Алла кирилина неизвестный

АЛЛА КИРИЛИНАНЕИЗВЕСТНЫЙ КИРОВББК 84. (2Poc-Рус) 6 К 43Исключительное право публикации книги принадлежит «Издательскому Дому „Нева“». Выпуск произведения без разрешения издательства счита­ется противоправным и преследуется по закону.Кирилина А.К 43 Неизвестный Киров.— СПб.: «Издательский Дом „Нева“», М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. - 543 с. - (Архив).ISBN. 5-7654-1483-4ISBN 5-224-02571-0Основой книги является жизнь и деятельность одного из ближайших соратников Сталина, блестящего оратора, любимца партии — Сергея Ми­роновича Кирова, чья трагическая гибель пополнила список загадок века. В этом году ему бы исполнилось 115 лет. Автор на огромном фактическом материале, из закрытых архивов страны, раскрывает основные этапы станов­ления этой незаурядной личности, показывает сильные и слабые стороны его характера. Книга, написанная в полемическом жанре, разоблачает мифы, ле­генды, сложившиеся о Кирове после его смерти, попытки преувеличить его роль в событиях тех лет. Перед читателем предстанет новый, неизвестный Киров.ББК 84. (2Рос-Рус) 6ISBN 5-7654-1483-4 ISBN 5-224-02571-0© А. Кирилина, 2001 © «Издательский Дом „Нева“», 2001 © «ОЛМА- ПРЕСС», оформление, 2001 ПРЕДИСЛОВИЕЛичность Сергея Мироновича Кирова таит много загадок. «Люби­мец партии», «наш Мироныч» — говорили о нем одни. «Недоучка», «се­рая посредственность», «средний бюрократ» — проскальзывало в вы­ступлениях тех, чьи интересы столкнулись в борьбе за власть. Что тут от преклонения, а что от зависти? Вокруг его имени и особенно траги­ческой смерти создавались и продолжают возникать легенды, циркули­руют слухи, порождаются версии.Новый виток в распространении мифов о Кирове дали публикации материалов, которые длительное время были скрыты не только от мас­сового читателя, но и от большинства специалистов-историков в так называемых особых фондах, папках, спецхранах.Кирову посвящено много книг: монографии, воспоминания, од­нотомники его статей и речей, художественные произведения. Но в Основной массе они страдают теми же недостатками, которые харак­терны для всей исторической литературы прошлых лет: слабая источниковедческая база, недостаточное знакомство с документами, опубликованными на Западе, некритическое восприятие мемуаров и документов.В 1960-е годы вышел ряд неплохих книг, посвященных Кирову. Среди них книги С. В. Красникова «Киров в Ленинграде», С. Синельникова «Киров», В. Дубровина «Повесть о пламенном публицисте» и другие. Но до сих пор нет биографии Кирова. Во многих изданиях, особенно 30—40-х годов, он представлен как герой, победитель, любимец масс. Думается, что это не всегда соответствовало действительности.Мы мало знаем об ошибках, просчетах, заблуждениях, сомнениях Кирова. Еще меньше о нем, как о человеке, со всеми его сильными и слабыми чертами характера, мягкостью и жестокостью, любовью и ненавистью. Поэтому мне хотелось бы рассказать читателю о таком не известном ему Кирове.Раньше современники чаще всего переоценивали роль и значение Кирова, рисовали его только в розовых тонах. Сегодня отдельные пуб­лицисты, абстрагируясь от реалий, переживаемых страной после Вели­кого Октября, навязывают новый образ Кирова— «завистника», «ярого поклонника красного террора», «разрушителя старых традиций». При этом игнорируется необходимость серьезного специального исследо­вания, критического анализа доступных документов, соответствующей литературы, тщательного изучения фактов.Изучение личности Кирова осложняется тем, что сегодня нет более или менее полного объективного сборника его статей и речей. То, что издано в недавнем прошлом, не дает современному читателю полного представления о них, так как имело место произвольное составление и редактирование кировских речей и статей.Дабы не быть голословной, приведу всего три примера. До сих пор нигде никогда полностью не публиковались статьи Кирова, изданные в «Тереке». Это порождало мнение о якобы кадетской позиции Кирова в эти годы. Возможно, он заблуждался и ошибался. Но почему не издать эти статьи, не дать читателю возможность самому познакомиться с журналистским наследием Кирова?Лишь одна статья «Простота нравов» вошла во все издания речей и статей Кирова и то, наверное, только потому, что он подписал ее псев­донимом «С. Киров».Еще более странным выглядит редактирование кировских статей: вставляются и убираются целые фразы. Так, в 1-м томе под редакцией Б. Позерна, охватывающем период 1912—1921 годов и изданном в 1935 году, речь Кирова на заседании Владикавказского Совета рабочих и солдатских депутатов 4 (17) ноября 1917 года звучит так: «Товарищи! На меня выпала честь присутствовать от Владикавказского Совета ра­бочих и солдатских депутатов на II Всероссийском съезде Советов. Исключительные обстоятельства, сопровождавшие созыв съезда, привлекли к нему внимание всей России. Но ни одно из тех сообщений, которыми пользовались мы здесь, не отражает, я утверждаю это, и сотой доли тво­рящихся событий!Победы врага на Балтийском море вызвали замешательство в рядах Временного правительства, замешательства, сказавшегося прежде всего в том, что оно тотчас решило отдать в жертву сердце революции — Петроград и переехать в Москву и оттуда в безопасности править Рос­сией и фронтом!»^ В однотомнике «Избранные статьи и речи Кирова», М.: Политиз­дат, 1957, эта речь Кирова представлена так: «Товарищи! На меня выпала честь присутствовать от Владикавказского Совета рабочих и солдат­ских депутатов на Втором Всероссийском съезде Советов — этом парла­менте рабочих и крестьян. Исключительные обстоятельства, сопровож­давшие созыв съезда, привлекли к нему внимание всей России. Но я кате­горически утверждаю, что все те сведения, телеграммы, которые питали нас в дни переворота, ничего общего с действительным ходом Великой революции не имеют. Так называемое Временное правительство, в тяжелые дни, переживаемые Россией, решило покинуть сердце русской революции — Петроград, изменить ему. Буржуазия всех мастей с Родзянко во главе возрадовались этому решению, видя в гибели Балтийского флота и революционного Петрограда спасение цензовой России и похороны Революции. Но подлинная революционная демократия своевременно по до­стоинству оценила этот дьявольский замысел и решительно воспротиви­лась ему».Всего, что выделено мной, нет в самом первом издании «С. М. Ки­ров. Статьи и речи. Том I. 1912—1921 гг.». И не могло быть. Речь Ки­рова 4 (17) ноября 1917 года печаталась по газете «Горская жизнь» от 7(20) ноября 1917 года. И это соответствовало взглядам Кирова, ко­торые он проповедовал в 1917 году. Более того, он просто не мог, бу­дучи опытным оратором, выступая перед многонациональными полуграмотными депутатами Владикавказского Совета, произнести столь «напыщенную» речь, которая приводится в однотомнике 1957 года.Кстати, в этот однотомник не вошли многие статьи и речи Ки­рова, имеющие принципиальное значение. Среди них: различные на­казы и обращения к народам Терской области, выступления на ми­тингах в Астрахани в июле 1919 года, документы, опубликованные в 1935 году: приказы Временного революционного комитета в Астра­хани, прямые переговоры с Ю. П. Бутягиным, важнейшие выступле­ния Кирова по внутрипартийным вопросам 4 марта и 19 октября 1926 года и т. д.Общеизвестно, что при жизни Кирова собрания его речей и докла­дов не издавались, а печатались только в газетах или отдельными бро­шюрами. Киров никогда полностью не писал текст своих выступлений, но всегда перед тем, как напечатать их в газетах, прочитывал и «визи­ровал», и на этот счет есть специальные указания. Но заседание Влади­кавказского Совета 1917 года не стенографировалось. Поэтому иссле­дование кировских речей и докладов требует внимательного их изу­чения и имеет огромное значение для понимания формирования его личности, познания еще не известного нам Кирова.Трагическая гибель Кирова сделала его своеобразным националь­ным героем, его прославляли, им восхищались, ему во многом припи­сывали главную, организующую роль, а после XX съезда КПСС сделали главным соперником Сталина.Между тем расширение допуска к архивам, в том числе изуче­ние документов фондов Сталина, Кирова, Куйбышева, Орджоникид­зе, Политбюро, почти сплошной просмотр фондов Ленинградского партийного архива, Центральных государственных архивов Октябрь­ской революции в Москве и Ленинграде, изучение фондов архив­ных кадров многих ленинградских заводов, доскональное изучение ар­хивов музеев Сергея Мироновича Кирова в Ленинграде и Уржуме, поквартирный опрос жильцов домов, где жил его убийца Леонид Нико­лаев, записи бесед с бывшими охранниками Сталина и оперативны­ми уполномоченными УНКВД по Ленинградской области позволили мне собрать огромный архив. Это дало возможность ввести в оборот значительное число новой фактуры — в основном документального ха­рактера.Признаюсь, это было нелегко. Некоторые публицисты называли ме­ня «иудой», продавшейся за тридцать сребреников. Другие — в частно­сти, Антон Антонов-Овсеенко — заявляли, что я «выполняю чей-то за­каз», что мне почему-то первой был открыт доступ к документам, что есть факты, которые я знаю, но они «не вписываются в заданную схему» и я нигде их не упоминаю, даже в монографии, «вышедшей на Западе». Ну а более высокопоставленные чиновники — архитекторы перестрой­ки — вообще заявляли, что «запретят меня печатать», если я буду от­стаивать версию убийцы-одиночки.К сведению всех моих противников и оппонентов. Я не выполняю ничей заказ. В 1952 году, после окончания Ленинградского государ­ственного университета, тогда он носил имя А. А. Жданова, я по рас­пределению вместе с несколькими товарищами с курса попала в музей Сергея Мироновича Кирова, который тогда занимал особняк бале­рины М. Ф. Кшесинской. И занялась изучением жизни и деятельности Кирова.Именно тогда я почувствовала глубокую благодарность к моим уни­верситетским учителям: Сигизмунду Натановичу Валку, Рахили Нико­лаевне Лебединской, Владимиру Владимировичу Мавродину, Семену Бенециановичу Окуню, которые научили нас, вчерашних десятикласс­ников, вникать в факты, оценивать, анализировать, сопоставлять их, связывать прошлое и настоящее, проникать в суть явления, видеть многоликость и многообразность каждой эпохи, ее положительные и отри­цательные стороны, успехи, достижения, подвиги, а также недостатки, явления, достойные осуждения и презрения.Они учили: каждый документ, писался ли он одним человеком или группой лиц, имеет субъективное мнение, свой взгляд, а потому несет отпечаток этого времени, и при исследовании все это надо принимать во внимание. Спасибо им за это.Более того, они требовали от нас еще более критически относиться к воспоминаниям современников, исходить из политических, эконо­мических взглядов и реалий времени, симпатий и антипатий полити­ческих лидеров, противников и оппонентов.Наказами своих учителей и руководствовалась я, занимаясь изуче­нием жизни и деятельности С. М. Кирова. Больше всего меня заинтри­говала его трагическая смерть, его вхождение во власть, семейные от­ношения и дружеские связи.Именно поэтому, начиная изучать причины гибели Кирова, иссле­довала одновременно несколько версий: 1. Молодые зиновьевцы, или Дело Ленинградского центра. 2. Причастность белоэмигрантских воин­ских формирований к этому делу. 3. Операцию «Консул». 4. Причаст­ность к убийству лидеров и участников всех процессов 30-х годов. И на­конец 5. Причастность Сталина.Перелопатив огромное количество самых разнообразных докумен­тов, я почти тридцать лет самым тщательным образом проверяла все версии. И пришла к выводу: Киров был убит Л. В. Николаевым сугу­бо самостоятельно, по личным мотивам и не столько из-за ревности, сколько из неимоверного честолюбия, жажды власти, гипертрофиро­ванного чувства несправедливости.Сталин же использовал этот факт для расправы со своими полити­ческими оппонентами всех мастей и всех рангов. Более того, жертв бы­ло бы значительно меньше, если бы люди той поры, как, впрочем, и иных, более «благополучных» эпох, оказались более нравственны, ме­нее злобны, завистливы и корыстолюбивы. Увы, даже в наше время сколько пишется доносов, открытых и скрытых, сколько фальшивок, грязи выливаются на отдельных людей. Обиднее всего, что зачастую это делают лица весьма талантливые, часто мелькающие на экранах, зани­мающие определенное положение в обществе.Наверное, надо помнить: история — не пропаганда. Она — наука. И как любая точная дисциплина, она становится научной дисципли­ной лишь тогда, когда обеспечивает трезвый, взвешенный анализ про­шлого.Ведь написал же А. Антонов-Овсеенко в «Литературной газете» 3 ап­реля 1991 года, что якобы с ведома Сталина устраивалось обсуждение статьи Кирова, написанной в 1913 году, на заседании Политбюро. Ко­гда, за что и где обсуждали Кирова на Политбюро ЦК и ЦКК ВКП(б), читатель сможет узнать подробно, а не намеком, из данной книги. Сей­час же заметим, что утверждения известного публициста о том, что га­зета «Правда» руками ее главного редактора Мехлиса опубликовала «фельетон на Кирова за то, что он привез в Ленинград в 1926 году своих собак», — не более как досужая выдумка. Да и редактором газеты «Прав­да» был тогда Н. И. Бухарин, а не Мехлис. Что касается обвинения «ка­кой-то Кирилиной» в том, что она опубликовала на Западе всю правду об убийстве Кирова, будто бы скрываемую ею от отечественного чита­теля, то книга во Франции мною действительно была издана в 1996 го­ду, но она полностью соответствовала вышедшему перед этим (в 1993 году) русскому изданию.Киров — личность неординарная. Вышедший из народа, он был тес­но связан с ним. У него был особый свой стиль работы, основанный на доверии к тем, с кем он сотрудничал, и на жесткой системе контроля за исполнением принятых решений. Тем самым он в известной степени смягчал негативные последствия складывающейся административно- командной системы.Вместе с тем нельзя не принимать во внимание: Киров был челове­ком своей эпохи, своего поколения, в формировании взглядов которого существенную, если не главную роль сыграли сиротское детство, рево­люции, гражданская война. Он был выдвиженцем Сталина. Реализуя те или иные направления политики партии, он действовал целеустремлен­но, для него линия, разработанная съездом, становилась генеральной линией.И все-таки он был человеком своеобразным. Вот этому неизвестно­му Кирову, его сомнениям, ошибкам, светлой вере в будущее России и посвящена эта книга.^ ЧАСТЬ ПЕРВАЯПУТЬ НАВЕРХГЛАВА 1СТАНОВЛЕНИЕТак кто же такой Киров? Популист? Великий государственный де­ятель? Друг или соперник Сталина?Ответить на эти и многие другие вопросы нам помогут документы.В народе говорят, что «танцевать надо от печки». Так и здесь, чтобы до конца разобраться в личности С. М. Кирова как политического дея­теля, необходимо еще раз вернуться к его детским и юношеским годам. Здесь началось формирование его характера, его взглядов на жизнь, от­ношения к людям. Детские и юношеские годыМетрическое свидетельство гласит, что Киров родился в Уржуме1 27(15) марта 1886 года в семье мещан Мирона Ивановича и Екатерины Кузьминичны Костриковых. Однако в паспорте Кирова до революции и его партийном билете год рождения обозначен — 1888-й. Эта дата появи­лась в документах Кострикова (Кирова) во время его первого ареста — 2 февраля 1905 года в Томске. Вероятнее всего, такое исправление в его пас­порт внесли члены местной социал-демократической организации: в связи с такой поправкой юноша становился несовершеннолетним, и ему пони­жалась возможная мера наказания. Кстати, в паспорте С. М. Кирова, полу­ченном им при паспортизации 1933 года, год рождения значится как 18852.Кстати, на мемориальной доске С. М. Кирова, установленной на Кремлев­ской стене, неточно датирован день рождения — 28 марта. Вероятно, это объясняется ошибкой в летоисчислении при переводе даты его рождения со старого на новый стиль.Вопрос о родословной Кирова содержит противоречивые и не со­всем точные сведения. В воспоминаниях его родных — сестер Анны Мироновны и Елизаветы Мироновны — излагается общепринятая, официальная версия об их отце и бабушке. Первоначально она была сформулирована писательницей А. Голубевой в ее книге «Мальчик из Уржума»; Для ее написания А. Голубева выезжала в Уржум, встречалась с сестрами Сергея Мироновича, старожилами города. Постольку по­скольку источник фактически был один — сестры, то сведения об отце ограничивались фразой: «Пропал без вести, уйдя на заработки». О ба­бушке рассказывалось немного больше: о ее тяжелой доле — «вдовы николаевского солдата», о ее смерти «в возрасте 95 лет». Скупые сведе­ния о своей родословной приводит и родной племянник Кирова — сын его младшей сестры — К. В. Верхотин1.И это понятно и объяснимо. В маленьком провинциальном город­ке, где люди, принадлежащие к одному социальному кругу, прекрасно знали друг друга, пьянство считалось величайшим позором. Поэтому и дочери и внук тщательно избегали не только писать об этом, но даже говорить на эту тему среди членов семьи.Впоследствии, уже после смерти Кирова, его биографию приукра­шивали все, видимо, следуя мудрой пословице: «О покойниках гово­рить либо хорошо, либо ничего».Впервые назвал отца Кирова «алкоголиком» публицист С. С. Синель­ников2.И может быть, сегодня, когда алкоголизм поразил значительную часть населения России, неся зло семье, порождая нравственное раз­ложение личности, об этом не стоило и писать, если бы не продол­жающиеся публикации, несущие неправду об отце нашего героя. Ис­торик В. И. Клюкин: «Мирон... уходил на заработки в разные места, а затем надолго пропал», ему вторит историк Н. А. Ефимов: отец Киро­ва «уехал на заработки то ли в Вятку, то ли на Урал, где бесследно исчез»3.Между тем вопрос об отце Кирова вовсе не предмет праздного любопытства. Он не только позволяет уточнить факт его биогра­фии, но поможет высветить отдельные черты его характера: контактность, сдержанность, стремление к знаниям, желание «выбиться в люди».Отец Кирова — Мирон родился 12 августа 1852 года. Его мать — бабушка Сергея Мироновича родилась 1 января 1825 года. Некоторые называют дату ее рождения — 1811 или 1812 год. Так пишут в своих воспоминаниях ее состарившиеся внучки и правнук; по-видимому, она сама им что-то рассказывала в раннем детстве. Между тем до на­ших дней сохранился самый надежный источник — церковные кни­ги, регистрирующие рождение и крещение младенцев, брачные отно­шения и смерть. Бот в такой книге Залазинской церкви, Глазовского уезда, Вятской губернии зафиксировано: Меланья Авдеевна роди­лась в первый день 1825 года в семье потомственных крестьян, припи­санных к Залазинскому заводу. Свадьбу Меланьи сыграли 7 февраля 1843 года. Ее мужем стал крепостной крестьянин Иван Пантелей­монович Костриков, служивший у своего барина конторщиком. В 1848 году Ивана его барин отдает в солдаты на 25 лет. Местом служ­бы Ивана становится Кавказ. А у его жены — солдатки Меланьи спус­тя четыре года рождается сын Мирон, которого крестят в той же Зала­зинской церкви, сын записывается кантонистом, крестным отцом ста­новится брат Меланьи, а об отце — ни слова. Спустя два года после рождения сына Меланья Авдеевна получает известие о смерти мужа. Шел 1854 год4. Молодой вдове исполнилось 29 лет, ее сыну Миро­ну — два года1.Немало лиха хлебнула Меланья Авдеевна, оставшись без средств к существованию с маленьким ребенком. Она бралась за любую работу, лишь бы иметь кусок хлеба: стирала белье, мыла полы, была прислугой. В 1861 году после отмены крепостного права она попадает в дом глазов­ского лесничего Антошевского и становится нянькой его детей. Вместе с ней там живет и ее сын. Вскоре Антошевского переводят в Уржум, где его избирают мировым судьей. С семьей Антошевского переезжает в Уржум из ненавистного ей Залазино с его сплетнями и слухами и Ме­ланья Авдеевна с сыном.Здесь, в Уржуме, не без помощи Антошевского она записывает свое­го сына в мещанское сословие и получает на него документы, где Ми­рон в честь умершего в солдатах мужа Меланьи Авдеевны получает его фамилию и отчество.Мать Кирова — Екатерина Кузьминична, урожденная Казанцева, родилась в 1859 году. Ее отец — Кузьма Николаевич — богатый свобод­ный крестьянин села Витлы Уржумского уезда. Похоронив жену и сына, он докинул родное село, перебрался в Уржум, купил участок земли, по­строил большой по тем временам дом, два сарая, большую конюш­ню, амбар, баню и другие подсобные помещения, огородил свое владе­ние высоким забором с большими воротами и маленькой калиткой. Кро­ме того, в пригородной зоне Уржума он стал арендовать два больших участка земли2. И хотя точных архивных данных нет, но для содержания такого огромного хозяйства Кузьма Николаевич, по всей вероятности, применял наемный труд.Бракосочетание Мирона Ивановича и Екатерины Кузьминичны со­стоялось 19 января 1875 года. Невесте было 16 лет, жениху — 23.У Костриковых родилось семеро детей. Первые четверо умерли в раннем возрасте3. Тем не менее жизнь в семье не сложилась. Ни фор­мальное узаконение происхождения Мирона, ни удачная женитьба на единственной наследнице богатого домовладельца, ни приличное место в лесничестве, которое он получил благодаря хлопотам Матери, не спасли Мирона от босяцкой доли.Мирон стал виновником многих несчастий своей семьи. Выросший в господских прихожих, он видел смысл жизни в сытом, беззаботном существовании, пил, мотал имущество своего тестя, часто менял служ­бу, бродяжничал, продавал последние вещи из дома. Будучи совершен­но больным, через двадцать с лишним лет он вернулся в Уржум, умер там в 1915 году4.Его жена —Екатерина Кузьминична в 30 лет, лишившись кормиль­ца, осталась без средств к существованию с тремя детьми. Выросшая в зажиточной семье, в довольстве, она, чтобы прокормить семью, вынуж­дена была работать приходящей прислугой, прачкой у богатых уржумцев. От непосильного труда Екатерина Кузьминична заболела туберку­лезом и умерла в 1894 году. А в 1910 году в возрасте 85 лет скончалась ее свекровь — Меланья Авдеевна5.Все они похоронены рядом на Уржумском кладбище. Трагичная судьба матери, отца, бабушки породила у мальчика, юноши на всю жизнь чувство неприязни к людям безвольным, любящим всласть по­жить за чужой счет, пьяницам, бездельникам.Горькие минуты отчаяния, обиды, одиночества пережил восьмилет­ний Сергей Костриков, оставшись сиротой после смерти матери.Сестры Сергея — старшая Анна (1883 года рождения) и младшая Елизавета (1889 года рождения) остались жить дома с бабушкой — Меланьей Авдеевной1. Анна продолжала учиться в гимназии, а его отдали в дом призрения малолетних сирот. Он прожил в нем целых 8 лет.Мальчик был смышлен, сообразителен, трудолюбив, прилежен. «Отличная учеба» и «совершенно безупречное поведение» (так написано в Характеристике) дали ему возможность за счет земского общества про­должить учебу в Казанском низшем механико-техническом промыш­ленном училище.Инициатором направления Сергея Кострикова на учебу стала вос­питательница приюта Ю. К. Глушкова, ее поддержали учителя город­ского училища — Н. С. Морозов, В. С. Раевский, Г. Н. Верещагин и даже преподаватель Закона Божия — отец Константин. Они обрати­лись с прошением в Благотворительное общество Уржума: направить Кострикова в Казань для получения специального образования за счет средств общества.Благотворительное общество располагало к этому времени значи­тельными средствами. Уржум развивался в конце XIX — начале XX века весьма интенсивно. В 1903 году в нем насчитывалось 6 промышленных заводов, 18 крупных ремесленных заведений (кожевенных, маслобой­ных, сальносвечных), широко шла торговля, особенно зерном. Богатые купцы, помещики, чиновники считали делом чести вносить средства в Благотворительное общество.Сохранился протокол общего собрания общества, на котором по­четный член общества В. Ф. Польнер предложил собранию «... ввиду успешного окончания курса в городском училище и хороших способ­ностей воспитанника дома призрения Сергея Мироновича Кострикова поместить для получения специального образования в Казанское низ­шее механико-техническое училище» за счет общества2. Решение было принято единогласно.Общество ассигновало на содержание воспитанника в Казани, его обмундирование, оплату учебы на первый год — 90 руб. При этом учи­тывалось, что он будет также получать пособие из земства, которое по­сле поступления на работу обязан земству вернуть3.Председатель Благотворительного общества выдал земству за мало­летнего Кострикова обязательство-расписку о возврате всех денег зем­ству, затраченных земством на обучение последнего4.В краеведческом музее Уржума в экспозиции по годам расписана материальная помощь Кострикову как со стороны земства, так и обще­ства. В 1901 году — 65 руб., в 1902 — 55 руб., в 1903 г. — 60 руб., причем 36 руб. ежегодно вносило земство5. Как видно из приведенных цифр, из двух спонсирующих обучение Кострикова организаций Благотвори­тельное общество делало это крайне нерегулярно. Причем за первый год оба спонсора не внесли ни одной копейки. Поэтому первый взнос сделал лично Польнер, детей которого нянчила старенькая Меланья Авдеевна. В сопроводительном письме в Казань Польнер писал:«Означенного Сергея Кострикова я обязуюсь одевать по установ­ленной форме, снабжать всеми учебными пособиями и своевременно вносить установленную плату за право обучения... Жительство он будет иметь в квартире моей родственницы, дочери чиновника — Людмилы Густавовны Сундстрем»6.Казанский период — это, пожалуй, наиболее тяжелые годы в жизни подростка. Жил он впроголодь, часто случались голодные обмороки, болел, но упрямо шел к своей цели стать техником-механиком.Павел Иванович Жаков, преподававший в то время в училище, вспоминал: «Отсутствие близких, тяжкие бытовые условия, постоянное недоедание вызвали бы у многих уныние, сломили бы всякое желание учиться. Но не такой был Сергей... Целеустремленность и бодрость ни­когда его не покидали... Всегда стремился расширить свой кругозор, читал массу книг, любил художественную литературу и в беседах обна­руживал острый ум и критическую мысль»1.Моральную поддержку, материальную помощь оказывали Сереже Кострикову и его старые знакомые — сестры Глушковы — Юлия и Анас­тасия Константиновны.Летом 1934 года Анастасия Константиновна приезжала в Ленинград на экскурсию. Она позвонила Кирову, он посетовал: почему она не со­гласовала время поездки, — он только что вернулся из отпуска в Сочи, и через несколько дней ему предстояла поездка в Казахстан, а в Ленин­граде его ждала труда непрочитанных бумаг, документов, писем, пред­стояли встречи с руководителями города, директорами предприятий...^ В воспоминаниях, датированных 1935 годом, А. К. Глушкова рас­сказывала: «Он тепло меня встретил», на машине повез показывать го­род, а «на мой вопрос „ты забыл меня?“ ответил — „Нет, не забыл и не забуду. Вы для меня сестра и мать”»2.Останавливаюсь на этом, казалось бы, незначительном эпизоде, что­бы показать всю несостоятельность тезиса сегодняшнего исследователяН. А. Ефимова, что «впоследствии Сергей Миронович, кажется, ни разу не вспомнил своих благодетелей»3. С Польнером Сергей Костриков вообще лично не был знаком, между ними всегда была слишком велика социаль­ная дистанция. У Л. Г. Сундстрем на квартире он жил в Казани только один год, а потом она уехала из города навсегда. Кстати, это весьма ос­ложнило и без того тяжелую жизнь юноши. Ну а когда в годы советской власти С. М. Киров занял высокое положение в обществе, никого из его уржумских покровителей не было уже в живых, за исключением Глушковых.^ Ошибочно и утверждение Н. А. Ефимова, что Киров учился в Казан­ском «ремесленном» училище4. Аттестат, полученный Кировым, гла­сил, что он «был принят в августе 1901 года в низшее механико-техническое училище Казанского соединенного промышленного училища, в котором обучался по 31 мая 1904 г., и окончил полный курс низшего механико-тех­нического училища...»5.В восемнадцать лет Костриков-Киров получил заветный диплом. Он был в числе восьми лучших из трехсот питомцев училища. Заметим, что выпускники этого училища в то время котировались довольно высоко. Практически им была открыта дорога на все крупнейшие, наиболее пре­стижные заводы России.Так закалялась у Кирова воля, выдержка, целеустремленность, вы­рабатывалось чувство товарищества, умение контактировать с людьми разных социальных групп, возрастов, национальностей, слушать и по­нимать их, то, что впоследствии составит сущность его характера как человека. Наверное, неслучайно все воспоминатели будут писать о нем как о «простом человеке».Вместе с тем в Казани к Кирову приходила зрелость, происходило становление его гражданского самосознания, проявился интерес к по­литической и художественной литературе, посещению революционных кружков, критически он стал воспринимать и действительность, и те­атр, и книги.^ В автобиографии Киров потом, спустя десятилетия, напишет: «...по окончании училища стал достаточно определенным революционером с уклоном к социал-демократии»6.Вряд ли мы, исследователи, вдумчиво относились к этим его словам. А ведь в них заложен глубокий смысл. Заметим, он не объявляет себя ни ленинцем, ни большевиком, ни просто социал-демократом, а только «достаточно определенным революционером с уклоном (выделено мной. — А. К.) к социал-демократии». И это было написано в те дни, когда мно­гие, в том числе и видные большевики, стремились доказать, что их партийный стаж значительно более ранний, чем вытекало из имеющих­ся у них документов.Действительно, в Казани Сергей Костриков вошел в круг револю­ционно настроенной молодежи.Как многие из тех, кто прошел суровую жизненную школу, он остро реагировал на самые различные факты социальной несправедливости. В среде своих сверстников он знакомился с запрещенными тогда про­изведениями Писарева, Добролюбова, Чернышевского, делился свои­ми мыслями о прочитанном с друзьями. Но вместе с тем он был просто юношей, его, как почта всех молодых людей, привлекала поэзия, лите­ратура, театр. Вряд ли можно считать случайностью неоднократные на­рушения С. Костриковым правил, запрещающих учащимся Казанского промышленного училища посещать театр более одного раза в месяц.Более того, приезжая на летние каникулы в Уржум, Сергей охотно участвовал в любительских спектаклях, хоровых пениях, рыбной ловле.В 1904 году Киров вернулся в Уржум. Перед ним остро встал во­прос: что делать дальше? Идти работать или продолжать учебу. Его зна­комые, ссыльные революционеры — С. Д. Мавромати, братья К. Я. и Ф. Я. Спруде — советовали учиться дальше. Об этом неустанно тверди­ли ему и сестры Глушковы. К тому же на каникулы приехал из Томска студент — сосед по улице, который расхваливал город, институт, где он учился, и звал поехать вместе.Поэтому представляется в высшей степени несостоятельным и предвзятым положение, выдвинутое Н. А. Ефимовым: дескать, стрем­ление Кирова к получению образования возникло у него после озна­комления с тяжелым трудом рабочих на мыловаренном заводе Крестовникова в Казани, у него появилась «зависть, как живут богатые состо­ятельные люди»1.Стремление к знаниям, образованию всегда поощрялось прогрес­сивными людьми, рассматривалось как самое действенное противоядие против зависти и корысти.Преодолев невероятные трудности, лишенный простой человеческой ласки, живший вдали от своих родных, Сергей Костриков получил дип­лом механика. Чувство обыкновенного человеческого честолюбия при­суще практически каждому молодому человеку с нормальной психикой. Несомненно, оно свойственно было и Сергею Кострикову. А разве плохо мечтать о материальном благополучии, заработанном честным трудом.Меня просто чисто по-человечески интересует, а что двигало доцен­том Ефимовым, когда он поступал в вуз, защищал кандидатскую дис­сертацию, получал звание доцента. Почему же он не стал простым ра­бочим?Не исключаю, что для Сергея Кострикова высшее образование да­вало возможность стать материально независимым, самостоятельным, порвать с той социальной средой, которая окружала его с детства. Не­случайно в письме к сестрам Глушковым он писал из Казани: «Буду терпеть и ждать... а образование получу!» И тот, кто не спал за занавес­кой в одной комнате с хозяевами, не готовился к занятиям ночью при огарке свечи, кто не ходил в дырявых сапогах (на другие денег не было), кто не пил, не курил, а на жалкие крохи, сэкономленные на хлебе, са­харе, обеде, посещал выставки, театр, тот никогда не поймет тех, кто тянется к знаниям, литературе, искусству. Тех, кого именно благо­даря полученному образованию, раздвинувшему границы их граждан­ского и гуманитарного кругозора, начинает заботить и судьба «братьев меньших», работающих в темных цехах с нарушением всяких правил технической безопасности. А ведь именно подобный рабский труд уви­дел практикант Костриков на заводе братьев Крестовниковых (а не Крестовникова, как у Ефимова).Это определило выбор Кирова, и после Казани он очутился в Томске. Здесь он мог продолжить свое образование и стать инженером. Реальные перспективы для этого открывал Томский технологический институт, окончание подготовительных курсов которого давало право учиться в этом учебном заведении и тем, кто не имел диплома об окончании гим­назии или реального училища. Первые революционные шагиКостриков приехал в Томск в конце августа 1904 года. Не исключе­но, что его спутником в этой поездке был уржумец Никонов, студент Технологического института, на квартире которого первое время и жил Сергей. Занятия на курсах начинались 1 сентября, сначала Костриков посе­щал их как «вольнослушатель», так как по правилам для зачисления на курсы необходимо было получить документ о политической благона­дежности и постоянное место работы. А на это требовалось определен­ное время.Наконец Сергей после длительных поисков получает место чертеж­ника в городской управе и работает там вплоть до своего третьего ареста в июле 1906 года. А в начале января 1905 года он получает из жандарм­ского управления Томска справку о политической благонадежности и становится полноправным слушателем курсов1.Между тем вихрь революционных событий в центре России дока­тился и до Томска. На подготовительных курсах училось немало рево­люционно настроенных разночинцев, которые вводят Сергея в социал-демократическое движение Томска. Уже в декабре 1904 года Костриков вступает в ряды социал-демократов, принимает участие во всех их ак­циях. Здесь, в Томске он проходит и первые тюремные университеты.Томский период жизни и деятельности Сергея Кирова, к сожалению, недостаточно изучен исследователями. В имеющихся публикациях Ки­ров предстает как последовательный сторонник большевиков, знаток ленинских работ, известный организатор и агитатор масс.Основанием для подобных выводов служили воспоминания о С. М. Кирове, написанные их авторами уже после его трагической гибе­ли и, несомненно, содержащие завышенную оценку его деятельности.Документальная база исследования этого отрезка жизни Кирова скудна. Сохранились материалы жандармского управления, касающие­ся всех его арестов и судебных заседаний, а также архивы, связанные с поступлением на общеобразовательные курсы Томского технологиче­ского института. Но не вызывает сомнений, что Сергей Миронович принимал активное участие во всех революционных выступлениях в Томске. Молодой человек знакомится с запрещенной цензурой того времени литературой. Руководитель кружка Г. Крамольников в своих воспоминаниях впоследствии писал: слушатели, в том числе и Сергей, читали Шелгунова, Михайловского, Писарева, Добролюбова. Читали они и работы В. И. Ленина.По заданию Томского ком