Закон партиципации (сопричастия)

Министерство образования и наукиРоссийской Федерации
Реферат
на тему:
«ЗАКОН ПАРТИЦИПАЦИИ (СОПРИЧАСТИЯ)»
 
Выполнила:
студентка 3 курса группы 2
(отделение культурологии)
Яковлева Екатерина Владимировна
 
Ростов-на-Дону
2010 год

Оглавление
Введение
1.  Взглядна первобытность извне и изнутри
2.  Ассоциациии мистика
3.  Партиципация
4.  Представленияи верования о душе
5.  Крии Кра
6.  Тотемы
Заключение.

Введение
 
Даннаянашему рассмотрению глава взята из книги Леви-Брюля «Сверхъестественное впервобытном мышлении».
Вэтом исследовании автор хотел показать, как коллективные представленияпервобытных людей, их мышление отличаются от наших своим мистическим посуществу характером.
Онпишет, что сочетание представлений в сознании первобытного человека происходитпо-иному, чем у нас. И следует ли отсюда сделать вывод, что эти представленияподчиняются иной логике, чем наша? – задаётся вопросом Леви-Брюль. Такоеутверждение было бы преувеличенным, подобная гипотеза выходила бы за пределытого, что можно утверждать на основании фактов. Ничто не доказывает, чтосочетания коллективных представлений должны зависеть только от законов, имеющихлогический характер. Кроме того, пишет он, сама идея логики иной, чем логиканашего разума, была бы для нас только чисто отрицательным и пустым понятием.
Авторнапоминает, что наше мышление и первобытное отличны одно от другого. Различиеэто становится тем ощутимее, чем глубже проникает сравнительное исследование,чем дальше позволяют накопляющиеся факты его продвинуть.

ГлаваI.
первобытное мышление сверхъестественное партиципация
Здесьмы рассмотрим те случаи, когда наблюдатели сами долго жили с первобытнымилюдьми, пытались проникнуть в их образ мышления и чувствования.
Идетли речь о североамериканцах (Ф.-Г. Кэшинг, майор Поуэлл), о неграх французскогоКонго (мисс Кингсли), о новозеландских маори (Бест) или о каком-нибудь другом«первобытном обществе», мы неизменно слышим, что никогда «цивилизованный» неможет похвастать тем, что он смог усвоить ход мыслей первобытного человека илидаже обнаружить путь этого первобытного мышления. «Мышление маори, — говорит,например, Бест, — имеет сильно выраженную мистическую природу… Мы слышимразговоры о некоторых странных теориях, касающихся маорийских верований имайорийского мышления. В действительности же мы не понимаем ни тех, ни другого,а что еще хуже, мы никогда не поймем их. Мы никогда не узнаем внутреннейсущности туземного мышления, ибо для этого нам потребовалось бы вернутьсявспять на много веков… к тому времени, когда у нас самих было сознаниепервобытного человека. Давным-давно уже захлопнулись ворота, выводящие на этутаинственную дорогу».
Кэшингприобрел что-то вроде умственной натурализации среди зуньи. Не удовлетворяясьпребыванием среди них и ведением их образа жизни, он добился посвящения иусыновления со стороны их религиозных вождей, а также принятия его в тайныеобщества: в священных церемониях зуньи он, подобно жрецам, имел своюсобственную роль, которую старательно выполнял. Однако как раз немногие труды,опубликованные Кэшингом, рождают в нас ощущение такой формы психическойдеятельности, к которой наше сознание никогда не в состоянии будет точнопримениться. Наши умственные навыки слишком далеки от навыков зуньи. Наш язык(без которого мы себе ничего не представляем и не мыслим) предполагает наличиетаких категорий, которые не совпадают с их категориями. Наконец, что имеетособенное значение, окружающая социальная действительность, функциями которойявляются коллективные представления и до известной степени даже язык, слишкомотличается у зуньи от той социальной среды, в которой живем мы.
Оченьчасто наблюдатели имели возможность собрать такие рассуждения или, точнееговоря, такие сочетания представлений, которые казались им странными инеобъяснимыми. Автор приводит некоторые из них. «В Пандане засуха была однаждыприписана специально тому обстоятельству, что миссионеры во время богослужениянадевали особый головной убор. Туземцы говорили, что это мешает падению дождя:они принялись громко кричать и требовать, чтобы миссионеры оставили страну…Миссионеры показали, туземным вождям свой сад и обратили их внимание на то, чтоих собственные насаждения погибают от недостатка воды: можно ли думать, чтомиссионеры хотят погубить свой собственный урожай? Ничто, однако, не моглоубедить туземцев, волнение которых не улеглось до тех пор, пока не полилиобильные дожди».
Блестящийрезиновый плащ, странная шляпа, кресло-качалка, какой-нибудь невиданныйинструмент способны вызвать у туземцев худшие подозрения. Все прибрежноенаселение может взволноваться при виде парусника с новыми снастями илипарохода, у которого больше труб, чем у других судов; Если приключитсякакая-нибудь беда, то причину ее видят в необычайном явлении.
ГлаваII
ВТанне (Новые Гебриды) кажется почти невозможным определить, как идеи туземцевассоциируются между собой. Например, один из них, проходя по дороге, видит, какна него с дерева падает змея: пусть он назавтра или на следующей неделе узнает,что сын его умер в Квинсленде, и уж он обязательно свяжет эти два факта.Однажды ночью на землю выползла черепаха и отложила в песок свои яйца. Она былапоймана как раз в этот момент. Никогда на памяти туземцев не случалось ничегоподобного, поэтому они сейчас же сделали заключение, что христианство явилосьпричиной того, что черепаха снесла яйца на берегу. Туземцы сочли поэтому нужнымотдать черепаху миссионеру, который принес сюда новую религию».
Такиеже ассоциации мы находим и в Северной Америке. «Однажды вечером, когда мыбеседовали о животных страны, я, желая показать туземцам, что у нас, воФранции, водятся зайцы и кролики, при помощи теней моих пальцев изобразилпротив света на стене фигуры этих животных. По чистой случайности туземцыназавтра наловили рыбы больше обыкновенного: они решили, что причиной богатого уловабыли именно те фигурки, которые я им показывал. В простоте своей туземцыпринялись упрашивать меня, чтобы я каждый вечер взял на себя труд делать то жесамое и научил их этому. Я отказался, не желая подать повод такому суеверию иподдаться их безумию».
Общепринятоеобъяснение всех этих фактов автор сводит к следующему: здесь налицонеправильное применение первобытными людьми закона причинности, они смешиваютпредшествующее обстоятельство с причиной. Это просто частный случай весьмараспространенной ошибки в рассуждении, которой присвоено название софизма Posthoc, ergopropter hoc(«После этого, — значит, вследствие этого»). Первобытные люди, мол, не имеютдаже и понятия о том, что подобное рассуждение ошибочно. Последовательностьпредставлений в их сознании является для них достаточной гарантией того, чтопредметы связаны между собой и в действительности: говоря точнее, первобытныелюди даже не помышляют о том, что эта связь нуждается в какой-нибудь гарантии,в проверке.
Однаково всём этом заключается нечто большее, нечто иное, чем наивное и неправильноеприменение принципа причинности.
Вотодин интересный пример: «я-луо не ассоциируют дневного света с сиянием солнца:они рассматривают их как две совершенно самостоятельные вещи и спрашивают, чтоделается с дневным светом ночью». Добрицгоффер рисует абипонов не способнымиуловить иногда самую непосредственную последовательность явлений, даже такую,которая бросается в глаза. Так, например, «казалось бы, что тяжелой раны отудара копьем вполне достаточно, чтобы объяснить смерть раненого. Тем не менее,если раненый умирает, абипоны в своем безумии доходят до того, чтобы верить,будто не оружие убило раненого, а злодейское искусство какого-нибудь колдуна…они убеждены, что колдун умрет в свою очередь в наказание за убийство ихродственника, если только сейчас же после смерти покойника вырвать у него языки сердце, зажарить их на огне и отдать на съедение собакам. Хотя уже многосердец и языков было съедено собаками и никто ни разу не видел, чтобы непосредственнопосле этого умер какой-нибудь колдун, абипоны тем не менее свято сохраняютпривязанность к обычаю своих предков и продолжают вырывать язык и сердце удетей и взрослых обоего пола, как только они испускают дух».
Естьодин элемент, который всегда налицо в этих отношениях, пишет автор.
Всеони в разной форме и степени предполагают наличие партиципации (сопричастности)между существами или предметами, ассоциированными коллективным представлением.Вот почему Леви-Брюль называет законом партиципации характерный принциппервобытного мышления, который управляет ассоциацией и связями представлений впервобытном сознании.
ГлаваIII
Автортак же говорит о противоположности в первобытном сознании.
Например,«трумаи (племя северной Бразилии) говорят, что они — водяные животные. Бороро(соседнее племя) хвастают, что они — красные арара (попугаи)». Но это вовсе незначит, что только после смерти бороро превращаются в арара или что арараявляются превращенными в бороро и поэтому достойны соответствующего обращения.Нет, дело обстоит совершенно иначе. Это не имя, которое они себе дают, этотакже не провозглашение своего родства с арара, нет. Бороро настаивают, чтомежду ними и арара присутствует тождество по существу. Фон ден-Штейнен полагаетнепостижимым, как они могут считать себя одновременно человеческими существамии птицами с красным оперением. Однако для мышления, подчиненного законупартиципации, в этом нет никакой трудности. Все общества и союзы тотемическогохарактера обладают коллективными представлениями подобного рода,предполагающими подобное тождество между членами тотемической группы и ихтотемом.
Всеэто зависит от партиципации, которая представляется первобытным человеком всамых разнообразных формах: в форме соприкосновения, переноса, симпатии, действияна расстоянии и т. д. В огромном числе обществ низшего типа изобилие дичи, рыбыили плодов, правильная смена времен года, периодичность дождей — всесвязывается с выполнением известных церемоний определенными людьми или сприсутствием и здоровьем какой-нибудь священной особы, которая обладает специальноймистической благодатью. Индеец на охоте или на войне удачлив или неудачлив взависимости от того, воздерживается или не воздерживается его жена, оставшаясяна стоянке, от той или иной пищи, от тех или иных поступков. Подобного родаколлективные представления можно приводить бесконечно. То, что мы называеместественной причинной зависимостью между событиями и явлениями, либо вовсе неулавливается первобытным сознанием, либо имеет для него минимальное значение.Первое место в нем, а часто и все сознание, занимают различные виды мистическойпартиципации.
Первобытноемышление, если рассматривать его с точки зрения содержания представлений,должно быть названо мистическим, оно должно быть названо пра-логическим, еслирассматривать его с точки зрения ассоциаций, настаивает Леви-Брюль. Подтермином «пра-логический» отнюдь не следует разуметь, что первобытное мышлениепредставляет собою какую-то стадию, предшествующую во времени появлениюлогического мышления. Называя его пра-логическим, Леви-Брюль только хочетсказать, что оно не стремится, прежде всего, подобно нашему мышлению, избегатьпротиворечия. Оно в первую очередь подчинено закону партиципации.
Чемобъясняется то, что первобытные люди приписывают, например, привезённой картинемистические свойства? Очевидно, дело в том, что всякое изображение, всякаярепродукция сопричастны природе, свойствам, жизни оригинала. Сопричастие недолжно быть понимаемо в смысле какого-то дробления, как если бы, например,портрет заимствовал у оригинала некоторую часть суммы свойств или жизни,которой тот обладает. Первобытное мышление не видит никакой трудности в том,чтобы эти жизнь и свойства были присущи одновременно и оригиналу, иизображению. В силу мистической связи между оригиналом и изображением, связи,подчиненной закону партиципации, изображение одновременно и оригинал, подобнотому как бороро суть в то же время арара. Значит, от изображения можно получитьто же, что и от оригинала, на оригинал можно действовать через изображение.
ГлаваIV
Естьодно представление, говорит Леви-Брюль, на котором мы должны остановитьсяособо, ибо оно служит опорным пунктом для целой теории первобытного мышления. Здесьавтор разумеет представление о душе, служащее отправной точкой для учения,известного под именем теории анимизма, принцип которой излагается у Тейлоратак: «По-видимому, люди, способные мыслить, но находящиеся еще на низшейступени культуры, были глубоко заинтересованы двумя группами биологическихпроблем. Во-первых, чем вызывается различие между живым телом и мертвым, каковапричина сна, бодрствования, обморока, болезни, смерти? Во-вторых, чтопредставляют собой человеческие образы, которые являются нам в снах и видениях?Первым шагом древних философов-дикарей, рассматривающих эти две группы явлений,было несомненно, заключение, что каждый человек имеет две принадлежащие емувещи: свою жизнь и свой призрак. И то и другое находится в тесной связи стелом: жизнь делает тело способным чувствовать, мыслить и действовать, призрак являетсяобразом тела или его вторым Я. И жизнь и призрак воспринимались, как нечтоотделимое от тела: жизнь представлялась способной уходить из бесчувственногоили мертвого тела, призрак — способным являться людям, находящимся далеко оттела. Второй шаг… заключался просто в соединении жизни и призрака. Раз ониодинаково принадлежат телу, то почему, не считать их принадлежащими друг другу,разве они не проявления одной и той же души? Это, во всяком случаесоответствует действительному представлению о личной душе или духе у низших рас,которое может быть выражено таким образом: душа — человеческий образ, лишенныйобъема, тела, по своей природе похожий на пар, на пленку, на тень. Душа —причина жизни и сознания в одушевляемом ею индивиде, владычица личного сознанияи воли ее прежнего или нынешнего телесного обладателя: она способна покинутьтело и вместе с тем появиться внезапно в разных местах; чаще всего онанеосязаема и невидима, и тем не менее проявляет физическую силу, особеннопоказываясь заснувшим или бодрствующим людям в качестве призрака, отделенногоот тела, на которое она по облику похожа, продолжая существовать и являтьсялюдям после смерти этого тела, она способна проникнуть в тела других людей,овладевать ими и действовать в них, она способна входить в тела животных и даженеодушевленных предметов… Вот учения, которые лучше всего соответствуюточевидному свидетельству человеческих чувств, истолкованному первобытной, нопо-своему логической и рациональной философией».
Следуетучесть, что первобытные люди вообще обнаруживают гораздо больше интереса кмистическим свойствам существ, чем к логической стройности их собственногомышления. Почти везде, где наблюдение было достаточно длительным и тщательным,приходится отказываться от счастливой простоты «одной и той же души,одновременно проявляющейся в качестве жизненного начала, с одной стороны, ипризрака, с другой». Коллективные представления рисуют нам нечто гораздо болеесложное и, по крайней мере, менее легко объяснимое.
ГлаваV
СогласноЭллису, пишет Леви-Брюль, туземцы различают кра и сраман. Кра существовало отрождения человека, вероятно, в качестве кра целого ряда индивидов, и послесмерти человека оно будет продолжать свое независимое существование. Оно либовойдет в тело новорожденного или животного, либо будет блуждать по миру в видесиза, т. е. кра без местожительства. Согласно общепринятому представлению, сизавсегда старается вернуться в человеческое тело и снова сделаться кра: оно дажепытается использовать временное отсутствие другого кра, чтобы завладеть егоместопребыванием… Кра может по своему желанию покидать обитаемое им тело ивозвращаться туда. Обычно оно покидает тело только во время «сна, итуземцы верят, что сновидения выступают приключениями кра во время егоотсутствия. Сраман, или дух, начинает свою карьеру лишь со смертью телесногочеловека, он просто продолжает в стране мертвых тот образ жизни, которыйпокойник вел при жизни. Таким образом, следует различать отдельно: 1) живогочеловека; 2)_кри, или духа, который в нем пребывает; 3) сраман, хотя последнийтолько продолжение первого в образе тени.
Такое,разделение применимо ко всему существующему. Когда куст гюломан просто увядает,то его кра входит в семя, которое начинает набухать, а дух куста, отправляетсяв страну мертвых. Точно так же при умерщвлении овцы ее кра входит в новорожденногоягненка, а дух овцы отправляется в страну неживых, чтобы служить духам людей…Сама страна мертвых, ее горы, леса, реки являются, по словам негров, духами техреальностей, которые прежде существовали в нашем мире.
Такимобразом, подводит итог автор, кра — это не душа. Душа, в установившемся смыслеслова, «является сущностью, которая одушевляет, которая отделима, и котораяпереживает, это носитель личного существования индивида» (Тейлор). Между темкак всякое кра — это дух, который пребывал во многих людях и, вероятно, будетпребывать во многих других. В некоторых отношениях кра походит наангела-хранителя. Оно, однако, нечто большее. Тесная связь кра с человекомдоказывается тем фактом, что его приключения ночной порой оказываютсяизвестными человеку, когда тот пробуждается. Человек даже физически ощущает насебе последствия поступков своего кра. Когда туземец, проснувшись, чувствуетсебя разбитым и усталым или когда его члены страдают от мышечного ревматизма,он не преминет приписать это тому, что его кра сражалось с каким-нибудь другимкра или исполняло тяжкую работу… Кри, будучи тенью, несомненно, имеет точныйоблик и вид человека: дух и тело человека испытывают на себе воздействие поступковкра и сохраняют о них воспоминание.
Когдакра покидает тело человека, в котором оно пребывает, человек не терпит никакогофизического ущерба. Кра уходит, когда человек спит, и последний даже незамечает этого. Когда кра уходит во время бодрствования человека, то этополучает свое выражение в чихании или зевоте. Но если душа, «этот носительличного существования индивида», покидает тело, последнее сейчас же впадает вбезжизненное состояние: оно холодеет, теряет пульс, оно на вид умирает. Иногда,хоть и очень редко, душа возвращается, это значит, что человек был только вобмороке. Чаще всего, однако, душа не возвращается, и тогда человек умирает.
Былобы одинаково неточно сказать, подмечает автор, что кра — это сам человек и в тоже время не он. Это не личность сама, ибо кра ей предсуществует и переживаетее, но это, тем не менее, и сама личность, ибо при пробуждении индивидвспоминает, что кра делало и претерпело за ночь. Если мы будем упорствовать встремлении подчинить эти представления требованиям логической мысли, то нетолько не найдем в них, как думали последователи Тейлора, «рационального ипоследовательного» учения, но эти представления просто останутся для наснепонятными. Напротив, мы их поймем в той мере, в какой они могут быть поняты,если отнесем их к общему закону партиципации. Личность, пока она живет,сопричастна кра, которое в ней обитает, т. е. она в известном смысле кра и в тоже время не является им: такая противоречивость вовсе не пугает пра-логическоемышление. В момент смерти эта сопричастность прекращается.
Следыпредставлений подобного рода существовали у греков, которые, согласно Роде,различали жизненное начало, душу или тень в Гадесе (преисподней) после смерти идругое начало, гостя тела во время жизни, которого, однако, не касались ниболезни, ни смерть.
«Некоторыегидатсы верят, будто каждое человеческое существо имеет четыре души в одной.Этим они объясняют явления постепенного умирания, например остываниеконечностей в то время, как сознание еще не исчезло; они предполагают, чточетыре души уходят в разные моменты, одна за другой. Когда наступила полнаясмерть, то это значит, что все души ушли из тела и соединились где-нибудь внеего». Дакоты допускают существование четырех душ: 1) души тела, которая умираетвместе с ним; 2) духа, который всегда живет с телом или близ него; 3) души,которая ответственна за действия тела и которая по одним воззрениямотправляется на юг, по другим — на запад; 4) души, которая остается всегдавозле маленького пучка волос покойника, сохраняющегося родственниками до тогомомента, пока его можно будет бросить на территорию врага, где он превращаетсяв блуждающий призрак, несущий болезнь и смерть.
«Уякутов простейшая душа предмета вообще (ишши), которая, по-видимому, простовыражает сам факт его существования, отличается от души живых предметов (сур).Жизнь начинается там, где начинается дыхание (ти). Живые предметы, такимобразом, имеют как бы двойную душу, ишши и сур: подохшие, а часто и больныеживотные теряют свое сур и сохраняют только ишши, которое также исчезает вслучае смерти. Человек, а среди животных только лошадь, имеют тройную душу:ишши, сур и кут. Человеческое кут очень маленькое, не больше маленького кусочкаугля; иногда шаман вызывает из-под земли в левой (женской) части жилья кутбольных.., Кут иногда покидает человека во время его сна и блуждает далеко отнего. Если во время путешествия с ним случается несчастье, то владелецзаболевает. Кут как бы является смутным образом человека, его тенью. Подобнотому, как тень имеет три части, одну большую и бледную, одну маленькую ипотемнее, и совсем темный центр, подобно этому человек обладает тремя душами.Когда он теряет одну, он чувствует недомогание; когда теряет две, онзаболевает; когда теряет три, он умирает».
Чтобысделать вывод из всего вышесказанного о душах, Леви-Брюлль приводит идею д-раПехуэля-Леше: «При скороспелом выводе можно говорить о вере в две души и даже втри или четыре. На первое место можно было бы поставить мощь (Potenz),творческое начало (сущность предков, переходящую к потомкам), быть может, такжечасть мировой души; затем идет личная, или видовая, душа; наконец, мы имеемдушу сна, блуждающую душу, или душу пустыни (Wildnisseell).Но такое представление было бы, однако, неточным, — сообщает д-рПехуэль-Леше.».
ГлаваVI
Отаком важном элементе, как тотем, Леви-Брюль тоже не забыл упомянуть.
Онпишет, что каждый тотем мистически связан с какой-нибудь местностью, скакой-нибудь частью пространства, границы которой точно очерчены и котораявсегда заселена духами тотемических предков (localrelationship).
Коллективноепредставление здесь совершенно сходно с тем, которое поразило фон ден-Штейнена,когда бороро «холодно» сказали ему, что они — арара, или когда трумаи заявили,что они — водяные животные. Т. е. они мистически сопричастны сущностям животныхили растительному виду, имена которых он носит. Глагол «быть» (который,впрочем, отсутствует в большинстве языков низших обществ) не имеет здесьобычного смысла грамматической связки, как это происходит в наших языках. Онпреимущественно обозначает нечто иное и большее. Он включает в себяколлективное представление и сознание переживаемой индивидами сопричастности,своего рода симбиоза, покоящегося на тождестве их сущности. Вот почему членыопределенной тотемической группы считаются единственно способными выполнятьцеремонии интихиума, которая призвана обеспечить правильное воспроизведениеопределенного вида животных и растений. Отсюда и происходят представления,церемонии, пляски (в масках и без них, с разрисовкой, в особых нарядах, статуировкой), которые обнаруживаются среди стольких первобытных обществ ипреследуют ту же цель, — пляски бизона у североамериканских индейцев, пляскиоленя у гуичолов Мексики, пляски змеи у зуньи и у других индейцев—пуэбло и т.д.
Уавстралийских племен Спенсер и Гиллен уловили, так сказать, на месте не толькозначение церемоний интихиума, которое является одновременно мистическим иутилитарным, но и интимную связь между индивидом, его тотемической группой итотемным (растительным или животным) видом. Связь, которая не может бытьвыражена понятием как раз потому, что эта насквозь мистическая связьзаключается в партиципации, не укладывающейся в рамки логической мысли. «Можнобыло бы думать, что дело заключается просто в подражании телодвижениям некоторыхживотных. Однако церемонии имеют значительно более глубокий смысл, ибо каждоедействующее в них лицо представляет индивидуального предка из периодаАлчеринга… Каждый рождающийся член племени появляется на свет в качестве перевоплощениянеумирающей частицы-духа некоего получеловеческого предка, следовательно,родившись, каждый член племени необходимо должен носить имя животного илирастения, превращением или потомком которого был предок из периода Алчеринга».
Такимобразом, церемонии и пляски имеют целью и следствием вновь оживлять иподдерживать путем нервного возбуждения и опьянения (имеющих свои аналогии вболее развитых обществах) общение, в котором сливаются живой индивид, предок,перевоплотившийся в нем, и растительный, или животный вид, являющийся тотемомданной личности. Для нашего мышления здесь обязательно имеются налицо триотдельные реальности, как бы тесно ни было родство между ними. Дляпра-логического мышления индивид, предок и тотем образуют нечто единое, нетеряя вместе с тем своей тройственности.
Поэтомудействие, оказываемое церемониями на тотемический вид, является более чемнепосредственным: оно имманентно присуще этим церемониям. Каким образомпервобытный человек мог бы усомниться в их действенности? Самая здороваялогическая достоверность бледнеет в своей убедительности пред ощущениемсимбиоза (общей жизни), которое Интересен следующий пример, приводимый автором.В британской Колумбии «я пытался узнать от него (от моего обычногоосведомителя), носит ли племя имя «выдра», рассматривает ли оно выдр как своихродственников, уважает ли оно этих животных, воздерживаясь от умерщвления их иот охоты на них. В ответ на вопрос он улыбнулся и покачал головой. Позже онобъяснил, что они, несомненно, верят, что их отдаленный предок действительно былвыдрой, но вовсе не думают, будто это была такая же выдра, какие существуютсейчас. Выдры, от которых они произошли, были людьми-выдрами, а не животными:они обладали способностью менять облик мужчины или женщины на облик выдры. Всеживотные былых времен были таковы. Они не были просто животными: они были такжеи людьми, по своей воле они могли принимать либо человеческий, либо животныйоблик, облекаясь в шкуру животного или снимая ее… Индейцы томпсоны имеют всвоем языке специальный термин для различения этих мистических существ отобыкновенных животных». Кстати, у Кастанеды такие люди назывались «диаблеро».

Заключение
Ориентированное иначе,чем наше, озабоченное, прежде всего мистическими отношениями и свойствами,имеющее в качестве основного закона закон сопричастности, мышление первобытныхлюдей неизбежно истолковывает совершенно по-другому, нежели мы, то, что мыназываем природой и опытом. Оно всюду видит самые разнообразные формы передачисвойств путем переноса, соприкосновения, трансляции на расстояние, путемзаражения, осквернения, овладения, словом, при помощи множества действий,которые приобщают мгновенно или по истечении более или менее долгого временикакой-нибудь предмет или какое-нибудь существо к данному свойству.
Мывправе только заключить, что представления о существах, предметах и ихвзаимоотношениях, свойственные первобытному мышлению, мистичны, что ониуправляются законом сопричастия. Возможно, что на известной стадии развитияэтого мышления индивиды данной социальной группы обнаруживают одновременнуютенденцию к более отчетливому осознанию своей собственной личности и кпредположению о наличии вне их самих (в животных, деревьях, скалах и т. д. илиу богов, духов) личностей, сходных с собой. Однако ни представление, ниобобщенная аналогия не являются первоначальным естественным продуктомпервобытного мышления.
Такимобразом, не только самая бросающаяся в глаза последовательность явлений частопроходит не замеченной для сознания первобытных людей, но очень часто онитвердо верят в такую последовательность, которая никогда не оправдывается наделе. Опыт не в состоянии ни разуверить их, ни научить чему-нибудь. Вбесконечном количестве случаев мышление первобытных людей, как излагается автор,непроницаемо для опыта. Умственный процесс протекает здесь совершенно иначе иболее сложно. То, что мы называем опытом и последовательностью явлений, отнюдьне находит у первобытных людей сознания, готового просто их воспринять исклонного пассивно подчиниться полученному впечатлению. Напротив, сознаниепервобытного человека наперед заполнено огромным числом коллективныхпредставлений, под влиянием которых все предметы, живые существа,неодушевленные вещи или орудия, приготовленные рукой человека, мыслятся всегдаобладающими множеством мистических свойств. Следовательно, первобытноесознание, чаще всего совершенно безразлично относящееся к объективной связиявлений, обнаруживает особу с внимательностью к очевидным или скрытыммистическим связям между этими явлениями. Источником этих ассоциаций, предопределяющихвосприятие первобытного человека, служит отнюдь не опыт, и против них последнийсовершенно бессилен.
Имы приходим к заключению, что мышление низших обществ не является, конечно,непроницаемым для нас, как если бы оно подчинялось логике иной, чем наша, но вто же время оно не вполне постижимо для нас. Это мышление подчинено законам,которые не целиком имеют нашу логическую природу.
Хочудобавить от себя, что нам бы не помешало набраться какого-либо опыта от техпервобытных людей. С развитием науки мы забыли, кто подарил нам нашу жизнь. Неценим природу так, как полагалось бы это делать, а наоборот – уничтожаем радисобственной выгоды. Ведём сами себя к разрушению и хаосу. Увидев нашусовременность, древние народы пришли бы в ужас и скорбь. Они знали цену своейжизни и почитали то, что должно было. А мы почитаем деньги, и это –большая беда.