А.С. ДуничеваОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ ФИЛОСОФИИ ШОПЕНГАУЭРАВ ЛИРИКЕ ФЕТАФет находил Шопенгауэра «цельным и всюду верным себе», разделял его апологию искусства и неприятие буржуазной действительности, находил в рассуждениях философа отзвук своим настроениям, объяснение творческим исканиям и противоречиям своего сознания. «Шопенгауэр для меня не только последняя крупная философская ступень, это для меня откровение, возможный человеческий ответ на те умственные вопросы, которые сами собой возникают в душе каждого» - писал Фет после окончания работы над переводом главного труда Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Рассмотрим на примере нескольких стихотворений, относящихся к разным десятилетиям, претворение в них отдельных философских идей Шопенгауэра, оказавшихся ограниченными для Фета.^ А.А. Фет А. Шопенгауэр Тема страдания:«Жизнь пронеслась без явного следа. Душа рвалась - кто скажет мне, куда?С какой заранее избранною целью?Но все мечты, все буйство первых днейС их радостью - все тише, все яснейК последнему подходят новоселью.Так, заверши беспутный свой побег,С нагих полей летит колючий снег,Гонимый ранней, буйною метелью,И, на лесной остановясь глуши,Сбирается в серебряной тишиГлубокой и холодною постечью» (1864). Окрашено элегической грустью и пессимизмом. Фет тоже размышляет о тщетности порывов личности к наслаждениям и счастью, о бесплодности прожитых лет, о мнимых надеждах, напрасных мечтаниях, бесперспективности целей. Явным заблуждением можно было бы назвать буйство и радости молодости и убеждение в том, что они будут долгими. На самом деле их сменяют скорби, завершаемые кончиной. «Каждый думает, что он имеет законное право на счастье и наслаждение, между тем гораздо правильнее было бы видеть цель нашей жизни в труде, лишениях, нужде и скорбях, венчаемых смертью». «Ты отстрадала, я еще страдаю. Сомнением мне суждено дышать,И трепещу, и сердцем избегаю Искать того, чего нельзя понять.^ А был рассвет! Я помню, вспоминаюЯзык любви, цветов, ночных лучей. -Как не цвести всевидящему маюПри отблеске родном таких очей!Очей тех нет - и мне не страшны гробы,Завидно мне безмолвие твое,И, не судя ни тупости, ни злобы.Скорей, скорей в твое небытие!»(1878г.) Несовершенство окружающей действительности и скоротечность жизни, преждевременность гибели близкого человека и неудовлетворенность потребностей в любви - превращает бытие в страдание. На смену одной формы испытаний приходит другая. Охватив душу лирического героя, страдание получает характер до конца не высказанной страсти, сомнения, сердечного трепета, неудовлетворенного Именно концепция Шопенгауэра скоротечности, неудовлетворенности, несовершенства показывает бытие в как страдание. Шопенгауэр считал, что истинная сущность явлений по своему типу иррациональна и может быть лишь угадана интуитивно. Шопенгауэр говорит о двух типах отношения людей к мысли, что жизнь есть страдание. Человек, не согласный отождествить то и другое, неизбежно «желал бы, чтобы его жизненный путь продолжался бесконечно». Но человек, который понимает, что жизнь - это страдание, и соглашается на этих условиях наслаждаться жизнью, - такой человек «равнодушно ждал бы быстро приближающуюся на крыльях времени смерть, видя в ней ложный призрак, бессильное привидение, пугающее слабых, но не имеющее власти над тем, кто знает, что он сам - та воля, чьей объективацией, или отражением, служит весь мир...такого человека не страшит бесконечное прошлое или будущее, где его нет. ибо он видит в них наваждение и покрывало Майи, поэтому он также не боится смерти, как солнце не боится ночи». познания воли другого, разлада, обусловленного жизненными обстоятельствами. Случившееся непостижимо. Фет также отказывается обычным образом «искать того, чего нельзя понять». Переживание страдания обостряется при воспоминании о том «рассвете», о том подобии счастья, которые существовали в прошлом у обоих любящих. Теперь же это прошлое, скоротечное и далекое, равно как и нынешнее безмолвие героини, способно рождать только удивление. Ныне и для него, лирического субъекта, найдено решение: отказавшись от «мишуры» и «плесени» жизни (слова Шопенгауэра), не осуждая «ни тупости, ни злобы» неразумного мира, погасить собственную «волю к жизни». Отныне бытие лирического героя предстает как неостановимое движение к неминуемой смерти, которая отнюдь не кажется страшной. «Скорей, скорей в твое небытие!» В думе «Никогда» воля субъекта к жизни побуждает его оставить загробный мир, чтобы встретиться с полузабытой земной «явью». Вначале последняя предстает ему в радужном свете:«Как ярок зимний светВо входе склепа!» Но после лирический герой Фета не перестает изумляться переменам: парк успел перемениться, лес поражает мертвенностью, дом находится в «разрушеньи». От этих подробностей Фет переходит к широкому космическому обобщению: земля остыла и вымерла! Окружающий мир более безжизнен, чем инобытие. Так выразилось неприятие Фетом действительности, мертвой и неэстетичной. Однако влияние Шопенгауэра на поэзию Фета не следует переоценивать, тем более гипертрофировать. Поэт зачастую расходится с философом. Его герой умеет преодолевать страдания, стоически претерпевать невзгоды, он открыт радостям бытия, новым впечатлениям. немеркнущей красоте природы. «Постучитесь в фобы и спросите у мертвецов, не хотят ли они воскреснуть, - и отрицательно покачают головами». Тема музыки:«Полуразрушенный, полужилец могилы, О таинствах любви зачем ты нам поешь? Зачем, куда тебя домчать не могут силы, ^ Как дерзкий юноша, один ты нас зовешь?- Томлюся и пою . Ты слушаешь и млеешь;В напевах старческих твой юный дух .живет.Так в хоре молодом: Ах, слышишь, разумеешь!-Цыганка старая одна еще поет»(1888г.) Фет построил его как диалог: на вопрос, обращенный к почтенному старцу, следует ответ поэта, выражающий кредо автора. Да, полужилец уже стоит на краю бездны, он подошел к роковой черте, но он по-прежнему исполнен «воли к жизни» (как и в рассуждениях Шопенгауэра) - вопреки всему. Значит, он способен выражать безграничное чувство языком песен. Сам ритм стихотворения служит намеченной цели и перелает музыку вечно молодой души поэта, утверждающей себя вопреки физической полуразрушенности тела. Фет срастил музыку с лирикой, добиваясьвыразительности. Шопенгауэр считал, что одним из ярких выражений «воли к жизни» является музыка. Тема смерти: В контексте философской элегии Фета смерть предстает как «небытие», «бездонный океан», «ночь безрассветная». Вместе с тем Фет говорит о смерти как о встрече:«Приветами, встающими из гроба, Сердечных тайн бессмертье ты поверь.Вневременной повеем жизнью оба,^ И ты и я— мы встретимся — теперь!»(«Теперь», 1883)СМЕРТИЯ в .жизни обмирал и чувство это знаю.Где мукам всем конец и сладок томный хмель,^ Вот почему я вас без страха ожидаю,Ночь безрассветная и вечная постель!Пусть головы моей твоя рука коснетсяИ ты сотрешь меня из списка бытия.Но пред моим судом, покуда сердце бьется.Мы силы равные, и торжествую я.Еще ты каждый миг моей покорна воле. Ты тень у ног моих, безличный призрак ты;Покуда я дышу - ты мысль моя, не боле, Игрушка шаткая тоскующей мечты. (1884г.) Стихотворение точно воспроизводит мысль и стиль философа. Однако не все стихотворение имеет своим источником Шопенгауэра: есть аспекты несовместимые с его философией. Наиболее близка шопенгауэровским словам о смерти предпоследняя строка стихотворения, где поэт говорит о смерти «ты мысль моя не боле», что, однако, опровергается его первой строкой «Я в жизни обмирал и чувство это знаю». Если известно соответствующее чувство, то это, во всяком случае, больше, чем мысль - это опыт смерти. Опыт этот позволяет сказать о смерти, что она сладка. Но тот же опыт говорит, что она есть «ночь безрассветная» - сказать так может лишь тот, чьи глаза в царстве смерти остались открыты. Смерть у Фета - не призрак, летящий из будущего ничто, а, скорее, стоящий за спиною некто, alter ego, «тень у ног». Смерть в изображении Фета как бы двоится: она бесформенна и антропоморфна; смерть в стихотворении поэта, убивая, ласкает. Это говорит скорее не о представлении своей собственной концепции смерти отличной от шопенгауэровской, а о том, что Фет просто перелагает на язык поэзии мысль, взятую из трактата Шопенгауэра с той неизбежной потерей логической строгости, которую влечет за собой подобное переложение. Отчасти это так. Но основная причина в том, что Фет очень хорошо ощущал разницу между Шопенгауэром-поэтом Шопенгауэром-философом, обращаясь часто к первому через голову второго. При этом образы, которыми Фет вдохновляется при таком общении, во многом определяет саму мысль философа, вызывая ее на себя и заставляя бороться с собой. Поэт воспроизводит не столько саму мысль философа, сколько скрытую в его тексте борьбу между стихией образа и тем безупречным с формальной точки зрения ходом мысли, которым так гордился философ. Две последние строки в стихотворении призваны к тому, чтобы уравновесить и отчасти нейтрализовать все, что содержится в других его строках. Однако у Фета шопенгауэровское отношение мысли и образа переворачивается, как это и должно быть в поэзии: образная часть становится больше, но при этом как бы теряет силу и умиротворяется, а рассудочная -меньше, но меньше становится необходимость в ней. Для Шопенгауэра смерть в объективном смысле «сон. в котором индивидуальность забывается», а в субъективном - представление, относящееся к будущему, и, следовательно, ничто, так как «форма жизни или реальности - собственно, лишь настоящее». Философ говорит о смерти, быстро приближающейся на крыльях времени. При обладании данным образом значительной силой воздействия, вектор образного воздействия фрагмента противоположен направлению мысли. У Шопенгауэра это далеко не единственный случай, когда включенный внутрь излагаемой мысли образ, призванный иллюстрировать заведомо неправильное воззрение, в действительности практически нейтрализует саму мысль или, во всяком случае, превращает весь фрагмент в скрытую антиномию, помещая неукрощенный образ в клетку мыслительной конструкции. ^ Тема «солнце мира»: В стихотворении «Никогда» Фет воспринял двусторонность шопенгауэровского текста. И так. поэт не смог, как предписывал ему философ. спокойно смотреть навстречу летящей к нему на крыльях времени смерти, и философский антропоцентризм Шопенгауэра очевидным образом вступил у него в конфликт с трагическим ощущением собственной конечности. Этот конфликт нашел свое образное выражение в известном стихотворении Фета «Никогда», герой которого, спешит домой, но оказывается, что возвращаться ему некуда:«Бегу. Сугробы. Мертвый лес торчитНедвижными ветвями в глубь эфира.^ Но ни следов, ни звуков. Все молчит,Как в царстве смерти сказочного мира.А вот и дом. В каком он разрушении!И руки опустились в изумлении.Селенье спит под снежной пеленой, Тропинки нет во всей степи раздольной. Да, так и есть: над дольнею горой Узнал я церковь с ветхой колокольней...Все понял я: земля давно остыла И вымерла...» Описанный Фетом мир - это мир после его собственной смерти, после исчезновения в ночи питавшего собой весь мир огня, «поэтический субъект» Фета, благодаря своей воскресшей бессильной оболочке, вновь, как и в своих ранних стихах, получил статус призрачного свидетеля, но теперь оказывается, что в мире пустых форм отсутствует, в собственном смысле слова, объект для свидетельства, и потому Фет заключает свое стихотворение призывом к смерти: «Вернись же, смерть, поторопись принять последней жизни роковое бремя». Стихотворение «Никогда» является, возможно, одним из самых ярких примеров «тематического» воздействия философии Шопенгауэра на поэтику Фета. Здесь нет явных цитат из Шопенгауэра, но зато все стихотворение является наглядной иллюстрацией шопенгауэровского учения о времени и, в какой-то мере, всей его философской системы. «Объективации воли существенно свойственно форма настоящего, которая как непротяженная точка рассекает бесконечное по обе стороны время и непоколебимо стоит, подобно вечному полудню без прохладного вечера, подобно тому, как солнце в действительности горит непрерывно и нам только кажется, будто оно погружается в ночь; таким образом, если человек боится смерти как своего уничтожения, это похоже на предположение, будто солнце вечером жалуется: «Горе мне! Я ухожу в вечную ночь!» Шопенгауэровский образ солнца, уходящего в вечную ночь, обладает независимым воздействием по отношению к мысли, которую он призван иллюстрировать, оказываясь в числе образов, внутренне противостоящих ходу рассуждений философа. Эти образы словно прорываются сквозь его последовательную речь, указывая на то, что, возможно, вызвало к жизни всю его философскую систему. «Измучен жизнью, коварством надежды.Когда им в битве душой уступаю,^ И днём и ночью смежаю я веждыИ как-то странно порой прозреваю. «Равномерность хода времени во всех умахпоказывает более, чем что-либо иное, что все мыпогружены в один и тот же сон, и да.ж-е то. чтовидящие сон — единое существо». Ещё темнее мрак жизни вседневной, Как после яркой осенней зарницы, И только в небе, как зов задушевный, Сверкают звезд золотые ресницы.^ И так прозрачна огней бесконечность, И так доступна вся бездна эфира, Что прямо смотрю я из времени в вечность И пламя твоё узнаю, солнце мира.И неподвижно на огненных розах Живой алтарь мирозданья курится; В его дыму, как в творческих грезах, Вся сила дрожит и вся вечность снится.^ И всё, что мчится по безднам эфира, И каждый луч, плотской и бесплотный,-Только твой отблеск, о солнце мира, И только сон, только сон мимолетный.И этих грез в мировом дуновенье^ Как дым несусь я и таю невольно,И в этом прозренье, и в этом забвеньеЛегко мне жить и дышать мне не больно»( 1882г.) Среди исследователей нет единого мнения по поводу того, в какой мере стихотворение Фета, бесспорно важное для понимания его мировоззрения и поэтики, соответствует мысли предваряющего его эпиграфа, да и всей философии Шопенгауэра. Так, Д.Благой считает, что сходство между философией Шопенгауэра и данным стихотворением Фета носит частичный и поверхностный характер: Фет действительно говорит о «жизни- сне», но только «на первых планах своего стихотворения», в центре же его, по мнению исследователя, «отнюдь не шопенгауэровская нирвана -«абсолютное ничто», а некое "солнце мира... - неиссякаемый источник жизни и красоты». Ещё более радикально разводит стихотворение Фета и философию Шопенгауэра В.Шеншина, по мнению которой, оно, по сравнению с другими философскими стихотворениями Фета, «ещё в большей степени противоречит философии Шопенгауэра. Вступительная его строка, несомненно, предполагает лишения и страдания, однако лирической темой стихотворения это чувство преодолевается и обращает нас к сущности бытия, к его доступным, радостным источникам». Иного мнения придерживается Г.Курляндская. обнаруживающая глубокую связь между стихотворением «Измучен жизнью» и идеями Шопенгауэра. Связь эта проявляется, полагает исследователь, как в отношении идеи «жизни- сна», так и в отношении образа «солнца мира», вводя которое Фет, основываясь на философии Шопенгауэра, преодолевает заключенное в последней противоречие между неразумной и вечной волей и ее разумным, но мимолетным продуктом. Фет реализует скрытый смысл шопенгауэровской философии, помещая в центр мира не шопенгауэровскаую волю, а платоновскую идею красоты. Действительно, стихотворение Фета «Измучен жизнью» выглядит и близким, и далеким философии Шопенгауэра. И с тем влияние Шопенгауэра на это стихотворение просматривается вполне отчетливо, и его можно принять в качестве отправной точки в исследовании вопроса о влиянии шопенгауэровской философии на поэзию Афанасия Фета. Можно ли сказать, что Фет изображает здесь «идею красоты», вообще мир идеального в платоновском смысле? Скорее, «солнце мира» у Фета - это квинтэссенция всякой жизни, образ, полный внутреннего движения и мощи. Это грозная мощь: пламя, огненные розы, курящийся алтарь -обрамляющие «солнце мира» образы - относятся к стихии огня; все они перейдут в позднее стихотворение Фета «Авадон», написанное по мотивам Апокалипсиса. При этом Фет не включает в свое описание «солнца мира» ни одной метафоры или образа, несущих световую семантику, свет появится лишь в следующей строфе, и только как «отблеск» «солнца мира» и «мимолетный сон». Шопенгауэр выражает мысль о том, что человек и природа - единое, нерасторжимое целое, погруженное в сон- иллюзию. Цитата из Шопенгауэра, взятая Фетом в качестве эпиграфа, собственно говоря, не соответствует мнению философа по данному вопросу. Рассматривая проблему разграничения сна и яви в трактате "Мир как воля и представление", Шопенгауэр лишь в качестве неизбежного следствия из допущения, что мир - это только наше представление, ставит знак равенства между тем и другим; сам же философ так, конечно, не думает. Не очень понятно, почему исследователи творчества Фета старались развести «солнце мира» Фета и «волю» Шопенгауэра. Возможно, это произошло потому, что шопенгауэровская «воля» представлялась многим из них как «нечто стихийное и бессмысленное», требующее преодоления, хотя такой воля изображена лишь в заключительной части учения Шопенгауэра, которую Фет, называвший «волю» «высшей и разумной», никогда не принимал. По этой же причине неосновательно то соображение, что если бы поэт следовал мысли Шопенгауэра, то в центре мира у него должна была бы оказаться «шопенгауэровская нирвана» «абсолютное ничто», а не «эстетическая фетовская «вещь в себе» неиссякаемый источник жизни и красоты». Неосновательность этого соображения заключается в том, что «шопенгауэровская нирвана» - это уничтожение всякой реальности, «шопенгауэровская воля» - источник всякой реальности. Последнее можно сказать и о «вещи в себе» Фета. Следовательно, «солнца мира» поэта и «воля» философа тождественны. Тема человека:«Не тем, Господь, могуч, непостижимТы пред моим мятущимся сознаньем.Что в звездный час Твой светлый серафимГромадный шар зажег над мирозданьемИ мертвецу с пылающим лицомОн повелел блюсти Твои законы.Все пробуждать живительным лучом.Храня свой пыл столетний миллионы.Нет, Ты могуч и мне непостижимТем, что я сам, бессильный и мгновенныйНошу в груди, как оный серафим,Огонь сильней и ярче всей вселенной.Игралище ее непостоянства,-Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,Ни времени не знает, ни пространства^ 1879г.) В полном соответствии с мыслью Шопенгауэра,стихотворение Фета обнаруживает в человеке двеипостаси: «огонь сильней и ярче всей вселенной» иего «бессильный и мгновенный» носитель. В целомже. это стихотворение Фета есть манифестацияотказа поэта от космологии в пользу антропологии,то есть поэт обращает свой взор не на мир, а насамого себя, становясь загадкой для своего«мятущегося сознания». Человек оказывается вгораздо большей степени непостижим, чем Бог.поскольку сочетает в себе бессильную и мгновеннуюформу с божественной вечной и вездесущейприродой. Субъективизм шопенгауэровской системы вовсе не является той ее чертой, которая бросается в глаза при первом знакомстве с трудами философа. Действительно, само название главного трактата философа «Мир как воля и представление» говорит о том. что речь в нем пойдет о мире под весьма специфическим углом зрения. Мир как представление, по Шопенгауэру, - это, так сказать, чистая дискретность, бесконечное разнообразие форм. Мир же как воля - это бесконечное движение, нуждающееся а форме лишь как в случайном и преходящем орудии. Но «чьи» это представление и эта воля? И то, и другое, принадлежит, согласно Шопенгауэру, каждому человеку, «ибо, хотя каждый человек преходящ только как явление, а как вещь в себе он безвременен, следовательно, бесконечен; как вещь в себе он - воля, которая проявляется во всем». Влияние Шопенгауэра на поэзию Фета важно не тем. что оно присутствует в значительном количестве стихов поэта, а тем что оно всегда проявляется в его поэтической самопрезентации. Поэт, можно сказать, вычитывает самого себя из Шопенгауэра, очевидно отказываясь отождествить с собой содержащийся у философа образ довольного жизнью человека, не думающего о смерти.