Архим. Киприан Керн Литургика. Гимнография и эортология. Архим. Киприан Керн Литургика. Гимнография и эортология.I. Вводные Понятия.1. Литургика как Наука.2. Наука Литургики в ее Историческом Развитии.II. Отдел Первый: Гимнография.1. Библейский Песенный Материал.Псалмы.Библейские Песни.2. Церковная Гимнография.Антифоны.Ипакои.ТропарьКондак.Акафист.Стихира.Канон.Седален.Светилен.Прокимен.Аллилуарий.Причастен.Полиелей.Непорочны.Самоподобен.Самогласен.Подобен.III. История Церковного Песнетворчества и Песнописцев.^ 3. Первый Период. Подготовительный (I-IV вв.).4. Второй Период — Расцвет Поэзии (V-VII Вв.).5. Период Третий — Преобладание Канонов (с VIII Века).Школа Савваитов.Школа Студитов.Школа Итало-Греческая.Остальные Писатели Греческой Церковной Поэзии.^ 6. Общие Выводы из Истории Церковной Гимнографии.Отдел Второй: Эортология.1. Постепенное Развитие Праздников.А. Развитие Суточного Круга.Б. Развитие Седмичного Круга.В. Развитие Годичного Круга.Период I-III Веков.Период IV-V Веков.Период VI-VIII Веков.^ 2. Исторические Документы для Эортологии.А. Древнейшие Календари и Месяцесловы.Б. Мартирологи.В. Праздничные Евангелия и Апостолы (Месяцесловы при них).Г. Прологи и Синаксари.^ 3. Историческое Развитие Типика.А. Первый Период Развития Устава (до Х в.).Б. Второй Период в Развитии Устава (X век).В. Третий Период Развития Типика (от начала XI в.)4. Даты Праздников. ***************************************************************************^ I. Вводные Понятия. 1. Литургика как Наука. Под именем Литургики в богословских школах понимается наука о богослужении в широком смысле слова. Само слово “Литургия” (Λειτουργία) у древних эллинов означало “общее дело,” служение, совершаемое для народа или средствами широких слоев народа. Греки знали в своем быту разные типы таких “литургий.” Так, например, они называли γυμνασταρχα, устройство гимнастических упражнений и это считалось у них “литургией,” под именем χορηγία они понимали устройство торжественных процессий, “ликостояний,” что также входило в понятие “литургии”; устройство народных, общественных угощений, έστίασις, также было для древнего эллина “литургией.” Христианство приняло этот греческий термин для обозначения своего общественного богослужения вообще или евхаристического богослужения в особенности. Отсюда и “литургика” является наукой о богослужении вообще; прилагательное “литургический” означает нечто относящееся к богослужению вообще, а не только к одной Евхаристии. Как таковая, это наука охватывает целый ряд областей церковно-богослужебного быта и обихода и распадается поэтому на несколько отделов. Вообще же к науке Литургики может быть три подхода, в зависимости от которых она приобретает тот или иной характер Эти подходы можно назвать:1. историко-археологический, 2. ритуалистический или уставной, 3. богословский.Историко-археологический подход к науке старается осветить главным образом постепенное развитие и изменение богослужебных чинов, песнопений, облачений, церковной утвари и т. п. Этот подход интересуется возникновением и развитием тех или иных стилей храмоздательства, иконописания и т. д. Часто в богословских школах из науки Литургики выделяется особая наука Церковной археологии и истории христианского искусства. Второй подход, ритуалистический или уставной, занят главным образом изучением системы православного богослужения в рамках ныне действующего церковного устава или Типикона и теми правилами и обычаями, которыми необходимо руководствоваться для правильного и уставного отправления богослужения. История самого Устава, его типы, их возникновение и изменение в данном случае отступают на второй план, уступая место ныне утвердившемуся Типикону. В семинариях и Академиях часто из Литургики выделяют особую науку под названием “Устава,” которая и занимается изучением указанных правил богослужения. Третий, наконец, подход богословский, смотрит на науку богослужения не только как на предмет исторического или археологического изучения и не только как на правила для отправления богослужения по духу и букве церковного Типикона. но главным образом как богословскую дисциплину, как на источник боговедения и вспомогательное средство для построения богословской системы Православия. Об этом будет сказано несколько ниже более подробно, после того как мы укажем на цели богослужения. К богослужению можно отнестись как к выражению наших религиозных переживаний, нашей веры в Бога. нашей набожности. Это называют в нашей науке целью латреутической. от греческого слова λατρεύειν. т.е. служение, поклонение Богослужение, кроме того, может иметь и цель сакраментальную, то есть являться приобщением к искупительному подвигу Господа Христа и быть проводником благодати в мир и к отдельным людям. На третьем месте, наконец, богослужение имеет и характер дидактический, поучительный. Наш богословский обиход, содержа огромное богатство песнопений, переплетенных с чтениями из Ветхого и Нового Заветов, с поучениями из святых отцов, аскетических сборников и житийной литературы, является источником богопознания и углубления в истины православного богословия. Раскрытие этой назидательной стороны богослужения, совпадающее с третьим из указанных подходов к нашей науке, есть мощное оружие и вспомогательное средство для православного ученого и для ищущего богословского назидания. Литургика в таком случае становится для нас уже не только “обрядословием,” как ее некогда называли в школах, но самостоятельной дисциплиной Литургического Богословия, имеющей полное и неоспоримое право на существование наряду с прочими богословскими науками систематическими и историческими. В этом случае Литургика стоит в теснейшей связи с Патристикой. Патристика, история христианской догмы, занимаясь изучением развития христианской богословской мысли у разных писателей и учителей Церкви и в разные времена, не должна быть обособляема от литургического богословия. Изучение богослужебных песнопений, их возникновения, развития и содержания дополняет изучение богословских творений святых отцов Церкви. Как пример, можно привести св. Иоанна Дамаскина. Если патристика знает его как автора “Точного изложения Православной веры” и “Слова против иконоборцев,” то для литурги-ста он является автором если не всего Октоиха, то значительной его части, автором ряда канонов на большие праздники и иных богослужебных песнопений. Раскрытие содержания этих его творений обогащает наше богословское ведение и дает нам материал для истории и системы православного богословия. Если опять-таки обратиться к песнопениям Октоиха, особливо к Догматикам, то есть богородничным песнопениям, поющимся на “и ныне” на “Господи воззвах” воскресных дней или к Анатолиевым стихирам тех дней, то в них мы найдем богатейшие мысли о догмате воплощения Сына Божия, искупления, Приснодевства и т. п. Это может послужить прекрасным материалом для изучения тринитарных, христологических и мариологических споров; в этих гимнах Церковь устами своих учителей, писателей и вдохновенных поэтов излагает свое учение по этим догматическим вопросам, так же как она это делает в писаниях отцов, богословских трактатах или символических вероопределениях. Степенные антифоны недельных служб дают нам также богатый материал для учения о Святом Духе. В Постной Триоде мы находим очень важные песнопения, говорящие о зарождении греха в нас, о борьбе с ним, о посте, молитве и др. аскетических упражнениях. Требник, эта нераскрытая еще книга нашего богослужебного и богословного богатства, может многому научить богослова в вопросах антропологии, демонологии, космологии и под. В древней Византии и Москве, когда еще не существовало систематических богословских школ (семинарий и академий), общество, тем не менее, было весьма образовано в смысле богословском, так как получало это свое образование в церкви, где с церковного клироса оно слушало песнопения, поучительные чтения из святых отцов и аскетических писателей и таким образом получало свое богословское назидание. Более поздняя, систематическая и схоластическая школа вытеснила это, привив науке западный, более рационалистический, и, главное, схоластический характер. При сокращении богослужения, упразднении поучительных, так наз. “уставных чтений,” а, главное, при безвкусном и безграмотном совершении богослужения, оно потеряло для общества свой назидательный характер и постепенно в его сознании стало только “обрядами,” то есть бессодержательными внешними действиями. Самое же прискорбное, это то, что богослужению перестали придавать характер назидательный, дидактический. Оно сохранило в глазах большинство людей только свой латреутиче-ский и сакраментальный характер. Надо помнить и крепко себе усвоить, что богослужение, в самом широком смысле этого слова, то есть песнопения, чтения из Писания и поучительных отеческих книг, неисчерпаемое богатство нашей иконописи и символических действий при таинствах, повседневных службах и вообще при богослужении, равно как и народно-бытовая мудрость в обычаях, связанных с отдельными праздниками и чинопоследованиями, — все это есть источник нашего богословного назидания и боговедения. Нельзя ограничивать изучение святоотеческих творений одними только богословскими трактатами в прозе; надо обратиться и к церковной поэзии, иконописи, символике и вообще к богослужению. Из сказанного ясно, что под литургическим богословием следует понимать систематизацию богословских идей, заключающихся в нашем богослужении, в наших церковных песнопениях, иконографических композициях, последовании праздников, таинств и вообще во всем церковно-служебном обиходе. Оно должно быть изучаемо в исторической перспективе, при обращении внимания на постоянное развитие и изменение тех или иных чинов или праздников, при сравнении их с богослужебными обычаями других инославных христианских обществ: римо-католиков, армян, коптов, несториан и пр. Само собою разумеется, что это изучение не может быть оторвано от органической связи внутреннего содержания нашего богослужения с уставными потребностями и всеми требованиями нашего Типикона, памятуя опять-таки, что последний есть сам по себе продукт сложного исторического процесса и выработался в своем теперешнем облике и составе только после упорной борьбы разных монастырских церковных уставов. Типикон поэтому не может и не должен быть рассматриваем, как боговдохновенная книга и неизменная регула нашего богослужения; но без знания устава самое изучение богослужения никогда не будет полным и не сможет отвечать требованиям церковности. В середине прошлого, столетия знаменитый ректор Московской Духовной Академии, прот. А. В. Горский, призывал к глубокому изучению “православного богослужения, которое представляет цвет и плод древа жизни Церкви Христовой.” Литургика посему не есть только практически-прикладная наука о церковном обряде, а самостоятельная богословская дисциплина.^ 2. Наука Литургики в ее Историческом Развитии. В своем прошлом Литургика насчитывает ряд славных деятелей, потрудившихся для изучения нашего богослужения. Как систематическая наука, она все еще продолжает, особливо у нас, православных, оставаться сравнительно молодой и мало разработанной. Обращаясь к ее истории, надо начать обзор с произведений святоотеческой древности, хотя и не являющихся научными исследованиями и лишенных систематичности, но все же служащих важным вкладом в литургическую библиографию. Перечисляем главнейшие:Мистагогические катехизические поучения св. Кирилла Иерусалимского (+386), толкующие внутренний смысл и символику таинств крещения, миропомазания и евхаристии.“О церковной иерархии,” произведение так наз. псевдо-Дионисия Ареопагита (нач. V века), повествующее о литургии, некоторых таинствах, о пострижении в иночество и пр.“О предании божественной литургии” св. патриарха Константинопольского Прокла (+447).“Мистагогия” (Тайноводство) св. Максима Исповедника (+ 662), объясняющее символику храма и литургии.“О таинствах” св. Амвросия Миланского (+ 397).Так наз. “Паломничество” Этерии (Сильвии Аквитанки) к святым местам — памятник, найденный Гамурини в 1888 г. и подробно рассказывающий о богослужебных обычаях Иерусалимской Церкви, особливо в дни Страстной и Пасхальной недель. Это — документ исключительной исторической ценности.“Таинственное созерцание” или толкование Божественной литургии, принадлежащее патриарху Константинопольскому Герману (+740).“Толкование Божественной литургии” архиеп. Солунского Николая Кавасилы (+1371).“О храме Божием и Божественной литургии” и “О священных последованиях” Симеона архиеп. Солунского (+ 1429).Эти три автора дали нам весьма важный материал для истории православного богослужения и символики. Их произведения не потеряли силу и до сего дня. Толкование Николая Кавасилы привлекло к себе внимание и римо-католиков, которые недавно перевели его на французский язык и издали с соответствующими научными комментариями. Переходя к более современным и систематическим исследованиям по литургике, мы принуждены по соображениям времени оставить, к сожалению, в стороне всю богатейшую западную, преимущественно католическую, литературу, которая, имея во главе своей таких колоссов, как Аляций и Гоар, дала нам в наше время в лице Дюшена, Каброля, Леклерка, Салавиля, Батиффоля и бесчисленного ряда других подвижников науки целый океан литературы. Среди греческих ученых надо упомянуть следующих:^ 1. Иоанн Нафанаил (XVII в.), составивший толкование литургии, послужившее потом основанием для нашей русской “Скрижали,” изданной при патриархе Никоне.2. Николай Вулгарис (XVII в.), написавший толкование на литургию в виде вопросов и ответов, произведение под сильным влиянием латинства.^ 3. Панайот Рамботмс, проф. богословия в Афинах, давший один из первых систематических курсов литургики с заметным археологическим характером изложения. Эта книга появилась в 1869 г.4. Месолора, проф. богословия в Афинах, напечатал в 1895 г. учебник литургики, признанный Св. Синодом Элладской церкви, как учебное руководство и представляющий уже более современное научное исследование.В русской богословской науке обработка литургики началась очень поздно. Долгое время эта наука считалась пастырски-прикладной дисциплиной, ограничивалась более ритуалистической стороной и, по выражению проф. Лебедева, была “самой заброшенной наукой, самой несчастной падчерицей.” Было в течение XVIII и XIX вв. написано много книг по вопросам богослужения, но все это носило характер или благочестивых рассуждений о литургики или праздниках, или было отдельными робкими попытками сделать что-то в области церковной археологии. Упомянем главное. Но если мы бедны еще до сих пор систематическими курсами, то в области больших исследований по литургике мы богаты. Московская Духовная Академия сделала в этом отношении некий почин. Ученик проф. Катанского, проф. И. Д. Мансветов явился, по слову историка русской богословской науки проф. Глубоковского, “принципиальным реформистом литургики и стал фактическим основоположником ее научного бытия.” Он начал с изучения источников и систематической их обработки. Его наследник проф. Голубцов дал ряд ценных работ по истории нашего богослужения. Параллельно проф. Красносельцев в Казанской Академии и Новороссийском Университете занялся изучением исторических документов по литургике, не ограничиваясь исследованиями одних наших отечественных книгохранилищ, но занявшись и литературным богатством иностранных библиотек. Но особенно прославился в этой области проф. Киевской Академии А. А. Дмитриевский, справедливо стяжавший славу “Русского Гоара.” Его магистерская диссертация о богослужении русской церкви в XVI в. и затем колоссальный памятник, его докторская работа “Описание литургических рукописей православного Востока” в двух томах (т. I: Евхологии и т. II: Типики) до сих пор еще не превзойдены и являются ценнейшими работами. Кроме этих двух работ, ему принадлежит ряд исследований по истории богослужения, по его сравнительному изучению и вообще по восточным церковным делам. Он создал целую школу. За ним стали изучать наше богослужение критически и фундаментально, а главное по первоисточникам. Работы проф. Лисицына по истории славяно-русского типикона, прот. Кекелидзе по грузинским литургическим памятникам, Карабинова по истории Постной Триоди и Евхаристической молитвы до сих пор считаются лучшими трудами в этих областях. Но совершенно исключительное место в истории нашей науки о богослужении занял проф. Киевской Духовной Академии М. Н. Скабалланович. В сущности, и не специалист по своей кафедре, он стал таковым по своему исключительному вдохновению и любви к литургике. Ему русская школа, да в сущности и весь православный мир, обязан такими сокровищами в этой области, каких не было у нас никогда. Но если он — первый в известных методах, в точках зрения, то за ним несомненно создастся школа и его направление будет еще долгое время руководящим. Он оставил после себя два капитальных труда: докторскую диссертацию “Толковый Типикон,” в трех выпусках, и свои знаменитые “Праздники.” Первый из этих трудов есть история нашего Типикона, не столько в его целом (в этом работы Мансветова и Лисицына сказали почти все), сколько в отношении к каждой части нашего богослужебного обихода. Каждый возглас с Всенощной или иных служб, каждая ектенья, каждый жест священнослужителей, прокимны, аллилуарии, степенны, причастны и т. д. и т. п. — все это разобрано с точки зрения их возникновения и постепенного исторического развития. От времен седой древности апостольской и до последних веков все это получило исчерпывающее историко-критическое освещение. Но особой жемчужиной литургической науки надо признать его “Праздники,” издававшиеся как бесплатное приложение к журналу “Проповеднический Листок.” Вышло до войны только 6 или 7 из всей задуманной серии. Каждый праздник вылился в отдельный выпуск. Вероятно на Западе за каждый из таких томиков дали бы автору степень доктора богословских наук. Это опыт изучения наших великих праздников с точки зрения историко-археологической, уставно-ритуалистической и, главное, богословской. План этих очерков приблизительно такой: библейский факт, легший в основание данного праздника, географические и археологические подробности, богословское значение события, сводка святоотеческих мыслей по этому поводу, постепенное историческое развитие праздника. Затем весь богослужебный материал, начиная с первой стихиры на “Господи воззвах” на малой вечерне и кончая причастным стихом на литургии, дан автором в славянском тексте, русском переводе и соответствующих подстрочных примечаниях филологического и археологического содержания. Даны уставные примечания относительно разных подобнов, Марковых глав и т. п. Тут же историко-музыкальный разбор гласов данного праздника. Всему этому придан еще и сравнительный обзор данного богослужебного праздничного материала у римо-католиков, коптов, армян, несториан и т. д. Вооруженный таким богатым анализом праздника и ученый, и проповедник, и простой мирянин могут осознать и вполне почувствовать все величие и богатство нашего литургического сокровища. К сожалению, война и революция не дали автору издать все свое исследование, и сам он погиб в годы русского лихолетья. Надо заметить, что работа Скабаллановича была в значительной степени вдохновлена трудами другого, но уже западного подвижника в этой области, бенедиктинского ли-тургиста Дом Проспера Геранже, восстановителя и первого после этого аббата знаменитого бенедиктинского монастыря Солем во Франции. Он известен, как автор многотомного исследования по эортологии (“L’année Liturgique”), в котором все периоды римо-католического церковного года: Адвент, Святки, Пост, Страстная, Светлая седмица и т. д. получили свое разностороннее объяснение и освещение. И богословская, и историко-археологическая сторона разобраны у Геранже, и латинский материал сопоставлен к этому же и с некоторыми наиболее примечательными в богословском отношении стихирами и канонами греческого богослужебного обихода. Благодаря этому весь церковный год, со всем его гимнографическим богатством сделался не только достоянием одних священников и певцов, но стал интересным для всех, — и для ученого богослова, и для простого мирянина. Упомянув о трудах Дом Геранже, нельзя обойти молчанием и руды другого католического ученого, связанного тоже с Солемским аббатством, а именно кардинала Питры. Этот неутомимый исследователь неизданных сокровищ богословской мудрости, канонического права, литургики и гимнографии, для нас важен в особенности потому, что ему мы обязаны одним очень ценным открытием в области православного богослужения. Он открыл существование православной гимнографии. как именно поэтического богатства; до него ученые не знали о существовании церковной поэзии и ее законов. Питра открыл в Санкт-Петербурге греческую рукопись, в которой были изложены правила нашего церковного стихосложения. Нужен был католик, чтобы из русского книгохранилища был извлечен и миру явлен памятник православного богослужения и гимнографии. Много работает здесь за границей в этой области и ученый греческий митрополит Софроний Евстратиадис, автор между прочим, ценной симфонии „Богоматерь в православной гимнографии.”^ II. Отдел Первый: Гимнография. Богословский подход к науке о богослужении, то есть стремление построить литургическое богословие и систематизировать богословские идеи нашего богослужения, обращают внимание, главным образом, на внутреннее содержание богослужебного материала. А так как он содержится преимущественно в богослужебных песнопениях или в гимнографии, то изучение этой последней представляет для литургиста особый интерес. Это изучение должно совершаться, конечно, в исторической перспективе, почему история песнопений, их развитие и прекращение тех или иных форм их, равно как и история песнопевцев, стоит в центре нашего внимания. В первую очередь надо ознакомиться с самой гимнографической терминологией.^ 1. Библейский Песенный Материал. Основой нашего песнетворчества является тот поэтический и назидательный материал, который мы находим в Священном Писании, как Ветхого, так и Нового Заветов. Это в главном: псалмы и библейские песни. Христианство родилось в иудейской среде; это надо твердо помнить. Влияние этой среды сказывалось еще очень долго после Вознесения Спасителя и Сошествия Духа на апостолов. Связь с Иерусалимским храмом и с синагогами, “сонмищами” еще много лет не разрывалась у учеников Господа. И даже после формального разрыва с Храмом и Синагогой, эта внутренняя связь, по существу, оставалась и не нарушилась и доднесь. Все наше богослужение пронизано ветхозаветным материалом. Целые песни и отдельные стихи псалмов, слова пророчеств и ветхозаветные образы наполняют наше богослужение. Не только самые псалмы “стихологисуются” в церквах, не только “библейские песни” целиком воспеваются вместе с нашими канонами, не только все наши прокимны и так наз. “аллилуарии” составлены из стихов псалмов, но и всюду в стихирах и тропарях пестрят ветхозаветные выражения и образы, и даже наше евхаристическое богослужение, по преимуществу новозаветное, составлено в своей существенной части из вдохновенных молитв ветхозаветного происхождения, не чуждых и современным иудеям. Иудейское влияние на нашу литургику гораздо более значительно, чем это принято думать. Правда, наряду с этим иудейским элементом весьма силен и эллинский, элемент более поздний. В наше богослужение вошли и неиудейские влияния, и многое в нашей эортологии, то есть науке о праздниках, объясняется соседством язычества и необходимостью его так или иначе преодолеть. Это в особенности заметно в датах праздников и в наименовании дней, месяцев, периодов года и т. д. Псалмы. Псалмы, которые у древних иудеев делились по своему содержанию напсалмы хваления, покаяния и молитвенные,очень рано вошли в наше богослужение. Они, как были поэтическим фоном ветхозаветного богослужения, родной и понятной стихией для иудейской души, таковыми остались и для христиан. Забвение Псалтири, этой высочайшей поэзии всех веков, непростительно для церковного сознания. Апостолы, их ученики, христиане древних веков, как миряне, так и монахи-пустынники жили и дышали Псалтирью. “Скорее солнце не взойдет, чем Псалтирь умолкнет в келий монаха,”— гласила древняя поговорка; почему и подмена их всяким другим второсортным гимнографическим материалом является преступлением против элементарного эстетического чувства. Не все, написанное церковными писателями позднейшего времени, превосходит эти жемчужины всечеловеческой поэзии. Много есть в нашей гимнографии упадочного, так сказать “барочного,” что переполняет наши богослужебные книги; много есть там тавтологии в ущерб смыслу, много чисто человеческих мотивов, например, национальных и эмоциональных (особливо в русской гимнографии), что не только не может быть сравниваемо с классикой псалмов, но просто ими обличается и молчаливо осуждается. Чувство церковности предполагает, кроме всего прочего, подлинный поэтический вкус, умение различать красоту от слоев искусственной позолоты. Псалтирь рано стала употребляться христианами; лучше сказать — она никогда и не прекращала употребляться. Она была и есть общее достояние и иудея, и христианина. Лаодикийский собор своим 17 правилом предписывает пение псалмов не подряд, а в соединении с другими молитвами и чтениями. Отсюда можно сделать вывод, что уже тогда существовал какой-то порядок, расписание чтений из Псалтири. Более поздние “Апостольские постановления” знают особые утренние псалмы, положенные для чтения на утрени1, и вечерний псалом2. В более позднее время, в VI в., предписывалось на воскресной вечерне пение 1-ой кафизмы “блажен муж,” что вошло в позднейшие уставы, как Иерусалимский, так и Студийский.^ Библейские Песни. Библейские песни являются второй основой нашего православного песнетворчества. Это суть гимны, воспетые ветхозаветными пророками и праведниками по поводу наиболее великих событий в жизни их и целого Израиля. Скабалланович; например, считает их излияниями высочайшего религиозного одушевления, лучшей частью, цветом библейской поэзии и ставит их даже выше псалмов. Всего их в Библии записано 12, но не все они вошли в состав нашего богослужения. Из Талмуда мы знаем, что обличительная песнь Моисея пелась в ветхозаветном Храме. Так наз. “Завещание Господа Иисуса Христа,” памятник раннего христианства, знает тоже пение песни Моисея и кого-либо из пророков. О библейских песнях упоминает Иларий Пиктавийский (IV в.). Пелись они и в Африканской церкви. Особую известность получила песнь трех отроков. Ее упоминает произведение IV в. “О девстве” (псевдо-Афанасий). Песни Моисея пелись и на Синайской горе, как о том свидетельствует описание богослужения там (VII век). Копты этих песен не имеют; но несториане, абиссинцы и армяне их поют в большем или меньшем составе и объеме. И римо-католики на своей утрени (хвалитная ее часть) поют некоторые библейские песни. Эти ветхо- и новозаветные песни вошли в наше богослужение как основа нашего позднейшего гимнографического творчества, так наз. канонов, полных (9-ти песненных) и сокращенных (диодионов, триодионов и пр.). Структура канона не может быть усвоена без сравнения с этими песнями. Поэтому более подробное их содержание, чередование и исполнение будет объяснено в связи с канонами^ 2. Церковная Гимнография. Песнетворчество церковных авторов дало чрезвычайное богатство богослужебного гимнографического материала, как в смысле его обширности, так и разнообразия форм. Важно отметить некоторые из них.Антифоны. Антифоны — понятие нашей литургической практики весьма древнее. В сущности это даже и не форма особых песнопений, как, напр., тропарь, кондак, стихира, а скорее способ песенного исполнения тех или иных псалмов или гимнов. Название это происходит от άντί и φονέω и означает пение попеременно, чередуясь, или пение на два хора. Происхождение этого способа пения древне-греческое; оно было известным в древней драме и оттуда перешло и к церковному обиходу. О религиозном использовании этого метода петь впервые мы знаем от Филона, который описывает в своем сочинении “О созерцательной жизни” быт древних “ферапевтов.” После своих вечерен они соединялись для пения, и это пение происходило антифонно, то есть по окончании гимна или стиха одним хором, ему отвечал другой. В христианской истории первое свидетельство об антифонном пении находим в известном письме Плиния, наместника в Вифинии, к императору Траяну. В известные дни христиане до восхода солнца пели в честь Христа свои песни попеременно, то есть антифонным способом. Церковный историк Сократ повествует3 о св. Игнатии Богоносце, антиохийском епископе, который имел видение ангельских чинов, поющих в честь Святой Троицы антифонные гимны, и ввел таковое пение в своей церкви. По исследованиям Леклерка происхождение антифонного пения следует искать в Месопотамии и Вавилоне. Об антифонном пении говорят затем св. Мефодий Олимпийский в своем “Пире десяти дев,” св. Василий Великий, введший попеременное пение в 375 году в Неокессарии и другие писатели. На Западе инициатором этого богослужебного обычая был папа Дамас (366—364), в Милане его вводит св. Амвросий в 386 г., в Константинополе св. Иоанн Златоуст. Этот последний очень вероятно ввел это пение под влиянием ариан или точнее, в противовес этому у них установившемуся обычаю. В Иерусалиме антифонное пение было уже вполне установившимся обычаем во время путешествия Этерии, то есть в 80-х годах IV-го века. В своем паломническом дневнике она 29 раз употребляет этот термин. Таким образом, мы видим, что антифонное пение было распространено уже в первые века христианства во всех частях вселенной. И доднесь оно удержалось, как на Востоке, так и на Западе и украшает собою и наше православное богослужение, и римо-католическое. Но кроме этого своего значения, как способа пения, слово антифон употребляется в лнтургике и для обозначения отдельных песнопений или частей песенного материала. Вот главные случаи употребления этого термина.^ 1. Антифоны Псалтири Первая кафизма Псалтири, разделяясь, как и прочие, на три славы, удерживает, на языке нашего Типикона, за ними наименование “антифонов.” Это объясняется тем, что или вся кафизма, или первая ее слава (первый антифон) поются в известные дни антифонно.^ 2. Антифоны изобразительные или вседневные Известные стихи псалмов, употребляясь в попеременном пении на литургии оглашенных, в самом ее начале, получили наименование или антифонов изобразительных4 или антифонов вседневных5, к которым присоединяется потом и гимн “Единородный Сыне....”^ 3. Степенные антифоны Часть торжественной полиелейной утрени, являются подражаниями так наз. степенных псалмов, то есть 119—133 или “песней степеней.” Эти песни пелись паломниками при восхождении на ступени Иерусалимского храма. Эти псалмы послужили темой наших степенных антифонов. Степенных антифонов, по числу гласов — 8. Каждый составлен из трех частей для каждого гласа, кроме 8-го, где четыре степенна. Эти песнопения аскетического содержания, в них говорится об очищении и исправлении души от страстей и греха. Поются они на особый напев. К каждому степенну присоединено в конце прославление Святого Духа. Автором их считают не Иоанна Дамаскина, а, скорее, св. Феодора Студита или же его брата Иосифа, архиепископа Солунского. По аскетическому содержанию они действительно больше соответствуют духу студийского направления в нашей гимнографии.^ 4. Праздничные антифоны Праздничные антифоны на литургии составлены из стихов разных псалмов, соответственно содержанию праздника. Эти стихи псалмов чередуются или с особыми припевами, “Молитвами Богородицы” и “Спаси ны, Сыне Божий,” или с тропарем самого праздника. Ипакои. Ипакои представляют собой одно из древнейших церковных песнопений. Во всяком случае, это самый древний гимнографический термин в истории христианства, по мнению Леклерка. Происходит это слово от греческого глагола υπακουο — прислушиваться, отвечать, откликаться, быть послушным. На языке новозаветном, равно как и в ново-греческом, слово υπακοη означает “послушание,” в отличие от παρακοη — “непослушание.” Впервые в истории церкви этот термин находим у св. Мефодия Тирского (Патарского) в его произведении “Пир десяти дев.” В этом прославлении девства каждая из присутствовавших дев воспевает ею сложенный гимн, прерываемый и сопровождаемый особыми припевами, которые автором “Пира” и названы “Ипакои.” Св. Афанасий, в послании к Марцелину, а Златоуст в беседах на Псалмы 111, 117 и 144, говорит о псалмах, имеющих ипакои, то есть припев “аллилуйя.” На языке блаж. Августина, это — “респонсорий,” то есть стих псалма, сопровождающий чтение из Священного Писания или творений святоотеческих. Этим объясняется и то, что теперь разбираемое песнопение тоже стоит в связи с чтениями, предшествуя им. Распространилось это песнопение не сразу во всей Церкви: в VII веке на Синае Ипакои еще не были известны. Текст этого песнопения в “Пире дев” таков: “Девствую Ти, Женише, и, нося светоносные лампады, сретаю Тя.” По настоящему нашему Уставу V пакои Ипакои положены на воскресной утрени после Полиелея. Автор их неизвестен. Древнейшее упоминание о них находим в Студийско-Алексеевском типике и Евергетидском уставе. Напев их — близкий к седальнам, как утверждает Скабалланович. В Киево-Печерской лавре они читались. Во время их исполнения положено стоять, даже и в тех случаях, когда они поются вместо седальнов (Миркович). Кроме утрени, Ипакои поются на воскресном повечерии, воскресной полунощнице и в следующие великие праздники, но уже после 3-ей песни канона: Рождество Христово, Богоявление, Неделя Ваий, Пасха, Успение (!), Фомина Неделя, апостолов Петра и Павла, Неделя Праотец и Неделя Отец. Тропарь Если “Ипакои” — древнейший церковно-гимнографический термин, то “тропарь” является древнейшим песнопением, с которого наша гимнография начала свое развитие (Скабалланович). Происхождение этого слова и, следовательно, его истинное значение объясняется по разному. Слово τροπάριον произошло от τροπαία, то есть “победный знак,” трофей; в таком случае его смысл — прославить победу мученика над язычеством, преподобного — над страстями и мифом, или Самого Спасителя — над смертью. Другое толкование этого слова ставит его в связь с “ирмосами” канона; если ирмос есть связь песни с песнью и как бы образец для пения и мелодии тропарной песни, то тропари обращаются к ирмосу τέτραπται πρός τό. Но, как правильно замечает Миркович, это было бы точно, если бы тропари возникали вместе с канонами, тогда как древнейшие упоминания о тропарях стоят совершенно вне зависимости от ирмосов и вообще гораздо раньше, чем возникло самое творчество канонов. В IV и V веках уже существовали тропари в Египте и в Малой Азии, тогда как каноны появились только в VIII в. Наконец, тре