Архив Л.Д.ТроцкогоТом 9 Редактор-составитель Ю.Г.ФельштнскийПредисловие, примечания, указатели Ю.Г.Фельштинского и Г.И.Чернявского Предисловие Предлагаемый девятый том завершает документальную публикацию “Архив Л.Д.Троцкого”. В него включены материалы последних лет жизни Л.Д.Троцкого – 1938-1940 гг. – вплоть до его убийства агентом советских тайных служб Р.Меркадером в августе 1940 г. по личному приказу большевистского диктатора. В эти годы Троцкий, живя в Мексике, стремился сохранить связи со своими стронниками в других странах, особенно в США и в Западной Европе, активизировать контакты с Латинской Америкой. Он продолжал выступать в качестве руководителя определенного течения в международном социалистическом движении, которое идентифицировалось с его именем и всё чаще называло себя троцкистским. Против этого Троцкий не отказывался, хотя и подчёркивал тождественность этого течения с ленинизмом. Но и переписка с представителями этого движения, и публицистические выступления, и директивные материалы становились всё более скудными. Троцкий всё менее тщательно вникал в жизнь и деятельность организаций и движений своих сторонников. Он, естественно, не мог по объективным причинам принять участия в учредителньой конференции IV Интернационала (Париж, сентябрь 1938 г.), ибо вероятность получения им французской визы была исключена. Но он и не уделил этой конференции того внимания, которое привлёк бы подобный форум, если бы его проводили несколькими годами ранее. Троцкий лишь подготовил приветственный адрес конференции, но… не от своего имени, а для мексиканского художника Диего Риверы, причём это обращение носило не политический, а в основном эстетический характер и было озаглавлено “Революционное искусство и IV Интернационал”. Основеное внимание в последние годы жизни Троцкого занимали подготовка книги о Сталине, которая так и не была завершена, а в последние месяцы жизни – с конца мая 1940 г., почти до самого момента последнего покушения на его жизнь, приведшего к гибели, – разоблачение первого, неудавшегося бандитского нападения на дом Троцкого с целью его убийства, которое произошло в ночь на 24 мая 1940 г., было подготовлено агентами НКВД и непосредственно возглавлялось другим мексиканским художником Давидо Сикейросом совместно с советским боевиком Иосифом Григулевичем, ставшим позже весьма именитыми учёным-историком и членом-корреспондентом Академии Наук СССР. Поистине, бандиты на советской спецслужбе были подчас интеллектуальными личностями! В публицистике Троцкого этих лет по-прежнему весьма значительное место занимали события и социально-политические процессы, происходившие в СССР. Как и в предыдущие годы, автор придерживался мнения, что в СССР сохранялись возможности восстановления “рабочего государства”, ибо государственная собственность не была отменена, государству продолжали принадлежать основные средстсва производства. В то же время для характеристики политического режима у себя на родине Троцкий применял термин “тоталитаризм”, всё смелее проводил параллели между властью Гитлера в Германии и диктатурой Сталина в СССР. “Экономичесекие основы, созданные Октябрьской революцией, ещё, к счастью, не разрушены окончательно, – констатировал он в июле 1938 г. – Но политический режим уже полностью получил тоталитарный характер. Советская бюрократия, изнасиловавшая революцию, хочет, чтобы народ считал её непогрешимой”. Через два месяца в связи с погромом, учинённым Сталиным в офицерско-генеральском корпусе, отмечалось: “Тоталитарная бюрократия сосредоточивает в своих руках две функции: власти и администрирования. Эти две функции пришли ныне в острое противоречие. Чтобы обеспечить хорошее администрирование, нужно ликвидировать тоталитарную власть. Чтобы сохранить власть Сталина, нужно гробить самостоятельных администраторов, военных и штатских”. Полагая, что Советским Союзом продолжает управлять “привилегированная каста” (но ни в коем случае не новый господствующий класс), Троцкий проводил сопоставление с практикуемыми ею методами и приходил к выводу, что они весьма схожи с методами фашизма (в соответствии со сложившейся традицией термин “фашизм” применялся весьма расширительно, и в данном случае адресовался прежде всего национал-социалистической Германии). Особое негодование вызывала личность советского диктатора. Личная антипатия к Сталину давно уже превратилась у Троцкого в откровенную ненависть (чувства их обоих были адекатными, но возможности, увы, различными!). Троцкий теперь не скупился на самые убийственные эпитеты по адресу Сталина и его власти, что, между прочим, свидетельствовало о постепенной и весьма обоснованной утрате им уверенности в своём завтрашнем дне. Сталинизм – это сифилис рабочего движения, говорилось в одном документе. Это проказа, провозглашалось вскоре в новом тексте. В одном месте Сталин именуется “московским фюрером”, в другом – “московским папой” (по аналогии с главой католической церкви). Как и некоторые другие, наиболее компетентные и опытные политические наблюдатели, Троцкий сразу же дал верную оценку характера внешнеполитического раздела доклада Сталина на XVIII съезде ВКП(б) в марте 1939 г., определив его как “предложение руки и сердца Гитлеру”. В заметке “Постскриптум к статье ‘Капитуляция Сталина’” (24 марта 1939 г.), комментируя захват нацистской Германией Чехии и превращение Словакии в марионеточное государство, Троцкий не исключал, что при бурном темпе развития мировых антагонизмов положение может радикально измениться в ближайшее время. “Но сегодня похоже на то, что Сталин пробует играть с Гитлером в четыре руки”. Эта оценка полностью подтвердилась и усилилась после заключения 23 августа 1939 г. советско-германского договора о ненападении. Троцкий, разумеется, понятия не имел о подписании тогда же дополнительного секретного протокола, в котором тоталитарные режимы договорились о разделе восточной части Европейского континента. Но тот факт, что Сталин превратился в “адъютанта Гитлера” был для него совершенно неоспоримым. Вполне естественно, что оценки политического режима в СССР переносились на подчиненное ему международное коммунистическое движение – компартии сравнивались с фашистскими организациями, а Коммунистический Интернационал именовался “Сталинтерном”. Тем не менее факт соучастия Советского Союза в германской агрессии, захват им восточной части Польши, нападение на Финляндию, а затем захват трёх стран Балтии не дали Троцкому оснований для пересмотра своей общей оценки характера социально-экономического строя в СССР. Более того, он считал, что в форме захвата новых территорий на этих землях происходят революционные процессы – навязанные сверху, деформированные, но, тем не менее, соответствовавшие, якобы, интересам трудящегося населения. По этому поводу в среде сторонников Троцкого развернулись весьма оживлённые дискуссии. Группа руководителей Социалистической рабочей партии (СРП) США, участвовавшей в Четвертом Интернационале (Макс Шахтман, Мартин Аберн и др.), решительно осудив советскую агрессию, выступила с призывом отказаться от лозунга защиты СССР. Троцкий со свойственной ему язвительностью и резкостью осудил эту, как он полагал, группу мелкобуржуазных интеллигентов. В результате конфликтов в СРП произошел раскол, и её влияние, и без того невысокое, упало до совершенно незначительной величины. Троцкий внимательнейшим образом следил за развитием начавшейся нападением Германии на Польшу 1 сентября 1939 г. второй мировой войны. “Я не вижу сейчас никакой силы в мире, которая могла бы задержать развитие этого процесса, т е. родов войны. Новая страшная бойня неумолимо надвигается на человечество”, – прогнозировал он ещё за год до начала войны. Его суждения и прогнозы были, разумеется, окрашены в цвета идеологической догматики, в частности по поводу того, что война приведёт к новому революционному взрыву, к полному краху мирового империализма и т. п. Насколько в сознании лидера коммунистического оппозиционного движения причудливо сочетались обоснованные прогнозы и утопические схемы, свидетельствует следующее высказывание 1938 г.: “Во время войны исчезнет всякое различие между империалистической ‘демократией’ и фашизмом. Во всех странах будет царить беспощадная военная диктатура. Немецкие рабочие и крестьяне будут так же погибать, как французские или английские. Голод, эпидемии, одичание сметут различие политических режимов и границы государств. Нынешние средства истребления так чудовищны, что человечество не выдержит, вероятно, и нескольких месяцев войны. Отчаяние, возмущение, ненависть толкнут народные массы всех воюющих стран на восстание с оружием в руках. Социалистическая революция непредотвратима”. Но вместе с тем подчас высказывались и более или менее трезвые и точные прогнозы и предположения. Уже через три недели после немецкой атаки на Польшу Троцкий предрекал, что “при затяжной войне Гитлер идёт к величайшей катастрофе. Но весь вопрос в сроках и темпах. На пути к пропасти Гитлер может не только разгромить Польшу, но и нанести СССР тяжкие удары, которые будут стоить кремлёвской олигархии головы”. Впрочем, вполне обоснованные прогнозы вновь и вновь сочетались с совершенно невероятными предположениями. Таким было, например, весьма пессимистическое мнение о судьбе евреев не только в случае войны, но и независимо от нее (писалось это в декабре 1938 г.): “Можно без труда представить себе, что ждет евреев в самом начале будущей мировой войны. Но и без войны дальнейшее развитие мировой реакции означает почти с неизбежностью физическое уничтожение еврейства”. Несмотря на идеологическую предвзятость, порой совершенно открыто провозглашалась политическая целесообразность, оговариваемая, естественно, весьма общими идеологемами. Ставя, например, вопрос, какую позицию должен занять мировой рабочий класс в случае гипотетического военного конфликта “демократичекой” Великобритании с “фашистской” Бралилией (в обоих случаях кавычки поставлены Троцким, хотя мы бы также их использовали, если бы их не было в оригинале), он отвечал: “…Я буду в данном случае на стороне фашистской Бразилии”, ибо её победа “даст толчок национальному и демократическому сознанию страны”. Часть документов предлагаемого тома связана с пребыванием в Западной Европе нескольких “невозвращенцев” – отказавшихся выехать в СССР бывшего советского дипломата А.Бардина, видных разведчиков В.Кривицкого, И.Порецкого (Райсса, Людвига) и его жены Елизаветы Порецкой. Эти материалы свидетельствуют, что Троцкий возлагал немалые надежды на использование названных лиц в политических интересах IV Интернационала, прежде всего с точки зрения той уникальной информации о положении дел в СССР, которой эти лица располагали и могли предоставить. О контактах с названными лицами, находившимися в 1938-1939 гг. в основном во Франции (кроме Порецкого, который в 1937 г. был убит агентами НКВД в Швейцарии), речь шла, в частности, в переписка Троцкого с М.Зборовским (Этьеном) и Л.Эстрин, которые после смерти в 1938 г. сына Троцкого Л.Л.Седова осуществляли в Париже издание “Бюллетеня оппозиции (большевиков-ленинцев)” – по существу дела личного периодического органа Троцкого на русском языке. Троцкий, обычно ведший себя весьма осторожно и даже подозрительно, во взаимоотношениях с ними проявлял полное доверие. Лилия Эстрин этого доверия заслуживала (впрочем, она была в основном техническим работником). Что же касается Зборовского, то он был тайным агентом НКВД, с помощью которого советские спецслужбы проникали в самые сокровенные секреты международного движения сторонников Троцкого. Тем более показательно послушное, буквальное следование Зборовского указаниям Троцкого даже в тех случаях, когда речь шла о случайном недоразумении, например в описке, обнаруженной в письме шефа (с одним таким случаем мы встретимся в томе). Некоторые из этих материалов связаны с обстоятельствами смерти Л.Л.Седова. Представляется, однако, имея в виду истинный характер личности и деятельности Марка Зборовского, что они не столько освещают последние дни жизни сына Троцкого, сколько искажают их действительную картину. По всей видимости, Зборовский не был физическим убийцей Седова в парижской больнице, куда он попал с приступом аппендицита и где ему сделали успешную операцию, через несколько дней после которой он внезапно скончался. Но каким-то образом Этьен приложил руку к ликвидации Седова. Сам же факт убийства, которое Зборовский и Эстрин решительно отрицали, действительно имел место скорее всего по “наводке” Этьена. Это подтверждает бывший ответственный сотрудник советских спецслужб Петр Дерябин, бежавший на Запад, которому говорили в КГБ, что Седов действительно был ликвидирован московскими агентами1. Косвенно эти сведения подтверждает в своих воспоминаниях и вдова И.Порецкого, свидетельствующая, что за Седовым и другими коммунистическими отступниками постоянно наблюдали агенты НКВД С.Ефрон (муж М.Цветаевой), Д.Смиренский, Р.Шнайдер2. Вряд ли в полной мере прав бельгийский сторонник Л.Д.Троцкого Ж.Вареекен, писавший в своих мемуарах: “Путём искусных маневров и изобретательных трюков они (агенты НКВД – Ю.Ф. и Г.Ч.) смогли превратить неизбежные политичесикие различия в обычные ссоры и личную борьбу, морално и физически ликвидируя как революционных лидеров, так и, когда их миссия завершалась, самих агентов”3. НКВД не был настолько всесильным, конфликты и дрязги были постоянно присущи движению последователей Троцкого, как и любой иной политической или идеологической секте, склонной, согласно американской поговорке, которую любил повторять Троцкий, к расщеплению волос. Но сам по себе факт активнонго использования конфликтов советскими агентами, безусловно, имел место. Проживая в Мексике, Троцкий внимательно следил за бурными политическими перипетиями, свойственными развитию этой страны во второй половине 30-х годов, в частности связанными с национализацией по инициативе президента Ласаро Карденаса нефтяных и других природных богатств. Троцкий формально соблюдал своё обязательство не вмешиваться во внутренние дела Мексики. Многократно выступая в печати по вопросам, связанным с мексиканскими сюжетами, он публиковал свои статьи без подписи, под псевдонимами или даже за подписью Диего Риверы. Сохранение подлинников в архиве, лишь часть из которых публикуется в данном томе, позволяет установить авторство Троцкого беспрекословно. Обилие, фактическое преобладание публицистических выступлений, посвященных Мексике, а также другим латиноамериканским странам, свидетельствует, что в определенной мере Троцкий в последние годы жизни стал превращаться из международного в регионального деятеля, причем в деятеля того региона, языками которого он не владел и о котором имел не весьма глубокие знания.Покровительство Риверы, краткий, но бурный роман с его молодой женой, талантливой художницей Фридой Кало, встречи с известным французским писателем-сюрреалистом Андре Бретоном, недолгое время поддерживавшим организации сторонников Троцкого, стимулировали эстетические интересы лидера коммунистического оппозиционного движения, получившие выражение в нескольких эссе, публикуемых в данном томе. Обращают на себя внимание некоторые пассажи, которые звучали неординарно и даже парадоксально для Троцкого. Так, в статье “За свободное революциолнное искусство!” (июль 1938 г.) он провозглашал: “Если для развития материальных производительных сил революция вынуждена учредить социалистический режим централизованного плана, то для умственного творчества она должна с самого начала установить и обуспечить анархический режим индивидуальной свободы. Никакой власти, никакого принуждения, ни малейших следов командования!” Были ли эти и подобные им высказывания выражением искреннего поворота к плюрализму в области художественной культуры или же они являлись лишь тактическим ходом, продиктованным общением с выдающимимися творцами? Весь строй мышления, политических и организационных концепций Троцкого свидетельствует, на наш взгляд, в пользу второго предположения. Почти все материалы с конца мая 1940 г. связаны с расследованием бандитского нападения на дом Троцкого в ночь на 24 мая того же года. То, что сталинские агенты готовят покушение на его жизнь, он понимал и в предыдущие годы. Сталин готовит против него “другие меры, гораздо более действенные”, – был убежден Троцкий ещё в феврале 1938 г. Московский заказ состоит в том, чтобы “создать благоприятную атмосферу для расправы” – в самой Мексике, писал он в сентябре. После же покушения 24 мая 1940 г. Троцкому стало полностью ясно, что советский диктатор, приговоривший его к смерти, полон решимости привести свой приговор в исполнение в самом близком времени. Директива о нападении 24 мая могла исходить только из Кремля, только лично от Сталина, через заграничную агентуру советских спецслужб, убеждал он мексиканские следственные власти и общественное мнение. Тайные московские агенты бесспорно готовят новое покушение, разъяснял он. Может быть, именно потому, что Троцкий связыал напрямую имя “кремлевского горца” с подготовкой его убийства, мексиканские следственные органы действовали весьма осторожно, и главный бандит Сикейрос отделался, как это ни чудовищно звучит, лёгким испугом. Через много лет, в 1960 г., этот художник в штатском бессовестно врал: “Наша главная цель или глобальная задача всей операции состояла в следующем: захватить по возможности все документы, но любой ценой избежать кровопролития. Мы считали, что смерть Троцкого или кого-либо из его сообщников не остановит развития троцкизма как международного движения”4. Бежав из Мексики с помощью чилийского коммуниста поэта Пабло Неруды, Сикейрос уже тогда вводил мир в заблуждение, утверждая, что намеревался не убить Троцкого, а только выразить протест против его пребывания в Мексике5. Эта ложь именитого сталинца опровергается многими документами, с которыми читатель встретится в данном томе.В конце тома публикуются предисловие и фрагменты книги Троцкого о Ленине, над которой он работал в течение ряда лет, но так и не вышел за пределы подготовки первоначального варианта первых разделов. Важной особенностью публикуемых теекстов является стремление представить молодого Ульянова в развитии, в процессе перехода от народничества к марксизму. Такой подход был развит современной западной историографией, представители которой подчас ссылаются на взгляды Троцкого6.* В предлагаетмый том, как и в предыдущие, вошли статьи, заявления, интервью, письма, беседы Л.Д.Троцкого. Включены также несколько писем Л.Эстрин и М.Зборовского, адресованных Троцкому.Почти все публикуемые документы хранятся в Архиве Л.Д.Троцкого (Хогтонская библиотека Гарвардского университета). Отдельные документы взяты из Коллекции Б.И.Николаевского в Архиве Гуверовского Института войны, революции и мира (г. Пало-Алто, Калифорния, США) и из Коллекции Ч.Маламута в Бахметьевском архиве (Колумбийский университет, Нью-Йорк, США). На русском языке материалы ранее не публиковались, но часть из них была издана на английском, французском и немецком языках. Все они здесь приведены в соответствии с архивными первоисточниками. В конце тома публикуются примечания и указатели имен и географических названий.Редактором-составителем тома является доктор исторических наук Ю.Г.Фельштинский. Предисловие, примечания, указатели подготовлены Ю.Г.Фельштинским и доктором исторических наук Г.И.Чернявским. Ими же проведена археографическая работа над текстом в соответствии с теми методами, которые были нами сформулированы во вступительной статье ко всему изданию (см. т. 1). В работе над текстами, связанными с историей Китая, принмал участие доктор исторических наук А.В.Панцов. Мы вновь выражаем глоубокую благодарность администрациям архивов, предоставившиъ нам право публикации документов из их фондов.-------1Deriabin P. , Bagley T.H. KGB: Masters of the Soviet Union. – New York, 1990. – P. 262.2Poretsky E. Our Own People: A Memoir of “Ignace Reiss” and His Friends. – Ann Aarbor, 1969. – P. 238.3Vareeken G. The KGB in the Trotskyist Movement. – Clapham, 1976. – P. 355.4Енко К. и Т. Частная жизнь вождей: Ленин, Сталин, Троцкий. – М., 2000. – С. 369.5Andrew Ch., Gordievsky O. KGB: The Inside Story of Its Foreign Operations from Lenin to Gorbachev. – New York, 1990. – P. 170.6 См., например: Pomper Ph. Lenin, Trotsky, and Stalin: The Intelligentsia and Power. – New York, 1990. – P. 21-50.1938Предисловие1 Скажем сразу: одного того обстоятельства, что автор этой книги принадлежит к школе исторического материализма, было бы совершенно недостаточно, чтобы завоевать наши симпатии к его работе. В нынешних условиях марксистская этикетка способна была бы внушить нам скорее недоверие, чем предвзятое расположение. В тесной связи с перерождением советского государства марксизм прошёл за последние полтора десятилетия через период небывалого упадка и унижения. Из орудия анализа и критики он стал орудием низкопробной апологетики. Вместо исследования фактов он занимается подбором софизмов в интересах высоких заказчиков.В китайской революции 1925-1927 гг. Коминтерн играл очень большую роль, которую эта книга изображает с достаточной полнотой. Тщетно стали бы мы, однако, искать в библиотеке Коминтерна книгу, которая пыталась бы дать сколько-нибудь законченное представление о китайской революции. Зато мы найдём десятки “конъюнктурных” произведений, покорно отражающих отдельные зигзаги Коминтерна, вернее, советской дипломатии в Китае, и подчиняющих каждому зигзагу факты и общую концепцию. В противоположность этой литературе, которая ничего, кроме интеллектуального отвращения, вызывать не может, книга Айзекса представляет с начала до конца научный труд. Она основана на добросовестном изучении огромного количества источников и пособий. Айзекс отдал этой работе более двух лет. Надо прибавить, что он провёл до того около 6 лет в Китае, в качестве журналиста и наблюдателя китайской жизни. Автор этой книги подходит к революции как революционер, и он не видит основания скрывать это. В глазах филистера революционная точка зрения почти равносильна отсутствию научной объективности. Мы думаем как раз наоборот: вскрыть объективную динамику революции способен только революционер, разумеется, при условии, что он вооружён научным методом. Познающая мысль вообще не созерцательна, а активна. Элемент воли необходим для проникновения в тайны природы и общества. Как хирург, от ланцета которого зависит человеческая жизнь, гораздо внимательнее различает ткани организма, так и революционер, если он серьёзно относится к своей задаче, вынужден с предельной добросовестностью исследовать строение общества, его функции и рефлексы.Чтобы понять нынешнюю войну между Японией и Китаем, необходимо точкой исхода взять вторую китайскую революцию. В обоих этих случаях мы встречаем не только одни и те же силы, но зачастую одни и те же фигуры. Достаточно сказать, что фигура Чан Кайши занимает в этой книге центральное место. В часы, когда пишутся эти строки, трудно ещё предсказать, когда и каким образом японо-китайская война будет завершена. Но исход нынешнего столкновения на Дальнем Востоке будет во всяком случае иметь лишь провизорный характер2. Мировая война, которая надвигается с непреодолимой силой, пересмотрит китайскую проблему, как и все остальные проблемы колониальных владений. В этом ведь и будет состоять действительная задача второй мировой войны: размежевать заново планету в соответствии с новым соотношением империалистских сил. Главной ареной борьбы будет, конечно, не Средиземное море, лохань лилипутов, и даже не Атлантический океан, а бассейн Тихого океана. Важнейшим объектом борьбы будет Китай, почти четверть человечества. Судьба Советского Союза – второй большой ставки в грядущей войне – также будет до некоторой степени решаться на Дальнем Востоке. Готовясь к этой схватке титанов, Токио пытается ныне обеспечить себе как можно более широкий плацдарм на азиатском континенте. Великобритания и Соединённые Штаты тоже не теряют времени. Можно, однако, с уверенностью предсказать, – и это признают, в сущности, нынешние вершители судеб, – что и мировая война не будет последней инстанцией: она поведёт за собой новый ряд революций, которые пересмотрят не только решения войны, но и те условия собственности, которые порождают войны.Эта перспектива, надо признать, очень далека от идиллии. Но Клио3, муза истории, никогда не принадлежала к обществу пацифистских дам. Старшее поколение, прошедшее через войну 1914-1918 гг. не справилось ни с одной из своих задач. Оно оставляет в наследство новому поколению ношу войн и революций. Эти наиболее значительные и трагические события человеческой истории часто шли рядом. Теперь они готовятся окончательно образовать фон грядущих десятилетий. Остаётся пожелать, чтобы новое поколение, которое не может по произволу выскочить из унаследованных им условий, научилось, по крайней мере, лучше понимать законы своей эпохи. Для ознакомления с китайской революцией 1925-1927 гг. оно не найдёт сегодня лучшего руководства, чем эта книга.При всём неоспоримом величии англосаксонского гения нельзя не видеть, что именно в англосаксонских странах хуже всего понимают законы революций. Это объясняется, с одной стороны, тем, что само явление революции в этих странах относится к давно прошедшему прошлому и вызывает у официальных “социологов” снисходительную улыбку, как шалости детства. С другой стороны, столь характерный для англосаксонского мышления прагматизм меньше всего пригоден для понимания революционных кризисов.Английская революция XVII века, как и французская - XVIII, имели своей задачей рационализировать структуру общества, т. е. очистить его от феодальных сталактитов и сталагмитов4 и подчинить законам свободной конкуренции, которые в ту эпоху казались законами “здравого смысла”. Пуританская революция рядилась при этом в библейские наряды, обнаруживая тем чисто детскую неспособность понять свой собственный смысл. Французская революция, оказавшая значительное влияние на прогрессивную мысль Соединённых Штатов, руководствовалась формулами чистого рационализма. Здравый смысл, который ещё боится себя и прибегает к маске библейских пророков, или секуляризованный здравый смысл, который рассматривает общество, как продукт разумного “договора”, являются до настоящего времени основными формами англосаксонского мышления в области философии и социологии.Между тем реальное историческое общество построено не по Руссо5, на разумном “договоре”, и не по Бентаму6, на принципе “общей пользы”, а сложилось “иррационально”, на противоречиях и антагонизмах. Чтобы революция стала неизбежна, классовые противоречия должны достигнуть предельного напряжения. Именно эта историческая фатальность столкновения, зависящего не от доброй или злой воли, а от объективного взаимоотношения классов, и делает революцию, наряду с войной, наиболее драматическим выражением “иррациональной” основы исторического процесса.“Иррациональный” – не значит, однако, произвольный. Наоборот, в молекулярной подготовке революции, в её взрыве, в её подъёме, в её упадке заложена глубокая внутренняя закономерность, которую можно познать и в основном предвидеть заранее. Революции, как не раз говорилось, имеют свою логику. Но это не логика Аристотеля, и ещё меньше прагматическая полулогика “здравого смысла”. Это более высокая функция мысли: логика развития и его противоречий, т. е. диалектика.Упорство англосаксонского прагматизма и его враждебность диалектическому мышлению имеют, таким образом, свои материальные причины. Как поэт не может постигнуть диалектику чувств по книгам, без собственных переживаний, так благополучное общество, отвыкшее от потрясений и привыкшее к непрерывному “прогрессу”, неспособно понять диалектику собственного развития. Однако слишком очевидно, что эта привилегия англосаксонского мира отошла в прошлое. История собирается дать Великобритании, как и Соединённым Штатам, серьёзные уроки диалектики.*Автор этой книги пытается вывести характер китайской революции не из априорных определений и не их исторических аналогий, а из живого строения китайского общества и динамики его внутренних сил. В этом главная методологическая ценность книги. Читатель её не только вынесет более связное представление о ходе событий, но, что ещё важнее, научится понимать их основные социальные пружины. Только на этой основе можно правильно оценивать политические программы и лозунги борющихся партий, которые являются наиболее демонстративными, но не самостоятельными, и в последнем счёте, не решающими элементами процесса.По своим непосредственным целям незавершённая китайская революция является “буржуазной”. Однако этот термин, который употребляется как простой отзвук буржуазных революций прошлого очень мало, в сущности, подвигает нас вперёд. Чтобы историческая аналогия не превратилась в ловушку для мысли, необходимо проверять её в свете конкретного социального анализа. Каковы те классы, которые борются в Китае? Каковы взаимоотношения этих классов? В каком направлении изменяются эти взаимоотношения? Каковы объективные, т. е. продиктованные ходом развития, задачи китайской революции? На плечи каких классов ложится разрешение этих задач? Какими методами эти задачи могут быть разрешены? Именно на эти вопросы отвечает книга Айзекса.Колониальные и полуколониальные, следовательно, отсталые страны, составляющие значительно большую половину человечества, чрезвычайно отличаются друг от друга по степени отсталости, представляя историческую лестницу от кочевого быта и даже людоедства до новейшей индустриальной культуры. Сочетания крайностей характеризуют в той или иной степени каждую из отсталых стран. Однако иерархия отсталости, если позволено такое выражение, определяется удельным весом элементов варварства и культуры в жизни каждой из колониальных стран. Экваториальная Африка далеко отстоит от Алжира, Парагвай – от Мексики, Абиссиния – от Индии или Китая. При общей их экономической зависимости от метрополий империализма политическая зависимость носит в одних случаях характер открытого колониального рабства, в других прикрывается фикцией государственной самостоятельности (Китай, Латинская Америка).В аграрных отношениях отсталость находит своё наиболее органическое и жестокое выражение. Ни одна из этих стран не проделала сколько-нибудь глубоко своей демократической революции. Половинчатые аграрные реформы рассасываются полукрепостническими отношениями, которые неизбежно возрождаются на почве нищеты и гнёта. Аграрное варварство идёт всегда рука об руку с бездорожьем, разобщённостью провинций, “средневековым” партикуляризмом, отсутствием национального сознания. Очищение социальных отношений от остатков старого и от наслоений нового феодализма является важнейшей задачей во всех этих странах.Однако осуществление аграрной революции немыслимо при сохранении зависимости от иностранного империализма, который одной рукой насаждает капиталистические отношения, а другой поддерживает и воссоздаёт все формы рабства и крепостничества. Борьба за демократизацию общественных отношений и создание национального государства неразрывно переходит, таким образом, в открытое восстание против иностранного господства.Историческая отсталость означает не простое воспроизведение развития передовых стран, Англии или Франции, с запозданием на сто, двести или триста лет, а порождает совершенно новую, “комбинированную” социальную формацию, в которой последние завоевания капиталистической техники и структуры внедряются в отношения феодального и дофеодального варварства, преобразуют и подчиняют их себе, создавая своеобразное соотношение классов.Ни одна из задач “буржуазной” революции не может быть разрешена в этих запоздалых странах под руководством “национальной” буржуазии, ибо последняя сразу поднимается на иностранных помочах как чуждый и враждебный народу класс. Каждый этап в её развитии лишь теснее связывает её с иностранным финансовым капиталом, агентурой которого она, по существу, является. Мелкая буржуазия колоний, ремесленная и торговая, первая падает жертвой неравной борьбы с иностранным капиталом, впадает в экономическое ничтожество, деклассируется, пауперизируется и не может думать о самостоятельной политической роли. Крестьянство, наиболее многочисленный и разобщённый, наиболее отсталый и угнетённый класс, способно на местные восстания и партизанские войны, но нуждается в руководстве более передового и централизованного класса для того, чтобы эта борьба поднялась до общенационального уровня. Задача такого руководства естественно ложится на колониальный пролетариат, который с первых шагов противостоит не только иностранной, но и своей, национальной буржуазии.Из конгломерата провинций и племён, связанных географическим соседством и бюрократическим аппаратом, капиталистическое развитие сделало Китай некоторым подобием экономического целого. Революционное движение масс впервые перевело это возросшее единство на язык национального сознания. В стачках, аграрных восстаниях и военных походах 1925-1927 гг. рождался новый Китай. В то время, как связанные со своей и иностранной буржуазией генералы умели только раздирать страну на части, китайские рабочие стали носителями непреодолимого стремления к национальному единству. Это движение представляет несомненную аналогию с борьбой французского третьего сословия против партикуляризма или с позднейшей борьбой немцев и итальянцев за национальное объединение. Но в отличие от перворождённых стран капитализма, где проблема национального единства ложилась на мелкую буржуазию, отчасти под руководством крупной буржуазии и даже помещиков (Пруссия!), в Китае главной движущей и потенциально руководящей силой выступил в этом движении пролетариат. Но именно этим он создавал для буржуазии ту опасность, что руководство объединённым отечеством окажется не в её руках. Патриотизм на всём протяжении истории был нерасторжимо связан с властью и собственностью. Правящие классы никогда не останавливались в случае опасности перед раздроблением собственной страны, если при этом могли сохранить власть над одной из её частей. Нет поэтому ничего удивительного, если китайская буржуазия в лице Чан Кайши повернула в 1927 г. своё оружие против пролетариата, носителя национального единства. Изображение и объяснение этого поворота, занимающее центральное место в книге Айзекса, даёт ключ к пониманию основных проблем китайской революции, как и нынешней китайско-японской войны. Так называемая “национальная” буржуазия терпит все виды национального унижения до тех пор, пока может надеяться сохранить своё привилегированное существование. Но с того момента, когда иностранный капитал ставит своей задачей безраздельно овладеть всеми богатствами страны, колониальная буржуазия вынуждена вспомнить о “национальных” обязанностях. Под давлением масс она может оказаться даже ввергнутой в войну. Но это будет война против одного из империализмов, наименее сговорчивого, с надеждой перейти на службу к другому, более великодушному. Чан Кайши борется против японских насильников лишь в тех пределах, которые ему указаны его великобританскими или американскими покровителями. Довести до конца освободительную борьбу против империализма способен только тот класс, которому нечего терять, кроме своих цепей.Развитые выше соображения об особом характере “буржуазных” революций в исторически запоздалых странах ни в каком случае не являются продуктом одного лишь теоретического анализа. Уже до второй китайской революции (1925-1927 гг.) они прошли через грандиозную историческую проверку. Опыт трёх русских революций (1905 г., февраль 1917 г., октябрь 1917 г.) имеет для ХХ век