А.Б.Демидов ФЕНОМЕНЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ Минск: ЗАО Издательский центр "Экономпресс", 1999 Аннотация Предисловие I. ИГРА Глава 1. ИССЛЕДОВАНИЯ ИГРЫ В КУЛЬТУРОЛОГИИ И ФИЛОСОФИИ Как феномен игры стал предметом исследований? Соотношение игры и культуры Глава 2. ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ ЧЕРТЫ ИГРЫ Определения понятия "игра" Игра – свободная деятельность Игра выводит человека за рамки обыденности Пространственно-временная замкнутость игры Структурная упорядоченность игры Повторимость и вариативность игры "Одушевленность" игровых предметов Переживания напряжения и воодушевления в игре Игра содержит в себе возможности и риск Глава 3. ЦЕЛИ ИГРЫ Имманентность игровых целей Цели и типы игры Игра как средство внеигровой цели Иллюзорность целей игры Глава 4. РОЛЬ ПОНЯТИЯ ИГРЫ В ЭСТЕТИКЕ И ГЕРМЕНЕВТИКЕ Образ игры как познавательная модель Аналогия игры и искусства (И.Кант) Непредметное бытие произведения искусства (Х.-Г.Гадамер) Темпоральность произведения искусства (Х.-Г.Гадамер) Понятие игры в герменевтике (Х.-Г.Гадамер) Отличия искусства и жизни от игры (М.М.Бахтин) Вопросы и задания для самопроверки и коллоквиумов ^ II. СМЕРТЬ Глава 1. АРХЕТИПЫ СМЕРТИ Вавилон Древний Египет Древняя Индия (брахманизм) Иудаизм Греки Славяне Германцы Даки Глава 2. ТЕМА СМЕРТИ В АНТИЧНОЙ ФИЛОСОФИИ Учение Платона о бессмертии души Взгляды античных атомистов на смерть (Демокрит, Эпикур, Лукреций) Глава 3. СМЕРТНОСТЬ ИНТЕЛЛЕКТА И БЕССМЕРТИЕ ВОЛИ (А.Шопенгауэр) Ложность жизни и подлинность не-жизни Бессмертие рода Ложность страха смерти Глава 4. СМЕРТЬ – КОСМИЧЕСКОЕ ЗЛО (Н.Ф.Федоров, В.С.Соловьев) "Общее дело" – преодоление смерти Смерть – помеха всеединству Глава 5. ФЕНОМЕН СМЕРТИ В ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЙ ОНТОЛОГИИ (М.Хайдеггер) "Определение" бытия небытием "Определение" небытия бытием Уклонение люда от подлинного бытия Глава 6. АБСУРД И СМЕРТЬ (А.Камю) Проблема самоубийства Бунт "абсурдного человека" Вопросы и задания для самопроверки и коллоквиумов ^ III. ОДИНОЧЕСТВО Глава 1. ПУТЬ К ОДИНОЧЕСТВУ И САМОСОЗНАНИЮ (М.Бубер) Одиночество и проблема человека Эпохи обустроенности и эпохи бездомности Индивидуализм или коллективизм? – ложная альтернатива Глава 2. БЕГСТВО ОТ СЕБЯ В РАЗВЛЕЧЕНИЕ (Б.Паскаль) Неприкаянность человека во Вселенной Спасительный мир игры Глава 3. РАЗЛИЧЕНИЕ ПОНЯТИЙ ОДИНОЧЕСТВА, УЕДИНЕНИЯ И ИЗОЛЯЦИИВ ФИЛОСОФИИ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛИСТОВ (Г.Торо) Глава 4. ИЗНАЧАЛЬНОЕ ОДИНОЧЕСТВО ЧЕЛОВЕКА В ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ "Одиночество-неслиянность" "Одиночество-ответственность" Глава 5. ПОНЯТИЕ ОДИНОЧЕСТВА В ФИЛОСОФИИ И ПСИХОЛОГИИ Вопросы и задания для самопроверки и коллоквиумов ^ IV. КОММУНИКАЦИЯ Глава 1. "ФИЛОСОФИЯ КОММУНИКАЦИИ" К.ЯСПЕРСА Уровни "я" и типы общения Понятие экзистенции и экзистенциальной коммуникации Общая ситуация как условие экзистенциальной коммуникации Философская вера и осевое время Глава 2. ДИАЛОГИЧЕСКИЙ ПЕРСОНАЛИЗМ М.БУБЕРА Двойственность человеческого "я" и его отношения к миру Переживание Настоящего во встрече с "Ты" Диалогическое бытие человека Глава 3. "ДИАЛОГОВЕДЕНИЕ" М.М.БАХТИНА Диалогичность бытия Полифонический роман Ф.М.Достоевского "Завершение" личности с позиции вненаходимости Диалогическое познание "внутреннего человека" Диалогическая "идеология" Микродиалог, скрытая полемика, большой диалог Глава 4. "МЫ" – НАЧАЛО КОСМИЧЕСКОЕ (С.Л.Франк) Взаимопроникновение "я" и "ты" Два типа отношений "я – ты" Образ "мы" – основа социальной философии Глава 5. КОНЦЕПЦИЯ ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОСТИВ ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ (А.Шюц) Проблема интерсубъективности Взаимозаменяемость перспектив Живая одновременность "мы" "Они-отношения" и "мы-отношения" Вопросы и задания для самопроверки и коллоквиумов ^ V. ЛЮБОВЬ Глава 1. ТЕМА ЛЮБВИ В АНТИЧНОЙ ФИЛОСОФИИ Различение древними греками видов любви Любовь – космическая сила Миф об андрогинах Платоновская теория эроса Глава 2. ХРИСТИАНСКОЕ ПОНИМАНИЕ ЛЮБВИ Новый образ любви в Евангелии Любовь – безмолвная песня Богу (Августин) Глава 3. ТЕМА ЛЮБВИ В ФИЛОСОФИИ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ И НОВОГО ВРЕМЕНИ Возрождение античных образов любви Николай Кузанский Фрэнсис Бэкон Рене Декарт Глава 4. УЧЕНИЕ Г.С.СКОВОРОДЫ О НЕВИДИМОЙ НАТУРЕ Самопознание – путь к любви и счастью Учение о сродности натур Глава 5. ТЕМА ЛЮБВИ В НЕМЕЦКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ Иммануил Кант Георг Вильгельм Фридрих Гегель Людвиг Фейербах Глава 6. МЕТАФИЗИКА ПОЛОВОЙ ЛЮБВИ (А.Шопенгауэр) Глава 7. СМЫСЛ ЛЮБВИ Владимир Сергеевич Соловьев Николай Александрович Бердяев Глава 8. "МЕХАНИКА" ЭРОСА (З.Фрейд) Конфликт удовольствия и реальности Метаморфозы либидо Чувственное и нежное течения любви Либидо и культура Глава 9. ИСКУССТВО ЛЮБВИ (Э.Фромм) Пути преодоления одиночества Виды любви Любовь и общественные отношения Глава 10. ЛЮБОВЬ – КОНФЛИКТНАЯ "ИГРА ЗЕРКАЛЬНЫХ ОТРАЖЕНИЙ" (Ж.-П.Сартр) Соблазн соблазнить чужую свободу Конфликтность любви Необеспеченность любви Вопросы и задания для самопроверки и коллоквиумов Литература Демидов Александр БорисовичФЕНОМЕНЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ Учеб. пособие. – Минск: ЗАО Издательский центр "Экономпресс", 1999. – 180 с. Аннотация Любовь и смерть, одиночество и общение, игра – феномены, выявляющие таинственность человеческого бытия. Идеи Платона, Сартра, Николая Кузанского, Бахтина, Гадамера, Сковороды, Фрейда, Соловьева, Хайдеггера и других, осмыслявших эти феномены, "звучат" в пространстве одной книги, будто знаменитые мыслители собрались за "круглым столом". © А. Б. Демидов, 1997© Издательский центр ЗАО "Экономпресс", 1999 ПРЕДИСЛОВИЕ Эта книга задумана как учебное пособие для студентов вузов, но совсем не беда, если Вы не студент, еще не стали им, или вовсе не собираетесь им быть. Ведь разговор пойдет именно о Вас – о Вашем бытии в мире, ибо любовь или одиночество ни у кого не возьмешь взаймы, мы знаем их настолько, насколько испытали сами. Роль автора этой книги в чем-то подобна роли актера и режиссера в театре: он представляет публике не свою собственную персону, а идею, образ. Роль сыграна тем лучше, чем меньше зритель замечает особу актера, исполняющего Гамлета, но больше видит самого Гамлета. То же самое происходит в разговоре: чья-то мысль становится доступной нам, когда слова, ее выражающие, и сам говорящий перестают заслонять собою идею. Поэтому автор книги не старается сесть в кресло повыше да позаметнее и вершить оттуда суд над идеями выдающихся мыслителей. Не требуйте от него вынесения "судебного приговора" и окончательной истины. Пусть читатель возьмет для себя то, что сумеет понять и принять. Речь пойдет о феноменах – об игре, смерти, любви и т.д., то есть о "вещах", которые не существуют "сами по себе", отдельно от человека. Пожалуй, феномен – не настолько понятное слово, чтобы пользоваться им без предварительных пояснений. Уточним, что это такое. За словом "феномен" закрепилось три основных значения: В греческом языке, откуда это слово заимствовано многими языками, phainomenon значит "являющееся", т.е. в первоначальном смысле слово "феномен" – то же, что явление. В обыденной речи и средствах массовой информации слово феномен, часто употребляют, когда хотят сказать об особенном, редком, необычном явлении или о выдающемся человеке, обладающем исключительными способностями. Например: тунгусский феномен (о падении метеорита) или феномен Кашпировского. Философское употребление слова феномен очень разнообразное. Нет нужды утруждать читателя этой книги разбором всех тонкостей и оттенков употребления слова "феномен" в философии. Уясним себе только основное, а именно: феномен – это нечто переживаемое человеком: иначе говоря, то, что составляет содержание человеческого переживания. Феномен – это предмет, который непосредственно есть то, что он есть... Непонятно? Например, я вижу вспышку молнии, чувствую при этом восторг или испуг, замираю в ожидании удара грома, дрожу под холодным потоком грозового ливня, – таков образ грозы в моем переживании. А какова гроза в действительности, сама по себе? Совпадает ли она с моими переживаниями? Была бы у грозы хоть какая-то "грозность", если бы вместе с ней не присутствовал я или другая живая душа? Мы не будем здесь разбирать эти каверзные вопросы. Достаточно лишь сформулировать их, чтобы почувствовать различие между переживанием грозы в человеческой душе (феномен) и грозой самой по себе, существующей безотносительно к чьим-либо переживаниям (сущность). Собственно, сомнения и рассуждения (рефлексия) о совпадении или несовпадении переживаемого образа грозы с грозой самой по себе начинаются не в момент непосредственного переживания грозы, а несколько позже. Феноменом философы называют непосредственное, дорефлексивное (еще не подвергнутое сомнению), переживание (например, грозы). В этом смысле феномен грозы (мое переживание в данный миг) непосредственно есть то, что оно есть. Хотя феномены не существуют помимо переживаний, мы их называем предметами (предмет – нечто отделенное, противостоящее нам). Феномены являются предметами для сознания. Можно нечто переживать, иметь некий образ, не осознавая, не анализируя его разумом. Так, например, переживают восприятия внешнего мира и свои боли, удовольствия, страхи животные. Для животных переживания не являются предметами осмысления. Человек тоже далеко не все свои переживания подвергает рациональному осмыслению, но когда он это делает, они становятся для него предметами. Такое осмысление своих переживаний, возможное только при посредстве языка, называется "рефлексия". Предметами для сознания являются феномены, а не объекты (сущности) внешнего мира непосредственно. Феномены – как бы буферная зона между сознанием и объективной реальностью. "Феномен" – одно из центральных понятий феноменологии, философского направления, основанного немецким философом ^ Эдмундом Гуссерлем (Husserl, 1859-1938). Феноменологическая трактовка понятия "феномен" сегодня самая влиятельная, поэтому следует упомянуть о ней хотя бы в самом общем виде. "Себя-в-себе-самом-показывающее" (das Sich-an-sich-selbst-zeigende) – такое лаконичное определение понятия феномена сформулировал ^ Мартин Хайдеггер (Heidegger, 1889-1976), последователь Э.Гуссерля. Феномен, согласно объяснениям Хайдеггера1, отличается от явления и от видимости (кажимости). Явление (die Erscheinung) – это нечто, дающее знать о чем-то другом. Например, повышенная температура тела указывает на нарушения в организме. Видимость (das Schein) – это нечто, принимаемое не за то, что оно есть. Например, при определенном освещении может казаться, будто у человека покраснели щеки, а это якобы свидетельствует о повышенной температуре, сигнализирующей о нарушениях в организме. Так вот, феномен – это не иллюзия, не видимость, не проявление чего-то иного – он сам есть то, что он есть. Например, образ молнии, чувство боли, переживание радости. Если мне кажется, что мне радостно, это переживание действительно присутствует во мне. Если у меня возник образ молнии (то ли я ее увидел, то ли померещилось, то ли я ее представил), то этот образ действительно имеется в этот миг. Если я чувствую боль, это переживание действительно имеет место (независимо от наличия или отсутствия объективных причин для боли)2. 1Heidegger M. Sein und Zeit / Tübingen, 1967. S. 28-32. 2 Эту мысль может проиллюстрировать следующий анекдот. Прибегает медсестра: – Доктор! Больному стало хуже! – Вы некорректно выражаетесь, – отвечает доктор. – Правильнее сказать: больному кажется, что стало хуже. Больной располагает только субъективными данными о своем состоянии и не может судить об объективном положении дел. Снова прибегает медсестра: – Доктор! Ему еще хуже! – Ну вот, вы опять... Ему кажется, что еще хуже. Сколько вас учить... В третий раз прибегает. Доктор строго: – Что, еще хуже? – Нет-нет, доктор, я уже все поняла. Теперь больному кажется, будто он умер. В принципе, наше сознание всегда имеет дело именно с феноменами. То есть все, что мы осознаем (подвергаем осмыслению), есть чувство, образ, переживание, мысль, а не вещь сама по себе. Это не значит, что помимо феноменов не существуют вещи сами по себе ("вещи-в-себе", по Канту). Феномены выступают по отношению к сознанию как непосредственно данная реальность – независимо от того, стоят ли за нею самосущие объекты или нет. Например, феномен кентавра существует (как образ), хотя соответствующего самосущего объекта в природе не выявлено. Таким образом, феноменом можно называть все, что угодно, что бы ни пришло в голову. Значит, феноменов может быть бесконечно много. И теперь пора уточнить, какой смысл автор вложил в название учебного пособия "Феномены человеческого бытия", почему в нем рассматриваются одни феномены, а не другие; почему они раскрываются именно в данной последовательности. Прежде всего заметим, что использование слова "феномен" в заголовке не означает, что в книге отображена только позиция феноменологии. Слово "феномен" мы будем подразумевать и в феноменологическом значении, и в смысле "что-то необычайно важное для всех". Речь у нас пойдет не о всевозможных феноменах, а только о феноменах человеческого бытия, т.е. о феноменах, включенных в контекст человеческих отношений. Далее возникает вопрос, почему в курсе лекций рассматриваются только пять феноменов (игра, смерть, одиночество, коммуникация, любовь). Очевидно, что в число феноменов человеческого бытия могут быть включены также вера, понимание, господство, справедливость, красота, добро и многое, многое другое. Можно ли среди них выделить главные, или первоочередные? Конечно, можно пытаться это сделать, но по существу ни одна классификация феноменов человеческого бытия не может быть строго и однозначно обоснована. Так, немецкий философ ^ Ойген Финк (Eugen Fink 1905-1975) в книге "Основные феномены человеческого бытия"3 выделил в качестве основных феноменов труд, игру, любовь, господство и смерть. "Человек, – писал он, – в своей сущности есть работник, игрок, любящий, борец и смертное существо" (s. 106). Финк полагал, что пять названных им феноменов являются для всех людей универсальными, пронизывающими наиболее значимые формы жизнедеятельности человека. Однако мы легко можем убедиться, что имеются также другие феномены, столь же подходящие на роль "основных". Например, вера – обыденная, религиозная, научная, философская – пронизывает всю нашу жизнь. Да и сам О.Финк обстоятельно объяснил, что феномены человеческого бытия не могут быть предметом "объективного исследования". Нет "объективной шкалы", безусловной системы измерений, позволяющей расставить феномены "по рангу". 3 Fink E. Grundphanomenone des menschliches Daseins / Hrsg. von Schuts E. u. Schwarz F.-A. Freiburg; München: Karl Alber, 1979. S. 106. На русский язык переведен один раздел этой книги (см. список литературы к разделу "Игра"). Итак, у нас нет "объективных" оснований, чтобы утверждать, что игра "первичнее" или "главнее", чем любовь. Равным образом и любовь не "первичнее" игры (или веры, или счастья и т.д.). Очевидно, следует согласиться с мнением О.Финка, что каждый феномен человеческого бытия "фундаментально независим" от других. Однако всякий курс лекций предполагает, что излагаемый материал отобран по определенным критериям и упорядочен в определенной последовательности. Отбор точно определенного состава "основных" феноменов, как сказано выше, выглядит делом сомнительным. Автор остановил свой выбор на указанных пяти феноменах отнюдь не в противовес пяти феноменам, выбранным О.Финком. Прежде всего, пришлось учесть, что нельзя объять необъятное. Определяя последовательность тем, автор исходил из соображений удобства их изложения и восприятия. Сказанное ранее создает определенный настрой для восприятия последующего. Первой изложена тема "Игра". Уяснение понятия игры имеет герменевтическое4 значение, готовит читателя к видению подобий игры в разнообразных сферах человеческого бытия. Игровые элементы присутствуют во "взаимоотношениях" человека со смертью (похоронные и поминальные ритуалы; игра создает замкнутый, самодостаточный мир, не впускающий в себя непостижимую бесконечность бытия), с одиночеством (человек "убегает" от одиночества в игру), с любовью (любовь, по Сартру, – игра взаимоотражений личностей) и с другими феноменами. 4 Герменевтика – искусство и теория понимания и истолкования. Точно так же любовь и другие феномены имеют способность проникать друг в друга. Тема "Любовь" излагается последней, так как ее восприятие подготовлено уже знакомыми читателю темами "Игра", "Одиночество", " Коммуникация". Отбор феноменов и порядок их рассмотрения в немалой степени обусловлены не только теоретическими и методическими соображениями, но и авторским опытом чтения лекций студентам вузов. Автор стремился адаптировать к учебному процессу изложение тематики, пока еще мало освоенной в отечественной практике преподавания философии. Относительная простота изложения достигалась не столько за счет опрощения излагаемой проблематики, сколько, во-первых, за счет "переложения" оригинальных исходных текстов па язык, приближенный к обыденному, не обремененный специфической философской терминологией; во-вторых, за счет усиления наглядности и образности идей; в-третьих, за счет прояснения логической структуры первоисточников и избавления ее от массивных оборонительных щитов, выставленных против предполагаемых суровых критиков. Предлагаемая тематика вызывает пристальный интерес не только у студентов, но и у всякого мыслящего человека, поскольку затрагивает личный "экзистенциальный" опыт и помогает в осознании себя, в поиске ответов па "проклятые вопросы" бытия. Особенно полезной эта книга может оказаться для тех, кто самостоятельно занимается изучением философии. Она написана с некоторым "запасом прочности", чтобы при случае и более притязательный читатель или слушатель не заскучал. I. ИГРА "Что наша жизнь? Игра". Эта фраза из арии Германа ("Пиковая дама") может показаться всего лишь образным преувеличением: в повседневной жизни взрослым людям часто бывает не до игры, – делом нужно заниматься. Разве что судьба играет нами... Можно припомнить также сделанное Шекспиром меткое сравнение жизни с театральной игрой: Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль. Однако гуманитарные исследования, проведенные в XX столетии, показали, что сравнение жизни с игрой является не только поэтическим приемом. При внимательном рассмотрении можно обнаружить игровые формы во многих сферах человеческой деятельности. Глава 1 ^ ИССЛЕДОВАНИЯ ИГРЫ В КУЛЬТУРОЛОГИИ И ФИЛОСОФИИ § 1. Как феномен игры стал предметом исследований? В поле зрения философии понятие игры попало давно: например, в платоновском диалоге "Евтидем" Сократ называл "познавательной игрой" проделки софистов1, которые сбивали молодых людей с толку своими псевдологическими рассуждениями. По мнению Сократа, софисты, вместо того чтобы учить своих учеников действительному знанию вещей, лишь потешаются над людьми. Они, например, в разговоре употребляли какое-нибудь слово то в одном, то в другом смысле, запутывали таким образом человека, ставили его в глупое положение и находили в этом для себя забаву. 1 Платон. Собр. соч.: В 4 т. М., 1990. Т. 1. С. 105-106. Софистами называли в Древней Греции людей, обучавших за вознаграждение "мудрости" и "красноречию". Они похвалялись умением доказывать и опровергать что угодно. Для примера приведем пару из множества придуманных ими логических уловок, в которых заведомо ложное рассуждение выдается за истинное (такие рассуждения называют софизмами): "Вор не желал бы завладеть чем-то плохим. Обладание хорошим – дело хорошее. Следовательно, вор желает хорошего." "То, чего ты не терял, ты имеешь. Ты не терял рогов. Следовательно, ты имеешь рога." По-настоящему философы занялись исследованием феномена игры значительно позже. Считается, что начало этим исследованиям положили Иммануил Кант (1724-1804) и Фридрих Шиллер (1759-1805). Они обратили внимание па сходство между игрой и художественной деятельностью: в обоих случаях проявляется человеческая свобода. Особое же внимание к феномену игры было проявлено в XX веке. Наиболее, пожалуй, знаменитое исследование провел нидерландский историк культуры Иоганн Хёйзинга (Huizinga, 1872-1945). В 1938 году вышла его книга "Homo ludens" ("Человек играющий"), оказавшая значительное влияние на дальнейшие разработки проблемы. Хёйзинга продемонстрировал, что разные сферы человеческой культуры (искусство, философия, наука, политика, юриспруденция, военное дело и др.) тесно связаны с игровыми формами. Немецкий философ Ханс-Георг Гадамер (Gadamer, p. 1900) в своей работе "Истина и метод" (1960) распространил понятие игры на процесс понимания текстов, произведений искусства, исторических событий, включив его, таким образом, в понятийный аппарат герменевтики (теории понимания и истолкования). Еще один немецкий мыслитель, Ойген Финк (Eugen Fink, 1905-1975), включил игру в число основных феноменов человеческого бытия (наряду с такими, как смерть, труд, господство, любовь) и определил ее в качестве основного способа сношения человека с возможным и недействительным. Мы рассмотрим отличительные черты феномена игры, особенности ее целей, ее место в жизни человека, исходя из разработок этих авторов. § 2. Соотношение игры и культуры По мнению Хёйзинги, игра древнее культуры. Он ссылается на то, что играть способны и животные, они "не ждали появления человека, чтобы он научил их играть". Все основные черты игры уже есть в играх животных, и человеческая цивилизация не прибавила тут никаких существенных признаков. Достаточно понаблюдать за щенятами, чтобы, убедиться в этом: они приглашают друг друга к игре с помощью некоторых церемониальных жестов и поз; соблюдают правила – например не прокусывать партнеру ухо; они притворяются, изображают себя ужасно злыми; и главное – они, очевидно, испытывают огромное удовольствие и радость. А ведь такая игра щенят – одна из самых простых; у животных существуют значительно более сложные и высокоразвитые формы игры. Игра распространяется одновременно на мир животных и мир людей, значит, она не опирается по своей сущности на какой-нибудь рациональный фундамент, она не связана ни с определенной ступенью культуры, ни с определенной формой мировоззрения. Хёйзинга считает, что игра предшествует культуре, сопровождает ее, пронизывает ее от рождения до настоящего времени. Вместе с тем он подчеркивает, что культура не происходит из игры в результате некоторой эволюции, а возникает в форме игры: "культура изначально разыгрывается" – самой культуре в исходных ее формах присуще нечто игровое, т.е. она осуществляется в формах и атмосфере игры. Гадамер идет в этом вопросе дальше и распространяет явление игры даже на неживую природу. Так, мы говорим об игре красок, волн, имея в виду целостный процесс, в котором воспроизводится во множестве вариаций движение "туда-сюда" (Hin und Her). Для игры, считает Гадамер, неважно даже, кто или что выполняет такие движения. Главное не то, кто играет, а сами игровые движения: "игра играется" – она будто сама по себе является субъектом и управляет тем, кто или что втянуто в нее. Кстати, в некоторых этимологических словарях русского языка, как бы подтверждая эти соображения Гадамера, указывается, что русское слово "игра" развилось из праславянского "jьgra", а оно, в свою очередь, образовано с помощью суффикса -r-а (как "искра") от той же основы, что и древнеиндийское слово ''eiati", "ingati", означающее "двигается, шевелится". Впрочем, некоторые другие словари отрицают такую версию и указывают, что происхождение слова "игра" доподлинно не установлено. Однако, по мнению О.Финка, распространение феномена игры на мир животных и неживую природу неправомерно. Так называемые игры света и тени – это только лирическое описание нашего видения окружающего мира. Природа не играет; люди видят в ней игру потому, что они сами по своей сущности игроки, и лишь в переносном смысле употребляют понятие игры но отношению к природе. Животные, считает Финк, не знают игры фантазии, не подчиняют себя воображаемой видимости, – значит, они не играют. Игра характеризует только бытие человека (даже во внеигровых ситуациях). В этом смысле она подобна феномену смерти: хотя смерть как конец бытия настигает индивида только однажды (и мы никогда не можем иметь опыта своей собственной смерти), однако она явно или неявно накладывает отпечаток на всю жизнь человека как смертного существа. Приведенные суждения различаются определением границ, в которых может существовать явление игры: во всей природе или у людей и животных, или только у людей. Однако они сходятся в том, что игра пронизывает всю человеческую культуру и занимает важное место в ее становлении и существовании. По вопросу о признаках игры, которые мы сейчас рассмотрим, принципиальных расхождений у разных авторов нет. Некоторые различия в суждениях Хёйзинги, Гадамера и Финка тут скорее дополняют общую картину, чем противоречат друг дугу. Глава 2 ^ ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ ЧЕРТЫ ИГРЫ § 1. Определения понятия "игра" Что отличает игру от других явлений? Провести отчетливую границу непросто. Некоторые исследователи определяют игру через противопоставление ее серьезному, другие считают противоположностью игры принуждение, насилие. Определение игры способом отрицания того, чем она не является, все же не раскрывает ее собственного содержания. Что же мы имеем в виду под словом "игра"? Хёйзинга дает следующую формулировку: "Игра есть добровольное действие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам с целью, заключенной в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознанием "иного бытия", нежели "обыденная" жизнь"2. 2 Хёйзинга И. Homo ludens. M., 1992. С. 41. Близкую, но с иными акцентами дефиницию дает К.Б.Сигов: "Игра – форма свободного самовыявления человека, которая предполагает реальную открытость миру возможного и развертывается либо в виде состязания, либо в виде представления (исполнения, репрезентации) каких-либо ситуаций, смыслов, состояний"3. 3 Сигов Б.К. Игра // Современная западная философия: Словарь. М., Политиздат, 1991. С. 110. Рассмотрим подробнее те особенности явления игры, которые упоминаются в данных определениях. § 2. Игра – свободная деятельность Свобода тут понимается в нескольких аспектах. Во-первых, как независимость от диктата других людей. Игра по приказу, – пишет И.Хёйзинга, – уже не игра, она, по крайней мере, может быть некой имитацией, репродукцией игры. Во-вторых, под свободой понимают "неинстинктивную" обусловленность поведения играющих. У младенцев и детенышей животных такой свободы еще нет, – считает Й.Хёйзинга. В той мере, в какой ими руководит инстинкт и в какой игра предназначается для развития их телесных и селективных способностей, они не играют. Но можно утверждать, что дети и животные играют, когда они испытывают удовольствие, когда играют для радости – и в этом заключается их свобода. В-третьих, свобода понимается как независимость от утилитарных целей. Игра не диктуется физической необходимостью или моральной обязанностью. Она является чем-то лишним, без чего можно обойтись. Ее собственные цели выпадают из сферы непосредственного материального интереса. Когда играют только ради какой-нибудь выгоды, теряют из поля зрения собственное значение игры. Чем меньше мы связываем игру с другими жизненными стремлениями, чем более она бесцельна, тем скорее находим в ней малое, но полное в себе счастье, – отмечает О.Финк. Настоящий игрок играет только для того, чтобы играть. Если животные могут играть, – пишет И.Хёйзинга, – значит, они что-то большее, чем биологические автоматы, которыми управляют только инстинкты. Если люди играют, значит, они нечто большее, чем просто разумные существа, поведение которых подчиняется только рассудку, ведь игра не вмещается целиком в пределы рациональности. § 3. Игра выводит человека за рамки обыденности Всякая игра переносит человека в "магическое измерение". Это – временная сфера, которая находится среди обыденной жизни. В этом ее двойственность: она выступает как деятельность в реальном мире и одновременно – в мире воображаемом, иллюзорном. Игра витает над действительностью как некая неуловимая видимость. Даже малое дитя не путает миры реальности и игры, знает, что игра лишь "как будто" по-настоящему. Когда девочка играет с куклой, будто с ребенком, она не становится жертвой обмана или ошибки, не путает куклу с живым существом. Хёйзинга приводит такой пример. Отец входит и видит, что четырехлетний сын сидит на первом из стульев, поставленных вереницей, и играет "в поезд". Отец целует ребенка, а сын отвечает: "Папа, нельзя целовать локомотив, иначе вагоны подумают, будто он не настоящий". Вмешательство реального мира может нарушить игру, – ребенок отдает себе отчет в их различии. Характеристика игры как иллюзорного мира не исключает того, что игроки могут быть настроены с величайшей серьезностью. Игра и серьезность меняются местами. Игра превращается в серьезное, а серьезное – в несерьезное на данный момент. Игра может возвышаться до вершин священного, оставляя серьезность обыденной жизни далеко позади себя. Несерьезное отношение к игре, ее правилам разрушает ее. Если бы шахматисты или артисты на сцене, или играющая с куклой девочка начали несерьезно относиться к тому," что делают, игра тут же прекратилась бы или превратилась в пародию (тоже игру, только уже другую). Несерьезность сама по себе еще не есть игра. И.Хёйзинга показывает, что такое явление, как "пуерилизм" (что означает ребячество и наивность одновременно; от лат. puer – "мальчик"), не то же самое, что игра. Пуерилизм – это неразвитость, недостаток чувства юмора, чрезмерно бурная реакция на то или иное слово, чрезмерная хвала или хула. Это – состояние духа незрелого юнца, который не связан воспитанием и традицией. Подлинная игра не ребячлива, считает' Хёйзинга. Если ребенок становится ребячливым, значит, он не хочет больше играть или не знает, во что и как играть. Подлинная игра связана с вдохновением, а не с истеричной возбужденностью. § 4. Пространственно-временная замкнутость игры Игра проходит в определенных границах пространства и времени, в которых существует "игровой мир", – это еще один ее признак. У нее есть начало и конец, она проходит в пространстве, которое предварительно очерчено. Игровыми пространствами являются арена цирка, магический крут, место священнодействия, сцена, кинозал, детская песочница и т.д. На таких обособленных, огороженных, освященных территориях имеют силу особые правила. Это будто временные миры внутри обыденного, созданные для осуществления замкнутого в себе действия. Выход игрового действия за пределы игрового мира порождает нелепые ситуации. Например, представим себе, что оперный певец, которому мы с чувством аплодировали в зале, вдруг однажды по пути в магазин с авоськой в руке запоет свою арию громко и выразительно, как на сцене. Действие, уместное, даже священное, в определенных условиях, за пределами игрового пространства становится смешным или превращается в эпатаж. § 5. Структурная упорядоченность игры Внутри игрового пространства царят свои особые правила. В несовершенном мире и сумбурной жизни игра создает временное, ограниченное совершенство. То, что ограничивает своеволие игроков, – не природа, не ее сопротивление человеческим порывам, не враждебность окружающих людей, – сама игра устанавливает ограничения в виде правил. Даже небольшое отклонение от порядка игры разрушает ее. Существует выражение "игра без правил". Возможно ли такое? "Игра без правил" – это словосочетание, похожее на "круглый квадрат" или "луч тьмы". Буквального смысла оно не имеет. А в переносном смысле под таким выражением можно понимать сумбурную, беспорядочную жизнь. Так бывает, когда люди действуют ради какой-то своей цели, игнорируя нормы взаимоотношений с другими людьми, выработанные культурой. Это нечто противоположное подлинной игре. Нарушения правил, если это не случайные ошибки, могут быть двух видов: "шулерство" и "бунтарство". Шулер только делает вид, будто играет в ту же игру, что и другие участники, или вообще во что-нибудь играет. По существу, он не признает духа данной игры. "Бунтарь" же открыто "отбрасывает карты" и объявляет, что не признает этой игры и ее правил. Игровое сообщество обычно значительно лучше относится к шулерам, чем к бунтарям. Первые не ломают мир игры, они даже могут очаровывать искренних и наивных игроков своей загадочной виртуозностью ("простаки" не замечают, что "столб закона" значительно проще обойти, чем лезть через него). "Бунтари" же вызывают возмущение сообщества: они, отвергая правила игры, вскрывают относительность и хрупкость того "малого мира", который дарит удовлетворение его обитателям. "Бунтари" становятся изгоями или создают новое сообщество с собственными правилами (в котором, кстати, скоро заводятся свои шулеры). Наша повседневность полна примерами шулерства – в науке (наукообразность "исследований"), в искусстве (подделки под настоящее творчество), в супружеских отношениях (тайные измены при внешней благопристойности). И здесь вновь наблюдается та же закономерность: шулерство прощается гораздо легче, чем бунтарство. "Бунтари" в науке, искусстве, в любой сфере культуры часто считаются неудачниками или параноиками и порой только за пределами своего общества и времени получают признание ("нет пророка в своем отечестве"). § 6. Повторимость и вариативность игры Наличие структуры обеспечивает игре повторимость и одновременно вариативность, изменчивость действий в определенных границах. Повторимость игры проявляется в двух аспектах. Во-первых, почти во всех развитых формах игры (особенно в художественных произведениях, обрядах, ритуалах) встречаются элементы повтора, рефрена, чередования. во-вторых, наличие устойчивой структуры позволяет повторять всю игру целиком (шахматная партия, мелодия, стихи и т.д.). Возможность воспроизвести, "возродить" игру делает ее культурной ценностью, которая передается как традиция. Вариативность, также основанная на структуре, придает игре творческий, свободный дух, без которого она не была бы игрой, а превратилась бы в рутинную, бездушную работу, как на конвейерном производстве. Место для вариативности есть во всякой подлинной игре: даже когда музыкант исполняет произведение точно по нотам, он способен в определенных рамках отклоняться от ме