Головащенко С.И., Киев Древнееврейский язык в КДА как язык Библии: культурно-конфессиональные и идеологические обстоятельства изучения и преподаванияПреподавание и изучение оригинального библейского языка в Киевской духовной академии рассматривается как специфическая характеристика развития отечественной библеистики.Рассматривая специфически культурологические факторы развития отечественной библеистики, не лишним было бы обратиться к обстоятельствам изучения и преподавания оригинальных языков Библии киевской духовно-академической школой в XIX ст. Тут следовало бы принять во внимание текстуальную базу, создаваемую на протяжении предшествующего периода существования Киевской академии; рассмотреть идейные и методологические основания усилий, в свое время направленных на актуализацию вопроса об оригинальных библейских языках в преимущественно православной культурно-конфессиональной среде Российской империи (где прочтение Священного Писания традиционно основывалось пережде всего на традиции греческого текста Септуагинты и на церковнославянской, “кирилло-мефодиевской” традиции); а также обратить внимание на некоторые, на наш взгляд, примечательные моменты в эволюции статуса некоторых “библейских” языков (у нас речь пойдет прежде всего о древнееврейском) в киевской духовно-академической культуре. Известно, что определение и закрепление статуса “языков Библии”, так же, как и “языков литургии”, традиционно является вопросом не только культурно-историческим, но и составляет одну из краеугольных проблем становления конфессионально-культурной идентичности различных религиозных традиций. В нашем случае имеем дело с конфессионально ориентированной библеистикой, где текстуальной основой для восприятия и освоения Писания была традиция Септуагинты, древнейшего греческого перевода библейских книг. Ветхий Завет на греческом, вспринятый православной традицией в версии LXX, стал почвой и для иных переводов, в т.ч. (в рецензии Лукиана Самосатского) для “кирилло-мефодиевской”, церковнославянской Библии. Привлечение же древнееврейского и арамейского языков в круг “оригинальных библейских”, кроме своеобразной “наследственной памяти” (которая особенно проявилась, скажем, в восточном христианстве III-IV ст. н.э. посредством знаменитой Оригеновой Гекзаплы, а в западном IV-V ст. н.э. – во время подготовки латинского перевода Библии Иеронимом Стридонским), имело в качестве основания еще и реформационную идеологию с её sola Scriptura и изначальным антикатолическим (”антивульгатовским”) пафосом 1 возвращения к альтернативным первоисточникам в виде масоретского текста. Так что в постреформационный период и эпоху Нового времени не только греческий или латинский языки, но и древнееврейский и арамейский становились актуальными для христианской (прежде всего протестантской) библеистики. Актуальность “священного триязычия”, связанная с осознаием возможности и необходимости воспитания интеллектуалов, настроенных на самостоятельное, творческое, критическое восприятие и истолкование как авторитетных текстов античных мыслителей, так и Священного Писания, через много столетий после “триязычного” Иеронима осуществилась в существенных трансформациях европейской академической, университетской культуры, в частности, в появлении т.н. “Lycaeum Trilinque” – “триязычных” коллегиумов, таких, как коллегиум при Лувенском университете, созданный под влиянием идей Эразма Роттердамского; парижский триязычный колледж (впоследствии “Колеж де Франс”), оксфордский “Corpus Christi”; испанский коллегиум Сан-Ильфонсо, где преподавались библейские языки и готовилась одна из известнейших в мире библейских полиглотт – Комплютенская [1]. Давние же контакты киевской богословской школы с западной университетской, академической культурой обусловили такую возможность и для православной духовно-академической среды. Прежде всего отметим, что киевские интеллектуалы XVII-XVIII ст., такие, как Иннокентий Гизель, Андрей Мужиловский, Петр Могила, Афанасий Миславский, Феофан Прокопович и другие нередко пользовались еврейскими текстами библейских книг, а также раввинистическими комментариями на еврейском языке; в их библиотеках были соответствующие издания, равно как и пособия для изучения древнееврейского языка [2]. Далее, в Киевской академии еще с XVII и XVIII ст. были доступными Библии на оригинальных языках: як на еврейском, так и на греческом. С той же поры в академических фондах были в наличии многоязычные издания, созданные с использованием библейских переводов – “полиглотты”, “билингвы”, “трилингвы”, “квадрилингвы”. Например: 9-ти томная еврейско-самарянско-халдейско-греко-сирийско-арабская полиглотта; 2-хтомное латинско-греко-немецькое издание; четырехъязычное издание Нового Завета; еврейсько-греко-латинская и сирийско-латинская Псалтыри; еврейсько-латинские Псалмы; греко-латинские Новый Завет, Евангелия и Послання [3]. Использование таких изданий свидетельствовало о значительных возможностях развития текстологического освоения библейского материала и формирования базы как для изучения оригинальных языков Библии, так и для герменевтически-экзегетических упражнений. Новые возможности для приобретения и усовершенствования лингвистических знаний; освоения оригинальных библейских текстов; осуществления компаративных исследований в области древних и современных переводов создавались наличием в библиотечных фондах академии словарей древних языков и соответствующих грамматик. Понятно, что основной текстуальный материал могли давать упомянутые выше библейские издания, в т.ч. многоязычные, включавшие версии текста на оригинальных языках, древние переводы, переводы на новые европейские языки. Что же касается необходимых вспомогательных средств текстологической работы, то можно было бы отметить наличие таких изданий, как: халдейский, талмудический и раввинистический лексикон Й. Буксдорфа (Базель, 1639); еврейско-халдейско-греко-немецкий словарь, без титула. Работе над библейским оригиналом и древними переводами способствовали также учебник еврейского и халдейского языков Буксдорфа (Базель, 1631); еврейская грамматика Михаэлиса (Братислава, 1748); многочисленные грамматики древних семитских языков: еврейские, халдейские, сирийские; греческие, латинские, церковнославянские грамматики других авторов. Здесь выделяется достижение самой киевской академической школы XVIII ст.: греческая грамматика, изданная В. Бантиш-Каменським (Лейпциг, 1779) [4]. Внимание к переводу Библии, к изучению и использованию оригинальных языков в ее истолковании, обращение к филологическо-критическим методам актуализировались в европейской библеистике еще и в связи с распространением в XVIII ст. пиетистского движения. Эти тенденции были представлены в киевском богословском и экзегетическом пространстве текстами Йогана-Генриха Михаэлиса, Йоахима Ланге, Августа-Германа Франке, Франца Буддея. Эти замечательные богословы, философы, ученые принадлежали к известнейшим немецким пиетистским школам, развивавшимся в университетах Галле и Йены. Там же получали образование, например, Феофан (Прокопович) и его воспитанник Симон (Тодорский); они же и сотрудничали з немецькими пиетистами как с коллегами во многих областях библеистики. Еще Прокопович, находясь в Галле, сблизился з профессором гебраистики, выдающимся богословом, систематизатором и пропагандистом пиетизма А.-Г. Франке и долго переписывался с ним. Известный в Европе ориенталист и гебраист Й.-Г. Михаэлис высоко оценивал Симона Тодорского (тот с 1727 г. учился в университете Галле у Михаэлиса) и дарил ему немало книг на еврейском и других восточных языках из собственной библиотеки. Обучаясь в галльском университете, Тодорский также общался с А.-Г. Франке, переводил труды немецкого ученого. Большую роль в переводческом творчестве Тодорского играли еврейские и греческие тексты Библии [5]. Использование библеистического наследия немецких пиетистов стало важным компонентом изучения и исследования Священного Писания в Киевской академии. Это касалось прежде всего библейской гебраистики. Особенно систематичным это использование стало с 30-х гг. XVIII ст., когда Тодорский возглавил процесс освоения библейских языков в Киевской академии, с 1738 г. преподавая там греческий, еврейский и немецкий языки. Характерной чертой этих курсов была грамматическая практика, наитеснейшим образом связанная с чтением, разбором и анализом еврейского библейского текста, особенно Пятикнижия. Как нельзя лучше тут пригодилось наличие в академии уже упомянутых еврейской Библии. Изданной Михаэлисом и его еврейской грамматики, которой довольно активно пользовались (в библиотеке насчитывалось 17 ее экземпляров). Правила чтения библейских текстов, отображенных консонантным письмом, осваивались “спудеями” академии спомощью “Ключа к еврейскому чтению” Йоах. Ланге (Галле, 1735) и диссертации Й.-Г. Михаэлиса о еврейских “точках”-некудот (Галле, 1739). Комментирование Библии с применением филологических и историко-критических методов, которого не чурались упомынутые немецкие исследователи, могло влиять и на киевских библеистов посредством таких наличных в академической библиотеке трудов, как 3-томные толкования Й.-Г. Михаэлиса на Ветхий Завет галльской печати 1720 г.; библейские комментарии и лекции А.-Г. Франке, изданые в Галле и Магдебурге 1709 та 1724 гг.; коментаторское “Введение” Франке к Псалтири (Галле, 1734 г.); “Исагогику историко-богословская” Ф. Буддея лейпцигского 1730 г. издания [6]. Это сыграло не последнюю роль в формулировании идеологических установок касательно изучения библейских языков в Киевской академии. В некоем контрасте с многовековой заангажированностью православной церкви традициями греческой и церковнославянской, в “Духовном регламенте” Прокоповича отмечалось: “Языки греческий и еврейский (если будут учителя) меж оными урочный час на себя приимут…” [7]. Проблемы преподавания и усвоения в Киевской академии “восточных священных языков” неоднократно обсуждались на высшем уровне церковного руководства. Так, переписка между ректором академии архимандритом Давидом (Нащинским), митрополитом Киевским Арсением (Могилянским) и Киевской духовной консисторией (14 августа – 17 сентабря 1760 г.) неслучайно была обозначена титулом “О приведении преподавания в Киевской академии восточных языков в лучшее и совершеннейшее состояние”. В тогдашнем “Определении Киевской Духовной Консистории” читаем: “…увидев чрезвычайное некоторых учеников относительно восточных священных языков, а именно еврейского и греческого, небрежение… для оной же должности (приходсткогосвященника или монаха – С.Г.) надобно чтение ветхого и нового завета, а также разумение отеческих книг, истолковывавших священное писание. Означенные же книги, как священного писания, так и отеческие, не зная восточных языков еврейского и греческого по самому оригиналу, который по многим причинам при чтении священного писания и отеческих книг является необходимым, читать совсем не возможно…” Далее ученикам “высших классов” – риторики, философии, богословия – приказано было обучаться “восточным священным языкам”. Ослушников рекомендовалось принуждать, даже применяя телесные наказания. Правда, от последних решено было отказаться, чтобы не отвращать студентов от обучения в академії [8]. Вопрос об изучении древних языков в Киевской академии поднимался и в дальнейшем. На указ Святейшего Синода о преподавании языков во всех духовных школах, Киевский митрополит Самуил (Миславский) отвечал, що греческий в КА преподается, а 13 января 1788 р. митрополит дополнительно распорядился изучать греческий в классах богословия, философском, риторическом, поэтическом [9]. В Синодальном указе Киевскому митрополиту Ерофею (Малицкому) от 31 октября 1798 р., содержавшем устав преобразования духовных академий, отмечалась необходимость преподавания языков; кроме современных европейських – французского и немецкого, “еврейский, а наипаче греческий 2, нужные для уразумения Священного писания, изучать всем…” [10]. В конце XVIII – в начале XIX ст., в бытность ректором Киевской академии Феофилакта (Лопатинского), а учителем богословия архимандрита Киево-Братского училищного монастиря Иринея (Фальковского), греческий и еврейский языки постоянно находим в учебном расписании. Предписывалось “священно- и церковнослужительским детям изучать греческий и еврейский языки – всем, без исключения…” [11]. Для усвоения грамматических правил “в еврейском классе” привлекался библейский текст – разбирались и изъяснялись значения и смысловые особенности каждого слова из конкретных книг Писания – как из шестнадцати глав 1-й книги Моисея и шести псалмов из Псалтири в течение 1801 г., из двадцати глав 1-й книги Моисея, из восьми псалмов Давидовых в 1802 г. Примеры из текста Священного Писания применялись для иллюстрации правил из еврейской грамматики [12]. Аналогичний отчет за 1806 г. о работе “еврейского класса” (в частности, о переводе на протяжении года “с грамматическим разбором некоторых священного писания мест, помещенных в грамматике в конце” и “с разбором грамматическим пяти псалмов” подписад учитель “еврейского класса”, “студент богословия” Сильвестр Гогоцкий. 3 [13]. Из отчета за 1809 г. узнаем, что в “еврейском классе” “переведено с грамматическим разбором из Библии книги Бытия 10 глав” [14]. На протяжении 1814 г. “прочитано с разбором и указанием на свойства правил еврейского языка и с переводом на латинский язык 21 и 22 главы Бытия и другие места священного писания” [15]. Правда, отмечалось уменьшение значения библейского и святоотеческого материала в преподавании разных предметов в начале XIX ст. в сравнении с XVII и XVIII ст.4: “скудость библейской и особенно патристической эрудиции”, отсутствие в изложении ссылок на Библию и на творения святых отцов, вызванное, возможно, “влиянием светской школы” – российской университетской системы образования и преподавания [16]. В “Высочайшем указе Святейшего Синода о преобразовании духовных школ и докладе Комитета по усовершенствованию духовных училищ” (которым была начата реформа духовных учебных заведений Российской империи) пунктом IV вводились классы по изучению языков – еврейского, греческого, латыни [17]. В утвержденном императором Александром І проекте Устава духовных академий от 30 августа 1814 г.. согласно которому практически реформировались духовные школы, в т.ч. с 1819 г. и Киевская академия, на преподавание и практическое использование оригинальных библейских языков, в т.ч. и древнееврейского, указывалось в п. 166 рекомендаций по разделу “наук богословских”: “Лучшая метода богословского обучения без сомнения состоять должна в чтении священного Писания и в раскритии истинного смисла его, по оригинальному изложению (курсив мой – С.Г.) и лучшими разъяснениями святых отцов.” Так еврейский, греческий, латынь утверждались в статусе обязательных учебных курсов [18]. В 30-х, 40-х и 50-х гг. XIX ст. еврейский язык, наряду с греческим, был предметом “публичных испытаний” студентов “высшего отделения”. Это очевидно соотносилось с необходимостью экзегетических упражнений, которые также требовалисть на экзаменах в “классе чтения Св. Писания”. Это было чтение и разъяснение глав из отдельных ветхозаветных книг (встречаются чаще всего учительные книги, такие как Йов и Экклезиаст) “с разбором еврейского оригинала”, или герменевтическим разбором” [19]. Священное Писание и языки – еврейський, греческий, немецкий, французский – изучались студентами обоих отделений (высшего и низшего) в течение 4-х лет обучения. Как на “низшем”, так и на “высшем” отделениях греческий занимал 4 часа; еврейский – 2 часа в неделю. Особенно значительные изменения в учебных академических курсах произошли в начале 40-х гг. XIX ст., причем они стояли в очевидной связи с семинарской реформой того времени, проводившейся по инициативе тогдашнего синодального обер-прокурора Протасова. Вследствие перемен, произведенных тогда, “были уничтожены следы специализации, нарушеной была целостность академического учебного курса и чрезвычайно была усилена многопредметность” [20]. Данная тенденция привела к тому, что еврейский язык перестал быть обязательным в 1869 году. Но несмотря на усложнение условий преподавания и очевидную эволюцию КДА в сторону, противоположную прежним университетским традициям, новая Киевская духовная академия “сделалась выдающимся очагом и рассадником языкознания” – в значительной степени благодаря наличию в составе ее преподавателей выдающихся и ярких личностей. И особенно много здесь было прекрасных знатоков еврейского языка, чем славилась и старая Академия, в частности, в первой половине XVIII ст. Потому кафедра еврейского языка, несмотря на ее специальный характер, в Киевской духовной академии была поставлена хорошо. Среди ее выдающихся представителей быв професор С.Ф. Соловьев, который составил грамматику халдейского языка, заслужившую похвальные отзывы не только от киевских профессоров, но и от такого известного тогда гебраиста, как прот. Г.П. Павський. Эта грамматика оказалась не изданной – из-за отсутсвия азбуки в типографии Киево-Печерской Лавры и “иных средств у автора”. Не менее известным быв И.П. Максимович, долго (1836-1861 гг.) занимавший кафедру гебраистики и, вместе со своим учеником и преемником М.С. Гуляевым (занимал кафедру в 1861-1866 гг.) много потрудился над переводом с еврейского ветхозаветных священных книг. Так, И.П. Максимович принимал участие в подготовке Синодального перевода Библии. Когда Святейший Синод обратился к духовным академиям с призывом начать перевод Ветхого Завета, Максимовичу было поручено перевести 1 Сам. (1 Царств), из которой он успел перевести 19 глав и книгу Экклезиаста, перевод которой вышел посмертно [21]. Особенно стоит отметить, что именно И.П. Максимович в 1859 р. осуществил первый украинский перевод книги Псалмов [22]. М.С. Гуляев в период подготовки Синодального перевода трудился над рядом “исторических” книг Ветхого Завета (1-2 Сам, 1-2 Царей (1-4 Царств); 1-2 Хроник (1-2 Паралипоменон); Ездры; Неемии; Естер (Есфирь). Его переводы сопровождались историческими и филологическими примечаниями-комментариями; последний перевод вышел также посмертно [23]. Наконец, в конце 60-х гг. XIX ст. Киевская духовная академия обрела, пожалуй, самого одаренного за все столетие гебраиста в лице молодого профессора А.А. Олесницкого, который “поставил изучение еврейского языка и библейской археологии на строго научную почву в полном соответствии новейшим успехам науки в этой области” [24]. В кругу его научных интересов как знатока еврейского, сирийского, арабского языков были текстология и литературная критика Библии [25]; ветхозаветная поэтика [26]; библейские переводы – Олесницкий перевел ветхозаветные пророческие книги [27]. Интересно обратиться к академическим отчетам 80-х гг. XIX ст., где находим свидетельства об уже зрелом Олесницком-преподавателе, в частности, о структуре его курсов и методе изложения. Так, “по еврейскому языку ординарный профессор Иоаким Олесницкий преподавал грамматику еврейского языка и переводил первые главы книги Второзакония. …По библейской археологии … после понятия о библейской археологии и ее источниках, а также истории этой науки, подавал сведения о святых местах, о ветхозаветном богослужебном персонале, о религиозных и богослужебных действиях, о ветхозаветных священных временах, и переводил с еврейского книгу пророка Исайи…” [28]. В следующем году “по еврейскому языку и библейской археологии ординарный профессор Иоаким Олесницкий студентам І курса, после общих сведений о семитских языках и алфавитах и происхождении древнееврейского алфавита, излагал грамматику еврейского языка и переводил, с надлежащим пояснением, первые главы книги Выход; …студентам ІІ курса …переводил, с подробным разбором, с еврейского книги пророков Амоса, Авдия, Иони и Михея” [29]. И в дальнейшем эта апробированная методика применялась в преподавании как древнееврейского языка, так и библейской археологии: А.А. Олесницкий, преподавая еврейский язык студентам І курса, переводил с комментариями быблейский текст, а преподавая библейские древности студентам ІІ курса, “сообщал сведения о домашних и гражданских древностях еврейского народа, и для управжнения в еврейском языке переводил с подробным разбором, с этого же языка, книги пророков Михея, Наума, Аввакума, Софонии, Аггея”. [30]. Таким образом, систематически объединяя преподавание древнееврейского языка и библейской археологииї, А.А. Олесницький осуществлял своего рода методологический прорыв в отечественной методике преподавания библеистических дисциплин. Для библейской экзегезы он создавал историко-лингвистическое основание, а библейский древнееврейский язык усваивался неотрывно от своего историко-культурного контекста. Ососзнание необходимости преподавания и изучения в КДА оригинальных библейских языков, особенно древнееврейского, происходило во второй половине XIX ст. вследствие сложного взаимодействия внутренних потребностей и внешних влияний. Интенсивное освоение еврейских, греческих и славянских текстов еще с XVIII ст. стимулировалось нуждой в исправлении церковно-славянской Библии (вследствие чего и появилась Петровско-Елизаветинская Библия), а в XIX ст. – созданием ряда библейских переводов (переводы Российского библейского общества на русский и другие языки, русский Синодальный перевод, национальные переводы, в т.ч. украинские). Так, Синодальный перевод Библии явился в свое время важным следствием восприятия по крайней мере отдельными представителями православного академического богословия ряда достижений европейской библеистики в области исследования библейского текста, а также методологических подходов к переводу, синтезировавших святоотеческое наследие и достижения эпохи европейской реформации и Нового времени. Наиважнейшим тут стало признание ценности для библейского перевода масоретской тестологической традиции наряду с Септуагинтой, использование масоретского текста вместес Септуагинтой для перевода Библии и православной экзегезы, а также актуализация вопроса о систематическом изучении в православных духовных учебных заведениях древнееврейского языка наряду с греческим для более полного и глубокого экзегетического постижения Священного Писания. Вероятно, именно в связи с этим Святейший Синод актуализировал вопрос об изучении древнееврейского языка в православных духовных учебных заведениях, организовав соответствующее обсуждение, отраженное, в частности, в протоколах Совета Киевской духовной академии. Так, из п. III протокола заседания Совета КДА от 30 ноября 1888 года узнаем об Указе Святейшего Синода от 25 октября за № 5360: руокводство Санкт-петербургской духовной академии возбудил в Синоде з ходатайством сделать изучение еврейского языка обязательным для студентов І курса “в видах более успешного изучения студентами священного Писания Ветхого Завета и библейской истории”. Святейший Синод обратился в Совет КДА с просьбой дать экспертную оценку. Приведена справка, из которой явствует, в частности, что эта инициатива впервые была сфомулирована именно в Киеве, в КДА: “Член Совета Киевской академии и профессор еврейского языка и библейской археологии Иоак. Олесницкий уже 19 октября 1885 року входил в Совет с предложением, чтобы изучение этого предмета сделано было обязательным для всех студентов академії, как это было до 1869 года. Это предложение Советом академии (по журналу от 31 октября 1885 г., ст. XVI), было принято и в установленном порядке представлена на соизволение Святейшего Синода, но это представление осталось без последствий”. Совет КДА решил создать экспертную комиссию составе: ординарного профессора Акима Олесницкого (еврейский язык, библейская археология), доцента Арсения Царевского (Священное Писание Ветхого Завета), доцента Федора Покровського (библейская история) [31]. Из п. VII протокола заседания Совета КДА от 27 января 1889 г. узнаем о выводах экспертной комиссии, в которых проанализирована необходимость изучения оригинальных библейских языков. Оценки комиссии и ныне не теряют актуальности: “1) Такое изучення она (комиссия – С.Г.) признает безусловно необходимым. Студенты богословия, которые читают в оригинале греческих и латинских классиков и не имеют никакого понятия об оригинальном языке священных книг, являют собою ненормальное явление. Допустим, существуют переводы священных книг на иные языки… тем более нельзя быть знатоком св. писания, основываясь лишь на переводах. Ветхозаветные священные книги написаны на языке семитической группы, формы которой весьма мало отвечают формам индоевропейских языков. Вследствие этого, переводчики Ветхого Завета во многом не могут согласиться между собой. Можно утверждать также, что безусловно точного перевода св. книг Ветхого Завета, подобных переводу книг новозаветных, быть не может. По отношению к студентам Академии этот вопрос усложняется еще и тем, что на руках у них ныне обращается два перевода, перевод славянский. Сделанный с греческого перевода LXX толковников. И перевод русский, сделанный с еврейского масоретского текста 5. Как известно, между этими двумя переводами существуют весьма значительные раздичия, особенно в книгах пророческих и учительных; ориентироваться в таких расхождениях можно лишь путем тщательного изучения еврейского текста священных книг и его вариантов. Не зная еврейского языка, студенты Академии в таких случаях обычно обращаются к какому-нибудь из немецких переводов, как к последней инстанции в решении вопроса. Этим укрепляется господство не всегда полезного и желательного влияния западной библейской науки в нашей духовной школе.” И дальше – необычайно ценные замечания о влиянии такого положения дел на методику и содержание преподавания библеистики и богословия: “Незнакомство студентов с древнееврейским языком вынужденно отражается на преподавании всего круга библейских наук, читающихся в Академии; но главным образом оно отражается на преподавании св. писания Ветхого Завета. … Преподаватель этой науки, если он стремится быть вполне понятным для своих слушателей, вынужден излагать не строго специальную дисциплину. А лишь некую ее популяризацию. Некоторные разделы. Неудобные для популяризации, приходится или вовсе игнорировать, или же читать в специальном изложении, совсем непонятном для студентов. Такими являются все вопросы общего введения в св. книги: история внешнего вида ветхозаветного текста, история перевоодв и толкований, метрические формы ветхозаветной поэзии, пр. также следует сказать и про специальное введение в каждую свящ. книгу. В вопросе достоверности каждой книги на первом месте наука ставит филологические основания, о которых нельзя говорить со слушателями, не имеющими понятия о языке Библии. Экзегетика Ветхого Завета, в смысле толкования текстов, не может стоять твердо. Потому что специальное разъяснение текста невозможно без обращения к еврейскому оригиналу”[32]. В обозначении методологических приоритетов такая позиция, как видим, отражала мощное влияние европейской библеистической науки (несмотря на идеологически заданные заявления об обеспокоенности этим самым влиянием или даже “засилием”). Эта позиция в определенной мере противоречила церковному пиетету перед традицией Септуагинты и церковнославянского текста Библии (проявившемуся в XIX ст. со стороны весьма влиятельных церковных кругов и во время переводческой работы Русского библейского общества, и в период дискусси по вопросу о будущем Синодальном переводе). Мало того, парадоксально, но именно греческий язык, несмотря на официальный пиетет перед переводом LXX, менее всего изучался как язык Библии. Типичным было положение, о котором узнаем, скажем, из отчета об учебном процессе в 1888/9 г.: греческий изучался в КДА хоть и достаточно интенсивно. Но в основном на основе классических античных текстов (аналогично, кстати, латыни), практически без привлечения библейского текстуального материала. Поэтому неслучайно встресаем у лытописца Академии замечание о том, что “… меньше посчастливилось в этом отношении греческому языку…” [33]. О более широком культурном и идеологическом контексте обсуждения вопроса о преподавании и изучении древнееврейского языка как библейского свидетельствует протокол Совета КДА от 17 августа 1889 года. Там приведен Указ Святейшего Синода от 21 июня 1889 г. за № 2379, в котором зафиксированы позиции всех духовных академий Российской империи по этому вопросу. Видим, что косвенно отрицательное отношение к этой идее высказала лишь Казанская ДА, и то, мотивировав свою позицию тем, “что в один год невозможно достигнуть сколько-нибудь основательного знания еврейского языка”. Одобрение этой идеи Санкт-Петербургской, Московской, Киевской академией, имело, вероятно, сложную мотивацию: играли свою роль и сосзнание необходимости изучения языка, и реакция на инициативу, “запущенную”, что называется, “сверху”. Однако, одобрив эту идею, академии так и не смогли дать внятных предложений по эффективной организации самого преподавания и по его месту в учебном процессе. Из-за этого общегосударственное решение по вопросу принято не было; преподавание еврейского языка вводилось “частными распоряжениями”, “в виде опыта и временной меры”, а учебные часы предписано было выделять для этого “по ближайшему их усмотрению, но не касаясь определенного уставом распределения предметов академического курса”. Совет КДА принял решение “с сего 1889/90 учебного года в Киевской духовной Академии сделать общеобязательным для всех студентов І курса изучение еврейского языка, для которого в этом курсе положено две лекции (в неделю – С.Г.)” [34]. Это стало важной вехой становления в КДА гебраистики как учебной и исследовательской дисциплины, а также создавало почву для расширения поля текстологического освоения библейских текстов. В этот процесс могли включаться тексты, созданные в лоне масоретской традиции и попадавшие в разное время в соответствующие фонды таких учреждений КДА, как академическая библиотека или открытый в начале 1873 г. Церковно-археологический музей. Экспонаты последнего, например, с “витрини с еврейскими древностями греко-римского периода и предметами современного еврейского культа”: средневековый свиток Пятикнижия Моисеева на еврейском языке “на 19 списных листах” за № 1870, содержавший книгу Бытия и часть книги Выход; пергаментный свиток Торы синагогального употребления “15 саженей длиною, шириною более аршина” за № 1869; также синагогальный пергаментный свиток “міґілат Естер” на еврейском за №№ 1871-72; виленские издания той же книги Естер за №№ 1873-1877 [35], или с “витрин XVIII-XX – Палеография – рукописи и отрывки”: отрывок из еврейского Пятикнижия на пергаменте за № 137; два экземпляра еврейского Декалога на пергаменте за №№ 138, 139; пергаментные же книга Естер за № 140; отрывок из самарянского Пятикнижия за № 141 [36] – уже не оставались просто музейными артефактами, но обретали предметную фактуальность реальных текстологических и экзегетических источников. Актуализация в КДА “языкового вопроса” стала одним из тех знаковых событий, которыве открывали в XIX ст. новую эпоху в истории интеграции Киевской духовной академии в мировой и европейский духовно-культурный и научно-интеллектуальный контекст, вхождение ее в формировавшийся на протяжении всей второй половины означенного столетия поля культурно-конфессионального и методологического взаимодействия, вследствие которого был чрезвычайно расширен угол зрения в освоении мирового духовного и культурного наследия. См.: Горський В. Європейська академічна традиція в Києво-Могилянській академії. // Релігійно-філософська думка в Києво-Могилянській академії: європейський контекст. – К.: Изд. дом “КМ Академія”, 2002 – С. 21-22; Ісаєвич Я. “Lycaeum Trilinque”: Концепція тримовної школи у Європі в XVI ст. //Україна давня і нова. Народ. Релігія. Культура. – Лвов, 1996. – С. 308-318. См.: Нічик В.М. Симон Тодорський і гебраїстика в Києво-Могилянській академії. К.: Изд. дом “КМ Академія”, 2002. – 51+32 вкл. – С. 14-18. См.: Петров Н.И. Акты и документы, относящиеся к истории Киевской Академии. Отд. II. Т. V. К., 1908. № LXXVII – С. 302-303, 330, 360-362. (далее: Петров Н.И. Акты и документы… Отд. II) См.: Петров Н.И. Там же. – С. 329, 356-357, 448, 450, 452-460. См.: Аскоченский В. Киев с древнейшим училищем его Академиею. Ч. ІІ. – К., 1856 – С. 428; Вишневский. Киевская Академия в первой половине XVIII в. К., 1903. Приложение VII ; Киевская Старина. 1896., июнь. Документы, известия, заметки. – С. 80; Нічик В.М. Симон Тодорський і гебраїстика в Києво-Могилянській академії. – С. 12, 26, 27, 29, 30, 34, 36; Чижевський Дмитро. Українські друки в Галле. Краків-Львів, 1943 – С.1-30; Щукин Василий. Симон Тодорский, его значение в истории науки старой Киевской Академии. Диссертация. – К., 1895 (Инст. рукоп. НБУ им. В.И. Вернадского. Шифр. 1418; эта старая диссертация была обработана и введена в научный оборот проф. В.М. Ничик – см. назв. више труд – С.Г.); Winter Eduard. Der auf geklarte Biblizist Simon Todorskyj (1700-1754)// Ketzerschicksale. Christliche Denker aus nein Yahrhynderten. Berlin, 1979. – C. 243-251. См.: Петров Н.И. Акты и документы… Отд. II. Т. V. № LXXVII – С. 331, 333, 356-357, 366, 448, 450. См.: Петров Н.И. Акты и документы…Отд. II. Т. I. Ч. 1. К., 1904. № 1. – С. 8. См.: Петров Н.И. Акты и документы … Отд. II. Т. ІI. К., 1906. № СVII. – С. 356-358. См.: Петров Н.И. Акты и документы… Отд. II . Т. V. № XIV. – С. 73-74. См.: Титов Ф.И. Акты и документы, относящиеся к истории Киевской Академии. Отд. ІІІ (1796-1809 гг.). – Т. І (1796-1803 гг.). К., 1910. – 792 С. – С. 98-99. (далее – Титов Ф.И. Акты и документы … Отд. ІІІ) См.: Титов Ф.И. Там же. – № XIX – С. 80; № ХХXV – С. 131; № LXXI –С. 222. См.: Титов Ф.И. Там же. – № XСІI – С. 365; № СІІ – 392-393. См.: Титов Ф.И. Акты и документы… Отд. ІІІ (1796-1809 гг.). – Т. ІІ. К., 1911. – № XС – С. 283-284. См.: Титов Ф.И. Акты и документы… Отд. ІІІ. – Т. ІІІ. К., 1912. – № XIV – С. 139. См.: Титов Ф.И. Акты и документы… Отд. ІІІ. – Т. IV. К., 1913. – № ХLVII – С. 265. См в.: Титов Ф.И. Акты и документы… Отд. ІІІ (1796-1809 гг.). – Т. ІІІ. К., 1912. – Предисловие – С. LIII. См.: Титов Ф.И. Акты и документы… Отд. ІІІ (1796-1809 гг.). – Т. ІІ. К., 1911. – № СXVIII – С. 372-373. См.: Титов Ф.И. Акты и документы… Отд. ІІІ. – Т. IV. К., 1913. – № ХХVIII – С. 105-106; 136. См., напр.: Указание предметов, предназначенных для публичнаго испытания студентов Киевской духовной Академии, имеющаго быть 1834 года. Киев. В типографии Киево-печерской Лавры, 1834.–С. 3, 4; Программа публичнаго испытания студентов Киевской Духовной Академии, имеющаго быть 30-го июня1849 года по случаю окончания XVI-го учебнаго курса. Киев. Тип. Ф. Гликсберга, 1849.–С. 6.; Программа публичнаго испытания студентов Киевской Духовной Академии по окончании пятаго учебнаго курса. Киев. В типографии Академии Киевской при Киево-печерской Лавре, 1851.– С. 4. См.: Титов Ф. Императорская Киевская духовная Академия в ея трехвековой жизни и деятельности (1615-1915). Киев. Тип. Киево-Печерской Успенской Лавры. 1915. – 432 с. – С.358. См.: Труды КДА, К., 1861. – № 1-12; Христианское чтение. – СПб., 1861. – Т. 2, № 4. См.: Модзалевский В.Л. Малороссийский родословник. К., 1912. – Т. 3. – С. 337; Чистович И.А. История перевода Библии на русский язык. – СПб., 1899. См.: Исторические книги Священного Писания Ветхого Завета. К., 1866; Православная Богословская Энциклопедия. – Т. 4. – С. 799-800. См.: Титов Ф. Императорская Киевская духовная Академия в ея трехвековой… – С.377-379. См.: Олесницкий А.А. Вставки в книгу Иисуса Навина 21,42 и 24.30 по поводу 70-ти и мнение о них.// Чтения Общества любителей духовного просвещения, 1878, № 1; Его же. Тенденциозные корректуры иудейских книжников (соферимов) в чтении Ветхого Завета.// Труды КДА, 1879, № 5; Его же. Книга Притчей