«Человек, общество, толерантность»ТОЛЕРАНТНОСТЬ И СОВРЕМЕННЫЙ МИРВ значениях слова толерантность люди выразили свое отношение к действиям, которые благоприятствуют разного рода человеческим контактам, помогают достичь определенных целей. Слово «толерантность», имеющееся во многих европейский языках от латинского tolerantia – терпение, связывается в представлении с терпимостью, снисходительностью к кому- или чему-либо, обозначает готовность предоставить другому человеку либо осуществить для него свободу мысли и действия1. Развитое общественное сознание оформляет в представлении о толерантности моральное качество, которое характеризует принятие одним индивидом или обществом интересов, убеждений, верований, привычек других людей или сообществ. Толерантность выражается в человеческом стремлении достичь взаимного понимания и согласования самых разных мотивов, установок, ориентаций, не прибегая к насилию, подавлению человеческого достоинства, а используя гуманитарные возможности – диалог, разъяснение, сотрудничество. В абстрагировании такая «снятая» форма отношений людей друг с другом устанавливает процедуру взаимодействия частей со своим целым. И первое, что здесь приходится выделять, – нетождественность, с одной стороны, реально существующего человека себе самому как целостности, а с другой – человеческого мира к своей естественной среде обитания. Постоянными предикатами такого противоречия относительно человека и человеческого мира являются действительные условия его бытия и формы социального общения. Сами эти предикаты не постоянны и преходящи; они изменяются, способствуют или препятствуют появлению других, перестают существовать или сохраняются. Это вполне закономерное свойство развития человеческих отношений. В течение всего исторического изменения общества в разные эпохи в человеческих взаимоотношениях доминировали совершенно различные идеи и идеологии. Наступивший ХХI в. характеризует толерантность как активную нравственную идеологию, направленную не на покорное восприятие мнений, идей и действий других, а на готовность к терпимости во имя взаимопонимания и взаимодействия между этносами, социальными группами, людьми с инаковой, национально-культурной, религиозной или социальной средой.§ 1. Исторические тенденции теоретического оформления проблемы толерантности Представления о толерантности в мировой культуре имеют богатую и интересную историю. Они отнюдь не вызревали из запретов первобытных сообществ, а связаны с процессами выделения родового человека из системы традиционных норм и установок в пространство социальной истории. Конфликтность человеческого сознания и противоборство нормативно-регулирующих этнических систем, с точки зрения культуры и социальной антропологии, наиболее остро проявляются в процессе распространения религиозных вероисповеданий. Насущный интерес верующих состоял в привлечении как можно большего числа людей в новую духовную практику, а это требовало создания убедительной аргументации. Апологеты веры становились первыми в истории человечества «конфликтологами», специалистами по урегулированию напряженности и конфликтности человеческого сознания. Созданные догматы веры требовали смирения и терпения в практике вероисповедания. В наследии мировых религий мы находим образцы такого поведения. Религиозный опыт послужил в дальнейшем источником оформления новых средств регуляции, в частности, первых прав и свобод буржуазного общества. Но это был источник, а не аргумент. Последним становились реальные интересы, апеллирующие для убедительности к своим социокультурным корням. Уже в античной религии мы встречаемся с некоторыми проявлениями того, что сегодня мы обозначаем термином «толерантность». В эпоху раннего христианства уже был известен термин «tolerantia», но речь идет лишь о терпении, а не определенном отношении к Инаковому. Христианские источники связывают это понятие преодоления зла, мучений, несчастья, тягот и возлагают чаяния на конечную более радостную перспективу. Причем некоторые из них подчеркивают вынужденность человека преодолевать грехи и ошибки, а поскольку это претерпевает каждый человек, постольку он должен быть терпим к аналогичным мыслям и действиям других. В развитом средневековье мы наблюдаем другие тенденции: проблема толерантности трактуется как терпимое отношение к неверным и еретикам. Ярким представителем теоретического закрепления этого постулата был Фома Аквинский (1225–1274). Но здесь мы не найдем нового смыслового значения необходимого нам понятия. Средневековье обозначает понимание толерантности как вынужденную меру, которая помогает сохранить статус-кво из-за невозможности достичь своих целей с противниками христианства. Таким образом, вырисовывается прикладной характер толерантности: если не можешь победить еретиков и неверных, избегай конфликта. В определении нетождественности человека относительно человеческого мира, а человеческого мира относительно природы мы учитываем и обобщаем закономерности социальной истории, особенности общественного развития, а также нерасторжимо связанные с ними процессы возникновения и становления специфических, присущих только человеку форм жизнедеятельности – культуры. Природная, естественная среда обитания человеческого рода – это органическая целостность, необходимая основа их бытия. Они – зависимые части этой целостности. Но не приспособление к своей органической целостности «сыграло роковую роль» в нетождественности человеческого мира и конкретного человека к своей природе или другим людям. Необходимость вступать в контакты с себе подобными – вот что оказалось двигателем социальной истории, общественного развития и культурогенеза. Человеческий мир – это непрекращающееся общение и взаимодействие людей друг с другом, это использование и создание в ходе общения (и для убедительного воздействия) разнообразия предметных форм. Являясь энергетическим образованием, т. е. созданным в результате жизнедеятельности людей, человеческий мир характеризуется противоречиями и напряжением. Применительно к современной ситуации человеческий мир можно представить как противоборство интеграционных и дезинтеграционных процессов. С одной стороны, благодаря развитию и интенсификации самого широкого спектра социальных связей – хозяйственных, политических, культурных и т. д., возникновению и актуализации новых видов деятельности и коммуникаций человеческий мир приобретает свойства целостности и единства. Возрастает осознание универсальных человеческих потребностей и проблем обеспечения жизнедеятельности, общности исторических судеб и безопасности народов. Это – интеграционный, или центростремительный, процесс, в ходе которого современный человеческий мир приобретает глобальный характер. С другой стороны, под воздействием роста национального и индивидуального самосознания и их освобождения происходит распад и дробление отдельных социумов, обособление и разъединение субъектов общественной жизни. Это – дезинтеграционная, центробежная составляющая мировых процессов. В человеческом мире она проявляется в различных формах социальной напряженности и конфликтности. В ходе истории обнаруживаются пределы каждого из этих процессов. Человеческое существование связано как с интеграционными, центростремительными, процессами, так и с дезинтеграционными, центробежными, и люди с необходимостью регулируют эти процессы. Причинами этих процессов являются противоречия части и целого, взаимодействие разного рода субъективности со своей целостностью. Интеграция и дезинтеграция того или иного социума, по сути, имеет общечеловеческий характер, интеграционные и дезинтеграционные процессы в его производстве и воспроизводстве определяют развитие всемирной истории и трансформацию действительности. Относительно состояния современного человеческого мира и его объективно-исторического движения к своей целостности силы дезинтеграционных процессов грозят обернуться глобальными катастрофами и прекратить всякую жизнь на земле. Отчетливое понимание реального противоборства и конкретного выражения этих процессов побуждает многих участников общественной жизни объединить свои усиления в предотвращении последствий дезинтеграции. Участники и создатели человеческого мира – субъекты, в отношении к своим целостностям они реализуют субъективность. Она проявляется в различного рода оформленных способах и средствах воздействия людей на природу и на себе подобных. Предметные формы субъективности образуют культуру. Культура в таком определении есть процедура и результат «переноса» и «закрепления» в предметные формы жизненно важных тому или иному сообществу людей отношений друг с другом и условиями своего бытия. Эти предметные формы фиксируют и сохраняют определенный уровень способностей человека. Востребованность тех или иных предметных форм, а значит, и опредмеченных способностей человека, зависит от жизненных интересов и целей конкретного сообщества или индивида. В общественном развитии задействуются различные предметности, и они же влияют на характер человеческих потребностей и формирование их универсальных, общечеловеческих способностей. Только благодаря их воздействию на живое существо семейства гоминид, тот становится человеком. По сути предметные формы – идеальные образования, в них не только осуществляется «перенос» конкретных человеческих действий и результатов на нечто иное, выделенное из этих действий и результатов, но и «закрепление» с помощью предметных форм значений этих действий и результатов. Благодаря своим значениям предметные формы участвуют в развитии человеческого сознания. Известно, что результат какого-либо действия и его значение могут не совпадать. Действие людей или индивида, в ходе которого был достигнут позитивный результат, фиксируется в представлениях людей как ценность, достижение и образец, На уровне человеческого поведения этот образец может воспроизводиться в качестве регулятора межличностных и социальных отношений, восприниматься и сохраняться в культуре общества как нравственная установка, моральный критерий или ценность. Однако не всякое намерение, действие, его результат совпадают с нравственной установкой, критерием или ценностью. Определенными намерениями и ориентацией характеризуется, например, политическая деятельность, но это вовсе не означает автоматизма ее моральности. Политическую деятельность в зависимости от социальных сфер ее реализации можно представить как различные типы этоса. Подчиняются ли эти специализированные системы определенным моральным установкам? Вопрос дискутируется на протяжении всей истории человечества. Несомненно, что политика должна ассоциироваться с этическими началами, но их выражения не всегда обладают свойствами постоянства. Политика, видоизменяясь, изменяет и первоначальные вдохновляющие ее идеи, настроения, устремления. Вместе с тем моральные требования к данному виду деятельности обладают стабильными категориями: абсолютные принципы нравственности, ускоренные в культуре. Конкретные формы принципов реализуются в конкретной реальной ситуации, исходя из отдельных требований. Образуя две исторически автономных, но одинаковых по регулятивно-контрольным функциям системы в конкретном социуме, мораль и политика находятся в постоянном напряжении и испытывают давление друг на друга. Такой характер отношений морали и политики обусловливается социально-историческим и антропологическим параметрами. Мораль и политика развиваются вместе с другими системами общества – экономической, правовой, религиозной, идеологической и др., в которых также действуют представления о долге, границах свободы, нормах поведения и т. д. Процесс взаимоотношения морали и политики может быть обобщен в категориях общественного движения к целостности и осуществления в этом движении принципа толерантности. Реальное противоборство моральных установок и ценностей политическому этосу – традиционная тема социальной философии. Мыслители нового времени рассматривали его как переход от естественного состояния общества и человека к культуре, цивилизации, гражданскому и политическому обществу, в которых власть и государство способны обуздать распущенные или нецивилизованные нравы2. Переход от дикости к цивилизации означал возможность нравственного совершенствования человека, общества и его политической жизни. Демократизация общественных отношений также определялась в аспекте фундаментальных социальных и моральных ценностей – справедливости, свободы, права. Демократический процесс действительно составлял одну из основ европейской цивилизации, и сама она, по убеждению классиков европейской философии, могла стать господствующим миропорядком. Философы нового времени обратили внимание на то, что в политике используют механизмы ограничения индивидуальной свободы. Кант развил это наблюдение в своей трансцендентальной этике, постулируя добровольное самоограничение свободы, которое не позволяет нарушать границ свободы другого. Логика нравственности может присутствовать и в политической деятельности, при этом условии политика выступает как фактор цивилизованного развития. Устойчивость и жизнеспособность любого общества зависит от готовности его членов действовать в соответствии с определенными правилами и правовыми нормами. Функция санкционирования основных регуляторов общественного производства и воспроизводства возложена на властные структуры. Власть заинтересована в публичном общественном признании таких своих полномочий. Она создает прецеденты и узаконивает свою политическую легитимацию. Научное знание располагает обширнейшим материалом формирования и изменений системы легитимации в различные исторические периоды и в конкретных социумах. В течение всей истории человечества определяющую роль в публичном признании власти играли мифология и религия. Обоснование «божественной идеи» власти до сих пор остается способом консолидации общественной жизнедеятельности. Мало того, запреты, правила, догмы, нормы, ценности и т. п., связанные с мифологией и религией, остаются в общественном сознании различных сообществ и индивидов. Эти и многие другие, созданные в определенной общественной жизнедеятельности людей, идеальные образования используются в процедуре легитимности той или иной общественно значимой деятельности. Однако не сами по себе идеальные образования в своих предметных формах, а люди – обладатели и создатели этих форм востребуют и задействуют их в своих сознательных действиях. Именно люди для своего совместного выживания и общения создают и воспроизводят такие идеальные средства, как язык, запрет, обычай, письменность, культ и храм, норму и право. Идеальности бесконечны в своем разнообразии, потому что используемые в качестве средств воздействия на общественное и индивидуальное сознание, они способствуют их развитию и вместе с тем приумножают свое разнообразие. Объективной причиной разнообразия идеальности становится появление новых видов и способов жизнедеятельности, а также цивилизационная и национальная дивергенция человеческой жизнедеятельности и ее идеальностей. Применяя этот абстрактный дискурс к значениям слова толерантность, подчеркнем, что в качестве «снятой» формы она утверждает значимые для людей действия. Свое предметное выражение толерантность обретает в различных социальных практиках, где она выступает в функции регулятора человеческой жизнедеятельности, тем самым являясь идеальным образованием и входя в культурный арсенал того или иного сообщества. Именно в таком значении толерантность выступает как культурная норма и моральная ценность. Ее функции, или значения, актуализируются в силу ряда объективно-исторических обстоятельств. Это – различные по уровню и степени интеграционные и дезинтеграционные процессы. В социальной истории они способствовали выделению общественной жизни, образованию цивилизаций и государств, формированию наций и их дивергенции. Сами по себе эти процессы сопряжены с противоречиями и напряженностью человеческих контактов и способов социализации, вынуждая людей регулировать эти процессы и свое отношение к ним. Тогда востребуются, создаются и используются различные нормативно-регулирующие средства. Часть этих средств приобретает относительно самостоятельный и устойчивый характер в силу того, что они специально используются в развитии человеческого сознания и обретают при этом статус культурных норм и моральных ценностей. Но вызванные к жизни конкретными обстоятельствами эти устойчивые нормы и ценности наполняются новыми параметрами и значениями. Объективность этого свойства распространяется также и на толерантность. Взаимодействие реального сознания с конкретным бытием выводит объяснение проблемы толерантности из плоскости этики долженствования. Во-первых, ее положения не носят реального значения уже хотя бы в силу имеющегося разнообразия сфер социализации и выработки соответствующих этосов. Во-вторых, между этосом и моралью существует социокультурное противоречие, которого ни трансцендентная этика, ни ее «превращенная» форма – этика долженствования не допускают. А.А. Гусейнов аргументирует это положение так: «Люди расходятся в конкретном определении и понимании морали, но все они, пожалуй, едины в том, что этим словом обозначают самое святое, сокровенное. Мораль собственно и есть совокупность безусловных, абсолютных, категорических, непререкаемых, предельных, священных требований, от которых человек не может отступить без того, чтобы не потерять уважения к себе, не травмировать свое человеческое достоинство. Из того факта, что мораль имеет для человека особую – первостепенную – ценность, часто делают вывод, согласно которому необходимо постоянно апеллировать к морали и строить свои отношения с людьми и миром, непременно сопровождая их моральными оценками. Такой ход мысли может показаться обоснованным только на первый взгляд. В действительности все наоборот»3. Мораль так же, как и другие способы и средства регуляции общественных и индивидуальных отношений, – становящаяся форма социализации. Но в отличие от таких форм социализации, которые так же, как и она, выделяются в сферу нормативной регуляции – право, обычаи, традиции – мораль не утверждается и не проводится в жизнь специальными учреждениями. Она формируется в процессе действительного общения людей и выражает их исторический опыт непосредственно в коллективных и индивидуальных представлениях, чувствах, волеизъявлении. Заметим, что и сфера человеческого общения, и сфера общественной практики для своей эффективности востребуют нормативную регуляцию. В использовании ее люди создают моральные установки и ценности. Степень интенсивности и разнообразия различных сфер общественной жизни обусловливает универсализм, общечеловеческое качество исторически конкретной морали. Очевидной особенностью современного человеческого мира является разнообразие всех сторон его существования – социокультурных укладов, способов жизнедеятельности, социально-политических условий и т. д. В таком разнообразии неизбежны конфликты и напряженность. По логике же социально-исторического развития люди стремятся к целостности человеческого мира. Они осознают необходимость противостоять дезинтеграционным процессам ненасильственными способами. О результатах такого осознания могут свидетельствовать конкретные виды деятельности, особенно институты гражданско-правового регулирования общественной жизнью. Проблема толерантности так же, как и любая другая проблема, вызревает в определенном опыте людей, и только под воздействием реальной заинтересованности, прежде всего, в том опыте, где эта проблема возникла, она может быть разрешена и обретает свойства предпосылки и принципа. Является ли толерантность нравственным требованием или связана с частным прагматизмом – вопрос, на который сегодня не может ответить ни трансцендентная этика, ни этический релятивизм. Его решение нужно искать в конкретных видах социализации людей, в их специфике, зависящей от национальных социокультурных и субкультурных традиций. Только в связи с объективно-историческим общественным развитием и особенностями современного человеческого мира толерантность может выступать как предпосылка и принцип движения людей к единству и совместному сотрудничеству. Отсюда актуальность научного выяснения ее реальных основ и функционального содержания. После краха Западной Римской империи становление политической культуры Запада и толерантность Европы складывались в качестве целостного католического мира. Церковь формировала общую нормативно-ценностную систему, единое ценностное пространство. В этом смысле ранний римский католицизм оказался «единой и единственной матрицей европейской цивилизации»4. Данная концепция, развиваемая в современных дискуссиях по истории политической культуры Запада, в основных чертах была уловлена уже в XIX в., в том числе и русскими мыслителями: «...церковь в обновленной Европе после выхода из древнего мира стала не только источником духовного образования, но и главою устройства политического. Она была первым звеном того феодального порядка, который связал в одну систему все различные государства Европы»5. При сопоставлении в данном плане Европы и России принципиальное значение имеет не конкретное содержание этого нормативно-ценностного порядка в той мере, в какой оно было обусловлено раннекатолической догматикой в отличие от православной догматики. В нашем случае более важно то, что данный нормативно-ценностный порядок был универсален для ареала Европы и автономен от нецерковных общественных институтов, прежде всего от государства. Хотя высокая мера сформированности данного порядка возникла не сразу, его универсальность и автономия были выявлены уже общеевропейской динамикой и интенсивностью экономического развития в 800–1100 гг. В это время Европа становится определенной культурной и хозяйственной целостностью, еще не будучи системой государств. Конституирование нормативно-ценностного порядка было зафиксировано тем, что крах римской державности не привел к возврату и локализму, который предшествовал интеграции народов под римской эгидой. На основе универсального и автономного нормативно-ценностного порядка развертывается становление плюралистических сил Европы, их взаимодействие, противоречия и конфликты. У истоков данных конфликтов лежит дуализм общественного бытия, обусловленный существованием Церкви как Тела Христова – особого мира внутри наличного социополитического мира. Дуализм выступает в двух плоскостях: как противопоставление Папы и Императора; как противоборство религиозной и секулярной тенденций. Концепция культурно-политического дуализма Запада и его политических традиций разработана Ф. Уоткинсом, который показал, что данный дуализм в его исторически меняющихся формах был определяющим признаком и источником социально-политического развития Европы, многообразно преломлялся в массе местных условий и традиций, которые его конкретизировали и специфицировали6. Однако для европейской цивилизации существенное значение имел не столько дуализм, сколько его опосредованность указанным нормативно-ценностным порядком. Он задал единство противоположностей и возможность их конструктивного «снятия», определил допустимую меру легитимизации, остроты и разрушительности социальных и политических конфликтов. Поэтому в первом приближении можно считать, что идеальный тип конфликта в рамках европейской цивилизации соответствует гегелевской теории противоречия. Его оборотная сторона – договорный характер европейского общества, содержащий в себе формулу Э. Дюркгейма: консенсус стоит за спиной контракта. Формы, в которых выступал нормативно-ценностный порядок и реализовывал функцию опосредования, в европейской истории менялись. В XIV в. началась «национализация» церкви государством, и в этом процессе участвовали многие страны. Протестантско-католическое противоборство XVI–XVII вв. впервые серьезно поставило под вопрос существование европейского нормативно-ценностного порядка. Данные процессы привели к тому, что он утратил жесткую и эксплицитную религиозную обусловленность и выступил в обобщенном, не столько секуляризованном, сколько религиозно-индифферентном виде7. Вестфальский мир 1648 г., заключенный между протестантами и католиками, был символом и политическим выражением, по меткому замечанию Тоинбека, «рискованного вывода о том, что религия, от разделенного и спорного имени которой протестанты и католики вели неубедительную и братоубийственную столетнюю войну, становилась неактуальным элементом их культурного наследства. Почему бы молчаливо не согласиться устранить религиозные войны устранением самой религии и не сконцентрироваться на применении естественной науки к практическим делам?»8. Не антирелигиозный и не неорелигиозный, а иррелигиозный и арелигиозный характер компромисса придал новый облик и значение европейскому нормативно-ценностному порядку. Он создал идейно-политическое пространство для появления и легитимного существования центра между противоположностями, возникавшими в лоне европейской цивилизации. Речь идет о религиозном фундаментализме и национализме, капитале и труде и множестве других мировоззренческих и политических противоположностей. Таким центром становился либерализм в его прикладном, социально-функциональном, а не идейно-доктринальном значении. Либеральный центр стал выражением нового облика европейского нормативно-ценностного порядка, функционально обусловил содержательное развитие и практическое применение конкурирующих с ним идейно-политических систем консерватизма и социализма. В этом смысле можно говорить о либеральной природе европейской политики и цивилизации в целом. Компромисс католиков с протестантами был первым практическим опытом толерантности и установления равновесия частных сил. Данный опыт имеет всемирное значение, поскольку он формировался не на основе предшествующих конфликту норм и ценностей, а в условиях изменения старого порядка и создания нового. В то же время этот опыт не дает готовых моделей свободного развития многообразия, которые подлежат тиражированию в других сферах жизни. Он задает лишь схему противоречивого компромисса принципов и идей. Его историческая динамика, выявление скрытых в нем моментов во многом определили характер последующего развития социальной и политической мысли и практики Запада. Эту характеристику можно отнести и к истории и развитию самого либерализма, хотя толерантность сама по себе еще не исчерпывает весь либерализм, она есть «ядро его исторической эволюции»9. Эффективность Вестфальского компромисса состояла в том, что он смешал два смысла толерантности: как безразличия и как заинтересованного взаимопонимания. Первый смысл строится на том, что Я допускаю сосуществование с Другим, поскольку мне безразличны его нормы ценности. Но такое безразличие возможно лишь тогда, когда Я сомневаюсь в собственных нормах и ценностях, не считаю их общеобязательными и дистанцируюсь от них. Второе значение предполагает мою приверженность собственным нормам и ценностям наряду с осознанием того, что их обогащенное и углубленное понимание требует осмысления, учета и использования духовного, политического и иного опыта Другого в его самобытности и отличиях от моего собственного опыта. В дальнейшем развитии специфика компромисса заключалась в том, что он не соответствовал ни тому, ни другому смыслу толерантности и причудливо смешивал их. В современной литературе иногда скептицизм отождествляется с релятивизмом, рассматривается как основание толерантности и на этом основании подвергается критике. Например, К. Поппер пишет: «Под релятивизмом или... скептицизмом я имею в виду концепцию, согласно которой выбор между конкурирующими теориями произволен. В основании такой концепции лежит убеждение в том, что объективной истины вообще нет, а если она все же есть, то все равно нет теории, которая была бы истинной или, во всяком случае, хотя и не истинной, но более близкой к истине, чем некоторая другая теория»10. Однако смешивание интеллектуального и морального релятивизма в гораздо большей степени может быть отнесено по адресу XVI–XVII столетий, когда еще существовали сильные и безусловные религиозно-нравственные приверженности. В последующем развитии их основание становилось все более шатким, пока окончательно не переместилось из реального поведения в сферу идеалов: «Если личность должна быть свободна для выбора идеалов для себя, то это несомненно потому, что такое предпочтение одного жизненного пути другому является делом высшей важности, а не потому, что оно совсем не имеет значения»11. Таким образом, в либерализме была поставлена проблема внутреннего и не скованного никакими внешними нормами постоянного выбора идеалов индивидуального поведения во всех сферах жизни, включая политику. Однако обоснование такого выбора было и остается дискуссионным, как с точки зрения повседневной жизни, так и логики, ибо такое доказательство возможно лишь при условии общеобязательности правил логического следования и принципов непротиворечивости. В этом смысле прецедент идейного компромисса между католиками и протестантами не был торжеством безразличного отношения к нормам и ценностям. В нем скорее выражалось согласие на политическое сосуществование двух субъективированных нормативно-оценочных систем, не способных осилить друг друга. Это сосуществование сыграло значительную роль в становлении политического механизма, претендующего на универсальность.^ § 2. Новые социальные реалии в контексте проблем толерантности Понятие толерантности продуктивно лишь тогда, когда обнаруживает свою связь с действительностью. Насколько актуальна проблема толерантности в российском общественном сознании и в реальном устройстве человеческого мира, можно определить, исследуя кардинальные изменения в нашей стране и соизмеряя их с разнообразием векторов общественного развития. Такой аспект рассмотрения не нов и в настоящее время подтверждается большим количеством предметных разработок отечественных и зарубежных авторов. В обобщенном виде их можно определить как глобализацию мира и необходимость выживания, многополярный мир, этос самоорганизующихся систем, либерально-демократические ценности. Обнаружилось, что в разворачивании этих тенденций разбивается миф об «обочине истории», на которой находятся или могут находиться страны, сообщества или отдельные индивиды то ли по недомыслию, то ли, напротив, по соображениям «высшего порядка». Изменения, вызванные этими тенденциями, коснулись каждого землянина и сделали проблему толерантности необходимым условием регулирования своих отношений с миром и природой, с неведомым и неопределенным. Разнообразие векторов общественного развития в современном мире и, особенно, в России как его части сопряжено с процессами глобального значения. Эти процессы интегрируются в национальные уклады и влияют на все сферы общественного производства и воспроизводства во всех странах мира. Именно они делают необходимым выход различных сообществ и конкретных индивидов на международную арену и определяют характер нормативно-регулирующих средств и способов их общения и сотрудничества. В научных дискурсах часто используется термин «глобализация». Впервые его употребил американский ученый Т. Левитт в 1983 г. для обозначения феномена слияния рынков отдельных продуктов, производимых транснациональными корпорациями. С легкой руки известного популяризатора экономических инноваций, профессора Гарвардской школы бизнеса К. Омэ глобализацией стали определять состояние мировой экономики, сформированное финансово-экономической деятельностью Европейского союза, США и Японии. Эта деятельность использовала интернациональные каналы хозяйствования, обеспечила еще большую интеграцию национальных экономик в единое хозяйственно-рыночное пространство, но она же породила и множество проблем, связанных с национальной и всемирной безопасностью. В качестве альтернативы этим противоречиям с повестки дня не снимается вопрос об интернационализации хозяйственной жизни и сдерживании деятельности транснациональных корпораций12. Таким образом, глобализация, используя характеристику В.И. Толстых, – «тенденция доминирующая, но отнюдь не единственная в современном мире, где, помимо и наряду с ней, действуют, проявляют себя другие тенденции и факторы – геополитические, геоэкономические, социокультурные, которые не следует с глобализацией смешивать и отождествлять»13. Процессы, которые носят глобальный характер и ставят перед человечеством трудные вопросы, в течение трех десятков лет отслеживаются и изучаются участниками Римского клуба. Здесь выяснили, что глобальная ситуация чревата кризисами, которые создается экспоненциальным ростом народонаселения и промышленного производства при ограниченных природных ресурсах и увеличивающемся загрязнении окружающей среды. Неотрегулированность энергетическими, сырьевыми и продовольственными ресурсами обусловливается гонкой за сверхприбылью и защитой национально-государственных суверенитетов. Не решена проблема обеспечения нормальными человеческими условиями миллионов людей на планете. В 1991 г. широко обсуждался доклад участников Римского клуба А. Кинга, Б. Шнайдера, озаглавленный «Первая глобальная революция». В нем авторы обратили внимание на радикальные изменения в человеческом мире под воздействием микроэлектроники, открытий в молекулярной биологии, а также политических событий, происшедших странах Восточной Европы и приведших к новому видению международных отношений. Эти и другие события определили «первую глобальную революцию» как беспрецедентную в истории развития человечества. Она представляет собой совокупность различных геостратегических катастроф и технологических, социально-экономических, политических, культурных и нравственных факторов, комбинация которых ведет к неопределенности дальнейшего развития человечества. Решение глобальных проблем, по мнению А. Кинга и Б. Шнайдера, должно основываться на этическом видении мира, который предполагает опору на общечеловеческие ценности жизни14. Обратим внимание на этот вывод, выделяющий проблему толерантности в составе необходимых мер в сдерживании глобального кризиса. Несмотря на то, что суть этих мер формулируется в традиции этики долженствования, перед участниками общественной жизни стоит практическая задача найти и создать для их разрешения реальные условия и механизмы. Исследователи современной международной экономики сходятся на том, что промышленное перепроизводство, гонка вооружений, экологический кризис и т. д. заводят не только конкретные страны, но все человечество в мировую катастрофу, выход из которой, по убеждению большинства ученых, сосредоточивается в средствах и способах социально-политического и социокультурного регулирования. Научно-технические преобразования создают лишь условия для становления единой системы жизнедеятельности людей. Их же форсированное разворачивание во всемирном масштабе зависит от такого интернационального и всеобщего принципа общественного развития, как рост прибыли материального производства. Установка на сверхприбыль создавала и продолжает создавать ситуацию всеобщей гонки за научно-техническими инновациями и способами их внедрения. Результатом такой установки стали дивергенция и одностороннее развитие производительных сил как конкретных индивидов, так и сообществ. Например, сверхдержавы или лидеры п