Начало формы Конец формы А.В.Пыльцын. Штрафной удар, или Как офицерский штрафбат дошел до Берлина СПб.:Знание,ИВЭСЭП,2003. 295 с.,илл. ISBN 5 7320 0714 8 ББК 63.3(2)622 П 94 Рецензенты А. И. Величко, член Национального союза журналистов Украины, главный редакторХарьковской областной газеты "Слово ветерана"; В. К. Вохмянин, ведущий специалист Управления культуры Харьковской облгосадминистрации, член Совета харьковского отделения Украинского научно-исторического общества; В. Г. Таранов, доктор технических наук, профессор Харьковской государственной академии городского хозяйства ISBN 5-7320-0714-8 © Пыльцын А.В., 2003 © Общество "Знание" Санкт-Петербурга и Ленинградской обл., 2003 From: petrosovet(a)mail.ruВсем офицерам, штрафникам и их командирам 8-го Отдельного штрафбата1-го Белорусского фронта, трудными дорогами войны дошедшего до Берлина,посвящается. ВСТУПЛЕНИЕ, или слово к читателю,в котором автор объясняет причины, побудившие его написать эту книгу, ивыражает сердечную благодарность всем, кто вдохновил его на этоттруд и помог в его осуществленииОсвистанные смертным ветром,в буранах, ливнях и в пыли,мы километр за километромк своей заветной цели шли. Алексей Сурков Свою часть Великой Отечественной войны я прошел командиром взвода ироты в офицерском штрафном батальоне. Много лет меня волновала атмосферакакого-то странного умолчания в литературе, прессе и вообще в средствахмассовой информации истории этих штрафных батальонов. Как известно, онистали создаваться в 1942 году после приказа Народного Комиссара Обороны СССРNo 227, знакомого многим как Приказ Сталина "Ни шагу назад!". Но нигде, ни вразличного рода публикациях, ни в военных мемуарах видных военачальников обэтих батальонах ничего не говорится, а в Советской военной энциклопедии оштрафных частях сказано только в общем и применительно к армиям другихстран. Даже нам, имевшим непосредственное отношение к этим воинскимподразделениям, соответствующие органы тогда настоятельно рекомендовали нераспространяться о них. Надо сказать, что и о нашем 8-м Отдельном штрафномбатальоне 1-го Белорусского фронта впервые открыто было упомянуто только в1985 году - в очерке обозревателя "Комсомольской правды" И. Руденко. А в1995 году корреспондент российского телевидения Александр Афанасьев в сериителепередач к 50-летию Великой Победы под общим названием "Моя война"подробно раскрыл сущность боевых действий нашего штрафбата. Тем не менее продолжали появляться (особенно в "перестроечные" годы)публикации, в которых либо недостаточно осведомленные, либо ангажированныеавторы, поддавшиеся тогдашней моде охаивать нашу военную историю,представляли эти необычные воинские формирования общими словами, не находяразличий между фронтовыми офицерскими штрафными батальонами и армейскимиштрафными ротами. Однако, несмотря на их общую принадлежность к понятию "штрафные", да,может быть, и на возложение на тех и на других особо сложных боевых задач,это были совершенно разные воинские формирования: они не были похожи преждевсего по составу (штрафбаты состояли из проштрафившихся офицеров, штрафныеже роты - из рядовых и сержантов, а часто и из уголовных элементов,этапируемых на фронт из мест заключения), а также по организации, уровнюбоевых навыков и боевого опыта. Об особенностях использования в боях именно офицерских штрафныхбатальонов, о некоторых подробностях их штатной организации, вооружения и отом, что пришлось пережить за время пребывания в таком штрафбате, я ирассказываю в этой книге. Что же привело меня к мысли начать работу над ней?Все послевоенные годы я все-таки надеялся на то, что из множества бойцовштрафбатов (их создавалось по 1-2 на каждый фронт, а фронтов было:Белорусских - 3, Украинских - 4, Прибалтийских - 2, да еще Ленинградский,Карельский и т.д.) найдется кто-нибудь, кто сможет правдиво, более или менееподробно, на фактическом материале рассказать об этих уникальныхформированиях Великой Отечественной как бы изнутри. Но, увы... Мои боевые друзья по штрафбату (и в первую очередь моя жена Маргарита,с 1944 года прошедшая с нами последние версты войны) многие годыподталкивали меня на этот нелегкий, ответственный труд - написать длясовременников и потомков свои воспоминания о войне. И вот, видимо, само время повелело мне взяться за это нужное и важное,на мой взгляд, дело. Особенно теперь, когда многих из моих боевых товарищейуже не стало. Мой долг и перед их памятью, и перед своей все еще бунтующейпо многим поводам совестью заставил меня написать эту книгу. Сберечь историю всего нашего героического поколения так важно сейчас,когда она, эта история, порой так бессовестно, тенденциозно искажается,извращается некоторыми, с позволения сказать, историками, писателями, да ипросто временщиками, стремящимися на сенсационной полуправде нажить капиталыв буквальном и переносном смысле этого слова. На мои довольно долгие годы жизни вообще (мне скоро "стукнет" 80!) и40-летней армейской службы в частности выпало много событий, много встреч слюдьми, в том числе и весьма известными. Главная моя цель - через людей, скоторыми меня сталкивали обстоятельства, через события, которыми заполняласьжизнь, показать то непростое, но поистине героическое время, котороеосталось теперь лишь в памяти представителей нашего, увы уходящего,поколения победителей. Попытки вторгнуться в эту область истории людей, не варившихся в адовыхкотлах, какими были штрафные офицерские батальоны, а иногда и простоставящих себе целью умышленное искажение истории Великой Отечественнойвойны, создают неправильные представления о штрафбатах, занимающих в тойистории свое место и сыгравших свою (именно свою!) роль. Поскольку дневников мы не вели (офицерам переднего края, мягко говоря,это было "не с руки"), самое трудное, что вначале казалось мне вообщенепреодолимым - это огрехи и провалы памяти, коварной памяти, с годамирастерявшей многие детали событий, названия сел и городов, в которых онипроисходили, фамилии и имена бойцов и командиров, с которыми бок о бокдовелось прожить и пережить то лихолетье. А ко всему этому, еще и отсутствиевозможности обратиться к военным архивам, теперь оказавшимся в другомгосударстве (я имею в виду Россию, так как место моего жительства -Украина). Поэтому моя безмерная благодарность тем, кто помог мне восстановить впамяти многое из забытого. Это, в первую очередь, мои боевые друзья, с которыми мнепосчастливилось разделить судьбу офицеров, волею судеб оказавшихся вштрафном батальоне, не будучи штрафниками, с кем хлебнул я вдоволь фронтовойжизни и кто смог своими воспоминаниями существенно обогатить материал,вошедший в эту книгу. Это один из самых близких мне фронтовых товарищей - Валерий ЗахаровичСемыкин, ныне подполковник в отставке, живущий под Воронежем и жестокострадающий от последствий глубочайшего инсульта, но, несмотря на это,нашедший в себе силы прислать мне запомнившиеся ему очень важные сведения онашей жизни на фронте. Это и Петр Иванович Загуменников, тоже подполковник, живший допоследнего времени в Полтаве, но, к сожалению, закончивший свой земной путьза 2 дня до 60-летия начала Великой Отечественной. Он успел прислать мненезадолго до этого прискорбного дня десятки страниц собственных воспоминанийо первых днях создания и первых боевых делах нашего штрафбата, когда меняеще в нем не было. Огромную помощь мне оказал мой земляк и боевой товарищ АлексейАнтонович Афонин, живущий под Новосибирском, своими письмами (несмотря напостигшую его слепоту). Это и другие мои боевые друзья-побратимы, которым, к сожалению, несуждено уже увидеть книги, к работе над которой они так настойчиво склонялименя, когда мы встречались на "круглые" годовщины нашей Победы и чьибесценные воспоминания легли в основу этой работы. А дорогие моей памяти их имена, упоминаемые мною в описании боевыхдействий и фронтового быта, - эти имена по праву могли быть среди моихсоавторов. Мне никогда не забыть уже ушедших из жизни генерала ФилиппаАндреевича Киселева, офицеров Василия Корнеевича Цигичко, Моисея ИосифовичаГольдштейна, Алексея Григорьевича Филатова и многих других, в том числе издравствующих ныне, фамилии которых читатель найдет в главе Х этой книги. Судьбе было угодно, чтобы именно в дни, когда я работал над этойкнигой, мне встретился майор в отставке Семен Емельянович Басов, бывший ещев 1943 году в нашем 8-м ОШБ штрафником. Угодил он туда военинженером 3-горанга после побега из немецкого плена, чтобы искупить свою вину, хотя в пленон не сдавался, а попал по не зависящим от него обстоятельствам. Не представляю себе, смог ли бы я восстановить даты событий, названиямногих городов, рек, рубежей обороны и наступления, если бы кромесвидетельств своих друзей-однополчан не воспользовался мемуарами такихизвестных личностей, вошедших в историю Второй мировой войны, как маршалыСоветского Союза Г. К. Жуков, К. К. Рокоссовский, генералы А. В. Горбатов, П. И. Батов, С. М. Штеменко и многие другие, а также официальнойсправочной военно-исторической литературой. Неоценимую помощь в поиске данных о событиях тех лет, о полководцах,под чьими знаменами нам довелось сражаться, об оружии и военной техникевремен Великой Отечественной оказал мне Харьковский исторический музей,особенно его сотрудники Валерий Константинович Вохмянин, ВалентинаАнатольевна Сушко, Ольга Леонидовна Пенькова. Раздобыть топографические карты, по которым я смог восстановитьхронологию событий и "привязать" их к реальной местности, помогли мне моидобрые, уже послевоенные друзья Борис Николаевич и Алевтина АндреевнаЖарехины из Белоруссии, а также мой двоюродный брат Станислав ВасильевичБаранов, советский офицер в отставке, долгие годы, еще до развала СССР,работавший в Польше и Германии и хорошо знающий эти страны. Всем этим людям и организациям моя искренняя и безмерная благодарность.Особую признательность выражаю межрегиональной общественной организацииобщества "Знание" г. Санкт-Петербурга и Ленинградской области, еепредседателю Сергею Михайловичу Климову, Антонине Васильевне Ружа, редакторуГалине Алексеевне Капитоновой и всему редакционно-издательскому коллективуво главе с Альбиной Ивановной Сергеевой, без доброго содействия которых этакнига могла бы и не выйти в свет. Главное в своей работе над этой книгой я определил так: сложив своюпамять с памятью моих боевых друзей, создать более или менее цельный, затоистинно правдивый рассказ о том, что нам довелось увидеть, пережить ипрочувствовать как в штрафбате, так и в ту, уже ушедшую, эпоху вообще. В этой книге нет ничего придуманного, никаких художественных домыслов,а за невольную неточность в некоторых датах и именах, географические итопографические огрехи читатель, надеюсь, меня простит. Конечно же, мою жизнь в штрафбате нельзя оторвать от всего, что ейпредшествовало, и от того, как она повлияла на мою последующую воинскуюслужбу и жизнь вообще. Поэтому по ходу изложения мне пришлось совершатьэкскурсы и в "доштрафное" время воинской службы, и даже в детские годы, ибовсе это формировало и взгляды, и сознание, и мировоззрение, которые тем илииным образом проявлялись в боевой обстановке. Да и хотелось как-то оттенитьте моменты, которые так или иначе способствовали возникновению того самогосоветского патриотизма (который многие современные грамотеи унизительноназывают "совковым"), который обеспечил победу нашего народа в священнойвойне, ставшей уже историей прошлого века. Тем более что появилось много "искателей правды", которые во всейнепростой военной истории нашей страны почему-то выискивают только негатив.Эти политические перевертыши, да и просто заблудившиеся в истории искажают,а чаще стараются оболгать и опошлить историю поистине великой войны и нашейРодины. Однако истина, гласящая, что высшей формой преступления являетсяпредательство прошлого, никогда не перестанет быть истиной. Те, кто задался целью изуродовать правду прошлого, сеют в умахпришедших нам на смену поколений определенный нигилизм, неверие в героизмсоветского народа, его высокий патриотизм, проявленные в годы смертельнойопасности, нависшей над Отечеством. Как прекрасно ответил им поэт Ярослав Смеляков:Я не хочу молчать сейчас, когда радетели иные и так и сяк жалеют нас, тогдашних жителей России.Быть может, юность дней моих, стянув ремень солдатский туже, была не лучше всех других. Но уж конечно и не хуже.Мы грамотней успели стать, терпимей стали и умней, и не позволим причитать над гордой юностью своей.Для человека естественно ностальгировать по времени своей молодости.Моя работа над книгой тоже ностальгия, но не столько по времени, выпавшемуна нашу боевую юность, сколько по той высокой любви к Родине, котораяпомогла нам преодолеть неимоверные трудности, именно по любви к томуОтечеству, за которое полегли в землю мои боевые друзья, теофицеры-штрафники, с кем довелось мне делить их фронтовую непростую судьбу,и мои братья, и миллионы советских людей, беззаветно любивших Родину. Иэтого у нас не отнять до самой кончины. А завершить свое вступление мне хочется тоже стихами, но написаннымимоим сыном Александром как обращение уже к своим детям, к совсем юномупоколению:Замрите, слушайте, смотрите, ребятишки, дыханье затая, став чуткими вдвойне: ведь вы последние девчонки и мальчишки, которым суждено услышать о войне от тех, кто сам все это вынес, кто видел смерть, но победил... ГЛАВА 1 Откуда мы родом. Под репрессиями. Особенности военного обучения вшколе. Начало войны. Мой первый командир-политрук. Военное училище,лейтенант. На границе. Направление - фронт. Уфа.За что в штрафбат? Начну со своей родословной. На первый взгляд, это может представитьмало интереса для современного читателя, но для характеристики той эпохи, вкоторой формировалось мировоззрение нашего поколения, и мое в частности,все-таки, считаю, имеет определенное значение. Родился я в конце 1923 года в семье железнодорожника на ДальнемВостоке, в одном из районов Хабаровского края. Наш дом стоял так близко к железнодорожным путям, что когда проходилпоезд, всегда дрожал, будто тоже собирался тронуться в дальний путь, инастолько мы привыкли к этой близости и шуму, что когда перешли жить вновый, более отдаленный от рельсовых путей дом, то долго не могли привыкнутьк, казалось бы, неестественной тишине. Отец мой, Василий Васильевич Пыльцын, родился в 1881 году. Костромич,по каким-то причинам (говорил об этом весьма неохотно и туманно), то ли отжандармского преследования, то ли от неудачной женитьбы, сбежавший наДальний Восток и даже поменявший свою фамилию, которая у него ранее была,кажется, Смирнов. По тому времени отец был достаточно грамотный человек, имевший в домеобширную библиотеку классиков и многолетнюю подшивку дореволюционногожурнала "Нива". На всей моей детской памяти он был бригадиром путейцев, азатем и дорожным мастером на железной дороге. Вообще - мастер он был на всеруки. Домашняя замысловатая мебель и многое из металлической кухоннойутвари, всякого рода деревянные бочки и бочонки под разные соленья и моченьябыли сделаны его собственными руками. В семье он был настолько строг, что мы, дети, боялись одного еговзгляда, хотя он никогда не пускал в ход ремень и не поднимал на нас своюувесистую руку. Несмотря на широкую общественную деятельность, особенно в областиоборонных кружков типа "осоавиахим" и пр., он всегда был беспартийным. В 1938 году за халатность, допущенную его подчиненным при организацииработ по замене лопнувшего рельса, что едва не привело к крушениюпассажирского поезда, отец был осужден на три года лишения свободы. Вышел иззаключения к самому началу Отечественной войны. Обладал он страннойособенностью весьма громко разговаривать сам с собой и как-то без свидетелейоткровенно негативно высказался по поводу того, что "Гитлер облапошил всехнаших "гениальных" вождей", главный из которых (т.е. Сталин) попросту"просПал Россию". (Здесь я из этических соображений заменил одну букву вотцовской фразе.) Кто-то услышал это, донес на него куда нужно ("стукачей"тогда было немало), и отец в соответствии с тогдашними порядками былрепрессирован: выслан с Дальнего Востока куда-то на Север или в Сибирь, гдеего след и пропал. Мама моя, Мария Даниловна, была моложе отца на целых 20 лет ипроисходила из семьи простого рабочего-путейца, сибиряка, истинно русского(как тогда говорили, "чалдона") Данилы Леонтьевича Карелина. Моя бабушка по материнской линии Екатерина Ивановна (девичья фамилияСмертина) происходила из Хакасии. (Дед рассказывал, что он ее выкрал изсоседнего хакасского селения). Оба родителя мамы были неграмотны (правда,бабушка Катя умела удивительно сноровисто и чуть ли не на ощупь считатьденьги.) А маму мою, не знавшую грамоты, но помнящую несметное количество меткихнародных пословиц и поговорок, учил грамоте я, став учеником первого класса,хотя бегло и уверенно читал давно, лет с четырех-пяти. По моему настояниюона стала посещать кружок "ликбеза", и я ее "курировал". Мама довольноуспешно освоила азы грамоты, стала не бойко, но уверенно читать и правда струдом - писать. На большее у нее не было ни времени, ни терпения. Однакоэтой грамотности ей хватило, чтобы с началом войны, когда мужское население"подчистила" мобилизация, освоить должность оператора автоматизированногострелочного блокпоста на станции Кимкан Дальневосточной железной дороги, гдеона проработала еще не один год после окончания войны, заслуживправительственные медали "За трудовое отличие", "За доблестный труд вВеликой Отечественной войне" и высшую профессиональную награду - знак"Почетный железнодорожник". Семья наша до войны не относилась к разряду богатых, но даже тяжелый,голодный 1933 год мы пережили без трагических потерь. В основном нас кормилатайга. Отец, заядлый охотник, снабжал нас дичью. Помню, в особенно труднуюзиму каждый выходной уходил в тайгу с ружьем и приносил то одного-двухзайцев, то нескольких белок или глухарей, и мясом мы были, в общем,обеспечены. Да еще выделывал отец и сдавал беличьи и заячьи шкурки,приобретая на вырученные деньги муку и сахар. Кроме того, с осени он бралнебольшой отпуск и уходил в ту же тайгу на заготовки кедрового ореха.Приносил его домой мешками, приспособился собственноручно изготовленнымпрессом давить из его зерен отличное "постное" масло, а остававшийся жмыхмама использовала для изготовления "кедрового молока" и добавок в хлеб,который пекла из небольшого количества муки, перемешанной с имевшимся тогдав открытой продаже ячменным и желудевым "кофе" да овсяным толокном. Спасала нас и семейная традиция делать различные заготовки дикорастущихплодов, грибов, растений. Эти заготовки спасали нас не только от голода, нои от свирепствовавшей тогда на Дальнем Востоке цинги. Мы с детства былиприучены к сбору ягод и грибов и хорошо их знали. Собирали и в большомколичестве сушили грибы - маслята, моховики и главный гриб - белый! Насоление брали большие белые грузди, рыжики и лисички, но особый грибнойделикатес был у нас - беляночки и волнушечки... Фруктами Дальний Восток небогат, но зато ягод!!! В ближайшей тайге мынаходили земляничные поляны, кусты жимолости, целые заросли малины, терпкуюпродолговатую, крупную зелено-спелую ягоду (по-местному, "кишмиш"), дикийвиноград, да еще рябину и черемуху, а подальше, с так называемых "ягодныхмарей" приносили полные туеса голубики, брусники, морошки. Так же далекоходили по весне на сбор черемши, этого дикорастущего широколистного чеснока,настоящего кладезя витамина С, главного "доктора" от цинги. Отец и дед занимались и рыбной ловлей, но не на удочку, а при помощитак называемых "морд", или сплетенных из ивовых прутьев вершей для ловлирыбы. И почти каждый вечер ходил отец после работы на недалеко протекавшуюбурную, студеную речку забирать улов. Иногда приносил "мелочь", а в периоднерестового хода лососевых - и красную рыбу: горбушу, кету или кижуча, некоторые экземпляры которых достигали 6-8 килограммов (в этом случаепоявлялась у нас и красная икра). И все это и варилось, и жарилось, изасаливалось, и сушилось. А в общем - все шло к столу... Семья наша не была набожной. Отец, по-моему, всегда был откровенныматеистом, хотя поддерживал, скорее, не религиозные, а обрядовые праздники.Мама тоже к этим праздникам относилась с почтением, но тем не менее у насникогда по-настоящему не соблюдали ни малых, ни "великих" постов. Зато намасленицу пекли огромное количество блинов, на пасху - красили яйца. А когдав 30-е годы открыли магазины со странным названием "Торгсин", в которыхскупали у населения золотые, серебряные изделия и всякого рода украшения издрагоценных камней в обмен на белую муку-крупчатку, сахар и прочий дефицит,то мама в первую очередь снесла туда золотые нательные кресты и только послеэтого другие, невесть какие богатые украшения, оставив себе все-таки любимыезолотые малюсенькие серьги. А в годы моей активной атеистической"деятельности" в так называемом СВБ (Союз воинствующих безбожников) мы,ребятишки, с особенным усердием и упоением ставили для взрослых массу"безбожных" спектаклей. Вот тогда по моей просьбе мама без особогосопротивления (и с одобрения отца) сняла из "красного" угла висевшую тамбольшую икону Божией Матери и отдала ее моей бабушке. В нашей семье всего родились семь детей, но трое умерли еще в раннемдетстве (что по тому времени не являлось редкостью), и до начала войны насдожило четверо: два моих старших брата, моя младшая сестра и я. Пытался я несколько раз составить генеалогическое древо нашего рода, ноотец мой никогда не посвящал нас в свою родословную, и дальше своего дедаДанилы и бабушки Кати по материнской линии я так ничего и не узнал. Да в тегоды как-то и не принято было искать свои корни: мало ли что "раскопаешь". Авот по боковым ветвям мне хорошо были знакомы другие дети и внуки Карелиных,жившие недалеко от нас. Это брат мамы, Петр Данилович, тоже дорожный мастер, коммунист, угодивший в 1937 годусовершенно неожиданно под репрессивный каток и бесследно исчезнувший где-тона бескрайних просторах Крайнего Севера. Остались у него больная жена ипятеро детей, которым удалось выучиться, пережить войну; многие из них живыи теперь. Должен честно сказать, что тогдашние аресты и поиски "врагов народа"заражали многих, в том числе и нас, младших школьников (помню, например, какмы, ученики 2-3-го класса по подсказке некоторых учителей искали на обложкахсвоих школьных тетрадей в васнецовских стилизованных рисунках по былиннойтематике якобы замаскированные надписи, наподобие "Долой ВКП(б)", и если ненаходили, то значит, "плохо искали"). А вот внезапные аресты наших близких,за кем никто из окружения никаких преступлений не видел, мы воспринимали какдосадные ошибки при таком масштабном деле разоблачения вредителей и вообщевсяческих врагов народа (тогда широко пропагандировалась известная пословица"лес рубят - щепки летят"). Но что удивительно: наряду с этой широкой кампанией поиска "врагов"происходило мощное воздействие на умы (и не только молодежи), воспитывавшеелюбовь к нашему строю и идеалам коммунизма. Достаточно вспомнить толькофильмы и патриотические песни того времени. И это необычайно обостряло и точувство любви к родине, и то сознание высокого патриотизма, с которыми мывступили в священную войну против гитлеровской фашистской Германии. Репрессии тех лет кроме упомянутого мною моего дяди не затронули, ксчастью, других родственников. Так, мамина младшая сестра Клавдия Даниловна(1915 года рождения), несмотря на репрессированного брата, работалателеграфисткой на узловой железнодорожной станции, по тому времени - навесьма ответственной должности. Замуж она вышла за инженера Баранова ВасилияАлексеевича, с первых дней войны ушедшего на фронт, а после войны ставшегоофицером КГБ. Работал он в этой ипостаси все послевоенные годы в Риге и умерв 1970 году. Их сын, мой двоюродный брат Станислав, 1938 года рождения,добровольно поступивший в погранвойска и окончивший в свое время Военноеучилище погранвойск, из-за преследований и угрозы репрессий уже со сторонылатышских властей, поскольку попал в черный список "красных ведьм", былвынужден покинуть Латвию в 1991 г. Как я уже говорил, у меня было два брата. На старшего из них, Ивана(1918 года рождения), я был так похож внешне, что нас часто путали дажезнакомые. Так вот, Иван отличался разносторонними способностями: прекрасноиграл на самых разных музыкальных инструментах, удивлял всех талантомрисовальщика, считался одаренным в математике (его учитель иногда заоригинальные решения задач выставлял ему вместо "пятерки" "шестерку").Кстати, сразу же по окончании 10 классов он был приглашен на должностьучителя математики в нашу поселковую школу-семилетку. В 1937 году он былпризван на военную службу в береговую охрану Тихоокеанского флота, гдеуспешно выполнял роль учителя в группах ликвидации малограмотности инеграмотности среди красноармейцев и краснофлотцев, одновременно освоивспециальность радиста. В 1942 году был направлен в действующую армию и,находясь в составе 5-й Ударной армии Южного фронта, "гвардии сержант ПыльцынИван Васильевич... в бою за Социалистическую Родину, верный воинскойприсяге, проявив геройство и мужество, был убит 18 сентября 1943 года" - такбыло написано в похоронке. Второй брат, Виктор, старше меня на три года, особыми талантами невыделялся, разве только унаследовал от отца (да и похож был на него) манеруразговаривать сам с собой вслух, особенно во сне, да отличался особойаккуратностью и педантизмом. После окончания школы год поработал на железнойдороге помощником дежурного по станции. А затем, в 1939 году, был призван ввоздушно-десантные войска на Дальнем Востоке. Незадолго до начала войныбригаду, в которой он служил, перебросили на Украину, где ему довелось ивстретить первые удары фашистской военной машины, и испытать горечьотступления. При обороне Северного Кавказа он был ранен, лечился вгоспиталях и погиб (вернее - пропал без вести) в декабре 1942 года где-топод Сталинградом. Сестра моя Антонина Васильевна (1927 года рождения) неоднократноизбиралась в наш поселковый Совет депутатов трудящихся. В 1948 году онапереехала на жительство в Ленинград, где работала с секретнымделопроизводством в одном из райвоенкоматов города. ...До 7-го класса я учился в нашей поселковой школе (там я вступил вкомсомол), а с 8-го класса - в железнодорожной средней школе города Облучье,расположенного невдалеке. В 1938 мой отец был осужден за халатность, а старший брат служил вармии, и на небольшую зарплату Виктора маме было невозможно платить за моеобучение и проживание в интернате. Тогда я по собственной инициативе написалНаркому путей сообщения Л. М. Кагановичу письмо, в котором рассказал отрудностях нашей семьи в обеспечении моего желания дальнейшей учебы, в томчисле и то, что отец-железнодорожник осужден за халатность. Вскоре я, школьник, получил правительственное письмо, в которомраспоряжением Наркома мне обеспечивались за счет железной дороги все видыплатежей за обучение до получения среднего образования и проживание винтернате при школе, а также бесплатный проезд по железной дороге к местуучебы и обратно. Я хорошо запомнил характерную подпись на официальном бланке письма: "Л.Каганович" (особо запомнилась большая, несоразмерно высокая заглавная буква"Л" (Лазарь). Так что учеба в Облученской железнодорожной средней школе навсе три года мне была обеспечена. Как я узнал позже, муж моей тети Клавдии Даниловны в детстве совершилболее отчаянный поступок. Когда его после 6-го класса не допустили кдальнейшей учебе (по крайней бедности), он, 14-летний паренек из глухойдеревни под Ярославлем, сам поехал в Москву, добился там приема у НадеждыКонстантиновны Крупской, которая тогда была заместителем Наркома просвещенияРСФСР. В результате - распоряжение Наркомпроса: "Принять Баранова Василия вшколу-семилетку". А дальше - техникум и т.д.! Так случилось, что и меня с сестрицей, и моих двоюродных сестру ичетырех братьев - детей репрессированного дяди моего Петра Карелина ивырастили, и воспитали, и поставили на ноги наши матери, оставшиеся безмужей. И слава им, обыкновенным русским женщинам, вечная добрая наша память. В отличие от нашей поселковой школы здесь мы ежедневно после уроковзанимались в разных оборонных кружках, и это фактически была хорошоорганизованная военная подготовка. Штатных военруков у нас не было, а вопределенное время в школу или в интернат приходили к нам настоящие сержантыиз воинских частей, располагавшихся в городе, и тренировали нас по всемоборонным, как тогда говорили, предметам. Некоторые мальчишки, кроме того,ходили на занятия в аэроклубы, где учились и самолетом управлять, и спарашютом прыгать, что давало им преимущество - уже после 9-го классапоступать в летные училища. Военная организация школы состояла из взводов (классов) и рот (всеходноуровневых классов). Так, например, три десятых класса составляли роту. Вмасштабе всех 8-10-х классов школы это был "юнармейский батальон". Старостыклассов были командирами взводов, а наиболее старательный из них назначалсяна должность командира роты. Самый старший по возрасту из учеников 10-хклассов был комбатом, а когда меня избрали еще в 9-м классе комсоргом школы,то и должность определили - "батальонный комиссар". Естественно, комсоргиклассов были "политруками рот". И как серьезно относились мы к этим своим"юнармейским" обязанностям! Даже по "юнармейскому чину" нашивали на рубашкиили пиджаки петлички с соответствующими армейским знаками различия -вырезали из жести квадратики ("кубари") или прямоугольники ("шпалы") ивесьма этим гордились. И величали нас, соответственно, меня, например:"товарищ юный батальонный комиссар". Вот так прививались и уважение к армии,и даже кое-какие командные навыки. 10-й класс мы закончили в 1941 году, за два дня до ставшей роковой длявсей страны даты - 22 июня, и сразу после выпускного вечера на следующийдень поехали в районный центр (тогда город Облучье входил в Бирский район сцентром на станции Бира), чтобы определиться в военные училища. Тогда былоповальное увлечение военными училищами (летными, танковыми, артиллерийскимии т.д.), а я выбрал для себя (с учетом семейной традиции и из чувстваблагодарности за бесплатное обучение) Новосибирский военный институтинженеров железнодорожного транспорта. Но все наши планы и мечты вразсломала заставшая нас в райцентре весть о начале войны И сразу, как покоманде, к райвоенкомату стеклась огромная очередь людей, стремящихся скореевлиться в ряды вооруженных защитников. Двое суток нас, выпускников школ, держали в неведении относительнонаших заявлений (я тут же передумал и написал заявление в Танковое училище),а потом сообщили, что все военные училища уже полностью укомплектованы и мыпризываемся как красноармейцы. На сбор нам дали два дня. Быстро разъехалисьмы по домам, собрали вещи. Недолгие проводы были с родными, и вскоре эшелоныразвезли нас по разным районам Дальнего Востока. Я с несколькими своими школьными товарищами оказался в эшелоне, которыйвез нас на запад, но радость наша была недолгой: довез он нас через двоесуток только до города Белогорска, всего километров за триста от местапризыва, где мы все влились во вновь формируемый 5-й армейский запаснойстрелковый полк 2-й Краснознаменной Армии Дальневосточного военного округа,ставшего уже именоваться фронтом, хотя и не действующим. Этот спешно развертывавшийся полк еще не имел достаточного количествакомандного состава, а эшелон за эшелоном привозили сюда, казалось, несметноеколичество призванных и мобилизованных. Ротой, в которую я попал, командовал младший политрук Тарасов НиколайВасильевич. Я хорошо запомнил этого первого в моей армейской жизникомандира, высокого, стройного, уже успевшего устать от бессонных ночей, ноне потерять при этом какого-то мудрого спокойствия. Всего-навсего с двумя"кубарями" в петлицах (а я-то в школе "целых две шпалы" носил!), он тем неменее успевал справляться с ротой более чем из пятисот человек, в основном,необученных разновозрастных людей, большинство из которых были илималограмотными, или неграмотными вообще (такой контингент поступал в первыедни мобилизации, особенно из таежных поселков). Наш первый ротный командир сразу выделил тех, кто окончил средниешколы, и буквально с первого взгляда определил, кто может временно исполнятьобязанности командиров взводов, отделений (мне была определена должностькомандира взвода). И вся эта вчера еще не управляемая масса людей сталапостепенно организовываться в воинские коллективы. На второй день повел оннас в баню (палатки с душевыми установками). Нас постригли наголо, мыпомылись и обмундировались, став настолько одинаковыми, что даже своихдрузей не узнавали, не говоря уже о том, что на первых порах не моглиопределиться, кто в чьем взводе. Однако постепенно рота обретала воинскиеочертания. Определили нас в палаточный лагерь, который оказался более чем в 3километрах от столовой, и вот всю эту дорогу наш младший политрук Тарасовуспевал и ободрять, и обучать строевому или походному