АЛЛА КИРИЛИНАНЕИЗВЕСТНЫЙ КИРОВББК 84. (2Poc-Рус) 6 К 43Исключительное право публикации книги принадлежит «Издательскому Дому „Нева“». Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону.Кирилина А.К 43 Неизвестный Киров.— СПб.: «Издательский Дом „Нева“», М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. - 543 с. - (Архив).ISBN. 5-7654-1483-4ISBN 5-224-02571-0Основой книги является жизнь и деятельность одного из ближайших соратников Сталина, блестящего оратора, любимца партии — Сергея Мироновича Кирова, чья трагическая гибель пополнила список загадок века. В этом году ему бы исполнилось 115 лет. Автор на огромном фактическом материале, из закрытых архивов страны, раскрывает основные этапы становления этой незаурядной личности, показывает сильные и слабые стороны его характера. Книга, написанная в полемическом жанре, разоблачает мифы, легенды, сложившиеся о Кирове после его смерти, попытки преувеличить его роль в событиях тех лет. Перед читателем предстанет новый, неизвестный Киров.ББК 84. (2Рос-Рус) 6ISBN 5-7654-1483-4 ISBN 5-224-02571-0© А. Кирилина, 2001 © «Издательский Дом „Нева“», 2001 © «ОЛМА- ПРЕСС», оформление, 2001 ПРЕДИСЛОВИЕЛичность Сергея Мироновича Кирова таит много загадок. «Любимец партии», «наш Мироныч» — говорили о нем одни. «Недоучка», «серая посредственность», «средний бюрократ» — проскальзывало в выступлениях тех, чьи интересы столкнулись в борьбе за власть. Что тут от преклонения, а что от зависти? Вокруг его имени и особенно трагической смерти создавались и продолжают возникать легенды, циркулируют слухи, порождаются версии.Новый виток в распространении мифов о Кирове дали публикации материалов, которые длительное время были скрыты не только от массового читателя, но и от большинства специалистов-историков в так называемых особых фондах, папках, спецхранах.Кирову посвящено много книг: монографии, воспоминания, однотомники его статей и речей, художественные произведения. Но в Основной массе они страдают теми же недостатками, которые характерны для всей исторической литературы прошлых лет: слабая источниковедческая база, недостаточное знакомство с документами, опубликованными на Западе, некритическое восприятие мемуаров и документов.В 1960-е годы вышел ряд неплохих книг, посвященных Кирову. Среди них книги С. В. Красникова «Киров в Ленинграде», С. Синельникова «Киров», В. Дубровина «Повесть о пламенном публицисте» и другие. Но до сих пор нет биографии Кирова. Во многих изданиях, особенно 30—40-х годов, он представлен как герой, победитель, любимец масс. Думается, что это не всегда соответствовало действительности.Мы мало знаем об ошибках, просчетах, заблуждениях, сомнениях Кирова. Еще меньше о нем, как о человеке, со всеми его сильными и слабыми чертами характера, мягкостью и жестокостью, любовью и ненавистью. Поэтому мне хотелось бы рассказать читателю о таком не известном ему Кирове.Раньше современники чаще всего переоценивали роль и значение Кирова, рисовали его только в розовых тонах. Сегодня отдельные публицисты, абстрагируясь от реалий, переживаемых страной после Великого Октября, навязывают новый образ Кирова— «завистника», «ярого поклонника красного террора», «разрушителя старых традиций». При этом игнорируется необходимость серьезного специального исследования, критического анализа доступных документов, соответствующей литературы, тщательного изучения фактов.Изучение личности Кирова осложняется тем, что сегодня нет более или менее полного объективного сборника его статей и речей. То, что издано в недавнем прошлом, не дает современному читателю полного представления о них, так как имело место произвольное составление и редактирование кировских речей и статей.Дабы не быть голословной, приведу всего три примера. До сих пор нигде никогда полностью не публиковались статьи Кирова, изданные в «Тереке». Это порождало мнение о якобы кадетской позиции Кирова в эти годы. Возможно, он заблуждался и ошибался. Но почему не издать эти статьи, не дать читателю возможность самому познакомиться с журналистским наследием Кирова?Лишь одна статья «Простота нравов» вошла во все издания речей и статей Кирова и то, наверное, только потому, что он подписал ее псевдонимом «С. Киров».Еще более странным выглядит редактирование кировских статей: вставляются и убираются целые фразы. Так, в 1-м томе под редакцией Б. Позерна, охватывающем период 1912—1921 годов и изданном в 1935 году, речь Кирова на заседании Владикавказского Совета рабочих и солдатских депутатов 4 (17) ноября 1917 года звучит так: «Товарищи! На меня выпала честь присутствовать от Владикавказского Совета рабочих и солдатских депутатов на II Всероссийском съезде Советов. Исключительные обстоятельства, сопровождавшие созыв съезда, привлекли к нему внимание всей России. Но ни одно из тех сообщений, которыми пользовались мы здесь, не отражает, я утверждаю это, и сотой доли творящихся событий!Победы врага на Балтийском море вызвали замешательство в рядах Временного правительства, замешательства, сказавшегося прежде всего в том, что оно тотчас решило отдать в жертву сердце революции — Петроград и переехать в Москву и оттуда в безопасности править Россией и фронтом!»^ В однотомнике «Избранные статьи и речи Кирова», М.: Политиздат, 1957, эта речь Кирова представлена так: «Товарищи! На меня выпала честь присутствовать от Владикавказского Совета рабочих и солдатских депутатов на Втором Всероссийском съезде Советов — этом парламенте рабочих и крестьян. Исключительные обстоятельства, сопровождавшие созыв съезда, привлекли к нему внимание всей России. Но я категорически утверждаю, что все те сведения, телеграммы, которые питали нас в дни переворота, ничего общего с действительным ходом Великой революции не имеют. Так называемое Временное правительство, в тяжелые дни, переживаемые Россией, решило покинуть сердце русской революции — Петроград, изменить ему. Буржуазия всех мастей с Родзянко во главе возрадовались этому решению, видя в гибели Балтийского флота и революционного Петрограда спасение цензовой России и похороны Революции. Но подлинная революционная демократия своевременно по достоинству оценила этот дьявольский замысел и решительно воспротивилась ему».Всего, что выделено мной, нет в самом первом издании «С. М. Киров. Статьи и речи. Том I. 1912—1921 гг.». И не могло быть. Речь Кирова 4 (17) ноября 1917 года печаталась по газете «Горская жизнь» от 7(20) ноября 1917 года. И это соответствовало взглядам Кирова, которые он проповедовал в 1917 году. Более того, он просто не мог, будучи опытным оратором, выступая перед многонациональными полуграмотными депутатами Владикавказского Совета, произнести столь «напыщенную» речь, которая приводится в однотомнике 1957 года.Кстати, в этот однотомник не вошли многие статьи и речи Кирова, имеющие принципиальное значение. Среди них: различные наказы и обращения к народам Терской области, выступления на митингах в Астрахани в июле 1919 года, документы, опубликованные в 1935 году: приказы Временного революционного комитета в Астрахани, прямые переговоры с Ю. П. Бутягиным, важнейшие выступления Кирова по внутрипартийным вопросам 4 марта и 19 октября 1926 года и т. д.Общеизвестно, что при жизни Кирова собрания его речей и докладов не издавались, а печатались только в газетах или отдельными брошюрами. Киров никогда полностью не писал текст своих выступлений, но всегда перед тем, как напечатать их в газетах, прочитывал и «визировал», и на этот счет есть специальные указания. Но заседание Владикавказского Совета 1917 года не стенографировалось. Поэтому исследование кировских речей и докладов требует внимательного их изучения и имеет огромное значение для понимания формирования его личности, познания еще не известного нам Кирова.Трагическая гибель Кирова сделала его своеобразным национальным героем, его прославляли, им восхищались, ему во многом приписывали главную, организующую роль, а после XX съезда КПСС сделали главным соперником Сталина.Между тем расширение допуска к архивам, в том числе изучение документов фондов Сталина, Кирова, Куйбышева, Орджоникидзе, Политбюро, почти сплошной просмотр фондов Ленинградского партийного архива, Центральных государственных архивов Октябрьской революции в Москве и Ленинграде, изучение фондов архивных кадров многих ленинградских заводов, доскональное изучение архивов музеев Сергея Мироновича Кирова в Ленинграде и Уржуме, поквартирный опрос жильцов домов, где жил его убийца Леонид Николаев, записи бесед с бывшими охранниками Сталина и оперативными уполномоченными УНКВД по Ленинградской области позволили мне собрать огромный архив. Это дало возможность ввести в оборот значительное число новой фактуры — в основном документального характера.Признаюсь, это было нелегко. Некоторые публицисты называли меня «иудой», продавшейся за тридцать сребреников. Другие — в частности, Антон Антонов-Овсеенко — заявляли, что я «выполняю чей-то заказ», что мне почему-то первой был открыт доступ к документам, что есть факты, которые я знаю, но они «не вписываются в заданную схему» и я нигде их не упоминаю, даже в монографии, «вышедшей на Западе». Ну а более высокопоставленные чиновники — архитекторы перестройки — вообще заявляли, что «запретят меня печатать», если я буду отстаивать версию убийцы-одиночки.К сведению всех моих противников и оппонентов. Я не выполняю ничей заказ. В 1952 году, после окончания Ленинградского государственного университета, тогда он носил имя А. А. Жданова, я по распределению вместе с несколькими товарищами с курса попала в музей Сергея Мироновича Кирова, который тогда занимал особняк балерины М. Ф. Кшесинской. И занялась изучением жизни и деятельности Кирова.Именно тогда я почувствовала глубокую благодарность к моим университетским учителям: Сигизмунду Натановичу Валку, Рахили Николаевне Лебединской, Владимиру Владимировичу Мавродину, Семену Бенециановичу Окуню, которые научили нас, вчерашних десятиклассников, вникать в факты, оценивать, анализировать, сопоставлять их, связывать прошлое и настоящее, проникать в суть явления, видеть многоликость и многообразность каждой эпохи, ее положительные и отрицательные стороны, успехи, достижения, подвиги, а также недостатки, явления, достойные осуждения и презрения.Они учили: каждый документ, писался ли он одним человеком или группой лиц, имеет субъективное мнение, свой взгляд, а потому несет отпечаток этого времени, и при исследовании все это надо принимать во внимание. Спасибо им за это.Более того, они требовали от нас еще более критически относиться к воспоминаниям современников, исходить из политических, экономических взглядов и реалий времени, симпатий и антипатий политических лидеров, противников и оппонентов.Наказами своих учителей и руководствовалась я, занимаясь изучением жизни и деятельности С. М. Кирова. Больше всего меня заинтриговала его трагическая смерть, его вхождение во власть, семейные отношения и дружеские связи.Именно поэтому, начиная изучать причины гибели Кирова, исследовала одновременно несколько версий: 1. Молодые зиновьевцы, или Дело Ленинградского центра. 2. Причастность белоэмигрантских воинских формирований к этому делу. 3. Операцию «Консул». 4. Причастность к убийству лидеров и участников всех процессов 30-х годов. И наконец 5. Причастность Сталина.Перелопатив огромное количество самых разнообразных документов, я почти тридцать лет самым тщательным образом проверяла все версии. И пришла к выводу: Киров был убит Л. В. Николаевым сугубо самостоятельно, по личным мотивам и не столько из-за ревности, сколько из неимоверного честолюбия, жажды власти, гипертрофированного чувства несправедливости.Сталин же использовал этот факт для расправы со своими политическими оппонентами всех мастей и всех рангов. Более того, жертв было бы значительно меньше, если бы люди той поры, как, впрочем, и иных, более «благополучных» эпох, оказались более нравственны, менее злобны, завистливы и корыстолюбивы. Увы, даже в наше время сколько пишется доносов, открытых и скрытых, сколько фальшивок, грязи выливаются на отдельных людей. Обиднее всего, что зачастую это делают лица весьма талантливые, часто мелькающие на экранах, занимающие определенное положение в обществе.Наверное, надо помнить: история — не пропаганда. Она — наука. И как любая точная дисциплина, она становится научной дисциплиной лишь тогда, когда обеспечивает трезвый, взвешенный анализ прошлого.Ведь написал же А. Антонов-Овсеенко в «Литературной газете» 3 апреля 1991 года, что якобы с ведома Сталина устраивалось обсуждение статьи Кирова, написанной в 1913 году, на заседании Политбюро. Когда, за что и где обсуждали Кирова на Политбюро ЦК и ЦКК ВКП(б), читатель сможет узнать подробно, а не намеком, из данной книги. Сейчас же заметим, что утверждения известного публициста о том, что газета «Правда» руками ее главного редактора Мехлиса опубликовала «фельетон на Кирова за то, что он привез в Ленинград в 1926 году своих собак», — не более как досужая выдумка. Да и редактором газеты «Правда» был тогда Н. И. Бухарин, а не Мехлис. Что касается обвинения «какой-то Кирилиной» в том, что она опубликовала на Западе всю правду об убийстве Кирова, будто бы скрываемую ею от отечественного читателя, то книга во Франции мною действительно была издана в 1996 году, но она полностью соответствовала вышедшему перед этим (в 1993 году) русскому изданию.Киров — личность неординарная. Вышедший из народа, он был тесно связан с ним. У него был особый свой стиль работы, основанный на доверии к тем, с кем он сотрудничал, и на жесткой системе контроля за исполнением принятых решений. Тем самым он в известной степени смягчал негативные последствия складывающейся административно- командной системы.Вместе с тем нельзя не принимать во внимание: Киров был человеком своей эпохи, своего поколения, в формировании взглядов которого существенную, если не главную роль сыграли сиротское детство, революции, гражданская война. Он был выдвиженцем Сталина. Реализуя те или иные направления политики партии, он действовал целеустремленно, для него линия, разработанная съездом, становилась генеральной линией.И все-таки он был человеком своеобразным. Вот этому неизвестному Кирову, его сомнениям, ошибкам, светлой вере в будущее России и посвящена эта книга.^ ЧАСТЬ ПЕРВАЯПУТЬ НАВЕРХГЛАВА 1СТАНОВЛЕНИЕТак кто же такой Киров? Популист? Великий государственный деятель? Друг или соперник Сталина?Ответить на эти и многие другие вопросы нам помогут документы.В народе говорят, что «танцевать надо от печки». Так и здесь, чтобы до конца разобраться в личности С. М. Кирова как политического деятеля, необходимо еще раз вернуться к его детским и юношеским годам. Здесь началось формирование его характера, его взглядов на жизнь, отношения к людям. Детские и юношеские годыМетрическое свидетельство гласит, что Киров родился в Уржуме1 27(15) марта 1886 года в семье мещан Мирона Ивановича и Екатерины Кузьминичны Костриковых. Однако в паспорте Кирова до революции и его партийном билете год рождения обозначен — 1888-й. Эта дата появилась в документах Кострикова (Кирова) во время его первого ареста — 2 февраля 1905 года в Томске. Вероятнее всего, такое исправление в его паспорт внесли члены местной социал-демократической организации: в связи с такой поправкой юноша становился несовершеннолетним, и ему понижалась возможная мера наказания. Кстати, в паспорте С. М. Кирова, полученном им при паспортизации 1933 года, год рождения значится как 18852.Кстати, на мемориальной доске С. М. Кирова, установленной на Кремлевской стене, неточно датирован день рождения — 28 марта. Вероятно, это объясняется ошибкой в летоисчислении при переводе даты его рождения со старого на новый стиль.Вопрос о родословной Кирова содержит противоречивые и не совсем точные сведения. В воспоминаниях его родных — сестер Анны Мироновны и Елизаветы Мироновны — излагается общепринятая, официальная версия об их отце и бабушке. Первоначально она была сформулирована писательницей А. Голубевой в ее книге «Мальчик из Уржума»; Для ее написания А. Голубева выезжала в Уржум, встречалась с сестрами Сергея Мироновича, старожилами города. Постольку поскольку источник фактически был один — сестры, то сведения об отце ограничивались фразой: «Пропал без вести, уйдя на заработки». О бабушке рассказывалось немного больше: о ее тяжелой доле — «вдовы николаевского солдата», о ее смерти «в возрасте 95 лет». Скупые сведения о своей родословной приводит и родной племянник Кирова — сын его младшей сестры — К. В. Верхотин1.И это понятно и объяснимо. В маленьком провинциальном городке, где люди, принадлежащие к одному социальному кругу, прекрасно знали друг друга, пьянство считалось величайшим позором. Поэтому и дочери и внук тщательно избегали не только писать об этом, но даже говорить на эту тему среди членов семьи.Впоследствии, уже после смерти Кирова, его биографию приукрашивали все, видимо, следуя мудрой пословице: «О покойниках говорить либо хорошо, либо ничего».Впервые назвал отца Кирова «алкоголиком» публицист С. С. Синельников2.И может быть, сегодня, когда алкоголизм поразил значительную часть населения России, неся зло семье, порождая нравственное разложение личности, об этом не стоило и писать, если бы не продолжающиеся публикации, несущие неправду об отце нашего героя. Историк В. И. Клюкин: «Мирон... уходил на заработки в разные места, а затем надолго пропал», ему вторит историк Н. А. Ефимов: отец Кирова «уехал на заработки то ли в Вятку, то ли на Урал, где бесследно исчез»3.Между тем вопрос об отце Кирова вовсе не предмет праздного любопытства. Он не только позволяет уточнить факт его биографии, но поможет высветить отдельные черты его характера: контактность, сдержанность, стремление к знаниям, желание «выбиться в люди».Отец Кирова — Мирон родился 12 августа 1852 года. Его мать — бабушка Сергея Мироновича родилась 1 января 1825 года. Некоторые называют дату ее рождения — 1811 или 1812 год. Так пишут в своих воспоминаниях ее состарившиеся внучки и правнук; по-видимому, она сама им что-то рассказывала в раннем детстве. Между тем до наших дней сохранился самый надежный источник — церковные книги, регистрирующие рождение и крещение младенцев, брачные отношения и смерть. Бот в такой книге Залазинской церкви, Глазовского уезда, Вятской губернии зафиксировано: Меланья Авдеевна родилась в первый день 1825 года в семье потомственных крестьян, приписанных к Залазинскому заводу. Свадьбу Меланьи сыграли 7 февраля 1843 года. Ее мужем стал крепостной крестьянин Иван Пантелеймонович Костриков, служивший у своего барина конторщиком. В 1848 году Ивана его барин отдает в солдаты на 25 лет. Местом службы Ивана становится Кавказ. А у его жены — солдатки Меланьи спустя четыре года рождается сын Мирон, которого крестят в той же Залазинской церкви, сын записывается кантонистом, крестным отцом становится брат Меланьи, а об отце — ни слова. Спустя два года после рождения сына Меланья Авдеевна получает известие о смерти мужа. Шел 1854 год4. Молодой вдове исполнилось 29 лет, ее сыну Мирону — два года1.Немало лиха хлебнула Меланья Авдеевна, оставшись без средств к существованию с маленьким ребенком. Она бралась за любую работу, лишь бы иметь кусок хлеба: стирала белье, мыла полы, была прислугой. В 1861 году после отмены крепостного права она попадает в дом глазовского лесничего Антошевского и становится нянькой его детей. Вместе с ней там живет и ее сын. Вскоре Антошевского переводят в Уржум, где его избирают мировым судьей. С семьей Антошевского переезжает в Уржум из ненавистного ей Залазино с его сплетнями и слухами и Меланья Авдеевна с сыном.Здесь, в Уржуме, не без помощи Антошевского она записывает своего сына в мещанское сословие и получает на него документы, где Мирон в честь умершего в солдатах мужа Меланьи Авдеевны получает его фамилию и отчество.Мать Кирова — Екатерина Кузьминична, урожденная Казанцева, родилась в 1859 году. Ее отец — Кузьма Николаевич — богатый свободный крестьянин села Витлы Уржумского уезда. Похоронив жену и сына, он докинул родное село, перебрался в Уржум, купил участок земли, построил большой по тем временам дом, два сарая, большую конюшню, амбар, баню и другие подсобные помещения, огородил свое владение высоким забором с большими воротами и маленькой калиткой. Кроме того, в пригородной зоне Уржума он стал арендовать два больших участка земли2. И хотя точных архивных данных нет, но для содержания такого огромного хозяйства Кузьма Николаевич, по всей вероятности, применял наемный труд.Бракосочетание Мирона Ивановича и Екатерины Кузьминичны состоялось 19 января 1875 года. Невесте было 16 лет, жениху — 23.У Костриковых родилось семеро детей. Первые четверо умерли в раннем возрасте3. Тем не менее жизнь в семье не сложилась. Ни формальное узаконение происхождения Мирона, ни удачная женитьба на единственной наследнице богатого домовладельца, ни приличное место в лесничестве, которое он получил благодаря хлопотам Матери, не спасли Мирона от босяцкой доли.Мирон стал виновником многих несчастий своей семьи. Выросший в господских прихожих, он видел смысл жизни в сытом, беззаботном существовании, пил, мотал имущество своего тестя, часто менял службу, бродяжничал, продавал последние вещи из дома. Будучи совершенно больным, через двадцать с лишним лет он вернулся в Уржум, умер там в 1915 году4.Его жена —Екатерина Кузьминична в 30 лет, лишившись кормильца, осталась без средств к существованию с тремя детьми. Выросшая в зажиточной семье, в довольстве, она, чтобы прокормить семью, вынуждена была работать приходящей прислугой, прачкой у богатых уржумцев. От непосильного труда Екатерина Кузьминична заболела туберкулезом и умерла в 1894 году. А в 1910 году в возрасте 85 лет скончалась ее свекровь — Меланья Авдеевна5.Все они похоронены рядом на Уржумском кладбище. Трагичная судьба матери, отца, бабушки породила у мальчика, юноши на всю жизнь чувство неприязни к людям безвольным, любящим всласть пожить за чужой счет, пьяницам, бездельникам.Горькие минуты отчаяния, обиды, одиночества пережил восьмилетний Сергей Костриков, оставшись сиротой после смерти матери.Сестры Сергея — старшая Анна (1883 года рождения) и младшая Елизавета (1889 года рождения) остались жить дома с бабушкой — Меланьей Авдеевной1. Анна продолжала учиться в гимназии, а его отдали в дом призрения малолетних сирот. Он прожил в нем целых 8 лет.Мальчик был смышлен, сообразителен, трудолюбив, прилежен. «Отличная учеба» и «совершенно безупречное поведение» (так написано в Характеристике) дали ему возможность за счет земского общества продолжить учебу в Казанском низшем механико-техническом промышленном училище.Инициатором направления Сергея Кострикова на учебу стала воспитательница приюта Ю. К. Глушкова, ее поддержали учителя городского училища — Н. С. Морозов, В. С. Раевский, Г. Н. Верещагин и даже преподаватель Закона Божия — отец Константин. Они обратились с прошением в Благотворительное общество Уржума: направить Кострикова в Казань для получения специального образования за счет средств общества.Благотворительное общество располагало к этому времени значительными средствами. Уржум развивался в конце XIX — начале XX века весьма интенсивно. В 1903 году в нем насчитывалось 6 промышленных заводов, 18 крупных ремесленных заведений (кожевенных, маслобойных, сальносвечных), широко шла торговля, особенно зерном. Богатые купцы, помещики, чиновники считали делом чести вносить средства в Благотворительное общество.Сохранился протокол общего собрания общества, на котором почетный член общества В. Ф. Польнер предложил собранию «... ввиду успешного окончания курса в городском училище и хороших способностей воспитанника дома призрения Сергея Мироновича Кострикова поместить для получения специального образования в Казанское низшее механико-техническое училище» за счет общества2. Решение было принято единогласно.Общество ассигновало на содержание воспитанника в Казани, его обмундирование, оплату учебы на первый год — 90 руб. При этом учитывалось, что он будет также получать пособие из земства, которое после поступления на работу обязан земству вернуть3.Председатель Благотворительного общества выдал земству за малолетнего Кострикова обязательство-расписку о возврате всех денег земству, затраченных земством на обучение последнего4.В краеведческом музее Уржума в экспозиции по годам расписана материальная помощь Кострикову как со стороны земства, так и общества. В 1901 году — 65 руб., в 1902 — 55 руб., в 1903 г. — 60 руб., причем 36 руб. ежегодно вносило земство5. Как видно из приведенных цифр, из двух спонсирующих обучение Кострикова организаций Благотворительное общество делало это крайне нерегулярно. Причем за первый год оба спонсора не внесли ни одной копейки. Поэтому первый взнос сделал лично Польнер, детей которого нянчила старенькая Меланья Авдеевна. В сопроводительном письме в Казань Польнер писал:«Означенного Сергея Кострикова я обязуюсь одевать по установленной форме, снабжать всеми учебными пособиями и своевременно вносить установленную плату за право обучения... Жительство он будет иметь в квартире моей родственницы, дочери чиновника — Людмилы Густавовны Сундстрем»6.Казанский период — это, пожалуй, наиболее тяжелые годы в жизни подростка. Жил он впроголодь, часто случались голодные обмороки, болел, но упрямо шел к своей цели стать техником-механиком.Павел Иванович Жаков, преподававший в то время в училище, вспоминал: «Отсутствие близких, тяжкие бытовые условия, постоянное недоедание вызвали бы у многих уныние, сломили бы всякое желание учиться. Но не такой был Сергей... Целеустремленность и бодрость никогда его не покидали... Всегда стремился расширить свой кругозор, читал массу книг, любил художественную литературу и в беседах обнаруживал острый ум и критическую мысль»1.Моральную поддержку, материальную помощь оказывали Сереже Кострикову и его старые знакомые — сестры Глушковы — Юлия и Анастасия Константиновны.Летом 1934 года Анастасия Константиновна приезжала в Ленинград на экскурсию. Она позвонила Кирову, он посетовал: почему она не согласовала время поездки, — он только что вернулся из отпуска в Сочи, и через несколько дней ему предстояла поездка в Казахстан, а в Ленинграде его ждала труда непрочитанных бумаг, документов, писем, предстояли встречи с руководителями города, директорами предприятий...^ В воспоминаниях, датированных 1935 годом, А. К. Глушкова рассказывала: «Он тепло меня встретил», на машине повез показывать город, а «на мой вопрос „ты забыл меня?“ ответил — „Нет, не забыл и не забуду. Вы для меня сестра и мать”»2.Останавливаюсь на этом, казалось бы, незначительном эпизоде, чтобы показать всю несостоятельность тезиса сегодняшнего исследователяН. А. Ефимова, что «впоследствии Сергей Миронович, кажется, ни разу не вспомнил своих благодетелей»3. С Польнером Сергей Костриков вообще лично не был знаком, между ними всегда была слишком велика социальная дистанция. У Л. Г. Сундстрем на квартире он жил в Казани только один год, а потом она уехала из города навсегда. Кстати, это весьма осложнило и без того тяжелую жизнь юноши. Ну а когда в годы советской власти С. М. Киров занял высокое положение в обществе, никого из его уржумских покровителей не было уже в живых, за исключением Глушковых.^ Ошибочно и утверждение Н. А. Ефимова, что Киров учился в Казанском «ремесленном» училище4. Аттестат, полученный Кировым, гласил, что он «был принят в августе 1901 года в низшее механико-техническое училище Казанского соединенного промышленного училища, в котором обучался по 31 мая 1904 г., и окончил полный курс низшего механико-технического училища...»5.В восемнадцать лет Костриков-Киров получил заветный диплом. Он был в числе восьми лучших из трехсот питомцев училища. Заметим, что выпускники этого училища в то время котировались довольно высоко. Практически им была открыта дорога на все крупнейшие, наиболее престижные заводы России.Так закалялась у Кирова воля, выдержка, целеустремленность, вырабатывалось чувство товарищества, умение контактировать с людьми разных социальных групп, возрастов, национальностей, слушать и понимать их, то, что впоследствии составит сущность его характера как человека. Наверное, неслучайно все воспоминатели будут писать о нем как о «простом человеке».Вместе с тем в Казани к Кирову приходила зрелость, происходило становление его гражданского самосознания, проявился интерес к политической и художественной литературе, посещению революционных кружков, критически он стал воспринимать и действительность, и театр, и книги.^ В автобиографии Киров потом, спустя десятилетия, напишет: «...по окончании училища стал достаточно определенным революционером с уклоном к социал-демократии»6.Вряд ли мы, исследователи, вдумчиво относились к этим его словам. А ведь в них заложен глубокий смысл. Заметим, он не объявляет себя ни ленинцем, ни большевиком, ни просто социал-демократом, а только «достаточно определенным революционером с уклоном (выделено мной. — А. К.) к социал-демократии». И это было написано в те дни, когда многие, в том числе и видные большевики, стремились доказать, что их партийный стаж значительно более ранний, чем вытекало из имеющихся у них документов.Действительно, в Казани Сергей Костриков вошел в круг революционно настроенной молодежи.Как многие из тех, кто прошел суровую жизненную школу, он остро реагировал на самые различные факты социальной несправедливости. В среде своих сверстников он знакомился с запрещенными тогда произведениями Писарева, Добролюбова, Чернышевского, делился своими мыслями о прочитанном с друзьями. Но вместе с тем он был просто юношей, его, как почта всех молодых людей, привлекала поэзия, литература, театр. Вряд ли можно считать случайностью неоднократные нарушения С. Костриковым правил, запрещающих учащимся Казанского промышленного училища посещать театр более одного раза в месяц.Более того, приезжая на летние каникулы в Уржум, Сергей охотно участвовал в любительских спектаклях, хоровых пениях, рыбной ловле.В 1904 году Киров вернулся в Уржум. Перед ним остро встал вопрос: что делать дальше? Идти работать или продолжать учебу. Его знакомые, ссыльные революционеры — С. Д. Мавромати, братья К. Я. и Ф. Я. Спруде — советовали учиться дальше. Об этом неустанно твердили ему и сестры Глушковы. К тому же на каникулы приехал из Томска студент — сосед по улице, который расхваливал город, институт, где он учился, и звал поехать вместе.Поэтому представляется в высшей степени несостоятельным и предвзятым положение, выдвинутое Н. А. Ефимовым: дескать, стремление Кирова к получению образования возникло у него после ознакомления с тяжелым трудом рабочих на мыловаренном заводе Крестовникова в Казани, у него появилась «зависть, как живут богатые состоятельные люди»1.Стремление к знаниям, образованию всегда поощрялось прогрессивными людьми, рассматривалось как самое действенное противоядие против зависти и корысти.Преодолев невероятные трудности, лишенный простой человеческой ласки, живший вдали от своих родных, Сергей Костриков получил диплом механика. Чувство обыкновенного человеческого честолюбия присуще практически каждому молодому человеку с нормальной психикой. Несомненно, оно свойственно было и Сергею Кострикову. А разве плохо мечтать о материальном благополучии, заработанном честным трудом.Меня просто чисто по-человечески интересует, а что двигало доцентом Ефимовым, когда он поступал в вуз, защищал кандидатскую диссертацию, получал звание доцента. Почему же он не стал простым рабочим?Не исключаю, что для Сергея Кострикова высшее образование давало возможность стать материально независимым, самостоятельным, порвать с той социальной средой, которая окружала его с детства. Неслучайно в письме к сестрам Глушковым он писал из Казани: «Буду терпеть и ждать... а образование получу!» И тот, кто не спал за занавеской в одной комнате с хозяевами, не готовился к занятиям ночью при огарке свечи, кто не ходил в дырявых сапогах (на другие денег не было), кто не пил, не курил, а на жалкие крохи, сэкономленные на хлебе, сахаре, обеде, посещал выставки, театр, тот никогда не поймет тех, кто тянется к знаниям, литературе, искусству. Тех, кого именно благодаря полученному образованию, раздвинувшему границы их гражданского и гуманитарного кругозора, начинает заботить и судьба «братьев меньших», работающих в темных цехах с нарушением всяких правил технической безопасности. А ведь именно подобный рабский труд увидел практикант Костриков на заводе братьев Крестовниковых (а не Крестовникова, как у Ефимова).Это определило выбор Кирова, и после Казани он очутился в Томске. Здесь он мог продолжить свое образование и стать инженером. Реальные перспективы для этого открывал Томский технологический институт, окончание подготовительных курсов которого давало право учиться в этом учебном заведении и тем, кто не имел диплома об окончании гимназии или реального училища. Первые революционные шагиКостриков приехал в Томск в конце августа 1904 года. Не исключено, что его спутником в этой поездке был уржумец Никонов, студент Технологического института, на квартире которого первое время и жил Сергей. Занятия на курсах начинались 1 сентября, сначала Костриков посещал их как «вольнослушатель», так как по правилам для зачисления на курсы необходимо было получить документ о политической благонадежности и постоянное место работы. А на это требовалось определенное время.Наконец Сергей после длительных поисков получает место чертежника в городской управе и работает там вплоть до своего третьего ареста в июле 1906 года. А в начале января 1905 года он получает из жандармского управления Томска справку о политической благонадежности и становится полноправным слушателем курсов1.Между тем вихрь революционных событий в центре России докатился и до Томска. На подготовительных курсах училось немало революционно настроенных разночинцев, которые вводят Сергея в социал-демократическое движение Томска. Уже в декабре 1904 года Костриков вступает в ряды социал-демократов, принимает участие во всех их акциях. Здесь, в Томске он проходит и первые тюремные университеты.Томский период жизни и деятельности Сергея Кирова, к сожалению, недостаточно изучен исследователями. В имеющихся публикациях Киров предстает как последовательный сторонник большевиков, знаток ленинских работ, известный организатор и агитатор масс.Основанием для подобных выводов служили воспоминания о С. М. Кирове, написанные их авторами уже после его трагической гибели и, несомненно, содержащие завышенную оценку его деятельности.Документальная база исследования этого отрезка жизни Кирова скудна. Сохранились материалы жандармского управления, касающиеся всех его арестов и судебных заседаний, а также архивы, связанные с поступлением на общеобразовательные курсы Томского технологического института. Но не вызывает сомнений, что Сергей Миронович принимал активное участие во всех революционных выступлениях в Томске. Молодой человек знакомится с запрещенной цензурой того времени литературой. Руководитель кружка Г. Крамольников в своих воспоминаниях впоследствии писал: слушатели, в том числе и Сергей, читали Шелгунова, Михайловского, Писарева, Добролюбова. Читали они и работы В. И. Ленина.По заданию Томского ком