Сведения об авторе А.Н. Ильин - кандидат философских наук, старший преподаватель кафедры философии Омского государственного педагогического университетаКонформно-потребительская направленность интеллектуаловВ последнее время наблюдается рост конформизма в среде той прослойки общества, которую принято называть интеллигенцией. Конформизм проявлял себя и раньше, но сегодня, в условиях постперестроечного социума, он принял несколько иную форму. Если ранее, в годы социализма, конформность была связана с коллективизмом, с подчинением своих личных интересов общественным, то теперь она имеет в качестве своей основы, наоборот, потребительский индивидуализм, примат личного над общественным. В предыдущую эпоху люди боялись власть и руководствовались ценностью общественной пользы, которую способна принести их деятельность. Сегодня страх собственно власти проявляется не так сильно, но на его место встал страх потерять должность, статус, рабочее место и т.д., что заставляет человека превращаться в обывателя, рафинированного конъюнктурщика, заботящегося только о личном благе и забывшего о ценности общественной пользы. Видимо, именно этим отличается «новая» интеллигенция от «старой». Хотя более правильно было бы сказать, что именно этим отличаются «новые» интеллектуалы от «старых». Т.В. Клюева отмечает, что в результате проведенного ею социологического опроса интеллигенции 52% считают, что интеллигент должен сотрудничать с властью, а не оппонировать ей, в то время как всего 10% настроены на несогласие. 55% – носители пассивного осознания ответственности за судьбу общества, активное осознание присуще менее 20%. 90% не выражают публично свою точку зрения1. Несмотря на то, что в исследовании Т.В. Клюевой выборка была довольно мала – всего 100 человек, – результаты тем не менее весьма показательны. Эти результаты говорят о неутешительном состоянии современной интеллигенции, которая утратила некоторые свои атрибутивные качества. Так, интеллигент должен не только иметь высшее образование, но и уметь критически осмыслять действительность. «…когда носитель духа и мысли, интеллигент, мыслит несвободно, то тогда никакой он не интеллигент, а скорее вольный или невольный агент влияния»2. Свободная мысль, если она действительно свободна, рождает свободное слово или даже свободное действие; интеллигент – соискатель правды и заступник за правду. Его мысль и голос должны быть факелом свободы и гуманизма в пещере теней. Учитывая низкий уровень современного образования, следует отметить, что оно не предоставляет необходимой широты кругозора и глубины знаний, что, в свою очередь, едва ли может актуализировать в человеке здоровый и зрелый критицизм. Определение же интеллигенции только по критериям уровня образования и профессиональной принадлежности не дает полной картины, поскольку таковой (формальный) подход обращен в наибольшей степени к количественному аспекту, а не к качественному. Интеллигенция – не та прослойка, каждый субъект которой обладает дипломом вуза, но та, которой не чужд высокий интеллект и широкий кругозор, свободомыслие, честность, чувство ответственности за общественный организм, смелость в высказывании собственного мнения, преданность гуманистическим идеалам, следование долгу, чувство справедливости. Интеллигент отличается высоким интеллектом, сопряженным с духовно-нравственным началом. Среди атрибутивных характеристик интеллигенции нет места таким качествам, как конформизм, мещанство и лицемерие. «…русская интеллигенция всегда стремилась к абсолютной справедливости, а достичь ее на путях конформизма, увы, невозможно»3. Именно критерии нравственности и гражданской активности сокращают количественно ту социальную прослойку, которую именуем интеллигенцией, цветом нации. Интеллигенция не синонимична среднему классу, так как классовость определяется в первую очередь по материальному критерию. Интеллигент – более широкое понятие, чем интеллектуал, характеристики которого сводятся в основном к наличию высшего образования и широкого кругозора. Человек вполне может сочетать образованность и ученость с бескультурьем, хамством, аморализмом, мещанством, стремлением добиться карьеры любой ценой и с другими подобными «качествами»; его едва ли следует считать интеллигентным. Он может называться интеллектуалом – одомашненным и прирученным борцом за права корпоративной элиты, умным и послушным помощником, готовым подписаться под чем угодно, коих сейчас много среди журналистов и ученых. Он даже может обладать самыми высокими титулами и почетными званиями и официально именоваться как-нибудь типа «главный интеллектуал страны» (ГлИСт), а на поверку вместо цвета нации представлять собой ее отброс. Такие «интеллектуалы обеспечивают легитимность строя, выступая своеобразными гарантами презентабельности власти в самых различных дискурсах, формирующих контуры общественного тела»4. Умственные способности интеллектуалов используются как во благо, так и во вред – в зависимости от направления их воли или воли того, кому они служат. Сообщество таких людей скорее заслуживает название «интеллигентщина». Но высказанные максимы не означают, что интеллектуалам, в отличие от интеллигентов, обязательно чужды моральные, нравственные и этические качества. Ж. Делез вслед за Ф. Ницше критикует так называемого философа-послушника, хранителя общепринятых ценностей, «публичного профессора», прислушивающегося к неразумным требованиям разума – государству, религии и расхожим ценностям5. То есть государство выступает неразумной силой, к которой не следует прислушиваться. Сказать бы это тем, кто со знанием дела и с пеной у рта, стоя за университетскими кафедрами, брызжит сантиментами в адрес «избранных народом», а на самом деле избранных, в первую очередь, собой же. Ф. Ницше крайне критически подходит к утверждению ценности государства как высшей цели человечества и к утверждению служения государству как самой высокой обязанности человека. Это утверждение, по Ницше, есть возврат к глупости. «Может быть человек, который видит в государственной службе свой высший долг, действительно не знает никаких более высоких обязанностей, но из этого не следует, чтобы не существовало еще иных людей и обязанностей; и одна из этих обязанностей, которую я по крайней мере считаю более высокой, чем государственная служба, состоит в том, чтобы разрушать глупость во всех ее видах, и в том числе, стало быть, и эту глупость»6. Как отмечает С.Л. Фокин, сила философа заключена в сопротивлении всякой власти7. Античный мыслитель Аристипп сказал: «если все законы отменятся, то только философы будут жить по-прежнему…». Философами он называл тех людей, которые живут не по данным свыше императивам, зачастую абсолютно безнравственным, а по совести, в соответствии с личной моралью и этикой. И в случае наделения философов властью они не потеряют свое человеческое лицо и либо отрекутся от властных полномочий (самодостаточный человек не испытывает вожделения к власти), либо будут ими пользоваться так, чтобы воплотить в жизнь принципы демократии, а не навязать свой волюнтаризм подвластным. Не зря ведь говорят: хочешь проверить человека – дай ему власть. Парадокс власти заключен в том, что те, кто ее достоин, к ней не стремятся, а те, кого к ней подпускать вообще нельзя, вполне успешно ее получают, не гнушаясь ради достижения этой самоцели использовать весь арсенал тяжелой артиллерии в виде доносов, интриг, лжи и даже убийств. Г.Е. Васильев называет этот парадокс основным управленческим противоречием8. Интеллигенция составляет необходимый потенциал для появления гражданского общества. Гражданское общество – то общество, где не только существует нормальная интеллигенция, где у нее есть жизненные перспективы, но и то, где она имеет право высказываться, не боясь ничего, где она проявляет социальную активность, где она чувствует свою ответственность за судьбу общества. В России сейчас не только отсутствует право голоса, но и крайне узка по численности та прослойка общества, которую следует именовать интеллигенцией. Она не является ключевой группой, формирующей общественное сознание. Причиной этому выступают разные факторы – как эсхатологическое и нигилистическое состояние самой интеллигенции, которая устала от баталий и, осознав свое бессилие, умыла руки в социально-политической борьбе (внутренний аспект), так и явные барьеры для осуществления ею этой борьбы (внешний аспект). Основной барьер – это в первую очередь закрытость информационного пространства, ограничивающая свободу слова, что препятствует эффективной коммуникации как внутри сообществ интеллигенции, так и между интеллигенцией и обществом. Таким образом, критическая мысль становится замкнутой на самой себе; критика власти доходит в основном лишь до той аудитории, от которой она и исходит, до той аудитории, для которой в этой критике нет ничего нового. Противопоставляя себя власти, интеллигенция – «совесть общества» – априори не может искать поддержки от властных структур. «Традиционно уповать [интеллигенции – А.И.] на государственную поддержку бессмысленно, так как именно привязка к государству служит своеобразным родовым проклятием отечественной интеллигенции»9. Государство боится науки, так как она порождает свободомыслие и рефлексию, которые с неизбежностью подрывают авторитет власти. А общество без науки, мягко говоря, представляется неполноценным. Если власть борется с интеллигенцией и с наукой, она борется с будущим страны. Как пишет А.Н. Севастьянов, для ельцинских преемников интеллигенция стала обузой, и они из буржуазно-демократической революции приняли и насадили буржуазную составляющую, а демократическую ограничили как только смогли, и тем самым противопоставили себя интеллигенции10. Учитывая то, что государство (особенно постсоветское) в большей степени занимается перераспределением и присвоением произведенной продукции, а не производством, и при этом купается в безразмерной роскоши, надо добавить, что революция была буржуазно-консъюмтаристской, а не просто буржуазной. В массовом сознании часто связывают термины «консъюмер» и «буржуй», но их отождествление в корне неправильно. Буржуазия как общеупотребительное понятие давно имеет преимущественно негативную коннотацию. На самом деле буржуазия – это предпринимательская прослойка, которая, конечно, эксплуатировала низшие классы, но вместе с тем отличалась особым трудолюбием и стремлением вложить каждую копейку в производство. Консъюмтариату же присущи противоположные качества. Слой «новых русских» – это не буржуазия, а презренный консъюмтариат, преимущественно воры, включающие в себя также новоявленную чиновничью братию, угробившие производство и набившие карманы за счет рабочего народа. Буржуа хоть и эксплуатировал труд наемных рабочих, он им платил, а номенклатура постсоветской власти далеко не всегда утруждала себя оплатой рабочим. Интересно обратить внимание на то, как конформные интеллектуалы меняют свои принципы и ценности с учетом духа времени. Так, сразу после перестройки многие интеллектуалы, занимающие более или менее высокие посты, внезапно забыли об атеистическом наследии Маркса и Ленина, и стали с особым почтением смотреть на церкви и восхвалять капитализм. Времена-то поменялись, а потребность гармонизировать себя с внешней средой осталась. Жить ведь хочется, и не просто жить, а жить хорошо, а для этого нужно быть «современным» и прогибаться под того, кто управляет СЕГОДНЯ, а не ВЧЕРА. Ибо счастье забывшего о чести и достоинстве человека зависит от степени его гармонии с внешней средой. Также только саркастический смех вызывают журналисты, «в силу объективных обстоятельств» поменявшие политическую окраску. Что же они делали раньше, почему в 70-х и 80-х не ругали «совок», а в 90-х внезапно обрушили на него всю свою злобу? Боялись, конечно. А потом испугались уже не «совка», а утвердившейся нормы, согласно которой ругать прежний режим – правило хорошего тона. Вот и поступали в соответствии с правилом, забывая о том, что слова человека чего-то стоят тогда, когда они произносятся в эпоху, запрещающую эти слова. Каждый может себе позволить ругать советское руководство сейчас, в условиях набирающей ход политики десоветизации, попробовал бы он это сделать во время существования этого руководства… Рука, ранее поглаживавшая партбилет атеистической партии, теперь спокойно крестится. Идут в ногу со временем, помня о правительственной кормушке, но забывая о том, что у человека должно быть не только стремление к наживе, но и собственные идеалы и ценности. Иные времена – иные идолы. Когда человек – неважно, чиновник ли это или заслуженный деятель культуры – всегда рядом с правительством, которое меняется, когда взлет его карьеры начался в годы Советского Союза, когда она успешно развивалась в ельцинский период и когда она не теряет себя во времена Путина, нужно говорить не столько о гениальной приспособленности человека к реалиям дня, сколько о гениальной беспринципности. В среде интеллектуалов хватает обывателей, способных устроиться и сделать карьеру при любом идеологическом и политическом режиме, готовых произносить любые лозунги и мировоззренческие формулы, совершенно не заботясь об их содержании. Главное – не содержание слов, а их эффективность при построении карьеры. Примечательно то, что большинство из тех, кто замарался предательством, еще долгое время оставались на плаву, а кто-то и сейчас занимает высокую должность. Так, губернатор Омской области Л.К. Полежаев во время августовского путча 1991 г. сидел и ждал, кто же победит и к кому в таком случае примкнуть, после чего предал КПСС11. В результате около двадцати лет восседает в губернаторском кресле – неплохой, мягко говоря, результат. Е.Т. Гайдар ранее заведовал экономическим отделом журнала «Коммунист» и писал прославляющие социализм статьи, а потом вдруг, идя в ногу со временем и гармонизируя свое состояние с состоянием внешней среды, проявил качества политической проститутки, кардинально поменяв идеологию. В итоге никуда не упал, а только поднялся. И таких конъюнктурщиков много в среде интеллектуалом. Подобные совершенно безидейные обыватели представляют собой серьезную проблему для общества и страны, так как своей конформностью только множат зло. Им неведомо элементарное чувство человеческого достоинства – гражданственность. Больно смотреть на то, как деятели культуры (люди-бренды) рекламируют власть, пополняя партийные ряды. Послушные, верноподданные приспешники системы живут в мире абсурда и, становясь еще большими «идейными» приспешниками, расширяют сферу абсурда. Они думают, что живут в реальности, а на самом деле только так думают; не существуя, они упорствуют, обрекая себя на еще большее не-существование и считая при этом, что борются за существование. Они продуцируют симулякры… Лизоблюд ищет твердую опору, которую ему обеспечит лизоблюдство, и он ее находит – твердую опору симулякра. В то время как гражданин, не желающий мириться с властью, уничтожающей его свободы и права, находит зыбкую опору реальности, – пусть зыбкую и шаткую, но принадлежащую реальности, а не симулякрам. И если нравственные силы вступают в сделку с антинародной властью, они непременно превращаются в свою противоположность, в которой от первоначальной нравственности ничего не остается. Власть специально культивирует конформизм, специально поощряет этот вид рабства, специально создает в массах отвращение к Реальности, нежелание и неготовность с ней встретиться лицом к лицу, выдержать ее пристальный взгляд. Идейно значимые знамена сменились на вполне политкорректные галстуки, потребительские гаджеты и даже на милицейские дубинки (которыми разгоняют митингующих). На стенах кабинетов управленцев любых уровней висят портреты Путина или Медведева (как раньше Ленина или Сталина), а на столах стоят единоросские флажки. Но что значат эти атрибуты? Их значение не обязательно сводится к молчаливому призыву поддерживать власть. Во многих случаях подтекст, который означают данные предметы, следует выразить так: «Я держу эти вещи на видном месте только потому, что веду себя соответственно ожиданиям еще более высокого начальства. Я боюсь его гнева в случае моего невыражения послушания – именно поэтому я послушен, и меня не в чем упрекнуть». Это все – удобная отговорка, позволяющая человеку не видеть собственной бесчестности и моральной деградации. Соответственно, сообщение, исходящее от данных предметов, адресуется не всем, кто заходит в этот кабинет, а высшему начальству. И уж ни у кого не красуется на стене под портретом премьера или президента надпись типа «Я повесил этот портрет не потому, что поддерживаю власть, а потому, что я ее боюсь». А такой вариант был бы значительно более честным… Чувство собственного достоинства оказывается слабее чувства страха или соблазна перед более заманчивыми перспективами. Потребительство – утрата смыслов и игра знаков, это бессознательный и неорганизованный образ жизни (пусть народ удовлетворяется потребительством, лишь бы он оставался неорганизованным и не поднимался на общественную и политическую сцену)12. Поэтому мы можем говорить о потребительстве как о системе общественного омассовления, которая имеет дело не столько с вещами, сколько с идентифицируемыми с ними культурными знаками, обмен которыми бесконечно нарастает. Потребительство соблазняет своей бессмысленностью и пустотой. Оно предлагает нечто, красивую обертку знака (также как реклама предлагает внешнюю красоту упаковки), за которой скрывается… ничто. И это самое ничто вызывает соблазн, выступая ценностью, а иногда даже смыслом жизни. В такой ситуации ни о каком гражданском сознании и говорить не приходится, поскольку сознание потребителя сужается до микроскопических размеров и не способно увидеть для себя ценность в чем-то ином и более возвышенном, нежели новый рекламный каталог. И неправильно думать, что потребительство не присуще интеллектуальному сообществу; такое мнение сколь распространенно, столь и абсурдно. «Послушная страна с послушными мольбами о третьем сроке, послушной партией власти, послушными политологами и телеканалами и послушными запредельными рейтингами президента нависла над пропастью неопределенности»13. Теперь все российское бытие пронизано послушностью – практически той самой, какая наблюдалась у участников экспериментов С. Милгрэма, Ф. Зимбардо и их последователей. А именно послушность как следствие отсутствия самостоятельного критического мышления, по свидетельствам многих авторов14, – оплот тоталитаризма, его основание. А.А. Гусейнов справедливо замечает, что конформность, смирение и пассивность не оппонируют насилию, а только его дополняют и усиливают15. Вообще, смирение, стоицизм редко приводят к успеху; слава и власть всегда доставалась уж явно не покладистым индивидам, но покладистые индивиды всегда были им нужны для укрепления власти. Что может быть хуже вражды с режимом? Только дружба. «Современное общество проповедует этот идеал равенства без индивидуальности, потому что нуждается в человеческих «атомах», неотличимых друг от друга, чтобы заставить их функционировать всех в совокупности как единый механизм, без сбоев и без трения; чтобы все подчинялись одним и тем же приказаниям, но при этом каждый был уверен, что руководствуется своими собственными желаниями» 16. Интеллектуалы также в страхе за свою свободу, карьеру и благополучие в целом «работают» на правительство, хотя в глубине души в корне не согласны с его политикой. И такое подавление направлено не только на поддержание молчания людей (внешний аспект), но и на активизацию у них страха это молчание нарушить (внутренний аспект). Погруженные в меркантилизм аутореферентности (замкнутость на себе), увлеченные собственной карьерой, плотскими развлечениями, семейными проблемами, взаимоотношениями с друзьями, многие интеллектуалы продолжают разводить в стороны понятия «личное» и «политическое», совершенно не задумываясь о том, что эти явления взаимосвязаны. В желании обеспечить себе индивидуальную стабильность путем непротивления злу, они проявляют политическую индифферентность и впадают в самый настоящий солипсизм. Однако «если ты не отстаиваешь свои интересы, то кто-то другой будет отстаивать свои за счет твоих»17. Отдавая право какому-нибудь высокостоящему господину самолично наводить порядок в стране и освобождая этого господина от общественного контроля (путем невмешательства в политические дела), народ (а также послушные интеллектуалы) отдает ему не только свои надежды и право на контроль за правительством, но и право на наживу за счет народа. Пока интеллектуалы и рабочие боятся увольнений, а студенты – исключений, ими будут продолжать помыкать как самым настоящим стадом. Когда в чью-либо квартиру бесцеремонно вламывается полиция, превышая свои полномочия, а потому нарушая права собственника, его сосед вместо открыто выражаемого возмущения просто молчит и думает «как хорошо, что пронесло, хорошо, что не ко мне». А в следующий раз ведь прийти могут к нему, а другой сосед поведет себя таким же антигражданским образом. Именно таким «соседством» характеризуется нынешнее раболепное общество. Общество становится гражданским только тогда, когда составляющие его люди коллективно отстаивают свои гражданские права. Абсолютно здорового общества не бывает, всегда и на всех этажах социальной пирамиды есть преступники, предатели, приспособленцы и прочие; но общество должно уметь избавляться от шлаков. Неспособность освобождаться от шлаков отравляет весь организм. Современный российский социум погряз в шлаках, которые парализовали практически все. Единственное, чего нельзя парализовать – свободную волю (здорового) человека. Сообщество интеллектуалов должно трансформироваться в прослойку интеллигенции – настоящей, непокорной, активной не только в личных, но и в общественных интересах. Только с проявлением такой трансформации можно будет говорить об оздоровлении российского общества. 1 Клюева Т.В. Социальные позиции современной интеллигенции в условиях формирования гражданского общества // Вопросы культурологии 6/2010. С. 10-14. 2 Щелкин А.Г. От дефиниции к сущности и миссии «идеалов» и «интеллигентов» // Интеллигенция и идеалы российского общества: Сб. статей / РГГУ. Социологический факультет. Центр социологических исследований. Под общей редакцией Ж.Т. Тощенко. М.: РГГУ, 2010. С. 42-43. 3 Савчук В. Инакомыслие или конформизм: нравственный выбор интеллигенции в России // Логос 6 (51) 2005. С. 242. 4 Скиперских А.В. Дискурс политической власти в сказочном тексте: приглашение к медленному чтению. Герменевтические этюды. – Елец: МУП «Типография» г. Ельца, 2011. – 211 с. С. 32. 5 Делез Ж. Ницше. – СПб.: Axioma, 2001. – 184 с. 6 Цит. по [Делез Ж. Ницше. – СПб.: Axioma, 2001. – 184 с. С. 74]. 7 Фокин С.Л. Делез и Ницше / Делез Ж. Ницше. – СПб.: Axioma, 2001. – 184 с. 8 Васильев Г.Е. Личностная философия власти и управления. Часть 1. Власть // Вопросы культурологии №11, 2009. С. 40-44. 9 Матецкая А.В. Российская интеллигенция и проблема модернизации общественного сознания // Интеллигенция и идеалы российского общества: Сб. статей / РГГУ. Социологический факультет. Центр социологических исследований. Под общей редакцией Ж.Т. Тощенко. М.: РГГУ, 2010. С. 403. 10 Севастьянов А.Н. Миф о среднем классе // Социс 1, 2010. С. 146-150. 11 См. Мутовкин Л. Трещины на пьедестале. – Омск, 2010. – 148 с. 12 Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры / Пер. с фр., послесл. и примеч. Е. А. Самарской. – М.: Культурная революция; Республика, 2006. – 269 с. 13 Ганапольский М. Пропасть неопределенности // Ежедневный журнал, http://www.ej.ru/?a=note&id=7496 14 См., напр., Поппер К. Открытое общество и его враги. Т.1: Чары Платона. – М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. – 448 с. 15 Гусейнов А.А. Этика ненасилия // Вопросы философии. – 1992. - №3. С. 72-81. 16 Фромм Э. Теория любви. Любовь – разрешение проблемы человеческого существования / Психология личности в трудах зарубежных психологов / Сост. и общая редакция А.А. Реана – СПб: Питер, 2000. С. 107. 17 Пеунова С.М. «Вся власть – народу?» (Исповедь современника). – Самара: Издательский дом Светланы Пеуновой, 2007. – 368 с. С. 232.