--PAGE_BREAK--А. Рашид считает, что серьезные проблемы может доставить ваххабитское движение. В 1992 году, распространяясь из Ферганской области, оно затронуло Ош и некоторые другие южные города Кыргызстана. Ваххабиты начали возводить мечети и медресе, чтобы приобщить кыргызов к исламу и воспрепятствовать деятельности западных христианских фундаменталистов, особенно активных в Бишкеке. Выбор Ферганы в качестве центра ваххабитского движения диктовался, во-первых, исламскими настроениями местных жителей, во-вторых, ее географическим положением, позволяющим ваххабитам опутать своей деятельностью Узбекистан, Таджикистан и Кыргызстан.
Летом 1992 года в Оше началось строительство крупной ваххабитской мечети и медресе на деньги Саудовской Аравии. К концу года ваххабиты основали новую мечеть в Бишкеке. Имамы этой мечети объяснили, что они вынуждены были обратиться к ваххабитам, поскольку руководство республики не финансировало строительство мечети. Президент А. Акаев выразил опасение по поводу распространения исламского фундаментализма ввиду гражданской войны в Таджикистане. Фундаментализм, по его словам, является орудием террора.
Несколько слов об истории ваххабизма. Ваххабизм — религиозно-политическое течение, возникшее в Центральной Аравии (Неджде). Основателем его был Муххамед ибн абд аль-Ваххаб (1703–1787 гг.). Главный догмат ваххабизма — вера в единобожие. Основываясь исключительно на тексте Корана и сунне, отрицая любые толкования и разъяснения, ваххабиты усматривали многобожие (ширк) во многих обычаях, давно допускаемых правоверными. Ни пророки, ни святые, по мнению ваххабитов, не могут обладать познанием сокровенного, если только Аллах не дарует им его свыше. Считать их заступниками — значит ставить какую-то другую силу выше могущества Аллаха (только в день страшного суда пророк Мохаммед получит от Аллаха власть для заступничества).
Ваххабиты — «пуритане ислама» — не допускают почитания чего-либо сотворенного, например, чтобы мусульмане простирались перед могилой, даже если это могила пророка, или чтобы с благоговением обходили вокруг нее или целовали камень, считающийся святым. Ваххабиты порицают суеверия (приметы, ворожба), запрещают курение, музыку, танцы, спиртные напитки.
Сегодня даже во многих мусульманских странах резко отрицательно относятся к ваххабизму. Имам Хомейни в свое время писал, что король Саудовской Аравии Фахд «распространяет ваххабизм — это сплошь безосновательное и фанатичное поветрие». Ваххабизм снискал себе, в целом, дурную славу вследствие религиозного фанатизма, религиозной нетерпимости, подрывной пропагандистской деятельности и терроризма.
Первые сведения о деятельности ваххабитов в Кыргызстане появились в 1991–1993 гг. В 1997 году, по данным Министерства Национальной Безопасности Кыргызской Республики, у нас побывало 39 исламских проповедников из Пакистана, Саудовской Аравии, Ирана, Афганистана. В Джалал-Абаде изъято более 400 книг ваххабитского содержания. 1998 год свидетельствует: ваххабиты не довольствуются пропагандистской деятельностью, хотя и она представляет собой серьезную угрозу обществу, но ведут активную подготовку террористических актов. Весной нынешнего года МНБ установило факт террористической подготовки за границей некоторых молодых жителей республики. В Кыргызстане действует незаконная религиозно-террористическая организация «За свободный Восточный Туркестан», членами которой являются более 200 человек. При обыске в селе Покровка обнаружены видео- и аудиокассеты ваххабитских проповедей. Получена информация о закупке огнестрельного оружия, обнаружены финансовые документы, свидетельствующие о содержании 29 человек, отправленных в разное время на обучение в Пакистан.
В июне 1998 года в Оше под Сулейман горой был совершен террористический акт, жертвами которого стали два человека. Почерк хорошо известен — ваххабиты. Республиканская пресса последнее время держит на пульсе проблему ваххабизма в Кыргызстане. Опубликован ряд материалов, разоблачающих деятельность ваххабитов. Полагаем, что это вполне актуально, ибо самоуспокоенность в вопросах деятельности религиозных, фанатичных сект может сослужить плохую службу обществу. Правда, на наш взгляд, этим материалам не хватает глубины исследования проблемы и, в этом отношении, полагаем, уместна квалифицированная оценка специалистов-исламоведов. Нельзя сбрасывать со счетов опыт пропагандистско-идеологической работы советского времени, прежде всего ее организации, масштабности, напористости. К сожалению, в последние годы в обществе и государстве пустила глубокие корни концепция «деидеологизации», отказа от идеологических подходов. Но разве весь мир стал в одночасье безыдейным? Или ваххабизм, например, не представляет собой вполне определенную идеологию? Вполне очевидно, что государство в последние годы самоустранилось от идеологической работы, видимо, считая ее чем-то второсортным. Нам кажется, что государство обязано иметь развитую концепцию идеологической работы, используя, подчеркнем еще раз, опыт недалекого прошлого, хотя, разумеется, задачи сегодня иные и не все из исторического багажа можно взять на вооружение.
Несмотря на рост фундаментализма, заявляет А. Рашид, кочевое происхождение кыргызского общества, допускающее гораздо большую свободу поведения женщин, ставит исламскую религию в тесные рамки по сравнению с другими районами Центральной Азии. В прошлом женщины вынуждены были работать бок о бок с мужчинами. Высокая детская смертность вынуждала женщин работать, поскольку детский труд в горах было гораздо сложнее использовать, нежели в степи. Сегодня женщины составляют 60% рабочей силы в селе и выполняют всю повседневную работу дома. Кыргызская женщина не носит паранджи и зачастую молится вместе с мужчинами, что не принято у других мусульман.
Да и в целом в Центральной Азии популяризация исламского фундаментализма наталкивается на серьезные препятствия. Сказывается также проживание этнических меньшинств, что препятствует исламским партиям создать движение, могущее пересечь этнические границы. Более того, этническое деление и соперничество, которые повсюду возрастают в Центральной Азии, будут выступать против единых форм фундаментализма. Высокий уровень грамотности, сильное влияние славянской, а ныне западной культуры, развитие рыночной экономики, социально-политический и экономический хаос в Таджикистане и Афганистане при исламских режимах сдерживают людей от участия в фундаменталистском движении.
Остановимся вкратце на рассуждениях зарубежных авторов по проблеме соотношения демократии и ислама. Можно ли предложить, пишет один из них, что авторитарная политическая культура, усвоенная среднеазиатами при советском контроле, не оставляет простора для появления и развития демократических идей? Не стоят ли среднеазиаты перед альтернативой: либо командно-административная система прошлого, либо исламский фундаментализм? Ислам также совместим с демократией, как христианство и иудаизм. Западу следует переоценить свою антиисламскую риторику и понять, что ислам может поощрять стабильность и демократические институты. Убеждение в иррациональности ислама и приверженности его фундаментализму просто неверны.
А. Хан в одной из своих статей обсуждает несколько вопросов: какое же влияние оказывает традиционная религия на развитие местного национализма? Не подкрепляется ли национализм исламскими догмами и обычаями или националисты принимают религию для того, чтобы усилить свое влияние среди населения, образ жизни которого в основных чертах остается исламским? Не является ли ислам силой, способствующей сплочению различных народов? Почему, наконец, связь ислама и национализма стала политическим вопросом в самом регионе и среди вполне определенных кругов в Центральной Азии и Москве?
В поисках ответов на эти вопросы А. Хан анализирует положение официального и неофициального ислама, а также исламские традиции, обычаи населения государств Центральной Азии. По мнению А. Хана, советская национальная политика реализовала идею отдельных национальных культур и идентичности, основанной на этнолингвистическом критерии. Важнейшим доводом в пользу такой политики был страх Москвы панисламизма, который еще до 1917 года применялся в качестве лозунга среднеазиатов. Москва поощряла и пыталась увековечить межплеменные и межкультурные разногласия. Естественным результатом чего явилось слияние исламских чувств с национальным сознанием, которое можно назвать «исламским по форме и национальным по содержанию».
Означает ли это, что ислам цементирует различные национальные движения в Центральной Азии? А. Хан затрудняется дать ответ. Мол, если в Таджикистане часть интеллигенции привержена исламу и слышатся призывы к созданию исламского государства, то не обязательно, чтобы оно основывалось на законах шариата, но скорее на таджикском национальном наследии, нежели русском. Однако нельзя исключать вероятности того, что под воздействием исламской революции и растущего признания роли ислама как политического оружия против Москвы исламский компонент укрепится на всех уровнях национального сознания и деятельности жителей региона. Трудно предсказать будущее Центральной Азии. Однако несомненно, что, по крайней мере, молодое поколение привержено одновременно исламу и национализму. Хотя среднеазиаты идентифицируют самих себя как мусульмане, политическое значение идентификации не будет ясным в нынешних политических обстоятельствах, если не принимать во внимание очевидное коллективное мусульманское «мы» против «они» (русские и другие славяне). Ислам может в будущем явиться фактором объединения. Неблагоприятные социально-экономические условия в регионе, особенно безработица среди молодежи, отсутствие жилья и т.д., могут вызвать легко воспламеняемую ситуацию, как это было в Алматы, Ашхабаде, Небит-Даге, Ферганской долине, Новом Узгене.
Каковы же международные аспекты исламского оживления в республиках Центральной Азии? Не представляет ли он угрозу северному соседу — России? А. Хан считает, что серьезной проблемы нет. Дескать, отношения России с республиками Центральной Азии, включая Казахстан, следует анализировать без часто повторяемых мифов. Крупнейший из них — опасность исламского фундаментализма для России и российских государственных интересов. Мусульманский фундаментализм существует примерно 1000 лет. На Среднем Востоке и в Южной Азии он появился в XIII — начале XIV века. Возникновение фундаментализма в этом регионе обычно связывают с Фахруддином Заради. В XVIII веке выдающимся ученым исламского фундаментализма был Шах Валлилах. Фундаментализм сам по себе не опасен. Среди его лидеров были и есть деятели, заслуживающие уважения. Решающий фактор — ориентация лидера, его социальные, экономические и политические цели и, наконец, методы достижения их.
Существует и другое мнение. Г. Фуллер полагает, что исламский фактор может бросить вызов по крайней мере в двух сферах, имеющих важное значение для России. Ислам представляет собой всю возрастающую сторону центральноазиатской идентичности региона, который стремится к современности. Не будучи серьезным фактором политики государств Центральной Азии, он весьма важен в отношениях с Россией, поскольку в религиозной области лежит одно из основных отличий между ними. Ислам становится, таким образом, элементом самого национализма. Ислам и национализм, видимо, превратятся в тандем, взаимодополняя друг друга, что должно беспокоить Москву.
Возрождение ислама и отношения с Россией.
В государствах Ценральной Азии (ГЦА) возрождение ислама носит преимущественно «мягкие» формы.
Культурные измерения ислама преобладают над религиозными. Это обстоятельство качественно отличает направление исламской ориентации центральноазиатского региона от стран арабского мира и Ирана. Обозначилась и внутренняя градация. В Казахстане, Киргизии и Туркмении восстановление позиций ислама умеренное и не создает напряженности. Иное положение сложилось в Таджикистане и Узбекистане. Страх, вызванный возможным распространением радикального ислама, привел к жесткому давлению на исламские силы со стороны правительства. В этих странах оседлого этноса сложилась авторитарная модель построения светского государства, что исключает значительные уступки исламским элементам оппозиции. Кочевые этносы трех других государств Центральной Азии вовсе не имеют прочных корней исламской культуры.
Опасения по поводу исламского экстремизма в Центральной Азии оказались неоправданными. Насилие как метод политической борьбы не получило распространения. Проявления как антироссийских, так и антизападных настроений не приобрели массового характера. Нечего и говорить о создании единой модели исламизации в регионе, а официальные религиозные структуры с момента распада СССР находятся под бдительным контролем со стороны официальных правительственных органов.
Большинство мусульман Центральной Азии — последователи суннизма, доминирующего течения ислама, не имеющего, в отличие от шиитского Ирана, клерикальной касты. Они придерживаются традиций Ханафитской школы, которая отличается от других теологических учений умеренностью. Нет жестких требований по исполнению мусульманами ритуальных процедур. Допускается, наравне с божественной интерпретацией, рационалистическое толкование исламских догматов. Можно молиться не только на арабском языке. Умеренными являются взгляды по вопросам развода, положения женщины в обществе и т.п. Высока толерантность по отношению к иным позициям.
Кроме того, в Туркмении и Киргизии ощущается заметное присутствие суфизма, другого религиозного направления, которое несовместимо с проповедью фанатизма и экстремизма. Структура его религиозных органов децентрализована, некоторые религиозные общины принимают в свой состав женщин.
Шиитские меньшинства представлены в основном исмаилитами
Горно-Бадахшанского района Таджикистана и узбекскими общинами в Самарканде, Бухаре и Ташкенте. Но, как и в случае с суннитами, среди шиитов этих регионов фундаментализм радикального толка не пустил корней. Смягчающий эффект на процесс исламского возрождения в Центральной Азии оказывают и этнические факторы. Один из них — противоположность радикального ислама, но несет националистический заряд. Речь идет о пантюркизме, наиболее секуляризированном и прозападном направлении политического ислама.
Основы пантюркизма были заложены в конце XIX в. теоретиками турецкого национализма Исмаилом Гаспирали и Юсуфом Акчюра, а также Зия Гек Алла и Ахмедом Агаевым. В политической истории Турции идеи пантюркизма получили широкое развитие в 1908 г., с приходом к власти младотурок. Тогда эти взгляды использовались как орудие против колониальных притязаний европейских держав, а также для устранения из турецкого языка персидского и арабского влияния.
В новейшее время в идеологии праворелигиозных турецких организаций трактовка пантюркизма приобрела более радикальный характер — проекты создания «государства великого Турана», охватывающего мусульманское население тюркоязычной (карачаевцы, балкарцы, кумыки, ногайцы и др.), вайнахской (чеченцы, ингуши) и дагестанской (аварцы, лезгины и др.) языковых групп на Кавказе, Ближнего и Среднего Востока (туркмены, узбеки, казахи, киргизы, уйгуры и др.), а также Татарию, Башкирию и Якутию. Потенциальную опасность подобных идей нельзя недооценивать, ведь в России проживает около 20 млн. мусульман.
Идеи пантюркизма, однако, на официальном уровне в Анкаре широкого хождения не имеют. Первоначальная эйфория после обретения центральноазиатскими республиками независимости сменилась прагматизмом. Период бурного общения Турции с ГЦА пришелся на первую половину 90-х. В 1992 и 1994 гг. прошли встречи на высшем уровне руководителей тюркоязычных государств. В 1995 г. в Бишкеке состоялось празднование тысячелетия киргизского эпоса «Манас». Затем пришло понимание того, что, не считая определенных культурных и дипломатических рычагов, Турция не располагает достаточными финансовыми и техническими ресурсами для глубокого проникновения на пространства Центральной Азии. Кроме того, Анкара вынуждена бросать силы на решение внутренних проблем, включая гражданскую войну с курдами и противодействие фундаментализму в собственной стране.
Со стороны ГЦА желание заменить одного «старшего брата» другим не идет в основном дальше риторики. Здесь давно сложились политические элиты, которые не заинтересованы в политическом опекунстве. Они поглощены решением внутренних проблем, а не раздуванием внешнеполитических амбиций. ГЦА входят в число 25 «внутриконтинентальных» государств, самых слаборазвитых в мире.
Другой фактор — этнический сепаратизм — ставит более серьезное препятствие на пути развития радикального ислама в ГЦА, но одновременно привносит не менее острые проблемы. Этнический сепаратизм оказывается не совместимым ни с пантюркизмом, ни в целом с панисламизмом. Как все политические идеологии, последние требуют для своего распространения высокого уровня национального и межнационального единства и массовой поддержки. Этническая же карта ГЦА крайне пестра.
продолжение
--PAGE_BREAK--