например, в браке муж может навязчиво льнуть к своей жене, быть ревнивым собственником, идеализировать ее и восхищаться ею, хотя в глубине души ненавидеть и бояться ее.
О чрезмерно сильной преданности, маскирующей скрываемую ненависть, оправданно говорить как о „сверхкомпенсации“, сознавая при этом, что этот термин дает лишь грубое описание и ничего не говорит о движущих силах этого процесса.
Если вследствие всех вышеприведенных причин мы отказываемся признавать сексуальную этиологию потребности в любви, тогда возникает вопрос, случаен ли тот факт, что невротическая потребность в любви иногда идет в паре с сексуальными желаниями, или целиком представляется как сексуальное желание, или же имеются определенные условия, при которых потребность в любви ощущается и выражается половым путем.
В определенной мере сексуальная форма выражения потребности в любви зависит от того, благоприятствуют этому внешние обстоятельства или нет. До некоторой степени она зависит от особенностей культуры, различий в жизненной энергии и сексуальном темпераменте. И, наконец, она зависит от того, является ли сексуальная жизнь человека удовлетворительной, ибо, если она таковой не является, он с большей вероятностью будет реагировать сексуальным образом, нежели удовлетворенные сексуальной жизнью лица.
Хотя все эти факторы самоочевидны и оказывают определенное влияние на реакцию индивида, они не объясняют в достаточной степени основополагающие индивидуальные различия. У данной категории людей, проявляющей невротическую потребность в любви, эти реакции колеблются от одного человека к другому. Так, имеется некоторая категория лиц, чьи контакты с другими немедленно, почти принудительно, принимают сексуальную окраску большей или меньшей интенсивности, в то время как у большинства лиц сексуальная возбудимость или сексуальные действия находятся в границах нормального диапазона чувств и поведения.
К первой группе относятся люди, которые непрерывно переходят от одной сексуальной связи к другой. Более близкое знание их реакций показывает, что они чувствуют свою небезопасность, незащищенность и крайнюю неустойчивость, когда находятся вне какой-либо связи или не видят прямой возможности установить ее. К той же группе, хотя и подчиняясь большему числу внутренних запретов, относятся люди, которые имеют ограниченные связи, но склонны создавать эротическую атмосферу в отношениях с другими людьми независимо от того, чувствуют они к ним особую привязанность или нет. Наконец, сюда можно отнести и третью группу лиц, с еще большими сексуальными запретами, которые, однако, легко возбуждаются сексуально и навязчиво ищут потенциального сексуального партнера в каждом мужчине или женщине. В этой последней подгруппе навязчивая мастурбация может — но не обязательно должна — занимать место сексуальных отношений.
Для этой группы характерны многочисленные вариации в степени достигаемого физического удовлетворения, но общей чертой представителей данной группы, помимо навязчивой природы их сексуальных потребностей, является определенная неразборчивость в выборе партнеров. Они обладают теми же самыми характеристиками, которые мы уже обнаружили при общем рассмотрении лиц с невротической потребностью в любви. Кроме того, поражает несоответствие между их готовностью иметь сексуальные отношения, реальные или воображаемые, и глубоким нарушением их эмоциональных отношений с другими людьми, — нарушением, которое более значительно, чем в среднем у человека, преследуемого базальной тревожностью. Эти люди не только не могут верить в любовь, но приходят в полное смятение (или, если речь идет о мужчинах, становятся импотентами), если им предлагается любовь. Они могут осознавать свое защитное отношение или склоняться к обвинению своих партнеров. В последнем случае они убеждены в том, что им никогда не доводилось и не доведется встретить хорошую девушку или добродетельного мужчину.
Сексуальные отношения означают для них не только облегчение специфического сексуального напряжения, но также являются единственным путем установления человеческого контакта. Если у человека выработалось убеждение, что для него практически исключена возможность получения любви, то тогда физический контакт может служить заменителем эмоциональных связей. В этом случае сексуальность является основным, если не единственным, мостом, связывающим его с другими людьми, и поэтому приобретает чрезмерное значение.
У некоторых людей недостаток разборчивости проявляется в отношении пола потенциального партнера; они будут активно искать отношений с обоими полами или будут пассивно уступать сексуальным притязаниям безотносительно к тому, исходят ли они от лица противоположного или одного с ними пола. Первый тип нас здесь не интересует, потому что, несмотря на то, что у его представителей сексуальность также поставлена на службу установления человеческого контакта, который труднодостижим иным образом, основополагающим мотивом является не столько потребность в любви, сколько стремление подчинять себе, или, точнее, покорять и подавлять других. Это стремление может быть столь властным, что сексуальные различия стираются. Как мужчины, так и женщины должны быть подчинены — сексуально или иным путем. Но лиц второй группы, которые склонны уступать сексуальным притязаниям обоих полов, толкает на это неослабевающая потребность в любви, особенно страх потерять очередного партнера из-за своего отказа на предложение сексуального плана или если они осмелятся защищать себя от каких-либо, справедливых или несправедливых, притязаний по отношению к ним.
По моему мнению, ошибочно объяснять феномен неразборчивости в связях с представителями обоих полов на основе бисексуальности. В этих случаях нет указаний на подлинное влечение к лицам своего пола. Кажущиеся гомосексуальные наклонности исчезают, как только место тревожности занимает здоровая уверенность в себе, точно так же исчезает неразборчивость в отношениях с противоположным полом.
То, что говорилось о бисексуальных отношениях, может также пролить некоторый свет на проблему гомосексуализма. В действительности имеется много промежуточных стадий между описанным „бисексуальным“ и собственно гомосексуальным типом. В истории последнего имеются определенные факторы, ответственные за то, что он не признает человека противоположного пола в качестве сексуального партнера. Конечно, проблема гомосексуализма намного сложнее, чтобы быть понятой с какой-либо одной точки зрения. Здесь достаточно сказать, что я еще не встречала гомосексуального человека, у которого не имели бы также место факторы, характерные для „бисексуальной“ группы.
В последние несколько лет некоторые психоаналитики указывали на возможность усиления сексуальных желаний вследствие того, что сексуальное возбуждение и удовлетворение служат выходом для тревожности и скапливающегося психологического напряжения. Это механическое объяснение может иметь свои основания. Однако я считаю, что имеют место также психологические процессы, которые ведут от тревожности к возрастанию сексуальных потребностей, и что можно выявить эти процессы. Такое представление базируется как на психоаналитических наблюдениях, так и на исследовании истории жизни таких пациентов в сочетании с изучением их черт характера вне сексуальной сферы.
Пациенты этого типа могут с самого начала безумно влюбляться в аналитика, пылко требуя ответной любви. Или сохранять выраженную отчужденность в ходе анализа, перенося свою потребность в сексуальной близости вовне, на какого-либо человека, напоминающего аналитика. Или, наконец, потребность такого человека устанавливать сексуальный контакт с аналитиком может проявляться исключительно в сновидениях или в сексуальном возбуждении во время сеанса. Пациенты часто крайне удивлены этими явными признаками сексуального желания, потому что не чувствуют ни увлечения, ни каких-либо признаков любви к аналитику, а также какой-либо привязанности к ним со стороны аналитика. В действительности сексуальная привлекательность, исходящая от аналитика, не играет никакой заметной роли, точно так же как сексуальный темперамент таких пациентов не является более пылким или неконтролируемым, чем у других, а их тревожность — большей или меньшей, чем у других пациентов. Что характеризует их, так это глубокое неверие ни в какую искреннюю любовь. Они глубоко убеждены в том, что аналитик интересуется их проблемами и ими самими лишь вследствие скрытых мотивов, что в глубине души он презирает их и что, вероятно, он принесет им больше вреда, чем пользы.
Из-за невротической сверхчувствительности в каждом случае психоанализа имеют место реакции злобы, гнева и подозрительности, но у пациентов с особенно сильными сексуальными потребностями эти реакции формируют постоянное и стойкое отношение. Создается впечатление, что существует невидимая, однако непроницаемая стена между аналитиком и пациентом. Когда такие пациенты сталкиваются с собственной трудной проблемой, их первое побуждение — сдаться, бросить психоанализ. Их поведение во время анализа представляет точную копию того, что они делали всю жизнь. Разница заключается лишь в том, что до анализа они были в состоянии избегать знания о том, сколь хрупкими и запутанными в действительности были их личные отношения. Легкое вступление в сексуальный контакт способствовало запутанности ситуации и вело их к мысли о хороших человеческих отношениях в целом.
Описанные мной отношения столь регулярно встречаются вместе, что каждый раз, когда пациент с самого начала психоанализа начинает обнаруживать сексуальные желания, фантазии или сновидения в отношении аналитика, я готова найти особенно глубокие нарушения в его личных отношениях. В соответствии со всеми наблюдениями на этот счет можно утверждать, что пол аналитика более менее безразличен. Успешная работа аналитика с пациентом может иметь одинаковый результат для обоих. Поэтому было бы грубой ошибкой принимать за чистую монету их гомосексуальные желания, выражаемые в сновидениях или иным образом.
Большая доля того, что предстает как сексуальность, в реальности имеет очень мало общего с ней, но является выражением желания получить успокоение. Если не принимать этого во внимание, можно переоценить роль сексуальности.
Человек, чьи сексуальные потребности возрастают под неосознаваемым влиянием тревожности, наивно склонен приписывать интенсивность своих сексуальных потребностей врожденному темпераменту или свободе от общепринятых табу. Делая это, он совершает ту же самую ошибку, что и люди, переоценивающие свою потребность в сне, воображая, что их конституция требует десяти или более часов сна, в то время как в действительности их повышенная потребность в сне может быть вызвана различными, не находящими выхода эмоциями. Сон может служить в качестве одного из средств ухода от всех конфликтов. То же самое относится к еде или питью. Еда, питье, сон, сексуальность являются жизненно важными потребностями. Их интенсивность колеблется не только вместе с индивидуальной конституцией, но также зависит от многих других условий: климата, источников удовлетворения, внешней стимуляции, степени тяжести работы, физических условий. Но все эти потребности также могут возрастать в результате действия бессознательных факторов.
Связь между сексуальностью и потребностью в любви проливает свет на проблему полового воздержания. Насколько легко человек может переносить половое воздержание, зависит от культуры и индивидуальных особенностей, а также от различных психологических и физических факторов. Однако нетрудно заметить, что человек, нуждающийся в сексуальности как средстве ослабления тревожности, особенно неспособен терпеть какое-либо воздержание, даже кратковременное.
Эти соображения ведут к определенным размышлениям относительно той роли, которую сексуальность играет в нашей культуре. Мы имеем тенденцию с определенной гордостью и удовлетворением смотреть на наше либеральное отношение к сексуальности. Конечно, со времен викторианской эпохи произошли изменения к лучшему. У нас больше свободы в сексуальных отношениях и больше возможностей получить удовлетворение.
… Культурная ситуация отражается также в психоаналитических концепциях. Одним из величайших достижений Фрейда является то, что он содействовал приданию сексуальности ее подлинного важного значения. Однако сексуальными считаются многие явления, которые в действительности являются выражением сложных невротических состояний, и главным образом выражением невротической потребности в любви. Например, сексуальные желания в отношении аналитика обычно интерпретируются как повторение сексуальной фиксации на отце или матери, но нередко вовсе не являются подлинными сексуальными желаниями, а служат выражением некоторого успокаивающего контакта для снижения тревожности. Конечно, пациент часто высказывает ассоциации или сновидения (выражающие, например, желание лежать возле груди матери или возвратиться в материнскую утробу), которые предполагают „перенесение“ на фигуры отца или матери. Однако мы не должны забывать, что такое видимое перенесение может быть лишь формой, в которой выражается потребность пациента в любви или заботе.
Даже если желания в отношении аналитика воспринимаются как прямое повторение сходных желаний в отношении отца или матери, это не будет доказательством того, что инфантильная привязанность к родителям сама по себе является подлинно сексуальной привязанностью. Имеется много свидетельств того, что во взрослых неврозах все черты любви и ревности, которые Фрейд описал как черты Эдипова комплекса, могут существовать уже в детстве, но такие случаи встречаются не так часто, как предполагал Фрейд. Как я уже упоминала, я считаю, что Эдипов комплекс является не первичным процессом, а результатом нескольких процессов, разных по своей природе. Он может быть, скорее, простой реакцией ребенка, вызванной сексуально окрашенными ласками родителей, или наблюдением им сексуальных сцен, или поведением одного из родителей, который делает ребенка объектом слепой привязанности. С другой стороны, он может быть результатом намного более сложных процессов. Как я уже упоминала, в тех семейных ситуациях, которые представляют обильную почву для развития Эдипова комплекса, у ребенка обычно имели место сильный страх и враждебность, и в результате их вытеснения развивается тревожность. Мне представляется вероятным, что в этих случаях Эдипов комплекс возникает вследствие того, что ребенок льнет к одному из родителей ради успокоения. В действительности полностью развившийся Эдипов комплекс, как он был описан Фрейдом, обнаруживает все эти тенденции: чрезмерные требования безусловной любви, ревность, собственническое отношение, ненависть вследствие отвержения, — которые характерны для невротической потребности в любви. В этих случаях Эдипов комплекс нельзя рассматривать как источник невроза, так как он сам является невротическим образованием. --PAGE_BREAK--Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.sexopedia.ru/