Начало формы Конец формыАлександр Мень. История религии. Том 4 История религии. Том 4. Дионис, Логос, СудьбаВ поисках пути, истины и жизниГреческая религия и философия от эпохи колонизации до АлександраО, смертной мысли водомет, О, водомет неистощимый! Какой закон непостижимый Тебя стремит, тебя мятет? Как жадно к небу рвешься ты!.. Но длань незримо-роковая Твой луч упорный преломляя, Свергает в брызгах с высоты. Ф. ТютчевЧетвертая книга из серим "История религии" посвящена Греции, Еe автор,протоиерей Александр Мень (1935-1990), с терпением и любовью ведет читателяпо путям поиска истины за древнегреческими поэтами и философами. И многоеоказывается понятным и близким - ведь материализм и тоталитарная идеология,метафизика и оккультизм, агностицизм и вера в Судьбу вошли в наше сознание иевропейскую культуру именно из древней Эллады.ВВЕДЕНИЕ Проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано: "неведомому Богу". Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам. Из речи апостола Павла к афинянам (Деяния 17, 23)В Евангелии есть единственное место, где упомянуты греки: когда оничерез апостола Филиппа искали беседы с Иисусом. Эпизод, казалось бы,мимолетный, о котором говорится очень мало, но знаменательны слова Христа,сказанные по этому поводу: "Пришло время прославиться Сыну Человеческому"(Иоанн 12, 23). Речь, очевидно, идет не о Его небесной славе, а о принятиилюдьми Благой Вести (1). И действительно, эллинистический мир, окружавший совсех сторон Иудею, стал первым полем жатвы апостолов, когда они обратились спроповедью к язычникам. Вышедшее из библейской страны слово было принятолюдьми античного общества и культуры, и на этой почве возрастала ВселенскаяЦерковь. Мученики и апологеты, учители и Отцы Церкви в большинстве своембыли сынами греко-римского мира. Этот факт, оказавший огромное влияние нажизнь христианства, не мог быть случайным, он имел много предпосылок, изкоторых мы выделим две основные. Прежде всего, многие античные идеи подготовили умы к восприятиюЕвангелия. Как не для всех иудеев оно было "соблазном", так и не все эллинывидели в нем "безумие". Когда греки и римляне, искавшие истину, приходили кхристианству, они обнаруживали в нем немало того, чему учили их философы.Это облегчало им приобщение к Церкви, и, в свою очередь, сами они, возвещаяСлово Божие, прибегали к системе античных понятий. "Когда говорим, что все устроено и сотворено Богом,- писал во II в. св.Иустин Мученик,- то окажется, что мы высказываем учение Платоново; когдаутверждаем, что мир сгорит, то говорим согласно с мнением стоиков; и когдаучим, что души злодеев и по смерти будут наказаны, а души добрых людей,свободные от наказания, будут жить в блаженстве, то мы говорим то же, что ифилософы" (2). Эти совпадения не являлись в глазах святого простойслучайностью. Он верил, что Логос задолго до воплощения уже "был причастенроду человеческому" и открывал людям истину постепенно. Как иудейскиеправедники были служителями Слова, "христианами до Христа", так и эллинскиемудрецы могли быть ими, если внимали голосу Божию. Среди них св. Иустинназывает Сократа и Гераклита (3). С другой стороны, в эпоху первохристианской проповеди античный мирпереживал глубокую неудовлетворенность своим миросозерцанием. Самые великиедостижения эллинской мысли не могли утолить жажду новых идеалов, и этоткризис подготовил античного человека к принятию учения, пришедшего сВостока. Правда, о чувстве духовной несостоятельности, томившем древний мир,впоследствии было забыто. Со времен Ренессанса "беломраморная Эллада" сталарисоваться европейцам как законченное воплощение всего прекрасного,разумного и счастливого. Слово "Греция" привыкли ассоциировать со сказочнойкартиной, которая надолго заворожила лучшие умы Европы. Ослепительно белыеколонны на фоне глубокой лазури; статуи, овеянные величием и покоем; боги,приветливые, как люди; люди в белых одеждах, прекрасные, как боги, мудрые,просветленные; алтари среди кипарисовых рощ, веселые наяды, играющие уручьев; философы, свободно обсуждающие мировые вопросы... Нет ни крайности,ни нетерпимости. Повсюду царят разум, равновесие и совершенство. Здесьпрекрасно все: и гражданская доблесть, и семейный очаг, и старинные обряды,и гимнастические состязания. Такой была эта обетованная земля в представлений многих - вершинойчеловечества, золотым веком его истории. "Греция представляет нам отраднуюкартину юношеской свежести духа",- писал Гегель, определявший эллинскиеверования как "религию красоты". В известном стихотворении Шиллера "БогиГреции" эта вера в Элладу звучит восторженным панегириком:Обычного земного поклоненья И тяжких жертв не требовалось там, Там счастия искали все творенья; Кто счастлив был, тот равен был богам.Сколько было сказано и написано о волшебной красоте греческой природы искульптуры, о жизнерадостности греков, о независимости и оптимизме ихмышления! Сколько раз Греция, искусство которой Маркс называл "нормой инедосягаемым образцом", становилась законодательницей мод, властительницейдум! Просвещение и наука были неотъемлемыми атрибутами Эллады в глазахпоборников "светской культуры". Вторя древним язычникам, они утверждали,будто Евангелие разрушило "мир мудрости и светлой радости". Мысль о том, чтоантичный мир мог нуждаться в какой-то более полной истине, казалась нелепой:чему было учиться Элладе у "скорбного дисгармоничного Востока"? Ницше виделв Греции оплот духовной свободы, а мироотрицание и рабство связывал с веройБиблии. Он прошел мимо Песни Песней и Книги Иова, забыл о Кане Галилейской иевангельских словах: "Вы познаете истину, а истина сделает вас свободными".А ведь не кто иной, как он сам, приводил греческую легенду о Силене, укоторого люди хотели выведать секрет счастья; пойманный по приказу царядемон долго молчал, но наконец воскликнул: "О человек, эфемерное создание,дитя злой судьбы! Лучше для тебя вовсе не родиться, а уж если явился насвет, тебе хорошо умереть как можно скорее". Эти слова легенды, столь, далекие от пресловутой "жизнерадостности"греков, позволяют увидеть античность в совершенно ином свете.x x x С привычными представлениями всегда трудно расставаться, тем не менеесегодня следует признать, что старый романтический образ Греции далек отдействительности: он является лишь одним из мифов, унаследованных от эпохиВозрождения. Первая брешь в этом мифе была пробита открытием богатствдревневосточной культуры. Прежде эллинство казалось каким-то уникальнымостровом мысли и искусства среди темного, варварского мира. Теперь жеобнаруживалось, что на Востоке поэзия, наука, зодчество, скульптура иживопись расцвели задолго до того, как появились в Греции. Изучая античныйбыт, археологи убедились, что он был мало похож на идеальную картину,нарисованную мифом об Элладе. Даже в Афинах рядом с прекрасными храмамитеснились жалкие кварталы, где было столько же грязи, смрада, неудобств инищеты, сколько в любом городе древнего мира. Когда спала с глаз пелена предвзятости, по-иному стала вырисовываться игреческая история. Ведь, подобно всем другим, она была полна зверств,предательств, насилий, безумия и фанатизма; она знала и коррупцию властей, ипреследования инакомыслящих, и жестокий деспотизм. Изучение греческой религии и философии за последние сто летокончательно развеяло миф об Элладе. Еще в XIX в. была как бы заново открытамистическая Эллада, суровая и трагичная. Стало понятно, чем была длягреческого духа буйная стихия Диониса, вера в Судьбу, породившая "античныйужас"; обнаружилась удивительная близость путей Греции и Востока (4). Врезультате этих переоценок античный мир не потерял своего индивидуальноголица, но оно уже более не казалось божественным. В этой новой Элладепо-прежнему остается место эстетам и жизнелюбцам, скептикам и рационалистам,но мы также находим в ней пессимизм и уныние, растерянность и отвращение кжизни. Мы обнаруживаем в ней мистическую тоску и проповедь аскетизма.По-другому прочитываются теперь и давно известные античные тексты. Из нихявствует, что древний грек отнюдь не был наивным баловнем счастья. Напротив,он слишком часто ощущал себя игрушкой неведомых сил, и даже боги не были вего глазах свободными существами. Печатью трагичности отмечена и история греческой мысли. Неимоверныеусилия проникнуть с помощью разума в тайники Сущего при всем их героическомвеличии были отравлены сознанием своей немощи и безнадежности. Всего этого слишком долго не видели или не хотели видеть, а между тем,быть может, именно здесь трепетало самое сердце греческого мира. Стоит ли сожалеть о развенчанном мифе? Лишилась ли теперь Греция своейкрасоты и значительности? Скорее наоборот. Эта страдавшая, искавшая,заблуждавшаяся Эллада дороже нам, чем та - воображаемая. Современный мир вомногом повторяет ее опыт: так же, как она, он мечется, бросаясь отматериализма и тоталитарной идеологии к метафизике и оккультизму. Поэтому,лишенная своих стилизованных одеяний и перестав быть идеалом, Грециястановится более близкой к нам в своей скорбной неудовлетворенности, вискании вечного и совершенного.ПРИМЕЧАНИЯ ВВЕДЕНИЕ1. Евангелист не говорит о том, произошла ли встреча Христа с греками.Но у Иосифа Флавия есть фраза (по-видимому, подлинная), из которой можнозаключить, что беседа состоялась и имела последствия. Историк пишет, чтоИисус "увлек за собой многих иудеев и многих из эллинов" (Археология, XVIII,3). Следует отметить, что эти "эллины", как и упомянутые Евангелием, были,вероятно, прозелитами иудейства, которых насчитывалось немало вэллинистическом мире. 2. Св. Иустин. Апология, I, 20. 3. Там же, I, 46. 4. См. об этом: С. Соловьев. Эллинизм и Церковь. - В сб. его статей"Богословские и критические очерки", М., 1916, с. 3-30.Часть I^ СУМЕРКИ ОЛИМПА И ГРЕЧЕСКАЯ МИСТИКАГлава первая ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕК. ГЕСИОД Греция и Иония, 1000-600 гг. до н. э.О, где же вы, святые острова, Где не едят надломленного хлеба, Где только мед, вино и молоко, Скрипучий труд не омрачает неба И колесо вращается легко? О. МандельштамВ истории большинства древних религий есть переломный моментисключительной важности: когда человек, впервые осознав священный характерпорядка, гармонии и разума, противопоставляет их иррациональным силам хаоса.Этот момент запечатлен в мифах о борьбе богов. Против стихийных демоновпервобытного мира выступают божества человекоподобные, созидающие стройнуюиерархию мироздания. В античной религии это пока еще смутное ощущение божественности разумаи духа выразили сказания, во многом похожие на мифы Вавилона, Египта,Ханаана. Если на Востоке Мардук, Ра, Ваал-Хадад поражают чудовищ, то угреков мы видим Зевсову дружину, низвергающую в бездну титанов и гигантов, иАполлона, расправляющегося с драконом. В плане узкоисторическом эти мифы - отголосок той эпохи, когдаплеменные боги ахейцев утвердились на полуострове, оттеснив древнейшиекульты туземцев Греции. Боги-победители поселились на Олимпе, который впредставлении эллинов стал уже не только горой, но и некоей небеснойобластью. Обитатели Олимпа мыслились как существа, во всем, кромебессмертия, сходные с людьми. Мифы красочно рисуют их жизнь среди войн исоперничества, интриг и пиров, любви и ненависти. Звон оружия, пение,"несказанный смех" постоянно оглашают Олимп, разительно напоминающий царскиедворы Микен или Тиринфа. В этой картине нельзя, однако, видеть толькогрубоязыческое понятие о богах. Победа Олимпийцев над темными сынамиМатери-Земли отразила гордое самосознание человека-борца, человека-деятеля иустроителя жизни, узнавшего о своем превосходстве над природой. Сколь быстранно это ни казалось на первый взгляд, триумф человекоподобных богов внаивной форме заявлял о вере в высшую значимость духовного начала.Олимпийский миф стал предтечей и прообразом учений греческих философов окосмическом Разуме-Логосе. Однако победа Олимпа, как гласит сказание, не была полной: сразивтитанов и чудовищ, боги не решились посягнуть на саму Богиню-Мать. Верховнаявласть осталась за ней. И мы видим, что в греческой религии превыше всего,даже Олимпа, продолжала тяготеть неизбывная Судьба, которую невозможно былони постичь, ни одолеть, ни умолить. Она являлась все той жеБогиней-Прародительницей. Именно здесь корень того фаталистического чувства,из которого родилась античная трагедия, воспевшая тщетный поединок человекас Неведомым (1). Таким образом, трон Зевса оказался непрочным, а господство его вконечном счете - мнимым. Отсюда понятно, почему наряду с почитанием Олимпамы постоянно встречаем в Греции попытки вернуться к древней религии Природы. Почему же ахейский пантеон смог тем не менее устоять и в течение вековоставаться в центре официальной религии греков? Причину этого мы поймем,если обратимся к смутной эпохе XII века до н. э., когда весьсредиземноморский мир всколыхнули войны и переселения народов. Троянский поход и нашествие дорийцев привели к упадку, а затем к гибелистарые ахейские царства. Микены, Пилос и другие прославленные Гомером городабыли разрушены; замерла торговля, страна оказалась в изоляции и скоро впалав нищету и одичание (см. том 2, гл. XVI). Эти события могли бы стать роковыми для Олимпийской религии, однакоодно обстоятельство предотвратило ее исчезновение. Вторжение дорийцев иразруха не коснулись Ионии - малоазиатских городов, заселенных греками.Ионийцы сумели сохранить микенские предания, а вместе с ними и веру в богов. Религия оказалась неразрывно сплетенной с героическим прошлым Греции.Поэмы Гомера, сложенные в Малой Азии, увековечили не только древних витязейи царей, но и Зевса с его свитой. Отказ от старых богов означал бы теперьдля греков разрыв с самыми дорогими воспоминаниями. "Илиада" и "Одиссея"стали отныне и памятником национальной традиции, и настоящей энциклопедией,откуда многие поколения эллинов черпали свои религиозные понятия. Геродот впоследствии писал, что до Гомера греки не имели ясногопредставления о богах, их жизни, отношениях и сферах деятельности (2). Такимобразом, стремление сохранить отечественное наследие привело к образованиюсвоего рода "гомеровской религии", для которой поэмы ионийского певцапослужили чем-то вроде священной книги. В силу этого некоторые историки называли Гомера религиознымреформатором, но, пожалуй, вернее было бы считать его хранителем исобирателем народных преданий. Не в религиозной области, а в сферехудожественной проявился его творческий гений. Можно сомневаться, внес ли онв религию нечто свое; скорее всего поэт лишь претворил в пластические образыстаринный ахейский пантеон. Как бы то ни было, Иония и Гомер спасли Олимп от забвения. Но они малочто сделали для одухотворения прежних верований, и поэтому новый религиозныйкризис, на этот раз связанный с ломкой жизненного уклада Греции, сталнеизбежным.x x x Со времен Троянской войны, на протяжении двух-трех веков, облик Элладыпостепенно изменился. Вслед за нашествием дорийцев пришли годыотносительного спокойствия: каждое племя отвоевало себе земли, образовавновые полисы, города-государства. Дорийцы осели на юге, ионийцы утвердилисьна Аттическом полуострове. Все полисы чтили общую святыню - Дельфийскогооракула, которого дорийцы пощадили, как некогда ахейцы - Додону. Появиласьобщегреческая письменность, созданная на финикийской основе. Мирныепрофессии стали выдвигаться на первый план. Железо, секрет выплавки которогобыл принесен в страну дорийцами, помогло улучшить орудия труда. Вновь началиразвиваться заброшенные во время войны ремесла. К VIII в. греческий мастеруже владел не только долотом и стамеской, но также циркулем, линейкой,уровнем. Росло население, страна должна была кормить все большее число людей,крестьяне уходили в море на поиски плодородных земель. Корабли греков шли последам древних критян и финикийцев; десятки факторий и поселков возникали поберегам Средиземноморья. Началась эпоха колонизации. Многие существующие ипоныне города - Неаполь и Мессина, Марсель и Константинополь, Одесса иФеодосия - основаны греческими колонистами. Немало удачливых путешественников, отправившихся в путь бедняками,возвращались обогащенными. Старые аристократические семьи эвпатридов,которые вели свой род от богов и героев, постепенно теряли былое значение.Далеко в прошлое ушли грабительские походы их предков, теперь состояниедобывалось иными путями. Появились деньги. С возникновением "капитала" торговцы получили возможность накапливатьсвои доходы: деньги не портятся, как вино и пшеница, они не просто символбогатства, они - богатство реальное, благодаря им открывается путь к власти.Достаточно было их хозяевам пожелать, как эти кусочки металла превращались внагруженный товарами корабль, который шел к гаваням Архипелага, Черногоморя, Азии или Италии и возвращался, нагруженный еще большим количествоммогущественного металла. Эти новые перспективы буквально вскружили грекам головы; начинаетсявсеобщая погоня за наживой. Именно в это время складываются поговорки:"Честь следует за богатством", "Деньги делают человека". Поэт Феогнид,поклонник аристократической чести и родовой гордости, с осуждением говорит ораспространенных в те годы браках по расчету, когда "знатный берет себе вжены простую, простолюдин - госпожу". Он жалуется, что проходимцы, которыевчера еще бродили в лохмотьях, обогатившись, "стали теперь господами". Впрочем, если в каком-то смысле знатные греки уравнивались с людьминизкого происхождения, то, с другой стороны, создавались и новые разделения.Власть денег разрушала обычаи и нормы поведения, которые еще сохранились отстаринных героических времен. Понятия о чести и порядке утратили свою силу:Ныне несчастия добрых становятся благом для низких Граждан; законы теперь странные всюду царят: Совести в душах людей не ищи; лишь бесстыдство и наглость, Правду победно поправ, всею владеют землей (3). Примечательно, что вГреции подобные голоса, осуждающие упадок нравов, раздавались в основном нев среде служителей религии, а исходили от поэтов. И это происходило непотому, что жрецы не имели влияния; напротив, Дельфийский оракул, например,пользовался большим авторитетом. Причина здесь заключалась в том, чтоОлимпийский культ сам по себе был лишен внутреннего источникадуховно-нравственной силы. Правда, и Гомер, и жрецы Дельф утверждали, что Зевс караетклятвопреступников, что боги требуют от людей честности, но эти моральныетребования никак не вязались с образами Олимпийцев, сложившимися подвлиянием гомеровского эпоса. Стоит лишь вспомнить, например, что лукавыйГермес именовался в одном гимне "изворотливым ловкачом, докой, хитрымпролазой"; он был плоть от плоти пронырливого купеческого сословия. Нравыбогов служили нередко примером для людей, поступавших коварно или жестоко. Неудивительно поэтому, что сельские жители Греции относились кОлимпийцам несколько прохладно. Крестьянам куда ближе были старые,доахейские божества древних туземных племен, культы которых не моглиполностью искоренить никакие историчекие перемены. Правда, как члены общинлюди продолжали формально почитать персонажей гомеровской мифологии, нотепло своей души предпочитали отдавать Матери-Земле, нимфам и демосамстихий.x x x Выразителем настроений греческого земледельца стал беотийский поэтконца VIII в. до н. э. Гесиод. Судьба этого человека была типичной для того времени. Отец его,разорившийся крестьянин, пытал счастья в колониях, но торговца из него невышло, и, гонимый "злой нищетой", он вернулся на родину. Гесиод родился всуровом краю у горы Геликон, где зимой постоянно дуют пронзительные ветры, алетом царит изнуряющий зной. На этом унылом фоне протекала жизнь поэта, сранних лет познавшего нужду и тяжелый труд. Скудная земля едва моглапропитать его семью. После смерти отца Гесиода постоянно преследовалинеудачи. Тяжбу из-за скудного наследства выиграл его младший брат, Перс,который, подкупив судей, обрек Гесиода на нищету. Дальнейшие взаимоотношения братьев мало известны, но из поэмы "Труды идни", где Гесиод обращается к Персу, явствует, что соперники примирились.Правда, произошло это лишь после того, как Перс сам разорился, но Гесиоднаставляет его без всякого злорадства: скорее как отец, чем как оскорбленныйбрат. По тематике стихи Гесиода вполне можно назвать религиозными. Егоинтересовала старая мифология; в своей "Теогонии" он собрал сказания опроисхождении богов, об их борьбе с титанами и победе Олимпа. Но религиозныйдух в поэме отсутствует. Бросается в глаза, что перипетии бессмертных Гесиодрисует как нечто далекое от человека, почти его не касающееся. Боги живутсами по себе: спорят, воюют, вступают в браки, люди же мелькают в "Теогонии"как третьестепенные существа. Мало того, очевидно, что Зевс не только непомогает им, но и настроен по отношению к ним враждебно. Только Прометей(возможно, древний бог туземцев Греции) вступается за них и добывает имогонь. Поэт глухо намекает на какую-то распрю между людьми и богами (4). Всеэто доказывает, что собиратель мифов был далек от искреннего благоговенияперед Олимпом. Свои раздумья о жизни и вере Гесиод изложил в поэме "Труды и дни".Натура меланхолическая, человек, привыкший на все смотреть сквозь призмумудрой печали, Гесиод отворачивал свой взор от грозной красоты Геликона,предпочитая описывать ненастные дни и унылое завывание ветра в горах. Ноприрода стучалась в его сердце, когда он пас коз, и Гесиод наконец научилсяразличать ее таинственные голоса. Он рассказывает, что ему стали являться божественные девы музы,владеющие секретами счастья и мудрости. Была ли то лишь аллегория илидействительно видения и сны вдохновляли поэта, во всяком случае Гесиодсчитал себя избранником муз, отмеченным их печатью. Он не походил наэкзальтированного мистика, для этого у него был слишком трезвый и земной умкрестьянина, однако именно любовь к земле и труду составляла самое существоего религиозности. Надо признать, что музы не баловали поэта новыми откровениями. Скореенаоборот, Гесиод, излагая их "учение", становится поборником возврата кархаическим верованиям и обычаям. Наставления "Трудов и дней" - это не чтоиное, как огромная система первобытных табу и суеверий. Когда Гесиод говорито семье Олимпийцев, речь его лаконична и суха, зато там, где он касаетсяхтонических* поверий, в его голосе начинают звучать искренность исердечность. ------------------------------------------------- * От "хтонос" - почва. Культы, связанные с землейОн заботливо сообщает Персу о необходимых правилах и предосторожностях.Вступая в прозрачные струи ручья, не забудь помолиться нимфам и омыть руки,в противном случае тебя ждут несчастья. Омовения необходимы при принесениижертвы. Стоя перед божеством, человек не смеет быть обнаженным; обнажаясьпосле захода солнца, можно оскорбить Ночь. Когда сидишь на пиру, грехобрезать ногти. Если вступаешь в брак, не забудь вопросить Судьбу черезполет птиц. Мальчик, случайно положенный в гробницу, рискует впоследствиипотерять мужскую силу. Гесиод скрупулезно отмечает все священные дни, указывая, в какой из нихлучше стричь овец, делать запасы, зачать младенца мужеского пола илиприручить быка. Особые дни положены для вскрытия сосудов с вином и началапостройки корабля. Множество и других подобных премудростей заключено в"Трудах и днях". Откуда же у грека той эпохи эта тяга к старинным обрядам, к мирудревнейших земледельческих верований? Ведь все изложенное у Гесиода не былолишь его личной фантазией или пристрастием; его поэмы не прославились бытак, если бы воззрения поэта не привлекали симпатии многих. В художественномотношении они бесконечно уступали Гомеру, и, следовательно, современниковинтересовали прежде всего выраженные в них идеи. Секрет успеха Гесиодазаключается в том, что он выразил настроения крестьян, осуждавших новшествагородской жизни. Гесиод - апологет прошлого, кладезь житейской мудрости пахаря. Онпрославляет благородный труд патриархальной старины и почти с отвращениемговорит о морских путешествиях, источнике обогащения торговцев. "Труды идни" изобилуют практическими советами по сельскому хозяйству; Гесиод говоритоб этих вещах уверенно и как знаток. Отказ от новой, городской цивилизациирожден у поэта тоской по "утраченному раю" сельской идиллии.x x x Поэма Гесиода - один из первых в истории примеров протеста против ростаматериальной культуры. Нетрудно понять причины этого протеста. Человек, какправило, не знал меры в своих начинаниях: цивилизация слишком частопринимала уродливый характер, вызывая у людей недовольство и тягу копрощению. Древний мир знал своих Руссо и Толстых. Израильские рехавитыотказывались жить в каменных домах, выращивать виноград и стричь волосы;Лао-цзы мечтал о временах первобытной естественности; точно так же и Гесиод- враг городской жизни, проповедник возврата к жизни природной. Главным аргументом этих людей против цивилизации было то, что она ведетмир к нравственному вырождению. Именно поэтому они видели в росте городовпричину всех бедствий народа. Гесиод с горечью говорит о всемогуществеденег, алчности и подкупах. Неправедного судью он сравнивает с ястребом,который, сжав в когтях соловья, надменно спрашивает: "Что ты, несчастный,пищишь?" Гесиоду многое открыл здесь собственный печальный опыт. Лжи, корысти и насилию поэт противопоставляет божественнуюсправедливость - Дике. Хотя, следуя общей традиции, он и связывает этубогиню с Олимпом, но в сущности она как-то не вяжется с ним. Может ли Дикебыть наперсницей Зевса, если он является скорее врагом, чем другом человека?Ведь по его воле род людской обречен на борьбу за жизнь.Скрыли великие боги от смертных источники пищи: Иначе каждый легко бы в течение дня наработал Столько, что целый бы год, не трудясь, имел пропитанье, Тотчас в дыму очага он повесил бы руль корабельный... Но далеко Громовержец источники пищи запрятал (5).И, однако, Гесиод далек от богоборчества. Пусть его интерес к историибогов - это не интерес почитателя, а скорее желание знать мир противника,тем не менее этот мотив тщательно скрыт. Вместе с поверженными титанами поэтпризнает владычество Олимпа. Он боится его, и ему хочется, чтобы Зевс правилв согласии с Дике. Быть может, увещевая брата быть справедливым и честным,Гесиод в глубине души сознавал, что в этих поучениях Зевс нуждается неменьше, чем Перс. Но господин есть господин. Судьба поставила Зевса надмиром, и человеку неоткуда ждать помощи. Громовержец лишь терпит его.Конечно, у людей есть друзья - это демоны и нимфы, помощники крестьянина, нои они подчиняются Зевсу. Гесиоду кажется, что участь людей - медленное угасание, и отсюдарождается его исторический пессимизм. Он с восторгом говорит о дозевсовомвремени, когда люди процветали под властью Крона. То был золотой век, когдасмертные "не знали ни горя, ни печали, ни тяжкого труда". Не было жестокогосоперничества между ними, не было мучительных противоречий веры и жизни,"душа их была спокойной и ясной". Трудились с радостью, умирали, "словнообъятые сном". Но времена эти прошли безвозвратно. Следующее, серебряное поколение - уже значительно хуже, оно породилобезумцев, отказавшихся от служения богам. Вероятно, в предании о них смутноотразился облик ахейских пришельцев, отвергших старые культы, в то время какзолотой век мог быть воспоминанием о славных временах Крита. За серебряным следовало медное поколение могучих богатырей. Но "сила ихсобственных рук ужасную принесла им погибель". Четвертый период - время героев Троянского похода. "Грозная их погубилавойна и ужасная битва". И вот наконец наступил железный век - закатчеловечества. Обуянные жадностью и злобой люди ведут между собойнескончаемую борьбу. Поэт сетует на то, что ему суждено быть свидетелем этоймрачной эпохи.Если бы мог я не жить с поколением пятого века! Раньше его умереть я бы хотел или позже родиться. Землю теперь населяют железные люди. Не будет Им передышки ни ночью, ни днем от труда, и от горя, И от несчастий. Заботы тяжелые боги дадут им (6).Но впереди Гесиод видит нечто еще худшее - полное одряхление людей; емукажется, что история - это наклонная плоскость, по которой они скользят вбездну. Миф о возрастах человечества, воскрешенный в наши дни Шпенглером иТойнби, был известен еще в Вавилоне, где впервые сложилось пессимистическоевоззрение на мир (7). Но Гесиод самостоятельно обработал эту тему для того,чтобы выразить свое печальное кредо. Беотийского певца часто сравнивали с пророком Амосом. Действительно,этот великий современник Гесиода тоже вышел из крестьянской среды и тожеобличал общественную неправду. Но взор пророка был устремлен вперед. Онвидел в истории не только периоды регресса, но и высшую целенаправленность.Греческий же поэт весь обращен в прошлое: для него самое прекрасное, чтобыло на земле, покоится в могилах. И это естественно, ибо где он мог черпатьвдохновение для иного взгляда на жизнь? На кого было уповать? На закон Дике?Но откуда исходил этот закон? Если с Олимпа, то почему же царь боговпроявлял столько зависти и мстительной злобы? Старые божества землепашцев, ккоторым тяготел Гесиод, были едва ли намного надежнее. Ведь музы жепризнались Гесиоду, что они говорят людям правду или ложь в зависимости отсвоей собственной прихоти. Иначе и быть не могло: они по природе своей стольже капризны и переменчивы, как облака над Геликоном. Трудно надеяться найтиу них настоящую правду. Так, блуждая где-то между магизмом прадедовских культов, властнымОлимпом и непреодолимой жаждой справедливости, Гесиод навсегда остался взамкнутом круге противоречий, жалуясь на судьбу, забросившую его во тьмужелезного века.ПРИМЕЧАНИЯ ГЛАВА 1^ ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕК. ГЕСИОД1. Генезис идеи Судьбы был рассмотрен нами во II томе ("Магизм иЕдинобожие") . Рок выступает в античном миросозерцании как "предзаданныйсверхмировой порядок" (см.: В. Гайденко. Тема судьбы и представление овремени в древнегреческом миросозерцании.- "Вопросы Философии", 1969, Э 9,с. 93). В этой же работе (с. 90) разобраны синонимы, означающие Судьбу вразных ее аспектах: Мойра - участь, Тихе - слепой случай, Ананке -необходимость, предопределенность, Дике - закон возмездия, осуществляемыйНемесидой. С верой в Судьбу тесно связано представление о самозамкнутости иизвестной статичности мира. Этот аспект как противоположный библейскомуучению о динамике тварного бытия рассмотрен в работе С. Аверинцева"Греческая "литература" и ближневосточная "словесность" (Типология ивзаимосвязь литератур древнего мира. Сб. статей. М.,1972, с. 206-266). 2. Геродот. История, II, 53. 3. Гомеровские гимны, XIII, К Гермесу. Пер. В. Вересаева. 4. Гесиод. Теогония, 535. Существует предположение, что в этом намекезвучит отголосок борьбы между Зевсовой религией и религией доэллинскихплемен. См.: Г. Властов. Теогонии Гезиода и Прометей. СПб., 1897, с. 182 сл. 5. Гесиод. Труды и дни, 42 сл.. Пер. В. Вересаева. 6. Гесиод. Труды и дни, 49. 7. См.: П. Гринцер. Две эпохи литературных связей.- Типология ивзаимосвязь литератур древнего мира. Сб. статей. М.,1972, с. 40; Д. Редер.Мифы и легенды древнего Двуречья. М., 1963, с. 38 сл.; М. Н. Jатеsoп.Мythodology of Ancient Greece, р. 260.Глава вторая^ ОЧЕЛОВЕЧЕННЫЕ БОГИ Спарта и Афины, VIII-VI вв.Друзьям в беде помочь бессильны боги. ЕврипидВ то время как сельские жители с недоверием и даже враждебностьювстречали рост городской цивилизации, для самих горожан новые условияоткрывали перспективы дотоле неведомые и желанные. Менялся весь их жизненныйуклад, причем на ход этих перемен воля вождей, политиков и реформаторовоказывала теперь куда большее влияние, чем тысячелетние традиции. Грециявступала на путь социальных экспериментов. Власть монарха, который вел свою родословную от богов, отступала передпопытками рационального устройства общества. И с самого начала эти попыткиприняли два направления: одно было связано с дорийской Спартой, а другое - сАфинами, населенными племенем ионийцев. В Спарте все было словно решено раз и навсегда. Порядок, установленныйлегендарным Ликургом при поддержке вооруженных отрядов, процветал поддевизом: "Побеждать и повиноваться". Как дисциплинированный воин не долженобсуждать приказов, так и рядовой спартанец был обязан беспрекословно чтитьединый устав государства: он принадлежал не себе, а обществу. Спартанцы горделиво именовали себя "общиной равных", ибо все, кромеостатков старого населения - илотов, обладали одинаковыми правами в полисе.Однако обязанностей у спартанцев было неизмеримо больше, чем прав. Воспитанием граждан занималось государство, представленное ВерховнымСоветом, Герусией. Власти решали даже вопрос о жизни и смерти новорожденногоребенка: если он казался слабым - его уничтожали. Подростков приучали ктяготам походной жизни и лишениям, испытывали их храбрость в драках,заставляли шпионить друг за другом и доносить. Спарта походила на военный лагерь: стол - общий, одежда однообразная.Обычай общественного питания мотивировался тем соображением, что длячеловека лучше,