«…К сожалению, Христос»О разном, противоречивом – и часто негативном – отношении современников к поэме «Двенадцать» хорошо известно. Укажу хотя бы только на показанное Владимиром Орловым в его книге «Гамаюн. Жизнь Александра Блока» (Глава одиннадцатая, Испытание, 1). Фрагментик из этой главки приведу – о рассказе «Всеволода Иванова, которому однажды довелось встретиться с адмиралом Колчаком в домашней обстановке, за чашкой чая. Узнав, что его собеседник переписывается с Горьким, «Колчак помолчал, помешал ложечкой, а затем сказал задумчиво: “И Горький… и в особенности Блок талантливы... И всё же их обоих, когда возьмём Москву, придётся повесить... “».Я собираюсь говорить лишь о понимании образа Христа в поэме Блока – и почему он не вполне устраивал самого автора.К.Чуковский в книге "Александр Блок как человек и поэт" (П,1924; по http://philology.ruslibrary.ru/default.asp?trID=352): «Помню, как-то в июне в 1919 году Гумилев, в присутствии Блока, читал в Институте истории искусств лекцию о его поэзии и между прочим сказал, что конец поэмы «Двенадцать» (то место, где является Христос) кажется ему искусственно приклеенным, что внезапное появление Христа есть чисто литературный эффект. Блок слушал, как всегда, не меняя лица, но по окончании лекции сказал задумчиво и осторожно, словно к чему-то прислушиваясь: – Мне тоже не нравится конец «Двенадцати». Я хотел бы, чтобы этот конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее я видел Христа. И я тогда же записал у себя: к сожалению, Христос».Записанного «к сожалению» у Блока нет – но подразумевается. В записной книжке 18 февраля 1918 г. (вскоре после написания поэмы): «Что Христос идёт перед ними – несомненно. Дело не в том «достойны ли они его», а страшно то, что опять. Он с ними, и другого пока нет; а надо Другого – ?» В дневнике 20 февраля 1918: «Страшная мысль этих дней: не в том дело, что красногвардейцы «недостойны» Иисуса, который идет с ними сейчас; а в том, что именно Он идет с ними, а надо, чтобы шел Другой». Здесь, собственно, два вопроса. 1) Почему – Христос? И «именно Он» ли, на самом деле? И с красногвардейцами ли он, если вглядеться? Или просто перед? 2) Почему – «к сожалению, Христос»? А кто должен быть? Кто – ^ Другой? 11 Многие считали, что этот некто, идущий беглым шагом во тьме, Христом быть не может. Христос – воплощение ненасилия; что общего может быть у него с красногвардейцами, служащими революционному насилию? Они отвергают религиозные святыни, «идут без имени святого»– значит, без его имени… Блок или плохо разглядел, кто там, «в столбах метели», или сознательно кощунствовал.а) Первый вариант сразу дал С.БулгаковСергей Николаевич Булгаков (1871–1944) Юрист по образованию; занимался вопросами политэкономии; «легальный марксист», «христианский социалист». С 1901 г. профессор; в 1918 году стал священником; в 1922 выслан за границу. В мае 1918 года Булгаков пишет диалоги «На пиру богов», где в третьем из них его персонаж Беженец говорит: «…Вы, может быть, читали поэму А. Блока «Двенадцать», вещь пронзительная… …Там эти 12 большевиков, растерзанные и голые душевно, в крови, «без креста», в другие двенадцать превращаются. Знаете, кто их ведет? (…) Впереди – Исус Христос. (…) Поэт здесь не солгал, он видел, как видел и раньше,– сначала Прекрасную Даму, потом оказавшуюся Снежной Маской, Незнакомкой, вообще совершенно двусмысленным и даже темным существом… И теперь он кого-то видел, только, конечно, не того, кого он назвал, но обезьяну, самозванца, который во всем стара-ется походить на оригинал и отличается какой-нибудь одной буквой в имени…» б) В кощунстве поэта обвинял, например, И.Бунин (1870–1953): «…Нарочито хамские, кощунствующие именем Христа и Его Две-надцати Сподвижников вирши Блока!» И. Бунин. ^ Страшные контрасты. (Из газеты: Одесские новости. 1918. 28 октября) Позднее, в «Окаянных днях» (опубл.в 1925) в записи под 1919 годом (ночь на 24 апреля) он высказался так: «Да, мы надо всем…мудрим, философствуем. (..) Ведь вот и до сих пор спорим, например, о Блоке: впрямь его ярыги, убившие уличную девку, суть апостолы или не совсем?» Или вот петроградский священник. Текст с такой подписью был создан по случаю пятилетия смерти Блока и опубликован Н.А. Бердяевым в Париже в журнале "Путь" в 1931г.^ Автор текста, скорее всего, Флоренский Павел Александрович (1882-1937), православный священник, богослов. В 1933 г. арестован, в 1937 расстрелян. Другой возможный автор – Федор Константинович Андреев (1887—1929); протоиерей, богослов. Дважды ненадолго арестовывался; умер от туберкулёза. 2Автор статьи, похоже, старается показать, что Блок вообще в своём творчестве был бесовидец, и утверждает: «Поэма "Двенадцать" – предел и завершение блоковского демонизма… (…) Пародийный характер поэмы непосредственно очевиден… Двенадцать красногвардейцев, предводителем коих становится "Исус Христос", пародируют апостолов даже именами: Ванька – "ученик его же любяще", Андрюха – Первозванного и Петруха – Первоверховного. Поставлены под знак отрицания священник… и иконостас ("От чего тебя упас золотой иконостас"), т.е. тот и то, без кого и чего не может быть совершена литургия. (…) …Отказ от крещальных стяжаний: креста ("Эх, эх, без креста") и имени…("и идут без имени святого все 12 вдаль"). В поэме отчетливо и не обинуясь говорят черти: Эх, эх поблуди, Сердце ёкнуло в груди. Эх, эх согреши, Легче будет для души. (…) Характер прелестного видения, пародийность лика являющегося в конце поэмы "Исуса" (отметим разрушение спасительного имени), предельно убедительно доказывает состояние страха, тоски и бес-причинной тревоги "удостоившихся" такого видения. (…) На вопрос, по каким признакам можно распознать присутствие ангелов добрых и демонов, принявших вид ангелов, преп. Антоний Великий отвечал: "Явление Св. ангелов бывает невозмутительно. Являются они безмол-вно и кротко, почему в душе немедленно являются радость, веселие и дерзновение... Нашествие и видение злых духов бывает возмутительно, с шумом, гласами и воплями, подобно нашествию разбойников. От сего в духе происходит: болезнь, смятение, страх смертный». Хочу только удивиться тому, что свидетельством фальшивости Христа в поэме и этот автор, и Булгаков считают его «разрушенное» имя, без одной буквы: Исус. На самом деле это нормальная форма до середины 17 века (до реформ Никона), сохранённая старообрядцами и в начале 20 века воспринимавшаяся как простонародная – что вполне в стилистике поэмы Блока. Есть мнение: если впереди красногвардейцев мелькает именно Христос, из этого ещё не следует, что Он заодно с ними. в) Поэт Максимилиан Волошин (1877–1932), например, писал (Поэзия и революция (Александр Блок и Илья Эренбург) опубл. в 1919): В конце поэмы «выявляется, наконец, тот незримый враг, на кото-рого направлены винтовочки стальные. Голодный пес – старый мир – по ироническому символизму красногвардейцев, бредет сзади, поджав хвост и, как волк, оскалив зубы, но от него только отмахиваются. Винтовки и беспокойство направлены на кого-то другого, который всё мелькает впереди, прячется в сугробах, машет красным флагом, прячется за дома. Ему грозят… (…) В него стреляют.(…) 3 Но удивительно то, что решительно все, передававшие мне содер-жание поэмы Блока прежде, нежели ее текст попал мне в руки, говорили, что в ней изображены двенадцать красногвардейцев в виде апостолов и во главе их идет Исус Христос. Когда мне пришлось однажды в обществе петербуржцев, близких литературным кругам и слышавших поэму в чтении, утверждать, что Христос вовсе не идёт во главе двенадцати красногвардейцев, а, напротив, преследуется ими, то против меня поднялся вопль… (…) …Какое дело такому поэту, как Блок, до остервенелой борьбы двух таких далеких ему человеческих классов, как так называемые буржуазия и пролетариат, которые свои чисто личные и притом исключительно материальные счеты хотят раздуть в мировое событие, при этом будучи, в сущности, друг на друга вполне похожи как жадностью к материальным благам и комфорту, так и своим неве-жеством, косностью и полным отсутствием идеи духовной свободы. (…) Двенадцать блоковских красногвардейцев изображены без всяких прикрас и идеализации ("На спину б надо бубновый туз!"); никаких данных, кроме числа 12, на то, чтобы счесть их апостолами, в поэме нет. (…) Красный флаг в руках у Христа? В этом тоже нет никакой кощун-ственной двусмыслицы. Кровавый флаг – это новый крест Христа, символ его теперешних распятий. (…) …Эта прекрасная лирическая поэма… является милосердной представительницей за темную и заблудшую душу русской рази-новщины. (…) …Блок уступил свой голос сознательно глухонемой душе двенадцати безликих людей, в темноте вьюжной ночи вершащих свое дело распада и в глубине темного сердца тоскующих о Христе, которого они распинают…» http://dugward.ru/library/voloshin/voloshin_poeziya_i_revoluciya.html Видимо, блоковский Иисус для Волошина – искупитель ныне творимого греха, в котором повинны и красногвардейцы, не веда-ющие этого. Христос есть воплощение бессознательной муки их глухонемой души, а вовсе не святости этого пути, революции…г) Довольно своеобразен взгляд Михаила Пришвина (1673–1954).Запись в дневнике 9 декабря 1922: «Наконец, я понял теперь, почему в «12-ти» впереди идет Христос,– это он, только Блок, имел право так сказать: это он сам, Блок, прини-мал на себя весь грех дела и тем, сливаясь с Христом, мог послать Его вперед убийц: это есть Голгофа – стать впереди и принять их грех на себя. Только верно ли, что это Христос, а не сам Блок, в вихре чувств закруженный, взлетевший до Бога…» (М.М.Пришвин. Дневники. 1920-1922http://mirknig.com/knigi/belletristika/1181441804-mm-prishvin-dnevniki-1920-1922.html) Т.е. это сам Блок, вообразивший себя искупителем грехов и занявший место Христа? 4д) Можно посмотреть и так: второе пришествие Христа должно произойти при конце света; тогда явление его – апокалиптическое. Но в Откровении Иоанна Богослова (19,13-15) он выглядит так: «Он был облечен в одежду, обагренную кровию.(…) Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным...» А тут – «в белом венчике из роз…» И грозные видения его не сопровождают. И не о конце земной жизни думал Блок, а о её обновлении. В своей статье «Интеллигенция и революция», написанной тогда же, он говорит о цели революции: «Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью».Во всяком случае, современники Блока в большинстве своём посчитали, что он именем Христа освятил революцию – и от него отвернулись многие интеллигенты, почитатели его поэзии. Вот довольно типичное высказывание П.Славнина: «Белым венчиком из роз венчает поэт “азиатскую рожу” нашей революции. И впереди ставит благословляющую, ведущую фигуру Иисуса Христа …Какие же надо иметь узкие монгольские глаза для того, чтобы спокойно видеть в убийцах наших дней каких-то завтрашних апостолов вселенского социализма». (П. Славнин. Окно в Азию. Из газеты: Современное слово. 1918. 27.04 Из: «Отзывы современников о поэме А. Блока "Двенадцать"» ^ Опубликовал Ira Январь 24 2011 http://hufoo.ru/articles.php?article_id=11) Революционные власти печатали поэму тиражами редкими для тех времён (десятки тысяч экземпляров). Они осторожно одобрили поэму. Блок в записной книжке 9 марта 1918 г. передаёт слова О.Д. Каменевой (комиссар Театрального отдела) о его «Двенадцати»: «…Очень талантливое, почти гениальное изображение действи-тельности. Анатолий Васильевич (Луначарский) будет о них писать, но читать их – не надо (вслух), потому что в них восхваляется то, чего мы, старые социалисты, больше всего боимся».Л. Троцкий. Из книги: Литература и революция. М., 1923 «Россия раскололась на два – в этом и состоит революция. Блок одну половину назвал паршивым псом, а другую благословил теми благословениями, какие имелись в его распоряжении: стихом и Христом… Конечно, Блок не наш, но он рванулся к нам». http://hufoo.ru/articles.php?article_id=11 Видимо, социалисты боятся восхваления стихии бунта-разгула. А вот Христос их, атеистов, похоже, не очень смутил. 5* * * Вообще многие видят общее между социальной этикой учения Христа и стремлением социалистов к общественной справедливости. Деяния апостолов, глава 4 32 У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее.(…) 34 Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного 35 и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду.^ Христианский социализм возник в начале 19 в. Характерно название одной из работ Сен-Симона – «Новое христианство». В России первым известным проводником таких идей был Петрашевский Михаи́л Васи́льевич (1821—1866). В доме Петрашевского с 1845 года проходили еженедельные собрания («пятницы»), где обсуждались социальные вопросы. В 1849 году Петрашевский и многие его «гости» были арестованы. Судом Петрашевский и ещё 20 человек (в числе их Ф.М.Достоевский) были приговорены к смертной казни. После инсценировки расстрела было объявлено о замене казни каторгой. Наказание Петрашевский отбывал в Восточной Сибири. С 1856 года ссыльнопоселенец. Находясь под следствием, написалОбъяснение, что такое социализмСоциализм не есть изобретение новейшего времени…он всегда был в природе человека и в ней пребудет до тех пор, пока человечество не лишится способности развиваться и усовершенствоваться. [...] Что первые христиане были социалисты по чувству… прочтите Деяния апостольские [...]. Вы из них увидите, что у них существовал на деле коммунизм – общность владения… [...] Не надо силы ума необыкновенной или замысловатости воображения чрезвычайной, чтоб, остановясь на догмате "любви к ближнему, как к самому себе", суметь дойти до коммунизма; это должно совершиться само собою, если только в вас возникнет желание этому догмату добро-совестно следовать... Нападая на коммунизм…нападают на догмат основной христианства…[...] Социализм … это догмат христианской любви, ищущий своего практического осуществления в современной нам действительности.. [...] …Принесение личности человека в жертву капиталу,– вот что представляет собою настоящая промышленность… …Мы видим совершенную нищету, отсутствие возможности удовлетворить первым нуждам при совершенном обилии средств к этому. [...] …Восставая противу тех злоупотреблений, тех законами дозволяемых по сие время разбоев, которые могут производить в настоящее время в обществе Ротшильды и другие владельцы капиталов… он [социализм] таковые безнравственные действия представляет в настоящем их виде. 6 А в начале 20 века тот самый Булгаков, который посчитал, что Блок увидел не Христа, а самозванца, повторяет: "…Социализм (...) есть лишь средство для осуществления требо-ваний христианской этики". (С. Н. Булгаков. Первохристианство и новейший социализм. 1909) "Капитализм есть организованный эгоизм, который сознательно и принципиально отрицает подчиненность хозяйства высшим началам нравственности и религии… Никогда еще в истории не проводилось в жизнь такое безбожное, беспринципное служение золотому тельцу, низкая похоть и корысть, как ныне". "Христианству не только нет никаких причин бояться социализма, но и есть полное основание принимать его в качестве благодетельной общественной реформы, направленной к борьбе с общественным злом, насколько эти меры не сопровождаются грубым насилием и сообразны с здравым смыслом". С.Н.Булгаков. Христианство и социализм 1917 г. / Христианский социализм (С.Н.Булгаков). Новосибирск. "Наука", 1991.:242, 250http://chri-soc.ru/soc_3.htm И незадолго до конца жизни он пишет: "…Русский коммунизм показал с достаточной очевидностью, каким безмерным бедствием он является, будучи осуществляем как жесточайшее насилие с попранием всех личных прав.(…) Однако возможен иной, так сказать, свободный или демократический социа-лизм, и, думается нам, его не миновать в истории. И для православия нет никаких причин ему противодействовать, напротив, он является исполнением заповеди любви в социальной жизни". Прот. Сергий Булгаков. Православие: Очерки учения православной Церкви,- М.,1991 Булгаков С.Н. Православие — Париж, 1964 Конечно, социализм такой и так осуществляемый, как тогда в России, для Булгакова с именем Христа был несоединим. Но для Блока – вполне. Видимо, для него принцип ненасилия не главный в учении Христа. Важна идея социальной справедливости и ощущение глобальности перемен. «Если бы в России существовало действительное духовенство, а не сословие нравственно тупых людей духовного звания, оно давно бы «учло» то обстоятельство, что «Христос с красногвардейцами». Едва ли можно оспорить эту истину, простую для людей, читавших Евангелье и думавших о нем. (А.Блок в дневнике 10 марта 1918) Учение Христа, установившего равенство людей, выродилось в христианское учение, которое потушило религиозный огонь и вошло в соглашение с лицемерной цивилизацией…»^ А.Блок «Искусство и революция» 12 марта 1918 А перемены грядут – великие. Хотя революция жестока. Об этом Блок пишет в статье «Интеллигенция и революция». Что же вы думали? Что революция – идиллия? Что творчество ничего не разрушает на своем пути? Что народ – паинька? 7 Мир меняется теми людьми, какие есть. Как было и почти две тысячи лет назад. И востребованы при этом бывают и такие революционеры, как в своё время Катилина. Вскоре после написания поэмы «Двенадцать» (напечатана 3 марта), в мае 1918 г., Блок пишет и озвучивает (а в начале 1919 г. издаёт) статью «Катилина. Страница из истории мировой революции». Внимание его к этой фигуре считают неслучайным. Катилина (ок. 108 до н.э. — 62 до н.э.) – патриций, устроивший заговор с целью убить консулов и стать диктатором; погиб. Речи Цицерона и трактат историка Саллюстия «Заговор Катилины» дают о нём крайне негативное представление. Живший за две тысячи лет до Блока древнеримский негодяй –для поэта «римский большевик». Почему? «О том, что Катилина был народолюбцем, или мечтал о всеобщем равенстве, речи, конечно, быть не может. Но…он был создан соци-альным неравенством, вскормлен в его удушливой атмосфере. Это не значит, конечно, что Катилина бичевал пороки современного общества; напротив, он соединил все эти пороки в своем лице и довел их до легендарного уродства». Боясь переупростить блоковский смысл этой статьи, рискну предположить: Катилина здесь – средоточие назревших проблем древнеримского общества, как бы социальный нарыв; и он должен был прорваться, этого требовало дыхание истории. «В его время подул тот ветер, который разросся в бурю, истре-бившую языческий старый мир. Его подхватил ветер, который подул перед рождением Иисуса Христа, вестника нового мира. (…) Рим был таким же студнем из многих государств, как и совре-менная нам Европа. (…) …Всё это грызлось между собой, грабило друг друга, старалось додушить друг друга; огромное умирающее тело государственного зверя придавило миллионы людей…» В вùдении Блока, Катилина, сам того не ведая, выполнял волю истории; его действия служили уничтожению одряхлевшего мира. Уничтожению старого мира служат и красногвардейцы из поэмы Блока, которым «на спину б надо бубновый туз» (т.е. ромб, который нашивали на спину каторжнику, знак его). Хотя в этом можно видеть и своего рода знак качества. Писал же Достоевский в «Записках из Мёртвого дома» о каторжниках: «Ведь это, может быть, и есть самый даровитый, самый сильный народ из всего народа нашего. Но погибли даром могучие силы, погибли ненормально, незаконно, безвозвратно». А тут лихие красногвардейцы служат благому делу. И вовсе не грозят грабежами, а предупреждают граждан, чтобы те принимали меры безопасности – как и положено патрулю:«Запирайте етажи – нынче будут грабежи». «Христос с красногвардейцами» – хотя не они с ним… Но пусть эти двенадцать и не видят ясно Христа впереди, он опять, как и почти две тысячи лет назад, «вестник нового мира». 82 Почему же тогда – «к сожалению, Христос»; «…а надо Другого –?» Тут надо обратить внимание на очень важный для Блока образ-понятие: человек-артист. Появился он в марте 1919 г. в докладе Блока «Гейне в России» в изд-ве «Всемирная литература» - как и понятие «крушение гуманизма». Он завершает статью «Крушение гуманизма» (7 апреля 1919) Прочитана как доклад в изд-ве «Всемирная л-ра» 9 апреля, опубл. летом 1921 г. Положения этой статьи Блока многое объясняют. «Понятием гуманизм привыкли мы обозначать прежде всего то мощное движение, которое на исходе средних веков охватило сначала Италию, а потом и всю Европу и лозунгом которого был человек – свободная человеческая личность. Таким образом, основной и изна-чальный признак гуманизма – индивидуализм. (…) Гуманизм – не человеколюбие (оно называется гуманностью). Это идея свободы индивидуума как высшей ценности – поэтому противостоит и средневековым представлениям (где важен социальный тип, а не индивид), и религиозному самоумалению, и «роевому началу» массового сознания.…Массы в те времена не были движущей культурной силой, их голос в оркестре мировой истории не был преобладающим. Естественно однако, что, когда на арене европейской истории появилась новая дви-жущая сила – не личность, а масса, – наступил кризис гуманизма. (…) Цивилизовать массу не только невозможно, но и не нужно. Если же мы будем говорить о приобщении человечества к культуре, то неизвестно еще, кто кого будет приобщать с большим правом: цивили-зованные люди – варваров, или наоборот: так как цивилизованные люди изнемогли и потеряли культурную цельность; в такие времена бессознательными хранителями культуры оказываются более свежие варварские массы. (…) У Блока противопоставление цивилизации (социальная организация, форма) и культуры (творческая энергия жизни). Когда формы становятся помехой её движению, они должны быть сломаны. Гуманистическая цивилизация стала такими сковывающими формами; а энергию движения хранят массы…Есть как бы два времени, два пространства; одно – историческое, календарное, другое – нечислимое, музыкальное. …Во втором мы живем лишь тогда, когда чувствуем свою близость к природе, когда отдаемся музыкальной волне, исходящей из мирового оркестра. (…) Блок остаётся символистом-мистиком. Второе пространство-время явно не материально. Но музыка мирового оркестра, звучащего там, воплощается в явлениях нашего мира (по символистским «неоплатоническим» представлениям). И жизнеспособно то, в чём проявляется дух музыки – той музыки. 9 Всякое движение рождается из духа музыки, оно действует, проникнутое им, но, по истечении известного периода времени, это движение вырождается, оно лишается той музыкальной влаги, из которой родилось, и тем самым обрекается на гибель. Оно перестает быть культурой и превращается в цивилизацию. Так случилось с античным миром, так произошло и с нами. (…) Хранителем духа музыки оказывается та же стихия, в которую возвращается музыка… тот же народ, те же варварские массы.(…) Культура будущего копилась не в разрозненных усилиях цивилизации поправить непоправимое, вылечить мертвого, воссоединить гуманизм, а в синтетических усилиях революции, в этих упругих ритмах…(…) Музыка эта – дикий хор, нестройный вопль для цивилизованного слуха. Она почти невыносима для многих из нас, и сейчас далеко не покажется смешным, если я скажу, что она для многих из нас и смертельна. Она – разрушительна для тех завоеваний цивилизации, которые казались незыблемыми; она противоположна привычным для нас мелодиям об "истине, добре и красоте"; она прямо враждебна тому, что внедрено в нас воспитанием и образованием гуманной Европы прошлого столетия. (…) Если мы действительно цивилизованные гуманисты, мы с этим никогда не помиримся; но если мы не помиримся… не окажемся ли мы скоро отрезанными от мира и от культуры, которую несет на своем хребте разрушительный поток? Блок не ужасается крушению гуманизма – он видит в этом необходимость. Более того, это порождает надежды на радикальное обновление человека. Во всем мире звучит колокол антигуманизма; мир омывается, сбрасывая старые одежды; человек становится ближе к стихии; и потому – человек становится музыкальнее. (…) …Формируется новый человек: человек – животное гуманное, животное общественное, животное нравственное перестраивается в артиста, говоря языком Вагнера. (…) Я утверждаю, наконец, что исход борьбы решен и что движение гуманной цивилизации сменилось новым движением, которое также родилось из духа музыки; теперь оно представляет из себя бурный поток, в котором несутся щепы цивилизации; однако в этом движении уже намечается новая роль личности, новая человеческая порода; цель движения – уже не этический, не политический, не гуманный человек, а человек-артист; он, и только он, будет способен жадно жить и действовать в открывшейся эпохе вихрей и бурь, в которую неудержимо устремилось человечество». ^ Рихард Вагнер (1813-1883) не только композитор – он теоретик, публицист. В 1849 г. он написал статью «Искусство и революция». В ней утверждает: Христос провозгласил равенство людей, однако направил их против природы человеческой ради мнимого счастья на небесах. Необходима и произойдёт революция, освящённая искусством, которое придаст ей и созданному ей человеку подлинную красоту. Она уничтожит Индустрию, то есть всеобщую унификацию, и на земле будет достигнута гармония в соединении двух начал – всеобщей свободы и красоты. Это его Künstlerutopie.10Артист не в смысле актёр, вообще человек, выступающий перед зрителями (артист балета, цирка), а в широком смысле, от слова искусство (лат. аrs,artis). Человек-артист живёт, как творит произведение искусства, делает им свою жизнь – по законам эстетическим, а не общественным, нравственным… Тут вспоминаются слова Пушкина, обращённые к Вяземскому: "Поэзия выше нравственности. Или во всяком случае – совсем иное дело". И кстати тут вспомнить стихотворение Блока из цикла «^ Кармен». Он посвящен Любови Александровне Андреевой-Дельмас, исполнявшей главную партию в одноименной опере Жоржа Бизе (1838–1875; опера 1875 г.). С ней Блок встретился в марте 1914 г. – на 2 года.Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь…(31 марта 1914) Явно поэт считает, что она – воплощение здесь, в нашей жизни, существующей там, в сплаве миров, части вселенской души. В черновике неотправленного письма Любе Менделеевой (помещено в дневнике, сентябрь 1902 года) Блок писал, что верит в неё «как в земное воплощение …Вечной Женственности». Видимо, теперь это воплощение увидел в Любови Дельмас. Здесь – страшная печать отверженности женской За прелесть дивную – постичь ее нет сил. Там – дикий сплав миров, где часть души вселенской Рыдает, исходя гармонией светил. Сама себе закон – летишь, летишь ты мимо, К созвездиям иным, не ведая орбит, И этот мир тебе – лишь красный облак дыма, Где что–то жжет, поет, тревожит и горит! И в зареве его – твоя безумна младость... Всё – музыка и свет: нет счастья, нет измен... Мелодией одной звучат печаль и радость... Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен. Это художественное, артистическое наполнение жизни, без оглядки на то, соответствует ли оно принятым нормам и ведёт ли к благополучию: важна выразительность чувства, его мелодия. В этом вкус, смысл жизни человека-артиста. Исус не может вести к такой цели – человек-артист как «новая человеческая порода». С образом Христа могут связывать пред-ставление о ближней социальной цели – равенство, справедливость. Этой цели не смогли достичь за почти 2000 лет; пора бы, наконец. Люди видят пока только в лучшем случае «Исуса», и почти никто – конечную цель и того, кто мог бы к ней вести. «К сожалению…» 11 При обсуждении вопроса о том, кто же должен быть этот Другой, один ученик предположил: – Наверное, Кармен. Под красным знаменем… Конечно, вопрос: почему, собственно, Блок решил, что такова дальняя цель движения, революции? Было ли что-то в реальности, позволявшее на это надеяться? Или он прозревал вúдением поэта-символиста, мистическим? Похоже, на самом деле Блок «заморочивался» ещё больше, чем о нём подозревают.Что было в жизни и сознании Блока в следующие и последние два года его жизни – это за пределами темы. Но цитаты из одного из его последних писем приведу: как поэт теперь воспринимает недавнее прошлое и смотрит в будущее. Письмо ^ Надежде Александровне Коган (8.01.1921, Петроград) Пожелания её «будущему ребёнку»: «…Пусть, если только это будет возможно, он будет человеком мира, а не войны, пусть он будет спокойно и медленно созидать истреблённое семью годами ужаса. Если же это невозможно, если кровь всё ещё будет в нём кипеть и бунтовать и разрушать, она во всех нас, грешных,– то пусть уж его терзает всегда и неотступно прежде всего совесть, пусть она хоть обезвреживает его ядовитые, страшные порывы, которыми богата современность наша и, может быть, будет богато и ближайшее будущее. Поймите, как я говорю это, говорю с болью и отчаяньем в душе; но пойти в церковь всё ещё не могу, хотя она зовёт. Жалейте и лелейте своего будущего ребёнка; если он будет хороший, какой он будет мученик, он будет расплачиваться за всё, что мы наделали, за каждую минуту наших дней. Вот Вам слова лучшие, какие только могу найти сейчас, самое большее, что я могу увидеть и обобщить моими слепнущими от ужаса глазами – в будущем.12